Сычёв

   В февральскую революцию Сычёв наступал на Петроград с армией генерала Корнилова. Под Псковом в эшелоне застрелил казака агитатора за большевиков. Октябрьский переворот не принял. Узнав о побеге Корнилова из Быхова, присоединился к нему и с текинцами ушёл на Дон к Каледину. За Ледяной поход получил значок с мечом и терновым венком, а летом 1918-го командовал отрядом кубанских казаков, воевал против Красной армии под Тихорецкой. Когда красные отступили с Северного Кавказа в Астрахань, получил у Шкуро Волжский казачий полк. Но корпус разложился – пьянствовали и грабили. За несколько ночей Сычёв прокутил всё: наградное оружие в золотой оправе, наградные золотые часы с драгоценными камнями, браслет, кольца и серьги жены. Начал спекулировать сахаром. Стал первым торгашом на железной дороге, в интендантских и продовольственных ведомствах. Грузил в поезда, гнал в тыл, а по пути продавал за иностранную валюту, бриллианты и дорогие вина. Сразу пропивал и с пустыми карманами возвращался в штабном поезде на базу. Снова грузил сахар, получал деньги и снова кутил.
    Шкуро обещал взять с собой в Турцию, но обманул - на шхуне сбежал с награбленным в Константинополь. А Сычёв с двумя английскими фунтами в кармане в Новороссийске едва смог уговорить капитана взять его с женой на пароход в Севастополь. В Гурзуфе его записали в офицерский резерв и помогли снять квартирку у Пушкинского парка.
   Наступил какой-то праздник. Сычёв с женой спал на узкой кровати, морщась от пробивавшихся сквозь тонкую занавеску оранжевых лучей восходящего июньского солнца. Вдруг под окном завыл клаксон. Сычёв на мгновение проснулся и, отвернувшись к стене, снова прогрузился в сон. Но клаксон завыл сильнее, чаще, настойчивее. Сычёв подошёл к окну и увидел длинный зелёный ‘Фиат’. На лобовом стекле два букета, красивая блондинка рядом с офицером за рулём, а на заднем сиденьи войсковой старшина с двумя женщинами. Сотник у дверцы выжимал клаксон.
- Серж, одевайся! Везём в Симферополь чемодан войскового старшины с деньгами. Поднимай Надежду Гавриловну.
     Сычёв разбудил жену, но она отказалась. Быстро, по-военному оделся и втиснулся на заднее сиденье. ‘Фиат’ полетел по Симферопольской дороге. Сели на поляне у Кастель-горы. Появился коньяк с портвейном, фрукты и хлеб. Старшина пил много. После каждой стопки кривил красное с синими прожилками лицо, крутил головой, нюхал хлеб и ругал французов за крепкий коньяк. Опьянев, разгладил усы и запел басом:
- Ах, Кубань, ты наша родина...
    Сотник морщился, дёргал носом, быстро моргал глазами и плачущим голосом просил:
- Господа, ради Бога, оставьте. Прошу, оставьте! Не теребите ран истерзанной души!
   Его не слушали и слова песни неслись по поляне:
- Шлем тебе, Кубань родимая, до сырой земли поклон...
- Ради Бога, не на-адо-о!!! – умолял сотник.
   А Сычёв молча брал одну за другой стопки, ломал в руке и со злостью бросал в кусты. На последнем куплете шофёр выхватил наган и начал стрелять по кустам. Оттуда выбежал татарин и бросился к дороге.
- Стой! - закричал шофёр и выстрелил вслед.
     Татарин упал.
- Господа, ‘зелёного’ подстрелил, - засмеялся шофёр. - Подслушивал мерзавец! – побежал к раненому.
   С искажённым от испуга и боли лицом, татарин стонал в траве, прикрывая ладонью простреленную грудь:
- Моя под куст спать, моя отдыхать, с базар идти, - вытер слёзы, размазав кровь по лицу.
  Подошёл старшина:
- Мерзавец! ‘Зелёный’?! Подслушивал, поганка?! - усы грозно задвигались, огромные глаза налились кровью, а на толстой бычьей шее надулись вены.
- Моя не ‘зелёный’. Моя деревня.
- Не ‘зеленый’?! – заорал сотник. – Поднимайся! – схватил за жилетку, поднял и с размаху ударил в переносицу.
   Кровь двумя ручьями полилась на жидкую бородку. Татарин упал на шофёра и получил рукоятью нагана по голове. Зашатался, теряя сознание.
- Беги, подлец!
    Татарин развернулся и, ничего не видя перед собой, шатаясь, бросился к кустам.
- Господа, перестаньте! - закричал Сычёв, но два выстрела заглушили его голос. Убитый татарин повис на шиповнике.
    Оставив на поляне фрукты и портвейн, поехали дальше. Когда въезжали в Алушту, шофёр на крутом повороте переключил скорость на полном ходу, в машине что-то затрещало и мотор заглох. Пешком отправились в гостиницу. В номере Сычёв много пил, чтобы заглушить собственную боль, ненависть к друзьям и жалость к татарину и жене. Но не пьянел, не скандалил в коридорах. Вечером незаметно ушёл на пристань. Подошёл катер. Когда дали третий гудок, перепрыгнул через борт.
- Какие мы мерзавцы! А главный мерзавец – я! Оставить жену ради этого! Бедная Надя, переживает, обижается. Ничего, скоро приеду, обрадую, извинюсь. Нет, мало извиниться! Попрошу прощения и дам слово, честное благородное, больше не повторится.
     Но катер шёл медленно, заставляя сердце биться всё быстрее. Наконец, причал. Не дожидаясь когда положат сходни, прыгнул через борт и побежал в город. В парке купил розы, гвоздики и магнолии.
- Дома ли? - тихо вставляя в скважину английский ключ, переживал Сычёв.
    В столовой перед зеркалом стоял капитан, комендант города. Сычёв швырнул на пол цветы и бросился в спальню. Жена перед зеркалом поправляла волосы, губами сжимая шпильки. Выхватив из кобуры наган, Сычёв бросился в столовую, но на столе лежала только фуражка с белой кокардой. Показалось, кокарда смеётся над ним. Выстрелом смёл со стола. Из столовой снова бросился в спальню. Жена, бледнея, старалась сохранить спокойствие.
- Надя... – Сычёв выпрямился, точно отдавал приказание. Левый глаз сощурился, правый сделался стеклянным, неподвижным, а бровь изогнулась кривой дугой. – Изменила!
- Нет, - тихо ответила Надежда Гавриловна.
- Изменила!
- Нет.
- Опозорила и не признаёшься! - взвёл курок и выстрелил.
    Надежда Гавриловна медленно, спиной отошла к креслу и спокойно села, свесив руки. Локон упал на левое плечо.               
    Сычёв побежал в комендантское управление, но капитана там было. Расстреляв патроны по стенам, сдался. Его посадили в комнату с маленьким окном и железной решёткой. В голове и теле была пустота, чувствовал себя особенно лёгким, точно сотканным из паутины. Временами замечал яркий свет, лившийся в камеру через мелкую решётку. В нём виделся туманный силуэт жены в белом платье.