Печалька живет на третьем. 8. Саша и разукрашенные

Саша.

Ну и что, что я напилась? У меня была презентация лекции «наполнение хулиганскими энергиями», а на презентациях всегда пьют! Ну и что, что меня вырвало на коврик в прихожей, это Бордо 1923-го года, между прочим! - Так я говорила Игорю, когда он нес меня в ванну, мыться. Я оправдывалась, как могла. Но он не внял, и уже на следующее утро, в субботу, я опять получила по попе от папы. Оказалось, что с бодуна хорошо помогают розги. Я мигом протрезвела, когда Игорь Александрович сказал, что за вчерашние художества придется ответить. Он стащил с меня одеяло, и, пока я плакала в подушку, сек мою задницу розгами. Я плакала и говорила, что он меня не любит. Он стегал мои ягодицы березовым прутом и говорил, что любовь бывает разная, и некоторые маленькие девочки по-хорошему просто не понимают. Под некоторыми маленькими девочками он имел в виду, скорее всего, меня.
-Мне 19 лет, папочка! - кричала я ему.
-А мне 43! - отвечал он, продолжая стегать меня по попе.
Потом мы, конечно, помирились. Он принес мне крепкий чай, тосты, и, пока я завтракала, роняя слезы в свою кружку с чаем, он говорил мне примирительно:
-Ну…да ладно тебе…чего ревешь…прекрати…я щас сам зареву, будем тут с тобой сидеть и плакать хором…И вообще завтра с утра я тебя к Ядвиге отвезу…Нечего тебе летом в городе киснуть…ты ж так сопьешься, детка!


Разукрашенные   
 
К началу августа, даже трава в лугах посохла, такая была жара. Утро я обычно проводила в малиннике, прячась от тети Ядвиги, которая заставляла меня полоть грядки и носить воду из ручья. И вот как-то раз, сижу я себе в малиннике, как обычно. И вдруг слышу шорох автомобильных шин. Я тихонечко выглядываю, и что я вижу! По проселочной дороге, прямо за малинником, едет автомобиль Вольво. И вы не поверите, кто за рулем! Вадик! Подъезжает он чуть ближе, и вижу, что рядом с ним Варька, на пассажирском сидении. Ну, думаю, во дела! Что там в Москве творится, пока я тут свой дачный срок отбываю? Вадик останавливает машину напротив меня, Варька выскакивает и начинает малину лопать. Вадик сзади к ней подходит, целует ее в шею, в плечи, что-то ей шепчет на ухо такое романтическое. Если меня слух не подводит, он шепчет ей:
 - а давай прямо здесь…
Ну, я конечно против этой затеи. И начинаю выражать свое неудовольствие: вылезаю из кустов, топча вокруг себя малину и матерясь (благо, Ядвига меня не слышит в данный момент. У нее ответ на нецензурную брань один: розги). Вадик и Варька пугаются, поначалу. Думают, наверное, дикий кабан. Но потом слышат матерщину и узнают меня. Узнавши меня, наглеют до чрезвычайности. Вадик говорит:
-Ты чо здесь в малине сидишь? Гнездо, что ли, вьешь?
-Она от Ядвиги тут прячется…Наша Саня такая матерщинница, что тетя Ядвига стегает ее розгами каждый день… - смеется Варя.
Я смотрю на Варвару. Отмечаю про себя, как она выросла за последние четыре года. Как обнаглела.
-Варюха, если хочешь розог, честно признайся и я тебя высеку на правах мачехи… - говорю я ей. Варика надувает губы, бросает в меня сосновой шишкой. А я - в нее.
-Девочки, не надо драться… - говорит Вадик, - Я понимаю, конечно, что вы из-за меня деретесь, но не надо. Меня на всех хватит, не волнуйтесь. Так мы мило переругиваемся, и вдруг слышим такой раскат грома, что просто уши закладывает. И вслед за этим страшным раскатом, мы видим вокруг себя только стену дождя, которая окружает нас будто бы со всех сторон. Мы все бежим к машине, залезаем внутрь, стуча зубами от холода. Варька и Вадька молниеносно раздеваются, сбрасывают с себя мокрую одежду, но я не спешу последовать их примеру. Я тут же понимаю, что оставаться без верхней одежды в компании этих молодых монстров не стоит. Кто их знает, что у них на уме? Мои опасения подтверждаются. Я слышу как в машине включается какая-то плавная мелодия, и Вадик с Варей начинают подбираться ко мне. Они гладят мои плечи, руки, бедра, пытаются стянуть с меня шорты.
-Варя, я не лесбиянка, убери свои руки… - строго говорю я Варваре. Но она звонко хохочет, рук не убирает: Не была лесбиянкой, так будешь! Все у тебя еще впереди! Вадик пытается расстегнуть мой лифчик, но застежки не находит: она спереди.
-Не прокатило? - шепчу я ему. - Вадик, я все папе расскажу!
-А я скажу, что ты уже давно со мной живешь - тут же говорит он.
-И я скажу…вторит Вадику Варька.
Я хочу выскочить из машины, Вадька понимает мое намерение, и тянется к кнопке замка. Но я быстрее. Я выскакиваю из машины Вадика под дождь и, перемахнув через ручей, оказываюсь на задах огорода Ядвиги. Быстро забегаю с баню, что на окраине участка, у ручья, и закрываю за собою тяжелую щеколду двери.
-Ффу…вот это мерзавцы…какой ужас… - думаю про себя, снимая шорты, майку, лифчик. Нахожу на полке стопку полотенец, забытых мною здесь в прошлую субботу. Заворачиваюсь в полотенце и так сижу, волосы сушу. Обдумываю, что дальше делать. Идти к Ядвиге и рассказывать, что меня добивались Вадик и Варя? Нет, я не могу. Я просто чувствую, что не смогу рассказать никому о том, что произошло. У меня не повернется язык. У меня просто не повернется язык. Я сижу в бане до вечера, но потом меня начинает мучить жажда и я выхожу к ручью, попить водички. И тут я вижу такую картину: у самой воды, на большом полосатом полотенце, лежат Вадик с Варей, обнявшись. Они спят. Я понимаю, что их так утомило. В темно-зеленой траве, среди белых соцветий клевера, я вижу надорванную упаковку из-под презервативов. Очевидно, что Вадька и Варюшка не теряли времени даром, пока сушили свою одежду. На Вадика и Варьку светит полная луна. Полураздетая сладкая парочка лежит передо мной и дремлет. Ну, что тут будешь делать? Я вытаскиваю из Вариной сумочки черный несмываемый маркер. Он лежит там же, где и всегда: в боковом кармашке. Завладев маркером, я склоняюсь к Варе и к Вадику и осторожно, нежно так, пишу на их белых лбах:XYZ Это не матерщина, нет. Это всего лишь три последние буквы английского алфавита. Проделав этот трюк, я выбрасываю маркер с ручей и иду спать.

На следующее утро я просыпаюсь поздно, и тихо крадусь по скрипучей лестнице вниз, в кухню, в надежде, что Варя и Вадик давно уже уехали и мне уже ничего не угрожает. Но не тут-то было. В кухне у Ядвиги многолюдно, здесь сидят и Ядвига с Кащеем, и Вадик с Варькой и …Игорь Александрович, собственной персоной. На лицах Вадьки и Варьки по-прежнему были видны следы черного маркера, но слегка уже замытые.
-Что, не понравился шрифт? Крупновато? - говорю я ребятам, и те смотрят на меня с ненавистью. Игорь Александрович тем временем оборачивается ко мне. В его голосе звучит металл. «За свое коварство по отношению к Вадиму и Варваре ты заслуживаешь 40 ударов березовым прутом. Это будет публичная порка. Мне ничего не остается делать, как высечь тебя розгами при всех. Но я считаю, это поможет тебе исправиться, и впредь вести себя лучше.» Я смотрю на Игоря Александровича и замечаю у него в руке разветвленный, блестящий от воды березовый прут.
-Поди сюда,  - говорит мне папа Игорь. «Я люблю тебя, папа. Я все равно тебя люблю, даже когда ты жесток и несправедлив. Я не скажу тебе, почему я их разукрасила. Я не хочу, чтобы у тебя испортились отношения с твоим сыном и твоей дочерью. И поэтому ты никогда не узнаешь, что произошло вчера в новой машине Вадика» - так думаю я. Игорь ставит меня на колени, и, полуобняв меня, поднимает подол моего легкого платья. Я приспускаю трусы, оголяю себе ягодицы. И тут же слышу над своей задницей свист прута, и чувствую хлесткий удар поперек своего голого зада.

-Ай, папа! - вскрикивала я, когда прут сек мои ягодицы снова и снова. Папа держал меня в своих железных объятиях, и вырваться из его рук у меня не было никакой возможности. Сколько бы я ни умоляла простить меня, Игорь Александрович был абсолютно непреклонен. В то утро я действительно получила 40 ударов прута по голой попе. К концу наказания я так рыдала, что даже Вадик с Варькой, эти злобные монстры, уже просили отца за меня. Они-то прекрасно понимали, что я в любой момент могла бы наябедничать на них, однако они вряд ли поняли, почему я этого не сделала.