Коллекционер времени

 I. Первый трофей

Даниил Северов впервые украл чужое время в возрасте тридцати трех лет, в день, когда похоронил мать.

Стоял промозглый октябрь. Кладбище тонуло в тумане. Сырость пробирала до костей. Могильщики закончили свою работу, немногочисленные родственники разошлись. Даниил остался один у свежего холмика земли.

Опустошение. Только это чувство билось в его груди, когда он брел между надгробиями к выходу. Вся его жизнь казалась теперь лишенной смысла. Тридцать три года, ни семьи, ни настоящих друзей, только работа в архиве и мать, которую он каждый вечер кормил с ложечки последние пять лет.

Возле кладбищенских ворот стояла скамейка. На ней сидел старик в потертом пальто и шляпе старомодного фасона. Лицо его светилось таким умиротворением и счастьем, что Даниил невольно остановился. Казалось кощунственным испытывать такую радость у входа на кладбище.

Старик поднял на него ясные голубые глаза.

— Присядьте, молодой человек. Вы выглядите так, будто вам это нужно.

Даниил неожиданно для себя сел рядом.

— Кого хоронили? — спросил старик.

— Мать, — ответил Даниил и сам удивился своей откровенности.

— А я пришел навестить жену, — кивнул старик. — Софья Андреевна. Сорок семь лет вместе прожили.

В его голосе не было горечи, только нежность.

— И вы... не грустите? — Даниил не смог подобрать более подходящего слова.

Старик улыбнулся:

— Грущу, конечно. Но у меня остались наши счастливые моменты. Вот сейчас я вспоминал наш медовый месяц в Гурзуфе, в пятьдесят восьмом. Знаете, выхожу я утром на балкон, а она уже сидит там, в белом платье, волосы распущены, и солнце сквозь них просвечивает. Пьет кофе и на море смотрит. Повернулась ко мне, улыбнулась так, будто весь мир в этой улыбке. И я понял: вот оно, счастье.

Даниил почувствовал странное головокружение, словно его затягивало куда-то. Виски сдавило. В глазах потемнело.

А затем он *увидел*.

*Девушка на балконе. Тонкая фигура в белом платье. Солнечный свет, запах моря, крики чаек. Она оборачивается — каштановые волосы легкой волной, карие глаза щурятся от солнца. Улыбка — теплая, живая, настоящая. "Доброе утро, любимый". Звук ее голоса, бархатный и чуть хрипловатый. Ощущение абсолютного, невероятного счастья, распирающего грудь.*

Даниил пришел в себя, задыхаясь. Старик смотрел куда-то вдаль отсутствующим взглядом.

— Простите, что вы сказали? — спросил он растерянно. — Я, кажется, задумался. Совсем память никуда...

— Ничего страшного, — пробормотал Даниил, поднимаясь. — Мне пора.

Он почти бегом покинул кладбище, не понимая, что произошло. Но внутри него теперь жило что-то новое — яркий, сияющий фрагмент чужой жизни, настолько реальный, что он помнил даже запах духов той девушки на балконе. Франжипани и ваниль.

Этой ночью Даниил спал лучше, чем за все месяцы материнской болезни. А проснувшись, обнаружил, что впервые за долгое время улыбается.

 II. Открытие

Потребовалась неделя, чтобы Даниил понял, что именно произошло, и еще две — чтобы поверить в это.

Он *забрал* воспоминание старика. Не просто услышал рассказ — он присвоил себе момент чужой жизни вместе со всеми ощущениями, эмоциями, запахами и звуками. А старик, судя по всему, этот момент *потерял*.

Сначала Даниил решил, что сходит с ума от горя. Но чем больше он погружался в "украденный" момент, тем яснее понимал: это не галлюцинация. Он действительно помнил то, чего никогда не переживал — до мельчайших подробностей.

Ему потребовались доказательства. Он нашел старые путеводители по Крыму, фотографии Гурзуфа пятьдесят восьмого года. Всё совпадало: расположение пансионата, вид с балкона, даже фасон платья.

Первый страх сменился завороженным любопытством. Даниил стал экспериментировать, намеренно заводя разговоры с незнакомцами о их счастливых воспоминаниях. Бариста в кофейне, вахтерша в архиве, случайный попутчик в автобусе... Но ничего не происходило, сколько бы они ни рассказывали о своей жизни.

Момент озарения наступил, когда Даниил случайно встретил в супермаркете свою бывшую одноклассницу Иру Светлову. Она изливала ему душу о своем недавнем разводе, а затем вдруг, смахнув слезы, улыбнулась:

— Но знаешь, не всё так плохо. Вот месяц назад я впервые повезла Мишку на море. Ему пять, и он никогда не видел волн. Ты бы видел его глаза, когда он первый раз зашел в воду! Он смеялся так, что у меня сердце заходилось...

И в этот момент Даниил снова почувствовал это — головокружение, давление в висках. А затем *увидел*:

*Маленький мальчик с рыжими вихрами осторожно заходит в воду. Она прохладная, бирюзовая, прозрачная. Волны лижут его колени. Он оборачивается — на его лице такое изумление, такой восторг! "Мама, мама, она шевелится!" От его смеха внутри поднимается волна невероятной, чистой любви. Мир сужается до этой улыбки, до этих ямочек на щеках, до этого сияющего взгляда...*

— Даня? Ты в порядке? — Ира трясла его за плечо. — Тебе плохо?

— Нет-нет, просто... задумался, — выдавил он. — Прости, мне пора.

В тот же вечер, сидя в своей пустой квартире, Даниил записал в новый блокнот: *"Теория: я могу забирать только счастливые воспоминания, которые связаны с сильными эмоциями. Человек после этого забывает конкретный момент, но не весь период жизни"*.

Спустя месяц у него была уже целая коллекция "украденных" мгновений. Первый прыжок с парашютом, полученный от парня в спортзале. Рождение дочери — от таксиста. Первая настоящая любовь — от пожилой библиотекарши, которая рассказала об отношениях шестидесятилетней давности.

Дневник пополнялся записями: *"Воспоминания сохраняют эмоциональную окраску оригинального владельца. Я чувствую то же, что чувствовал он"*. И позже: *"Могу просматривать украденные моменты, когда захочу, как кино. Эмоции при каждом просмотре такие же яркие"*.

В то время он еще не задумывался о моральной стороне вопроса. Ему казалось, что он просто коллекционирует то, что людям не так уж и нужно. Разве мы не забываем большую часть счастливых моментов сами, со временем? Разве не исчезают детали, краски, запахи? А в нем они живут в первозданной яркости.

Со временем он научился выбирать "жертв" и подводить разговор к нужной теме. И каждое новое воспоминание заполняло пустоту внутри, созданную годами одиночества и материнской болезнью. Он коллекционировал чужие моменты счастья, как другие собирают марки или монеты. И эта коллекция стала смыслом его существования.

Но каждому коллекционеру однажды хочется заполучить по-настоящему редкий экземпляр.

 III. Цена коллекции

Встреча с Лизой изменила всё.

Даниил увидел ее в букинистическом магазине, где подрабатывал по выходным. Она вошла в сопровождении дождя — мокрые каштановые волосы, мокрое пальто, капли на ресницах. Тридцать лет, не больше. Красивая той простой красотой, которая становится заметной не сразу.

— У вас есть Борхес? — спросила она, и ее голос — низкий, чуть хрипловатый — заставил его вздрогнуть.

Этот голос он уже слышал в украденном воспоминании старика с кладбища. "Доброе утро, любимый". Но это была не она, это не могло быть она. Та девушка с балкона в Гурзуфе сейчас была бы старухой, ровесницей его покойной матери.

— Внучка, — понял он внезапно. — Она похожа на бабушку.

— Есть только "Вымышленные истории", — ответил он, стараясь справиться с волнением.

— Подойдет, — кивнула она и улыбнулась.

Эта улыбка перевернула его мир окончательно. Та же форма губ, тот же наклон головы, даже ямочка на левой щеке — точно как у девушки с балкона.

Ее звали Елизавета Ревская, она преподавала историю искусств в университете, любила Борхеса, Вуди Аллена и фисташковое мороженое. Все эти детали он узнал, проводив ее до метро под одним зонтом.

Впервые за многие годы Даниил почувствовал что-то настоящее, свое, не украденное. Он не мог перестать думать о ней. Через неделю она снова пришла в магазин, и он набрался смелости пригласить ее на кофе. Она согласилась.

Их отношения развивались стремительно. Лиза словно заполнила ту пустоту, что была в нем всегда, даже до того, как он начал красть чужие воспоминания. Рядом с ней ему не требовалось погружаться в украденные моменты счастья — он создавал свои собственные.

Но коллекционер остается коллекционером. Даниил не мог отказаться от своей тайной жизни. Тем более что теперь у него появилась новая цель.

— Моя бабушка, в честь которой меня назвали, была удивительной женщиной, — рассказала как-то Лиза. — Она умерла до моего рождения, но дед постоянно говорил о ней. Они познакомились в Крыму, в Гурзуфе. Кажется, это была любовь с первого взгляда.

Даниил застыл.

— Твой дед... он еще жив?

— Умер три года назад, — покачала головой Лиза. — В девяносто два. До последнего был в ясном уме.

*Старик в потертом пальто и шляпе. Голубые глаза. "Сорок семь лет вместе прожили".*

Внутри Даниила нарастала паника. Человек, у которого он украл первое воспоминание, был дедом Лизы! Что если она спросит его о Гурзуфе? Что если поймет, что он знает детали, которые не может знать?

Но постепенно паника уступила место новому, гораздо более опасному желанию. Что если собрать *все* счастливые воспоминания Лизиного деда о его жене? Создать полную, безупречную коллекцию одной великой любви?

Он начал осторожно расспрашивать Лизу о ее дедушке, о том, что она слышала от него. Выяснил, что у нее сохранились дневники деда, старые письма, фотографии.

— Он много писал о бабушке в последние годы, — говорила Лиза. — Боялся, что воспоминания начнут стираться. Представляешь, он жаловался, что некоторые важные моменты их жизни уже не может вспомнить в деталях.

Даниил знал причину этого.

Когда Лиза пригласила его к себе домой в первый раз, он не мог оторвать взгляд от фотографий на стенах. Среди них была и та девушка с балкона — бабушка Елизавета. Теперь он видел ее настоящее лицо, а не только размытый образ из украденного воспоминания.

Но настоящей находкой стала коробка со старыми дневниками в кладовке. Лиза показала их с гордостью:

— Дед передал мне их перед смертью. Сказал, что я должна знать, какой была настоящая любовь.

*"Я украл ее у него"*, — подумал Даниил с внезапным укором совести.

Однажды, когда Лиза уехала на конференцию, он остался у нее в квартире и погрузился в чтение дневников. Они охватывали почти шестьдесят лет жизни, от молодости до глубокой старости.

В них старик Ревский описывал счастливые моменты их брака с такой детальностью, словно боялся упустить хоть крупицу. Некоторые записи были короткими: *"Сегодня Лиза впервые надела то синее платье. Не могу описать, что я почувствовал, когда она вошла в комнату."* Другие занимали несколько страниц.

Перелистывая пожелтевшие страницы, Даниил внезапно осознал, что многие описанные моменты он уже _знает_. Не из рассказов Лизы, не из фотографий — он *помнит* их, потому что они живут в нем. Тот день на балконе в Гурзуфе был лишь первым украденным моментом.

С ужасом он понял, что после той первой встречи на кладбище неосознанно выслеживал старика, снова и снова забирая у него воспоминания. Его подсознание словно тянулось к одному источнику, как будто моменты из одной жизни притягивались друг к другу.

И вот теперь, столько лет спустя, он встречает внучку человека, которого обокрал, и влюбляется в нее.

Была ли это месть судьбы? Или шанс на искупление?

Даниил закрыл дневник и впервые за долгое время почувствовал стыд. Он крал самое ценное, что есть у человека — его счастливые воспоминания. И каждая кража оставляла в душе жертвы пустоту, такую же, как та, что он пытался заполнить.

Лиза вернулась через три дня, и Даниил признался ей в любви. Он не мог рассказать ей правду, но мог попытаться создать с ней настоящее счастье, не украденное, а заработанное.

Их отношения становились всё глубже. Даниил перестал "охотиться" за чужими воспоминаниями, но по ночам, когда Лиза спала, он часто просматривал те, что уже были в его коллекции. Особенно моменты с ее бабушкой.

В них было что-то завораживающее — видеть молодую Елизавету Ревскую, так похожую на Лизу, через влюбленный взгляд ее мужа. Иногда Даниилу казалось, что он проживает свою жизнь параллельно с жизнью давно умершего человека, что их судьбы каким-то мистическим образом переплелись.

Но чем дольше он был с Лизой, тем сильнее его мучила совесть. Он крал у нее что-то невероятно важное — настоящую память о ее семье.

Однажды вечером, когда они лежали в постели, Лиза сказала:

— Знаешь, дед часто говорил, что жалеет только об одном — что не может передать мне, как это было на самом деле. Как он чувствовал себя, когда впервые увидел бабушку, когда впервые поцеловал ее. Он говорил, что если бы мог, отдал бы мне эти воспоминания, чтобы я понимала, что такое настоящая любовь.

Даниил смотрел в потолок, чувствуя, как по спине бежит холодок.

— А ты хотела бы... получить такие воспоминания? — спросил он осторожно.

— Конечно, — улыбнулась она. — Кто бы не хотел? Но это невозможно, правда?

Даниил молчал. Он никогда не пробовал _отдавать_ воспоминания. Только брать. Но что, если...

 IV. Возвращение

Даниил начал с исследований. Если он может забирать воспоминания, то должен быть способ и вернуть их. Он проводил часы в медицинских библиотеках, изучая работу памяти, читал о парапсихологии, медитации, гипнозе.

Но ответа не находил. Наука не предусматривала возможность того, что он делал.

Тем временем его отношения с Лизой достигли той точки, когда нужно было принимать решение о будущем. Они говорили о свадьбе, о детях. И с каждым днем его тайна становилась всё тяжелее.

После полугода безуспешных поисков Даниил решился на опасный эксперимент. Он выбрал самое яркое воспоминание из своей коллекции — то самое, первое, с балкона в Гурзуфе.

Вечером, когда они с Лизой смотрели старый фильм, он внезапно начал рассказывать:

— Знаешь, мне иногда снится странный сон. Будто я стою на балконе в Крыму, в Гурзуфе. Раннее утро, солнце только встало. И я вижу девушку в белом платье. Она сидит спиной ко мне, волосы распущены, солнце просвечивает сквозь них. Она пьет кофе и смотрит на море...

По мере того, как он говорил, Даниил пытался мысленно *вытолкнуть* воспоминание из себя, как выталкивают воздух из легких. Представлял, как оно передается Лизе.

— А потом она оборачивается, — продолжал он, сосредоточившись до предела, — и улыбается. И в этой улыбке будто весь мир. И я понимаю: вот оно, счастье.

Даниил почувствовал острую боль в висках. Перед глазами потемнело. А потом что-то словно оторвалось внутри него.

Воспоминание исчезло. Он больше не видел ни балкона, ни моря, ни девушки в белом платье. Только знал, что когда-то видел это.

Лиза сидела, замерев, с широко раскрытыми глазами.

— Что ты сейчас сказал? — прошептала она.

— Я... я рассказывал сон, — пробормотал Даниил, внезапно испугавшись.

— Нет, — она покачала головой. — Ты описал... Я только что *видела* это. Балкон, девушка в белом... Я *была* там! Я чувствовала запах моря, слышала крики чаек. Это было так реально!

Она схватила его за руку:

— Даня, это невозможно. Этот балкон... он точно такой, как на фотографиях деда. И девушка... это же моя бабушка, я узнала ее! Но как? Как ты мог знать?

Даниил смотрел на нее с ужасом и облегчением одновременно. Он сделал это. Он передал воспоминание. Но теперь ему придется объясниться.

— Лиза, — начал он, собираясь с духом, — мне нужно рассказать тебе что-то важное. Что-то, что изменит твое отношение ко мне. И, возможно, ты возненавидишь меня после этого.

Следующие два часа он говорил, не останавливаясь. Рассказал всё: о своей странной способности, о первой встрече с ее дедом, о коллекции украденных воспоминаний. О том, как он неосознанно тянулся к старику Ревскому, забирая у него моменты счастья один за другим. И о том, как встретил ее и влюбился.

Лиза слушала молча, не перебивая. Ее лицо становилось всё бледнее.

— Покажи мне, — сказала она, когда он закончил. — Передай мне еще одно воспоминание. Я должна убедиться.

И он сделал это. На этот раз намеренно, сосредоточенно. Выбрал момент первого поцелуя ее бабушки и деда — на набережной, под звездным небом. Передача прошла легче, хотя боль в висках была все такой же острой.

Лиза открыла глаза, по ее щекам текли слезы.

— Это правда, — прошептала она. — Всё это правда.

Даниил ждал гнева, отвращения, обвинений. Но Лиза вдруг улыбнулась сквозь слезы:

— Ты знаешь, что ты наделал? Ты вернул мне бабушку. Дед всегда говорил, что я так похожа на нее, но я никогда не могла по-настоящему понять, какой она была. А теперь я знаю. *Чувствую*.

Даниил смотрел на нее, не веря своим ушам.

— Ты... не ненавидишь меня?

— За что? — пожала она плечами. — За то, что ты украл воспоминания у человека, которого уже нет в живых? Да, это было неправильно. Но теперь ты возвращаешь их. Мне.

В ее глазах горел странный огонь.

— Я хочу все, Даня. Всю твою коллекцию. Особенно воспоминания деда.

Следующие несколько недель превратились в странный ритуал. Каждый вечер Даниил передавал Лизе одно воспоминание. Каждый раз это становилось легче, хотя после он чувствовал себя опустошенным.

Лиза менялась. В ней появились жесты, интонации, которые раньше ей не были свойственны — мягкость движений ее бабушки, особые выражения. Словно она впитывала не только события, но и личность женщины, которую никогда не знала.

— Это странно, — говорила она, — но я помню вещи, которые не могла помнить. Как пахли ее духи, какой была на вкус ее помада, когда дед целовал ее. Это... потрясающе.

Даниил отдавал свою коллекцию по крупицам, с каждым днем ощущая, как внутри него растет пустота. Те самые пробелы, которые он когда-то заполнял украденными кусочками чужого счастья.

Но одновременно с этим он чувствовал странное облегчение. Словно избавлялся от непосильной ноши.

К Рождеству они вернули почти все воспоминания о бабушке Лизы. Теперь она знала ее лучше, чем кто-либо из живущих. Видела ее глазами влюбленного мужа, чувствовала к ней его любовь, его восхищение.

— Я никогда не думала, что можно так любить, — сказала однажды Лиза, глядя в окно на падающий снег. — То, что дед чувствовал к ней... это какая-то другая вселенная.

Даниил слушал ее с тревогой. В последнее время ему казалось, что Лиза всё больше погружается в эти воспоминания, всё меньше возвращается к реальности. Иногда он ловил на себе ее взгляд — странный, словно она смотрела на него, но видела кого-то другого.

В канун Нового года они сидели у камина в загородном доме, который сняли на праздники. Лиза положила голову ему на плечо и тихо спросила:

— У тебя остались еще воспоминания деда?

— Одно, — ответил Даниил. — Самое последнее. День, когда твоя бабушка умерла.

Он долго не решался передать ей это воспоминание. Оно было не счастливым, а пронзительно-горьким. Но в то же время в нем было столько любви, столько глубины, что он не мог просто выбросить его.

— Я хочу его, — твердо сказала Лиза. — Мне нужно знать всё.

Даниил колебался. Что-то подсказывало ему, что это будет ошибкой. Но разве он мог отказать ей?

Он сосредоточился и начал передачу. Это воспоминание было тяжелее всех предыдущих, словно не хотело покидать его. Боль в висках стала невыносимой, перед глазами вспыхнули красные искры.

*Больничная палата. Запах лекарств и антисептика. Елизавета лежит на кровати, такая маленькая, такая хрупкая. Ей шестьдесят девять, но в этот момент она кажется совсем юной — те же черты лица, что и у девушки с балкона в Гурзуфе. Только волосы седые, только морщинки у глаз. "Знаешь, — шепчет она, — я благодарна за каждый день с тобой. Каждый. Запомни это, ладно? Запомни нас счастливыми". Ее рука в его руке — тонкая, прозрачная, с голубыми венами. Ее дыхание всё реже. А потом — тишина. И пустота, такая огромная, что заполняет всю вселенную.*

Даниил вернулся в реальность, задыхаясь. Лиза смотрела прямо перед собой остановившимся взглядом. По ее щекам текли слезы.

— Лиза? — позвал он, испугавшись. — Ты в порядке?

Она медленно повернула к нему лицо, и Даниил похолодел. Это было ее лицо, но взгляд... взгляд был чужим. Так смотрела женщина с фотографий, бабушка-Елизавета.

— Кто ты? — прошептал Даниил, отшатнувшись.

— Я — Лиза, — ответила она, но голос звучал иначе, с незнакомыми интонациями. — Но еще я... я помню всё, Даня. Всю жизнь — свою и не свою. Я помню, как умирала, глядя на него. И как жила с ним. И как любила его. И как встретила тебя на кладбище много лет спустя...

Она осеклась, глаза расширились.

— Боже мой, — прошептала она, — ты был там. Ты говорил с ним... с Павлом. И забрал его воспоминание...

Даниил поднялся на ноги, не в силах поверить в происходящее.

— Что с тобой случилось? — спросил он, чувствуя, как внутри всё сжимается от ужаса.

Она улыбнулась странной, двойной улыбкой — словно через нее просвечивал кто-то еще.

— Ты собрал для меня мою жизнь, — сказала она. — Все эти воспоминания... они вернулись домой. Я внутри нее, Даня. И она внутри меня. Мы обе — здесь.

Даниил сделал еще шаг назад, потрясенный.

— Ты вернул меня, коллекционер, — продолжала Лиза голосом, который с каждым словом становился всё более чужим. — Вернул туда, где я должна быть. К своей крови. К своей плоти.

— Нет, — покачал головой Даниил. — Я не этого хотел. Я хотел только...

— Вернуть украденное? — в ее голосе зазвучала насмешка. — Но ты не знал, чем это обернется. Никто не знал. Воспоминания не просто картинки, коллекционер. Они — часть души. А когда собираешь их все вместе... душа возвращается.

Даниил почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Что он наделал? Как исправить это? Но даже в этот момент ужаса он не мог не восхищаться той силой, которая смотрела на него из глаз Лизы, той любовью, которая светилась в них. Не к нему — к человеку, которого давно не было на свете.

— Я заберу их обратно, — сказал он решительно. — Все воспоминания. И ты снова станешь собой.

Лиза рассмеялась — тем смехом, который он никогда раньше не слышал от нее.

— Не думаю, что это возможно, — покачала она головой. — Нельзя дважды войти в одну реку. Но даже если бы ты мог... ты готов снова стать вором? Забрать у меня то, что принадлежит мне по праву?

Даниил замер. Она была права. Эти воспоминания всегда принадлежали ей — наследнице, внучке, продолжению той любви, которую он украл.

— Что нам теперь делать? — спросил он беспомощно.

— Жить, — пожала плечами Лиза. — Как-то жить дальше. Я всё еще я. Просто... больше, чем была. У меня теперь две жизни, два сердца. И я помню, как любить так, как уже не любят в этом веке.

Она подошла к нему и взяла за руку.

— Я не знаю, что будет дальше, — сказала она. — Но ты мне нужен. Нам обеим.

Даниил взглянул в ее глаза и понял, что не может отказаться. Что бы ни случилось, кем бы она ни стала, он должен был пройти этот путь с ней. Это было его искуплением и его проклятием.

В ту ночь ему снился сон. Он стоял на кладбище, и перед ним был старик в потертом пальто и шляпе старомодного фасона.

— Спасибо, что вернул ее домой, — сказал старик, улыбаясь. — Теперь твоя очередь собирать воспоминания, коллекционер. Но не чужие — свои собственные.

Даниил проснулся в холодном поту и долго смотрел на спящую рядом Лизу. В лунном свете ее лицо казалось двойным, как отражение в неспокойной воде.

Впереди была целая жизнь, чтобы понять, кем она стала. Кем они оба стали после того, как он начал собирать свою странную коллекцию.

И был только один способ узнать это — жить дальше, день за днем создавая новые воспоминания. Настоящие. Их собственные.

 V. Эхо прошлого

Спустя год Даниил больше не был уверен, что способен отличить, где заканчивается Лиза и начинается ее бабушка. Иногда это проявлялось в мелочах — она вдруг начинала напевать мелодии шестидесятых, варить кофе не так, как привыкла, а как делала это бабушка Елизавета. Порой просыпалась среди ночи с рассказами о снах, где она танцевала на выпускном вечере в 1957-м.

Но чаще всего двойственность ее натуры проявлялась во взгляде. Даниил научился угадывать, с кем говорит в данный момент — с Лизой-внучкой или с Елизаветой, вернувшейся из прошлого через мост воспоминаний.

Он тоже изменился. Его способность никуда не исчезла, но теперь он смотрел на нее иначе. Больше не охотился за чужим счастьем. Но когда случайно сталкивался с людьми, потерявшими важные воспоминания — из-за болезни, травмы или просто времени, — он осторожно возвращал им украденные моменты из своей старой коллекции.

Женщине с болезнью Альцгеймера — воспоминание о ее свадьбе. Ветерану, страдающему от контузии — момент возвращения домой с войны. Старику, потерявшему всех близких — светлый день из детства.

— Ты стал кем-то вроде психологического Робин Гуда, — сказала как-то Лиза, наблюдая, как он возвращается после такого "сеанса". — Крадешь у своего прошлого, отдаешь нуждающимся.

В такие моменты он точно знал, что разговаривает с Лизой, а не с ее бабушкой. У Елизаветы был другой взгляд на его дар.

— То, что ты делаешь, нарушает естественный порядок вещей, — говорила она его губами, когда проступала сквозь черты внучки. — Память должна жить или умирать естественным путем. Но я благодарна тебе... за возвращение.

Их жизнь была странной балансировкой между прошлым и настоящим, между двумя личностями в одном теле, между даром и проклятием. И все же в ней было больше счастья, чем Даниил когда-либо надеялся найти.

В день, когда Лиза сообщила, что беременна, он впервые за долгое время почувствовал настоящий страх.

— Как думаешь, — спросил он вечером, когда они лежали в постели, — ребенок будет... нормальным? Учитывая всё, что случилось?

Лиза повернулась к нему, и в тусклом свете ночника он увидел, что с ним говорит именно она, без примеси прошлого.

— Думаю, он будет особенным, — ответила она. — Как мы с тобой. Ни один ребенок в мире не будет иметь столько любви — от матери, от отца и от...

— Прабабушки? — закончил Даниил.

— От души, которая слишком любила, чтобы уйти насовсем, — улыбнулась Лиза.

Их дочь родилась в октябре — точно в тот же день, когда когда-то умерла бабушка Елизавета и когда Даниил похоронил свою мать. Как будто колесо времени совершило полный оборот.

Они назвали ее Софьей, в честь матери Лизы. Но когда девочка впервые открыла глаза и посмотрела на отца, Даниил похолодел. Этот взгляд он знал слишком хорошо — так смотрела на него Лиза в те моменты, когда сквозь нее проглядывала бабушка-Елизавета.

— Она помнит, — прошептал он, когда они остались одни в палате. — Лиза, наша дочь... она что-то помнит.

— Конечно, помнит, — спокойно ответила Лиза. — Она ведь часть меня. Часть нас обеих.

Даниил смотрел на крошечное существо в колыбели и думал о странной цепочке событий, которая привела его сюда. О матери, чья смерть толкнула его к первому воровству воспоминаний. О старике на кладбище, чью память он разграбил. О Лизе, в которую он влюбился и чью жизнь перевернул, вернув ей то, что никогда ей не принадлежало.

И теперь о дочери, которая родилась с древними глазами, с памятью, уходящей корнями в прошлый век.

Что это было — дар или проклятие? Судьба или случайность? Он не знал. И, возможно, никогда не узнает.

Но когда Лиза уснула, измученная родами, а он остался наедине с дочерью, крошечная ручка внезапно схватила его палец с неожиданной силой. И Даниил присягнул тогда — самому себе, дочери, всем душам, которые каким-то образом переплелись в этой истории:

Он больше не будет коллекционировать украденные мгновения чужого счастья. Вместо этого он создаст для своей семьи столько счастливых моментов, сколько сможет. И каждый из них будет настоящим, заработанным, честным.

А когда-нибудь, когда придет время, он научит дочь управлять ее необычным наследством. Научит не красть, а дарить. Не разрушать чужие жизни, а исцелять их.

Время текло дальше, и Даниил иногда спрашивал себя, что случилось бы, если бы он прошел мимо того старика на кладбище много лет назад. Если бы не украл его воспоминание, не начал свою странную коллекцию, не встретил Лизу.

Но ответа не было. Как не было его и на вопрос, кем на самом деле была теперь его жена — Лизой с памятью бабушки или Елизаветой в теле внучки? Кем была их дочь, смотрящая на мир глазами, которые словно знали больше, чем могли увидеть за свою короткую жизнь?

Было только настоящее. И воспоминания — теперь уже его собственные, честно заработанные, каждое из которых он хранил бережнее любого коллекционера. Потому что понял самое главное: не в обладании чужим счастьем заключается смысл, а в создании своего собственного. День за днем, год за годом.

Воспоминания были его даром и его проклятием. Но любовь — любовь была его спасением.

**Конец**