Письма в никуда

В старинном доме на углу Сиреневой и Тихой жил человек, которого соседи прозвали Часовщиком. Это имя прижилось из-за его странной привычки каждый день ровно в семь вечера выходить на балкон своей квартиры на третьем этаже и смотреть на окна дома напротив. Иногда он стоял там несколько минут, иногда — час. Но никогда не пропускал этот ритуал.

Его настоящее имя было Андрей Сергеевич Ливанов, и ему исполнилось сорок два года в тот день, когда в его жизни что-то изменилось.

***

Соня переехала в дом напротив весной. Андрей заметил переезд случайно — выглянул в окно утром и увидел, как грузчики заносят мебель в подъезд. А вечером, выйдя на балкон в привычные семь часов, он увидел её.

Окно на втором этаже дома напротив, раньше всегда затянутое тюлем, теперь было распахнуто настежь. В комнате горел тёплый свет, и на фоне этого света стояла она — женщина с короткими тёмными волосами и в синем платье, расставляющая на полках книги.

Андрей замер. Что-то в её движениях, в том, как она бережно касалась корешков книг, как иногда останавливалась, задумавшись, а потом решительно находила нужное место для очередного тома, заворожило его.

В тот вечер он простоял на балконе два часа. Когда женщина закрыла окно и задёрнула шторы, Андрей почувствовал странное разочарование, будто прервался интересный фильм.

***

Через неделю он знал о ней немного больше. Её звали София Андреевна Верская — это имя он увидел на почтовом ящике, когда набрался смелости зайти в её подъезд. Ей было около тридцати пяти (это он определил на глаз). Она, судя по всему, жила одна. Часто работала по ночам — свет в её окне не гас до двух-трёх часов. У неё был старый серый кот, который любил сидеть на подоконнике и наблюдать за птицами.

А ещё она играла на виолончели. Иногда, в особенно тихие вечера, Андрей мог услышать глубокие, бархатные звуки, доносящиеся из её открытых окон. В такие моменты он закрывал глаза и представлял, как она сидит, чуть склонив голову, как смычок в её руках рисует в воздухе невидимые узоры.

Постепенно семичасовые наблюдения превратились в настоящую потребность. Андрей ловил себя на мысли, что весь день ждёт этого момента, когда сможет увидеть её. Он узнал её привычки, её ритм жизни.

По понедельникам она возвращалась поздно, часто с большой папкой для нот. По средам всегда пила чай на кухне с пожилой женщиной, похожей на неё — вероятно, с матерью. По выходным иногда не появлялась дома до позднего вечера.

Она никогда не замечала его. Для неё он был просто одним из множества окон в доме напротив. И это было правильно, думал Андрей. Ведь что бы она подумала, узнав, что за ней наблюдают?

***

— Поговорил бы с ней, — сказал как-то его друг Михаил, когда они сидели в маленьком кафе недалеко от дома Андрея. — Ну или хотя бы записку в почтовый ящик кинь.

Андрей покачал головой:

— И что я ей скажу? "Здравствуйте, я тот странный мужик, который пялится на ваши окна каждый вечер"?

— Скажешь, что слышал её игру на виолончели и хотел бы познакомиться.

— Миша, ты не понимаешь, — Андрей помешивал остывший кофе. — Дело не в этом.

— А в чём?

Андрей задумался. Как объяснить другу то, чего он сам не вполне понимал? Как рассказать о том странном чувстве покоя, которое охватывало его, когда он видел Соню в её маленьком мирке? О том, как наблюдение за её жизнью, такой упорядоченной и в то же время наполненной музыкой, помогало ему самому не потеряться в хаосе собственных мыслей?

— Просто так правильно, — наконец ответил он.

***

Однажды ему пришла идея. Он купил красивую бумагу, перо и чернила и начал писать ей письма. В них он рассказывал обо всём: о своей работе архитектора, о снах, которые видел, о книгах, которые читал. О том, как наблюдение за ней стало частью его жизни.

Он никогда не отправлял эти письма. Просто складывал их в деревянную шкатулку, которая постепенно наполнялась его словами, его чувствами, его тихой, безответной любовью.

"Сегодня Вы играли Баха, — писал он в одном из писем. — Я не большой знаток классической музыки, но что-то в этих звуках напомнило мне детство. Знаете, у моей бабушки был старый патефон, и иногда по вечерам она ставила пластинку с виолончельными сюитами. Тогда я не понимал этой музыки, она казалась мне скучной. Но сейчас, слушая, как Вы играете, я вдруг почувствовал то, что, наверное, чувствовала бабушка — эту бесконечную глубину, это путешествие души..."

***

Зима пришла внезапно, с метелями и морозами. Окна в доме напротив задёрнули плотными шторами, и теперь Андрей видел лишь смутные силуэты, иногда мелькавшие за ними. Но он всё равно выходил на балкон каждый вечер.

На Рождество в её окнах появилась ёлка, украшенная гирляндами. В Новый год к ней пришли гости — Андрей видел несколько фигур, двигавшихся по комнате. Был среди них и мужской силуэт, и это почему-то кольнуло его острой, неожиданной болью.

Письма становились всё длиннее. Теперь он писал в них о своём детстве, о родителях, которых потерял рано, о годах в архитектурном институте. О домах, которые проектировал, вкладывая в них частицу себя. О том, что всегда чувствовал себя немного не на своём месте в этом шумном мире.

"Иногда мне кажется, что я наблюдаю за Вами из какого-то другого измерения, — писал он. — Будто между нами не просто улица, а целая вечность. И в этом есть что-то правильное. Потому что такие, как Вы, созданы для света и музыки. А такие, как я, — для тишины и наблюдения издалека".

***

Весной случилось нечто неожиданное. Соня начала выходить на балкон примерно в то же время, когда там стоял Андрей. Она никогда не смотрела в его сторону — просто поливала цветы, которые теперь выставила на подоконник, или читала книгу, сидя в плетёном кресле.

Андрей мог видеть её лицо теперь гораздо лучше. Замечал морщинки в уголках глаз, когда она улыбалась чему-то в книге. Видел, как она иногда проводила рукой по волосам, убирая непослушную прядь.

"Сегодня Вы читали Бродского, — написал он вечером. — Я узнал обложку. Это мой любимый поэт. Интересно, какие стихи Вам нравятся больше всего? Мне — про бабочку. Помните? 'Сказать, что ты мертва? Но ты жила лишь сутки. Как много грусти в шутке Творца! И всё-таки итог не плох: ты в лучшем месте из возможных мест...' Иногда я думаю, что мы, люди, тоже как эти бабочки. Живём свои краткие жизни, а потом исчезаем. И всё, что остаётся, — это красота, которую мы успели увидеть или создать".

***

Летом Соня стала появляться на балконе всё реже. А потом Андрей заметил, что в её квартире начался ремонт. Рабочие сновали туда-сюда, выносили мебель. Однажды он увидел, как вынесли и виолончель, бережно упакованную в чехол.

Она переезжала.

Андрей пропустил момент, когда это случилось. Просто в один из вечеров окна оказались тёмными, а шторы — снятыми. В квартире никого не было.

Он стоял на балконе до глубокой ночи, глядя на пустые окна. Где-то в глубине души он всегда знал, что так и будет. Что она уйдёт, не узнав о его существовании. И всё же это оказалось больнее, чем он ожидал.

В ту ночь он написал последнее письмо:

"Вы уехали, и теперь я смотрю в пустоту. Знаете, я никогда не верил в эти истории о людях, которые безнадёжно влюбляются в тех, кого видят лишь издалека. Мне казалось это глупым, нелогичным. Но теперь я понимаю, что любовь вообще редко бывает логичной. Она просто случается, как дождь или снег, как восход солнца, как музыка. И с этим ничего нельзя поделать.

Я не знаю, куда Вы уехали и увижу ли когда-нибудь снова. Но хочу, чтобы Вы знали (хотя Вы никогда это не прочтёте) — там, где бы Вы ни были, есть человек, который помнит каждое Ваше движение, каждую улыбку, каждую мелодию, которую Вы играли.

И, может быть, в этом и есть смысл такой странной, безответной любви — просто помнить. Быть хранителем чьей-то красоты, даже если этот кто-то никогда об этом не узнает".

***

Через полгода в квартиру напротив въехали новые жильцы — молодая пара с маленьким ребёнком. Андрей больше не выходил на балкон в семь вечера. Его ритуал потерял смысл.

Шкатулка с письмами стояла на его столе как напоминание о странном периоде жизни, о чувстве, которое он так и не смог ни понять до конца, ни забыть.

Иногда, особенно в дождливые вечера, он перечитывал свои письма и удивлялся тому, как много рассказал о себе женщине, с которой никогда не говорил.

***

Однажды зимним утром, когда Андрей пил кофе в своей любимой кофейне недалеко от дома, зазвучала виолончель. Он замер, не донеся чашку до рта. Эту манеру игры он узнал бы из тысячи.

Он медленно повернул голову и увидел её — Соню, сидящую в углу кофейни с виолончелью. Она играла для немногочисленных посетителей, и на её губах была лёгкая улыбка.

Андрей смотрел на неё, не в силах пошевелиться. Она была такой же, как в его воспоминаниях, только волосы отросли и теперь падали на плечи.

Когда мелодия закончилась, и посетители начали аплодировать, их взгляды встретились. На мгновение ему показалось, что в её глазах мелькнуло что-то похожее на узнавание. Но это было невозможно — она никогда его не видела.

Он расплатился и вышел, не оглядываясь. На улице шёл снег, и город был удивительно тих.

Андрей шёл домой и думал о том, что некоторые истории не имеют завершения. Не каждая встреча должна перерасти в разговор, не каждая любовь должна быть высказана. Иногда достаточно просто нести её в себе, как драгоценность, которую никто никогда не увидит.

Дома он достал из ящика стола чистый лист бумаги и написал:

"Сегодня я снова услышал, как Вы играете..."

Но потом покачал головой, смял лист и выбросил его в корзину. Некоторые письма должны оставаться ненаписанными. Некоторые истории — недосказанными.

В этом тоже была своя красота.