Почерк Леонардо. Посох Аристотеля

4 глава, 4 часть

Посох Аристотеля


Читая свою книгу, Алиса неожиданно стала улавливать из тишины, уже давно уснувшей клиники, какие-то непонятные и в то же время вне мысли знакомые слова. Что-то заерзало под сердцем желанием прислушаться к содержанию этих, вроде корявых, словосочетаний, но обладающих качеством живых вопросов.
 
Нас Бог венчал рождением и смертью
И в этом хороводе Бытия
Кто за вопросом шёл, не став Ответом
Тот игнорировал настойчиво себя.
Ещё минуту она лежала не шевелясь, по-прежнему держа в руках книгу, и старалась запомнить это мгновение, в которое были вплетены странные слова. Эти слова цепляли не рифмами, а тем, что чувствовалось до звучания.
Затем она всё же отложила в сторону книгу и обнаружила кровать, которую ум инертно пытался назвать своей.
Алиса обернулась вокруг себя и неожиданно обнаружила над  собой луну, полную в своем проявлении, ярко дышащую светом солнца, отражающую то, что скрыто ночью. Блеск полнолуния щедро разливался  на привычные очертания деревьев-великанов. Из-за свежих зеленых побегов ветвей эти великаны не казались охранниками границ между материальным и потусторонним мирами. Из-за внутреннего и внешнего цветения они словно являлись немыми проводниками между тем и этим миром.
Алиса спустила ноги на мягкий ковёр сухой хвои, заскрипевший с приглушённым шорохом и усиливший ощущение внутреннего откровения. Шёпот листьев становился громче и отчётливее, будто сами деревья делились своими историями и природными заповедями, в которых нет времени и ожиданий. Ночные птицы отзывались друг другу протяжными звуками, похожими на незримые нити, связывающие этот мир с другими измерениями, скользящими невидимой поступью по единому моменту Сейчасности.
Ночной лес показался Алисе местом встречи этих невидимых миров - видимого и не замечаемого. На мгновение она ощутила себя отчужденной от того, что непрерывно думала о себе. И каким сладким казалось это отчуждение, когда не было необходимости доказывать свою усталую реальность. Но спустя минуту она услышала треск огня. Затем увидела его источник и человека, который сидел рядом с костром.
 
Тимофей сидел перед небольшим, но плотным костром и ел картошку, запечённую в этом тёплом и ярком природном очаге. Тёмные короткие волосы под блеском луны казались угольками, прямые плечи даже в непринуждённой обстановке располагали и предрекали непростой разговор. Его руки, казалось, жили сами по себе — отрывистой эмоциональной жизнью.
Треск огня разносился по поляне и взметал искры так высоко, что казалось, огонь земли был единым с самим небом...
Рядом с Тимофеем на куске бревна сидел мужчина средних лет в толстом вязаном свитере и едва заметным хохолком на макушке. Алиса узнала в нем «математика», который совсем недавно рисовал через себя для нее фрактальность Большого и Малого.
 
За Артемом возвышался старик лет шестидесяти, словно предводитель богатырей, которые недавно вышли из моря. Это оказался Вадим, с которым Алиса также, совсем недавно познакомилась. Он длинной палкой переворачивал горящие  в костре дрова, вызывая этим ещё большую неразбериху в хаосе живого огня.
 
— Доброй Ночи! — тихо произнесла Алиса, словно боялась нарушить непонятную гармонию происходящего. Ей показалось, что она подошла к чему-то, где она сама завершала себя в  прекрасной возможности Не понимать!
Артем, слегка улыбнувшись, кивнул в ответ, привстав со своего места в почтительном приветствии, вновь сел на свое место и уставился на играющее пламя. Видимо его математические формулы отдались  беснующимся бликам огня и уже не пытались выбежать перед тем, что существует до объяснений.
          Стоявший рядом с математиком  Вадимом не стал тратить время на приветствия: «Уже ознакомились со всеми своими владениями?»
Алиса не ответила. Она подошла поближе к теплому и мерцающему свету огня и протянула к нему руки.
Аромат дыма смешивался с запахом древесины, хвои, мерцающих на небе огней и свежеиспеченной шкурки картофеля  и создавал неповторимый аромат происходящего.
— Это ннн...овенькая, —  кивнул мужчина с хохолком, который сидел на корточках рядом с Артемом. Тимофей оказался ещё и заикой. Он взглянул на Вадима, затем перевёл взгляд на Алису и покачал головой, — Ххх..отите печёную ккк...артошку?
 
Алиса словно не слышала приглашения ужинать. Она посмотрела на Вадима, процитировала последние две строки услышанного стихотворения и спросила:
— Что значит «игнорировать себя»?
— Ответ зависит от того, что ты услышала за Своей Стеной, — не сразу ответил Вадим и некоторое время молча изучал горящие угли в костре.
— Что-то, что привело меня сюда, — медленно произнесла Алиса, словно говорила, что думала, а мысль шла долго и мучительно.
— В эти места все сами приходят. Выводят отсюда под руки, — Вадим  поднял расфокусированный взгляд от беснующегося костра и взглянул на Алису. Отблеск живого огня заиграл в его открытом взгляде, — Привычка прятаться — очень древнее занятие.
Покрывало ночи не сумело скрыть его улыбку.
— А если я пришла сюда за истиной? — едва слышно и нараспев спросила Алиса, втягивая голову в плечи, словно боясь ответа.
— Когда идут за истиной, не сомневаются, — улыбка блуждала на его губах. Он снова начал смотреть на костер.
 — Смотри, какой красивый непредсказуемый танец! - через небольшую паузу, по-прежнему разглядывая яркие блики огня он еле слышно произнес, словно говоря самому себе, - Искусство нам дано, чтобы не умереть от этой Истины, - затем повернувшись к Алисе он улыбнулся, -  Ницше знал, о чём говорил. Ему бы здесь заботливо застелили постель... на втором этаже.
Низко, приглушённо, фрагментированно засмеялся заика. Он часто заморгал глазами, также не отрывая свой взгляд от костра.
— А что для вас Истина? — спросила Алиса непонятно кого, потому что она наблюдала за плясками огня в его ограниченном мирке. Словно в нём не было ни капли свободы - только горечь от замкнутости пространства.
— Кровь с молоком, – резко ответил Вадим с какой-то сентиментальной горечью.
— Не понимаю, — повела плечами Алиса.
— Потому что, если поймёшь, чайничек закипит со всех дырочек, — Вадим ткнул на свою голову, — Твой ум старается не понимать, чтобы защитить себя.
И вновь сидящий с хохолком заика разразился странно-далёким смехом.
— Бред! — кинула Алиса в Вадима, сжав кулаки.
Повернувшись к Алисе, Вадим тихо и с несколько заботливыми оттенками в голосе спросил, – Вы знаете, что означает «Посох Аристотеля»?
     Вместо ответа Алиса вопросительно посмотрела на Вадима.
       Вадим, снова повернувшись к костру, аккуратно засунул в него свой посох и начал говорить:
«Иногда это называют «Посох Слепого».
Алиса по-прежнему молчаливо задала вопрос своим немым взглядом, направленным на говорящего.
 
Вадим спокойно и терпеливо продолжил: «Когда слепому человеку дают трость, он начинает воспринимать внешний мир через кончик этой трости. И трость сливается в восприятии с самой рукой человека, как бы становясь ее продолжением. Границы внешнего мира начинают ощущаться длиной трости».
 
Вадим снова повернулся к Алисе и, улыбаясь с какой-то странной нежностью, произнес: «Твое личное «Я» становится лишь формой объяснения своих собственных возможностей через понимание обугленного конца палки».
 
Возникла небольшая пауза. Алиса, размышляя над сказанным, смотрела в огонь, в котором все еще ворочался конец посоха собеседника.
 
Неожиданно Вадим продолжил с нотками горечи в голосе: «ПОНИМАНИЕ – Это новая религия современности. Трость, которая если не сгорит, то снова превратится в распятие».
 
 
Алиса какое-то время еще смотрела на огонь, размышляя над услышанным. Потом она развернулась в сторону от костра, в то место, откуда она пришла. Темная синева леса с таинственными шорохами скрывали невидимую дверь Алисы.
 
— Как это работает? — спросила она, вглядываясь в темноту леса.
— Что именно? — добродушно переспросил Вадим.
— Почему мы живем по заповедям этого посоха? — поддавшись немому спокойствию Вадима, Алису вновь притянул вид умиротворения и расслабленности.
— Какие заповеди могут быть у посоха?! На него опираются, а не живут им. Есть только длина между внешним и внутренним, и человек — прекрасный маркетолог, декоратор этого расстояния!
 
          -   Получается, что ум-трость — причина всех проблем? — Произнесла Алиса, внимая внутреннему слуху всего происходящего вокруг. Огонь, который копился все предыдущие века, сейчас словно выходил через этот костёр, обливая Алису невидимым дымом.
 
Вадим, улыбнувшись, присел на корточки и достал концом своего посоха дымящуюся, печеную картошку. Затем положил палку рядом с собой на землю. Взяв горячую картошку в руки, он немного погонял ее с одной руки на другую, давая ей немного остыть, сопровождая эти действия своей доброжелательной речью: «Человек живёт по биологическим законам, старательно маскируя их социальными задачами. Ум-личность непрерывно скрывает от самого себя несерьёзность этой игры».
         В ответ Алиса быстро спросила: «Все-таки УМ является причиной всех проблем?!»
 
- О, да! Это его любимая игра – непрерывно обвинять самого себя, – через небольшую паузу, закрыв глаза и впитывая аромат дымящейся картошки, он продолжил,  -  Знаешь почему ты страдаешь? Ты слишком далеко забрела от духа...
 
Алиса, наблюдая за действиями Вадима в какой-то таинственной прострации, словно вспоминая о чем-то далеком и вязком, словно прилипшем к сознанию, полушепотом произнесла: «Однажды я приблизилась к нему настолько близко, что прикоснулась к нему. И это меня сильно Напугало».
То, с какой интонацией и глубиною  Алиса произнесла слово «Напугало», можно было понять,  что она глубоко в подсознательном хотела снова и снова быть «Напуганной» этой таинственной встречей. Она словно жаждала эту встречу!
 
Вадим, сидя возле костра, почувствовав эту интонацию, повернулся к Алисе и глянув проницательно в ее глаза, протянул ей дымящуюся картошку вместе с вопросом: «Почему?»
 
Алиса подалась слегка вперед к Вадиму и, взяв с его рук печеную картошку, почувствовала ее слегка обжигающее тепло. Прислушавшись к новому ощущению в соприкосновении с тем, что имеет свою теплоту, она, словно повторяя движение своего собеседника, обхватила нежно картошку.
Алиса закрыла глаза и, впитывая аромат свежеиспеченной картошки  с каким-то странным благоговением, тихо ответила: «Потому что я начала чувствовать его Любовь ко мне».
 
Вадим, пристально глядя на Алису, спросил: «Почему тогда страшно?»
Алиса открыла глаза и, прямо глядя в глаза своего проницательного собеседника, проговорила словно на исповеди, искренно, ярко, без стеснений:  «Его любовь сжигает изнутри все то, что я когда-то ценила, что имело смысл...»
 
Из глаз Алисы слабой, но Откровенной струйкой потекли слезы, которые она не пыталась скрыть.
Алиса устало села на колени перед Вадимом и, выпустив дымящуюся картошку на землю,  продолжила: «Это так похоже на изгнание... Словно тебя выгоняют из дома, в котором тебе было безопасно, в который ты все время что-то затаскивала, который ты так искусно декорировала, перетаскивая мебель из одного угла в другой и радуясь этим переменам».
 
Алиса посмотрела в глаза своего собеседника, словно в пропасть, на самом краю которой  все еще балансировали все ее надежды и ожидания: «Я так старательно утепляла это жилище, делая его надежным, что и не замечала, что всю жизнь… боялась выйти наружу».
 
Вадим, глядя с глубокой заботой в глаза Алисы, осторожно прикоснулся к запястью ее левой руки и спросил: «Почему?»
 
Наверно через минуту... или вечность она ответила самой себе: «Возможно, потому что старалась не потерять все то, что считала своим. Ведь оно казалось таким понятным и надежным».
 
Вадим опустил глаза на рядом лежащий посох и в ответ, слегка улыбаясь, произнес: «Так выглядит посох, если пытаться им собирать в кучу маленький  мирок своих грез».
Затем еще раз, пристально заглянув в глаза Алисы, спросил: «Если не знаешь, что такое Свобода, как понять, что есть «Надежно»?  Так что же ты решила?»
 
Алиса вытерла правой рукой слезу, оставив черный от угля след на лице, и с нотками внутренней уверенности, тихо граничащей с отчаянием, уверенно произнесла: «Не мерить Жизнь потерями!»
 
Вадим, улыбнувшись в ответ, произнес: «Какие простые ответы! Не правда ли?»
 
Затем с небольшой паузой, словно произнеся самому себе, дополнил: «Самые нужные дороги душой нацарапаны, а не ногами протоптаны».
 
Алиса молчала. Заика уткнулся взглядом в костер и тоже молчал и не шевелился, видимо осмысливая все то, что сейчас в качестве мысли танцевало на костре...
Артем, все это время молчавший, неуклюже, на коленях,  дополз  к костру и, взяв в руки кусок сухой ветки, достал из костра дымящуюся картошку в черной кожуре, к которой прилипли искры от созвездия «Большой медведицы» — Как красиво! – Произнес он, разглядывая глубиной своих синих (?) глаз дымящуюся картошку в своих обнаженных руках.
Что именно красиво было, никто рядом с ним не понял, но каждый подумал о своем.
Затем Артем, посмотрев в костер, добавил – Невозможно определить аксиому, когда она подменяется качествами презумпции.
Вокруг Артема все переглянулись... и снова каждый подумал о своем.
 
Алиса повернулась к Вадиму и спросила то ли у Вадима, то ли у всех собравшихся: «А вы что здесь делаете?»

 

Вадим, старательно доставая из костра своим посохом очередную запеченную картошку, с улыбкой на лице и с некоторой непонятной печалью  в голосе, показывая кивком головы на руку, которая держала посох, коротко ответил:  «Блуждаю! Здесь удобнее».
Алиса с небольшим удивлением спросила у него: «Вы здесь лечитесь?»
Вадим, улыбаясь то ли горячей картошке, которую перебрасывал с одной руки на другую, то ли  посоху, который положил на землю, ответил: «Возможно. Еще решаю ждать ли когда прогорит вся палка или просто отбросить ее...»
Алиса в ответ, горько улыбнувшись, добавила: «Если это уже в женском роде, то отбросить уже не стоит усилий...»
 
Заика после этих слов немного встрепенулся, достал из кармана маленький прозрачный бокс для лекарств с красными и синими таблетками, достал одну из таблеток. Проглотив таблетку красного цвета и запивая из бутылки с водой, которая также стояла рядом с ним, он весело проговорил: «Нужно во всем соблюдать меру. Иначе можно мало съесть таблеток».
Затем Тимофей странным образом, уже не заикаясь, внятно, последовательно и рассудочно произнес: «А знаете почему в основном заикаются на согласных звуках? Не обязательно, но в основном... Гласные свободно произносятся, потому что они из твоего голоса состоят.  Ими петь можно! А вот согласные.... Там уже тон нужен и шум. В них уже меньше твоего собственного голоса. Твой язык, твоя гортань, зубы, губы, все в тебе начинает сопротивляться, если начинаешь врать своему собственному звучанию.  Заикам необходимо петь научиться, но только своей внутренней музыкой!»
 
Алиса, внимательней присмотревшись к говорящему, мягко спросила у него: «Ты научился петь собою?»
Тимофей отвел взгляд от Алисы и, заикаясь, произнес, глядя куда-то в сторону: «Дд..а. Я пп..ою   хх..орошшо. Когда один, и никто не смотрит, пою еще лучше. Мне нравится мое одиночество. Меньше поводов врать себе».
 
Вадим,  улыбаясь, дополнил реплику Тимофея: «Какая прекрасная метафора  безумия с запахом еловых шишек и со вкусом себя!»
 
Пламя колыхнулось, отзываясь на реплику, словно вторило разговору собравшихся вокруг костра людей. Внутри огня что-то издало уютный легкий треск, придавая теплый объем происходящему.
 
Вадим проследил за взглядом Алисы на этот треск. Взгляд, который не был наполнен страхом, но словно манил ее восприятие к неизвестности. Затем он сам стал любоваться ало-рыжим танцем огня, который уже вроде и не бесновался, но, словно напоминая о чем-то далеком и знакомом, неумолимо притягивал к себе взгляд собравшихся возле огня людей.

  Внезапно тишину полуночи, которую можно было назвать тихой и спокойной — разорвал резкий женский крик, прозвучавший так неожиданно и пронзительно, что сердце всех собравшихся у костра замерло от страха. Этот звук мгновенно наполнил лес тревожностью и тревогой. У Тимофея выпала картофелина, заика подскочил, затем сел и заёрзал на бревне. Лишь Вадим только повёл плечом, а затем осмотрелся на предмет раздражающего обстоятельства.

   Крик прозвучал отчаянно и испуганно, словно женщина столкнулась лицом к лицу с невиданной опасностью. Страх, паника и ужас смешались в один мощный аккорд, передаваясь окружающим волнами ужаса. Лес внезапно ожил, птицы вспорхнули с ветвей, звери насторожились, прислушиваясь к этому жуткому звуку.
Алисе показалось, что время остановилось, пока эхо медленно затихало среди густой чащи, оставляя лишь зловещую атмосферу тревоги и беспокойства.
Ещё мгновение — и каждый, не сговариваясь, обернулся в сторону завораживающей темноты.