Размышления у окна

  Шел 1997 год.Утром Сергей выглянул в окно своей квартиры с видом на центральную площадь провинциального северного города. Выпавший вчера снег за ночь в основном растаял, только его серо-грязные клочья кусками ваты валялись то тут, то там по скверу, нечистому, с бурыми лужами тротуару, неровному асфальту проезжей части улицы. Голые, без листьев, мокрые деревья понуро и тоскливо вздрагивали несуразно торчащими в разные стороны, местами обломанными ветвями от летавших порывов промерзшего северного ветра.
 На бетонном столбе напротив дома, где жил Сергей, трепетал своими оборванными краями кусок старого предвыборного плаката с подмоченными, частично сохранившимися словами: «...резидент всех...», как напоминание об отшумевшей кампании.
 Было около полседьмого утра. Из детской доносилось размеренное сопение младшего сына. Голова разламывалась, распадалась на части, покрываясь невидимыми трещинками по всему черепу. Сергея мутило. Вчера после работы в больнице, где он врачевал, на удивление благодарный по нынешним временам пациент одарил его бутылкой импортной водки. Зарплату медикам не платили уже четыре месяца, в больнице не было лекарств, на неменявшихся уже более десяти лет расшатанных, продавленных до пола кроватях валялись хмурые, бледные больные, которых зачастую даже нечем было кормить. Даже на питание пациентов больницам не выделялось достаточно средств. Все это навевало тоску и апатию. Поэтому Сергей после работы вместе с заведующим отделением «на двоих» выпили злосчастную водку. Когда он вспомнил об этом — в голове что- то замутилось и даже затошнило.
 «Черт, раньше хоть коньячком одаривали, «Араратом», «Белым аистом», настоящим... А теперь несут импортные смеси на основе технического спирта отечественного производства...»
 Дрогнувшей рукой осторожно приоткрыл форточку, отчего струя холодного воздуха решительно дохнула в лицо. Достал сигарету, закурил. Полегчало.
В скверике напротив замаячила невзрачная сгорбленная фигура мужика без шапки, со всклокоченными, видимо, давно нерасчесываемыми волосами, в пятнистой от грязи фуфайке с оборванными, залежалыми рукавами. Он, даже не оглядываясь, не отворачиваясь, стоя лицом к дому, расстегнул замок на штанах и пустил вялую струю на ствол тополя в скверике. Закончив, неспеша, бесстыдно застегнул брюки, поднял с земли задребезжавшую десятком бутылок рыжую сетку, перешел улицу и стал деловито рыться в мусоросборнике возле дома.
 В этот момент к подъезду почти неслышно подкатила серебристая «Вольво» и остановилась. Было видно, как шофер достал из-под сиденья книгу, раскрыл ее и начал читать. «Хозяина ждет или его жену», — догадался Сергей, попыхивая догорающей сигаретой.
  Хлопнула тяжелая металлическая дверь их подъезда, и, действительно, к машине подошла и села в любезно приоткрытый водителем салон молодая красивая женщина, темно-русая, со стройными, аппетитными ногами, чье лицо несколько портило хищное, отталкивающее выражение мелко разрезанных, слишком близко отстоящих друг от друга глаз. Сергей, вспомнил ее мужа — молодящегося, полнеющего мужчину, главу коммерческого банка, который жил в их подъезде па третьем этаже в квартире с двумя уровнями. Сергей знал его еще со школьных времен: будущий банкир был единственным второгодником в их классе.
 Его жена что-то резко сказала шоферу, и машина плавно и стремительно отъехала.
Неожиданно дунул сильный ветер, так что затрепетали, забились провода электропроводки, накренились облезлые кроны деревьев. Полил дождь вперемешку с хлопьями снега.
 Бомж перестал рыться в помойке, забросил за спину потяжелевшую сетку с грязными бутылками, которую он с трудом удерживал теперь большими, красными от холода пальцами грязных рук, и, покачиваясь, пошел дальше, в сторону магазина.
Сергей выбросил окурок, закрыл форточку, посмотрел на часы — было около семи утра. Впереди его ждал рабочий день — серый, ничем не отличающийся от предыдущих, такой же убогий, беспросветный, бессмысленный. За этим днем последуют другие, похожие на него, как близнецы, лишенные всякой надежды на лучшее.
 Как гаснущий огонек сигареты, в мозгу слабо кольнула мысль: «А вдруг сегодня этот бардак наконец закончится? Может, найдется тот, кто сделает простые вещи: прекратит воровство, вернет людям украденное у них, посадит в тюрьму тех, кто украл, накормит и согреет ограбленных и униженных, даст возможность жить с уверенностью в завтрашнем дне, честно работать и получать вовремя заработанное...»
 От порывов ветра зазвенело стекло в окне. Мокрые снежинки, тая, сползали вниз, оставляя неровные следы, похожие на стекающие по лицу слезы.
 Россия, когда же ты, наконец, отмучаешься за свои неведомые, непонятные грехи, за свою простодушную, доходящую до глупости доверчивость, когда ты проснешься и вспомнишь о своем былом величии? Когда, наконец, перрон твоего вокзала затрясется, заходит ходуном от подошедшего мощного поезда, и загудит разбуженный зал ожидания, заполненный уставшими ждать, полусонными, почти не верящими уже, и все-таки уверенными в глубине души в возможность и неизбежность этого русскими людьми?!