Мемуары Арамиса Часть 440

Глава 440. Расшифрованный фрагмент «Мемуаров Арамиса» N1

Услышав столь необоснованные и при этом весьма серьёзные претензии ко мне со стороны Шевретты, я был ошеломлён.
– Дорогая, как можешь ты обвинять меня в двурушничестве? – удивился я. – Неужели по мне не видно, что я люблю лишь тебя одну, всё своё свободное время посвящаю лишь тебе, и если и не удовлетворён чем-то в наших отношениях, то именно тем, что они недостаточно глубоки, а наши встречи случаются недостаточно часто для меня?
– Все вы, мужчины, одинаковы, – лишь отмахнулась от меня Мария. – Ты твердишь мне о своей верности тем чаще, чем больше заглядываешься на других дам.
– Позволь напомнить тебе, моя дорогая, что это именно ты состоишь в браке с другим человеком, тогда как я ни с кем другим не связал себя ни перед людьми, ни перед Господом, – возразил я.
– Ах, вот оно как, оказывается! – вспылила Мария. – Вы только подумайте, люди добрые! Этот человек, который вот уже несколько лет бесцеремонно пользуется моим расположением, получая всевозможные доказательства моей любви и преданности, не только те, которые дают друг другу любовники, но и весьма существенную материальную поддержку, я уже не говорю о том, сколько раз я замолвила за вас словечко в нужных местах! И когда вы в первый раз соблаговолили воспользоваться моей беззащитностью перед вами, вас не смущало, что я была замужем! А теперь, оказывается, я ещё и виновна перед ним в том, что у меня имеется супруг, который, кстати говоря, не получает от меня и десятой доли тех ласк, которые я столь опрометчиво дарила вам, неблагодарный!
– Напомню вам, сударыня, что при первой нашей встрече, я был невинен как младенец, тогда как вы были уже искушённой дамой во всех отношениях, я, конечно, говорю, в основном о светской жизни, но не только, – возразил я, уже слабо контролируя свою речь и совсем не задумываясь о том, что имею дело с дамой, которая с лёгкостью забывает всё сделанное ей добро, и никогда не забывает ни малейшей обиды, ни единого обидного словца или даже всего лишь взгляда или движения бровей. – Вы говорите мне, что при нашем сближении вы уже были замужней, но не упоминаете о том, что вашим мужем был совсем не тот человек, чьей супругой вы состоите теперь. Вы были герцогиня де Люинь, теперь же вы – герцогиня де Шеврёз. И в перерыве между этими двумя вашими состояниями вы не на секунду не подумали о возможности осчастливить нас нашим браком!
– Чтобы стать мадам д’Эрбле? – с презрением спросила Мария. – Или вы лелеяли надежду стать герцогом через брак со мной? С герцогиней из рода де Роганов? Знаете ли вы, насколько де Роганы близки к Королевскому трону? Девиз одного из моих предков был: «Королём быть не могу, Принцем быть не хочу, я – де Роган!»
– Я отнюдь не претендую на то, чтобы возвыситься с вашей помощью, сударыня, – холодно ответил я. – Но мне было неприятно узнать о том, что, будучи вдовой, вы даже на секунду не рассмотрели вопрос о нашем с вами супружестве. Это объяснимо с позиции разума. Но это столь же верно доказывает и то, что в ваших матримониальных планах ваш ум идёт далеко впереди сердца. Это печально.
– Только не говорите, что вы не такой, Анри, – ответила Мария, как мне показалось, более спокойным тоном. – Мне, безусловно, льстит мысль о том, что вы хотели быть моим супругом перед Господом. Верьте мне, Анри, это и моё самое заветное желание. Но я не могу быть вашей супругой перед людьми. Этот мезальянс не пошёл бы на пользу ни мне, ни вам, Анри.
– Вы могли бы хотя бы на один вечер осчастливить меня тем, что поставили бы мне какие угодно условия, – ответил я. – Знаете ли вы, на что способно моё честолюбие, подогреваемое страстной любовью? Для меня нет препятствий. Вы хотели бы выйти замуж за герцога? Что ж, когда-нибудь я стану герцогом, и вы пожалеете о своём чрезмерно поспешном выборе.
– Ах, Анри, это слова, слова, слова, – ответила Мария со вздохом. – Вы и вдруг станете герцогом? Простой мушкетёр?
– Не только мушкетёр, но и аббат, иезуит, – ответил я. – Господин Арман де Ришельё стал ведь не только герцогом, но и первым герцогом в стране, ибо он – первый министр, и герцог-кардинал.
– Не говорите мне об этом человеке, Анри, вы же знаете, что этот разговор мне не приятен, – торопливо оборвала меня Мария.
– Почему бы нам не поговорить о герцоге де Ришельё? – спросил я. – Мне кажется, что тут есть, что обсудить!
– Здесь обсуждать решительно нечего, Анри, – сказала Мария решительно.
– Мы могли бы, например, обсудить то счастливое ваше свойство, что при всём при том, что вы всегда были душой любого заговора, который составлялся против кардинала и был им разоблачён, вас никогда не коснулась мстительная рука Ришельё.
– Что вы такое говорите! – воскликнула Мария. – Я всегда возглавляю список тех, кого кардинал преследует! Его немилости сыплются на меня непрерывным потоком. Я сама удивляюсь, как я ещё жива!
– Вы не только живы, но вы также по-прежнему вхожи к Королеве, вас не лишили имения, вы богаты, знатны, и да, разумеется, живы, чего не скажешь о некоторых других заговорщиках! – ответил я.
– Я не единственная, кому Король сохранил жизнь вопреки настойчивым требованиям наказания для меня со стороны Кардинала, – гордо ответила Мария.
– Если не считать персон королевских кровей, таких как герцог Орлеанский, брат Его Величества, а также Королева, супруга Его Величества, то вы – единственная, кто почти не пострадал при разоблачении всех заговоров от суровой карающей руки кардинала.
– Я должна оправдываться перед вами за то, что я жива? – воскликнула Мария. – Вам недостаточно знать, что Королева всегда заступается за меня перед Королём, а Король по этой причине смягчает приговоры кардинала? Вам хочется знать, почему кардинал уступает Королеве? Разве для этого недостаточно любой из двух причин? Первая – в том, что она – его Королева, а вторая в том, что он, что бы кто ни говорил, остаётся влюблённым в неё мужчиной! По этой причине кардинал всегда хлопочет о том, чтобы Королева была прощена, а Её Величество, дай ей Господь здоровья, всегда заступается за меня, свою единственную подругу!
– А не может ли быть такого, что и сам Ришельё никогда не стремится наказать вас сильнее, чем просто лишь для вида, то есть какой-то кратковременной ссылкой или простым порицанием? – спросил я.
– И какие же могут быть причины его столь непоследовательной снисходительности ко мне? – спросила Мария с гримаской, изображающей презрительную усмешку, тогда как я заметил в её лице признаки чрезвычайного волнения.
– Не берусь ничего утверждать конкретно, – сказал я, – но…
– Вот видишь, Рене? – перебила меня Мария. – Тебе нечего сказать мне конкретно!
– Я хочу лишь сказать, что если мы отвлечёмся от того, что речь идёт о вас, Мария, если бы подобные предположения возникли, скажем, в голове какого-то другого человека в отношении какой-то другой дамы в аналогичных обстоятельствах, то он мог бы предположить две причины такой снисходительности кардинала.
– Что же это за причины? – спросила Мария, которая уже не смогла скрыть своего волнения.
– Самая банальная причина могла бы состоять в том, что эта дама – попросту любовница кардинала, – сказал я и поспешно добавил, – но я ни в коем случае не делаю подобных предположений относительно вас Мария.
– Чепуха! – сказала Мария, слегка покраснев, и даже не заметила, что стала быстрей и сильнее обмахиваться своим веером. – Этого в помине нет, уверяю вас.
Если бы она отреагировала на мои слова более спокойно, я бы даже, возможно, поверил ей. Но её реакция уверила меня в том, что моё предположение, должно быть, имеет под собой самые серьёзные основания.
– Я тоже считаю это чепухой, – солгал я. – Но тогда как вам понравится вторая возможная причина?
– Что же это за вторая загадочная причина? – спросила Мария с неестественным смехом.
– Второй причиной могло бы быть, то, что эта женщина, я говорю не о вас, Мария, а о другой гипотетической женщине, – ответил я. – Итак, причиной могло бы быть то, что эта женщина, хотя и не является любовницей кардинала, но является его информатором. С источниками таких ценных сведений, как сведения о готовящемся заговоре, не поступают излишне сурово!
– Клевета! – воскликнула Мария, выходя из себя. – Анри! Как могли вы сделать такое предположение относительно меня?!
– Я отнюдь не делал такого предположения относительно вас, Мария! – возразил я. – Я лишь рассуждал абстрактно относительно некоей дамы в подобных обстоятельствах, но не о вас!
– Ладно, оставим всё это, – ответила Мария, по-видимому, желая сменить тему. – Всё это чрезвычайно неправдоподобно.
– Именно неправдоподобно, Мария! – согласился я. – Совершенно немыслимо предположить, что подобная дама может быть попросту любовницей кардинала, и столь же неправдоподобно предположить, что она может быть попросту его шпионкой!
– Да, да, и я так же точно считаю, так что оставим это! – подхватила Мария.
– Именно! – согласился я. – Предположить либо первое, либо второе – немыслимо, если только не сделать предположения о том, что …
Я сделал паузу и заглянул в глаза Марии.
– О том, что… что? – спросила Мария.
– Я хотел сказать, что эти две отдельные идеи не могут быть правдоподобными, если не сделать предположение, что они справедливы обе одновременно, – сказал я. – Любовница, безусловно, не будет столь недальновидной, чтобы не раскрыть заговор, так что всякая любовница Ришельё, скорее всего, одновременно была бы и шпионкой кардинала. Также как несомненно и то, что любая шпионка кардинала, столь же молодая и красивая, как вы, Мария, непременно возбудила бы его интерес, и он не преминул бы обеспечить её преданность теми средствами, которыми Господь одарил почти любого мужчину на тот случай, когда ему потребуется более доверительные отношения с приятной для него дамой.
Мария молчала.
– Итак? – наконец спросила она. – Итак, вы обвиняете меня в том, что я – любовница и шпионка кардинала Ришельё?
– Я не стал бы бросать столь серьёзных обвинений, – ответил я. – Но в отношении вас, Мария, я не стал бы делать ещё более дикое предположение, которое мне и высказать-то не хочется!
– Да говорите, что уж там, – сказала Мария усталым голосом. – Что ещё вы про меня понавыдумывали?
– Ни в коем случае! – ответил я. – Именно, что я не могу выдумать о вас такого, не могу предположить о вас ничего подобного, и если бы кто-нибудь сказал о вас что-либо подобное, я вызвал бы его на дуэль и, наверное, пригвоздил бы к дереву, словно жука, как это делают некие птички, используя колючки акации.
– Ну говорите, о каком ещё моём недостатке вы намекаете, – сказала Мария. – Примем вашу точку зрения и согласимся, что этим недостатком я не обладаю. Так о чём вы говорите?
– Я говорю о том, что вы ни в коем случае не можете быть обвинены в недостатке ума, – сказал я. – Могу поклясться на Библии, что считаю вас одной из самых умных дам Парижа, и, скорее всего, всей Франции, а, может быть, даже всей Европы. Вы очень умны, Мария!
– Да ладно! – со смехом ответила Шевретта. – Спустя час нашей ссоры я дождалась, наконец, комплимента от вас!  Пусть не моей красоте, так хотя бы моему уму!
– Говорить о вашей красоте я могу, когда угодно и сколько угодно, ибо это – несомненная истина, – ответил я. – Вы прекрасны, Мария, и это столь же очевидная истина, как то, что вода мокра, огонь горяч, а лёд холоден. Но и в вашем уме у меня нет никаких сомнений!
– И что же из этого следует? – спросила Мария.
– А следует из этого то, что дама, с вашим положением, с вашей красотой и с вашим умом не могла бы не стать той, о которой я чисто гипотетически предположил, что у неё имеется две причины избегать гнева всесильного кардинала. Стоять так близко к трону, быть такой прекрасной, молодой, соблазнительной, и не попытаться соблазнить человека, который управляет страной и весьма недурён собой? Это было бы неумно! Я не могу предположить, что вы не попытались испробовать свои женские чары на Ришельё! А коли вы их попытались испробовать, то он не мог этого не заметить!
– Что ж, не буду отрицать, пару раз я попробовала повлиять на кардинала с помощью наших женских приёмов, которые вы, мужчины, называете кокетством, не предполагая даже, что в этом арсенале имеется тысяча различных видов оружия против вас. Но наше оружие против вас – это то, что позволяет нам не уступать и не сдаваться вам!
– Безусловно, сударыня, но в этом смертельно опасном для мужчин арсенале есть ещё и самое мощное оружие, против которого не может устоять ни один мужчина! – сказал я.
– Вот как? – удивилась Шевретта. – Что же это за оружие? Что же за такой могущественный женский приём, о котором я не догадываюсь, и который вы называете самым мощным?
– Капитуляция, – ответил я. – Этот приём состоит в том, чтобы сдаться мужчине. После того, как женщина капитулировала перед мужчиной, она приобретает над ним полную власть!
– Итак, Анри, вы считаете, что я … – проговорила Мария задумчиво, но я перебил её.
– Не будем развивать эту тему, – сказал я поспешно. – Я всего лишь теоретизировал и, кажется, слишком далеко зашёл в своих теориях. Они оторвались от жизни.
– Да, сильно оторвались! – сказала Мария, не сумевшая скрыть своего облегчения от того, чем закончился разговор.
– Да, конечно, всё это глупости, – согласился я. – Ничего подобного нет и в помине. Кардинал – ваш враг, он прощает вас исключительно по требованию Короля, который в свою очередь уступает требованиям Королевы. Которая не может замолвить перед Королём словечко за себя, но с непреклонной решимостью заступается за свою подругу. Кто бы знал, что наша Королева столь принципиальна! Какое самопожертвование! Немыслимо! И это, конечно же так! И это всё объясняет.
– Разумеется, Анри, всё так, я рада, что всё разъяснилось, а теперь тебе пора уходить, да и мне следует поторопиться во дворец, – солгала Мария.
Я твёрдо знал, что в этот вечер Мария никуда не торопится. Она собиралась провести со мной не только вечер, но и всю ночь, так что неожиданная поспешность, которую не могли спровоцировать никакие внешние события, ибо во время нашего разговора ей никто не приносил никаких писем или записок, это было ложью, доказывающей мою правоту.
– Я счастлив, что мы не поссорились, Мария, и потому перед расставанием только одна небольшая просьба! – сказал я.
– Конечно, дорогой, можешь поцеловать меня перед расставанием, и не в одну щёку, а в обе, и в губы тоже! – ответила Мария, подставляя своё лицо под мои поцелуи.
Я, разумеется, сотворил ожидаемое от меня и постарался продемонстрировать чуть больше нежности, чем обычно, для чего продлил мои поцелуи на несколько минут дольше. Также я счёл нелишним поцеловать Марию в декольте, против чего она отнюдь не возражала.
– Благодарю, Мария, и за это тоже, – сказал я. – В просьба моя такова. Сведи меня завтра же с кардиналом Ришельё. Наедине. Вечером. В шесть часов.
Я не дал Марии время для того, чтобы осознать мои слова и возразить на них. Я закрыл ей губы поцелуем. Она сначала пыталась оторваться от меня, но я нежно но крепко прижал её к себе. Когда же она, кажется, вся отдалась нежности и уже не спешила дать мне свой отрицательный ответ, я оторвался от её губ и крикнув последнее Au revoir, поспешно покинул её покои.