Маленков и другие официальные лица

Жене Лидии, моему первому читателю.
               

«Русь, куда ж несешься ты? Дай ответ.
Не дает ответа».

Н. Гоголь. «Мертвые души».


      Ночная тишина царила над Кремлем. Сталину ничто не мешало думать. Он, по привычке, столь всем его соратникам знакомой, не спеша и размеренно вышагивал по кабинету, время от времени выпуская дым из трубки.
       Он думал о том, что пора, наконец, провести съезд партии. Об этом уже не раз намекали и Калинин с Ворошиловым. «Хотя почему, например, Маленков об этом помалкивает? А ведь он секретарь ЦК. Боится, что ли?» - скользнула и исчезла мысль.
       «Да, пора со съездом решать. Сейчас на дворе август пятьдесят второго. Месяца за полтора, думаю, успеем подготовить. Сегодня-завтра набросаю основные тезисы… Хорошо, а кому поручить готовить доклад? Кому? Хрущеву? Нет. Больно уж… Кагановичу? Нет. Маленкову? Да, Маленкову. Этот сделает все как надо».
       Все кремлевцы знали, что «хозяин» (эта вторая «фамилия» пристала к нему после войны, когда началось мирное строительство, и забот у верховной власти стало не меньше, чем в годы войны) заканчивает рабочий день далеко за полночь. Так было и теперь. За три ночи Сталин набросал тезисы основных направлений доклада. Еще раз, бегло прочитав исписанные листы, и, убедившись, что, вроде, все предусмотрено, нажал кнопку вызова секретаря. Через секунды в кабинете появился Поскребышев.
      - Завтра, то есть уже сегодня, на десять часов вызови ко мне Маленкова.
       Поскребышев еще некоторое время постоял в ожидании других указаний «хозяина», но поняв, что это все, кивнув головой, вышел.
       Уехал Сталин из Кремля на Ближнюю дачу в два часа ночи, а в девять сорок пять был уже в кабинете. Сел за стол, потер пальцами виски (голова была не свежей) еще раз просмотрел листы с тезисами.
       В десять ноль-ноль Поскребышев доложил о прибытии Маленкова.
       - Пусть войдет.
       Маленков вошел, остановился у дверей.
       - Проходите, садитесь, Георгий…
      - Максимилианович, - подсказал Маленков.
      -… Георгий Максимилианович.
      Маленков сел на крайний стул у большого стола.
      «Странно, - думал он, - странно, что не могу привыкнуть к вызовам «хозяина». Каждый раз отвратительно дрожу».
       - Георгий Максимилианович, вы который год секретарем ЦК?
       - Недавно, товарищ Сталин. Всего третий.
       - Третий. Это ничего. Это даже хорошо. Молодые кадры партии очень нужны. Значит, вы хороший кадровый партийный работник, раз уже в секретарях ЦК. Именно таких и надо выдвигать. А сколько вам лет?
       - Сорок два.
       - Хороший возраст. Зрелый, а, значит, и назревшие проблемы решать таким, как вы.
 «К чему это он? Опять какое-нибудь «дело» поручить хочет? Вроде «ленинградского», расследование которого не принесло никакого удовлетворения, а как раз наоборот…»
       - Я готов работать над той задачей, которую вы поручите, товарищ Сталин.
       - Что ж, задача вам предстоит непростая, но почетная и очень ответственная.
      Маленков напрягся.
      - Как вы думаете, не пора ли нам, ЦК, то есть, подготовить и провести съезд партии?
      - Да, товарищ Сталин, пора. Я как секретарь ЦК об этом думал. (Маленков тут приврал, ничего такого он не думал. Он только машинально соглашался со старыми партийцами о назревшей необходимости созыва съезда. Но тут он мгновенно сообразил, что такая фраза пойдет ему на пользу).
       - Вот и я думаю. Последний, восемнадцатый съезд когда у нас был?
       Маленков напрягся, вспоминая. Он, конечно, знал когда был восемнадцатый, но тут от волнения запамятовал. Но Сталин и не ждал ответа.
      - В марте тридцать девятого?
      - Да, товарищ Сталин.
      - Вот. Тринадцать лет прошло. Мы за это время выиграли тяжелейшую войну, успешно восстанавливаем народное хозяйство. А сколько дел впереди. Обо всем этом надо высказаться. Подвести итоги. Наметить планы. Советский народ ждет от нас это. Как считаете?
       Сталин явно прощупывал Маленкова: не ошибается ли в смене поколений? Можно ли доверит этому фактически новому поколению то знамя, которое до сих пор было в твердых руках большевиков-революционеров? Ведь в ЦК Маленков не один из новых.
       - Ваши слова соответствуют действительности…
       - Ну так вот, эту действительность воплощать вам.
       Маленков не сразу понял слова Сталина, а потому, почти заикаясь, спросил:
       - Мне?!
       - Да. Я думаю, ЦК поддержит мое предложение.
       «Что это? - рубануло в голове Маленкова. – Меня в преемники?! Не-ет, не может быть. А впрочем…»
       - Но, товарищ Сталин, в ЦК есть более заслуженные товарищи и более опытные.
       - Более заслуженные уже заслужили свое. И свой опыт они полностью отдали на благо партии и народа. Дело за такими, как вы. Стране нужны новые мысли и действия. К тому же мы вам поможем в подготовке доклада. Вот вам мои тезисы. Внимательно почитайте. Дайте задание аппарату ЦК проанализировать тринадцатилетний период жизни страны и партии, и особенно важно наметить реальные перспективы. А эти перспективы должны оформиться в новый пятилетний план. Докладчиков конкретно по директивам пятилетки и по другим вопросам съезда мы так же утвердим на Пленуме.
       Маленков уже поднялся, чтобы выйти, но Сталин не сказал еще «Вы свободны».
       - Съезд мы должны подготовить максимум за полтора месяца. А за десять дней до его открытия доклад должен быть у меня.
       - Подготовим вовремя, товарищ Сталин.
       - Хорошо, Георгий Максимилианович… Значит, вашего отца звали Максимилиан?
       - Да, товарищ Сталин.
       - Кажется, это не русское имя…
       - Корни нашего рода тянутся из Македонии. Некогда дворянский род.
       - Вот имя и моего отца не русское – Виссарион. Грузинское имя. Но дело, я думаю, не в имени, а в сути человека. Теперь мы с вами, по сути, русские, потому что думаем и служим той стране, в которой живем и боремся за общие наши идеалы. Русский народ – основа всей страны, ее костяк. Вы согласны?
       - Да, товарищ Сталин, именно так.
       Сталин все еще медленно и размеренно ходил по кабинету. Маленков чувствовал, что он хочет что-то еще спросить. И не ошибся.
       - Скажите, «ленинградское дело» окончательно закрыто? Ведь вы его контролировали.
       - Да, товарищ Сталин, дело закрыто. Преступные фигуранты понесли соответствующие наказания.
       - Да, Абакумов мне докладывал. Как вы думаете, не слишком сурово обошлись? Особенно с Вознесенским, Кузнецовым…
       - Нет, товарищ Сталин, не слишком. Нельзя попустительствовать антигосударственным и антипартийным идеям. Еще немного, и ленинградская верхушка могла очень далеко зайти.
       - Да? А как далеко?
       - Думаю, как бы не пришлось применять силовые методы. И потом, эти люди заразились потребительской алчностью, откровенно жировали. И ленинградцы это видели.
      - Ну, хорошо. Закрыли так закрыли. Оглядываться назад и терзаться сомнениями не будем. Надо идти вперед…
      - Товарищ Сталин, позвольте спросить, то есть я должен знать, кто будет на съезде выступать с отчетным докладом, чтобы в процессе работы над ним я мог общаться с докладчиком. Так будет лучше с практической точки зрения.
      - Как кто? Кто доклад готовит, тот и докладывает. Логично?
      - Ну…да, но вы Генеральный секретарь, и вам бы…
      - Нет, докладчиком будете вы. Ступайте, желаю успеха.
 

      Вышел Маленков из кабинета Сталина озабоченно-окрыленный. Это доверие Сталина сулит многое. «Значит, Сталин задумался о преемниках, - резонно думал Маленков. – Значит, и меня рассматривает? А, впрочем, почему бы и нет? Из более-менее молодых в ЦК кто? Берия, Хрущев и я. А все-таки, почему, например, не Хрущев? Нет, я бы тоже подумал. Скользкий какой-то. Так и кажется, что у него за пазухой что-то. Только прикидывается простачком. Берия? Ну, нет. Это хищник. И со мной он не случайно любезен. Рано или поздно, если не мы его, так он нас. Нас с Хрущевым называет друзьями. Ясно: чтобы побольше от нас узнать, и чтобы получше нас узнать. Ждет своего часа. Ладно, посмотрим…»

       Началась работа по подготовке съезда. Проект доклада надо было положить на стол Сталину за десять дней до его открытия. На Пленуме ЦК определили дату открытия: 5-го октября, закрытие - 14-го октября 1952 года. Докладчиком по директивам пятого пятилетнего плана развития народного хозяйства с 1951-го по 1955-й годы Пленум утвердил председателя Госплана СССР т. Сабурова. По изменениям в Уставе ВКП(б) – т. Хрущева. (На этом съезде название партии было изменено с ВКП(б) на КПСС).

       Решение провести 19-й съезд партии у членов Политбюро не вызвало удивления: все понимали, что пора. Удивление вызвало то, что доклад будет делать не сам Сталин, а то, что поручил он это даже не самому видному члену Политбюро Маленкову. Особенно Берия и Хрущев недоумевали. На Пленуме Хрущев незаметно подсунул Берии (сидели рядом) записку: «Почему не тебе?» Берия запиской же ответил: «Потому что генеральный пока не ты». Ответная записка: «Наверно, «хозяину» пришлась по душе разборка Маленковым «ленинградского дела». Ответ: «Я тоже так думаю».
 
       «Ленинградское дело». 20 сентября 1949 года министр финансов СССР А. Г. Зверев подписал служебную записку на имя Маленкова Г. М. «О грубых нарушениях финансовой дисциплины бывшими руководящими работниками исполкома Ленинградского горсовета депутатов трудящихся». Маленков распорядился направить записку секретарям ЦК, заместителю Председателя комиссии партконтроля, а также министру Госбезопасности В.С. Абакумову. Абакумов повел дело с размахом. Вскрывались все новые и новые фигуранты с высокими и не очень чинами облисполкома, горисполкома, обкома и горкома партии. Вот уже их несколько сотен. Среди них: секретарь ЦК А. А. Кузнецов, председатель Госплана СССР Н. А. Вознесенский, председатель Совмина РСФСР М. И. Родионов, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии П. С. Попков, второй секретарь горкома Я. Ф. Капустин, председатель горисполкома П. Г. Лазутин. Курировал расследование, разумеется, по поручению Сталина, Маленков. Он на всех постах, от секретаря партийной ячейки МВТУ им. Н.Э. Баумана, технического исполнителя секретариата Московского горкома, а затем ЦК партии до члена оргбюро и секретаря ЦК отличался высокой исполнительской дисциплиной. Не подкачал и тут. Выше названным высокопоставленным фигурантам было предъявлено обвинение в чрезмерном присвоении государственных средств целях личного обогащения, а также в антигосударственном и антипартийном заговоре, выражавшемся в требовании иметь в Российской Федерации, как это имеет место в остальных союзных республиках, свое, Российское, бюро ЦК ВКП(б) (расценено, как деятельность, направленная на отрыв Ленинградской парторганизации от Центрального Комитета с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК).
       Все выше названные фигуранты приговорены к расстрелу, что и было сделано незамедлительно. Десятки фигурантов получили длительные сроки заключения.
       Ах, как жалели Берия и Хрущев, что не они стали главными сыщиками «ленинградского дела», хотя и без их участия не обошлось: всячески старались и тут быть на виду как «разоблачители шпионов».
       Как относиться к этому «делу»? Мнений у исследователей масса. И оно до сих пор остается не закрытым, до конца не исследованным, потому как большинство документов до сих пор пылятся в архивах под грифом «секретно».
 
       Но вернемся к съезду.
       Он, как и планировалось, проходил с 5 по 14 октября 1952 года. Стоит ли говорить об атмосфере на съезде. Множество раз звучали здравицы в честь Сталина – «великого вождя и мудрого учителя». Особенно бурно приветствовал съезд короткое, но емкое выступление самого Сталина, охарактеризовавшего международное положение и роль СССР в укреплении мира, а также внутриполитическое значение партии.
       Съезд закончился. Делегаты разъехались, кроме тех, кто был избран членами ЦК.
      Через два дня вновь избранные члены ЦК КПСС (Коммунистической партии Советского Союза) собрались на первый после съезда Пленум. И снова по предложению Сталина председателем и ведущим заседания был утвержден Маленков. Слово взял Сталин.
       Сказать, что это было очередное выступление Сталина, не сказать ничего. Все! С этого момента спокойствие участников Пленума кончилось. Началась «трясучка». Да не рядовых, а верхушки партии.
       Я в своем очерке «Сталин и мир после войны» писал об этом. Но дело стоит того, чтобы повторить этот исторический эпизод хотя бы вкратце.
      - Итак, товарищи, мы провели съезд партии. – Так начал свою речь Сталин перед благодушно настроенными вновь избранными членами ЦК КПСС. – Он прошел хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако, у нас нет такого единства. (Участники Пленума слегка напряглись: Сталин что-то замыслил). Некоторые выражают несогласие с нашими решениями. (Неужели? Кто именно?) Говорят, для чего мы значительно расширили состав ЦК? Но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрем, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела, кто ее понесет вперед? Для этого нужны более молодые, преданные люди, политические деятели…
      … Не ясно ли, что нам надо поднимать роль партии, ее партийных комитетов?.. Вот почему мы расширили состав ЦК…
       … Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров, видных партийных и государственных деятелей? (Ах, вон оно что. И кого же?)
       … Что можно сказать на этот счет? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра – это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья…
       …Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями. Мы их перевели на другую работу, заместителями Председателя Совета Министров. Так что я даже не знаю, сколько у меня теперь заместителей.
       (Ну, а теперь держитесь, товарищи, «мы» вам покажем, что неприкасаемых в партии и правительстве нет).
       … Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.
       (Вот это да! Это же старейшие, испытанные коммунисты. Что там они натворили неправильного?)
       … Молотов - преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия – наш классовый враг, и распространение буржуазной печати среди советских людей, кроме вреда, ничего не принесет… Это первая политическая ошибка товарища Молотова.
       А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно было допустить?... У нас есть еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это вторая политическая ошибка товарища Молотова…
       … Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение по тому или иному важному политическому вопросу, как это быстро становится известным товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова Жемчужиной и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять…
       Писатель Константин Симонов, участник Пленума, вспоминал: «…Он говорил о Молотове долго и беспощадно… В зале стояла страшная тишина… У членов Политбюро были окаменелые, напряженные, неподвижные лица…»
       Сталин продолжал:
       … Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян… Что ему тут не ясно? Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией Микояна.
       Симонов: «Лица Молотова и Микояна были белыми и мертвыми. Такими же белыми и мертвыми эти лица оставались, когда они, сначала Молотов, а потом Микоян, спустились один за другим на трибуну, где только что стоял Сталин. Оба признавали свои ошибки, оправдывались. Молотов заверяет, что был и остается верным учеником Сталина. (Это что? Значит, Сталин его этому учил?)
       Сталин:
       - Чепуха! Нет у меня никаких учеников. Все мы ученики великого Ленина.
       Затем Сталин предлагает избрать руководящие органы партии. Голоса с мест: Генеральным секретарем ЦК КПСС избрать товарища Сталина.
       Сталин:
       - Нет! Меня освободите от обязанностей Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета министров СССР.
       Симонов:
       «На лице Маленкова…я увидел ужасное выражение – не то, чтобы испуга, а выражение человека, осознавшего смертельную опасность…Его жесты, воздетые руки были прямой мольбой ко всем присутствующим немедленно и решительно отказать Сталину в его просьбе…»
       Маленков:
       - Товарищи, мы должны все единогласно и единодушно просить товарища Сталина, нашего вождя и учителя, быть и впредь Генеральным секретарем ЦК КПСС.
       Сталин:
       - Я прошу освободить меня… Я уже стар…
      Встает маршал Тимошенко:
       - Товарищ Сталин, народ не поймет этого. Мы все, как один, избираем вас своим руководителем – Генеральным секретарем ЦК КПСС. Другого решения быть не может.
       Все стоя аплодируют, поддерживая Тимошенко. Сталин долго стоял и смотрел в зал, потом махнул рукой и сел.
       Маленков, как только Сталин предложил избрать руководящие органы партии, всей своей натурой понял, что «вождь и учитель» Генеральным секретарем предложит его. Сталин в последнее время не раз делал намеки. И он также понял - его «прокатят». «Пока Сталин жив, никакой пленум не изберет кого-то другого своим вождем. Надо немедленно, не теряя ни секунды, опередить Сталина с предложением по кандидатам в руководящие органы», - мгновенно пришло решение. И он удачно разрушил намерение Сталина.

      Дня через два Сталин вызвал Маленкова на Ближнюю дачу.
      - Раз уж вы, Георгий Максимилианович, так настаивали на моем избрании руководить партией, то вот вам мое поручение: будете моим замом здесь, в Москве. А я месяца на два уеду в Пицунду подлечиться. Силы уходят… Связь будем держать по телефону.
       Так оно и было: лечился Сталин ровно два месяца. Но Маленков и другие члены ЦК и правительства на первой же рабочей встрече с ним, не нашли Сталина более здоровым и энергичным. Да и по прибытию в Москву, он почти все совещания проводил на своей даче. Однако он не отказался от «дружеских посиделок», длившихся, порой, за полночь.
      Так было и с 28 февраля на 1 марта 1953 года. (Подробно об этих и последующих днях, последних днях жизни Сталина, изложено в книге известного советского писателя Владимира Карпова «Генералиссимус». Позаимствуем некоторые, наиболее важные эпизоды).
      
       Из воспоминаний помощника коменданта Ближней (Кунцевской) дачи П. Лозгачева:
       «Сталин приехал на дачу около 24 часов. Вскоре приехали Берия, Маленков, Хрущев, Булганин… Мы подали на стол только один виноградный сок… В пятом часу утра гости уехали… Утром мы все взялись каждый за свое дело… Обычно Сталин вставал в 10 – 11 часов. Я смотрю, уже 12 часов, а движения в комнатах Сталина нет… Стали волноваться и теряться в догадках… (Но никто, как обычно это бывало, без вызова войти не решался). Наконец, в 18 часов 30 минут в комнате Сталина появилось электроосвещение… Все с облегчением вздохнули… И все же время шло, а Сталин никого не вызывал… В 22. 30. пришла почта на имя Сталина. Тут я использовал момент, забрал почту и… направился к Сталину… и увидел трагическую картину. Сталин лежал на ковре около стола… Я оцепенел… Быстро подбежал к нему: «Что с вами, товарищ Сталин?». В ответ услышал непонятный звук. На полу валялись карманные часы, газета «Правда», на столе - бутылка минеральной воды и стакан. Я быстро позвонил дежурным сотрудникам. Они прибежали и спросили: «Товарищ Сталин, вас положить на кушетку?». Как показалось, он кивнул. Но кушетка оказалась мала… Перенесли в большой зал. Видно было, что он уже озяб в одной нижней солдатской рубашке. Видимо, он лежал в полусознательном состоянии с 19 часов (вчерашнего дня), постепенно теряя сознание…
       Дальше события развивались так.
       Сталина положили на диван и укрыли пледом. Позвонили министру государственной безопасности Игнатьеву. Он оказался не из храбрых и адресовал Старостина к Берии. Позвонили Маленкову и изложили тяжелое состояние Сталина. В ответ он пробормотал что-то невнятное и положил трубку. Через час он все же позвонил: «Берию я не нашел, ищите сами». Еще через час позвонил Берия: «О болезни товарища Сталина никому не звоните и не говорите».
       А врачей все нет и нет. В три часа ночи появились Берия и Маленков, прошли в зал, где лежал Сталин, а он дышал уже с хрипом. Берия приказал не поднимать шум и товарища Сталина не тревожить: он же спит. Пробило уже семь утра, а медпомощи все не было. В 7.30. приехал Хрущев и сообщил, что скоро приедут врачи. Врачи приехали в 9.00. 2 марта. Стали осматривать больного. Руки у них заметно тряслись. Установили: кровоизлияние в мозг. Пытались что-то сделать.
       Сталин больше суток пролежал без медицинской помощи.
       Прошло еще два тяжелых дня. Сталин не приходил в себя. А утром 5-го у него вдруг появилась рвота с кровью. Объяснение желудочно-кишечных кровоизлияний врачи также записали в дневник, который по нескольку раз в день передавали по радио. Смерть ожидалась с часу на час. Наконец, она наступила в 21 час 50 минут 5 марта 1953 года.
       Официальная версия – кровоизлияние в мозг. Но есть и неофициальная. Оттолкнемся от вопроса: почему, по какой причине вдруг открылось у больного с инсультом желудочно-кишечное кровоизлияние? Ведь, как установили врачи, инфаркта, могущего спровоцировать желудочное кровотечение, не было. А при отравлении, например, кровавая рвота может быть? Медицинская практика подтверждает – может.
      А теперь вернемся к ночи с 28 февраля на 1 марта. Кто там, на даче Сталина, гулял? Берия, Маленков, Хрущев, Булганин. Почему Сталину стало плохо после их отъезда? Не приказал ли тот же Берия, который был уже под подозрением у Сталина, в том числе по «менгрельскому делу», подсыпать нечто в минеральную воду, бутылка с которой стояла на столе. И почему вдруг Берия приказал никому ничего не сообщать о состоянии Сталина. Мол, он спит, хотя вождь уже обреченно хрипел. И вот еще что. Дежуривший в ту ночь полковник Хрусталев, вдруг внезапно умирает. Не ему ли Берия приказал подсыпать это нечто, когда «гости» разъезжались, а Сталин вышел их проводить?
      Но при вскрытии ничего такого не было обнаружено. А может было, да… Оказывается, как потом выяснилось при допросе Майрановского по обвинению Берии, при НКВД была создана и успешно работала секретная токсикологическая лаборатория. Начальником ее и был этот Григорий Моисеевич Майрановский, бывший в свое время членом еврейской организации «Бунд», затем, оценив опасность такого членства, переметнулся в РКП(б). (В те 20-е – 30-е годы еврейские организации массово переходили в партию большевиков, свив таким образом мощное сионистское гнездо по всем большим городам России). Так вот, эта лаборатория занималась разработкой и испытанием новейших ядов на людях, приговоренных судом или особым совещанием к расстрелу. На допросе Майрановский показал, что им было использовано для опытов 100 человек, осужденных к смерти. Яд давали через пищу, напитки или через уколы. Более того, сам Берия на допросах 18 – 23 декабря признается: «…Я давал Майрановскому задание о производстве опытов над осужденными к высшей мере наказания…». Некоторые виды ядов при вскрытии не обнаруживались.
       Но, пожалуй, самое неопровержимое доказательство причастности Берии к отравлению Сталина, В.В. Карпов приводит в своей книге «Генералиссимус».
       В.В. Карпов пишет: «Рассказывает об этом Молотов. Я не раз хотел его расспросить о загадочной смерти Сталина, но не решался, уж очень вопрос был «щекотливый». Но после наших бесед в течение нескольких лет… я однажды снова решился затронуть эту тему…
      - Говорят, Сталин умер не своей смертью.
      Молотов ответил не сразу. Подумал.
      - Да, для таких подозрений есть основания.
      - Называют даже конкретного убийцу – Берия.
      Вячеслав Михайлович опять довольно долго молчал.
       - И это весьма вероятно. Может быть, даже не сам, а через своих чекистов или врачей...»
       И далее:
       …Без моего дополнительного вопроса он вдруг, как бы даже не для меня, стал вспоминать:
      « - На трибуне Мавзолея 1 мая 1953 года произошел такой вот разговор. Берия был тогда близок к осуществлению своих замыслов по захвату власти. Он уже сам, да и все мы считали его самым влиятельным в Политбюро. Боялись его. Вся охрана вокруг были его ставленники. Он мог в любой момент нас ликвидировать. Но он понимал, что так поступать нельзя, народ не поверит, что все мы враги. Ему выгоднее превратить нас в своих сторонников. И вот, как бы напоминая, что произошло на Пленуме после 19-го съезда, когда Сталин хотел с нами расправиться, Берия на трибуне Мавзолея, очень значительно сказал мне, но так, чтобы слышали стоявшие рядом Хрущев и Маленков:
      - Я всех вас спас… Я убрал его очень вовремя.
      Молотов, разумеется, понимал и отдавал себе отчет, кому он это рассказывает. Понимал, что рано или поздно эти его слова будут достоянием гласности, общественности. А, значит, он говорил это осознанно, и говорил правду».
       Однако, вернемся к 5 марта. Что там, на Ближней даче, происходило дальше.

       Сталин еще был жив, когда произошел своеобразный захват власти. Три высших функционера – Берия, Маленков и Хрущев там же, на даче, по принципу «куй железо, пока горячо» уединились, чтобы распределить между собой ключевые посты. Зачинщиком был, разумеется, Берия, как самый влиятельный и «грозный» член правительственных кругов. Именно он активно продвигал на высший пьедестал этих своих «друзей» - Хрущева и Маленкова, считая их полностью подвластными и не способными ему противостоять (в чем, как потом оказалось, жестоко ошибся).
       И вот на этой тайной сходке высшие должности были распределены так: Хрущев становится Первым секретарем ЦК КПСС, освобождая должность секретаря Московского городского комитета партии, Маленкову достается пост Председателя Совета министров, а самому Берии – пост Министра внутренних дел, в систему которого вливается Комитет госбезопасности. А это, по своей силовой влиятельности, превышает оба предыдущие поста.
      На следующий день, 5 марта, «триумвират» назначает совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совмина СССР и Президиума Верховного Совета СССР. Сообщение о состоянии здоровья вождя сделал Министр здравоохранения Третьяков. Затем выступил Маленков. Он говорил об ответственности за судьбу страны, которая ложится на его преемников и последователей. Далее он, сославшись на поручение (которого не было) бюро Президиума ЦК партии, предложил провести реорганизацию и необходимые перестановки в структурах верховной власти. Никто не возражал. Хрущев, Маленков и Берия получили намеченные ими же посты. Ворошилов получил пост Председателя Верховного Совета СССР, Молотов – Министра иностранных дел, Булганин – Министра Обороны.
      Через час пятьдесят минут после начала совещания пришло сообщение – Сталин умер.
      
      Итак, должности распределены, надо действовать каждому на своем посту. В то время, в бытность Ленина и Сталина, ключевым постом оставался сначала Председатель Совета народных комиссаров, а потом Председатель Совета министров. Маленков, решив, что он теперь главный, начал склоняться к реформам в народном хозяйстве и особенно в сельхозпроизводстве. А именно: предложил вдвое уменьшить сельхозналог, списать с колхозников все недоимки, накопившиеся за прошлые годы, повысить закупочные цены на сельхозпродукцию, в пять раз увеличить крестьянам приусадебные участки. Но главное, что не понравилось парт- и госчиновникам – вдвое уменьшил им дополнительные вознаграждения и ликвидировал «конверты», не подлежащие финансовому учету. Все это потом Хрущев восстановил.
       Кроме того, именно Маленков выступил против проявлений культа личности (не Сталина конкретно, а ее недопустимости вообще). Он также выступил за коллективное руководство в ЦК и Совмине, которое было предложено Сталиным на 19-м съезде партии. Хрущев этого не допустил.
       Кроме всего, именно с Маленкова началась «вечная и нерушимая» дружба с Китаем, после того, как Китаю была оказана значительная помощь в индустриализации промышленности.
       И еще: Маленков опрометчиво разрешил издавать в нашей стране иностранную прессу. (Помните, как Сталин разнес Молотова за такое согласие?)
       Но недолго правил Маленков на высшем государственном посту. Набирал силу Генеральный секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев. И, набирая эту силу, он чувствовал (или показалось), что друг и соратник, Лаврентий Павлович Берия, будто ненароком сталкивает его на обочину. Что было делать? Известно со сталинских времен: объявить подозреваемого врагом народа, готовившим государственный переворот. В этом его охотно поддержал и Маленков, а главное – маршал Жуков. Опустим подробности «разоблачения» и предъявления обвинения. Главное – именно Жуков во время заседания Президиума ЦК партии (так было задумано) арестовал Берию. А там, как говорится, дело техники: быстренько дело дошло до суда и расстрела 23 декабря 1953 года.
       Избавившись от главного «конкурента», Хрущев стал править свободно и размашисто. Объявил освоение целинных земель в степях Оренбургской области и в Казахстане, чем обрек эти земли на долгое бесплодие, а людей на полуголодное существование. А чего стоило его волюнтаристское насаждение повсеместно, вплоть до крайнего севера, сеять «царицу полей» кукурузу. Авантюризму Хрущева не было предела. Вдруг он спонтанно, так, что даже вздрогнули ученые мужи, объявляет: «Через двадцать лет советский народ будет жить при коммунизме». Значит, коммунизм должен был восторжествовать в 1980 году. Именно при Хрущеве началось не снижение, как при Сталине, а повышение розничных цен на продовольственные и промышленные товары. Правда, при Хрущеве же началось массовое (начатое, кстати, Маленковым) строительство жилья. Он же объявил безоглядную реабилитацию политических заключенных, куда попали и тысячи бандеровцев, воевавших в рядах эсэсовцев, а потом истреблявших мирное население Западной Украины. А современные деятели Украины вознесли Бандеру до героя. Все это и многое другое привело к тому, что политика Хрущева стала терять поддержку в правительстве и в народе.
      Первая попытка «свергнуть» Хрущева была предпринята в 1957 году. Однажды на даче Хрущев отмечал свадьбу старшего сына Сергея. Были приглашены почти все члены правительства и Президиума ЦК. Хрущев много говорил, и то ли в шутку, то ли всерьез, «зацепил» Булганина. Булганину слова Хрущева не понравились, и он ответил резко и грубо. Не дожидаясь окончания банкета, Булганин, Молотов, Маленков и Каганович демонстративно ушли. Хрущев понял, что эта группа перешла в оппозицию. Что делать? И Хрущев решается привлечь на свою сторону маршала Жукова, беспрекословного военного авторитета.
       Вот что рассказывает Г. К. Жуков (по книге В. Карпова «Маршал Жуков». Даю в изложении).
       «В коридоре Президиума встретил Маленкова и Фурцеву. Они были в возбужденном состоянии. Микоян сказал:
       - В Президиум обратилась группа недовольных Хрущевым и потребовала сегодня же рассмотреть вопрос о Хрущеве на Президиуме…
       Заседание состоялось в тот же день. Открыв заседание, Хрущев спросил:
       - О чем будем говорить?
      Слово взял Маленков. Он подробно изложил все претензии к Хрущеву и внес предложение освободить его от обязанностей Первого секретаря ЦК.
       Особенно резко выступил Каганович:
       - Ну, какой это Первый секретарь, в прошлом он троцкист, боролся против Ленина, политически он малограмотный, запутал дело сельского хозяйства, и не знает дела в промышленности, вносит путаницу в его организацию…
       И поддержал предложение Маленкова. К этому присоединился Молотов.
       Против принятия решения об освобождении Хрущева выступили Микоян, Суслов, Фурцева, Шверник и я (то есть Жуков).
       …Я видел выход из создавшегося положения только в решительных действиях. Я заявил:
       - Я категорически настаиваю на срочном созыве Пленума ЦК. Вопрос стоит гораздо шире, чем предлагает группа. Я хочу на Пленуме поставить вопрос о Молотове, Кагановиче, Ворошилове, Маленкове. Я имею на руках материалы о их кровавых злодеяниях вместе со Сталиным в 37 – 38 годах… И, если сегодня группой будет принято решение о смещении Хрущева с должности Первого секретаря, я не подчинюсь этому решению и немедленно обращусь к партии через парторганизации вооруженных сил…
      Это, столь неожиданное и решительное (чувствовался маршал Победы) заявление Жукова возымело действие: было принято решение перенести заседание Президиума на третий день. Настрой группы Молотова – Маленкова был поколеблен, и она проиграла эту политическую игру.
       Но, как пишет Жуков: «Если мне тогда говорили спасибо… то через четыре месяца я очень сожалел об этом своем решительном заявлении, так как мое заявление в защиту Хрущева обернули в сентябре 57-го лично против меня…».
       Но вот, что дальше рассказывает Жуков:
       …В первый и второй день Хрущев был как-то деморализован, держался растерянно… Но видя, что я на его стороне, подошел ко мне и растроганно сказал:
       - Георгий, спасай положение, ты это можешь сделать. Я тебе этого никогда не забуду.
       (Ага, не забыл!)
       - Никита, будь спокоен…
       Хрущев:
       - Делай все, что считаешь нужным в интересах партии…
       На третий день кризиса состоялся Пленум Президиума ЦК.
       (А советскому народу было и невдомек о дрязгах в верхах ЦК и Правительства). Главным докладчиком, точнее – обвинителем группы Молотов – Маленков, снова был Жуков. Выступление было большое, поэтому приведем здесь лишь наиболее интересные фрагменты. (Опять же по книге В. Карпова). Жуков перечисляет факты репрессий с участием фигурантов группы. Например:
       - Из документов, имеющихся в архиве Военной коллегии, трибуналов, в архиве ЦК видно, что с 27 февраля 1937 года по 12 ноября 1938 года НКВД получил от Сталина, Молотова, Кагановича санкцию на осуждение Военной коллегией к расстрелу на 38 679 человек (возгласы возмущения).
       (А то не знали!) И далее:
       … Санкции на осуждение давались сразу на недопустимо большое количество людей. Например, Сталин и Молотов в один день –12 ноября 1938 года – санкционировали к расстрелу 3167 человек.
       И так далее про немыслимые злодеяния группы.
       (Можно подумать, что Хрущев белый и пушистый). Жуков продолжает:
       …- А теперь о Маленкове. Вина Маленкова больше, чем вина Кагановича и Молотова, потому что ему было поручено наблюдение за НКВД… Он был непосредственным организатором…работы по истреблению лучших наших кадров…. Он до последнего времени хранил в своем сейфе документы оперативного наблюдения НКВД… Что это за документы? Это документы с материалами наблюдения за рядом маршалов Советского Союза… в том числе за Буденным, Тимошенко, за Жуковым, за Коневым, за Ворошиловым и другими, с записью подслушанных разговоров в 58-ми томах…
 Слово взял Маленков.
       - … Надо посмотреть эти списки (подслушивания). Они были представлены Игнатьевым в ЦК.
       Хрущев:
       - Нас сейчас интересуют не даты, а факты – это было или не было?
       - Было, документы есть, - признает Маленков. – Моя квартира тоже подслушивалась…
       Хрущев:
       - Товарищ Маленков, ты не подслушивался. Мы жили с тобой в одном доме, ты на четвертом, а я на пятом этаже, а товарищ Тимошенко жил на третьем, и установленная аппаратура была выше над моей квартирой, но подслушивали Тимошенко.
       (Вы что нибудь поняли, уважаемые читатели? Думаю, только одно: все прослушивались).
       Маленков:
      - Нет, через мою квартиру подслушивался Буденный, и моя квартира…
       Хрущев:
       - Но потом оказалось, что тебя не подслушивали.
       Маленков:
      - Ну, не подслушивали, какое это имеет значение… Тем не менее, я считаю себя ответственным. Я полностью согласен с тем, о чем здесь говорил товарищ Жуков….
       Семь дней продолжалось это политическое сражение.
       Пленум вывел из состава Президиума и членов ЦК КПСС Маленкова, Кагановича, Молотова и «примкнувшего» к ним Шепилова. Пленум избрал Президиум из 15 человек. В их число вошел и маршал Жуков. Первым секретарем снова был избран Хрущев.
      
      Помните обещание Хрущева Жукову: «Я тебе никогда этого не забуду». За его, Хрущева, политическое спасение Жуковым. Ну, и не забыл.
       Пленум ЦК КПСС. Октябрь 1957 года. Вопрос: «Об улучшении партийно-политической работы в Советской армии и флоте». А фактически – расправа над маршалом Победы Г. К. Жуковым. Основной доклад делал Суслов. Вот лишь некоторые «обвинения»: «…вскрыты серьезные недостатки и извращения в партийно-политической работе… Эти недостатки… порождены грубым нарушением партийных и ленинских принципов руководства обороны и Советской Армии со стороны товарища Жукова…
      Так в чем же заключаются эти грубые нарушения. А вот, например, в чем: «Огульное «избиение» …политических кадров: «…снять… списать… уволить… содрать лампасы… содрать погоны… Привыкли болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты…» Это он о политических армейских чинах. Грубовато? Да. Но, очевидно, не без основания. Правда и то, что Жуков и во время войны недолюбливал армейских политработников. Он считал, что командир уже сам по себе политический воспитатель подчиненных, и мешать ему лишними «контролерами и указчиками» нежелательно, это часто командира сбивает с толку.
       А вот еще обвинение. Известный художник попросил согласия Жукова нарисовать с него картину. Ну, Жуков согласился. Картина получилась такая: общий фон – горящий Берлин и Бранденбургские ворота. На этом фоне вздыбленный конь топчет знамена побежденных государств, а на коне величественно восседает товарищ Жуков. Картина очень похожа на известную картину-икону «Георгий Победоносец». Жукову картина понравилась, и он распорядился поместить ее в Музей Советской Армии. Членов Политбюро это возмутило.
      А Суслова и других членов Политбюро, не возмущало, что их портреты красуются в учреждениях, школах. И большой вопрос – заслуженно ли?
       И опять «бонапартизм», тенденция к неограниченной власти и даже захвате власти. Кстати, в «бонапартизме» его уже однажды обвиняли, на совещании высших командиров у Сталина. Тогда он, выходя из зала, произнес: «Бонапарт войну проиграл, а я выиграл».
       Короче: «благодарный» Хрущев отблагодарил маршала Победы: по его «инициативе» Жукова вывели из членов Президиума ЦК и даже из членов ЦК. Маршал стал пенсионером и написал бестселлер - мемуары «Воспоминания и размышления».
       А в 1964 году и Никиту Сергеевича его же ближайшие соратники «турнули» со всех постов. Как аукнется, так и откликнется.

       Разные времена бывали в истории России: героические и не очень, спокойные и тревожные. Но это наша история. Конечно, хотелось бы поменьше тревожных. А это ведь зависит и от политического, и военного руководства страны. Что хорошего, если в высших «эшелонах» власти начинаются недостойные склоки и дрязги? А народ всегда надеется на лучшее и, зачастую, связывает это лучшее с деятельностью правительственных органов власти. А как иначе?