Пепельница

Она стояла на краю стола — тяжёлая, стеклянная, с мутным блеском в трещинах. Когда-то прозрачная, теперь запорошенная пеплом лет, прожитых не до конца.

В неё стряхивали всё: обрывки разговоров, молчание после ссоры, сигареты от одиночества, сигареты «за компанию», сигареты «просто потому что». И каждый раз, когда кончался дым, пепел ложился в неё — как воспоминание, которое никто не хотел хранить, но всё равно оставлял.

Пепельница не сопротивлялась.
Она принимала всё.
И с годами становилась тяжелее.

— Удивительно, — сказала как-то она, — как легко человек сбрасывает с себя то, что не может вынести. Пепел боли, пепел страха, пепел вины. Просто стряхивает — и всё.
Но ты ведь знаешь: пепел не исчезает. Он просто меняет адрес. Он — теперь во мне.

Я тогда молчал. Курил. Не потому что хотел — просто рукам надо было что-то делать, пока душа глотала воздух.

Пепельница стояла и смотрела. У неё не было глаз, но я чувствовал — она видит.
Видит, как я снова скребу воспоминания ногтем, снова подношу ко рту не сигарету, а отголосок её, и стряхиваю не пепел, а то, что не смог сказать.

А потом она сказала:

— Когда я наполнюсь — ты останешься с тем, что больше некуда девать. Будешь курить на ладонь. На воздух. На сердце. Потому что всё — переполнено.

И вот сейчас она полна.
Я сижу перед ней, за этим столом, как перед собственной жизнью.
Невыносимо тяжёлой.
Треснувшей.
И полной до краёв.

И понимаю: всё, что мы не выкурили словами, не выдохнули в прощениях, не вынесли в разговорах —
мы стряхнули.
Внутрь.
В неё.

А теперь она молчит.

И я тоже.