Святость

   Рассказ сослуживца

   Хмырь - так уж они сразу же окрестили этого нового своего командира. Всех их незадолго до этого батюшка благословил, и вот они теперь веселые едут, да и вспоминают священнослужителя, что был такой шутливый и компанейский, не чета их нынешнему командиру.

  Этот... верующий, но какой-то он нелюдимый. Сидит как-то демонстративно один и по четкам читает про себя Иисусову молитву.

   - Буддист?!! - почему-то стали вдруг все его называть за глаза.

   - Да, буддист, ясно что он. У них тоже имеются в наличии какие-то там четки. Большие. С преогромнейшей кисточкой!

   -А он-то... досье на каждого из нас все внимательно, вишь ты, читает, и смотрит на каждого при этом еще и оценивающе, глаза-то прямо вперяет!!!

   - Да, замечено - исподлобья!

   Это все происходило в то время, что были мы в пути к новому месту боевых действий.

   А потом он каждого к себе по одному подзывает - это уже незадолго до самых непосредственных боевых действий - и почти шепотом, вполголоса и дает задание. Ставит боевую, как видится ему, так сказать, задачу. Стратег полководец. Он-то с нами в бой не пойдет. Потому, как сердечник какой-то он, да, к тому же уже и старый...

   
   Расскажет каждому что-то вполголоса, а потом еще и своими четками как перекрестит!..

   Отходят бойцы и все - смотрю я, становятся сразу невозмутимо серьезные!И думают теперь только о предстоящем.

   - Ты знаешь, у него взгляд-то не здесь. Глаза я заметил не смотрят на тебя и поначалу посчитал, что они какие-то даже-то для такого серьезного разговора-то и пустые, а потом понял, что он, ты знаешь, как Суворов... уже там, мысленно, в самом то есть поставленном нам задании, в бою предстоящем-то... все знает - и побеждает!

   И что-то странное после того, как четками-то своими и перекрестит... - серьезным потому как становишься сам, разумным и силы все побеждать -то вдруг как-то удесятеряются! И тютелька в тютельку все правильно выполнять после этого, то есть теперь, как раз у тебя есть!!!


   - А! Уральский пельмень! Это же, он - знаменитейший наш полководец-батяня!

    Тот самый-то. Вспомнил ты? Компанейский?! Нас-то всех все домой к себе, в свой уральский маленький городок-то и звал. Приезжайте, говорил, в полном составе вы все после победы!!! Чтобы отведать, так сказать, мои знаменательные эти собственного приготовления-то пельмени!!! Офицер, в возрасте в принципе-то уже, а с нами тогда, да еще впереди всех пошел, и везде с ним была тогда, сопутствовала нам-то она - сама воинская мать удача!!! Этих-то, без единого выстрела, необстрелянных неприятелей сколько в плен взяли, а скольких матерых мастерски из засады-то всегда неожиданно появляясь, отстреливали мы потом да еще и прямо в их, как они было считали прекрасно укрепленном логове (да) и матерых. Да и скрытно-то заминировав, взрывали их даже в самих их домах, а у самих и потерь-то почти не было тогда, веришь ли, никаких!!! Шли прямо, как на пикник, чтобы попробовать с ним там как раз таких... этих вкусных и свежих пельменей! - узнал его вдруг один из новеньких, к нам новоприбывших.

   - Только осунулся он как-то теперь уж и похудел. Не иначе, болезнь его какая-то изнутри словно червь подлый какой гложет!

   - Законченный он сердечник. Домой ему надо, к всем этим-то его многочисленным там детям! - близко знающий его так отвечал.

   - Потому... многодетный он, а не хочет... Да. Да. Да-да. Предлагали ему уже!



   - Батянь, а что теперь ты все такой не веселый? Давай обнимемся-то с тобой!

   - Вася, много я уже здесь друзей потерял. И сердце теперь рвется, не знаю уж даже и почему. Но по старой памяти давай завтра удачное выполнение очередного данного нам задания мы уж по полной, как водится, поотмечаем!!! Я же из армии-то одно время уж уходил. Вот и ресторан свой тогда даже открыл...

   Доставай сегодня мне по-быстрому ты все эти продукты, я сам-то праздничное все-то и приготовлю... и будем завтра все вместе... будущую победу как будто бы отмечать!!! Представляй, что в гости ко мне вы все-то приехали, как тогда я вам неложно это и обещал!!!

   Приготовил он все. Составили мы в ряд все имеющиеся в наличии длинные тогда столы. Накрыли их белыми скатертями. А он же не только шеф поваром хорошим оказался, но как увидели мы, был и отличный еще высококлассный он официант. Обслуживал все по высшему, можно сказать, разряду. Кушаньями обносил.

    - Да вы.... все не так сделаете... доверьтесь мне, и не пожалеете!..

    Вот все и отобедали-то тогда на славу!



    ...Он и о ранениях каждого, да даже и самых мелких травмах, да и о любых нестроениях в нашем боевом братстве все постоянно и настырно так вызнавал.

    - Всегда интересуется...

    И четки свои преребирает... вот все быстро и заживает всегда, наверное, у всех его подчиненных. Да и дух в его подразделениях всегда на зависть и удивление всех царит мирен...

   Хотя и бояться-то все, конечно же, очень батяни. Дверь в его комнату всегда слегка приоткрыта и смотрит он... никто и близко к ней без вызова-то подойти из нас не решается... Никогда...

   ...вполголоса с женой и детьми говорит (по связи), фотографию их групповую, стоящую у него на столе, часто рукою гладит...


   Но не долго он все-таки прожил. только те несколько месяцев, пока сражались мы по его молитвам почти без потерь.

    А потом и умер-то он от инфаркта. Да, там и не один был- то он у него... И чего вовремя не ушел со службы, домой, как не раз предлагали мы все ему не поехал?..


   Жена его долго все убивалась. Никак смерть не могла принять... Рассказывали, что смотреть было страшно.

   А дочка одиннадцатилетняя папу своего... вдруг святым почти сразу же посчитала!

   - Это молитвенник за всех нас! Да! За Русь Святую!

   Через какое-то время батянина любимая икона Царственных страстотерпцев, стоящая в комнате у ее одиннадцатилетней дочери стала обильно вдруг мироточить.

   А потом и... папина фотография. Она, дочка, миро это и собирала. В школу брала... болящих помазывать... Говорит и кашель у многих быстро проходил, и насморк...   

   Хочет с этим миром, собранным ей в пластмассовую баночку, в какой-то госпиталь поехать. Раненых помазывать. Чтобы их исцелять.

   Да, не знаю, пустят ли ее туда, эту доченьку, девочку одиннадцатилетнюю...