Исповедь пленника вечной жизни

Исповедь пленника вечной жизни, или Приговоренный к бессмертию…

Я видел закаты, которые давно погасли, и рассветы, что уже не вспомнят моих глаз. Я шёл по земле, когда ещё не было имён у гор и рек, и буду идти, когда последнее имя канет в бездну забвения. Пять тысяч лет - не жизнь, а проклятие. 

Мои первые воспоминания - это шёпот трав, ещё не затоптанных сапогами легионеров, и крики орлов, не знавших, что их царство падёт. Я любил, и мои возлюбленные превращались в прах, пока я целовал их ещё тёплые руки. Я дружил с людьми, чьи могилы теперь не отыскать даже в преданиях. Их голоса звучат во мне, как ветер в пустых склепах, но ответить им я не могу - ибо мой голос принадлежит вечности, а их - лишь мгновению. 

Я видел, как рушатся империи. Рим, пожиравший сам себя в вакханалии гордыни; Византия, угасавшая в тени своих же мозаик; королевства, восстававшие из крови и исчезавшие, как дым. Я стоял среди руин и думал: «Всё это уже было». И будет снова. И снова. 

Люди рождаются, страдают, умирают - и верят, что их страдания уникальны. Но я знаю: они лишь повторяют друг друга, как волны, бьющиеся о скалы. Их горе - моё горе, их радость - моя радость, но мне не дано разделить с ними ни то, ни другое. Я - вечный зритель на пиру чужих судеб. 

Однажды, в 18 веке, я встретил старика, который, умирая, сказал мне: «Благословенна смерть, ибо она даёт смысл жизни». Я рассмеялся - и это был смех, от которого кровь стынет в жилах. Что знает он, этот жалкий смертный, о смысле? Он прожил миг - и ушёл, не успев понять, что жизнь и без того бессмысленна. Но я… я обречён знать. 

Я видел, как меняется мир, но люди остаются теми же. Они так же лгут, убивают, молятся, любят. Их технологии - новые, но страхи - древние, как само время. И я среди них - призрак, тень, вечное напоминание о том, что ничто не вечно. Кроме меня. 

В 1576 году я жил в Венеции, где дворцы отражаются в дрожащей глади воды. Её звали Катерина. Она смеялась, и в этом смехе звенели хрустальные брызги каналов. Мы любили друг друга в тени старых палаццо, где время, казалось, замедляло свой бег, словно жалея нас. Но однажды она прикоснулась к моему лицу и прошептала: "Ты всё тот же..." В её глазах не было ужаса - лишь бездонная грусть, словно она уже видела нашу развязку. Чёрные гондолы смерти приплыли вместе с туманом – чума вошла в город, как вор, крадущий последние вздохи. Её не стало в одно из тех утра, когда колокола Сан-Марко звонили не к мессе, а к новой могиле. «Чахотка», – шептали врачи в масках с клювами, но мы-то знали: это чума прошлась по каналам, собирая свою кровавую дань. Я стоял у её могилы на Сан-Микеле, где земля дрожала от бесконечных погребений, зная, что даже эти мраморные острова когда-нибудь падут в объятия лагуны. Имена людей сотрут волны, их могилы поглотит море – и от любви, пережившей чуму, не останется даже камня, чтобы оплакать её.

Я жил в Париже во времена правления Людовика 14 «Короля-Солнце», где воздух пропитан запахом роз, но уже чувствовалось легкое и незаметное дуновение ветра будущей  революции. Мари-Луиз. Её походка была музыкой, а улыбка - обещанием счастья, которое я не мог ей дать. Мы кружились на балах, где свечи горели ярче, чем звезды, а шепот сплетен был слаще вина. Но однажды утром я увидел морщинку у её глаза. Тонкую, едва заметную. В тот же день я исчез. Позже я узнал, что она искала меня до последнего вздоха. Её имя теперь - лишь строчка в пыльных церковных книгах.

Сотни лет назад я жил на Востоке - в Земле  знойных пустынь и прохладных гаремов. Лейла. Её голос был мягче шёлка и острее сабли. Она пела, и даже жестокий эмир плакал. "Ты не человек, - говорила она, - ты - сон, который не должен длиться так долго". Когда её отравили, я не стал мстить. Я лишь сидел у её изголовья, слушая, как её дыхание медленно растворяется в звенящей тишине ночи.

Я жил в средневековой Японии - империи, где сакура цветет всего несколько дней. Она не назвала мне своего имени. Мы встречались под цветущем древом, и лепестки падали нам на плечи, как слезы небес. "Ты - призрак, - шептала она, - и однажды исчезнешь, как туман". Она оказалась права. Но исчезла - она.

Я держал в руках меч, когда Рим ещё не пал. Я командовал легионами, которые через месяц становились грудой костей. Я сидел на тронах, которые через век превращались в прах.

В Византии я был наместником, когда варвары ворвались в город. Я стоял на стене и смотрел, как горят библиотеки. Пламя пожирало слова, которые больше никто не прочтёт.

В Георгианском Лондоне я носил титул лорда и подписывал смертные приговоры, зная, что все эти люди - лишь тени в вечном карнавале смерти. 

В России я был офицером при Павле I. Когда его задушили, я не вмешался. Я уже видел, как убивают императоров. 

Каждые тридцать лет я должен исчезать. Я оставляю дома, имена, состояния. Я хоронил себя в чужих могилах, чтобы другие не догадались.

Однажды, в 19 веке, я встретил своего сына - старика, умирающего в нищете. Он не узнал меня. 

Я не хочу больше любить. Но я люблю. Я не хочу помнить. Но я помню всё. Я хочу умереть. Но не могу.

Я пишу эти строки - чтобы хоть кто-то узнал. Чтобы хоть кто-то заплакал над моей судьбой.

Я - вечный пленник времени. Я - вечный свидетель конца, который никогда не наступит для меня.

И это - моя исповедь.