Леди

     Я ехал в отпуск. За рулём своего внедорожника, один, на неделю, в глушь. Что ещё может быть лучше?

     «Поброжу, пойду по лесу,
     Где берёзы и трава
     Помнят первые рассветы,
     Помнят первые слова».

     Та-та-та, та-та-та и дальше всё в таком же духе. Откуда-то из интернета прицепилась к языку песня – нашёл же! – и полдороги не могла отцепиться. «Лунная соната» Бетховена не прицепится. А вот такая вот – это пожалуйста!

     Но всё равно настроение у меня было отличное. Мне нужен был отпуск. И я его получил. Целых десять дней.

     Телефон специально забыл дома – жена будет в ужасе, но и прекрасно! Зато целую неделю – три дня я всё-таки оставил на общение с родными – целую неделю ни меня никто, ни я никого. Я это заслужил. Ежедневными нервотрёпками и пахотой на работе. Кто пашет, тот знает.

     Вот вы всё говорите: банк, банк! Да ты поработай для начала в этом банке – вот так вот и хочется мне всегда сказать! Хотя бы неделю. С ума рехнёшься! А я там уже много лет. Нервы тут нужно иметь так просто железные. А совесть дубовую. Ну, про совесть это я так, в шутку: нам в банке про это говорить запрещают.

     Далеко не поехал: вниз вдоль реки километров на 100-150. По-современному это уже глухомань. Раньше, конечно, и здесь кипела жизнь: колхозы, леспромхозы и прочее, но теперь выживает кто, как может. За что боролись, как говорится. Или что, по крайней мере, никто даже не попытался защитить. Ну, да мне-то какое дело? Им, в конце концов, жить.

     Погода стояла отличная. Моя самая любимая пора – ранняя осень. Уже и не жарко, но ещё и не холодно, нет мошки и комаров. А красота какая! Летом такого нет. Ягод так просто завались! Только я их не собираю.

     Жару не люблю – просто ненавижу. Всеми четырьмя конечностями всегда пытаюсь отбиться (не получается, конечно) от Турции и всяких там Таиландов с Египтами. Даже от Сочи пытался раз отвертеться, чем вызвал резкое неудовольствие у своей тёщи.

     А вот Русская Равнина – место, где я согласен прожить ещё не одну жизнь. И чем севернее, тем было бы лучше. Но это уже, как Бог даст. Тут, видимо, как на работе: куда надо – туда и пошлют. Ну, раз надо – значит надо: мы люди подневольные. Но десять дней я у директора всё-таки дёрнул, и уже одно это грело мне душу. «Поброжу пойду по лесу…». Тьфу ты, бл…

     Остановился я в почти заброшенной деревеньке. Снял, не торгуясь, домик с банькой на самом берегу реки. Хозяев я немного знал. Они тоже из бывших – труженики ликвидированного леспромхоза.

     Река в этом месте резко уходила вправо – дальше уже совсем глушь, хотя и там люди живут, а слева шли холмы – странная причуда природы для этих мест. Холмы не очень высокие, но всё же приличные для равнины. Они выглядели тут несколько искусственно: как будто их кто специально здесь понатыкал, но смотрелось всё это просто чудесно. Чудесно! Чудесно, когда у тебя впереди целая неделя отпуска!

     Ну так вот. А за ними, дальше на Север, тянулся большой озёрный край. Место удивительное и даже загадочное. Для меня всё, что красивое, то и загадочное. Край был большой, уходил за горизонт. Озёра, острова, озерки, болота. Бездна дичи и ягоды. Наверное, так должен был выглядеть Рай. Впрочем, не знаю.

     Своё любимое ружьё я с собой, конечно, взял: отличного боя «Зауэр» 1936 года. Отдал в своё время за него кучу денег – да и не жалко: просто понравилось. Брожу теперь с ним за спиной иногда по лесу без цели и смысла. Чисто, как Ильич, если кто помнит такого.

     Но стреляю я отменно. В это никто не верит, пока не убедится сам. Ну, какой стрелок из юриста банка, начальника юридической службы?! Когда-то в армии, ещё на срочной, капитан чуть не упрашивал меня, чтобы я остался служить дальше, на сверхсрочную. Говорил, что у меня талант от Бога. «Поверь, я повидал всяких бойцов. Пойдёшь в школу снайперов – будешь лучшим! Ты же просто редкий экземпляр. Жалеть потом будешь, что не остался».

     Я не остался. И не пожалел. Во-первых, армия надоела – спасу нет. Уже измотался весь – не мог дембеля дождаться – а тут служи дальше! И потом: ну что это за профессия такая – снайпер! Войны сейчас нет. Да и вообще: какой это ещё талант такой – людей убивать? Не знал я тогда, что пройдёт совсем немного лет и особенно талантливые профессионалы неплохо поднимутся на этом деле. Но я никогда не жалел, что не остался.

     Я пошёл в юристы. И это были те юристы, какие надо, юристы. Совсем не то, что сейчас. Сейчас куда ни плюнь, попадёшь в юриста – везде юристы. И президент один и второй, и губернатор наш бывший и сосед мой, Петька, который уже два года без работы – все юристы. Когда я поступал в университет на юридический, девчонки смотрели на меня, как на лётчика-испытателя. Вот какой был престиж профессии! А сейчас один позор. Обидно даже за нашего брата.


                *                *                *


     Расположившись в своём новом жилище, окнами прямо на реку, а после, бахнув кружечку чая из местной заварки со смородиной, я, закинув ружьишко за спину, отправился бродить по окрестностям.

     Дождался! Всё меня радовало: и погода, и лес и красивые холмы неподалёку. И то, что телефон с геолокацией остался дома.

     В банке взяли в привычку звонить по выходным и в отпуск. Рабочего дня им мало! Теперь ещё им необходимо точно знать, где ты есть в любое время дня и ночи. Принялись изучать привычки, и предпочтения сотрудников. Чувствуешь себя всегда и всюду под колпаком. Срочно нужен – знают, где тебя найти. Просто какое-то новое крепостное право! И на Дон не сбежишь – в одну минуту найдут. Ещё говорят: при царе плохо жили.

     Куда я только со своей специальностью побегу? Да и жить в достатке привык. Даже не столько я сам, сколько жена и дочка: ей в третьем классе барахла всякого нужно больше, чем мне. Но сегодня я победитель – телефон остался дома. Хотя почему только сегодня? Я в жизни не проиграл ещё ни одного процесса. Порой даже сам в это не верю.

     Да, у меня есть имя. Меня знают. Меня уважают. Но всё же в глубине души я не считаю себя талантливым юристом. Талант в моём понимании это есть что-то особенное. То, чем ты точно сильно отличаешься от других. Ты можешь то, чего не могут другие. То, чему нельзя научится. Талант – это дар. Ничего такого я в себе не находил, хотя и пытался найти.

     Ну что юрист? Хорошо знай законы, да и применяй их безжалостно к людям, которые их не знают. Вот и весь талант. А большинство людей законов не знают. И это совершенно нормально. Они и не должны знать их подробно. Для этого существуем мы – юристы. Как больные не обязаны знать лечение всех болезней – для этого есть врачи.

     Но незнание законов не освобождает от ответственности. Как незнание медицины не гарантирует от болезней. По идее мы, юристы, должны существовать для одного: ограждать людей от трудных жизненных ситуаций. Мы лоцманы в море законов. Но на деле всё не так. Никакие мы не лоцманы. Мы охраняем эти самые подводные камни, о которые бьются потом наши граждане. Я лично стою на страже буквы закона. Именно её – буквы. По сути же – на страже кошелька банкира. За это мне и деньги, и имя и весь мой достаток.

     Правосудие должно совершиться, даже если бы погиб мир – говорили древние. Что ж, мы к этому близки, как никогда. К его гибели.


                *                *                *


     С дороги чувствовалась некоторая усталость. Но ничего, решил я: свежий воздух мне будет только на пользу. Деревушка быстро скрылась за лесом. Едва доносился шум реки. Холмы уже были рядом. Удивительное природное явление – подумалось мне. Равнина кругом. Откуда тут на ровном месте взяться холмам. Может быть, в этом скрыта какая-нибудь тайна? Тайны все любят. Только не страшные.

     «Вот зараза!» – я потёр глаза. Посмотрел ещё раз на ближний холм: нет что-то со здоровьем всё-таки не то – холм плыл и плыл перед глазами. «Ну спасибо тебе, дорогой директорушка. Вот спасибо!» – Мне даже стало как-то немного не по себе. Вот ведь говно какое вредное, а?! Выжал падла из меня все соки. Такого со мной ещё никогда не было. Чтобы плыло перед глазами. И в отпуск, гадёныш, не хотел меня отпускать. Я ещё раз протёр глаза.

   – Чего, паря, холмик-то плывёт?

     Я вздрогнул. Позади меня стоял, согнувшись пополам, старый дед. И одет он был так, будто зима уже давно началась: в тулупе и шапке. Как же он так подкрался незаметно?

     Я всегда считал себя человеком осторожным, просто так со спины к себе никого не подпускал. А этот стоит, ещё и ухмыляется. В руках какая-то кривая палка. Угрозы от него я никакой не чувствовал, но просто неприятно, когда позади тебя вдруг вот так кто-то вырастает, как из-под земли. И самое главное: как этот старый догадался, что в глазах у меня плывёт?

     Я посмотрел ему в лицо, но ничего не разглядел. Ни рта, ни глаз – всё заросло бородой, один нос торчит. Сколько ему было лет, нет нужды и спрашивать: и так видно, что давно прошли все его сроки.

   – Смотри-ка, паря, – дед направил мне в лицо свой корявый палец, – холмик-то плывёт, а всё остальное на месте.

     Я машинально бросил взгляд на холм. И точно. Как я сразу этого не заметил!

   – Не все это видят. Не все могут. Редкий человек это видит. – Дед ещё что-то пошамкал губами. – Ты сбегал бы на холмик-то царский. Авось глянешься им, так много чего нового узнаешь.

     Что за чертовщина! Это ещё что за бред? Но сообразил я быстро – работа такая – будешь медленно соображать, быстро окажешься за воротами: конечно же это местный дурачок. Деревенский сумасшедший. Раньше в каждой деревне такой был, да не один. Их жалели, даже любили. Потом они практически везде исчезли, как класс. А этот вот остался. Сохранился. Эндемик, блин.

   – Иди домой, дед! – Я отвернулся.

   – А ты сходи на холмик-то, не бойся.

     Это меня вдруг с чего-то разозлило.

   – А чего мне боятся? У меня вон – ружьё, – я кивнул головой на плечо, где висел «Зауэр».

   – На царском холмике тебя, паря, ни один зверь не тронет. Вот он, холмик-то.

     Я опять бросил взгляд на холм – ничего уже в глазах не плыло. «Ну, вот и ладненько. Недельку в лесу, на речке и снова буду, как новый», – настроение сразу улучшилось. Я обернулся – дед всё ещё был здесь.

   – Иди домой! – Прикрикнул я на деда.

     Тот опять пошамкал губами, потоптался, повернулся и пошёл потихоньку к деревне. Но пройдя несколько шагов, остановился, повернулся ко мне и, протянув свой корявый палец в мою сторону, не то закашлял, не то засмеялся:

   – Бои-и сся!

     Чт... Вот же... Ты... Ну... Вот же пердун старый! – Я от злости забыл все слова. – То есть, я хотел сказать... Это... Как бы... Ну... Старый консерватор.

     Мне тут же стало неприятно за несдержанность, но сказанного не вернёшь. Я отвернулся и не стал больше смотреть в сторону деда. Он куда-то делся, ушёл, сойдя с тропинки. Я тоже пошёл своей дорогой.

     Вот же хрен старый, а! Испортил настроение на весь день. Меня грызла досада на деда, но ещё больше на самого себя – не сдержался, это не профессионально, не хорошо. Это шанс противнику в споре или дискуссии. Хотя я и не на работе, а всё равно плохо. Всегда надо быть в тонусе.

     Я был профессионал и не самый последний, как я, и не только я, всегда считал. Сам не знаю, что такое случилось. Нервы. Усталость.

      Я пришёл с прогулки к себе в домик в не самом лучшем расположении духа. И больше в этот день уже никуда не ходил.


     Ночью не спалось. Досада чего-то не проходила, и какие-то странные мысли лезли в голову. К утру я всё же как-то забылся сном и мне приснился дед. Такую наглость терпеть было уже невозможно! Я встал, что-то перекусил на скорую руку, подхватил ружьё и прямиком направился к холму. Где находится Царский холм, я теперь знал. Хотя, что в нём было такого царского, я решительно не понимал.

     До самого верха холма добиралась лёгкая тропинка. Меня это чуть удивило. На самом верху была довольно просторная поляна и росла шикарная огромная кряжистая сосна. Её, кстати, было отлично видно издалека. И было чисто: не валялись пустые бутылки, консервные банки, не висели на кустах рваные грязные пакеты. Только выделялось едва заметное, старое место от пожогов костра.

     Удивительно! Это я что, так плохо думаю о наших людях, или кто-то тут следит за порядком? Царское место. Я хмыкнул: «Ну-ну».

     Подойдя к краю поляны, я невольно отпрянул: там был почти обрыв; шёл очень крутой спуск в долину. Вид открывался потрясающий, действительно царский. Но, возможно, что точно это же было видно и с других холмов – подумалось мне – вовсе не царских. Но всё равно, от увиденного захватывало дух.

     Голубые зеркала озёр отражали плывущие по небу облака, а между озёрами сплошным зелёным ковром лежала трава; то там, то здесь от озера к озеру перебегали небольшие рощицы, которые сейчас стали разноцветными. Издали казалось, что вся природа вокруг решила отправиться на карнавал. Красота была неземная.

   – Согласен. Твоя правда, дед! Чтобы это увидеть, стоило забраться на холм. Ладно, дед, претензии снимаются, – я засмеялся.

     Побродив по поляне, я обошёл сосну и увидел в траве ещё одну, чуть приметную тропинку. Проследив, куда она ведёт, я обнаружил, что внизу холма, почти закрытый деревьями, стоит старый полуразрушенный дом. Прежде я и не подозревал о его существовании.

     Я спустился вниз по этой тропинке. Дом был большой, явно дореволюционной постройки. Когда-то давно он был очень красивый. Тут не было никаких сомнений. Крепко сложенный – раз уж дожил до наших дней – в два этажа из белого камня; прежде это явно была барская усадьба. Как-то, видимо, она использовалась и в советское время, потому что были видны кучи мусора уже современного происхождения.

     Но перестройка и здесь прошла своим катком, оставив от дома только стены и дырявую крышу. «Да чего там, – подумал я, – заводы рушились, целые города приходили в запустение – что там барский дом».

     «Спасибо, Миша, Рая, что жизнь пошла другая», – пропел я строчку из старой блатной песни и осторожно зашёл внутрь барского дома.

     Да, вздохнул я с сожалением, дом и сейчас ещё производил впечатление. Толстые стены, огромные окна, балкон, полукругом колонны у парадного подъезда. Внутри видны останки разбитого камина.

     Будь такой дом в Москве или в губернском городе, он имел бы большую ценность. А кому он нужен здесь... Ладно, хоть не взорвали его в своё время от избытка классовой ненависти господа-товарищи.

     Внутри хрустел под ногами битый кирпич. О былом великолепии дома можно было лишь только догадываться. Когда-то здесь жили люди, смеялись и бегали дети, думал я. Вон там – я посмотрел в проём двери – был двор, туда подъезжали экипажи. А сейчас он весь зарос кустами. Второго этажа в доме не было напрочь: межэтажные перекрытия обрушены, сквозь разбитую кровлю виднелось небо.

   – Человек!

     Я вздрогнул. Это почудилось мне или кто-то на самом деле так меня позвал? Я оглянулся по сторонам:

   – Кто здесь? Есть кто-нибудь? – крикнул я громко, так, что эхо покатилось по пустым залам. Спрятаться здесь было решительно негде, если только тёмной ночью. Показалось, что ли. Раньше я не замечал за собой глюков.

   – Слышишь меня, человек? – Голос был совсем рядом.

     Я крутанулся и нервно вскинул ружьё. Кому тут чего надо? Воры? Хулиганьё? Просто бичи? Едва ли, слишком далеко от города. Но, если кинется кто, то пару человек срублю сразу, потом надо будет перезаряжать ружьё. Но это я сделаю быстро. Если будут нападать и придётся обороняться, пальну не задумываясь. Такой мой принцип: если ты нападаешь, значит, ты вне закона. Следовательно, я могу защищать себя, как сочту необходимым. И оружие для своей защиты должен иметь каждый законопослушный гражданин – это было моё личное убеждение. Оно не совпадало со взглядом властей на эту тему, но мало ли что у меня с кем не совпадает. У меня всегда что-то с чем-то не совпадает. И не обязательно надо всем об этом рассказывать. А вот число разбойных нападений по стране сразу бы рухнуло. Это выдумки, что все тут же перестреляли бы друг друга, если бы людям дали оружие для своей защиты. Нужда в полиции и значимость её упала бы вдвое – вот та причина, по которой упирается власть. Только в этом всё и дело.

     Я покрутился по сторонам. Неприятно, когда тебя кто-то видит, а ты его нет: чувство, как стоишь под фонарём.

   – Чего ты прячешься, б...? Выходи. Боишься меня что ли? – крикнул я максимально громко и уверенно. Нельзя дать противнику понять, что ты его опасаешься.

     От каждой стены мне в ответ понеслось эхо.

     Эхо... Мать твою…Эхо же. Мне стало немного жутко. Когда кричу я, то со всех сторон отзывается эхо. А те слова прилетали мне сразу в мозг. Так, как будто бы они там и рождались.

     Я повёл взглядом по стенам, не опуская, однако, ружья. Или я всё же схожу с ума – довели на работе – или привидения существуют.

     «Да это же дух старого помещика, которого наверняка грохнули большевики», – как я сразу-то не догадался! Эта мысль показалась мне совершенно очевидной. Когда ты один, а вокруг творится непонятное, в мистику верится легко. Гораздо легче, чем в то, что ты сошёл с ума.

     Я покосился на выход – до него было прилично. И по кучам мусора быстро не побежишь. И чего я так далеко запёрся в этот дом – вот надо было это мне! Как вести себя с привидениями, я не имел ни малейшего понятия.

     Пройдя несколько шагов, я резко обернулся – ничего не происходило. «Ну, всё, – решил я, – надо резче – выход рядом».

   – Да не трясись ты, никого здесь нет, – голос прозвучал ясно, но так, как будто был он уже далеко и быстро удалялся.

     От неожиданности я чуть не упал на колени. Я не считал себя трусом, но тут меня замутило. Ладно бы люди или зверьё. А как бороться с привидением? И даже такая, казалось бы, естественная мысль: а вдруг ему просто поболтать – ни разу не пришла мне в голову. Думалось совсем о другом: на хрен всё, пора валить.

     Быстро, как только можно, пробираясь по россыпям битого кирпича, я добрался до парадного подъезда. Здесь уже было не страшно: светило солнце, пели птицы, шумел лес.

   – Ну, ладно, хозяева, поболтали и будет. Пора мне.

     Хотя разговор, прямо сказать, не задался. Закинув за спину ружьё, и машинально отряхнув от пыли брюки, я покосился на усадьбу: «Хватит с меня экскурсий по графским развалинам».

     Тропинка петляла по подножию холма, ныряла в густую зелень, проскакивала между большими камнями, крутилась, вертелась, пока не вышла на большую тропу – та вела в деревню.

     Я твёрдым шагом направился в свой, такой желанный теперь домик, и ещё не так далеко отошёл от холма, как в голове опять начал рождаться какой-то звук. Я обречённо остановился и замотал головой: я уже понимал к чему идёт дело – сейчас снова услышу слова. И точно:

   – Приходи завтра с утра на холм. Мы не очень в тебя верим, но будем ждать.

   – Чёрт! Чёрт! Проклятье!

     Я с силой хлопнул себя по ушам.

     Зараза! Надо было лучше в больницу сходить, чем сюда ехать. Но так ведь до сегодняшнего дня ничего такого не было. Усталость была, но, скорее, моральная, а её как раз отпуском и лечат.

     А-а, проклятье! Я сдёрнул с плеча ружьё и направил его в сторону холма.

   – Замочу щас! – Заорал я, что было сил. Поводил стволом по сторонам. Я уже прилично удалился от холма. Далековато было для выстрела, но я бы попал. В кого вот только стрелять? Никого нет: одна сосна торчит на вершине холма. Хоть бы ворона какая села на макушку – я бы пальнул. Было тихо.

     Ну что за чёрт! – Я закинул ружьё за спину. – Пойду, водки выпью.

     Повернулся и быстро зашагал в деревню, больше нигде не задерживаясь.


     Экстренный запас водяры в машине у меня всегда имелся. Неполную чуть бутылку 0,7 я выпил до дна и сел думать. Мысль пошла ясней, логичней, проще.

   – Ну а что? Ну схожу. Разговор-то был миролюбивый, без угроз. Даже любопытно: кто это и чего ему надо?

     В то, что я рехнулся, я уже не верил. Если бы рехнулся, то рехнулся бы во всём. Так не бывает: тут рехнулся, а тут нет. Рассуждаю-то я здраво. Страх пропал, пришёл какой-то исследовательский интерес:

   – Что же это такое? Уж не розыгрыш ли?

     Только одно обстоятельство было против того, что это розыгрыш: голос рождался прямо внутри головы. Я не мог, как ни старался, определить источник звука. Шутники – кем бы они ни были – сделать такое не могли. Это просто невозможно.

     Не раздеваясь, я завалился на кровать – скорее бы утро. Чуть свет я уже был на ногах. Две кружки крепчайшего чая с сахаром сделали из меня человека. Осмотрев ружьё, я присел не дорожку:

   – Ну ладно, давайте поговорим, с-суки. – И тихо вышел из домика в прохладное утро.


     Дорога была недальняя. О чём я думал, пока туда шёл, не помню. Скорее всего, ни о чём: после вчерашней водки голова была на зависть пустой и ясной – всегда бы так. Никаких тебе посторонних мыслей. Я был заряжен на борьбу – набью им сейчас морду от всей души. Вот, пожалуй, единственная достойная мысль, которая меня вела.

     То, что это мог быть злой дух развалин, меня совсем не пугало: про него я уже напрочь забыл – чушь какая-то, такого не бывает; это чьи-то ловкие розыгрыши, а с ними я разберусь. Забегая вперёд, скажу: не угадал ни в чём.


     Как я и думал на вершине холма, на поляне, никто меня не ждал. Меня это даже рассмешило. Я картинно развёл в стороны руки, взяв на всякий случай поудобнее в правую свой любимый «Зауэр», и крикнул:

   – Господа! Вы заставляете себя ждать!

   – Мы уже давно здесь, – всё тот же голос, который я теперь никогда не забуду, сказал мне это прямо в ухо.

     Я крутанулся раз-другой – никого не было. Весь внутренне подобравшись, продолжая обшаривать глазами, пространство вокруг себя, я стоял, готовый к любым неожиданностям. Но поляна была пуста, хоть тресни.

   – Ты руки-то, человек, опусти.

     Вот действительно глупо: стою, как чучело огородное, раскинув руки. Я чисто машинально встал по стойке вольно, закинув за спину ружьё.
   – Ну и... Где же вы?

   – Прямо перед тобой.

     Я поднял глаза и упёрся в огромный ствол сосны. Потом осторожно, как сапёр, обошёл её два раза вокруг – чисто.

   – Слушайте, мне надоели все эти ваши шутки. – Это и в самом деле уже стало меня сильно раздражать. Навязчивая шутка превращается в издевательство.

   – Ты только не падай в обморок, здесь врачей нет, чтобы с тобой возиться. Вообще вы люди – слабые существа, вредные и греховные. Такие, что все мы сильно удивляемся – зачем вы здесь! Но это уже не нашего ума дело. К тому же я сильно забегаю вперёд.

     Очень медленно и по слогам я спросил:

   – Мы – это кто?

     Мы – это деревья, кусты и травы. Это ветер, который постоянно кружит вокруг тебя, но ты его не видишь. Говорю с тобой я – сосна. Понимаю, что осознать такое – сложное дело для твоих человеческих сил. Но постарайся убедить себя, что это правда. Потому что именно так всё оно и есть. И сделай это поскорее – времени на разговоры почти уже совсем нет. 

     А разговор этот всем нам, в том числе и тебе, очень нужен. И закрой ты, наконец, рот – хватит уже удивляться. Мир устроен совсем не так, как вы – люди – себе его представляете. Привыкай к этому.

   – Я мало в тебя верю, – продолжала – язык не поворачивается сказать – сосна, – но обратиться мне больше не к кому.

     Эти слова я поначалу пропустил мимо ушей.

   – Много говоришь... Сосна, – выдавил я из себя. Признаваться себе, что я сейчас разговариваю с деревом, выходило далеко за границы моего разума. Я в банке-то далеко не с каждым клиентом разговариваю лично. Добиться аудиенции со мной и попросить у меня совета многие мечтают. А тут сосна! И ещё оказывается, что все мы для неё тупые двуногие существа, которые ничего не смыслят в окружающем нас мире – мысли в голове взрывались одна злее другой. Но пока я сдерживался.

     Я хмыкнул: «Вот блин!». Но злость на себя и на то, что всё так нелепо в итоге получилось, стала меня захлёстывать. «Вот же ты, бревно, говорящее! Я тебе не папа Карло, – продолжал я мысленно психовать. – Срублю сейчас тебя под корень и посмотрю тогда, что это ты за дерево такое и какая ты там сосна!».

   – Тихо, тихо, тихо, – сказала сосна так, будто она слышала мою речь. – Не надо сразу хвататься за топор. О людях мы думаем ни хорошо, ни плохо. Люди – существа, с которыми мы должны делить планету. Ничего тут не поделаешь. Более того, есть одно обстоятельство, от которого зависит существование самой Земли и всей жизни на ней. И без людей тут, к сожалению, никак. Но об этом чуть позже.

     Я был обескуражен и почувствовал себя неловко – как будто попался на месте преступления: «Как это она так умудрилась узнать, о чём я думаю?»


   – Да, кстати, – сосна тут же опять откликнулась на мою мысль, – тебе не обязательно говорить вслух или кричать. Достаточно лишь подумать – тебя поймут.

    Я промолчал и даже постарался ни о чём не думать в этот момент, чтобы никого не обидеть. Мне стало чуть неловко: всё-таки – меня в этом убедили ещё со школы – мы представители высшего творения на земле. Надо держаться достойно, раз уж я припёрся сюда. Тем более, с какими-то там деревьями. К тому же я потомственный советский интеллигент, и всегда, стыдно сказать, гордился этим.

   – Давай поговорим, – предложила сосна, – нам многое нужно тебе рассказать. Не знаю даже с чего и начать. Что бы я тебе сейчас не сказала, это вызовет у тебя множество встречных вопросов.

   – А почему ты решила поговорить именно со мной? И рассказать что-то именно мне? – У меня так и крутились в голове сплошные логические нестыковки. – Какого чёрта! Причём тут я – вокруг столько людей!
   – Хороший вопрос. И очень простой: у меня нет выбора. Об этом я уже говорила тебе – будь внимателен.

     Между людьми и миром растений нет никакого канала связи. Вернее, мы вас слышим и понимаем – вы нас нет. Так всегда было, с самого начала времён. Но бывают всё же очень редкие исключения. Ты – один из таких. У тебя есть дар. Почему он дан именно тебе, я не знаю. Но именно с тобой мы можем говорить.

     Разговор этот назрел давно. Долго не удавалось устроить эту встречу. – И тут к моему удивлению, хотя, куда ещё, казалось бы, больше удивляться, сосну понесло на лирику. – Смотрю я на вас, людей, и просто поражаюсь вам, – продолжала сосна свою речь. – Вы – люди – кажетесь нам очень странными. Всё что-то ищите, бегаете, суетитесь, беспокоитесь. Боитесь дождя и снега. Вам необходимо скрываться от холода. Вы страдаете и ждёте любви. Вы мучаетесь, когда её нет. Вы мучаетесь, когда она есть. По большому счёту, вы даже не знаете, что такое счастье.

     А ведь счастье – это стоять и смотреть вдаль, махая ветками облакам и птицам. Счастье – смотреть на зеркала озёр, окружённые изумрудными лугами. Счастье – это слушать, слушать и слушать музыку Гармонии Мира, которая звучит вечно.

     Ты хотя бы знаешь, человек, что это такое: Гармония Мира?
     Я медленно поводил головой из стороны в сторону. Но вовремя опомнился:

   – Ну, в общих чертах да.

   – Перестань врать! – В словах сосны почувствовалось раздражение. – Нам прекрасно известно, что ты знаешь, а что нет. Вопрос был риторическим и не требовал ответа.

     Гармония Мира – это музыка, которой пронизан весь мир. Она разлита во всей Вселенной. И слышит её, так или иначе, всё живое вокруг. Её не слышат только люди.

     Почему вас, людей, лишили такой возможности, мне не известно. Но так устроен мир. И об истинном его устройстве вы даже не подозреваете.
   – Послушайте, уважаемые, – вступился я раздражённо за всё человечество сразу. – Наши композиторы напишут столько музыки, сколько потребуется. Нужно будет, напишут тысячи мелодий. И будешь ты, сосна, их слушать, хоть две сотни лет! В чём проблема, не пойму?

     Мне показалось, что сосна поморщилась.

   – Послушай меня, человек. Просто, чтобы ты знал. Композитор – это помощник Бога на земле. Самый высокий дар, который может быть дан человеку – это писать музыку. Все остальные таланты – всего лишь отражение этого дара.

     Но такую мелодию, которая несёт в себе Гармония Мира, человеческий разум создать, не способен. Гармония Мира — это не просто музыка. Это код всего сущего в мире.

     Люди считают, что все явления на свете, всё, что есть во Вселенной, можно описать с помощью чисел, с помощью математики – она у вас царица наук. Отчасти это правда.

     Но математика — это развлечение для гениев, а музыка – творчество Бога. Именно музыку выбрал Бог, чтобы записать в ней всю информацию о своём творении. Ею заполнена вся Вселенная. Но знаем мы лишь крохи – много ли нам надо.


     Незаметно я втянулся в разговор.

     Мы говорили о многом. За разговором летело время. Солнце стало припекать. Захотелось есть и пить.

   – Да, кстати, – мне вдруг подумалось об одной самой простой вещи, о которой совершенно забыли. – Меня зовут...

   – Как тебя зовут, мы знаем, – перебила меня сосна, – но это совершенно не важно. Для нас ты просто человек. И тебе совершенно не обязательно знать моё имя.

   – У тебя есть имя?! – невольно брякнул я вслух.

   – Приходи завтра пораньше, – сосна не обратила никакого внимания на мой вопрос. – Я расскажу тебе одну историю. Да не задерживайся, как сегодня.

   – Постой, постой, постой. А откуда ты всё это знаешь?

   – Все знания – в Гармонии Мира. Каждая травинка может узнать всё, что ей нужно, лишь прикоснувшись к ней: она тут же напитается информацией. Лишнего не получит, но всё необходимое узнает. Нас не нужно готовить к взрослой жизни – мы знаем всё сразу с рождения. Развиваться нужно вам – людям. В этом есть какая-то тайна, но в неё меня не посвящали.

     До завтра.

     И стало тихо. Только шумела листва на ветру. Делать было нечего – со мной больше никто не разговаривал. Я пошёл к себе в деревню.

    Странно, но не было никакого желания делиться с кем-то услышанным, бежать и кому-то срочно всё рассказывать. Спорить, доказывать, убеждать в чём-то.

     Слишком сильно отличалась жизнь, которой мы жили, от той реальности, что открылась мне только что.

     Я понимал, что никогда они не смешаются между собой – эти две реальности. Так они и останутся навсегда двумя разными частями меня одного. Едва ли они даже будут соприкасаться.

     Так бывает в жизни. И бывало у каждого не раз. И у меня. Когда какой-то случай обрушивает всю твою прежнюю жизнь. Ну, или значительную её часть. А ты вот так же, как сейчас, идёшь, живёшь и внешне ни в чём не меняешься для других.

     Когда в третьем классе мой лучший друг украл у меня полную копилку мелочи – я думал, что мир перевернулся. В университете я с треском провалился на экзамене по предмету, в котором считал себя лучшим – как в стену влепился с разбега – но и вида не подал. Однажды сдуру объяснился в любви, а мне рассмеялись в лицо. Это был шок. Такого в жизни быть не могло!

     Совершенно спокойно мир вдруг оказывается другим, незнакомым, а ты идёшь по нему, как ударенный пыльным мешком, и не подаёшь вида, что это так. И никогда никому об этом не расскажешь. Это твоя трагедия и твоя личная проблема. Трагедия, произошедшая не с тобой – лишь комедия для других. А кому хочется быть посмешищем?

     Какая-то сосна сегодня три раза поставила меня мордой в стойло и даже не сказала, как её зовут. Но обиды не было – давно перестал обижаться – было удивление. Мир в одно мгновение сменил декорации, и я иду по нему совершенно нелепый. Но никогда не подам вида, что это так.

     Я отомстил той девчонке, что смеялась мне в лицо. Экзамены пересдал на отлично и сумел даже публично унизить преподавателя, поймав его на ошибках. А лучший друг, спустя много лет, пришёл ко мне в банк за советом – и я разорил его в прах.

     Мир обрушивался вокруг, и что-то обрушивалось и менялось внутри меня. Добро не помнил. Ни свое, ни чужое, а оно, конечно, было. Обида отпускала только тогда, когда я отвечал ей по полной. И всё равно я не забывал о них – обо всех своих обидах.

     А как жить сейчас в этом новом мире? Пойти в чёрные лесорубы, что ли? Нарубить и продать барыгам пару тысяч кубов отборной сосны? Да легко. Надо лишь знать, кому дать взятку. Барыги потом ещё и спасибо мне скажут. И никакого риска. Пусть они там всем лесом слушают свою музыку – а лично мне больше нравится ABBA и Boney M.

     Но как-то не получалось огрызнуться и ударить в ответ. Ничего никому не докажу, а все, я понимал это, станут лишь криво улыбаться надо мной. Я чувствовал своё бессилие – зло в новом открывшемся мире становилось посмешищем.


     Наутро, лишь чуть забрезжил рассвет, я стоял со своим ружьём на холме. Было тихо, холодно и сыро, обрывками плавал туман – всё именно так, как я и люблю. Я чуть внутренне оттаял.

     Я стоял на холме и смотрел на едва угадывающуюся внизу в хлопьях тумана полуразрушенную усадьбу, в которой недавно удирал от привидения: теперь-то я знаю, кто это был.

     Было тихо, и я тоже молчал. Никто меня не окликал. Мне стало казаться: уж не причудилось ли мне всё это вчера. Да лучше бы уж причудилось – мелькнула такая мысль.


   – Извини, задумалась, – прозвучало уже привычно в самое ухо. – Тоже смотрю на усадьбу. Много воспоминаний связано у меня с ней. Знаешь, – продолжила сосна, – у каждого в жизни есть, образно говоря, свои разбитые усадьбы – места, где умерли их любовь и мечты. Но разве вернёшь их, разбивая чужие.

     Я молчал.

   – Много лет тому назад, когда я была ещё совсем юной сосёнкой, и у меня едва ли образовалось тогда тридцать годовых колец, в этом доме жили люди, – начала сосна свой рассказ. – Они, конечно, жили там и раньше, но именно тогда случилась эта история.

     Любила я в те годы смотреть на дом. Знала всех его обитателей, даже различала их по голосам. Летом на лужайке играли дети. Они бегали, визжали и смеялись, а старшие гуляли или сидели в беседке.

     Там вон, в том большом зале на столе, пыхтел толстый самовар. Он настолько был доволен собой, что я всегда смеялась, глядя на него. Сюда доносился звук патефона. В доме часто играл рояль.

     Зимой долгими вечерами в доме светились окна. Дом, почти, как и мы, засыпал под снегом. Слышно было лишь, как скрипели сани, да тревожно пахло дымом от печных труб.

     Люди в доме, конечно, не догадывались, что деревья и травы наблюдают за ними и всё про них знают. Ну, да это и неважно. Люди по-своему видят этот мир и мало, что в нём смыслят.

     Там в доме среди людей жила маленькая девчушка. Она была удивительно зеленоокая, стройная и тоненькая, как деревце. Уже только поэтому она нравилась мне больше других. Мы звали её Маленькая Зеленоокая Хозяйка. Она любила прибегать сюда на холм и рассказывать мне, как своей подружке, все свои тайны – думала, что я её не слышу. Людям нужны такие друзья, которые молчат и всё понимают.

     Часто она просила меня о чём-нибудь своём человеческом. Тогда она привязывала верёвочку мне на ветку и убегала. А когда её желание исполнялось, она с удивлением приходила забирать верёвочку обратно. Мне не сложно было выполнять её просьбы, и всегда было забавно видеть, как она удивлялась этому.

   – Гляжу, утомила я тебя своим рассказом, – вдруг заметила сосна о моём существовании.

   – Нет-нет, что ты! Очень интересно! – Совершенно искренне соврал я.

   – Я не сказала тебе вчера о самом главном, когда говорила о Гармонии Мира, – сменила тему сосна. – Что-то ты понял вчера из сказанного, что-то нет, но главного ты не знаешь: Гармония Мира звучит и льёт свою мелодию на Землю не просто так – её должны услышать и отозваться ей в ответ.

     Слышит музыку Гармонии Мира всё живое на Земле. Кроме людей. И вот узнай теперь самую большую странность нашей обшей земной жизни: этот ответ должен уйти во Вселенную именно от человека.

   – Ты же только что мне тут говорила, что люди ни черта не слышат. – Мне это начинало нравиться – не такая она уж и мудрая, это сосна, как вначале показалось. Легко впадает в путаницу, и я её запросто могу ловить на противоречиях. Это мой конёк. Я люблю это делать на процессах: ловить на противоречиях и путать противника ещё больше, пока он в итоге не валится под грузом собственной глупости и путаницы. Это всегда забавно.

   – Да. Это сложно и странно, – продолжила сосна, а я стал прислушиваться внимательнее, как охотник у засады, – но так было всегда. И всегда это случалось – ответ от людей уходил во Вселенную.

    Я в нетерпении стал перетаптываться с ноги на ногу.

   – Только в этом случае Вселенная слышит нас, – продолжала сосна, – и от Земли отступают мрак, хаос и смерть.

     Она что, забыла, это сосна, что я здесь – это становилось забавно – или она думает, что я совсем тупой. Но всё же я продолжал стоять и слушать – рано ещё бить противника. А сосна и не собиралась останавливаться и, как мне казалось, своим уверенным деревянным шагом шла в мою ловушку:

   – Мрак и хаос всегда противостоят Гармонии Мира. Там, где нет Гармонии, есть хаос. Пустоты не бывает.

     Мы все дети Гармонии. Хаос, если он победит, не оставит нас в живых. Конечно, рано или поздно Бог снова восстановит жизнь на Земле. Но это будет уже другой мир. Без нас. И не думай, – сосна обратилась прямо ко мне, – что это фантазии – такое уже бывало.

   – Да как же люди отзываются на музыку Гармонии Мира, если они её не слышат? – Я уже не мог больше себя сдерживать. – Замечать отсутствие логики в словах собеседника было моей профессиональной привычкой. Но иногда это меня утомляло – слишком много теперь стало вокруг глупости и безграмотности.

     А сосна продолжала, не замечая моей иронии:

   – Гармония Мира – это не просто музыка. Это язык Бога. В этой мелодии записано всё. Это, по земному говоря, свод огромных уравнений, где есть формулы всего сущего. Есть там и о нас, и о Земле, и о тебе. Обо всём, что было.

     Слышать мелодию Гармонии Мира и отзываться ей в ответ, некоторые люди всё же могут. Мы называем их ЛЕДИ.

     Видимо, у меня на лице что-то отразилось.

   – Да, понимаю твоё удивление, – сосна это заметила сразу. – Но это от незнания. Первой Леди среди людей была Ева – прародительница человечества. Она – древняя хранительница очага жизни на Земле. Позже кому-то из её потомков постоянно передавался этот Дар. Раз мы дожили до сегодняшнего дня, Леди были.

     Какое-то время Земной Мир может прожить без Леди, без её ответа Вселенной. Но слишком долго Гармонию Мира не слышать нельзя, как нельзя слишком долго прожить без света и без пищи.

   – Ну, хорошо, хорошо, – попытался я опять вступить в беседу. – Видимо, у сосны тоже бывает склероз: совсем запуталась старуха – всё валит в одну кучу. – Так какая связь между Гармонией Мира, Евой, Леди, этой разрушенной усадьбой и маленькой девочкой, жившей в ней – Маленькой Зеленоокой Хозяйкой, как вы её называли (мне нравились красивые сложные имена – потому и запомнил)?

   – Маленькая Зеленоокая Хозяйка была последней Леди на Земле, – просто и обыденно ответила мне сосна.

     Я сперва не въехал и некоторое время молчал. Потом мне стало чуть жутковато.

   – Как, то есть последняя? Почему? И чё?

   – А то, что наш мир скоро погибнет. Вселенная нас не слышит. Мы мертвы для неё. Тот мир, в котором Леди не отзывается в ответ на мелодию Гармонии Мира, для неё не существует. Хаос уже рядом. Ты не слышишь его. А мы слышим. И поверь, осталось недолго.

   – Ну-ка, ну-ка, ты это брось. И не такое видали! Давай-ка всё по порядку. Разберёмся!

   – Однажды, – продолжила сосна, – холодным ноябрьским утром, Маленькая Зеленоокая Хозяйка прибежала сюда на холм. Было сыро, шёл мелкий дождь, иногда порывами налетал мокрый снег. Люди не любят такую погоду.

     Я промолчал.

     Она стояла там, где сейчас стоишь ты, и ветер трепал на её шее длинный алый шарф.

   – Я не знаю, как мне быть, – обратилась она ко мне, как делала это много раз, – никто не может нам помочь. Мы уезжаем. Наверное, надолго. Что происходит, я не пойму. Что-то ужасное. Дорогая моя сосёнка, сделай так, чтобы всё стало по-прежнему, и мы вернулись домой.

     Она сняла свой алый шарф и хотела повязать его мне на ветку. Но сильный порыв ветра вырвал шарф из её рук и стремительно понёс его в долину на замёрзшие озёра.

   – Ах, – вскрикнула она, – ну и ладно! Пусть будет так – на счастье! – И Маленькая Зеленоокая Хозяйка убежала вниз к дому.

     Вскоре они уехали. Я долго смотрела, как громко тарахтевший автомобиль – это недавно появившееся в наших краях чудо – увозил её навсегда.

     Прошло немного времени, и мы все поняли, что Леди в этом мире больше с нами нет. Что тогда случилось с нею, я не знаю. Но когда Леди молчит это понятно сразу: хаос и мрак начинают двигаться к нам.

     Сначала осторожно и не смело. Потом быстрее. А сейчас они несутся к нам, свистя, гремя и хохоча. Очень быстро приближается холод и лёд. И скоро уже только злоба будет править миром.

     Но люди живут, как и жили. Они не знают об этом. А многим даже нравятся такие перемены.

   – Ну, уехала она. Что было дальше? – Это всё была лирика. Мне не хватало простой конкретики, к которой я привык. Без неё я не мог сделать выводы и принять решение.

   – Что было? – задумалась сосна.

     Прилетали и улетали птицы. Дожди сменяли снега.

    Я вздохнул.

     Шло время. В доме вновь засветились окна. Я видела, как туда приехали другие люди. Они ходили в шинелях. Какие-то из них были в кожаных чёрных куртках, перетянутых ремнями, и на боку у многих виднелась кобура.

     Они распорядились заколотить парадные двери и заходили теперь в дом через чёрный ход. Появился и долго там висел длинный красный транспарант.

     Потом этих людей не стало. Пришли новые. Но вскоре дом опять опустел. Так уходили годы. Появлялись и исчезали разные жильцы. Дом стоял. Наверное, он держался, чтобы вновь увидеть свою Маленькую Хозяйку.

     Как-то неожиданно одним летом там поселились дети. Их было очень много. Они ходили строем, что-то громко кричали друг другу и все носили красные треугольные шарфы.

     По утрам у них истошно вопила труба, собирая всех вместе за домом. А вечерами они всей толпой забирались на холм, жгли здесь огромные костры, хором пели песни и вырезали у меня на коре какие-то буквы.

     Но что меня удивляло больше всего: никто из них ни разу ни о чём меня не попросил. Не загадал ни одного желания. Наверное, у них уже сбылись все их мечты.

     Потом и их не стало. Так прошло много лет. Дом ветшал и осыпался. И, в конце концов, он стал никому не нужен.

     Таков был рассказ. Печальный, но малопонятный. Дом разрушен, Леди нет, всё очень хреново. Я и сам вижу, что хреново, если дом в таком состоянии. Конечно, так жить нельзя. Кто бы спорил. Но всё равно какой-то сумбур. Мир погибнет, мир погибнет... А солнце светит, птицы поют – чего он погибнет?

   – Тебя, наверное, мучает вопрос – зачем я тебе всё это рассказываю?
   – Не стану скрывать, есть такие мысли.

   – Ты от меня их не скроешь, это невозможно. Потерпи ещё немного. Сейчас закончу.

     Есть и сейчас люди на Земле, кому передался этот дар Евы. Но они не знают об этом. Леди на Земле есть и сейчас.

   – Уже неплохо. – Подумал я.

     Леди живут на Земле вместе с нами и не знают, что они её спасение. Леди есть, но по какой-то причине они оказались как бы в спящем режиме.

     Им надо пробудиться. Если никто из них не узнает, что они Леди и не пробудится, то мы все погибнем.

   – Ну вот опять! Погибнем, да погибнем. Но, а при чём же тут всё-таки я? Я же не Леди. И никогда даже не хотел и не хочу ею быть, – поспешил я на всякий случай добавить.

   – Надо что-то придумать. Обратиться я могу только к тебе. К тому же, ты, говоря юридическим языком, да, собственно, как и все мы, – продолжила сосна, – заинтересованное лицо. Ведь погибнешь и ты, и твоя семья и весь твой мир. Тебе сохранили уникальный дар слышать нас, значит, и помогать в этом деле придётся тоже тебе.

     Придумай, как найти Леди, рассказать ей всё, что ты узнал, и разбудить её. Возможно, она прислушается к тебе. Возможно, у неё всколыхнётся этот дар – слышать мелодию Гармонии Мира, и она откликаться ей в ответ.

     Думай! Только не долго. И снова сюда приходи.

     Стало тихо.

   – Э! Алё, сосна! – Прокричал я на всю поляну. – Ну что это за хрень такая!

     Ответа не было. Передо мной стояла огромная сосна и, хоть головой бейся, никакого звука.

     Росли кусты, трава, по которой я ходил. Чего это они, вообще, о себе возомнили! И как это они меня так сделали?! Моему возмущению не было предела: раз-два и я им уже что-то должен! Ну, чисто, как лоха развели!

   – Ладно, не на того нарвались!

     Я ещё потоптался по поляне, походил вокруг сосны, немного пришёл в себя и отправился в деревню: надо было, в самом деле, что-то придумывать в ответ.


                *                *                *


     Следующие два дня я безвылазно просидел в своём домике. Стояла золотая осень. Отличные тёплые дни. Настоящее бабье лето. Чтобы сидеть в доме в отпуске в такое время, требовалась серьёзная причина.

     Мои хозяева впали в беспокойство. Справлялись, не нужно ли мне чего, приглашали на обед, но я упорно их благодарил и сидел один дома.

     Мне необходимо было осмыслить всё услышанное. Тем более что так прямо было и сказано – думай. И я тупо два дня смотрел в окно. Ровным счётом ничего я не мог придумать.

     «Так не бывает», – к концу второго дня я пришёл к тому, с чего начал в первом. Но, странное дело, в то же самое время я верил всему тому, что рассказала мне сосна. Это было слишком невероятно, чтобы этому не поверить. Таких розыгрышей не бывает. Ну а если всё это правда... Меня охватила хандра.

     Мысли лезли в голову одна дурнее другой. Я то казнил себя, то хвалил. Вспоминал старые споры с самим собой – верный признак полного душевного смятения. Это уже один шаг от самоедства, неуверенности в себе и гарантированных неудач. Но что-то продолжало хватать и хватать за горло.

     Совсем не ко времени и даже не по теме, как старая болячка, вернулась мысль, от которой прежде не мог отвязаться, но потом как-то затоптал её в себе, и она прошла. И вот сейчас, когда мне нужно придумать достойный ответ противнику, опять вылезла эта заноза в самом неподходящем месте.

     Любой человек, – рассуждал я, – мастер там всяких видов единоборств, боёв по правилам и без и прочих кон-фу, если изобьёт и изуродует, хоть одного или несколько человек сразу, пусть даже и за дело – всё равно он будет считаться преступником. Он применил своё мастерство и знания во вред другим. Считается, что делать он такого право не имел. Вопрос спорный, грань тонкая, но всё же.

   А если я или любой другой юрист, мастер и виртуоз борьбы с другими людьми при помощи законов, нанесу кому-то вред, а это происходит практически ежедневно, то я – уважаемый человек, авторитет и эксперт. У меня имя. Директор жмёт мне руку и заглядывает мне в глаза – как же: меня ценит сам хозяин.

     Я, стоя на страже его денег, с помощью закона и своего мастерства, ломая и круша чужие судьбы, не раз спасал его мошну. И ещё не раз спасу, наверное.

     Стоит умно добавить несколько слов в договор, переставить запятую, и потом одно твоё неверное движение – и ты должник. Будешь судиться годами и останешься виноватым.

     Кто читает, например, написанный микроскопическим шрифтом внизу страницы абзац-другой текста? Ах, у вас нет с собой бинокля! А разве закон запрещает вам носить с собой бинокль? Да хоть два сразу! И отсутствие бинокля, кстати, не освобождает от ответственности.

     И всё. Те деньги, которые семья копила на отдых, учёбу, машину или жильё, ушли в карман банкира.

     Но Бог не фраер, он всё видит. И наказание за подлость, наглость, за жадность, за слёзы и горе других людей обязательно будет. Но когда оно будет? Завтра или в следующей жизни?

     «Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло».

   – А, да пошло оно всё! – Я психанул сам на себя. – Я что, один такой?! Хуже всех? Ну, уйду я из банка и что? Через полсекунды моё место будет занято другим. И, возможно, станет ещё только хуже.

   – Мир не совершенен, – мне показалось это очень убедительным, – а люди все грешны. – Вот это уже совсем хорошо!

     Я не ханжа и не идеалист. Просто так устроен мир. Давно живу – знаю. Да и вообще, что мы, люди, из себя корчим, даже если ангелы и те бывают падшими? Мы-то куда лезем? Но не помогало. Червь точил и точил.

   – И водка тоже не поможет, – сказал я сам себе. – Вечно тут не отсидишься, и я стал собираться.

     Зачем-то побрился, сходил в баню и утром пошёл на холм – отказываться.


     После двух дней на взводе, на холм я пришёл в самом боевом расположении духа. Наше общение с сосной всегда начиналось неожиданно: мы встречались – не здоровались и расставались – не желали друг другу доброго пути. Хотя куда ей идти с этого холма! Всё так опять и случилось.

   – Хочу напомнить тебе, – заговорила сосна так, будто мы и не прекращали наш разговор, – если ты что-то пропустил.

     Я насторожился. Плохое начало. Она говорила таким тоном, как будто даже не сомневалась, что я немедленно брошусь выполнять её поручение.

   – Леди может оказаться кем угодно. Ею может быть любая женщина на земле. Как совсем юная девочка, так и убелённая сединами пожилая дама. Она может быть королевой или рабыней, хотя теперь это уже редкость. Не имеет никакого значения, какой она национальности и веры.

   – Вот спасибо тебе, дорогая, – я поклонился сосне в пояс, – вовремя подсказала. А то я только вот собирался вычеркнуть из списка американских индейцев.

   – А ты не ёрничай, – сосна не унималась, – вопрос очень серьёзный, а ты не проникся.

     Тут меня уже взорвало.

   – Да послушайте же вы, товарищи дорогие, деревья, травы, кусты и ты... Этот... Как там тебя это, блин... Ветер. Как же я смогу найти их, а потом ещё и разбудить?! О чём вы вообще думаете?! Голова у вас есть на плечах?

     Я замер. Очевидность моего бреда поразила меня самого. Но сосна ответила сразу:

   – Не знаю. Если бы я могла сама всё это сделать, разве я просила бы об этом тебя? Ты у нас человек! Тебе думать!

     Всё стихло. Как говорится: конец связи. Приехали. Вот и поговорили!

     Я посмотрел беспомощно вокруг. Рядом был всё тот же мир. Плыли облака. Внизу холма виднелись развалины усадьбы. Едва покачивалась на ветру сосна. Я не получал больше от неё никаких звуков. И что мне теперь делать?!

   – Ну ни хрена себе – сходил в отпуск!

     На меня накатило отчаяние. Я стоял и раскачивался на ветру, как та сосна. Потом опёрся на своё ружьё и стал на край обрыва.

     Я смотрел на долину, на озёра, где отражались, плывущие по небу облака, и совершенно не замечал этой сказочной красоты. В голове крутилась и билась одна и та же мысль: «Что делать? Что делать?».

     Вернуться срочно на работу и всё рассказать директору? Это прямой путь в сумасшедший дом. Да и чем он мне поможет?

     «Есть многое на свете, друг Горацио,

   Что и не снилось нашим мудрецам». – Вспомнилось мне кстати или некстати.

     Какую, интересно, мысль держал в голове Шекспир, когда писал эти строки? Может, он тоже знал, что существуют Леди и намекал нам на это? А, может быть, у него где-то, и подсказка есть, как поступать в таких случаях? Они же наверняка бывали и раньше. Мать твою, нашёл время, о чём думать! Поздно «Гамлета» читать. Резче, резче надо. Я крутанулся на месте и оказалось, что я опять смотрю на сосну. Нужно решение. Нужна идея.

     Плюнуть на это, да и пропади оно все пропадом. Отличный выход! Вот и решение! Пошли они все эти Леди хором – пусть без меня разбираются!

     Но мгновения малодушия быстро пролетели. Нет. Хоть банк и сделал из меня подонка, но не до такой же степени. Решение нужно, но какое оно, я не знал.

     Я закинул ружьё за спину и, не глядя больше на дерево и не прощаясь, пошёл скорым шагом в деревню.

     Пора было собираться и ехать домой.


                *                *                *


     Ранним утром следующего дня я был уже в дороге. Я возвращался домой. Дорога была хоть и пустая, но такая, что по ней сильно не разгонишься. Но мысли мои были не о дороге. На автомате управляя машиной, я думал и думал всё об одном и том же.

     Чем дальше я отдалялся от деревни, холмов, от разрушенной дворянской усадьбы, тем мысли мои становились всё тяжелей и угрюмей. Чем ближе был мой дом, тем становилось всё тоскливее и тоскливее: от меня ждали действий. Я это чувствовал. Во мне что-то открылось, билось, не давало покоя, и я с тоской понимал, что не избавиться мне от этого теперь уже никогда. Но и делать что, я совершенно не представлял. Я ехал домой, потому что надо было ехать. А дома ждали жена и дочка.

     Дочка и жена. Ни разу не вспомнил о них за все эти дни. Обеих, кстати, звали Машами. Я называл их Машка-1 и Машка-2. Машка-1 это жена, Машка-2 – дочка. Она пошла в третий класс. Я, кстати, хотел, чтобы её назвали Ирина или, к примеру, Таня, да и сейчас хочу. Пытался настаивать когда-то на этом. Да бесполезно. Не, ну, конечно, Маша это тоже ничего, но две Машки в доме — это уже перебор. Тёщенька расстаралась! Найди, говорит, Леди. Нет, ну и логика у этих баб… Я вздрогнул – это что? Я начал говорить о сосне, как о женщине?! … Нормально так отдохнул! Может, тогда уж лучше сразу в психушку?! Думаю, этим всё и закончится. При жене бы только не проболтаться.


     Открыв дверь своим ключом, я вошёл в квартиру. Навстречу полетела волна визга и крика.

   – Ура! Ура! Ура! Ну, наконец-то! – Жена повисла у меня на шее. Машка-2 скакала вокруг. Я и забыл, кажется, что меня тут любят. Приятно вспомнить.

   – Оставил дома телефон и пропал неизвестно куда – ну что это за фокусы! Не стыдно тебе? Забыл о нас?!

   – Да брось! Ну что ты! Я только о вас и думал всё это время. Чего мне ещё было делать! В лесу был. Общался там с…с природой.

   – А если бы у нас вдруг батарею прорвало или кран потёк? Что бы мы делали тогда? Еле дождались! Каждый день только и думаю: хоть бы чего не случилось, хоть бы чего не случилось... Не поедешь больше никуда!

   – Цыц, Машки!!! Хватит визжать! Мужчина в доме!

   – Ой! Как я тебя люблю! – Жена убежала на кухню.

     Дочка тараторила мне о чём-то своём – не помню уже чего. Я сел в кресло.

   – Па, это музыка достала меня уже! Звуки эти – ненавижу – просто в уши лезут!

     У меня округлились глаза:

   – Какие звуки?!

   – Па, не, ну ты чё ваще?! Ну, ты не слышишь, что ли?

     Я почувствовал, что покрываюсь потом: «Леди?! Неужели это Маша!» ...

   – Какие ещё, Маша, звуки?

   – Петька задолбал всех своим Бони Эмом, – жена крикнула мне из кухни. – Гоняет эту музыку с утра до ночи. Как там бедная Анна Петровна всё это терпит?

     Я выдохнул.

     И точно. Тут только я заметил, что из соседней квартиры, через стенку доносились звуки Boney M – концерт 1976 года, мой любимый.

   – Петька уже два года без работы, заняться ему нечем, – продолжала жена из кухни. – Как они там с Анной Петровной вдвоём на одну её пенсию тянут? Представить себе не могу. Мне стыдно с ней в подъезде встречаться. – Жена заглянула в комнату. – Устроил бы ты его куда-нибудь. К себе в отдел, что ли – он же юридический заканчивал.

   – Да ты что! Какой там отдел! Придумала! Легче барабанщиком в Boney M устроиться, чем в наш отдел.

     Жена не уходила. Я молчал.

   – Ну, попробую, ладно. Хорошо. Поговорю с директором. Может, он и подберёт ему чего. Но это только ради Анны Петровны – замечательная она женщина!

   – Ты чудо! – Жена исчезла на кухне. – Мойте руки. Быстро.

   – Да, идём.

    Так было неохота подниматься из кресла.

    Машка-2 скакала по комнате и крутилась перед зеркалом. На шее у неё болтался алый шарф, ещё старинный бабушкин – предмет зависти её студенческих подруг.

     Алый шарф, алый шарф... Что-то это там говорила про него сосна... Ай, к чёрту всё! Голова, как чугун. Сейчас бы спать завалиться, да кто же мне даст.

   – Завтракать, – опять донеслось из кухни.

     Машка скакала, как будто и не слышала.

   – Маша, пойдём чай пить, мама зовёт. Хватит уже прыгать.

   – Есть, сэр! – Машка, что есть сил, прокричала на всю квартиру.

Я нахмурил брови и покачал головой. Машка подскочила, шутливо отдала мне честь, как это делают все американцы в Голливуде, и улетела на кухню.

     «К пустой голове руку не прикладывают», – уже по привычке про себя крикнул я ей вдогонку. И от чего-то пришло раздражение: «Вот придурки американские, полное чмо, тупые однозначно». Мне срочно требовалось на ком-то сорвать раздражение, но не биться же головой об стену – американцы подвернулись тут очень кстати.

   – Ты идёшь уже или нет? – Жена никак не могла собрать нас всех вместе.

   – Иду, иду.

     Я заметил, что думаю вовсе не про американцев. «Шарф, шарф, шарф. Да ну его!». Я встал и пошёл на кухню.


     За чаем жена сообщила:

   – Звонила мама. Ждёт нас к себе в гости. Едем?

   – А что есть другие варианты? Шучу, шучу, шучу.

   – Ну, знаешь, к твоим шуткам просто невозможно привыкнуть, – сразу обиделась жена.

   – Да перестань. Я и сам ехал сейчас по дороге и думал только об этом: надо бы к маме твоей сегодня обязательно наведаться – не были давно; я уже и соскучиться успел по ней.

   – Правда?!

    – Ну, конечно.

   – Обожаю тебя! Собирайтесь – я мигом.

     Полчаса у нас точно есть – решил я – ещё и вздремнуть можно. Ну какие же они, всё-таки эти бабы, дуры! Ну просто дуры и всё!

     А мысль уже летела дальше. И почему это обязательно необходима им Леди? Чем они лучше? А где, спрашивается, гендерное равенство? Где это равноправие полов? Неужели без Леди никак нельзя? Других людей мало? Где же тогда эта толерантность, в конце концов?

     Толерантность тут и рядом не стояла! А, может, её вообще не существует в природе? И это всего лишь пустые выдумки людей?


     День прошёл в общении с роднёй. Не помню кто, с кем, зачем и что говорил. Тёщу помню – попробуй её забудь. Но и только.

     Наступила ночь. Ночью опять не спалось. Я сел за письменный стол, включил лампу, компьютер и принялся потихоньку печатать. Я стал записывать всё от первого дня, ничего не пропуская. Ещё не зная, зачем мне всё это надо, я старался в точности вспомнить все события прошедшей недели. Может быть, какие-то детали или мелькнувшие собственные ощущения, тогда пропущенные, на самом деле окажутся очень важными. Только зачем это всё? Кому я это буду показывать? Такие мысли, конечно, кололи, но я упорно, шаг за шагом всё вспоминал, стараясь не перепутать событий. Печатал, думал, порой стесняясь самого себя – чем вот только занимаюсь! – уважаемый человек, глава семейства! И уже не первого.

     К утру жена застала меня за этим занятием.

   – Ты чего?

   – Да вот, думаю всё, – стал я что-то сочинять в ответ. – Скоро в банк, опять работа. Суды, процессы. Кое-что просматриваю. Ты же знаешь: я без дела не могу.

   – Какой ты у меня молодец! – Пробормотала она и тут же опять уснула.

   – Это уж точно! – буркнул я совершенно бессмысленно себе под нос.

     Кто поверит во всё это – пролистал я написанный текст, если мне и самому в это верится с трудом? Да и куда я это всё дену? В газету отнесу? Там в прошлом номере была большая статья, как пьяный сантехник встретился с инопланетянином. Написано было очень убедительно – куда мне.

     Меня охватило бессилие. Причём в прямом и переносном смысле сразу. Разбудить, говорит, надо Леди. Как же я их разбужу? Да их из пушки не разбудишь! А сначала ещё и найти бы неплохо.

     Найти Леди, которая может слышать музыку Гармонии Мира и отвечать Вселенной на её зов. Не, ну скажи кому – засмеют! Во что я только ввязался?! Бред какой-то. Выбросить и забыть!

     Дома тихо, тепло, уютно, спокойно. Обе Машки спят. Я засомневался. Чего мне ещё в жизни надо? Опозориться? Чтобы потом с работы выгнали? Это у нас легко. Стоит нанести лишь малейший ущерб репутации банка и всё – ты не улице. Любовь хозяина переменчива. Так ничего и не решив, я прилёг и, незаметно для себя, уснул.

     Но спалось недолго. Чуть рассвело, меня что-то опять усадило за стол. За окном шелестел не облетевшими листьями большой старый клён. Жена уже крутилась на кухне. Я открыл компьютер. Перечитал всё набранное за ночь. Что-то поправил.

     Дурачок! Всё сокрушался, что нет у меня ни к чему таланта. Ничем я особенным не отличаюсь от других людей. Ну вот, на тебе – отличайся. Ты – избранный! Мир обращается к тебе за помощью. Дальше что? Нет, талант – это не подарок, талант – это наказание. Им ещё надо суметь распорядиться. С ним тяжелее, чем без него. А кому многое дано, с того многое потом и спросится.

     Я залез в интернет: что-то же надо делать. Не может такого быть, чтобы в наше время нигде ничего об этом не мелькнуло. Что-нибудь всё равно найду.

     Но я рылся и ничего не находил. Ничего и нигде. Ни ухом, ни рылом. Ни звука об этом. Ну а чего я хотел? Если бы об этом было всем известно, в Голливуде давно бы про это уже сняли фильм, где какая-нибудь афро-американка пять раз за ночь спасла бы мир, а коварные русские при этом ей только бы мешали.

     Хорошо, если Леди окажется пожилой дамой советской закалки. Той и объяснять-то особенно ничего не надо, врубится с полуслова. А если это будет современная девушка, да ещё и блондинка – вот уж где намучаешься. Как ей всё это растолковать? Физики она не знает – чему их там сейчас в школе учат! А словом АСТРОНОМИЯ её можно просто напугать.

     Леди в поисковике находились, но в основном это всё был шоу-бизнес. К этим я даже и обращаться не стану – тогда уж точно мир рухнет окончательно.

     Я тяжело вздохнул. Какое время – такие и Леди. Хотя сосна говорила, что таким мир стал как раз от их полного отсутствия.

     И тут меня ударило в голову. А что, если забросить информацию в сеть – я же современный человек – дать кличь, так сказать! Информация сама найдёт того, кого нужно. Но куда?

     Стал рыться. Нашёл один любопытный интернет-журнал, полистал его.

     Ну а что?!

     Набрал адрес главного редактора, быстро набросал письмо, загрузил написанный ночью текст. Что дальше? Отправить не подписавшись – будут ли его тогда читать? Раскрыть себя – что скажут на работе? Облажаться и доставить удовольствие коллегам? Мне представилась ехидная ухмылка главного бухгалтера, удивлённо поднятая бровь директора... Да пошли они все!!! Я нажал на клавишу «Enter» с такой силой, будто собирался вдавить её в пол. Всё. Сообщение отправлено.

     Я задумчиво посмотрел в окно. А вдруг я действительно спасу мир? Спасу мир! Это красиво! Информация разлетится по всей земле и найдёт ту единственную ЛЕДИ, которая способна услышать Гармонию Мира.

     Меня понесло всё дальше и дальше. Она отзовётся ей в ответ, и вся бесконечная Вселенная услышит, что Земля жива. Жизнь на Земле начнёт постепенно меняться к лучшему, люди станут мудрей, прекратятся войны. И это в том числе благодаря мне.

     А потом Леди приедет к нам в гости. Я познакомлю её со своей женой... Стоп, стоп, стоп! А это ещё зачем?

   – Дорогой! Иди скорее сюда! Да что же это такое! Стала надевать сапоги, и сломался замок. Наверное, мне уже необходимо купить новые! Вот посмотри сам.

   – Иду! – Всё не слава богу! Везде с этими бабами у меня одни только проблемы! Ничего сами не могут! Я с досадой захлопнул Ноутбук. Тоже мне ещё Леди, блин!

     Вздохнул и ещё раз посмотрел в окно. Было слышно, как на улице стал поднимался ветер. Закачались деревья. Полетели жёлтые листья.

   – Всё-таки осень вступает в свои права. Пора уже. – Я отодвинул ноутбук и вышел из-за стола.

     Порывы ветра на улице усилились. Что-то потянуло меня к окну. Большой раскидистый клён, что рос у нас перед домом, качался из стороны в сторону. Своею веткой, с ещё не облетевшими листьями, он махал перед моим окном. Каждый раз при этом он старался дотянуться и погладить ею по оконному стеклу.

     Я отступил на шаг.

   – Глазам не верю! Получилось?! – Мелькнуло у меня в голове. – Это что: сосна следит за мной и даёт мне знак? Она одобряет меня?!

     Я приложил ладонь к окну, в которое бился своею веткой клён:

   – Поживём ещё, сосна! – Я был уверен, что она меня услышит. – Жила бы Земля родная и нету других забот. – Пропел я громко.

   – Что, что? – Жена выглянула из прохожей.

   – Сапоги, говорю, твои спасти уже не получится – я же не всесильный.

     Жена радостно согласилась:

   – Конечно! И я так думаю! Поехали скорее в магазин.

     Ну вот и слава Богу, подумалось мне. Жизнь, кажется, продолжается. Я оглянулся на окно, на клён, который всё гладил и гладил веткой стекло, и не знал, куда мне сейчас нужнее пойти: к жене или вернуться к окну и сказать что-то доброе клёну, травам, кустам, сосне. Но потом подумал и правильно решил: нет, надо молчать – всё равно никто этому не поверит. Да и возможно ли поверить в такое?

     А, впрочем, это совсем и не важно – рассудил я. Не важно, что про них ничего не знают люди. Важно, что Леди на свете были и есть.

     Пусть так оно всегда и будет. А кто она такая … Тут я поймал себя на мысли, что не хочу этого знать. Пусть они просто будут, решил я.

     Ну, хотя бы иногда. Да и просыпались бы вы, Леди, уж поскорее, что ли – я тихо выругался про себя. Но тут же вздохнул, вспомнив сосну, холм, барскую заброшенную усадьбу и её Маленькую Зеленоокую Хозяйку, а потом подумав про сапоги, громко сказал:

   – Иду, дорогая, иду. Собирайся скорее. Едем. Надо спешить.