ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Эпизод 31
АТТРАШАН ЭНТЕРТЕЙМЕНТ ПАРК
«Ровно три дня до фестиваля Второго Нулевого Дня!»
11.15.1489
У Нут определённо был план. Пусть и без точных границ, но он был, и какой-то был план лучше, чем его полное отсутствие.
Перед отлётом она тщательно изучила разнообразные карты и планы местности Аттрашан Парка. С высоты птичьего полёта, например, этот небольшой городок походил на обыкновенный туристический город на берегу океана, который делился на два крупных района: жилая зона и всё прочее, что связано с развлекательными центрами.
Аттрашан Парк тянулся вереницей зданий вдоль берега океана. На береговую зону приходилось по меньшей мере три открытых пляжа со всем тем, чему полагается быть на пляже – с зонтиками, палатками с мороженным и лёгкими алкогольными напитками, с лежаками и спасательными вышками, - а чуть дальше, почти на самой границе, находился закрытый пляж. По городу простирались широкие шоссе и длинные пешеходные дорожки, сворачивающие к набережной, а в центре была широкая площадь; на закате небо окрашивалось в малиново-фиолетовые цвета, и на восходе солнце встречало приезжих мягким оранжевым светом из-за спокойного полотна бледно-бирюзовой глади.
По ночам Парк украшали яркие вывески высоток фешенебельных отелей. Поодаль, у площади, вращалось поражающих размеров колесо обозрения, мигающее и звенящее бодрой музыкой. По центру города стройным рядом протягивалась вереница пёстрых ночных клубов и борделей, но последние, как правило, открывались самыми последними и в основном работали удалённо, поэтому пикантных табличек было не видать. С наводнением Интерпола несколько поспешно закрылись.
Это было место восхитительной красоты. Аттрашан Парк и его раскидистые пальмы сияли перед глазами столь же ярко, как на билетах и рекламных табло, и у всякого приезжающего неизменно создавалось впечатление окупившихся трат. Даже бриз здесь успокаивался, стоило только захотеть.
Директор Холл-линка, помощницей которого умело прикидывалась Нут, жил в следующем номере от её нескромных апартаментов. Отель «Алегрэ» был зданием высотой в пятьдесят этажей; по меркам Метанолии – очень даже скромная башенка. Нут с начальником и другими несколькими сотрудниками компании жила на сороковом, и открытый балкон её с элегантным журнальным столиком окнами выходил на океан, на второй пляж. Поскольку «Алегрэ» стоял на второй линии, они оказались избавлены от удовольствия слушать шум прибоя по вечерам, когда заходило солнце.
Устройство внутренней телефонной коммуникации Нут поставила в гардероб и прикрыла бутафорной одеждой на вешалках. При желании от этой маленькой станции можно было отсоединить наушник и слушать, о чём говорят пользователи сети. Эта возможность выпадала редко – в основном с директором они посещали такие места, которые требовали тщательного досмотра, и к наушнику возникли бы вопросы.
Нут примерно представляла, в какое время халлиды под прикрытием могли переговариваться о своих планах. Обычно свободное время выпадало на полуденный перерыв – тогда Нут быстро возвращалась в номер, садилась и слушала, - иногда они выкраивали время рано утром – и Нут вставала до рассвета, - и ни разу не случалось, чтобы у халлидов нашлось окошко с приближением сумерек и до полуночи. Сделав определённые выводы, в каких рядах скрывались коллеги по цеху, Нут принялась прогуливаться в отведённые на безделье часы и смотреть за бродящими по улице людьми.
На третий день поисков никого подозрительного она не обнаружила. Вполне вероятно, что халлиды сидели в каком-нибудь укрытии, а, быть может, вовсе не гуляли от скуки, однако даже так вариантов оставалось бесконечно много. Строго говоря, халлидом тут мог быть кто угодно. С той же периодичностью Нут встречала офицеров Интерпола – их было примерно столько же, сколько людей, внешне похожих на тетткетианцев.
По внутренней сети за прошедшее время ей удалось подслушать несколько непримечательных фраз: «Зелёный дом», «пляж», «сукины дети устроили облаву в баре, где я отсиживался, чтоб они…» и, наконец «в день фестиваля…». На последней фразе устройство сдулось, пришлось настраивать его снова, что заняло час свободного времени.
Поначалу Нут искала тот Зелёный дом. Таких домов в Парке было по меньшей мере пятнадцать штук, причём каждый из них стоило бы счесть местом, достойным взрывчатки. Зелёные дома находились в разных кварталах, на разных улицах и выполняли разные функции; объединял их только цвет фасада. Обойдя последний, Нут решила, что цвет мог быть метафорой, а потому принялась искать следующие подсказки в разговорах по сети.
Порой халлиды болтали ни о чём – отводили подозрения. Все голоса в сети были мужскими, где-то восемь разных, из них два были с южным акцентом, пять – с западным, скорее всего, с самой границы Северного Тетткета, а один говорил чисто. К последнему Нут прислушивалась чаще всего. Он не трепался о чепухе, только чётко и по делу, так что волей-неволей у неё закрались подозрения, что именно этот человек, во-первых, был человеком Сехема, а во-вторых – наверняка он и занимался взрывным устройством. Но описаний места взрыва голос не давал.
После Нут стала раздумывать над ассоциациями со словом «зелёный». На ум сразу приходил окружающий Парк широколиственный лес, следом вспоминались исследовательские базы в углублении на западе, подальше от побережья; ещё ненароком Нут думала об организациях здравоохранения, о медицинских пунктах и больницах в городе, об активистах – борцах за экологию, - о благотворительных фондах и пунктах приёма макулатуры. Составив полный список ассоциаций, она вычеркнула те, которых в Парке не было. Остались следующие пункты: здание зелёных активистов, исследовательская база, больница, пункт приёма пластиковых отходов (макулатуру в итоговом варианте пришлось заменить на нечто более приближённое к реальности).
Все, кроме пункта, Нут обошла за минувшую неделю. Внешне здания не выглядели разумным местом для теракта – в этом не было бы никакого смысла. Против больницы и зелёных активистов халлиды вряд ли что-то имели, а если и имели, то отомстить им могли в своей стране, исследовательская база стояла под пятью замками и даже самый опытный из них туда ни за что бы не пробрался. Пункт приёма Нут не застала. Он стоял где-то в черте города, и туда обязательно стоило идти пешком, предварительно позаботившись о пластиковых отходах. А их нужно собрать.
На исходе недели время до фестиваля поджимало. Со всех плазм вещали об обратном отсчёте, и Нут почти перестала спать. Стоило ей закрыть глаза, под веками нарисовывался Саид, потом появлялся капитан Валентайн со своей улыбочкой – с ним она успела встретиться в Парке сразу после приезда, - а следом Саида, прикованного к столу, били розгами. Нут не в первый раз наблюдала насилие и жестокость, даже не во второй и не в третий; всякий раз она вставала с просторной мягкой кровати и обнаруживала на щеках слёзы.
Кошмары становились всё более невыносимыми. Свободное время укорачивалось до пяти часов при свете дня. Фестиваль неумолимо приближался, а бомба так и оставалась где-то в городе, готовая к взрыву.
Эпизод 32
HE VENIDO AL DESIERTO PA’ REI;RME DE TU AMOR
«Остаётся всего два дня до начала фестиваля! Именно сегодня, двенадцатого числа пятнадцатой декады, на Манораджан прибыли все видные гости: и представители Общества Избранных, и члены совета директоров Совета безопасности, и генеральные директора космических корпораций и компаний… В предпраздничной суете оживает Аттрашан Парк – заслуженный туристический центр во всей обозримой вселенной… Слово передаётся группе наших репортёров, прибывших на Манораджан прошедшей ночью по местному времени…»
Сатия Интерспейс ТВ
12.15.1489
Со смерти Патрисии, по соображениям фамильного совета, прошло приличное количество времени, чтобы перестать о ней вспоминать. После её поспешных похорон Афина не стала выжидать поминальную неделю и настояла на скорейшем принятии решения о наследовании поста; ей удалось сыграть на растерянности Панкрата Канариса – он не стал высказывать все свои «за» и «против». К той поре в Афилантесе собрались и другие видные фамилии, поэтому на совете нашлось, кому встать на сторону Мэнсов и принять решение по справедливости, как считала Афина, гордо восседая во главе стола.
Документы оформили с поражающей быстротой. Не успев и глазом моргнуть, Афина уже вошла в кабинет Нестора, велела навести порядок, отсортировать макулатуру, как следует вымыть внушительные панорамные окна (поскольку вид из здания открывался на весь Афилантес), привести сюда новый стул, починить ящик, смазать петли… Мелких поручений образовался целый список. После Афина разобралась с как бы выздоровевшим Канарисом, но это была маленькая месть, не стоящая упоминания.
Возня на новом посту кончилась добровольным увольнением из специального комитета. Наблюдая, как на экране вырисовывается подпись председателя комитета, она ощущала небывалое облегчение, словно с плеч градом скатилась груда камней. Афина навсегда вернулась в Афилантес и на церемонии поклялась отныне никогда его не покидать.
Даже солнце в тот день приветливо улыбалось с небес.
А потом настал черёд забот о фестивале. Это была долгая и громкая перепалка; поехать хотели все, но лимит гласил, гласил строго – два человека. На первое место Афина поставила себя, и даже за него пришлось поспорить. Для пущей убедительности некоторые притащили с собой детей, давили на жалость, причитая, как тяжело живётся им, простым бизнесменам, в Генетейре, как им надоели эти однообразные пейзажи и как хотелось бы разок посмотреть на космические просторы. Больше всего об этих самых просторах рассуждал Патаки, пока его старший сын, чьё имя Афина никогда не знала, стыдливо смотрел в пол.
- Вам, мистер Патаки, я посоветую поучиться скромности у Сигаласов, - ответила она на длинную тираду.
Андино и Фило синхронно ахнули – для них фамилия Сигалас стала сродни проклятью. До некоторых пор они даже не замечали самого Сигаласа через несколько стульев от них.
Следом пылкий спор продолжился. Кто-то предложил отдать второй билет Саймону Дивайн, в компенсацию по утрате жены; ему ловко парировали:
- Ах, дорогой, знали бы вы, что мистеру Дивайн сейчас не до того! Слышали? Сейчас он уже развлекается с новой молоденькой красоткой на Гантрия Прайм.
Тут господа сделали перерыв на обязательное обсуждение и порицание мужской гордости Дивайна, послышались разочарованные вздохи, охи и ахи, а Фило осмелилась признаться, что его кандидатура на пост главы была ужасно глупым предложением, и что она сожалеет о сказанных словах, и что мисс Мэнс справляется гораздо лучше, чем справлялся бы кто-либо другой на её месте… Андино прервала сестру – ей тоже страх как хотелось поехать на фестиваль.
Панкрат подал голос под конец, когда силы большинства угасли. Он снова завёл старую песню о порядках Общины, о месте мужчины и женщины в социальной иерархии, о значимости брака и о необходимой демонстрации благочестия в приличном обществе за границей. Его лекция вела к весьма конкретному предложению; вопреки предрассудкам, он заявил, что вместе с мисс Мэнс следует отправить его племянника Лина Канариса из побочной ветви фамилии.
- Таким образом мы, порядочные люди, которые неизменно чтут традиционные ценности, не упадём лицом в грязь и не станем изменять заложенным издавна устоям; ведь не может незамужняя женщина возглавлять Общину, при ней обязательно должен быть мудрый муж…
Исходя из чего Лину следовало сделать вид, будто бы он – верный супруг мисс Мэнс, иначе появление Афины в одиночестве на фестивале вызовет недоумение избранной публики.
По большей части умозаключения Панкрата были верны, и все с ним охотно согласились; Афина, задумавшись, решила, что жертва будет невелика, ко всему прочему решение, принятое единогласно, закроет этот вопрос раз и навсегда. Община всегда чтила институт семьи превыше всего, а семья и брак в фортунизме считались высшей ипостасью человеческого счастья – не стоило так резво изменять обычаям. Репутация на родине и в Обществе была и оставалась ценным ресурсом.
Однако Лина пришлось уговаривать. Он работал менеджером по продажам в ДельтаТекКомпани и строил успешную карьеру, а фестиваль как раз выпадал на самые, по его словам, продуктивные дни, так что ни при каких условиях отлучиться он не мог. Целую неделю Панкрат названивал племяннику и просил его взять билет. К выходным Лин сдался. Разумеется, выставив дяде разменную монету за его внеплановый отпуск – Панкрат должен был оставить свой дом в наследство ему, а не Ханне.
Тут Панкрат поколебался. Но Афина пригрозила отдать второй билет какой-нибудь девушке с улицы – этого он вынести не смог и быстро согласился.
Девятого числа по системному времени они сели в спейслайнер и улетели с космопорта Нун в объятия бескрайних космических просторов, а уже двенадцатого заселились в пятидесятиэтажный отель «Алегрэ» на второй линии от берега.
Вопреки ожиданиям Панкрата, Афина взяла для Лина отдельный номер через два от своего, предоставив ему свободу действий. Вид с сорок пятого этажа открывался на раскинувшийся океан и тонкую полоску песка, который блестел белым на рассвете. На апартаменты не приходилось жаловаться: здесь было, в сущности, всё, чего могла пожелать душа туриста. И мини-бар, и плазма, и роскошная двухместная кровать, и ванна с джакузи и прочие прелести номера, за который обычно платят немалые суммы в местные сутки. Даже приём пищи в любое время здесь можно было заказать в постель, а горничные, подстраиваясь под режим постояльца, наведывались во время его отсутствия, оставляя за собой чистые полы.
Номер состоял из двух комнат. Одна – с балконом и длинным диваном, как гостиная, немногим больше второй. За стенкой находилась спальня. В отличие от гостиной, там на окнах были чёрные ставни снаружи и плотные шторы внутри, поскольку выходили они на восток. На балконе располагался маленький столик и пара кресел. Афина заметила, что интерьер пародировал цветовую гамму ушедшей земной эпохи – всё вокруг пестрело розово-фиолетовым, однако ровно настолько, чтобы не мешалось глазу своим буйством красок.
В номере разрешалось и пить, и курить, и заказывать проституток, о чём гласила яркая табличка на обратной стороне двери. Постояльцу прилагался список номеров телефона любопытных заведений Аттрашан Парка и телефон.
На фестиваль у Афины не было грандиозных планов; она собиралась посетить банкет Большой Четвёрки через три дня, а до тех пор думала о выставках, в особенности о тех, которые организовали в Собрании искусства. Первая открывалась этим вечером. В перерыве после заселения на пару с Лином она отправилась в ближайший ресторан, презентующий себя как заведение кухни Империума.
Они уселись на террасе. Стояла тихая безветренная погода, немного жаркая, но достаточно терпимая; с террасы открывался вид на покатый склон, усаженный невысокими гостевыми домиками, а за ними плескался океан. Вдоль ресторанного ограждения росли раскидистые кокосовые пальмы. Несмотря на внушительное количество нагрянувших туристов, в этом месте было довольно тихо и уютно.
Лин не спешил заводить разговор. Он смотрел в электронное меню, чесал бровь и что-то мычал, рассуждая над выбором блюда. Афина посмотрела по сторонам. И всё же была в этом месте подозрительная деталь… Она не попадалась на глаза, но Афина ясно чувствовала, что она тут где-то есть.
Вместо бездушного табло к ним подоспела официантка натуральной генетерийской внешности. На бейджике значилось «Аглая». Диктуя длинный заказ со сносками и личными пожеланиями, Лин на неё засмотрелся и ещё долго не мог оторвать взгляда.
- А вы, я извиняюсь, из Генетейры? – спросил он.
Официантка коротко улыбнулась.
- Нет, из Туллии, - сказала она.
Туллию в Общине по праву считали исторической территорией Генетейры, и об этом даже существовало определённое устойчивое убеждение, однако Аглая, судя по всему, относилась к противникам этого мнения, либо вовсе давно уже не жила на родине. Лин в ответ кивнул – его эти подробности не интересовали.
В ожидании заказа они продолжили хранить тишину. Её прервал подоспевший из ниоткуда мужчина в возрасте, ещё молодой для того, чтобы зваться стариком, но уже чересчур морщинистый и местами седоватый, чтобы говорить о нём как о человеке в расцвете сил. Афина узнала в мужчине журналиста-критика Эндрю Аллена, о котором нелестно отзывались её коллеги из информационного комитета. Унылое лицо Лина вмиг озарилось улыбкой.
- Мистер Канарис, вот так встреча! – воскликнул Аллен, подсаживаясь к ним. – Разрешите?
- Да, да, прошу, - закивал Лин. – Это моя… жена, - выдавил он, - Афина Мэнс. Афина, это журналист Эндрю Аллен.
Они пожали руки.
- Так вы здесь как представители Общины? А я всё же знал, что вас выберут в начальники, мой друг. Брак – хороший способ усесться в место потеплее.
Афина сжала губы.
- Нет, мистер Аллен, это я – глава Общины, - сказала она. – Лин меня сопровождает на фестивале.
- А-а, вот оно что, - он натянуто улыбнулся. – Приношу свои извинения.
- Мы здесь ради банкета Четвёрки, - подхватил Лин. – На самом деле, ничего интересного, ещё одно закрытое мероприятие для больших лиц. А остальное время полноправно наше.
- Ах, банкет… это всегда хорошо, - сказал Аллен. – Стало быть, на банкете будут и индивидуальные гости?
Лин неопределённо промычал.
В это время подоспела официантка, и он снова расцвёл, даже бегло спросил её номер. Аглая лукаво ответила, что стажируется на время фестиваля. Лин назвал ей отель. Всё это делалось тихо и между делом, чтобы журналист ничего не заподозрил.
- Думаю, леди Каодай там будет. Я ещё не видела список приглашённых, - Афина взялась за столовые приборы. Аллен тоже сделал заказ, и Аглая убежала на тонких каблучках.
- А ваш друг из «Археодисковерс»? Не знаете?
- Мистер Трейдттор?
- Да-да, Нил Трейдттор. Помнится, лет так семь-восемь назад мы с ним встретились на Гантрии, в этой кромешной дыре. Славные были времена, - мечтательно отозвался он.
Афина задумчиво покачала головой.
- Не думаю. Я давно ничего о нём не слышала и вовсе его не видела. Последний раз мы встречались на похоронах моего отца.
Лин достал барчесскую сигару из внутреннего кармана пиджака и стал её раскуривать. У них с Панкратом была обоюдная страсть ко всему, что касалось табака; превыше всего они ценили именно эти заграничные сигары.
- Ах, приношу соболезнования вашей утрате. Это прискорбно. На днях я слышал, что и ваша сестра, Патрисия Дивайн, скончалась, - сказал Аллен с деланно грустным лицом.
- Спасибо. Патрисия была моей сводной сестрой, на самом деле. Работа в модельном агентстве её довела, - она опустила глаза в тарелку.
- Я, знаете ли, всегда считал, что в наше время модели – это уже пережиток прошлого. В эпоху космических путешествий стыдно продолжать заниматься первобытным ремеслом, - хмыкнул Лин. – Демонстрация одежды… да, не спорю, очень красиво. Порой даже восхищает. Но на то существуют голограммы и прочие средства визуализации.
- Совершенно с вами согласен. Должно быть, система Элая всё ещё пребывает в застое. Их не отпускают тиски прошлого.
На террасе заиграла нежная музыка с классическим ритмом вальса. Афина не обладала достаточными знаниями, чтобы распознать композицию; запели на испанском – на одном из старых земных языков. На небольшом выступе, имитирующем сцену, высветилась голограмма инструментов и длинной светловолосой женщины.
Парочка кавалеров пригласили дам на танец. Просторная терраса позволяла разойтись на широкую ногу.
- В наше время участие человека в каком-нибудь процессе только добавляет нулей в сумму услуги, - сказал Аллен. – Подумайте, друг мой, ведь мы были созданы только лишь для того, чтобы созерцать красоту нашей вселенной.
При этих словах он обвёл свободной рукой открывающийся вид на пальмы и домики. Другой он потряхивал бокалом белого вина.
- Ну, строго говоря… - протянул Лин, - в жизненной суматохе есть что-то своё. Мне кажется, вы прекрасно должны знать, как плохо становится человеку, если всё вокруг идёт так, как ему хочется. Иначе вы бы не были критиком.
Аллен хохотнул.
- Что правда, то правда.
Вновь подошла Аглая и принесла заказ журналиста. Расправляясь с широкими тарелками, она смотрела на Лина, а он глядел на неё, и, уходя, официантка ему подмигнула. Афина повертела поддельное кольцо на пальце.
- И всё же я убеждён, что профессии вроде официантов и кассиров давно пора повсеместно упразднить. Туда же уборщиков. Не спорю, полезные люди, крайне полезные, в основном для тех, кому нравится накручивать цены. Но, безусловно, один такой сотрудник обходится работодателю дороже, чем робот, выполняющий те же функции, плюс это добавляет престижа заведению. Людям свойственно доверять людскому труду, - сказал Аллен. – Скажите, мистер Канарис, как идут дела в ДельтаТекКомпани?
- Если я вам сейчас нажалуюсь на своё начальство, прошу вас, не пишите об этом статью, - усмехнулся Лин.
- Ни в коем случае. Интервью я взять успею у всех! Три дня работы впереди.
Далее последовал длинный рассказ о плюсах и минусах работы менеджером по продажам в ДельтаТекКомпани. Лин начал со своей зарплаты, озвучив сумму несколько раз и похваставшись, что его процент приносит Общине якобы одну десятую всего месячного дохода, а закончил рассуждением о коллеге по фамилии Исакова, чей отец занимает должность в совете директоров Совбеза. Суть его жалобы была проста – Исакова, дочь большого человека, как-то раз предпочла развлекаться на выходных с другим видным сотрудником вместо него, и Лин до сих пор не мог её простить.
Лицо Аллена стало настороженным. Он продолжал улыбаться, кивал, но брови его так и ползли к переносице, что Афина сочла нехорошим знаком. Она медленно проглотила застрявший кусок. Надо было вставить словцо.
- Это было очень давно. Лин успел рассказать историю с Исаковой даже своим двоюродным тётям.
Лин, опомнившись, закивал.
- Да, да, несомненно. Но, вы знаете, мистер Аллен, с тех пор я смотреть не могу на богатых дочерей своих отцов. Хотя Исакова – приятная женщина, всё таки у богатеев такого порядка есть это нечто внутри, разнящееся с нашим с вами, - завершил он.
Аллен посмотрел на Афину. У него был какой-то зудящий вопрос, и он очень хотел его задать – взгляд выдавал его с потрохами. Как легко общаться с кем-то, кто не Трейдттор, подумала она. У нормальных людей все мысли написаны на лице.
Тут ей вспомнился резонный вопрос про Трейдттора. Афина действительно ожидала его приезда и даже ненароком планировала встречу с ним перед банкетом, но что-то приятеля было не видать. Быть может, его срочно вызвали в головной офис. Под шумок конторы вроде «Археодисковерс» любили проводить не совсем регламентированные экспедиции.
Наконец, Аллен заговорил:
- А что вы, миссис Мэнс, думаете о своих видных коллегах? У вашего супруга помпезная история похождений… - он хохотнул, и Лин вежливо опустил смешок.
Афина несколько растерялась.
- Не то чтобы я кого-то близко знала… Понимаете, в специальном комитете не приходилось сидеть в офисе. Если у меня и мог быть с кем-то роман, то только с местными. А моя, эм, мой кодекс чести такого не позволяет.
Это были очень неудачные слова.
- Так у вас были служебные романы. До замужества, конечно, - сказал Аллен.
- Нет, боюсь, что не было.
- Ну-ну, миссис Мэнс, нет ничего постыдного. Мы все свободные люди, а даже в Тетткете полно красавцев. И красавиц. В шестьдесят шестом там всяко нашлось немало симпатичных людей, жаль только, что они все были мужчинами и террористами, - Лин снова посмеялся. – Но мы с сослуживцами наведывались и к мирному населению…
Аллен, однако, быстро сообразил – эту часть следует опустить. Выражение Афины стало на порядок строже, и он опасался, как бы его не прогнали из-за стола.
- Вам не следует сеять в нас с Лином сомнения на счёт вашего… кодекса чести, - съязвила она. Журналист уловил намёк.
- Ну, если бы вы служили, вы бы меня прекрасно поняли, - сконфуженно ответил Аллен.
- Хорошо бы оставить прошлое в прошлом, - сказал Лин. Остальные с ним молча согласились.
Когда с трапезой было покончено, солнце уже начало заваливаться за горизонт. В этот час небоскрёбы в Парке оставляли на дорогах свои длинные тени, а яркие пробелы уходящих лучей окрашивали улицы в розово-фиолетовые цвета – это была фирменная особенность этого места, ведь на любой другой планете прежде всего закат означал золотой час. Безусловно, и на Манораджан он был, только длился в разы короче. Террасу залил малиновый свет.
Лин нажал на кнопку вызова официанта, и вместо Аглаи к их столику подоспела другая молоденькая сотрудница. Она ловко собрала тарелки, а следом принесла счёт. Аллен заплатил за себя сам. Афина заплатила за них с Лином. Тот начал отпираться, но только после того, как на экране нарисовалась зелёная галочка, из чувства приличия. Всё же с журналистом шутить не стоило.
Афина подумала, что этот Эндрю Аллен в реальности был ещё большей затычкой в одном месте, чем по телевизору. К тому же он знал Трейдттора, а не бывало у него таких знакомых, которые оказались бы обязательно хорошими людьми.
Вслед за испанкой сменилось штук десять голографических певиц, и в тот момент, когда они дружно поднялись, чтобы уйти, всё ещё звучал вальс. Лин решил играть до последнего: он протянул Афине руку и пригласил на танец. Афина, раздумывая, прикусила губу.
Неприятное ощущение только нарастало. Глаза её метались по сторонам в попытках найти этот злосчастный объект, вызывающий дискомфорт, но его нигде не было. Афина едва ли понимала, каким должен быть этот объект. Зато она точно знала – прямо здесь, в этом месте, он есть, и с ним надо немедленно разобраться.
Терраса выглядело невинно. Закрытое помещение ресторана тоже не вызывало подозрений. Там стоял приятный полумрак, неспешно бродили официанты, иногда раздавались голоса – всё как в любом другом заведении. За воротами, под пальмами и за ними, никто не прятался. Афина осмотрела себя с головы до ног, но красных точек снайперской винтовки не нашлось. Она снова оглянулась по сторонам.
Шестое чувство ей подсказывало, что объект находится где-то за пределами ресторана. Нужно было срочно его найти! Всё нутро её этого требовало. Бросить все дела, распрощаться с журналистом и уйти, вот сейчас.
Лин мелко нахмурился. Он открыл рот, чтобы задать очевидный вопрос, но Афина его оборвала:
- Нет, не сегодня. До свидания, мистер Аллен. Нам пора.
- Приятного вечера, - пробормотал он.
Они поспешно вышли на улицу, на широкий тротуар вдоль проезжей части. К вечеру разномастная толпа наводнила Парк. Всюду сновали всякие разные лица, тёмные и светлые… Но дело было не в них, Афина ясно чувствовала. Неприятный объект затаился в другом месте.
Как гром среди ясного неба в голове раздался знакомый голосок: «Отчего-то мне кажется, тебе надо посмотреть вон в том любопытном заведении. Работает ассоциативный ряд, а? Давай, сворачивай».
Афина повернулась. Невидимая рука указывала на тир. Почему это был тир, Афина не могла ответить, но была абсолютно уверена, что за яркой вывеской бара скрывается и он. Она направилась ко входу; Лин потянулся следом.
- Что случилось? Кого мы ищем? – недовольно спросил он. Лицо его снова стало унылым.
- Жди здесь, - безапелляционно велела Афина.
На входе стоял вышибала – обычных для своей профессии размеров мужчина, с извечным подозрением глядящий на каждого, кто приближался к дверям бара-тира. За поясом у него сверкал бластер. И не какой-то там, не карманный или женский, а целый служебный, какие выдают патрульным в Интерполе. Афина подумала, как бы к нему подобраться.
Голосок услужливо подсказал: «Покажи ему свою карту. Он не станет возражать. Парень только кажется суровым; улыбнись ему, и тучи над его головой рассеются». Сехмет использовала тетткетианскую поговорку – Афине потребовалось время на перевод фразы.
- Ну, не мешай, - шепнула она.
«Кто мешает, а? Неблагодарная! Уложила твою сестрицу по первому зову, и вот, что я слышу!» - Сехмет рассмеялась. В её словах не было злости.
Афина вспомнила об отдавшей концы Патрисии. Да, будет очень неловко, если и её дух начнёт раздавать советы, подумала она. Проскочив мимо вышибалы, Афина оказалась внутри, в помещении, где с порога раздавался смрад табачного дыма и пороха. Без сомнений, это был тир. Она прошла дальше.
Звуки стрельбы раздавались из углубления. В баре было темно; только лампочки в торшерах освещали столы и стулья, а под потолком местами мигала красная светодиодная лента. Тир находился в помещении за звенящими шторами-бусами. Звоном прокатился по нему чей-то громкий смех, и Афина застыла, глядя в щель между камнями бус.
Покручивая огнестрельный пистолет, у стрелкового павильона стояла Нут в окружении людей в серых костюмах.
Эпизод 33
ВСЕМ СНЯТЬ МАСКИ!
«У одного земного народа есть мудрая пословица на этот счёт. Вот, послушайте: “Ты сказал – я поверил, ты повторил – я засомневался, ты стал настаивать, и я понял, что ты лжёшь”. Так вот, в нашем несовершенном мире всегда стоит уметь врать; причём врать так, чтобы самому верить в эту ложь, и тогда любая выдумка становится правдой. В самом деле, люди вольны изменять реальность своим разумом. На этой удивительной способности строится любая вера.»
Владимир Евграфович Агапов для телеканала Сатия Интерспейс
12.15.1489
Он хмуро смотрел перед собой.
В камере временного содержания, по обыкновению, не было ничего примечательного. Висела кушетка, накрытая тонким одеялом и синтетической простынёй, в углу стояла ржавая раковина, по середине зачем-то пригвоздили к полу металлический стул. Если на него сесть, то открывался вид на узкий коридор, ведущий в помещение отдела, а если хоть на градус отклониться в сторону, то взгляд вновь упирался в серые бетонные стены. Краски на них отродясь не было.
В танталийском отделении Интерпола витала странная прохлада. Не сказать, что здесь всюду висели работающие кондиционеры – они, конечно, висели, - однако этот неприятный холодок никак не отступал. Он подумал, как сильно влияют на человека лишние переживания.
Сидя на кушетке, он глядел на другую, не откинутую за ненадобностью. Окна в помещение с камерами не выходили; здесь завис полумрак, разгоняемый храпом за стеной справа и жалобными всхлипами слева. Когда раздался кашель, он поморщился, но не шевельнулся.
Обходные пути были всегда. Такие пути легко применялись в тех случаях, когда представители органов власти оказывались готовы на содержательный диалог, однако сотрудников Интерпола подобные характеристики в девяти из десяти случаях неприятных ситуаций обходили стороной. Так что из камеры ему путь уже был заказан. Если вдруг что не изменится…
Он повертел головой по сторонам – на стенах ответа не нашлось. На потолке он тоже отсутствовал. Он чувствовал тревогу, недостаточно сильную, чтобы назваться паникой, но достаточную, чтобы мелко потряхивать ногой. Надо было что-то придумать… Да, конечно, приходи решения сразу, как только образовывалась проблема, и люди жили бы совсем иначе. Мозг отказывался работать. Именно сейчас!
Понемногу он стал перебирать номера телефонов. Бланшар, да тот уже давно умер… Соболев и Савин – те наверняка заняты своими проблемами в комитете… Позвонить Исакову? Ха-ха! Как бы не так. Все большие люди развлекались с приготовлениями к фестивалю. Хорошее, однако, выбрано время для ареста.
В узком коридоре послышались хромающие шаги. Он встал, всмотрелся в проход и увидел, как к камере ковыляет Вильям Бонд с замотанной головой.
«А вот и козырь подоспел», - подумал он, усмехнувшись. План был зыбкий.
Когда Бонд подоспел, открыл дверь и вошёл внутрь, он встал, протянув ему руку. Вильям приветливо ответил. Откинув вторую койку, Вильям расправил скомканное одеяло, на сей раз без простыни сверху, и сел с удручённым видом напротив. Даже руки в замок сложил. А голова у него, судя по лицу, болела ещё как – не самое подходящее время выбрал для разговора.
Он откинулся на холодную стену, поджал ноги. Никто не решался разрушить зависшую тишину. Вопросов было так много… не стоило рассчитывать получить ответы на все разом. Стоило действовать с терпением, по шажку подбираясь к ожившему вдруг мертвецу.
Каодай ясно дала понять – больше видеть Вильяма Бонда, кем бы он ни был, она не собиралась, и побег был его последним шансом сохранить себе жизнь, только вот нашёлся ещё кое-кто, не желающий лёгкого исхода для них всех. Картинный заговор набирал обороты.
«Не на драму ставили в Собрании. Может, ставили, а точно не на такую», - решил он.
Вильям кашлянул и потёр виски. После «смерти» он словно ещё больше состарился: в одном глазу расползлись лопнувшие капилляры, залегли под ними чёрные круги, лоб весь покрылся напряжёнными морщинами, а уголки губ смотрели строго вниз.
Время на раздумья неумолимо утекало. Наконец, он устал ждать и спросил:
- Чего вы хотите, мистер Бонд?
Вильям поднял взгляд, вопросительно изогнув брови.
- А мне казалось, это вам требовалась моя услуга, - сказал он, - мистер…
- Давайте без «мистеров». Вы всё равно не знаете, как меня зовут.
- Почему нет? Мартин Сиракуза – очень даже имя.
Он посмеялся.
- Да, неплохое. Вы знаете, мистер Бонд, что Сиракузы – это город в Янтарных угодьях? Популярная фамилия… Опрометчиво было выбирать её.
- А, вот как, - уныло отозвался Вильям.
- Вы хотели мне что-то сказать. Не стесняйтесь, говорите.
Вильям закивал. Он отвернулся, посмотрел на раковину, и раковина ответила ему звенящим молчанием. Тихо капала вода из крана. За стеной снова раздался храп… А с другой стороны – снова всхлипы и причитания полушёпотом.
- И всё таки я думаю…
- Да? Что вы думаете?
- Что это вы хотите задать мне некий большой вопрос. Я прав? Вы ведь искали меня.
- Нет, нет, придержите коней, мистер, - он махнул рукой. – Спрашивайте вы уже. У нас мало времени на светские беседы.
Вопросительно вытянувшись, Вильям сел ровно.
- Эта поразительная уверенность…
- Вы мне льстите.
- Почему вы убили Нестора Мэнса? – медленно проговорил Вильям.
- Да будет вам. Никого я не убивал, - сказал он. – Скажете тоже… Может, я и вас тогда убил, а? Вы ищете врагов там, где надо бы заводить друзей, господин председатель.
Вильям встал. Он обошёл стул, поглядел в раковину, закрыл кран. Вода перестала капать. Он послушал, какие звуки раздаются из соседних камер, затем повертел карту доступа, стёртую, что с ней исчезли всякие опознавательные знаки.
На нём, как влитая, сидела самая обычная совбезовская форма: синеватый костюм, красная кайма лацканов пиджака, а чуть ниже висел значок. Вильям выглядел уж очень старым для своих лет. Смотря на его повязку, он думал, что хотел бы знать, как этот человек здесь оказался, и какой на самом деле кроется ответ за многими другими картинными тайнами.
- Ходит мнение, будто Вениамин Чаттра перехватил картину, которую вы ждали из Собрания, - наконец, сказал Вильям. – Я себе прекрасно представляю, с какой целью он мог это провернуть, однако он этого не делал. Вы догадываетесь, почему?
Он покачал головой.
- Ума не приложу.
- Всё связанное с Сакриявинами – такая себе тема для повестки дня. Легко быть изгнанником в Обществе Избранных, - Вильям сел на стул. – Это был бы, безусловно, большой скандал. Я имею ввиду, если бы эта тайна всплыла на поверхность. Ведь Чаттра – это всё те же самые Сакриявины.
Он понимающе промычал.
«Ага! Вот и оно. Вильям и не подозревает, что я уже знал о его секрете, а о секрете Вениамина так подавно. Посмотрим, как он запоёт», - злорадно думал он.
- И куда же делась картина? Вряд ли её украли бунмэйские пираты и отправили на аукцион антикварного искусства. Полотно Собрания там некстати.
- Вы ведь знакомы с мистером Агаповым, не так ли?
- Да, знаком, - он кивнул.
- Вы никогда не задумывались, откуда он знает о Сакриявинах? Не думали ли вы, откуда он знал, где я? Пусть даже он и заманил вас в ловушку, он-то был готов предоставить информацию. Даже вам.
Он пожевал губу. Загадка была не из очевидных и не из весёлых, и он с нетерпением ждал, когда Вильям даст на неё ответ. Сначала он хотел сам пораскинуть мозгами; вскоре ему это занятие надоело, он вскинул голову и поторопил:
- Нет. Никогда об этом не думал. Так что же?
- А вы попробуйте сообразить, - Вильям посмотрел на него. – Вы когда-нибудь встречались с бабушкой Менахема? Вы ведь наверняка слышали о ней. Университет в Кансее назван в её честь.
Поразмыслив, он вспомнил об университете имени Л. Чаттра.
- Да, конечно. Литаль Чаттра – как не знать о ней…
- А вы никогда не думали, где же её муж? Кто отец Вениамина Чаттра? Когда-то и для меня это было загадкой.
Он нахмурился.
- Да ну! Вы хотите сказать, что Владимир Агапов – его отец? Не представляю, чего же ему не сиделось в клане. У них-то нет правил для внебрачных детей, – ответил он с сомнением в голосе.
Вильям покачал головой вправо и влево. Он мялся с ответом, как будто не хотел озвучивать правду вслух. Как бы то ни было, именно за этим он и пришёл, поэтому не престало ему молчать невпопад. Чуть понизив голос, Вильям сказал:
- Дело в том, что мистер Агапов и мой отец тоже, - он выдержал паузу. – Теперь вы знаете, в чьих руках сейчас картина. В Собрании её вовсе никуда не отправляли.
«Ну конечно. Агапов что-то выменял у Каодай в обмен на эту сделку – ведь не могли же обстоятельства так совпасть. Все они повязаны на одном… картина была лишь предлогом», - подумал он. Вслух, однако, ответил:
- Вот как. Что же, так или иначе, я смею полагать, что тень подозрений всё равно упала на Вениамина.
- Вы правильно думаете, но картина – просто повод для шантажа, а повод уже себя исчерпал. Как видите, вы уже здесь, - Вильям развёл руками, обогнув помещение камеры. Он сидел, боком прислонившись к спинке металлического стула. – Но ведь и вы хотели о чём-то меня спросить. Что это за вопрос?
Он мельком усмехнулся.
- Это уже неважно.
Вильям, пожав плечами, встал и ушёл, захлопнув за собой камеру. Помещение вновь погрузилось в удручающую тишину; даже посторонние звуки других задержанных её не нарушали. Даже кран не протекал, и вода не капала, стекая по ржавым следам в раковине.
Минут через десять в коридоре снова послышались звуки ходьбы. Он поднялся, посмотрел в щель. Это шагал интерполовский детектив по фамилии Ривьера, неприметный молодой человек, а вместе с ним теснились два офицера в стандартной форме. Они-то и задержали его на орбитальной станции. Он усмехнулся и сел на стул, стал ждать.
Офицер открыл дверь и встал у косяка, вытянув руки по швам. Ривьера велел задержанному подняться. На него надели наручники и увели вдаль по коридору, в кабинет для допросов.
Обстановка там была такая же удручающая. На столе стоял телефон, по обе стороны по стулу, а на стене красовалось стекло. Детектив сел напротив. Один из офицеров пристегнул наручники за маленький карабин к железной трубке, выступающей с поверхности пластикового покрытия грубого стола. Затем офицеры послушно удалились – стали слушать ход допроса с другой стороны стекла.
Ривьера достал планшет. Он внимательно посмотрел на задержанного, нахмурился, а после начал:
- Итак, назовите своё имя.
- Нил Трейдттор.
- Нет, назовите настоящее имя.
Он в ответ выгнул брови.
- Это и есть моё настоящее имя. Что, не видели моих документов?
- Конечно, видел, - Ривьера провёл пальцем по брови. – Они выглядят настоящими, но являются поддельными. Поэтому я прошу вас назвать своё имя.
- Нет, нет, детектив. Давайте сначала позовём моего адвоката, - убедительным тоном произнёс он. – А потом уже будем рассуждать, моё это имя или не моё. Это ведь законное право каждого человека.
Ривьера неуверенно поморщился и снова почесал бровь. Он смотрел в планшет, пытаясь найти там подсказки, но их там не было.
- Вам предъявлено обвинение по делу подельника Клода Бланшара, Альфреда Коппола. В дополнение есть показания свидетеля, что вы склонили Нестора Мэнса к самоубийству… - принялся нудным голосом зачитывать Ривьера.
- Так что же, я – Альфред Коппола? – перебил он.
- Эм, нет, вы – Мартин Сиракуза, сообщник Альфреда Коппола. В восемьдесят первом году вы убили детектива, который занимался этим делом, Стэнли Дэвиса. Эти имена вам о чём-нибудь говорят?
Ривьера посмотрел ему в глаза.
- Боюсь, что нет. И всё же я должен позвонить адвокату. Ну, делов-то… вот телефон, - он кивнул на трубку.
- Вы утверждаете, что никогда не слышали об этих людях и не имеете с ними никакой связи?
- Именно так.
Детектив откинулся на стул с планшетом в руках. Его рука потянулась, чтобы ещё раз почесать бровь, но он с силой прервал непроизвольное действие.
- Итак, вы утверждаете, что вы – Нил Трейдттор. Не могли бы вы рассказать о своей жизни? – сказал Ривьера.
- О своей жизни?
- Да. Где вы учились, как получили работу.
Он прикусил губу.
- Ну, что же, я родился на Аллиньюсе за декаду до катастрофы, а после жил и рос в Янтарных угодьях, на острове Сицилия. Учился в самой обычной школе в Палермо. Закончил университет в…
- Так, так, - прервал Ривьера. – Значит, вы с Аллиньюса? Из какой страны, если точнее?
- Агарти.
- Выходит, вы северянин? Почему же вы тогда не похожи на северян с Аллиньюса?
Он пожал плечами.
- Видите-ли, детектив, мой отец был из другой страны, с дальнего юга. Агарти – родина моей матери. Это не имеет значения, ведь я совсем там не жил, потому что моя мать сразу уехала после смерти отца, - сказал он.
Ривьера покивал головой.
- Значит так. С ваших слов, вы, мистер Трейдттор, родились в Агарти на Аллиньюсе. Ваша мать была представительницей коренного северного народа планеты, а отец был родом с юга. Однако он умер.
- Погиб, - поправил он.
- Да, прошу прощения, погиб. В младенчестве ваша мать увезла вас на Землю, где вы жили и росли в Янтарных угодьях, на острове Сицилия, в городе Палермо. Всё верно?
- Всё верно, - повторил он. – Теперь, когда мы выяснили, кто я такой, я могу уже воспользоваться своим правом на вызов адвоката?
Ривьера не оценил дерзости – его лицо потемнело, толстые брови сместились к переносице, и весь лоб покрылся морщинами недовольства. Детектив положил планшет на стол. Он коснулся телефона, включил его; после он набрал номер и стал ждать. Раздались гудки.
Он решил не спрашивать, кому звонит Ривьера. Кое-какие догадки уже давно вертелись в его голове.
Через несколько секунд в трубке раздалась приветственная речь от ДельтаТекКомпани, далее последовала череда коротких рекламных вставок, и только спустя полторы минуты маркетингового мусора с той стороны стационарной гарнитуры раздался знакомый голос.
Он не мог разобрать всех слов. Детектив и тот абонент, личность которого была очевидна, говорили быстро; абонент раздавал Ривьере строгие указания. Ещё абонент напомнил об отце Ривьеры. Тогда детектив опустил взгляд вниз и в итоге сконфуженно пробормотал «да, сэр».
Ривьера положил трубку обратно на стол.
- Ну, что на счёт адвоката? Не надумали, детектив? – съязвил он.
- Да. Да, прошу, звоните, - Ривьера указал ему на телефон. – Прежде я скажу вам ещё кое-что.
Он посмотрел на детектива с готовностью слушать.
- Видите-ли, мистер Трейдттор, это имя, которое вы носите, и это происхождение, о котором рассказываете – это поразительно точно совпадает с фактами из биографии господина председателя Совета безопасности. Я хочу сказать, что Нил Трейдттор – и есть Нил Рейн.
Эпизод 34:
В ЧЁМ ВЫ СИЛЬНЫ
«…а когда я был в Аххасиме – это маленький портовый городок на Гантрия-Х, - я был в самом деле удивлён красотой этого места, пускай в те времена там была весьма неприятная обстановка. Вы знаете, я считаю, у человечества всегда была такая проблема – конфликт интересов… Да, безусловно, все любят помянуть Гантрия Империум как пример к такому вот конфликту. Но виды там красивые…»
Из выпуска Эндрю Аллена для телеканала Бунмэй Медиахостинг
12.15.1489
Сехем часто говорил, что уметь стрелять изо всякого оружия стоит всем, причём вне зависимости от звания, профессии и должности, а также рода занятий в конкретный момент деятельности. Нут умела стрелять; едва ли для связиста была польза в этом умении, потому что никому ещё не приходилось в самом деле брать в руки бластер или, может быть, огнестрельный пистолет, а может, даже и лазерный автомат, а иногда и обычный, за неимением соответствующих заданий. Сжатая до никудышных размеров армия Тетткета – парализованное сложившейся беспомощностью образование, держащееся за халлидов и всех тех неравнодушных, кто ещё поставлял в эту страну оружие.
В остальном военные «армии освобождения» прекрасно умели стрелять и даже посещали тир. У Нут же никогда не было собственного служебного автомата. Обычно случалось так, что его одалживал сам Сехем из собственного арсенала, а если дело доходило до бластеров или пистолетов, то, что же, Нут всё ещё хранила где-то тот афинин экземпляр. Спустя семь лет интерполовское оружие оставалось очень даже рабочим.
Когда после ещё одной конференции ближайшее окружение директора, которого, кстати говоря, звали мистер Пайк, в том числе и прочие его коллеги, позвали её в бар с тиром, Нут решила не отказываться. Халлиды любили питейные заведения – волей случая она заприметит их в одном из них, пусть и не самом очевидном для таких, как они, людей.
В баре наливали всё примерно то же самое, что наливали везде, то есть в каждом приличном развлекательном центре, где за пару штук зелёных чаевыми бармен или барменша готовы были рассказать о дополнительных услугах заведения этажом выше или этажом ниже, в зависимости от расположения бара. Против такой политики питейных уголков Нут ничего не могла сказать против, но и не имела голосов «за», потому что, с одной стороны, проституция была делом древним и известным, а с другой – каралась законами религии. В недалёком прошлом тетткетианская полиция нравов пристально следила за такими вот делами.
Однако же полиция нравов осталась в прошлом, и мириться с некоторыми вещами пришлось даже нехотя.
Сотрудники Холл-линк, не вылезая, носили одну и ту же серую форму с яркой сине-зелёной нашивкой и синими галстуками. Брючный костюм был один на всех; это означало, что его полагалось надевать и мужчинам, и женщинам, а строгие юбки-карандаш давно канули в лету. Нут разок подслушала – реформа произошла в те времена, когда место генерального директора занимала леди Ку. В баре связисты выглядели однородной серой кучей, расползшейся по столам, стульям и вдоль стрелкового павильона.
Нут взяла в руки пистолет. Он был самым обычным, неизвестно, какой марки, девятизарядным стволом, чёрным да гладким. Из соображений общего покоя на конце был глушитель. Директор Пайк, стоя рядом, всё глядел, как Нут прицеливается. Он не выдержал и спросил:
- А вы умеете стрелять, а? Учились где-то, да?
Первая пластиковая мишень упала ниц с визгливым звуком, оповещающим о количестве очков. На экране на стене павильона высветилось число десять. Нут стала целиться дальше. В конце тир обещал скромный приз – игрушку высотой в полметра, похожую одновременно и на местный тропический фрукт, и на обезьяну.
- Да.
Нут не стала утруждать себя сочинением ещё одной легенды. Но директор не унимался:
- А где учились, а? А вы знаете, вот, стало быть, стрельба – очень полезный навык, как вы считаете?
Вторая мишень скользнула за пластиковый горизонт, имитирующий высокую траву, и пришло время последнего раунда. На экране высветилось число девять. Пайк перебрался по левую руку от Нут.
Нут, раздумывая, что бы такого ему ответить, прикусила губу. Третья мишень двигалась и время от времени скрывалась за толстыми широколиственными деревьями; то ли это были пальмы, то ли ещё какая-нибудь местная растительность, но уж очень упитанными были эти деревья. В Тетткете деревья видели только на западе и в самой южной точке, а остальные знали о них по картинкам.
Мишень мельтешила из стороны в сторону. Она была ярко-синей, с чёрным центром и двумя окружностями красного и жёлтого цветов. Нут навела пистолет на чёрную точку. Вот-вот пластиковый диск бы выскочил из-за дерева, показался на свет…
Когда круг пролетал к другому стволу, Нут нажала на курок, и выстрел повалил мишень в высокую пластмассовую траву. Из динамика раздались аплодисменты, а далее последовала торжественная музыка. Одна фруктовая игрушка выпала со своего места за стеклом, чуть в стороне от павильона, покатилась по горке вниз. Нут подошла к окошку и забрала её. Фруктовая обезьяна обнимала круглый плод, покрытый фиолетовой кожурой, и улыбалась. Выглядела она несколько неказисто – большая голова, тонкий хвост, коротковатые лапы, а один глаз косил в сторону. Нут ощупала её на предмет чего-нибудь лишнего, чего не должно быть в плюшевой игрушке.
Обезьяна оказалась чиста.
Фальшивые коллеги столпились, глядя на обезьяну, пока директор Пайк не сказал:
- А настреляете мне такую?
На мгновение повисла тишина. Затем в толпу протолкнулся ещё один человек, придирчиво рассмотрел игрушку и произнёс:
- А вот я бы тоже не отказался…
И тут посыпались просьбы: и мне, и мне, и мне! Связисты могли бы выстроиться в длинную очередь желающих получить свою обезьяну, если бы были достаточно дисциплинированы. Нут покрутила её за хвост, оглядела собравшуюся компанию желающих; задаром оказывать услуги она не привыкла. Даже Сехем при всей его наглости отправлял денежные поощрения, будь у него приподнятое настроение духа, а связисты хотели получить обезьян просто так! Но в Нут нашлась капля снисхождения.
- Ну хорошо, - сказала она. – Но только одну. Вы бы легко могли выиграть её сами, коллеги.
Тройка следующих мишеней вскоре оказалась повержена. Директор Пайк достал свою обезьяну, счастливый и гордый, продемонстрировал её завистливым коллегам – те хватились за другие пистолеты. Приглушённые выстрелы раздавались ещё долго, пока последний человек не сдался, проиграв свои карманные.
Нут оставила пистолет себе. На выходе его, конечно, придётся вернуть, но ствол так хорошо ложился в руку, что она не могла с ним расстаться. Он был приятным на вид. Приятнее фруктовой косоглазой обезьяны с большой головой – это уж точно. Плюшевые обезьяны никогда не научатся внушать страх; пистолет, а может и бластер, делали это с каждым, кто с ними связывался.
Джин на донышке блестел оранжевым в тусклом свету тира. Нут заглянула в стакан. Там таял последний кубик льда, дрейфующий вдоль краёв прозрачного бокала. Рядом сидели ещё несколько фальшивых коллег, которые бурно что-то обсуждали. Нут ненароком слушала:
- Когда я была в Сан-Барческо, мой муж…
- Да знаю я эту историю! Ладно тебе, Юна, мы это уже слышали. Скажи лучше про сигары. Как они, а? Лучше, чем с Чун-Кун’а?
- Не верещи! Ну, ну всё. Он же мне не говорил, понравилось ему или нет.
- А что он тебе говорил, а?
- Да всякое говорил. Не про сигары. То же мне, новости! Все знают, что их там делают.
- А что там с тематическим парком?
- Ой, ну, всё стоит на месте. Куда он денется! Связи там… ой, как под землёй, честное слово. Приезжаешь – мёртвая зона.
- Да слышали, слышали… съездить бы туда разок, а там как бы и в Тетткет…
- Ну, что там, в этих песках. Такой себе курорт, а? Скажи же?
- Да пока не попробуешь… кто знает, говорят вот, есть там свой колорит, почти как в одном месте на Земле, только как бы в прошлом немного.
- Ой, смотрите! Это же… ну, как её, а?
Собеседницы разом обернулись на вход в тир. К ним кто-то стремительно приближался, и они засуетились; Нут продолжала слушать, потому что сидела спиной к проёму.
- Да-да, вот она, да. Ой, интересно, а что она тут ищет? Я думала, такие вот… люди всегда приезжают с делегациями, ну, в сопровождении…
С этих слов Нут уже стало интересно, кто это там пришёл, и она решила наверняка проверить, не из Интерпола ли эта таинственная дама. Может, из Совета безопасности, но уж точно не из сферы трансгалактического бизнеса – как показывал небольшой опыт, всех шишек в Холл-линк знал каждый, начиная с мелких клерков. Они бы сразу перешли к сплетням.
Нут оставила пистолет и медленно повернулась. Собеседницы пересели на соседний столик и продолжили чесать языками. А вот перед ней… перед ней стояла Афина в чёрном костюме, всё та же, казалось, Афина, с вечной эмблемой Общины на правой руке. Радости на её лице не нашлось места: брови нахмурены, уголки губ смотрят строго вниз, а глаза готовы были извергать искры, как из-под сварочного аппарата. Нут встала.
Афина была немного ниже, чем хотелось бы думать, сидя на шатком пластмассовом стуле. Она молчала; они вместе хранили эту мирную тишину. Справа кто-то сказал: «Ух, смотри, они знакомы! Как интересно!» Тогда Нут спохватилась и, схватив Афину за локоть, увела её в женский туалет.
Туалет был известного рода – именно такой, каким полагалось быть туалету в подобных местах, то есть не слишком чистый и не слишком грязный, немного мрачноватый, с ультрафиолетовой подсветкой и тусклым, слабеньким освещением. Все кабинки пустовали. На зеркале остался след от яркой розовой помады, как раз в уголке. Стены и пол были выложены белой квадратной кафельной плиткой, самой обычной, какой выкладывали ванные комнаты, когда заканчивался строительный материал. Нут немало таких повидала. Обстановка в таких туалетах располагала только к двум вещам: первая – понятные всякому лобызания, может, что похуже, а вторая – бесполезный, а иногда и опасный, разговор, причём обязательно длинный.
По назначению использовать такое место вряд ли кому приходило в голову, и об этом свидетельствовала удивительная чистота унитазов. Нут рассмотрела приземистый сливной бак; на первый взгляд, ничего подозрительного не могло там укрыться. Они заперлись в самой дальней кабинке. Светодиодная лента в этом углу дала сбой, а потому оставалось только довольствоваться слабым сероватым светом.
Кабинка была маленькая. Афина неловко осела на крышку унитаза, а когда попыталась встать, Нут толчком усадила её обратно. Ей самой приходилось собрать ноги, упереться в хлипкую дверцу; в ином случае мешались колени Афины.
- Ты нашла меня, - сказала Нут. – С какой целью?
На лице Афины отразилось негодование, она вновь начала подниматься, но Нут была непреклонна – она надавила ей на плечи.
- С какой целью? Ну, как это понимать, с какой целью… - повторила Афина.
- Ну хорошо. Зачем ты меня нашла?
- Вот ещё! Я тебя не искала! Что ты тут делаешь – вот он, важный вопрос.
Нут завела руку за спину.
- А что ты тогда здесь искала? Хотела пострелять? И случайно нашла меня. Так было?
Афина схватилась за полы её серого пиджака. Нут некуда было отходить, чтобы отнять их от себя.
- Отвечай на вопрос, - сказала она. – Что ты тут искала?
- Ничего я не искала! – вскрикнула Афина. – Ты допрашиваешь меня, да? Вот так просто! Это у меня должны быть вопросы… у меня должны быть…
- Не может быть ко мне никаких вопросов. Я посещаю фестиваль, точно также, как делаешь это ты. На мне форма Холл-линк. У меня есть соответствующие документы. Так какой же у тебя вопрос?
Афина дёрнула за пиджак, и Нут качнулась вперёд.
- А снять эту форму – кто ты под ней? – тихо сказала она. – Ты здесь не для фестиваля.
Это был веский аргумент. С ним Нут не могла спорить. Она выпрямилась, рука нащупала короткий складной нож за поясом, и она приготовилась взметнуть его вперёд. Ребристая поверхность ручки повеяла холодом, хотя на деле была нагретой.
- Ладно, может, я совсем немного думала о тебе, пока шла сюда. Но я никогда бы не подумала, что найду тебя здесь. И вся эта… - Афина опустила голову, - ситуация… Она очень… она не самая лучшая. И я надеюсь, что ты…
Нут, конечно, помнила и про асфалеас, и про всех тех людей, которые могли войти сюда в любую секунду, и про всех фальшивых коллег, которые уже видели, как она заходит с Афиной в туалет, и о прочих обстоятельствах не запамятовала помянуть. На носу стояло слишком многое.
А будь у неё выбор между Афиной и Саидом, кого бы она выбрала? Брата?
Нут вытащила нож и крутанула им, чтобы остриё выскочило наружу.
- …что ты не станешь сомневаться во мне.
Нут шумно вздохнула.
- Так, что же, ты правда приехала на фестиваль? – спросила Афина. Она согнулась, подняла голову, и смотрела снизу вверх столь наивно, будто верила в свои мутные соображения.
- Нет. Разумеется, нет, - сказала Нут.
Она сжала нож крепче. Стоило искать подходящего момента; скоро Афина отвлечётся на бесполезный диалог, тогда будет легко её достать… Нут хорошо помнила её манеру держаться и хорошо знала все её слабые места. Вот сейчас, например, Афина решит почесать ухо, и тогда откроет левый бок.
- Да… да, ну, конечно, - пробормотала она. Рука поползла вверх, к круглой золотой серьге.
Нут заметила, что ладонь, её собственная ладонь, заледенела от ужаса и покрылась холодным потом. Нож скользнул, совсем немного – Нут его схватила, что было сил. Откинутая крышка издала короткой звук столкновения с лезвием. Афина не обратила на треск внимания.
- Надо думать, я сплю на пороховой бочке, - сказала она, невесело усмехнувшись.
- А кто-то – на сундуке с сокровищами, - ответила Нут. Голос её едва ли не подвёл.
Афина коротко посмеялась.
- Да, да, правда. Ну, лучше уж так, чем… чем на бочке, да?
Нут кивнула.
- Да, конечно. Иногда эти два ящика ничем друг от друга не отличаются, - она поджала губы. – Выбирать из двух зол…
- Ах, вам, ребята, не приходится выбирать из двух зол. У вас оно одно – абсолютное. Ты знаешь, Нут, я бы не стала тебе говорить об этом, но раз мы встретились, подвернулась такая возможность…
Нут снова кивнула, и Афина решила, что может продолжать.
- Моя сводная сестра, Патрисия, умерла. И мой отец… все умерли, - она опустила плечи. – Не знаю, как так вышло. Теперь у меня нет ни семьи, ни друзей.
- А тот мужчина – он тебе не друг?
- Кто, Трейдттор? Ну, не то чтобы друг. Нет, вовсе не друг. Я так не думаю.
- Муж?
Афина снова рассмеялась. Это был какой-то странный смех – невесёлый, без капли радости. Нут прикусила губу. Зачем она спросила о нём? Какая ей разница, есть ли у Афины друзья, есть ли у неё семья? Пусть, в самом деле, живёт своей жизнью! А было бы лучше, если бы перестала жить. Всем, наверно, стало бы лучше, и Нут – в первую очередь.
- Ну скажешь тоже, - проворчала Афина. – Нет, не муж. Просто знакомый. Я его давно знаю, может, уже лет семь. Мы познакомились сразу после той экспедиции, но очень скоро от улетел куда-то. До сих пор не могу догадаться, где он пропадал. Очень странный человек.
- Вот как.
В кабинке повеяло холодом. Нут задрала голову, посмотрела на желтоватый потолок, на котором скопились следы от оседающего табачного дыма. Нож сжался в руке до размера тоненькой зубочистки. Никого таким не заколешь.
- А твоя сестра… от чего она умерла? – Нут шевельнула ногой.
- От сердечного приступа.
- И теперь ты во главе Общины.
Она опустила голову, снова взглянула на Афину. На её лице на короткое мгновение отразилось выражение самого злорадного торжества, какое Нут только видела за всю свою жизнь. Это навело её на нехорошие мысли. Но вскоре выражение улетучилось. Нут подумала, что Афина изменилась сильнее, чем она могла представить.
- Да, теперь я во главе Общины, - гордо сказала она. – И все меня слушают. Все уважают. Никто и слова мне поперёк не скажет. Хорошо быть у власти. А ведь когда-то я считала этот пост отстойным.
- Твоя сестра в самом деле умерла от сердечного приступа?
Афина поджала губы. Она отвела взгляд, словно белые стены кабинки были очень интересными и увлекательными.
- Я ведь не спрашиваю тебя, под каким зданием взрывчатка. Но, да, конечно, Патрисия умерла сама собой – пришло её время. Божий закон, - сказала она. – Я не вру.
- Я и не сомневаюсь.
- Ну, мы так и будем тут торчать?
- Так ты опаздываешь, - съязвила Нут.
- Нет, но меня ждут на улице.
- Ах вот как. Кто ждёт?
- Мой фальшивый муж, - отмахнулась Афина. – Он очень капризный, а я не хочу сегодня слушать истерик. Выпусти меня. Ты, кажется, не хочешь ничего обсуждать.
Нут притворно улыбнулась. Афина ответила ей тем же. Она хотела встать – решительно оперлась руками и крышку унитаза, собрала ноги, уже оттолкнулась от пола, но Нут, наконец, сдавшись и сложив нож обратно, схватила её за отросшие волосы и приземлила на место. Она задрала афинину голову. Афина смотрела строго вверх, строго ей в глаза. Рот её слегка приоткрылся при всём этом действии.
- Ах вот как, - передразнила она.
- Да, вот так, - сказала Нут. - Ты ведь не хочешь уходить. Водишь меня за нос, да? Скажи прямо. Ты знаешь, Афина, перед тем, как стать связистом, я училась на дознавателя.
- На палача, - поправила Афина.
- Можно и так сказать. Однако я не монстр. И я жду от тебя слов.
Афина замолчала. Она прищурилась, глядя мимо руки Нут. Наконец, она сказала:
- Завтра в восемь я буду в этом же ресторане. Одна. Тебе есть, что мне рассказать, как и мне…
- Ну конечно, - отозвалась Нут.
Выходя, она проявила все качества «плохого парня», на которые была способна: вытолкнула Афину из кабинки, не сказала больше ей ни слова, грубо вывела в помещение бара и ушла обратно, в тир.
Эпизод 35
К НАЧАЛУ НАЧАЛ
«Всего ничего остаётся до начала фестиваля Второго Нулевого дня! А мы спешим напомнить, что в этот день, двенадцатого числа пятнадцатой декады по системному времени, в Аттрашан Парке на Манораджан пройдут выставки знаменитых коллекций, собранных Национальным фондом Оувре – так называемым «Собранием искусства», в том числе…»
Сатия Интерспейс ТВ
12.15.1489
Шум оживлённого Парка вызывал у Каодай странные ощущения. Оттого, что с памятью у неё никогда не было проблем, она хорошо помнила, как эта планета, это самое место, где теперь тянулись высотки высококлассных отелей и длинные перешейки ресторанов, пляжных кафе и развлекательных центров, выглядело раньше. Некогда давно территорию Аттрашан Парка сплошь покрывали исследовательские базы; ещё раньше – цивильная пустота, тишь да гладь, а в самые давние времена здесь даже бродили люди. Но эти времена кончились.
Весьма ожидаемо, несколько сестёр Бохан Таншталат, не без участия собственного упорства и дара убеждения, оказались на фестивале, и Каодай, вероятно, просто повезло, когда выбор пал на неё и одну не самую разговорчивую молоденькую девушку; среди сестёр нашлись бы и другие достойные претенденты, а претендентов на путёвки в самый эпицентр человеческой жизнедеятельности сроком на несколько дней оказалось почти двадцать человек присутствующих. Однако сёстры умели решать свои вопросы. А если бы вдруг случилось такое, что путёвка обошла Каодай стороной, ей пришлось бы принять крайние меры…
Настоятельница – или Преподобная мать – выбрала второго везунчика наугад. Сопровождающей Каодай оказалась сестра по имени Донна с очень странной фамилией, именно такой, какой обычно не было у девочек с Холбена, которых звали Донна или ещё как-нибудь подобным образом. В остальном Донна оказалась образцовой сестрой Бохан Таншталат; и тут повеяло желанием Преподобной угодить Каодай.
В Аттрашан Парке они расположились в гостинице, которую Донна описала как «невысокое здание со свежей отделкой и приятным интерьером внутри». Судя по наполнению номера на двоих нельзя было сказать, что их покой был таким уж роскошным, но в сущности в двух комнатах самых средних размеров обнаружились все вещи, полезные на отдыхе: в первой стояла широкая кровать, застеленная мягким покрывалом и жёсткой простынёй, невысокий журнальный столик, гардероб и два шатких пластиковых стула; вторую Каодай нашла менее примечательной – тут стоял жёсткий диван, телевизор, причём немного старше, чем ему полагалось быть, и ещё несколько предметов мебели, которые не несли никакой хозяйственной пользы.
Осмотрев номер, Каодай решила не заботиться о мирских благах сверх нужного – в обозримом будущем ничего из этого ей уже не понадобится. А Донна… ну, Донна могла бы и сама разобраться, ведь она знала, куда и зачем едет.
После полудня Донна отвела её пообедать в приличном заведении, что стоило отметить по приятному музыкальному сопровождению, где они съели скромные порции первого и второго. Это была очень пряная еда. Каодай, однако же, не стала ругать выбор Донны, потому что у всякого человека могли быть всякие предпочтения, тем более в таком деликатном деле, как еда, а Донна была из деликатных людей. И не в праве слепой человек указывать зрячему, куда идти по улице: вверх или вниз.
Отобедав и отдохнув, они вернулись в номер и принялись за сборы. Донна, с её слов, уложила в походную сумку два ужина, причём второй полагался не Каодай, бутылку воды и навигационный прибор, который указывал на отмеченную координатами точку на местности. Прибор был настроен со вчерашнего системного дня. Когда суета на улице стала набирать новые обороты, они покинули гостиницу; Донна повела её к самому безлюдному выходу из Парка, расположенному на северо-западе. Преодолеть путь до городских ворот, а следом и сами ворота, оказалось на удивление легко, причём никто и не потрудился спросить у отчаливающих, куда они направляются.
Стоит сказать, за Аттрашан Парком тянулся непроглядный густой лес, полный всяких диковинных растений: высоких широколиственных деревьев с толстыми стволами, раскидистых папоротников, густой травы, которая колосилась на редких полянках, похожих на проплешины. Спутники не следили за теми хоть малость отдалёнными местами. Всё их внимание было сосредоточено на единственном поселении и на промышленном центре немного поодаль. В остальном, конечно, всякого рода вещи сюда завозились извне.
Каодай сразу поняла, в какой момент они оказались со всех сторон окружены лесом – Донна взяла её под руку, а звуки стихли. В этом месте не водилось крупных животных, которых предполагал климат, даже треск птиц или, быть может, жужжание насекомых или шипение тоненьких змей тут не раздавалось. Во всей вселенной леса Манораджан были самым тихим местом, самым безжизненным, если исключить растительность.
Прибор пиликал, когда они сворачивали с курса, чтобы обойти дерево. Выявился серьёзный недостаток такого навигатора – он строил маршрут прямой линией от точки до точки и не терпел никаких отклонений от заданного пути, так что временами мог сбиваться или верещать об отмене маршрута, и тогда оператору приходилось вновь вводить координаты, а следом ждать, пока прибор задаст направление. Но были у него и плюсы. В отличие от других навигаторов, этот прибор не отсвечивал в среде спутниковых навигационных систем, что означало совершенную конфиденциальность маршрута. Никакие сотрудники никаких интергалактических комитетов, чем бы они ни занимались, не могли отследить, куда вёл путников упрямый прибор.
Немногим ранее Донна объявила, что путь до места займёт у них день спокойной дороги без учёта перерывов на сон и еду. При сложившихся обстоятельствах она успеет вернуться обратно, если поторопиться, значит, явиться на банкет Четвёрки; но Каодай там уже не будет. Они заключили небольшое соглашение: после грядущих событий Донна возьмёт на себя её роль. Конечно, временно и только на день фестиваля. Не престало Каодай так легко уступать своё место – оно было почётным.
Теперь они в молчании брели мимо высоких деревьев, кроны которых сплетались в вышине в единое зелёное полотно, едва ли пропускающее пару солнечных лучей. Из-за нависшей тени внизу почти ничего не росло – только изредка попадались кустики, да те были весьма жалкими на вид, - и идти оказалось легко, как если бы они шли по городскому газону, выбритому и выстриженному по всем имеющимся стандартам городских газонов. В Метанолии о таком приходилось только мечтать; но уже в Танталия-сити каждый ребёнок знал, что такое газон, как он выглядит и какого он цвета, а также мог показать на картинке разницу между городским газоном и обычным. Оттого ли Аттрашан Парк был диковинным местом? Ведь в мире, где все планеты покрыты громадными мегаполисами, а если не ими, то иссушённой пустыней, трава – почти то же, что и нефть. А о деревьях не могло идти и речи.
Шагая за Донной, Каодай вспоминала, каким было место в глубине этого леса; место, которое она не могла найти, потому что любая память о его координатах, о том, где оно и как до него добраться, застревала, стоило об этом задуматься. Раньше всё было иначе…
Каодай думала: «Прошлое никогда не остаётся в забвении… Я близка к цели как никогда. Этот самодовольный мошенник сядет в тюрьму – поделом ему! – и больше никого не останется из стоящих людей. Да, Менахем молодец. В мире мнимого закона хорошо бы иметь один настоящий, хотя бы и нравственный».
Они углублялись во влажную чащу.
Эпизод 36
БОЛЬШИЕ ЛЮДИ, БОЛЬШИЕ БЕСЕДЫ
«Однажды мы с группой, которой я сейчас руковожу, были в Аххасиме – это такой небольшой городок некоторого государства на Гантрия-Х. Однако не станем вдаваться в подробности. В те времена, лет так шесть назад, в Аххасиме вспыхнули какие-то сепаратистские настроения, и мы поначалу подозревали, что всё от включения Десятки в Конвенцию. Ну, как знать. Из-за настроений в городе строго хранили особый порядок – помнится, называли его военным положением, но на именно это слабо было похоже. И к чему же эти разговоры? Сдаётся мне, в Тетткете, да в любом другом подобном месте, все проблемы имеют совершенно идентичное начало, хотя я и не берусь судить, поскольку всего-то распоряжаюсь образованием искусствоведа узкой области…»
Элеонора Рышкевич для телеканала Призм Медиа
12.15.1489
Номер Нила Рейна и его жены находился во второй башне помпезного отеля «Мон Роял», стоящего на первой линии от берега, совсем рядом с главным пляжем, но недостаточно напротив него, чтобы утром можно было выскочить с восточного всхода и отправиться загорать под утренним солнцем. В отличие от «Алегрэ», в «Мон Роял» во всяком помещении придерживались строго стиля с одной целью – каждая комната, каждый зал, каждый санузел или, может, какие другие комнаты, должны были быть выдержаны в определённой тематике. Что это за тематика, представить несложно.
Вторая башня «Мон Роял» - шестидесятиэтажное здание, сверкающее на солнце, на редкость без панорамных окон и сплошь покрытое блестящими желтовато-оранжевыми плитами. В номерах башни было столько всего, что не перечесть. Одним словом, всё. Самые главные элементы, вроде кровати с ортопедическим матрасом и ортопедическими подушками, застеленной белым мохнатым покрывалом, стола на несколько человек из крепкой пластмассы, нескольких стульев с тканевыми спинками, приличной ванной комнаты и плазмы, а также небольших изысков, вроде авангардной картины на красной стене и декора, похожего на тюремные решётки, который разделял обеденную зону и условную гостиную, были в каждом номере выше тридцатого этажа. Постояльцам не приходилось жаловаться на шум – стены тщательно изолировали, не приходилось вызывать ремонтные службы – все сотрудники, какие только могли вдруг понадобиться, находились в арсенале отеля.
Не вдаваясь в подробности интерьера и организации работ сферы услуг в Аттрашан Парке, особенно в таком замечательном месте, как «Мон Роял», следовало сказать, что именно эти две башни свидетельствовали об уровне развития туризма на планете, в единственной обитаемой её части. «Мон Роял» - не показное богатство; это именно та роскошь, которую могут позволить себе те люди, кто привык жить в роскоши.
Нил Рейн однако был не из таких. Номера снимались за счёт собственного капитала Совета безопасности, поэтому многие другие директора, решившие посетить фестиваль, настояли на своём выборе. Джек Винковски – и тот оказался не прочь шикануть, что уже упоминать личности вроде Исакова, Соболева и Савина. Расходы на фестиваль множились и множились с каждым часом. Нил никогда не поддерживал неразумную растрату бюджета.
Большой саммит совета директоров и верхушки Интерпола намечался тринадцатого числа по системному времени. На Манораджан было удивительно легко подстраиваться под общепринятые временные рамки: расхождение со стандартом здесь было минимальным, исчисляемым двумя-тремя местными часами, и эта погрешность легко укладывалась в раздутые до двадцати пяти часов системные сутки. Строго говоря, саммит должен начаться в три после полудня, когда солнце Манораджан взойдёт в зенит; в очень удобный промежуток дня.
Стоял и другой, более насущный вопрос, кроме определения подходящего времени для собрания бюрократов и теоретиков. Это был вопрос чрезвычайной важности, такой вопрос, требовавший немедленного ответа. Нил не стеснялся задавать его самому себе; стеснялись спрашивать об этом известные личности из числа если уж не бюрократов, то теоретиков: Джек Винковски, Владислав Исаков, да кого там запряг генсек работать над «особым поручением». В сущности именно на плечах этих людей лежала ответственность на всё то, что могло произойти в Парке в любой момент.
По важнейшему для человечества вопросу Нил, изъевшись и испробовав каждый способ расслабления мозга, в итоге решил собрать ответственных людей и обсудить, наконец, вопрос с кем-то помимо собственного голоса разума. Неосведомлённость в столь значимых вещах ставила его в крайне уязвимое положение; Нил не терпел снисходительного отношения, пусть даже должность его и обязывала его терпеть, оттого и не мог перестать волноваться за труд своих коллег. Бывших и нынешних.
Когда высокопоставленные сотрудники освободились от рутинных для отдыха дел, уже успел разгореться закат со стороны зеленеющего леса. Винковски отправил жену и двоих восьмилетних детей развлекаться за просмотром новенького фильма про сотрудников правоохранительных органов; Исаков спровадил свою спутницу «по интересующим её делам», а человек Джека явился первее всех, видимо, свободный от забот отдыхающего. Нил подумал: «Ещё бы, ведь он на работе! А Новая полиция охраняет пункты Конвенции даже во сне».
Человек представился капитаном тетткетианского отделения Интерпола Хитом Валентайном. Нил велел жене запустить кофемашину, уточнив у капитана, что тот предпочитает; Валентайн стал отказываться из вежливости, но в итоге уселся на длинный плоский диван с прозрачным стаканом синтетического кофе, поданного миссис Рейн.
Миссис Рейн – женщина с на редкость кротким характером, невысокая и маленькая, такая, что её едва ли можно заметить, если не смотреть в упор. Она была невысокой и внешностью под стать мужу: узкоглазая брюнетка, лицо у неё было плоское, нос немного круглый. Совсем как сам Нил.
Диван, схожий с тахтой, стоял в разграниченной белыми прутьями комнате. Он огибал невысокий прозрачный столик, весь из чистого стекла, который натирали до блеска во время уборки. Нил сел чуть поодаль от Валентайна, миссис Рейн устроилась на короткой атаманке. Они принялись ждать остальных званных гостей в тишине.
Следующим пришёл Исаков в нелепом совбезовском костюме. Дело было вовсе не в уродливости деловой формы, а в напряжённой фигуре директора и в том, как одна сидела на его острых плечах. Миссис Рейн открыла ему; Исаков вошёл, поздоровался, и Нил предложил ему сесть между ним и Валентайном. Через долгих полчаса явился Винковски.
В отличие от Исакова, генсек был человеком крупным, причём не только в ширину, но и в длину. Винковски не был толстым; стоит сказать, он, как это полагается всем высокопоставленным начальникам, казался крупногабаритным и занимал своей нескромной фигурой слишком много пространства. На встречу он пришёл в лёгкой рубашке и бежевых штанах, то есть вовсе не по форме, ни по интерполовской, ни по совбезовской. Нил проводил его до дивана хмурым взглядом.
Когда Винковски сел, расставив ноги, Нил велел жене принести ему кофе, и та ушла.
Первым говорить начал Исаков.
- Как ваш отдых, господа? – сказал он. При этом лицо его выражало крайнюю меру встревоженности.
- Неплохо, неплохо, господин директор, - отозвался Винковски, потирая воротник рубашки. – Сегодня мы со Стеллой ходили на пляж, на закрытый, конечно. Замечательное место. Чисто, опрятно, людей нет. Охрана на месте – ну это уже наша заслуга. А вы чем похвастаетесь?
- Да по мелочи, господин генеральный секретарь… Побывал там, сям, пообедал в одном ресторанчике. Не скажу названия, не помню. Но нам очень понравилось, что там подают; то есть мне и Нэлли.
У межгалактических чиновников была такая привычка – назвать друг друга «господин какой-нибудь», когда ситуация требовала проявить все свои положительные качества, даже если таковых на самом деле у них не было. В Новой полиции так редко разговаривали. Хотя Нил и не попадался в высшие круга Интерпола, по Джеку о многом стоило судить, а о его переносе главного отделения из Танталии в Метанолию так подавно.
- Что же, теперь уже настала очередь господина председателя рассказать нам, как у него идут дела, - сказал Винковски.
Миссис Рейн принесла ещё одну дымящуюся чашку, Нил сделал глоток.
- Кофе, мистер Винковски? Чая? – спросил он, соскочив с «господина». Генсек при этом посмотрел на него исподлобья.
- Нет, спасибо, господин председатель. А вы на не представите?
Винковски кивнул на жену Нила, застывшую у белых прутьев. Исаков ему стал поддакивать:
- Да, да, господин председатель, мы так и не имели чести познакомиться с вашими близкими…
Тогда Нил встал, подозвал жену.
- Это моя супруга, миссис Рейн. Дорогая, это… - он обвёл взглядом сначала Исакова, а потом и Винковски, но прежде он указал на генсека, - это генеральный секретарь Новой полиции, Джек Винковски. А это, - Нил кивнул на второго, - Владислав Исаков, директор комитета Совета безопасности, в общих словах, по вопросам терроризма. А этот молодой человек – капитан тетткетианского отделения Новой полиции, Хит Валентайн.
- Очень приятно, господа, - сухо сказала миссис Рейн.
- Да, да, очень приятно, - дружелюбно пробормотал Исаков. Винковски ответил что-то невнятное.
- Ступай-ка ты в спальню, - велел Нил. – У нас тут будет кое-какой важный разговор.
Миссис Рейн кивнула и послушно удалилась. Нил вернулся на своё место; на диване стало просторнее, хотя господа всё ещё сидели на расстоянии друг от друга. Нил не считал себя обязанным более продолжать светские беседы ни о чём, потому что и без того знал, чем занимались его коллеги в свободное время, а ситуация требовала от него решений порядком серьёзнее и разговоров на градус важнее.
Он сделал глоток синтетического кофе – на редкость ужасной гадости, по вкусу напоминающей больше пластмассу, чем хотя бы какой-то оттенок зёрен.
- Итак, мистер Винковски, расскажите мне, как продвигаются ваши свершения по делу поиска и обезвреживания взрывчатки в Аттрашан Парке, - сказал он.
Лицо Винковски вытянулось. Исаков немного вжался в спинку, но оттого ли, что не хотел нарваться на вопросы, или же от простого нежелания присутствовать в такой компании, Нил не мог догадываться. Затем генсек кашлянул в кулак.
- Так… капитан Валентайн здесь как раз по соответствующему поводу. Доложите, капитан.
Валентайн сел ровно.
- Во время первого инцидента в Тетткете мы схватили нескольких людей из числа халлидов и военных из так называемой «армии освобождения». К сожалению, круг отправляющихся на Манораджан на тот момент уже был определён, так что у нас не вышло осуществить… - капитан промычал, - вербовку халлидов, зато мы успешно взяли другого агента из числа военных. Сейчас наш агент в Аттрашан Парке, сэр, работает над поисками. Судя по последней доложенной мне информации, поиски продвигаются успешно, сэр.
- Очень хорошо, капитан, - пробормотал Винковски.
- Кто же ваш агент, капитан? – спросил Нил.
Валентайн уже приготовился было открыть рот, но тут генсек громко выдохнул, перебив его, а потом показал капитану кулак, пока никто не видел.
- Так, так, господин председатель, с этого момента начинается тайна Интерпола. Я бы предпочёл не говорить о таких деталях здесь.
Винковски обвёл рукой комнату номера. Конечно, никаких подозрений, даже минимальных опасений она не вызывала. К тому же Нил был достаточно умён, чтобы позаботиться о проверке номера перед заселением.
- Вы не правы, мистер Винковски. Я, да тем более мистер Исаков, имеем право знать дело в мелочах.
- В нашем деле нет места излишним дискуссиям, - парировал генсек, и Нил начал злиться.
- Но в нём дела и излишним тайнам. Все мы здесь, все мы с семьёй; вам бы хотелось, чтобы миссис Винковски подорвалась на бомбе? А вам, мистер Исаков, хочется подвергать супругу опасности? Я очень в этом сомневаюсь.
Тут Исакову полагалось встать на сторону своего начальника, но он снова заколебался.
- Ну, господа, я считаю, господин председатель как никогда прав… Такое дело, в конце концов, а ответственность лежит на нас с вами, да в такой день, вернее, в такие дни – фестиваль, - затараторил Исаков. – Допустить хоть какой-то несчастный случай, какое-то злоумышленное происшествие, и мы с вами навсегда расстанемся с признанием да пусть даже двадцатой части Совета.
- Отчего-то мне кажется, господин директор, что, по-вашему, сил Интерпола недостаточно для осуществления своей непосредственной деятельности, - сказал Винковски. – Ещё не случилось никакой трагедии! Я скажу вам – она и не случится, потому что Интерпол делает свою работу, на которую обязала его Конвенция. И всё время службы я исполнял её пункты, и капитан Валентайн, и все другие сотрудники Новой полиции, участвующие в нашей операции.
Нил Рейн постучал пальцами по твёрдому дивану. Кофе его остыло; он совсем потерял аппетит к нему.
- Конвенция не предписывает вам утаивать информацию о деле, направленном на обеспечении общественной безопасности, потому что это и наша зона интереса в том числе, - сказал Нил.
- О, послушайте, господин председатель, вы, кажется, упустили свою зону интереса ещё в тот момент, когда эти люди попали в Парк и начали изготовление взрывного устройства. Ведь Интерпол, в сущности, тут не при делах.
- Теперь-то Интерпол как раз при делах. Я прав, мистер Винковски? Но сейчас это наша общая проблема, ведь все мы здесь, а вы… а вы думаете, что можете распоряжаться информацией, тем более в отношении дела, только тем образом, каким вам заблагорассудится.
Винковски потёр глаза, словно беседа – то есть бесполезный спор на совершенно пустую тему – его ужасно утомляла, и как если бы он хотел побыстрее покинуть номер.
- Господин председатель, вы хотите знать, кто наш агент? Я правильно вас понимаю?
- Да, конечно, - Нил поджал губы.
- Я скажу вам вот что: помня про наш с вами спор, не забывайтесь, ведь это всего лишь спор, а на кону стоят жизни людей. Оно того не стоит, - генсек качнул головой. – Капитан Валентайн, доложите.
Капитан снова сел ровно и, откашлявшись, отрапортовал:
- Наш агент – офицер-связист из числа людей так называемого Сехема Лаша, который руководит значительной частью «армии освобождения». Этот человек занимается, что же, немудрено, осуществлением работы системы внутренней коммуникации в Парке, так что в силах офицера заниматься контролем деятельности халлидов – то есть обыкновенным прослушиванием.
- А какие предпринимаются меры в отношении вашего офицера, капитан? – спросил Нил.
- Меры, сэр?
- Да, всё верно. Я спрашиваю вас, что именно вы делаете, чтобы ваш агент вдруг не переметнулся на сторону халлидов, - он закинул ногу на ногу. – Разумеется, есть разница между людьми Лаша и халлидами. Насколько мне известно, у них часто возникают разногласия, однако нельзя надеяться на одни лишь хлипкие побуждения.
Винковски выжидающе глянул на Валентайна. Тот снова кашлянул.
- Мы продолжаем удерживать её ближайшего родственника в плену, сэр. Вы знаете, на тетткетианцев это хорошо действует.
Нил нахмурился.
- Ваш агент – женщина? Как это понимать, мистер Винковски? – он посмотрел на генсека. – Стало быть, в Тетткете всё настолько плохо с сопротивлением, что в «армию освобождения» уже начали брать женщин, а Новая полиция не справляется с набором временных сотрудников. Я имею ввиду, нормальных временных сотрудников.
- Такое дело, сэр, Лаша неохотно отпускает своих людей куда-то за пределы страны, что уже говорить о планете! Должно быть, в рядах подрывников есть ещё один его человек, но он улетел гораздо раньше, чем мы успели начать этим заниматься. Та женщина – наш последний вариант, сэр.
- Ну конечно, - съязвил Нил, - последний вариант. В таком случае фестиваль станет нашей с вами последней поездкой, и не просто за пределы Метанолия-сити, а в жизни.
Генсек снова потёр глаза. Исакова было не слышно; он сидел молча, прямой, как стрела, да такой же тонкий. Вставить словцо-другое у него никак не получалось. А может, он и вовсе не желал говорить.
- Не стоит критиковать действия Интерпола, господин председатель. Ещё ничего не случилось – я вам повторю это столько раз, сколько потребуется, - возразил Винковски. – Вы, господин, сеете панику.
- Когда мы обсуждали с вами вопрос введения миротворческих войск в Тетткет, господин генеральный секретарь, вы всё твердили, что мои опасения напрасны. Но вот мы здесь! Быть может, прямо сейчас мы сидим на бочке с порохом и ничего не делаем, - Нил резко вскинул руки. – А нашим спасением занимается какая-то женщина! Да я сам быстрее найду и взрывчатку, и халлидов. И я, помнится, уже говорил вам, к чему приводит халатность на работе; особенно в том случае, когда ваша работа – хранить мир и порядок. Вы мягкотелы, мистер Винковски. Вы не способны принять радикальное решение, а лишь обходитесь ребяческими мерами сдерживания.
Это были смелые слова с его стороны. Исаков потянулся вперёд, чтобы начать поучительную речь и прервать спор, но генсек оказался сообразительнее и быстрее.
- А вы, господин председатель, слишком молоды для своей должности. Да, она пустяковая – совершенно обычная бюрократия, не требующая особого ума. Будучи директором по информационной безопасности вы были едва важнее! Но этого опыта бюрократа вам недостаточно, - сказал Винковски. – Помните, вы служили детективом в танталийском отделении? Вы были детективом – сущие пустяки! Подумаешь, коп из Новой полиции. Я в то время уже был начальником отдела. А сейчас мы сидим с вами на одном диване, но вы – всё ещё бюрократ, а я – генеральный секретарь.
- Открою вам глаза, господин генеральный секретарь: только вы думаете, что Совет безопасности занимается бюрократией. А раз уж на то и пошло, то Новая полиция ничем не лучше. Расформированные миротворческие силы! Разве много средств нужно, чтобы их сохранять? Конечно, нет. Но на большее вы и не способны.
- Ну тогда напомните-ка мне, чем столь полезным занять Совет безопасности! Я не наблюдаю результатов вашей деятельности. У вас, господин председатель, на уме один Тетткет, как будто вы только и мечтаете причинить тетткетианцам как можно больше страданий. А тем временем эти враги, против которых мы боремся, уже здесь – ну и чья же это вина?
- Чья это вина? Что, стало быть, вы считаете, мы в этом виноваты? И Интерпол тут не при делах, да?
- Интерпол уже сделал всё, что от него требовалось, пока вы щелкали…
Тут Исаков уже не выдержал и громко воскликнул:
- Господа, мы совсем отошли от темы!
И Нил Рейн, и Винковски тут же замолчали, глядя друг на друга. Затем они посмотрели на Исакова – тот сидел с на редкость недовольным лицом, хотя подобного выражения никто никогда у него не наблюдал. Пришлось поумерить свой пыл.
Настал черёд Исакова говорить.
- Мы отошли от темы, - повторил он. – Господин председатель, вы хотели знать, кем является этот агент капитана Валентайна? Ну что же, с этим дело покончено. Да, несомненно, я тоже считаю, что женщина в таких делах – крайне неэффективный инструмент. Но мы уже ничего не можем поделать. В конце концов, всегда есть запасной вариант. Всегда есть план на крайний случай. Я прав, господин генеральный секретарь?
- Конечно, - насуплено пробормотал Винковски
- Господин председатель, у вас будут ещё вопросы? – сказал Исаков.
Нил откинулся на жёсткую спинку дивана и глянул на низкий потолок. Потолок поблёскивал белым на свету светодиодных ламп. Когда он вновь выпрямился, он решительно произнёс:
- Нет, у меня будет не вопрос. Я хочу настоять на том, чтобы вы, господин генеральный секретарь, свернули свою игру в секретных агентов и занялись, наконец, серьёзным делом.
Вздохнув, Исаков отвернулся.
- Ах, так я занимаюсь недостаточно серьёзными делами, господин председатель?
- Здесь нет места сарказму. Вы услышали ровно то, что я сказал, а я не люблю выбирать отвлечённые формулировки. Прекращайте игру в агентов – вот мой приказ. Это бесполезное и совершенно безрезультатное занятие, - закончил Нил.
- Хотелось бы мне услышать, с каких пор оно превратилось в, как вы выразились, совершенно бесполезное и безрезультатное занятие!
- С того самого момента, как вы его придумали, мистер Винковски! Вы что, думаете, будто в такие короткие сроки ваш агент, да тем более какая-то женщина, сможет справиться с поставленной задачей? Кого бы вы ни взяли в плен, чем бы вы ей ни угрожали, это не приведёт вас к успешному завершению затеи!
- Ах вот как, господин председатель! Что вы от меня хотите, а? Я знаю, как делать свою работу, а вот вы… - Винковски нагнулся вперёд, и теперь выходило, будто бы Нил смотрел на него сверху вниз, - а вот вы совсем не разбираетесь в том, что делаете. Как мне поступить? Арестовать всех людей, похожих на тетткетианцев? Да их тут миллион, если не больше! Ну и что из этого выйдет? Что получится, господин председатель?
- Вы их жалеете – вот и вся причина вашей робости, - строго сказал Нил.
Винковски натянуто улыбнулся. Он сложил руки в замок, потёр большим пальцем обручальное кольцо… Затем он то опустил голову, то снова поднял, и снова опустил, раздумывая. Нил продолжал глядеть на его затылок. Исаков где-то потерялся; ему совсем надоела эта беседа.
- Нет, вы не правы. Это клевета, - возразил генсек.
- Нет, я прав.
- Нет, не правы.
- Ещё как прав, - Нил нарочно пнул стеклянный столик, и чей-то синтетический кофе опрокинулся прямо на белые брюки Винковски. – А, прошу прощения. Моя жена всё уберёт. Эй, дорогая, подойди-ка!
В следующую секунду миссис Рейн выскочила из спальни. Нил велел ей разобраться с расплывающимся по полу кипятком – синтетический кофе остывал очень медленно, - а сам смотрел, как Винковски разводит руками, рассматривая безвозвратно испачканные брюки. На вычищенной ткани красовалось огромное коричневое пятно.
Миссис Рейн вернулась с маленьким тазиком и короткой половой тряпкой. Она принялась вытирать сначала с пола; после Нил велел ей потереть брюки генсека, просто на всякий случай, чтобы наверняка убедиться, что пятно никогда больше не выведется. Но жена возразила:
- Господин генеральный секретарь, у меня есть средство от пятен, быть может…
- Нет, нет, - оборвал её Нил. – Оно совсем не помогает. Бесполезная водичка. Ты бы выкинула её.
Винковски сидел молча.
Когда миссис Рейн ушла, он будто бы отмер.
- Вы ведь сделали это специально, - медленно сказал он.
Нил вскинул брови.
- Специально? Мне незачем портить вам одежду, мистер Винковски. Потому что это никак не касается ни моего приказа, ни моих, собственно говоря, прямых к вам просьб…
- Ах вот как.
Пока Винковски раздумывал над следующими словами, Исаков решил урвать минутку и вставить слово. Он сказал:
- Господин председатель, для оформления приказа вам потребуется зарегистрировать его через систему «Лидера», а это потребует времени, так что…
- Нет, нет. Не потребуется. Я уже составил приказ об упразднении нашей системы, потому что она вышла из строя – тому есть весомые доказательства, - Нил махнул рукой. - Вы ознакомитесь с ним на большом саммите, мистер Исаков. И вы, господин генеральный секретарь, тоже.
- Приказ об упразднении? – повторил директор.
- Всё так. Вы не ослышались, - произнёс он. – Теперь я приказываю. Скажу наперёд: да, разумеется, и такое Конвенция позволяет, а с другими тонкостями своих полномочий я разберусь сам.
- Так… но что же… мнение совета директоров вас не интересует, стало быть?
Нил посмотрел на Исакова.
- Нет, боюсь, я не обязан им интересоваться, - он отвернулся. - Ну что ж, мистер Винковски, вы слышали мой приказ.
Генсек снова потёр глаза. Он ничего не сказал, даже рта не попытался раскрыть; однако ж несогласие было написано на его лице, и Нил уже ждал, что Винковски захочет сказать ему, уходя.
- После саммита я ознакомлю вас с программой дальнейших действий. Конечно, ваше право – редактировать её, да как угодно. Но согласуйте их со мной и господином директором Исаковым, - сказал Нил. – На этом всё. Мы вас проводим.
Первым встал Валентайн, за ним поднялся Исаков, а Винковски всё душил диван. Пришла миссис Рейн. Она выпроводила двоих, пожелав им спокойной ночи, и только после генсек подковылял к двери. Нил мельком глянул на него снизу вверх. Немного подумав, он сказал:
- Вы, надо полагать, считаете, что тетткетианцы в нынешнем поколении – невинные жертвы обстоятельств. Но я так не думаю. Все те меры, которые мы принимаем в их отношении, совершенно оправданы, и их страдания, и их боль – это всё служит на пользу общества. В каких целях люди страдают? Их может быть две: этих людей стоит наказать, либо же их стоит призвать к порядку и послушанию. Тетткетианцы заслуживают и того, и другого.
- Спокойной ночи, - сказала миссис Рейн.
- Спокойной ночи, господин председатель, - хмуро ответил Винковски.
Он ушёл, и миссис Рейн закрыла за его широкой спиной дверь.
Эпизод 37
ДОБРО И ЗЛО – ДВЕ СТОРОНЫ ОДНОЙ МЕДАЛИ
«Посмотрите, как они веселятся, пока остальная вселенная погрязла в нищете и беззаконии!»
Эндрю Аллен для телеканала Призм Медиа
13.15.1489
Дела у Нут шли неплохо. Она была невероятно близка к разгадке тайны Зелёного дома, плюс ко всему предыдущие эксперименты и анализы местности показали, что иных вариантов попросту не могло быть. Оставалось самое последнее здание. А халлиды не торопились со взрывом; весьма вероятно, они верили в свою защищённость со всех сторон.
Вера в защиту была их мнимым щитом: уже тем вечером, сидя в номере, Нут слушала, как два-три халлида жаловались на аресты. Из этого стоило сделать очевидный вывод. Да взрывное устройство… с его поиском нужно было торопиться. Нут долго думала, променять ей встречу с Афиной на поход до последнего Зелёного дома.
И вот она уже сидела на террасе ресторана, а голографические артистки заливались музыкой из встроенных в мини-сцену динамиков. «Два… нет, ладно, три часа я смогу послушать про её… ну что она мне расскажет, в общем-то, нет разницы, о чём слушать. Но потом – никакой Афины. Никаких ресторанов. Разве могу я отдыхать здесь, пока Саид сидит в плену! Кормят ли его? Может ли он спать? Кто ж их знает», - думала Нут.
После большого саммита межгалактических правоохранительных органов воздух в Парке стал самую малость тяжелее. Нут чувствовала это напряжение; это напряжение, как если бы за ней одновременно следили по меньшей мере десять человек, и все – сотрудники Интерпола. Она оглянулась по сторонам. На террасе ресторана нашлось достаточно подозрительных лиц.
За соседним столиком сидела женщина в чёрных очках, при этом было не похоже, что она смотрит в тарелку. Ещё чуть дальше, у ребристой ограды, прохлаждался мужчина с бутафорным слуховым аппаратом, который на самом деле был портативным усилителем звука, что оказалось легко заметить, обладая острым зрением. Рядом с ним сидел другой агент – тот вертел ложкой, как бластером. Нут не стала оглядываться ещё и за спину.
«Я не заодно с ними, - напомнила она себе, - я у них в заложниках. Они могут сделать всё, что захотят. И со мной, и с Саидом».
Причин для волнений, конечно, было предостаточно.
Когда пришла Афина, время уже перевалило за восемь вечера. Системные часы приближались к полуночи, местные – восемь двадцать. Нут нетерпеливо барабанила пальцами по пластмассовому столу. Афина села напротив, и официант смазливой внешности тут же нарисовался рядом.
Афина заказала не пойми что; Нут немного подумала, потом ещё подумала и в итоге решила отделаться простым коктейлем. Аппетит не шёл. Смазливый официант прибежал обратно через минут пять и извинился, потому что заказ Афины планировал немного задержаться на кухне, то есть дольше положенного времени простоять в очереди на разнос.
Агенты Интерпола как бы испарились. Теперь Нут, глядя на них, видела самые обычные лица самых обычных отдающих из числа гостей высокого класса.
- Я, эм, прошу прощения за опоздание, - сказала Афина, почёсывая палец – на нём красовалось обручальное кольцо. – Я сегодня была на одной выставке… Ну, она оказалась немного больше, чем я думала. А ты давно ждёшь?
Нут покачала головой.
- Ничего.
Она сделала глоток; коктейль был сладковатым, но не приторным. Афина нетерпеливо постучала по столу.
- Ну так что? – спросила она. – Ты что, отдыхаешь тут? За счёт, э-э.. ну.. организации?
Понятное дело, она имела ввиду халлидов и всех, кто с ними хоть каким-то образом был связан. Нут решила не спешить с ответом. Всё равно она бы не смогла найти, что ответить, да чтобы при этом не вызвать у невидимых агентов подозрений.
- Нет, я здесь ради конференции с ДельтаТекКомпани, - сказала Нут, кивнув на форму Холл-линк. – Обычное собрание.
- Нет, я не верю.
- У меня нет для тебя другой правды.
- Ладно, зато у меня есть, - Афина наклонилась вперёд, и Нут нехотя последовала её примеру. – И я думаю, нет, я совершенно уверена, что…
За её спиной послышалось странное шевеление. Музыка продолжала играть, но сквозь синтезированные трёхаккордные песенки всё равно до слуха доносились неприятные и подозрительные звуки; такие звуки, как если бы человек перенастраивал аппаратуру связиста на высокий уровень сигнала. Нут поспешила её перебить:
- Ладно, ладно, хорошо. Мне без разницы, что ты думаешь. То есть… ну думай что хочешь. Я знаю свои дела.
Афина медленно отодвинулась, сложив руки на стол.
- Итак, теперь я тоже знаю твои дела, - сказала она.
- Я уже всё сказала, - отмахнулась Нут. – Может, потом поговорим. Где-нибудь в другом месте… может, и в этом. Не знаю.
Ещё минут десять они просидели в тишине. За это время невидимым агентам надоело выслушивать бесполезный пустой разговор, и один за другим, как казалось Нут, они стали покидать террасу. Но парочка осталась на местах. Те сидели в противоположных углах друг от друга, используя такую рассадку, при которой один человек мог подслушивать речь только одного подозреваемого, а его напарник – другого. И в этом не было ничего сверхъестественного: быть может, в каждом ресторане Парка сидели такие вот квалифицированные сотрудники.
Вскоре подоспел официант с подносом. Он поставил напротив Афины не пойми что, пожелал приятного аппетита и даже попытался подмигнуть. Афина быстро от него избавилась, сверкнув кольцом.
Сейчас из разговор оказался относительно защищённым от посторонних слушателей. Наконец, Нут решила подобраться к очень старой теме, для обсуждения которой Афина наверняка и пришла. Это был деликатный вопрос.
- Ты хотела мне что-то сказать вчера, - намекнула Нут.
- Да, да, хотела, - она ковырнула вилкой мясо собаки, - ну, не только вчера, конечно, давно хотела, просто не было возможности…
- Ну?
- Ну, в общем… - Афина почесала бровь, - в общем, я хотела предложить тебе… как бы так выразиться…
Нут уже начала догадываться о подробностях предложения.
- Я хотела предложить тебе… ну, скажем так, уехать в Афилантес. Сколько ты хочешь? В общем-то, если подумать, любая сумма мне по силам, ты не стесняйся…
Над этим Нут никогда не задумывалась. Ей потребовалось время, считанные секунды, чтобы придумать ёмкий и внятный ответ, и она сказала:
- Я никуда не поеду.
На лицо Афины упала тень злости. Эта злость не нашла места для отражения ни на уголках губ, ни в глазах, ни где-либо ещё, однако же она была столь очевидна, что Нут напряглась – кто знает, что следующим придёт ей в голову! Спустя мгновение злоба уступила место жалобному выражению.
- Почему? – спросила Афина.
Мясо собаки в её тарелке перестало терять объём.
- Потому что я не хочу никуда уезжать, - легко сказала Нут. – Это вся причина. Я хочу жить у себя дома, как и любой обычный человек.
- Ты не хочешь жить со мной? То есть, нет, конечно, не под одной крышей, а хотя бы… хотя бы в безопасном месте. Афилантес – тихий город. Там ничего не происходит. Да если и уезжать, то только на север.
Нут провела языком по губам, и во рту оказалось удивительно сухо.
- Я не хочу никуда уезжать, - повторила она. – Зачем ты пытаешься меня уговорить?
- Затем, что я не понимаю, как человек может хотеть оставаться в месте, где в любой момент его могут убить или что ещё похуже! – воскликнула Афина.
- А, так в Афилантесе я буду жить вечно?
- Это не ответ на вопрос.
Нут, подумав над следующими словами, посмотрела по сторонам.
- Хорошо. Я объясню тебе, почему, - она поманила Афину пальцем, и та села ровно. – Ты, Афина, хочешь далеко не того, о чём говоришь. Я это знаю и вижу. Тебе кажется, что можно запросто посадить какого-нибудь человека в клетку и заставить его петь или плясать, раз тебе это нравится. Что можно убрать кого-то, раз он мешает. Думаешь, я стану развлекать тебя, если ты дашь мне денег? А что случится со мной, когда я перестану удовлетворять твой интерес?
Афина молчала. Молчание продлилось долгие минуты, и Нут не нашла, что ещё стоит сказать или сделать; ей сразу захотелось сгладить углы своих слов. Но Афина вместо возражений принялась за еду. Собачье мясо стало уменьшаться кусочек за кусочком, пока совсем не исчезло.
Коктейль тоже быстро кончился. Тут подоспел официант и предложил повторить, но Нут отказалась. Афине потребовалась по меньшей мере вечность на соображение резкого ответа. Наконец, она сказала:
- Я понимаю, кем ты меня считаешь.
- Замечательно, - съязвила Нут.
- Но это всё – только твои домыслы, - продолжила Афина. – Это неправда. Не знаю, чему вас научили, но ты не права. Совершенно не права. Подумай, Нут, я могу дать тебе всё: любая еда, любая одежда, хоть квартира в центре Метанолии – всё твоё. А что тебе дадут на родине? Могильный платок? Это не выбор из двух зол…
- Да, и поэтому я выбираю светлую сторону.
- Такая жизнь не может быть светлой стороной.
- Ты берёшься решать, что есть добро и зло? – сказала Нут. – Зло – это всё то, что пытаешься всучить мне ты. Мне ничего не нужно сверх положенного.
- Так что же у тебя есть из положенного?
Афину снова накрыла злоба. Нут видела такие лица не единожды и не дважды. Кнут и пряник – самое верное средство заплечных дел мастера; в какой-то степени Афина, казалось, справлялась с её прежней работой даже лучше. От разговора, в особенности от его продолжения, у Нут едва шевелился язык.
- Всё есть. Семья, родина… - сказала она, - великая цель и средства. Что ещё может быть нужно? Нет, конечно, ничего.
- Великая цель! – хохотнула Афина. – Нет больше такой страны – Тетткет. Нет того Тетткета, о котором вы мечтаете, его больше никогда не будет. Кого ты хочешь спасти, Нут? Надо спасать себя! И я протягиваю тебе руку помощи.
- Мне не нужна такая помощь, - отрезала Нут.
- Да, не нужна. Жертвам Аллиньюса она тоже была не нужна. Где же они теперь? – Афина ткнула пальцем вверх. – А те, кто бросили всё и уехали – вот, ходят среди нас.
- Трагедию Аллиньюса нельзя сравнивать с Тетткетом. Здесь нет никакой связи.
- Ты ошибаешься – она всегда была, - она понизила голос. – Послушай, Нут, я не желаю тебе зла. Я сделаю всё, что ты хочешь, только соглашайся. Разве ты не видишь, к чему всё идёт? Ты хочешь застать войну у себя дома?
Нут почувствовала, как Афина касается её руки, и тут же одёрнула ладонь.
- Я училась не для того, чтобы убегать от войны, - сказала она. – Это мой долг – остаться и сделать то, что в моих силах.
- Нут, я прошу тебя…
- Нет.
Они уставились друг на друга. Лицо Афины выражало злость и ничего больше, вопреки её умоляющему тону; она сама того не замечала. Нут отвела взгляд.
- Сегодня ты можешь сделать вид, что ничего этого не было. Что всё по-старому. Но завтра мы проснёмся и снова будем теми, кем мы стали, - тихо сказала она. – Если тебя это утешит.
Злорадная улыбка растягивала губы Афины долгие секунды, а следом она умело изобразила искреннюю радость. Нут подумала: «Нет, это уже не тот человек, который стоил моего бегства». Вновь заиграла музыка; агенты исчезли – последние из них вышли с террасы, а их места заняли новые посетители. На сцене отплясывали свои партии виртуальные музыкальные инструменты, и голографическая певица заливалась энергичной песней на каком-то земном языке, которого Нут не знала.
Сначала только одна парочка вскочила из-за стола. За ними последовали другие люди: девушки в элегантных платьях, ярких, что болели глаза, их спутники в таких же блестящих костюмах, да люди поскромнее. Танец был энергичный, бодрый. В нём Нут узнала движения из бальных танцев западных тетткетианцев: её родители раньше отплясывали такой по вечерам.
Афина была без уловки впечатлена движениями пёстрых костюмов. Она покончила с остывшим гарниром, и теперь колени её ходили вверх и вниз, как у невротика. Нут выгнула бровь.
- Если тебя не затруднит… - начала Афина.
- Нет, не затруднит, - медленно ответила Нут. – Я знаю движения, но не до конца…
- Ничего, я поведу. Помню, в школе нас всяким танцам учили.
И они танцевали, два чёрно-серых пятна среди блестящей роскошью толпы трапезничающих, а голографическая женщина пела с маленькой сцены:
«Преврати свой кулак во что-то нежное,
И сделай из прощанья «эй, моя любовь!»,
И из жеста – скромную улыбку,
И из бегства – «я здесь, я почти пришла!» …»
Эпизод 38
СЕМЕЙНЫЕ УЗЫ II
«Запомните, кадеты, халигшат – единственное возможное будущее для Тетткета, когда мы все будем живы и счастливы, когда наши родители, наши дети и внуки будут ходить по этой земле, когда наши предки и потомки будут знать, что мы – хозяева этих мест… Только вы можете привести нас в это будущее.»
Али Хадджан
02.05.1478
Отпуск в кадетском корпусе выпадал на начало года Нун. В пустыне сложно было определить, конечно, какое сейчас время - весна, зима, а может лето, - и сероватая природа, местами желтоватая и оранжевая, в это время становилась ещё скуднее и ещё гораздо более унылой, чем месяцами ранее. Ночью морозец сковывал дома в Сатме, днём палило солнце. Всё оставалось на своих местах, казалось людям, а при этом календарная осень всё крепче наступала на тетткетианскую землю.
Нут вернулась к вечеру, когда все уже успели собраться дома. Мать, отец, старуха и тётка с годовалым ребёнком – все дома. Не хватало только брата, но о нём она собиралась поинтересоваться за ужином.
Мать поставила на стол парочку тарелок, затем тётка принесла казан, полный мясного блюда с тестом, выгрузила длинный и толстый кувшин ароматной настойки на местном кислом фрукте, с виду похожем на вишню. Тут же за столом возник отец, как всегда, посасывающий трубку и при этом не отвлекающийся от чтения жухлой книжки из центральной библиотеки. Последней пришла старуха – той шёл уже восьмой десяток, и она видела лишь одним глазом, при том со слухом у неё за последний год проблем только прибавилось. Осталось последнее свободное место, а Саид всё не показывался. Мать принялась раскладывать еду по тарелкам; тётка ей помогала.
- Ну, как дела на учёбе? – спросила мать. – Так и не думаешь перевестись?
Нут покачала головой.
- Нет, не думаю. Всё в порядке, - сказала она. – А где Саид?
- А-а, так он, наверно, загулялся с друзьями. Скоро объявится, вот увидишь. Мы его так подолгу ждём, - вклинилась тётка, покачивая ребёнка. – Так, бывает, даже не приходит домой после десяти утра. Вот и сиди жди его!
- Да, всё время где-то пропадает, - продолжала мать. – Фарад, когда ты займёшься его воспитанием?
Отец высунул трубку изо рта и отвлёкся от книги, но лишь для того, чтобы рассеяно пробормотать:
- Да нечего его воспитывать, Айша, уже не маленький. Сам всё понимает, - и он снова утыкался в жёлтые странички, а глаза его начинали бегать по строчкам.
- Ну да, маленький! – возмутилась мать. Однако больше она ничего не сказала, и вместе с тёткой они опустились на свои места. Поговорить им было о чём.
- А ты знаешь, Айша, и правда – пусть Саид сам решает, где ему ходить и во сколько. Покуда уж человеку хочется спечься на дневном солнце, он может жить, как на западе или на юге. А от теплового удара его потом лечить будут в стационаре, - сказала тётка.
Мать разочарованно покачала головой.
- Да где уж тут… закрывают последнюю больницу. Слышала, ну? Главного врача на днях арестовали.
- Да ну! Прям арестовали? – тётка неподдельно вытянула лицо. – А за что? Небось сдирал с больных в три раза больше?
- Нет, нет, обычный был главврач. Да я его сама лично знала, помнишь, нет? – мать покрутила руками. – Когда мы только с юга переехали, меня ужалила одна мелочь, так, скорпиончик; вот мы и пошли к нему. Только всё не вспомню, как ж его звали… Хасан? Да может Хусейн?
Тётка протянула долгое «а-а!», и Нут поняла, что память её прояснилась.
- Да, точно! Хусейн же его звали, да. Ты знаешь, Айша, как ни думаю о нём, так всё кажется мне нормальным человеком. Обычный мужчина, скажем, ну врач как врач. Ничего плохого за ним не могу вспомнить, - она нахмурилась. – И что, за что арестовали-то?
Мать поджала губы.
- Ой, там мутное было дело, я особо и не слушала. Помнишь, выходили на днях на рынок? Так там две женщины обсуждали вот эту больницу, вторую районную, ну я и стояла рядом. Говорят, мол, облава, - на этом слове мать нарочно широко раскрыла рот, словно оно-то и было зерном истории. – Ну вот его и арестовали. Да стало быть, кто-то закинул весточку, что водятся за ним всякие скверные дела.
- А-а, так уж скверные дела…
И мать закивала головой. Тётка поджала плечи; ребёнок у неё на руках посасывал палец, будто тоже слушал, о чём женщины сплетничали. Он был совсем крохотный. Нут смотрела в его большие чёрные глаза, ярко выдающиеся на фоне сероватой кожи, прежде чем ей не захотелось отвести взгляд.
- Ну ты уж знаешь, как это делается. И вот приехал во вторую районную наряд интерполовцев, а потом уже выводили они главврача под руки, да не его одного. Пара заведующих ещё, пара медбратов, ещё несколько медсестёр. Кто ж знает теперь, куда они пропали.
- Прям уж пропали?
- Да вот ни слухом ни духом о них больше не слышно. Ну и посадили в свободные кресла иномирян да иностранцев, - заключила мать. Лицо её потускнело. – Ну, не будем о плохом. За едой всё же…
- Правильно, не будем, - пропыхтела тётка. – Рассказывай, Нали. Как у тебя дела? Командир сильно строгий?
Нут постучала пальцами по столу, раздумывая над ответом. Нет, командир, конечно, в корпусе был один-единственный и выбирать кадетам не приходилось, однако ж вопрос требовал такого ответа, за которым не последовали бы новые вопросы, потому что в деликатном деле обучения присутствовали некие подробности, не требующие освещения в кругу семьи. И Нут пообещала промолчать или улизнуть, если всё же диалог до такого дойдёт. Поэтому она сказала:
- Строгий, да. Как любой военный. Но я его видела только пару раз.
После она вновь вернулась к тарелке. Готовила мать по-прежнему вкусно; одно только мясо в казане чего стоило. А тётка не унималась с расспросами.
- Кормят-то вас как? Съедобно?
- Ну нормально, да.
- А спите вы где? Все в одной казарме?
- Нет, по четыре человека в комнате.
- А с расписанием как? Сильно загруженное? Что, есть хоть там окошко на отдых?
- Есть, конечно.
Прежде, чем беседа успела надоесть, вмешалась мать.
- Да не тревожь ты человека. Доедите – вот тогда и разговаривайте. Всему своё время, - строго сказала она. Тётка мигом смолкла.
Тётку звали Хадиджа. Сколько Нут себя помнила, она жила с ними в одном доме, но ни разу не выходила на работу. Её содержал отец – Хадиджа была его сестрой. И пока мать успевала сбегать на работу, занять маленькую Нут и приготовить обед, а порой и ужин, Хадиджа, как правило, пропадала где-то в городе. Куда она ходила и зачем, Нут не знала, да никто ей не рассказывал. Но в один день мать обнаружила, что Хадиджа беременна. Тогда разразился страшный скандал.
В те времена Нут ещё не уехала в кадетский корпус – пока идея была на этапе обдумывания. И вот, одним мирным днём, когда уже пришло время ложиться спать, покуда солнце взошло в зенит, Хадиджа вернулась домой после суток отсутствия. Отец встретил её с допросом. Они долго, очень долго разговаривали в гостиной, сидя на диване, а Нут и Саиду мать велела оставаться в спальне. Спустя минут двадцать дотошных разбирательств послышался громкий мужской крик (сейчас Нут уже не могла вспомнить, кто о чём кричал); и это было удивительно, ведь с детства она привыкла к безучастному и совершенно неконфликтному отцу. После Хадиджа сидела на диване, как приросшая, и долго плакала.
На следующий день мать всё таки обнаружила секрет пострашнее, и всё повторилось снова. Даже старуха, едва продрав глаза, доковыляла до гостиной, принявшись вставлять словцо-другое через каждую реплику то отца, то матери. Саид тогда притаился за стеной арки, отделяющей гостиную от длинного коридора. Потом он рассказал, как отец замахнулся на Хадиджу, и как матери пришлось его остановить и увести в их общую спальню, и как старуха хриплым голосом долго поучала её о правилах приличия. Старуха припомнила наказание за блуд – раньше, во времена халигшата, за такое женщину забивали камнями, так что Хадидже, мол, ещё повезло.
С тех пор тётка не уходила из дома без матери. Отец, конечно, позволил ей оставить ребёнка; в ином случае совесть бы его изъела. Он не пытался выяснить, кто его отец, даже не расспрашивал больше тётку, как так вышло, да речи об отказе или, чего хуже, прерывании беременности ни разу не шло. Потому-то Нут уважала своего отца.
И Хадидже не оставалось ничего иного, кроме как беспрекословно слушаться людей, в чьём доме она жила и растила ребёнка.
- Скажи-ка, Нали, чему вас учат в кадетском корпусе? Что вам говорят об истории тетткетианского народа? – прохрипела старуха.
Нут забегала глазами по столу. Тарелка её опустела. Старуха сидела прямо напротив, и она не могла отвести от неё взгляда, не могла оставить вопрос без ответа. Старую женщину в этом доме, безусловно, уважали побольше матери и отца.
- Ну… - протянула Нут, - как есть, так и говорят. Про обе кампании, про другие войны, про халигшат и новые времена.
- А-а, хорошо бы им говорить всё как было, - сказала старуха. – Новые времена – самые тёмные для нашей страны. Не забывай об этом, Нали, ни за что не забывай… и не попасть тебе к иномирянам, Сехмет’а-сахха.
Над столом тяжёлым воздухом зависла тишина. Старуха была, пожалуй, последней, кого Нут знала, кто ещё произносил такие слова. Услышь её посторонние, и ей бы не поздоровилось. Отец выразительно кашлянул; изо рта у него клубом повалил сероватый дымок. Мать смотрела ровно вниз, тётка делала вид, что поправляет ребёнку одежду, и только Нут одними губами прошептала: «Сехмет’а-сахха».
Тут в прихожей послышалось шевеление ключей в замочной скважине, дверь распахнулась и быстро захлопнулась обратно. Мимо гостиной, прямиком в ванную, метнулся Саид. Мать крикнула ему вслед:
- Ужин на столе, Саид, не засиживайся!
Но из ванной донеслись только нечленораздельные обрывистые фразы и шум воды. Нут это насторожило. Мать, однако, не придала этому никакого значения, а отец перевернул очередную жухлую страничку книжки. Когда Саид пулей вылетел из ванной, до их слуха донеслось одно:
- Да я не голоден, не хочу.
И он скрылся в недрах спальни. Нут вопросительно посмотрела на мать. Та пожала плечами.
- Да не спрашивай. Он постоянно не голоден. Небось есть всякую дрянь с рынка, к какой даже подходить страшно, - равнодушно сказала она. Тётка хотела было вставить слово, но ребёнок ей помешал – малыш начал пронзительно реветь, видимо, утомился от ужина и ото всяких разговоров.
- А поди-ка ты уложи его, Хадиджа, - велел отец.
- Ну куда уж его укладывать? Рано, так он и не уснёт до утра. Надо бы с ним погулять, - возразила тётка.
Отец посмотрел на неё поверх книги и снова повторил, мол, чтобы шла спать вместе с малышом, не вынимая изо рта трубки. После он умиротворённо погрузился в чтение. Нут могла видеть, как в его глазах отражаются яркие события тетткетианского эпоса: вот какая-нибудь девушка, первая красавица южного горного аула, сбегает от бедного юноши, а тот вынужден бороться за неё со взрослым воином на страшной дуэли посреди голых скал. И они стоят на утёсе; юноша, схватившись за саблю, кидается в бой первым, а потом…
Впрочем, Нут решила не занимать себя кратким изложением классики тетткетианской литературы. После ужина она помогла матери помыть посуду и отнесла тарелки да миски на наружную решётчатую сушилку – такое нехитрое приспособление, которое вешали за окном кухни, чтобы вся влага с чистой посуды испарялась сразу на улицу и не задерживалась в доме. На сердце у Нут было неспокойно; она ушла проведать Саида, так и не явившегося более в гостиную.
Свет в комнате не горел. Одна кровать – кровать Нут – сиротливо стояла, застеленная выцветшим покрывалом, а на другой лежал Саид, отвернувшись к стене. Она не стала включать лампочку, только зажгла одинокий ночник. Свет блеснул в тёмной спальне, и по чёрным внутренним ставням запрыгали мелкие огоньки. Нут присела на край кровати брата. Тот не сказал ни слова.
- А ну, повернись, - сказала Нут приказным тоном.
Саид недовольно что-то промычал, но поворачиваться не стал. Их разница в возрасте составляла сущие пустяки – какие-то пять лет, но Нут, силу небывалой осознанности, считала себя обязанной быть в курсе любых личных дел брата. Поэтому она не сдавалась.
- Повернись, Саид, - повторила она. – Давай, хватит капризничать.
Но ответа вновь не последовало. Нут встала, схватила брата за плечи и силой заставила лечь на спину.
Она подавила вздох удивления. Под глазом у Саида красовался чернеющий синяк, у разбитой губы набухла шишка, а над ней застыла тонкая полоска тёмно-красной крови. Саид скорчился, и Нут пришлось его отпустить. Она снова села на кровать.
- Ага, вот оно что, - медленно пробормотала Нут. – Ну и кто тебя… так?
- Отстань, Нали, - злостно буркнул Саид.
- Что, тётка отучила тебя от уважения к своей семье? Садись и рассказывай.
Саид задышал громче. Нут немного помешкалась, подумала и всё таки осторожно погладила брата по голому колену. На коже у него проступала длинная ссадина. Нахмурившись, Нут отняла руку.
- Нет, так не годится. Что случилось, Саид? – спросила она. – Если ты мне не скажешь… я, ну… мать перестанет отпускать тебя гулять днём. Вот так.
- Тоже мне! Я не буду ни у кого отпрашиваться, - воскликнул Саид, но быстро притих. – Ничего со мной не случилось.
- А ну прекрати паясничать! Сядь, Саид, и расскажи мне.
Наконец, Саид сдался и сел. Он сначала провёл руками по лицу, потом опустил на колени, потом ещё раз провёл по лицу и вздохнул. Чистосердечные признания всегда давались ему тяжело.
- В общем… - начал он, - в общем, ну, так-то ничего особого не случилось. Так вышло, что я хожу в школу по дороге, которая проходит через пустырь у поля. А там ошиваются всякие парни. Ну и мы с ними как-то повздорили, а они… а их было больше…
Нут покивала головой. Саид утёр кровь, и теперь красная полоска тянулась по его руке.
- Это типа «их территория». И мне бы лучше обходить её стороной – так они сказали. А я не согласился. Ну и… вот, вышло как вышло.
- А сколько их было? – спросила Нут.
- Да человека три или четыре. На вид не сильно старше, - Саид откинулся назад, на кровать, а ноги вытянул. – Ну, понимаешь, будь их меньше, я бы устоял! Да я им даже всадил разок. А может два. Я сильный, Нали, не смотри так.
Нут коротко улыбнулась, но улыбка быстро сошла с её лица. Она стала вспоминать, где тот пустырь, через который они ещё ходили в школу годами ранее, кто там ошивался и кто мог появиться. Пустырь, на самом деле, лежал в мирном районе; за футбольным полем обычно бегали собаки, покуда с другой стороны улицы дымили маленькие ресторанчики и кафе, а людей там не встречалось. Лишь редкими днями, когда шпану угораздило прогуляться под яростным солнцем, они наблюдали, как на том пустыре в кругу стоят вооружённые до зубов пангалактические полицейские и смотрят в окна.
- И часто ты их там видишь? – вновь спросила она.
- Ну нет… это, наверно, третий раз. Раньше эту глушь никто не обхаживал. А тут вот появились.
- Ясно, - протянула Нут. – Думаешь, сейчас они там?
- Конечно, куда уж денутся.
- Тогда идём. Покажешь, кто они такие.
Резко сев на кровати, Саид замотал головой.
- Ну нет! – заныл он. – Да я просто буду ходить по другой дороге, делов-то. Просто через пустырь было короче. А по улице вот, хотя бы повеселее будет. Не надо с ними ничего делать.
- А это я сама решу, - равнодушно ответила Нут. – Давай, идём.
Они тихо собрались и вышли с заднего хода, ведущего через маленький садик со старым деревом и двумя рядами жухлых клумб. Дрога к пустырю вела через самые страшные кварталы Сатма. Это были такие кварталы, где дома стояли друг на друге, а между ними тянулись кривые улочки, сплошь заставленные велосипедами и самокатами, всяким хламом, пустыми ящиками да прочими вещами, какие обычно в Тетткете было принято хранить на улице. Частенько на улочках попадались собаки – облезлые озлобленные псины, постоянно голодные, но готовые есть, казалось, только человечину. В кварталах постоянно раздавались загадочные крики, смех, ругань и бытовой шум вроде звона посуды. Такой была дорога Саида до школы.
Кварталы оканчивались сплошной стеной нагромождённых друг на друге каменных зданий. За стеной шла широкая автомобильная дорога; немного выше, на надстройке, по воздуху тянулся свежий монорельс-путь. Красивая стеклянная станция на подъёме блестела в ночном свете двух лун. Они перешли дорогу и оказались, наконец, на пустыре.
Никому доподлинно не было известно, что сподвигло иномирян-проектировщиков оставить именно этот пустырь в своём первозданном виде, тогда как на всех прочих проплешинах города после шестьдесят шестого мигом выросли новые белокаменные дома. Иногда дома становились центрами районной администрации, иногда – больницей, чаще всего же они превращались в школы и в средние профессиональные учебные заведения. Но даже если дома и оставались жилой площадью, тетткетианцам не продавали в них квартиры; они полноправно принадлежали приезжавшим в Тетткет иномирянам и иностранцам.
А пустырь за стадионном стоял себе нетронутый, не очерченный красно-белыми лентами и не обременённый голографической табличкой с паспортом объекта. Когда иномиряне взялись за их район, мать Нут переживала, что грядущая стройка перекроет Саиду дорогу до школы и что, в сущности, она многим подпортит жизнь. Покуда строили круглые сутки, густонаселённые кварталы массово лишались сна от бесконечного грохота. Но пустырь злая участь обошла стороной.
Нут и Саид скрылись за блоком мрачно гудевшей трансформаторной будки. Со всех сторон на пустырь доносились звуки бурной ночной жизнедеятельности Сатма, но городская проплешина в гордом мраке хранила молчание. Тут на стадионе зажгли яркие прожектора, и полоски света упали на мальчишек, болтающихся на перилах уличной сушилки белья.
На вид им в самом деле нельзя было дать больше одиннадцати-двенадцати лет. Они, вероятно, жили в кварталах – мальчишки были худыми, но достаточно озлобленными, чтобы, проводя целые дни без присмотра, выучиться самым скверным делам.
- Эти? – спросила Нут.
- Да, они, - ответил Саид. – Самый злобный – вот этот высокий. Его выгнали из школы месяца два назад.
- Почему?
- Ну вот уж не знаю, - зашептал он. – Кто-то говорил, что его родителей посадили, а платить стало нечем. Он, наверно, тоже потом в кадеты пойдёт.
Нут посмеялась.
- Нет, в кадетский корпус беспризорников не берут.
Саид в ответ молча пожал плечами. Нут продолжала изучать мальчишек. Пока никто не пересекал пустырь, они казались совершенно безобидными ребятами, но стоило неосторожному ребёнку сунуться на «их территорию»… Тем временем жертва показалась на горизонте. Саид зашевелился, подёргал Нут за штаны и сказал, что мальчик, завернувший на пустырь, был его одноклассником. Хулиганы уже окружили его.
- Эй, Нали! Мы не поможем ему? – громко зашептал он.
- Зачем? – удивилась Нут. – Я хочу посмотреть, что они станут делать. Пусть поколотят его. Не убьют ведь.
- Да так же нельзя! Человек в беде. Надо ему помочь, ну?
- Ах, Саид, если бы все люди так думали, ты вернулся бы домой целым и невредимым. Но мир, увы, не таков, - тихо сказала Нут.
Когда они отвлеклись от разговора и вновь уставились на группу беспризорников, мальчишки уже во всю били ногами одноклассника по лицу, по животу и, в общем-то, по всему телу. Тот, который на голову превосходил остальных, прокричал ему что-то. После хулиганы отлипли. Одноклассник соскрёб себя с земли, быстро собрал разбросанные вещи в сумку и пулей скрылся в кварталах; он пробежал мимо, даже не заметив прятавшихся за трансформаторной будкой Нут и Саида.
- Как думаешь, долго они здесь будут? – спросила она.
Они медленно стали сдавать назад, но на сей раз решили обогнуть квартала по оживлённой дороге, проходящей от пляжа прямиком к центральному рынку.
- Не знаю. Может, до рассвета или часов до десяти. Но когда солнце будет в зените, они-то точно разбегутся по домам. Даже тот высокий, - понуро пробормотал Саид, опустив голову. – А всё таки надо было ему помочь…
Нут махнула рукой.
- Ничего. Те парни ещё получат по заслугам.
Так они спокойно вернулись домой и в остаток ночи каждый занимался своим делом. Нут рассказывала матери о днях, проведённых в кадетском корпусе, об их командире, человеке по имени Сехем Лаша, но умолчала о встрече с Али Хадджаном, случившейся ещё в самом начале учебного года; Саид пыхтел над домашними заданиями в комнате. Отец к полуночи разделался с книгой и тоже присоединился к посиделкам в гостиной. У него не нашлось к Нут вопросов. Он сказал лишь, когда мать отошла в сад, что отныне Нут следует посвятить себя службе родине – то есть по окончанию учёбы в обязательном порядке отправиться в армию, на что Нут ответила: «Да, конечно, я так и собиралась поступить».
Следующим вечером Саид в школу не пошёл – мать, увидев на его лице безобразие, велела ему не показываться из дома без присмотра; так он просидел весь день, покуда северные тетткетианские школьники ходили учиться во вторую смену, то есть с началом заката и до позднего вечера, на пару с отцом перед телевизором. Тот потом отвёл его развлекаться в городскую библиотеку. Мать и тётка после захода солнца ушли на рынок. Нут осталась наедине со старухой, которая скрывалась где-то в глубине спален, ожидая своей неминуемой кончины. Старуха была не словоохотлива и предпочла одиночество.
На заднем дворе Нут отыскала кусок тяжёлой металлической трубы, оставшейся в маленьком сарая с тех пор, как отец пытался наладить систему автоматического полива в саду. Надо сказать, семья Нут была из числа зажиточных столичных тетткетианцев – они могли себе позволить тратить воду на скромные клумбочки и деревцо. Вместе с трубой она пересекла кварталы и снова оказалась на пустыре.
Прожекторы на поле ещё не зажгли. Пустырь стоял, объятый темнотой и глухими звуками, доносившимися с другой стороны улицы. А мальчишки сидели на прежнем месте: один крутился около сушилки, двое других сидели на перекладине и вели бурную беседу. Нут взяла трубу в правую руку. Она спрятала её за спиной, прежде чем медленно направиться по тропинке через пустырь. Песок под ногами мерно поскрипывал.
В темноте беспризорники заметили её не сразу, а приближающегося человека определили только по шуршащей поступи. Один – тот, высокий – мигом спрыгнул с сушилки и побрёл навстречу, сунув руки в карманы потрёпанных шорт. Нут крепко держала трубу. Она не чувствовала ни страха, ни тревоги; только маленький червячок острого желания, от которого сохло во рту, крутился в животе. Такой же червячок начинал шевелиться, стоило ей взять в руки оружие и начать целиться в мишень, похожую на человеческую фигуру или, скажем, когда Нут приходилось наблюдать за наказаниями. Как-то раз её и пару других кадетов привели смотреть на пятьдесят ударов розгами по спине одного паренька. Сам Сехем Лаша был молотом тетткетианского правосудия! В один день, думала Нут, она тоже возьмёт розги и встанет на его место.
Высокий присвистнул, остановившись на расстоянии вытянутой руки.
- А вам бы лучше выбирать места люднее…
Но не успел он закончить фразу, как Нут вскинула трубу вперёд, и удар пришёлся беспризорнику по голове. Он зашатался, завертелся на месте, ноги его подвели – он упал, подняв клубок песка и пыли в воздух. Нут приложилась по его голове ещё раз; это было похоже на движение, каким дровосеки веками ранее рубили поленья на зимние заготовки.
Остальные двое стояли поодаль, застыв на месте. Когда Нут сделала шаг вперёд, они бросились врассыпную. Валявшийся на земле парень быстро пришёл в себя: он застонал, перевернулся на спину и схватился за голову. Она, должно быть, раскалывалась, и к горлу подступала тошнота. Нут легонько его пнула.
- Мой брат будет ходить там, где захочет, - сказала она и ушла.
С тех пор Саид в самом деле до окончания школы ходил через пустырь, и никто его не трогал.
Эпизод 39
СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ
«…и если уж существуют в нашем мире люди, которые готовы до сих пор бороться за такие эфемерные вещи, как родина и её суверенитет, то, стало быть, на то их воля. Но они не должны забывать о других людях – ведь не всем, в самом деле, это будет приятно, покуда мы живём в современном обществе и фокусируемся на тех проблемах, которые действительно требуют незамедлительного решения. Это касается экологии, научно-технического прогресса, истории…»
Элеонора Рышкевич для телеканала Сатия Интерспейс
13.15.1489
Нут стояла напротив дверей «Аттрашан-холл», с противоположной стороны тротуара. От здания совещаний её отделяла широкая проезжая часть, посреди которой тянулись два монорельс-пути; один следовал на юг, другой – на север. Справа от «Аттрашан-холл», чистенький и белый, словно его только что отмыли шампунем, стоял невысокий пункт приёма пластиковых отходов в два этажа по стандартным меркам. Пункт, по нехитрым соображениям Нут, был тем самым Зелёным домом. Но раскрытие дела скрывалось не в пункте приёма отходов.
По обеим сторонам белое здание зажимали важнейшие во всём Аттрашан Парке деловые высотки, которые каждый день фестиваля посещали богатейшие мира сего, чья секунда потраченного времени стоила, пожалуй, целой государственной казны какой-нибудь мелкой страны на Земле. С другой стороны дороги тоже высились разнообразные здания, оканчивающиеся на «холл». И Нут не могла себе представить, кто из «холлов» на самом деле был целью халлидов – кто, вернее, готовился ею стать.
При такой плотной застройке достаточно мощный взрыв, разрушивший, скажем, все перекрытия первого этажа, обязательно будет угрожать целостности соседних зданий, особенно если речь шла о небоскрёбах в несколько десятков этажей. И неважно, где в итоге окажется взрывчатка; пусть даже она будет под потолком приёмного пункта, её эффекта будет достаточно, чтобы пострадало несколько близлежащих «холлов». Тогда их неустойчивые перекрытия, на ладан дышащие – в чём Нут была совершенно уверена, - треснут, а следом обрушится две, а то и три высотки. Сотен жертв при таком раскладе не избежать.
Мрачные мысли вводили Нут в панику, хотя раньше она не замечала за собой признаков сентиментальности. Воображение рисовало перед глазами с грохотом обваливающийся «Аттрашан-холл». Внезапно Нут стало тревожно за всех тех людей, кто спокойно бродил по улицам в поздний час, а утром собирался на какую-нибудь конференцию или крупную сделку с большими людьми в стены залов совещаний. Они, конечно, были неверными и, как всегда твердил Сехем Лаша, в обязательном порядке заслуживали либо смерти, либо обращения в тетткетианскую веру. Но чем больше Нут думала об окружавших её незнакомых людях, тем больше сожаления в ней просыпалось.
Ведь люди, кем бы они ни были, все до единого состояли из плоти и крови, а выстрел из лазерного автомата или летящий вниз кусок бетона действовал в равной мере и на богачей-иномирян, и на бедняков-тетткетианцев.
Нут провела сухим языком по губам. Она спустилась в подземный переход, чтобы оказаться со стороны «Аттрашан-холл», и вошла в пункт приёма пластиковых отходов.
Изнутри помещение, на первый взгляд, не вызывало подозрений. Кругом копошились сотрудники в зелёных майках с надписями на неизвестном Нут языке. Она подумала, что такая толпа рабочих в течение нескольких дней обязательно заметила бы подозрительный предмет где-нибудь в углу или в другом укромном месте. Например, в кладовке. Или в туалете, закреплённый под потолком или под сливным баком унитаза, причём как раз с той стороны, где в сущих сантиметрах уже начиналась величественная стена «Аттрашан-холл», обнесённая тёмно-серыми пластинами. Впрочем, тогда бы отважные сотрудники Новой полиции оцепили бы здание при первом тревожном звонке. Это было слишком просто для халлидов.
Нут стала припоминать известные способы организации теракта. Из числа масштабных она застала немногие, и те всегда готовились за декады до назначенной даты. Но «армия освобождения» в таком редко принимала непосредственное участие, за исключением последних тяжёлых времён, когда людей стало не хватать. Сехем Лаша плевался, но всё равно отправлял человека-другого; ему было жалко тратить ценный ресурс из своего кармана. Итак, обычно халлиды действовали двумя способами: первый подразумевал минирование, и для него подходили объекты с относительно слабой охраной, а вторым было открытое наступление, как, например, случилось со станцией межпланетной связи. Только вот станция – совсем иной разговор, нежели чем здание в Аттрашан Парке. В общем, когда случай требовал решительных и быстрых действий, у халлидов всегда в кармане был расходный материал… Как беспилотный аппарат, начинённый взрывчаткой, он бегом врывался внутрь и – бам! – на месте взрыва оставался песок и пепел.
Конечно, Нут не могла ручаться, что подобное случиться в Аттрашан Парке, ведь в таком случае, стоит ей об этом сообщить агенту Валентайна, Интерпол мигом закроет движение по этой улице. Но каков шанс, что у халлидов нет запасного места? И станет ли Новая полиция понапрасну жертвовать доверием сотен бизнесменов, чьи дела исчислялись секундами, когда вдруг окажется, что они ошиблись? Что она – Нут – ошиблась.
«Ах, - думала Нут, - да, кто ж их знает. Найти взрывчатку сложнее, чем остановить на входе подозрительного человека. Тем более, если усилить охрану… Ну да какое мне дело до этих людей! Надо только найти место».
Тут-то загадка обрывалась: место было найдено, да, примерное, однако ж иных вариантов на данном этапе уже не существовало. Нут окончательно откинула мысль о расходных материалах. Она пугала её до жути, потому что означала полную неизвестность, полный провал. Где он пробежит? Куда он заскочит? В какой момент произойдёт взрыв? Пангалактическим полицейским не под силу свернуть все большие сделки и мероприятия, назначенные на завтрашний день, чтобы обеспечить людям мнимую безопасность, да к тому же это
НЕ ВЫГОДНО.
Слова ударили Нут в голову. Она развернулась и широкими шагами вышла из пункта приёма отходов, протиснулась в узкий проход меж другим «холлом» и оказалась одна, объятая ночным мраком, посреди оборота оживлённой улицы. Тут не было совсем никого.
Сехем Лаша не раз говорил: «Так-то и оно, друзья мои, часто случается, что власть имущим легче ничего не делать, чем хотя бы шевельнуть пальцем, иначе они грозятся потерять свои миллионы и, чего хуже, расположение других власть имущих. Иногда дешевле убить пару десятков людей, а вот их безопасность обходится в сотни раз дороже». Наживаться на страданиях, на страхе перед опасностью, на смертях, думала Нут, всегда было проще, да она с детства имела возможность убедиться в этом на практике; ведь ничто иное, как нажива на страданиях, происходила и до сей поры происходит в Тетткете. Совет Конвенции мог бы пойти на более человечные условия, но им это
НЕ ВЫГОДНО,
поэтому на родине миллионов людей процветает та же безнравственность, какая давно укоренилась на других планетах необъятной вселенной. Но, раздумывая над этим, Нут не чувствовала прилива ненависти к иномирянам. Напротив – теперь ей казалось, что люди, обречённые на смерть велением жёсткой руки халлидов, тоже угодили в лапы системы «выгодно – не выгодно». Хотя они, в сущности, всегда там были.
Нут стояла посреди тихого переулка. Шума редких проезжающих мимо электрокаров сюда уже не доносился. Здесь светил один-единственный фонарь, и по углам переулка вырастали тени, отбрасываемые всем хламом, который скапливался на затворках Аттрашан Парка. Однако ж и здесь продолжали мигать голографические вывески, рекламные постеры и длинные афиши, а вместе с ними и торжественные текста поздравлений со Вторым Нулевым днём, отсчёт до которого сошёл на минуты. Оставалось двадцать… уже девятнадцать минут по системному времени.
Вдруг тишину оборвал шорох медленных шагов с дальнего конца переулка. Нут повернулась. Это шёл человек самой тетткетианской внешности, какого она только встречала в своей жизни. И шёл он не просто так: в набедренном кармане у мужчины проступали очертания короткого бластера. Нут постаралась изобразить расслабленный вид. Вскоре человек поравнялся с ней, остановился и завёл разговор, не поворачиваясь:
- А как дела со связью в праздничную ночь?
Намёк был, пожалуй, самый очевидный из всех.
- Порядок, - сказала Нут. – Есть перебои?
- Ни в коем случае. Работает, как часы.
Вновь повисла тишина. Мужчина медленно прошуршал по сырой траве и встал рядом с Нут, прислонившись к пыльной стене другого «холла». Она не решалась портить форму компании и потому стояла чуть поодаль от металлических пластин.
- Наш друг, - начал мужчина, - скоро отправится в лучший мир. Лучше бы ему произнести молитву прежде, чем испустить дух в праведном огне.
Внутри у Нут всё похолодело от ужаса. Виду она не подала, но тот страх, который разом нахлынул, как опрокинутый ушат ледяной воды, заставил тело разом прирасти к земле. Она не могла двинуться с места. Даже пальцы, сжатые в кулаки, и те не слушались.
Холл-линк не препятствует уничтожениям станций и не укрепляет охрану, потому что им это
НЕ ВЫГОДНО,
ведь при полном уничтожении станции они смогут содрать с совета Конвенции сверх меры на строительство новой, да что там, с совета Конвенции! Даже Интерпол пресмыкается перед этим монополистским гигантом – как иначе они будут вести свои скверные дела в Тетткете? Халлиды поглощены безрезультатной борьбой со связью; неужели они-то не знают, как лихо отстраивается сеть?
А, может быть, Али Хадджану
НЕ ВЫГОДНО
отказываться от этой затеи, может, как говорила Афина, он в самом деле получает деньги от иномирян вроде Холл-линк? Едва ли ему кто-то отчисляет пожертвования!
Нут сделалось совсем дурно. Она подумала, что этот влажный воздух, этот Аттрашан Парк с его изобилием человеческих благ отрицательно на неё влияет. Суровость пустыни мигом выветривается из головы у всякого, кто оказывается посреди пресного водоёма, и от человека, выращенного на строгих устоях, не остаётся ничего, кроме оголённой правды.
Мужчина достал сигарету и закурил. Дым тяжёлой свинцовой тучей оседал кругом, как жгут ошейника, и Нут чувствовала, будто начинает задыхаться. До рассвета оставались ещё долгие часы, а полночь между тем до сих пор не наступила. Впервые Нут настолько сильно хотелось увидеть в небе солнечный диск вместо сокровенной игры в кошки-мышки под покровом ночи.
- Сехмет’а-сахха, - прошептала она. – Да, нашего друга ждёт лучший мир.
- Сехмет’а-сахха, - сказал мужчина. – Всех нас он ждёт. Прощай, песчаная земля!
Бычок полетел в объятия влажной травы.
Тем временем Нил Рейн и его жена лежали в роскошной кровати своего номера отеля «Мон Роял», но оба не спали. Нил не прекращал ворочаться, громко дышать и что-то бурчать себе под нос, а миссис Рейн, обременённая слушать эти тревожные звуки, молча смотрела в стену. Окно на ночь они плотно зашторили – поутру восходящее солнце с самых ранних часов начинало бить в панорамные стёкла. До той поры в спальне номера царил мрак, в котором нельзя было даже разглядеть пальцы на расстоянии вытянутой руки.
Вскоре выдержка Нила дала сбой. Он резко поднялся на кровати, включил бра над тумбочкой, а затем вскочил и стал босиком наворачивать круги по комнате. Раз его рука потянулась к шторам, ведь он считал, что при естественном свете думается лучше, но в итоге была резко одёрнута. Нил встал у штор в одной летней пижаме. Миссис Рейн повернулась, посмотрела на мужа; она спросила:
- Может, выпить успокоительное?
Нил круто развернулся.
- Нет! – воскликнул он. – Если уж жизнь послала мне бессонницу, что же, я обязан провести эту ночь в сознании.
Миссис Рейне не стала возражать. Она вновь приняла прежнее положение, подобрав ноги. В попытках провалиться в сон она нехотя поняла, что напряжение мужа разрослось по всему номеру и уже оплело её липкими щупальцами, прогнав всякое желание спать.
Нил переоделся в рабочую форму и вышел из спальни. В гостиной он зажёг свет и в который раз поразился уродливости интерьера – белые прутья посреди комнаты смотрелись если не отвратительно, то по крайней мере ужасно. В разгорячённую тревогой голову шли всякие нехорошие мысли. Даже тёмно-синяя совбезовская форма с красной каймой на лацканах, к которой Нил питал благовейный трепет, казалось, толстым ремнём сжималась на шее. Он поддался чувству и расстегнул несколько пуговиц, снял галстук. В комнате ему стало нечем дышать; Нил поспешил обуться и вышел на балкон.
С просторной лоджии открывался восхитительный вид на ночной океан, на едва пробирающуюся наружу полоску света на горизонте, покуда рассвет в этой точке Манораджан наступал рано, на безлюдный пляж и покинутые тонкие прибрежные улочки. Ночной бриз ещё не успокоился, и всякое дуновение ветра колыхало волосы Нила. Он встал, уперевшись локтями в узкий подоконник.
В этот момент Нилу невероятно сильно хотелось курить. И, хотя уже лет как восемь он старался воздерживаться от старой привычки, сейчас у него не было ни капли желания противится жажде ощутить горький привкус на языке. Он снял трубку стационарного телефона, выполненную на старинный лад, и попросил принести в такой-то номер пачку хоть самых дешёвых сигарет. На том конце сказали подождать минут десять. Нилу не понравился назначенный срок, но ничего поделать с ним он был не в силах.
Когда служащая отеля прибежала с неприглядной глянцевой пачкой, миссис Рейн, утомлённая шевелениями в гостиной, поднялась с кровати и тоже вышла к мужу. Но прежде закрыла за служащей дверь. Нил всё стоял на балконе и смотрел на разбивающиеся о пологий песчаный берег волны. С высоты песок во тьме казался белым – так ярко он отблёскивал лунный свет ясной ночью. Миссис Рейн незаметно встала рядом.
- Проблемы на работе? – спросила она.
Нил провёл рукой по волосам.
- Да куда там… проблемы, - выдавил он. – Это слабо сказано. Джек Винковски, эта мелочная сволочь, хочет довести меня до белого каления. Клянусь, я заставлю его уйти в отставку после фестиваля, чего бы мне это ни стоило.
- Лучше бы лечь спать. Завтра длинный день, тебе…
- Молю тебя, не надо ничего говорить. Я сам решу свои проблемы, - Нил оборвал её. – Поди-ка ты сама ляг спать.
- Как уж тут уснёшь? Тебе не спится, и я тоже не могу сомкнуть глаз. Нил, прими успокоительные. Сразу станет легче.
Миссис Рейн смотрела, как её муж поджимает губы, раздумывая, какими словами выразить отказ. В конце концов он просто промолчал. Сигарета – вот лучшее успокоительное, думал Нил, и пусть она не смеет попрекать меня в возвращении к скверным привычкам. От такой работы, да от таких коллег, как у него, немудрено начать выпивать каждым вечером и каждым утром, раз уж деньги распирают карман.
Тут телефон зазвонил. Нил снял трубку. На маленьком экране высветилось: «Номер 503. Абонент Джек Винковски», и миссис Рейн услышала, как у мужа скрипят зубы, а щёки покрываются озлобленной бледностью.
- Да, я слушаю.
Винковски что-то протараторил в трубку, да так быстро, что ни слова было не разобрать. Речь его быстро кончилась.
- Утром? Вы хотите поговорить об этом утром, мистер Винковски? – воскликнул Нил. – А мы, что, уже уволены со своих постов, раз можем с такой беспечностью рассуждать о встречах за завтраком?
Генсек продолжил бормотать, на этот раз медленнее, видно, выбирал слова – Нил обязательно должен был расслышать каждую его фразу, которая копьём била по чужому самомнению. В конце он миролюбиво пожелал спокойной ночи и повесил трубку. Уходя, краем уха миссис Рейн услышала, как Нил яростно проклинает Винковски вполголоса: «Напыщенный урод… трахается со своей бабой, пока остальные пашут как ломовые лошади. Ну ничего, господин генеральный секретарь, мы ещё посмотрим, кто будет побираться на метанолийских улицах, а кто останется сидеть в мягком кожаном кресле!»
Миссис Рейн ненароком подумала, что её мужу необходимо сменить работу. Или по крайней мере уехать в отпуск, в такое место, где не существует никакой связи и цивилизации. И, засыпая, она грезила о живописных видах на планете Оганесон, где единственный отель окружали слоённые разноцветные скалы, и не было им конца; а кругом, кроме постояльцев, не бродило ни души.
- А как обстояли ваши отношения с мистером Рейном, Вильям?
Он оценил шансы. Из числа козырей уже вышли дама, король и валет – их отчаянно выкинул Вильям, - а вот туз, должно быть, либо уже был у него на руках, либо до сих пор оставался в колоде. Собственной рукой он похвастаться не мог. Но лишний раз спасовать и взять карты ещё не означало очевидный проигрыш в партии.
- В совете директоров он, конечно, иногда показывал себя с лучшей стороны. И всё же большинство считали, что ему там не место, - увильнул Вильям.
Он скинул две десятки. Они были покрыты валетом и дамой и отправились в «бито».
- Нет, мне интересно лично ваше к нему отношение. Понимаете, когда берёшься пародировать личность такого… скажем, экстраординарного человека, нужно учитывать мнение своей аудитории о нём.
- Ах, - равнодушно отозвался Вильям. – Ну, мне особо нечего вам ответить.
Тут он мельком углядел козырной туз, уходящий в руку к Бонду, и подавил гаденькую усмешку.
- Признаться, вы мне нравились больше, когда были Нилом. Так случается, что иной раз у другого человека образ подонка выходит симпатичнее, нежели чем если бы подонок не притворялся, - добавил он.
- Не сомневаюсь.
В следующем раунде сошла последняя девятка. Вильям ожидаемо сбросил на неё короля, но оппоненту оказалось нечего подкидывать, так что Вильям легко отделался. Из колоды тем временем на руки ушли последние карты. Он плохо помнил, какие уже выбыли из чёрных мастей, однако были все основания полагать, что у Бонда припаслась восьмёрка крестей и, может, дама пиков. Иначе Вильям держал бы всё ту же восьмёрку, а вместо дамы, скажем, какую-нибудь семёрку или шестёрку. Второй вариант казался привлекательнее, покуда сам он держал непримечательные карты, какими далеко не уйдёшь.
И ещё у Вильяма был козырной туз. Серьёзная преграда, думал он, но и её можно преодолеть.
- Я думаю, мистер Рейн – эгофильный тип. Мне такие люди никогда не нравились, хотя я имел честь водить дела с самыми разными представителями самых разных типов склада ума. У него большой потенциал на своей должности. Вот уж кто, а мистер Рейн умеет рубить с плеча. Я в этом совершенно уверен.
Тут-то и показалась дама пиков. Странно, думал он, с чего бы Вильяму ходить так резво, когда в остальном у него не более, чем мелочь. В итоге с дамой было покончено слабенькой козырной картой. Настал черёд серьёзных раздумий.
- Да, вы правы, - отвлечённо сказал Вильям. – Он, на самом деле, неплохо поработал в совете директоров.
- Стало быть, нашлась весомая причина, чтобы его убрать?
Вытащить наружу козырной туз стало первостепенной задачей. Без него Вильям останется безоружен – с такой-то мелочью! А у него ещё оставалась парочка весомых карт, с которыми можно было играть поохотнее, нежели чем сидеть, разбирая, чего не жалко кинуть: семёрку одной масти или шестёрку другой, пока противник, между прочим, на каждый выпад имел столь же меткий ответ.
- Безусловно. Но я не стану вам её раскрывать, - он едва заметно прикусил губу. – Скажу только, что даже в совете Конвенции настояли на этом манёвре. Вы же знаете, как устроена эта хитрая система постов? Кресло в совете директоров достаётся не каждому и, бывает, необходимо заплатить высокую цену, чтобы войти в ряды сильнейших мира сего. Однако ж есть и другие условия. Мистер Рейн под них, к сожалению или к счастью, не попадал.
- Надо думать, его положение там стало кому-то
НЕ ВЫГОДНО.
Вильяма словно ударили по голове. Он дёрнулся, руки его затряслись, но лишь на короткое мгновение, и вскоре он вернулся в прежнее расслабленное состояние. Кашлянув, он выкинул на пустяковую карту, вроде бы последнего короля, лихо швырнул свой главный козырь.
- Ну можно и так сказать, - пробормотал он. – Вас, в любом случае, это не касается. Хватит нам перемывать кости человеку, мирно занимающемуся своей работой в парсеках от Танталия-сити.
- Конечно, - согласился он.
На лице у него застыла жестокая улыбка, которую Вильям пропустил. Не успел он шевельнуться, как его, как он думал, выигрышные карты ушли в «бито», а противник тем временем остался с единственной.
- Сдаётся мне, вы жульничаете, - хмуро сказал Вильям.
- Я? Ни в коем случае. А вот в том, чтобы перемывать кому-то кости, как вы выразились, нет ничего плохого, но раз уж вы так считаете…
Он, наконец, скинул последнюю карту, оставив Бонда в дураках.
- То мы, конечно, не будем больше о мистере Рейне, - он улыбнулся. – Пусть отдыхает себе спокойно. Отпуск с женой – это событие, требующее особой устойчивости.
«Да, особенно когда вот-вот в «Аттрашан-холл» вбежит какой-нибудь тетткетианец с поясом смертника. Посмотрим, какую выгоду я смогу с этого поиметь, когда выберусь отсюда. Ну, мисс Мэнс, не подводи меня! Я как никогда нуждаюсь в анонимном залоге», - думал он тем временем.
Вильям помрачнел. Проигрыши всегда действовали на него настолько отрицательно, насколько могло только влиять поражение на человека. В ответ на очевидную колкость он, однако, ничего не сказал. Оппонент принялся собирать карты.
Когда время перевалило за полночь, а в парсеках от Манораджан метанолийский системный циферблат пробил «с праздником, человечество!», Каодай и Донна уже стояли у входа в глубокую пещеру, подозрительно похожую на вручную вырытую в скале. Кругом их окружал непроходимый лес. В этом лесу, куда ни глянь, таились остатки древней цивилизации: каменные дома, колодца, даже нечто, напоминающее замок. Человеческая нога, если не считать нескольких особо смелых исследователей, не ступала сюда уже многие тысячи лет.
Донна объявила, что они добрались до пункта назначения. Каодай, впрочем, сама могла догадаться – все шесть чувств подсказывали ей, куда идти, и даже в полной темноте да с повязкой на глазах она смогла бы отыскать путь. И всё же Донна настояла на сопровождении. В пещере отовсюду торчали острые выступы, будто армия мечников охраняла её.
Они пробрались через каменные преграды и оказались в самом укромном месте пещеры – то было небольшое углубление, куда сверху медленно капала вода, скапливаясь в выдолбленной чаше. Донна посветила туда фонарём. Будучи готовой ко всему, она не удивилась, когда лучики света выловили из темноты мирно покоившуюся в углублении женщину. Женщина казалась живой и, если бы её грудь ритмично вздымалась, как у всякого человека, её легко можно было счесть за спящую.
«Ах, даже одежда тут. Очень удобно, - подумала Донна. – Не хотелось бы мне заниматься переодеваниями».
Каодай опустилась на колени и нащупала голову, впрочем, не понаслышке ей знакомую. Она осторожно провела пальцами по сомкнутым векам, по губам и лбу; что-то её не устроило, и Донна, сидящая рядом, увидела, как Каодай нахмурила брови. Секундное замешательство скоро сошло на нет. Каодай попросила её отойти, выключив свет. Донна послушно удалилась.
У выхода из пещеры она прождала, пожалуй, минут двадцать, прежде чем послышался шорох осторожных шагов, как если бы мокрая одежда волочилась по камням. Донна обернулась. Навстречу ей вышла та мёртвая женщина – с тем исключением, что теперь её лица коснулся румянец, а глаза заблестели живым светом.
- Можешь возвращаться, - сказала она. – Ты найдёшь дорогу и без нашего прибора.
Стоило Донне опасливо посмотреть на вмиг почерневший во мраке лес, как женщины и след простыл. Она осталась одна.
В тоже время в номере отеля «Алегрэ» Афина упорно боролась с надвигающейся, как грозовая туча, бессонницей. Уже несколько часов сон никак к ней не шёл. Она лежа в кромешной темноте, слушая завывание ночного бриза за панорамным окном, и раздумывая, как долго продлится это состояние. Она, конечно, пыталась дозвониться в номер Нут, но на том конце ответили, что абонента нет на месте. Она хотела бы развлечь себя компанией Лина, но тот крепко спал.
Так Афина ещё долго могла перебирать свои мысли одна за другой. Всякое напоминание о неизбежности грядущего дня навевало невыносимую злобу; сама не зная отчего, Афина крепко сжимала кулаки, мечтая о скором окончании любых её мук. Глупо было жаловаться на жизнь, сидя в тёплых апартаментах Аттрашан Парка. И это злило Афину побольше прочих невесёлых мыслей. Но её бы непременно обрадовал какой-нибудь несчастный случай, произойди он с ней прямо сейчас.
«Я так больше не могу», - думала Афина.
Картина возвращения домой стала ей противна. Она вмиг возненавидела всех, кто её окружал: и оставшихся родственников через седьмое колено, и членов фамилий, и даже Лина, который был абсолютно неповинен перед ней. Ей хотелось одного, и Афина, к собственному несчастью, прекрасно осознавала, чего именно. Жажда иметь сверх меры – вот, что заставляет всех без исключения развращённых богатством людей терять всякий контроль над своими желаниями. И как бы Афине ни хотелось оставаться в стороне от людей, презираемых ею, она, в конце концов, всегда была их неотъемлемой частью.
Тем вечером она невольно узнала об аресте Трейдттора, подслушав разговор интерполовского капитана с другим. Вспомнив об этом, Афина резко вскочила с кровати и бросилась к телефону. Она набрала номер конторы в Афилантесе, которая распоряжалась бюджетом фамилии Мэнс. Арест такого полезного человека был ей совершенно
НЕ ВЫГОДЕН.
Эпизод 40
КОЛЛЕГИ
«П-о-з-д-р-а-в-л-я-е-м»
14.15.1489
Капитан Хит Валентайн, образцовый слуга закона и страж порядка, в утро дня знаменитого на всю вселенную праздника очнулся в постели с проституткой. Ему тут же вспомнились собственные планы на этот день – важная встреча с людьми вроде господина генерального секретаря, которые ему, на самом деле, были совершенно не симпатичны. Но покуда работа не оставляла Валентайну времени на личную жизнь, он не имел иного выбора, кроме как выдворить девушку и бегом собраться. Нацепив местами мятую и немного грязную интерполовскую форму, отыскав под тумбочкой фуражку, Валентайн пулей вылетел из номера скромного десятиэтажного отеля «Централь».
Ещё ночью ему доложили, вероятно, какой-нибудь младший сержант, что господин генсек и мистер Рейн – причём председателя офицер намеренно назвал по имени, это-то Валентайн запомнил – будут ждать его в каком-то ресторанчике часов этак в семь утра. Да-да, сэр, именно по нашему вопросу. Но Валентайн был беспросветно пьян и потому не потрудился поставить будильник, а отправился дальше, считая, что раз уж в его деле нет никаких продвижений, то быть его «отпуску» В Аттрашан Парке первым и последним. Через два часа после сообщения младшего сержанта ему пришло ещё одно. Выяснились, наконец, подробности планов халлидов; в тот момент Валентайн уже развлекался в номере с проституткой, так что новость его осторожно обогнула.
Однако ж теперь, когда закон вновь призвал его на службу с наступлением нового солнечного дня, мозг Валентайна работал на пределе. По дороге до ресторанчика он даже ощутил слабенький укол совести. Впрочем, стоило ему перешагнуть низенький порог заведения, и стыд рассеялся. На встречу он вновь явился в числе первых, по крайней мере из всех тех, кого господин председатель ожидал увидеть. Нил Рейн уже сидел за столом, сложив руки.
Валентайн поздоровался и устроился напротив. Ресторанчик изнутри выглядел лучше, чем казался снаружи: весь бело-бежевый, с аккуратными столиками на четверых, местами с круглыми, изящные стулья, похожие на табуреты ушедших эпох… Снаружи такое мирное заведение походило на жалкий закуток. Без сомнений, его выбрал Винковски – он был единственным человеком, которого знал Валентайн, совершенно без чувства вкуса. Подумав о генсеке, капитан подавил желание ехидно хихикнуть.
Господин председатель рассеяно глядел то по сторонам, то поглядывал на него, и обоняние, разумеется, подсказывало ему, чем занимался Валентайн прежде, чем явиться на встречу. Капитан ждал замечания. Но Нил, что было не в его репертуаре, отвернулся и промолчал. И продолжил смотреть за прохожими на улице.
Никто иной, как Валентайн, знал, насколько уменьшилось количество этих самых прохожих за прошедшие дни, в частности тех, кто имел характерную для тетткетианцев и родственных им народов внешность. Они могли взять под арест хоть всех отдыхающих. Один допрос плавно перетекал в другой, снова раздавались крики и угрозы, но дело стояло на одном месте с того самого момента, когда он впервые взялся за дело, сидя в штабе в Сатме. Валентайна угнетала перспектива быть уволенным; ещё больше его угнетал шанс встретить свою смерть в живописном прибрежном городе посреди густого широколиственного леса. Разве так можно!
Многие его коллеги после всплеска недовольств, как это явление называли в руководстве тетткетианского отделения, оказались погребены под песками. Минуло почти две декады, и Валентайн распрощался по меньшей мере с десятью подчинёнными и двумя знакомыми капитанами, а ещё с несколькими сержантами, лейтенантами и прочими, кто был у него на слуху. Валентайну не нравились прогнозы на ближайшее будущее. Некоторое поговаривали (речь шла о кругах высшего начальства на Нун), будто бы халлидам хватит всего-то одной «акции» за границей, чтобы недовольство окончательно переросло в кризис. И прямо сейчас именно он стоял у штурвала ответственности за успех или провал этой «акции».
Ещё юнцом дед Валентайна, отец его отца, участвовал в тетткетианской кампании начала четырёхсотых. Маленький Хит хорошо запомнил своего деда. Иногда они с отцом и матерью, пока та ещё ходила по белому свету, приезжали в родной городок деда; тот жил в горной глуши замечательной страны – Америки. Во всяком случае, маленький Хит так считал. За дедом ухаживала молоденькая женщина, покуда он не мог самостоятельно передвигаться из-за отсутствия трёх конечностей, и отец, всякий раз навещая его, грозился написать в Интерпол заявление на выдачу компенсации. Однажды отец в самом деле его написал, а после с трудом накопил на билет и лично явился в первую штаб-квартиру в Метанолия-сити. Однако ж в Интерполе развели руками: не мы отправили вашего родителя на войну, он, видите-ли, сам пошёл, к тому же никакого Пангалактического альянса уже нет, а если б и был, вас и там бы развернули, но мы уже ни за какие прошлые кампании не отвечаем. Так дед и умер в свои девяносто с лишним, прожив ужасающие десятилетия физическим и, вероятно, духовным калекой.
Поэтому Валентайн до ужаса боялся и кампаний, и тетткетианцев – тех из них, кто был причастен к халлидам в текущие времена. А от мыслей, что они, как тараканы, теперь расползутся повсюду, у него волосы на затылке вставали дыбом.
Не выдержав напряжённого лица Валентайна, Нил Рейн спросил:
- Капитан, у вас всё хорошо?
Он мигом откинул все мрачные мысли.
- Да, сэр, всё в порядке.
- Замечательно, - сказал Нил, едва ли без доли ехидства, однако ж выражение его осталось прежним. – Вы выглядите неважно. А ваша форма… Что вы с ней делали?
- А-а… ничего, сэр, просто она, наверно, завалялась в шкафу.
- Ах, завалялась в шкафу. Не мне вам объяснять, капитан, что за служебной одеждой стоит следить, и следить пристально. Такими лекциями поучают младших сержантов или, раз уж на то пошло, совсем зелёных офицеров.
- Да, сэр.
Лицо Нила покорёжила злая ухмылка, какую Валентайн видел только на лицах законченных преступников. Он решил, что всё от долгого ожидания – чужая опрометчивость и непунктуальность довела бы любого.
Тут в дверях возник Джек Винковски, снова без формы, снова в пёстрой рубашке и на сей раз иных бежевых брюках, а вместе с ним в ресторанчик протиснулся тонкий Исаков с отсутствующим выражением лица, но одетый по всем канонам совбезовских тёмно-синих деловых костюмов. Валентайн встал и поздоровался. Нил Рейн обошёлся короткими приветствиями без лишних любезностей. Симпатичная официантка моментально подоспела с подносом дымящихся чашек кофе.
Валентайн смотрел, как темнеет лицо Нила при взгляде на генерального секретаря: обычно бледный лик мигом обращается посеревшим, а может и покрасневшим от неприязни. Капитан не разделял его чувства, но понимал.
- Я надеюсь на ваше благоразумие, мистер Винковски, и в этом ресторане мы сможем без завуалированных формулировок обсудить наше дело, - сказал Нил.
- Конечно, мистер Рейн, - равнодушно отозвался генсек. – Только учтите, сегодня долго я не смогу рассиживаться за светскими беседами. Дела не станут ждать.
Он постучал пальцем по циферблату наручных часов, в солнечных лучах отблёскивающего ярко-белым. Исаков покивал головой, но на него Нил даже не посмотрел.
- Да, не ждёт. Доложите, капитан Валентайн, как идут наши «дела».
Капитан стал судорожно перебирать перемешанные слова офицера о халлидах, смертниках и пропускном режиме. Нил смотрел на него снизу вверх – Валентайн поднялся с места, - но он всё равно ощущал себя где-то у начищенного девственного блеска пола. Картинка никак не хотела принимать целостный вид. Валентайн, раздумывая, откашлялся.
- Скорее, капитан, - прогудел Винковски.
- Да, сэр. Итак, - он погладил криво повязанный галстук с синенькой эмблемой, - наши дела… Этой ночью офицер доложил мне, что наш агент выяснил… ну то есть выяснила, что нет никакой взрывчатки. То есть она нигде не заложена. Вероятнее всего, она находится у кого-то из людей, которых мы ещё не проверили. Другими словами, я полагаю, необходимо задействовать более эффективные средства, к тому же стоит объявить высокий уровень террористической опасности…
- Нет, нет, нет, придержите-ка вы коней, капитан, - оборвал генсек. – Неужели вы думаете, что объявление хоть какого-то уровня опасности обойдётся нам без последствий? Вы, должно быть, ещё не знаете, но я вас просвещу – на сегодняшний день назначены важнейшие для человечества сделки экономического характера. Если мы отменим даже одно мероприятие, совет Конвенции встанет нам всем поперёк горла.
- Так вы считаете, что члены совета Конвенции, где заседают сильнейшие мира сего, прекрасно образованные люди, предпочтут умереть, нежели чем перенести свои встречи на день вперёд? – спросил Нил, начиная медленно бледнеть больше положенного.
- Я вам уже говорил – не будет никакого теракта, - он развёл руками. – А если уж и есть некая угроза, то капитан Валентайн и прочие люди, занимающиеся этим вопросом, успеют решить нашу проблему менее радикальными мерами. Я прав, капитан?
Валентайн сел.
- Прошу прощения, сэр, но боюсь, что нет.
- Нет, капитан, неверно. Теракта не будет – это станет полностью вашей заслугой, если вы будете работать, как вам положено уставом.
Исаков дохлебал кофе и решил, наконец, вмешаться. Он выловил минутку тишины и сказал:
- Давайте не будем разбрасываться словами, господа. Никто не желает никому смерти. Но, в самом деле, я вынужден согласиться с мистером Винковски – столь резкие ограничения негативно скажутся на привычном течение дел… То есть, я хочу сказать, совет Конвенции, да не только он, и мы, совет директоров, невероятно долгое время выбирали подходящее время для решения наших вопросов… И кто знает, мистер Рейн, ведь необязательно теракт коснётся нас с вами.
На короткое мгновение Валентайну показалось, будто Нил был готов вот-вот смести разом и Исакова, и Винковски, если кто-то из них скажет ещё хоть слово поперёк ему.
- Надо думать, Исаков, жизни других людей вас не волнуют, - спокойно сказал он.
- Ни в коем случае. Конечно, волнуют, - Исаков подобрался на табурете. – Но ситуация, как я уже сказал, требует осторожного решения. Ну да, риск есть. И он всегда был. Но Интерпол, без сомнений, знает своё дело, поэтому вскоре все террористы будут под арестом. Так, капитан Валентайн?
Ему не осталось ничего иного, кроме как согласиться.
- Да, сэр. Мы работаем над этим день и ночь.
- Вот и отлично. Видите, мистер Рейн, вам не о чем переживать.
Нил улыбнулся.
- Нет, Исаков, вы выражаетесь неверно. Вы говорите: «Мне и генеральному секретарю есть дело до людей вокруг меня». Но вы должны сказать: «На самом деле, господин председатель, нам выгоднее допустить смерть нескольких десятков людей, чем обеспечить их безопасность, ведь это, в сущности, именно то, чем мы занимаемся с пятидесятого года».
В продолжение часа высокопоставленные межгалактические чиновники, если целесообразно их так назвать, спорили, но не пришли ни к какому разумному исходу. На каждое колкое слово Нила Винковски находил десять своих, и наоборот – всякий раз, когда Винковски раскрывал свой рот и шевелил языком, Нил начинал злиться, и его тормоза, правила приличия и элементарные понятия этикета понемногу давали слабину, поэтому Исаков, который не успевал и звука издать, не был лишён удовольствия послушать беседу на повышенных тонах о том, кто прав и виноват. Разговор вёл к одному простому выводу – никаких дополнительных усилий ни Интерпол, ни совет директоров, какой вообще не был уведомлён о нависшей на кону фестиваля угрозе, предпринимать не собирались. Аттрашан Парк планировал продолжить жить в прежнем темпе. Пусть звенят бокалы, пусть льются торжественные тосты, и пусть по плоским плазмам радостно восклицают о величии человечества; этот день – один из многих, когда деньги показали, кто в мире устанавливает правила.
На исходе беседа вышла на перемывание костей членов совета Конвенции, куда входили директора Холл-линк и, например, ДельтаТекКомпани, одним словом самые значимые люди вселенной, без которых планеты перестали бы вертеться вокруг своей оси и тем более вокруг своих светил. Тут же не обошлось без политиков. Особое внимание Винковски уделил некоему мистеру Соболеву: мистер Соболев не только заседал в совете директоров Совбеза, но и был неотъемлемым членом совета Конвенции, то есть стоял впереди всех и потому считался человеком, чьё время дорого стоит. А покуда сам Винковски водил с ним одностороннюю дружбу – Нил не забыл помянуть, что именно мистер Соболев посадил генсека в тёплое кожаное кресло, - озадачить, во-первых, безалаберностью сил Интерпола, допустивших возрастание уровня риска в Аттрашан Парке, а во-вторых – резкими мерами ограничений, он своего товарища не мог. В ответ Нил отсыпал ему горсть отборных унижений, пусть и не таких откровенных, чтобы Винковски вскипел на месте.
Кончилось тем, что Нил, пойдя на уступки, велел Валентайну продолжать серию арестов, пока дело остаётся незаметным. Но как только всё зайдёт слишком далеко, и это будет не завтра, а через считанные часы, мистер Винковски пожалеет о своих словах и действиях, после чего будет волен отправляться в отставку. Нил поклялся позаботиться о судьбе генсека после теракта. Тот возразил, что теракта не будет.
- Посмотрим, что вы скажете сегодняшним вечером, - сказал Нил, злобно улыбаясь, пока Винковски собирался уходить.
- Конечно, мистер Рейн. Вы увидите, насколько эффективны методы Интерпола, когда дело касается арестов.
Было ли это сарказмом, или он говорил искренне, капитан Валентайн не знал; одно он знал точно: аресты Интерпола – самая надёжная мера воздействия, какую только изобретало человечество, ведь не каждый и сразу скажет, чем же таким они отличаются от действий обычной полиции. А Валентайн всегда принимал в них непосредственное участие. Он хорошо помнил лица людей, на которых мужчины в чёрной форме надевали наручники и уводили в машину, помнил их даже тогда, когда они уже отправлялись под интерполовский трибунал и после, когда они оказывались на подземных этажах танталийских тюрем.
Полицейский беспредел – вот, что ёмко характеризовало всю деятельность Новой полиции. Совет директоров всегда ему способствовал, выписывая липовые электронные документы, а совет Конвенции, как божий перст, указывал, кого в очередной раз коснётся участь ареста. Их умами управляла выгода; если кто-то мешал, кем бы он ни был, что же, Интерпол был тут как тут.
И капитан Валентайн знал все тонкости системы, в которой крутился винтиком, насквозь.
На выходе его остановил Нил Рейн и попросил развернуться. Он повиновался. Ловкие пальцы распустили его никудышный узел, перекинули галстук через другое плечо и завязали по-новой. Теперь, глядя на себя в зеркало ресторанчика, Валентайн видел безупречную работу чужих рук.
- Впредь следите за своей формой, капитан, - сказал Нил. – Удачного вам рабочего дня.
- До свидания, сэр.
Эпизод 41
ЗЛО ПОБЕЖДАЕТ
«Бытует мнение, что история полна событий, когда силы света или силы добра, как угодно, обязательно берут верх над противоположными им силами. Но вот незадача – наш мир и наше общество устроены таким образом, что здесь не существует никаких сил добра. Это, скажем так, закон природы.»
Владимир Евграфович Агапов
14.15.1489
Губы Афины искривила злорадная усмешка. Только что по гарнитуре звонила Андино. Панкрат Канарис скончался в госпитале в Афилантесе. Затем она позволила Ханне вставить несколько слов, подключилась даже неизвестно откуда взявшаяся жена Панкрата, и все вместе они жаловались, что на собственные похороны он не оставил ни гроша, а потому требовались деньги из бюджета Общины. Афина им отказала, посоветовав продать благотворительный фонд, если он вообще кому-то нужен; но если уж дела совсем никуда не идут, то, как бы ни было прискорбно, придётся им покопаться в бюджете фамилии Канарис.
Как хорошо, думала Афина, что эта вселенная лишилась людей вроде Патрисии и Панкрата в относительно короткий срок. Ей на миг показалось, что теперь дышалось легче, а голова работала в прежнем быстром темпе без торможений, нелепых пауз и прочих странных задержек, которые создавали злость и ненависть.
Она медленно положила гарнитуру на место. Следом Афина позвонила в номер Лина и попросила его явиться к ней. Лин пришёл, но лицо его не выдавало человека, который уже был оповещён о смерти дяди, оставившем ему приличный дом на родине.
- Панкрат умер, - резко сказала Афина. – Болезнь его сгубила.
Первые несколько секунд Лин тупо стоял на месте с широко раскрытыми глазами. Он, вероятно, даже не знал, что дядя мучался какой-то болезнью, поскольку из дел семьи его вычеркнули после трудоустройства в ДельтаТекКомпани.
- Как, умер? – переспросил он.
- Да, умер.
Афина сдержала ещё одну злорадную улыбочку.
- Ну что же, теперь его фешенебельное поместье твоё, - она села на маленький диванчик, как раз у столика, к которому прилагался стационарный телефон отеля. – Хотя за наследство ещё придётся немного побороться. Всё таки у него жена и ребёнок…
- Ах, тётя Луиза, - рассеянно пробормотал Лин. – Ну конечно, да.
- Я проголосую за тебя на фамильном совете, когда дойдёт до выбора нового главы фамилии.
После Лин убежал готовиться к банкету Четвёрки, обещавшему случиться тем же днём и на который очень хотел попасть Панкрат Канарис в своих глубоких мечтах, но судьба – ветренная баба, а потому из всех Канарисов на него попадёт самый последний человек, какого там могут быть рады видеть. Афина осталась в тишине просторного номера. Постукивая пальцами по столику, она глядела на узорчатый палас, очень напоминавший тетткетианские ковры. Ей вспомнилась Нут, и она решила вновь позвонить в её номер.
Целая ночь прошла без сна. Афина, утомившись от душевных терзаний, смогла забыться только на рассвете и проспала лишь жалкие четыре часа по местному времени. Наутро у неё сильнее обычного гудела голова. Но приятная новость, несомненно, сумела развеять всякое неприятное настроение. И день стал бы ещё приятнее…
Нут на удивление ответила и почти без уговоров договорилась встретиться в длинном переулке за третьей береговой линией, который проходил между пересечениями главных улиц Аттрашан Парка, по обыкновению сопровождённых широкими четырёхполосными автомобильными дорогами и не менее широкими тротуарами. Словом, это было место меж самыми оживлёнными авеню города. Но переулок в такое время – то есть рано утром – не пользовался большой популярностью, и редко чужие взгляды падали в расщелину у двух стройных рядов высоток.
Наспех собравшись, Афина выскочила из отеля и пешком добралась до переулка за десять минут. Поутру оживлённые улицы Аттрашан Парка одиноко пустовали; кое-где уже пролетали электрокары, местами не выключили освещение, а в иных закутках сладкие парочки собирались расходиться кто куда. Пасть переулка раскрылась перед беглым взором Афины и, стоило ей, оглянувшись, войти, тут же захлопнулась.
По всей городской расщелине тянулись нескончаемые провода и мусорные баки. Здесь всюду раздавался смрад. Афине пришлось зажать нос, пока ящики, раскрытые на белый свет, не остались позади. Она остановилась у особенно тёмного закутка за зданием залов совещаний – такое вот местечко, по её мнению, было самым подходящим для разного рода тайных встреч, пусть и не под покровом ночи, но в столь же безлюдный час. Оставалось дождаться Нут.
В остаток времени Афина сидела на капоте разбитого электрокара, слушала гудение кондиционеров и пинала камни, то и дело попадавшиеся под ногу. Раз-другой по авеню пролетали машины. Иногда раздавалась музыка, но быстро затихала. Порой попадались чересчур серьёзные или чересчур пьяные леди и джентльмены, спешившие по своим делам. Когда время перевалило за полчаса мучительного ожидания, по тротуару авеню прошагала небольшая группка купающихся с надувными животными, кругами и матрасами, все в пёстрых купальниках да соломенных шляпах. Афину сковала зависть к их беззаботному отпуску.
Она думала, что, хоть на секунду увидев Нут, вмиг избавится от тягостей жизни.
Нут пришла ещё немногим погодя. Выглядела она неважно: под глазами на сероватой коже залегли тёмные круги, а лицо словно осунулось – щёки впали, и это тонкое, неуловимое выражение, теперь превратилось в тревожное и беспокойное, лишённое грациозности, быть может, даже привычной ей гордости. Должно быть, она тоже не спала. Афине стало интересно, почему. Спрыгнув с капота, она поздоровалась с Нут коротким рукопожатием.
- Ещё не надумала улететь в Афилантес? – спросила она. – Банкет заканчивается в шесть вечера по местному времени. Первый спейслайнер отправляется уже в восемь. И, ты знаешь, я найду там места.
- Нет, нет, - Нут устало покачала головой. – Я так не могу.
Губы Афины вновь искривила невесёлая усмешка.
- Ах вот как. Я хочу знать, почему.
- Нет, это…
- Нет! – воскликнула она. – Вот, что ты мне говоришь, когда я готова сделать для тебя что угодно, да? Нет! Можно одеться в какой угодно костюм, Нут, но всегда будет видно, кто ты есть и где твоё место. Уезжай со мной.
Вмиг выражение Нут из беспокойного обратилось в хладнокровное, и Афина немного пожалела о своих словах. Она отпрянула назад. Металлическая крышка капота упёрлась в ноги. Но очень скоро секундный страх улетучился.
- Ты должна быть счастлива, что кто-то вроде меня обратил внимание на кого-то вроде тебя, - добавила Афина, пусть не без опаски – голос её стал тише.
Нут сделала ещё шаг. Афина слезла с капота, её туфли твёрдо упёрлись во влажную мягкую землю, и она ощутила, как внутри растёт непомерная уверенность в каждом собственном слове – именно таким чувством тешат себя все богатые и состоятельные люди, подумала она. И кто только стоял перед ней! Бедная женщина из страны третьего мира, которая не сегодня завтра окажется разделена между соседями? Женщина, которая служит несуществующей родине и занимается унизительными делами. И ей Афина радушно протягивала руку помощи…
Да, не зря говорят – не кусай руку, которая тебя кормит.
Вся загадка, вся таинственность и недоступность, присущие Нут, тут же улетучились, и теперь Афина смотрела на жалкую оставшуюся часть. Здесь не было поводов для гордости. Не было поводов смотреть свысока. Нут, в самом деле, представляла собой никуда не годного человека; разве что Афина могла её пристроить в цивилизованном мире, но и то лишь мести полы или, скажем, прислуживать в имении Мэнсов. Однако она, эта гордая бедная женщина, самодовольно отказывалась от подачек свыше. Кто ещё станет бегать за ней!
Афине вспомнился почивший Панкрат. О, этот мужчина, несомненно, тоже мнил себя царём. Но покуда она жила ещё на белом свете, каждый ничтожный человек будет знать своё место.
Тем временем Нут набралась смелости заявить:
- А кто ты, Афина?
Злость вскипела в груди.
- Кто я? А ты, наверно, не знаешь, кто я? – Афина встала впритык, и грудь Нут упиралась в её собственную.
- Я не вижу в тебе человеческого достоинства, - равнодушно сказала она.
- Да? Вот как. Что-то я никак не припомню, чтобы у нации никчёмных людей было человеческое достоинство.
Нут хотела бы ответить, но смутное чувство заставило её самую малость сдать назад. За секунду Афина сообразила, что сейчас произойдёт. Замахнувшись, Нут сжала ладонь в кулак – и он замер в считанных миллиметрах от лица Афины. Воздух кругом заблестел. В ушах стоял треск, словно разгорался пожар, словно ряды небоскрёбов обратились полыхающим лесом; кожу обдало жаром. Но вскоре Нут опустила руку и резко отпрянула. Абсолютная защита обрушилась.
Потирая костяшки пальцев, отдающие тупой болью, Нут медленно двигалась назад, пока не наткнулась спиной на нечто гладкое и, казалось, ледяное. Это был высокий мусорный бак. От него несло гадким тухлым запахом, но Нут его не слышала; все её чувства застыли на озлобленном лице Афины.
- Эй… эй, Афина, я…
Голос её дрожал. Дрожали и руки, и даже колени, оттого ноги нет-нет да подкашивались.
Первый удар пришёлся в живот. Нут скорчилась. Меткие удары градом осыпались на голову, ноги и грудь; Афина не стеснялась бить острыми концами туфель, не стеснялась давить каблуком. И Нут ничего не могла сделать. В один момент – стало быть, когда мысль ударить Афину пробила набатом в голове – силы покинули её, и она ощущала себя неказистой тряпичной куклой, которую мотало из стороны в сторону, пока её хозяин умело дёргал за ниточки.
На другом конце переулка послышалось шевеление расторопных тяжёлых шагов. Афина отняла руку от её лица, оглянулась по сторонам. Где-то за домами брёл мужчина. Она стёрла кровь о серую форму Нут.
- Может, это заставит тебя передумать.
И она быстро скрылась в недрах бетонных джунглей, на ходу поправляя чёрный костюм.
Нут задрала голову к небу. Серебристо-голубой небосвод над Аттрашан Парком сегодня заволокли свинцовые тучи; вот-вот должен был начаться затяжной тропический ливень. Вопреки прежним мечтам о влаге, Нут хотелось бы снова оказаться в сухой пустыне, ощутить удушающий зной и раскалённый песок под ногами. Её одолевала тоска по родине, и она понимала, что никогда больше туда не вернётся. Все родные и близкие, даже Сехем Лаша, кем бы он на самом деле ни был, навсегда остались позади – впереди поджидала только вечная тьма. И мать, и отец, и тётка – все они обречены продолжать влачить существование в этом суровом мире под властью чужих людей на тетткетианской земле.
Она вспоминала о Саиде и только надеялась, что тот умер без мук.
Тяжёлые шаги тем временем приближались.
Раздался гром, и небо разразилось проливным дождём. Словно пелена, он застилал взор – в конце переулка силуэты мусора, человека и зданий стали нечёткими, начали медленно расплываться. Нут отвернулась. Голова её безвольно откинулась на смрадный бак, а руки крепко сжимали серую форму, мокрую и местами окроплённую капельками крови.
Мужчина оказался совсем рядом. Ливень смазал его суровые черты; влага, эта живительная сила, непременно развращала любого жителя пустыни, какой оказывался под её влиянием. Щёлкнул предохранитель лазерного бластера. Нут подняла взгляд – мужчина был всё тем же халлидом, чей голос раздавался в сети без акцента, тем, кто настиг её в том же переулке.
Ничего не сказав, он нажал на курок, а после пустил луч и себе под подбородок.
В полдень по местному времени четверо последних халлидов, находившихся на Манораджан, ворвались на первые этажи двух «холлов», стоящих как раз по той улице, где ещё тем же утром в лучший мир отправились Нут и тетткетианский военный. За собой они унесли жизни по меньшей мере двух десятков бизнесменов и трёх членов совета Конвенции, впрочем, самые главные экономические воротилы человечества всё таки остались живы. Капитан Валентайн в то время рвал волосы на голове, курируя одновременно этак десять допросов людей подозрительный внешности; как только младший сержант донёс ему о происшествии на Аттрашан-сити авеню, он мигом бросил всё и примчался к полыхающим небоскрёбам. Но в одном всё же повезло: вопреки догадкам Нут, конструкция «холлов» оказалась достаточно прочной, чтобы не позволить обрушиться целому многоэтажному зданию. Так или иначе, их стоило признать аварийными и отправить в очередь на капитальный ремонт, а быть может и вовсе закрыть. Второй вариант представлялся маловероятным.
Джек Винковски узнал о происшествии прежде, чем младший сержант успел сообщить о нём Валентайну. В то время ему повезло возвращаться в номер с позднего похода на закрытый пляж. Жена было поинтересовалась, что там стряслось, и генеральный секретарь сумел сохранить лицо. Вскоре ему тоже пришлось явиться на место трагедии. Стоя по другую сторону, смотря на оцепленную территорию и внимая мигалкам скорой помощи, местной, Новой полиции и прочих служб, Винковски мрачно думал: Нил Рейн был прав. Он стал дожидаться его звонка.
В то же время сам Нил не посчитал необходимым явиться на место происшествия. Согласно его мнению, Совет безопасности не имел к трагедии никакого отношения, в отличие от Интерпола, которым теперь предстояло пройти всяческие затяжные и унизительные процедуры, связанные со следствием, судами и отставками. Это, на самом деле, легко было доказать, ведь совет Конвенции, а вместе с ним и Пангалактический Верховный суд, обязательно встанут на сторону Совбеза, покуда значительная часть членов обоих советов имела ближайших друзей в организации.
На исходе дня Нил стоял на балконе. По правую руку пристроилась миссис Рейн, в этот день особенно печальная. Долгое время они молчали; наконец, когда очередная сигарета дотлела до фильтра и Нил щелчком сбросил её вниз, миссис Рейн осторожно спросила:
- Уже известно, сколько пострадавших?
Нил взялся за следующую.
- Двадцать пять погибших. Ещё около двух сотен получили серьёзные ранения и ранения средней тяжести, - тихо ответил он. – Ни мистер Соболев, ни мистер Савин, ни даже господин Васильев и госпожа Яковлева не пострадали, значит, ничего не изменится. Подобные случаи происходят хотя бы три раза в системный год.
- А как же обычные люди?
- Ах, обычные люди. Поверь мне, дорогая, будь кому-то дело до обычных людей, да пусть даже до бизнесменов средней руки, халлидов и в помине бы не было в Аттрашан Парке.
Над ними снова зависло молчание. Нил расправился с очередной сигаретой, но вдруг обнаружил, что пачка пуста, и велел жене послать служащую отелю за следующей. Они ему, признаться, не особо и нравились; а всё таки знакомый едкий вкус придавал ясности ума, когда он грозился помутнеть в любой момент упущенной бдительности.
Служащая отеля явилась через десять минут. Следующая пачка вошла в оборот. Миссис Рейн рассеяно глядела на волнующийся океан, столь же беспокойный, как её нутро. Одновременно она переживала две тревоги: сугубо личную и социальную, поскольку была женщиной глубоко сострадающей ко всем окружавшим её людям.
- Ты знаешь, Нил, я подумываю завести ребёнка, - медленно произнесла миссис Рейн. – Но я боюсь за его судьбу.
Нил стряхнул с сигареты пепел.
- Боишься? С чего бы? – его губ коснулась кривая усмешка. – В такой семье ему надо будет только успевать радоваться жизни. Мы сможем позволить ему любой каприз.
- Конечно. Я в тебе не сомневаюсь. Видишь ли, Нил, я думаю над тем, что будет с нами – со мной и ребёнком, - если тебя не станет. Все эти дела… большой бизнес, большая политика, в общем, большие люди… Господа из советов могут сместить тебя в любой момент. А что останется нам?
- Ну, у меня, в конце концов, будут кое-какие деньги и имущество, - Нил задумчиво потёр затылок.
Миссис Рейн решительно развернула мужа к себе, глядя на него снизу вверх. Пальцы её сжались на качественной ткани искусного пиджака совбезовской формы.
- Послушай, Нил, я безмерно тебя люблю. Но с тех пор, как ты ушёл из Новой полиции… я всё чаще замечаю, что ты перестаёшь быть самим собой. Этот новый мир меняет тебя, меняет безвозвратно. Ты и сам в душе понимаешь, к чему приведёт твоя новая дорога, - она нежно погладила форму. – Я бы хотела попросить тебя…
- Уволиться? – Нил вскинул брови, улыбнувшись. Он отнял руки жены. – Нет, нет, дорогая, всё не так просто. Будь я всё ещё детективом, мы бы сейчас не стояли здесь. Только посмотри, какой вид! Какое это замечательное место! И мы можем видеть такие места когда угодно и сколько угодно. Разве оно того не стоит? Ты можешь иметь всё, что хочешь. И я могу. И наш ребёнок сможет.
- Нил…
- Я не стану никуда уходить. А если и стану, то вернусь в совет директоров, когда там появится вакантное местечко, - решительно отрезал он.
- Но я волнуюсь за тебя! – в сердцах воскликнула миссис Рейн.
Выражение Нила похолодело.
- Нет, дорогая, ты волнуешься о себе. Моя судьба тебе безразлична – ты ведь уже назначила мне смерть. Хочешь завести ребёнка? Без проблем. Я тоже давно хотел завести ребёнка. Тебе будет, чем заняться, и ты перестанешь лезть в мою работу.
Миссис Рейн сдержала слёзы. Она ушла в спальню и с тех пор, до конца пребывания с мужем в Аттрашан Парке, не обмолвилась с ним ни словом, и Нил тоже упорно её игнорировал.
Наступила полночь. Метанолийские часы отбили ровно двенадцать. Фестиваль был признан трагически завершённым.
Эпизод 42
ВСЕГДА ЕСТЬ КТО-ТО, КТО НЕ ОТПУСТИТ ВАС
«Несомненно, произошедшие события можно смело назвать одной из крупнейших трагедий последних системных лет. И за ней последуют новые меры сдерживания, в этом вы можете не сомневаться. Закон суров, но это закон. К тому же…»
Иван Васильевич Соболев для телеканала Сатия Интерспейс
14.15.1489
На банкет Четвёрки явились даже те, кого там совсем не ждали, и с их появлением сразу стало ясно, что приглашения рассылал излишне любезный Вениамин Чаттра, который, оправившись от совсем недавних потрясений, начал с новыми силами хвататься за своих ближайших знакомых в надежде, что подобная участь больше его не постигнет. По этой причине уже через двадцать минут от начала в зале замельтешили зеленоватые пиджачки высокопоставленных служащих из Церкви Праджан Кшамты, тёмно-фиолетовое платье сестры из Бохан Таншталат, белые костюмы секретарей Собрания искусства и, пожалуй, на мгновение Афине даже показалось, как в собравшейся толпе проскользнул тюрбан. Но тюрбан был лишь мелким замешательством – на деле ничего подобного в зале, полном приличных людей, появиться не могло.
Однако ж уже через полчаса заседающим за длинным столом пришлось экстренно эвакуироваться по безопасным зонам Аттрашан Парка в компании патрульных машин местной и Новой полиции. Афина тогда мрачно подумала, что не стоило ей отпускать Нут идти куда глаза глядят. Доля вины, несомненно, в первую очередь лежала на ней.
Она вышла из здания под руку с Лином и уже собиралась сесть в чёрный электрокар, но тут офицер остановил её у поребрика.
- Это вы – Афина Джулианна Мэнс? – спросил офицер.
Афина ответила утвердительно, показала документы – маленькую карту с длинным идентификационным номером.
- Пройдёмте, миссис Мэнс.
Что-то ухнуло из груди в пустой желудок, и он болезненно сжался. Афина медленно двинулась с места. Прежде она бегло взглянула на Лина; в глазах её читался пусть и не отчаянный, но определённо неподдельный страх, поэтому Лин, будучи ответственным мужчиной, не смог не возмутиться.
- А на каком основании, офицер? – спросил он. – Могу я тоже пройти?
Офицер покачал головой.
- Всего-то опознание, мистер Канарис. Можете отправляться одни, но, если вам так будет угодно, пройдёмте с нами. Я вас уверяю, ничего противоправного в этом нет.
И всё же Лин упорно напросился в патрульную машину. Он уселся с Афиной на заднем сиденье и всю дорогу болтал о теракте и о том, как ему жаль пропускать банкет, на который, будем честны, он на самом деле очень хотел попасть и отпирался для вида, чтобы Панкрат дал слабину от непомерного благочестия – то есть выписал ему наследство. Афина, конечно, разделяла его злорадное настроение. Но было ей не до смеха и не до шуток.
Пролетев два крупных района, они минули ещё один оживлённый аттрашанский квартал, где повсюду суетились люди, и остановились по другую сторону от местного госпиталя с двумя-тремя отделениями: терапевтическое, травматологическое и, казалось, стоматологическое – последнюю вывеску под углом Афина не разглядела. Последние двери, выходящие на безлюдный переулок, были дверями морга. Большие красные буквы транснационального алфавита сияли на белых металлических пластинах. Афина поёжилась. Вмиг летняя жара превратилась в мерзопакостный влажный холодок.
Дождь всё заливал; он шёл с самого раннего утра и не думал прекращаться. Некогда живописное голубое небо, по обыкновению ясное, заполонили тёмно-серые тучи. Создавалось невольное ощущение, будто тучи всем своим весом грозились раздавить высотки Аттрашан Парка вместе с приезжими.
Офицер встретился с младшим сержантом, и тот открыл перед Афиной двери морга. Изнутри повеяло могильным холодком, впрочем, неудивительно, ведь в такой жаре следовало бы держать трупы в настоящей морозильной камере. Сжав затвердевшую ладонь, Лин выразительно на неё посмотрел, но ничего не сказал. Вместе с полицейскими они стали спускаться вниз.
За долгие секунды спуска Афина успела перебрать всех, кого она могла опознать в случае смерти. Список выходил не слишком большим, и оттого ей становилось ещё страшнее. Правда, кого знала она, кого ещё не узнали в Обществе? Хотя и был один кандидат… Безумная идея о нелепой смерти Трейдттора, случайно оказавшегося в Аттрашан Парке через считанные часы после внесения залога, её малость развеселила – это, по крайней мере, совершенно не представлялось возможным.
Минув ещё несколько тяжёлых металлических дверей, они оказались в просторном пустом помещении, отделанном крупной белой плиткой. Под потолком гудела прямоугольная лампа на тонких тросах. По всему кабинету разносился холодок; поперёк стояли безмолвные кушетки, прогнувшиеся под тяжестью накрытых белыми простынями тел. Стояла удручающая тишина. Немногим погодя пришёл ещё один офицер, и теперь трое интерполовских сотрудников выстроились вокруг самой дальней кушетки. Афина медленно подошла. Лин остался стоять у дверей.
- Миссис Мэнс, вам предстоит подтвердить или опровергнуть установленную личность погибшего человека. У нас есть все основания считать, что вы с ним знакомы, - сказал последний офицер. – Да, не секрет, у Новой полиции есть свои глаза… Прошу прощения за панибратство, но, миссис Мэнс, мы немного за вами приглядывали. Без обид.
Офицер довольно улыбнулся во весь рот. Афина скромно ответила ему короткой ухмылкой.
- Ну что же…
Он взялся за края простыни и ловко приподнял её. За белым полотном показалось смуглое лицо, и поначалу Афине пришлось проморгаться, чтобы понять, кто перед ней лежит. Взгляд ухватился за чернеющий синяк на щеке, за сломанный нос. Афина вскрикнула и, прикрыв рот ладонью, отшатнулась. Лин мигом оказался позади – любопытный хлыщ, только и подумала она, всё одного ему надо… В тот момент она была готова сломать нос и ему.
Во лбу сияла прожжённая выстрелом бластера дыра.
- Итак, вы можете подтвердить, что эта погибшая – Нут Нальдаби, гражданка Тетткетианской Республики? – спросил офицер; тон его оставался довольным, едва ли не счастливым, а сам он святился от радости. – Видите-ли, миссис Мэнс, днём ранее вы сидели с… э-э, этой женщиной в ресторане и увлечённо что-то обсуждали, так что мы приняли вас за знакомых. Это так?
Афина глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Она сокрушённо отвернулась, чтобы офицер не видел её слёз, подняла голову к потолку – яркая жужжащая лампа слепила глаза. Воздух застрял в груди. Пытаясь выдавить хоть слово, Афина отчаянно не желала мириться с реальностью; ей не хотелось верить, что всё это – трагедия, смерти, злорадство - происходит на самом деле, ведь в мире, в котором она жила, ещё не приходилось жалеть умерших, будь им отец или даже Патрисия. Какое несчастье! Афина поняла, каково это – остаться совсем одной, совсем. Во всей необъятной вселенной у неё более не осталось ни одного по-настоящему близкого человека.
Глаза Нут, печальные и гордые, счастливые и разочарованные, самоотверженные и боязливые, теперь закрылись навсегда. Не было смысла щипать себя в надежде проснуться. Подлинный кошмар начинался с пробуждения.
Наконец, Афина привела себя в чувство и сказала:
- Да, я подтверждаю.
- Хорошо. Замечательно, - офицер протянул ей планшет. – Поставьте подпись, пожалуйста. А после можете быть свободны.
Она бегло расписалась, даже не глядя. Младший сержант накрыл тело простынёй. Лин стоял чуть поодаль с широко раскрытыми глазами, но его волновал один резонный вопрос, а Афина не планировала давать на него ответа.
- Сочувствуем вашей утрате, - произнёс младший сержант.
Афина поджала губы.
- Спасибо, - она немного помедлила. – Скажите, а что будет с телом? Вы, ну…
Офицер поспешил её оборвать.
- Нет, миссис Мэнс, мы не станем возвращать его родителям этой женщины. Отсюда до Нун путь не близкий, видите-ли, - он тряхнул плечами. – Но если они каким-то образом выйдут с нами на связь, например, напишут официальное обращение, в чём я очень сомневаюсь, то какие-то меры да будут предприняты. В любом случае, это решать не младшему составу.
Он снова пронзительно улыбнулся.
- Я могу написать обращение, - резко сказала Афина.
- Нет, я так не думаю.
- С чего бы?
- Поверьте, миссис Мэнс, не стоит такой порядочной девушке заниматься такими сомнительными делами. Хотите знать, кем была ваша подруга? Очень вряд ли, - офицер усмехнулся. – Так вот, миссис Мэнс, если уж это для вас нечто вроде дела принципа, ваша воля – найдите родителей женщины и заставьте их составить обращение. Но его могут и не принять. В конце концов, стоит вопрос денег, а у бедных тетткетианцев на перевозку тел их не водится.
Афина промолчала. Она смотрела на простыню, думая, как так вышло, и совершенно не понимала, что ей делать дальше. Весь смысл её жизни состоял в погоне за чем-то недостижимым, за эфемерным счастьем где-то в небесах, где-то непомерно далеко, и в один миг всё исчезло. Мелкие ссадины на руках заболели с новой силой. Если бы она не вышла тогда из себя! Если бы Нут согласилась! Если бы… если бы всё пошло иначе…
Когда офицеры ушли и в кабинете остался один младший сержант, она нашла в себе силы тихо спросить:
- Скажите, а где… где вы её нашли?
Младший сержант тяжело вздохнул.
- Послушайте, миссис Мэнс, вашей вины в этом нет. Ваша подруга, она… - он понизил тон, чтобы их вдруг никто не услышал, - она бы всё равно погибла. Неважно, повздорили вы или нет. Человек, который её убил, тоже мёртв. Они все мертвы. Тетткетианцы считают, что такие люди после смерти отправляются в лучший мир. Быть может, это правда. Вам бы лучше забыть об этом, да поскорее.
- Непременно, - пробормотала Афина.
Лин снова взял её под руку и собрался уходить. Ему совсем не нравилась обстановка; гораздо большую неприязнь он питал к сентиментальным разговорам, поскольку сам был пусть и легкомысленным, но весьма чёрствым мужчиной. Утешать Афину у него не было никакого желания, и он не ощущал к ней сочувствия. Оставшееся время до отъезда мысли его занимал дом Панкрата, который следовало обустроить теперь на свой вкус, а ещё официантка Аглая, принявшая его приглашение встретиться в Афилантесе после фестиваля.
Но прежде, чем они вышли из кабинета, младший сержант окликнул Афину.
- Постойте, миссис Мэнс! – он подбежал к ней и отвёл в сторону, пока Лин держал дверь. – Я знаю одного человека. Он может сообщить вам информацию о родных вашей подруги и помочь с перевозкой тела, если хорошо его попросить. Ну вы понимаете, о чём я. Это капитан Хит Валентайн из тетткетианского отделения. Сейчас он тоже в Аттрашан Парке… Вот его личный номер.
Младший сержант протянул ей маленькую пластиковую карточку с эмблемой Интерпола и корявым рисунком мужчины в фуражке в окружении таких же кривых пышногрудых красоток. Афина сунула карточку в карман пиджака.
- Спасибо вам. Пусть вам сопутствует благо.
- Обращайтесь. Но что ещё важно – я подозреваю, из-за инцидента его могут выпроводить или понизить в звании, так что вам лучше бы поторопиться.
- Непременно, - повторила Афина.
Вскоре они покинули подвальные помещения морга и выбрались наружу. Дождь продолжал заливать улицы. Афина ощутила невыносимую тяжесть в груди, словно на сердце повис кусок скалы, какие встречаются на крайнем востоке Генетейры; это было новое чувство, непривычное, но она понимала, что оно останется с ней на всю жизнь. Его нельзя было выкинуть, нельзя забыть.
К зданию терапевтического отделения подоспел чёрный электрокар. Заказной шофёр увёз их с Лином обратно с отель – прибрежную зону, согласно объявленному в городе режиму, сочли безопасной. Придя в номер, Афина набрала личный номер Валентайна и долгое время ожидала ответа по ту сторону сети, пока механический голос не сообщил, что с этого часа и до полуночи по системному времени связаться по внутренней сети города будет невозможно и извинился за предоставленные неудобства. Тогда она решила позвонить в Афилантес своему доверенному лицу; она распорядилась, чтобы в конторе принялись составлять завещание и заверили его по всем стандартам к её возвращению. Текст Афина скрупулёзно продиктовала в микрофон гарнитуры. Доверенное лицо поинтересовалось, всё ли с ней в порядке. Афина отмахнулась от вопроса.
Билеты на спейслайнер были заказаны на четыре часа утра следующего дня по местному времени. В остаток отпуска у неё нашлось предостаточно времени на раздумья о вопросах жизни и смерти.
Ровно в полночь по системному времени он вместе с Вильямом Бондом стоял у панорамного окна танталийской орбитальной станции, ожидая отправления спейслайнера на планету Лантантин, на самой окраине системы Элая, который прежде делал остановку на Гантрия-X, где Вильям планировал затеряться до некоторых пор.
В Танталия-сити он отыскал старого знакомого, за столько лет превратившегося в дряхлого деда, который сделал ему новую идентификационную карту на имя Вито Армани. Фамилия «Армани» ему пришлась не по душе. В детстве, когда Вито только-только начал познавать окружающих себя людей, он как раз напоролся, как на ржавый гвоздь, на особенно наглого человека с такой вот фамилией, и лишний раз вспоминать о нём ему не хотелось. Но приходилось мириться с положением вещей. Поэтому Вито делал ноги, пока не стало слишком поздно.
До него дошёл слух, причём слух из первых рук, что после трагедии в Аттрашан Парке в Совете безопасности поговаривают о введении более жёстких мер пропускного режима для прилетающих на разного рода планеты. Если уж дойдёт до реализации этих мер, а это случится не раньше, чем через год-другой, то больше у него не выйдет путешествовать по вселенной с липовыми идентификационными номерами. И пусть незаконное редактирование базы данных всё ещё оставалось плёвым делом для профессионалов своей сферы, с пропускным режимом могли возникнуть серьёзные проблемы. А как только Нил Рейн поймёт, что добыча ушла у него из-под носа, он будет готов из кожи вон лезть, только бы отыскать его, поймать на какой-нибудь неосторожной ошибке. Рассуждая о возможном поведении Нила, Вито пришёл к выводу, что на Лантантине ему придётся задержаться до тех пор, пока не разрешится вопрос о пропускном режиме.
У него всё ещё оставались хорошие друзья. Мистер Соболев, мистер Савин, господин Васильев – они были в самом деле полезными людьми, очень полезными, особенно когда вставал вопрос денег. Покуда существование личностей вроде Вито оказывалось так или иначе выгодно этим господам, он продолжит заниматься своими крупными и скромными замыслами.
Усаживаясь в кресло спейслайнера, Вито провёл ладонью по плечу и почувствовал, что злосчастная метка никуда не делась. Он криво усмехнулся. Через два ряда сидел Вильям Бонд; он и не подозревал, в какое приключение отправлялся, обрекая себя на безвыездное пребывание на Гантрия-Х.
Эпизод 43
КВИТЫ
«И мы глубоко сочувствуем всем пострадавшим и впредь клянёмся более не допускать подобных ситуаций. Совет Конвенции и совет директоров Совета безопасности всесторонне рассмотрят сложившуюся ситуацию, чтобы найти виновных, более того…»
Госпожа Яковлева Елена Георгиевна для телеканала Сатия Интерспейс
15.15.1489
Перед отлётом Нил улучил минутку, чтобы позвонить Джеку Винковски и в подробностях рассказать ему, что с ним произойдёт в ближайшие дни. Поскольку заседание совета Конвенции уже было объявлено, а вопросы, вынесенные на повестку дня, заранее ему известны, он мог с поразительной точностью предсказать судьбу генерального секретаря. К тому же, Нил во многом повлиял на её характер – про спор он не забыл.
Рано утром, прохлаждаясь у первого терминала манораджанской орбитальной станции, Нил попросил принести телефон и набрал личный номер Винковски. Долгие пять минут он слушал тяжёлые гудки, прежде чем он поднял трубку.
- А-а, мистер Рейн, я уже и не думал, что вы позвоните, - сказал Винковски. – Хотели позлорадствовать?
Нил усмехнулся.
- Конечно нет. Я звоню вам сообщить, что заседатели совета Конвенции будут вас ждать на ближайшем собрании, - он посмотрел на наручные часы со встроенным календариком, - уже послезавтра. Надеюсь увидеть вас на Холбене.
- Кто бы сомневался, - проворчал генсек.
- Ну, не стоит дерзить. Хотя вам и немного осталось до отставки, нужно держать себя в руках. Поверьте, Винковски, я основательно позабочусь о том, чтобы вам жилось как можно хуже без своего кожаного кресла. Я уже начал составлять текст выступления…
Винковски его перебил.
- Замечательно, я за вас рад, - съязвил он. – Но вы бы придержали коней. У меня тоже есть для вас новости.
- Да? Какие?
В трубке послышалось шуршание одежды. Нил прикусил ноготь на большом пальце.
- Помните, вы всё хотели отправить под трибунал своего тёзку, мистера Нила Трейдттора?
Очень, очень ему не нравился этот разговор. Нил Трейдттор, кем бы он ни был, прямо сейчас должен был сидеть в тюрьме в ожидании суда. Что ж с ним стало, умер?
- Да, помню, - мрачно отозвался он.
- Отлично. Так вот, к вашему большому сожалению, ещё вчера Нил Трейдттор был отпущен под залог в полмиллиона единиц транснациональной валюты, - непринуждённо произнёс Винковски. – От какой-то генетерийской конторы. Впрочем, не важно. Вы в любом случае не сможете продолжить следствие – у вас недостаточно вещественных доказательств. Мы квиты, мистер Рейн.
Нил положил трубку. Он посмотрел перед собой, ещё раз взглянул на время; доходило восемь часов по системному времени. За панорамным окном величественно выглядывала планета Манораджан, вся покрытая густыми лесами и глубокими озёрами. Через полчаса началась посадка.
Уже спустя два системных дня, проведённых Нилом в своём офисе в Метанолии, Джек Винковски весьма заслужено лишился своей должности и всех тех благ, которые предлагал Интерпол. Его место на заседании совета Конвенции занял какой-то неприглядный мелкий политик, казалось, родом с Земли. На него Нил не обратил внимания. Он одержал победу, и это было главным, пусть в чём-то он и проиграл.
Эпилог
ХОРОШО СМЕЁТСЯ ТОТ, КТО СМЕЁТСЯ ПОСЛЕДНИМ
«В этом системном году фестиваль Второго Нулевого дня пройдёт, как стало известно совсем недавно, на планете Гантрия Прайм, в самом историческом центре знаменитой космической империи прошлого. Это первый раз, когда какая-либо из планет системы Элая одержала победу в публичном голосовании…»
Выпуск Сатия Интерспейс
09.13.1499
Среди генетерийцев существовал интересный обычай, подразумевавший обязательное зачитывание завещание умершего при всех его претендентах на наследство. Частенько подобные процедуры приводили к трагичным последствиям, но всё же считалось, что именно таким образом следовало вести дела. Хотя бы по одной простой причине – тогда всем всё будет ясно, а к тайнам генетерийцы относились предвзято.
На зачитывание завещания Афины Мэнс собралось непомерное количество человек. Здесь были все: главы фамилий и их ближайшие родственники, парочка тетткетианских семей, старые друзья, любовники, подозрительные женщины неприглядной наружности, все смуглые и с выразительными южными чертами лица, несколько представителей духовенства Общины, один особенно сомнительный молодой человек… Каждый рассчитывал на заслуженные гроши. Наконец, явился нотариус из фамильной конторы.
В Афилантесе стоял погожий безветренный день. Солнце палило как не в себя, и многие из присутствующих уже поснимали пиджаки, распустили галстуки и сняли шляпы. В зале стояла духота. Кондиционер совсем недавно вышел из строя; именно в тот день Афина достала из сейфа старый интерполовский короткий бластер и выстрелила себе в голову. Впрочем, мало кого волновали похороны, поминальные обеды и прочие церемонии. На них обнаружилось совсем немного человек. Когда же дело дошло до вскрытия завещания, возникли и такие знакомые, о каких в чете религиозной элиты и не подозревали.
Большинство присутствующих были одеты фешенебельно. Оставшаяся часть представляла собой бедных тетткетианцев в тюрбанах и тонких платках. Нотариус вышел в центр. Присутствующие замерли, задержав дыхание. Он раскрыл конверт, развернул бумагу и принялся говорить.
- Сегодня мы собрались здесь, чтобы выслушать последнюю волю госпожи Афины Мэнс, - произнёс нотариус. – Итак, приступим. Я, Афина Джулианна Мэнс, имеющая идентификационный номер… проживающая по адресу… настоящим завещанием делаю следующее распоряжение.
Латифа Нур, гражданка Тетткетианской Республики, проживающая по адресу… получает сорок четыре миллиона единиц транснациональной валюты из личного бюджета фамилии Мэнс; двухкомнатную квартиру в черте города Афилантес, а также дом фамилии Мэнс в частную собственность.
Вито Армани, гражданин Сан-Барческо, проживающий по адресу… получает сорок четыре миллиона единиц транснациональной валюты из личного бюджета фамилии Мэнс.
Фарад ибн-Хани Салиш и его жена Айша Нальдаби получают триста тысяч единиц транснациональной валюты из личного бюджета фамилии Мэнс при условии, что они обязуются достойным образом устроить погребальное место своей дочери, Нут Нальдаби, а также сына, Саида ибн-Фарад Салиша. Оставшимися средствами супруги имеют право распоряжаться как им будет угодно.
Поскольку после моей смерти более не останется членов фамилии Мэнс, пост главы я разрешаю занять кому угодно из фамилий Общины, за исключением фамилии Канарис и родственных ей фамилий.
Присутствующие выпали в осадок. Сорок четыре миллиона какой-то тетткетианке! Они забегали друг по другу глазами в поисках женщины; Латифой был одиноко сидящая позади ряда скамеек дама в возрасте, с иссушенным лицом и особенно печальным взглядом. На скамье перед ней сидела семья других счастливцев. Последний – Вито Армани – довольно улыбнулся, раскуривая барчесскую сигару.
После нотариус произнёс более чем формальную речь по получении своих средств, и присутствующие стали медленно расходиться. Они не могли отделаться от шока. В самом деле, вот это номер! Подавляющее большинство из фамилий Общины рассчитывали получить себе в карман миллион-другой, а в итоге они все остались с носом. Особенно был недоволен Лин Канарис. Он тоже покусывал сигару, но никак ему не курилось; насупившись, он вышел самым последним в сопровождении своей жены Аглаи.
У дверей конторы, в образовавшейся толпе, Лин отыскал человека, который носил бы имя Вито Армани. Им оказался приятный на вид молодой человек в дорогом чёрном костюме. Лин негодовал.
- Прошу прощения, сэр, это вы – мистер Армани? – резко спросил он.
Вито обернулся.
- Да, это я, - миролюбиво ответил он. – А вы, должно быть, мистер Канарис?
- Конечно. Меня зовут Лин. Послушайте, мистер Армани, вы, похоже, были достаточно близко знакомы с Афиной… с мисс Мэнс, чтобы знать, что творилось у неё в голове. Как вы думаете, с чего бы ей запрещать мне… ну, то есть нам… садиться на её место?
Сделав сострадательное выражение, Вито покачал головой.
- Ах, да, какая досада, - он произнёс это без доли насмешки. – Сказать по правде, мистер Канарис?
- Ну разумеется.
Он поглядел по сторонам и понизил голос.
- Видите-ли, в последние годы мисс Мэнс находилась в глубоком упадке духа. Должно быть, какое-то обстоятельство в прошлом привело её к такому исходу, но я не берусь решать. Поэтому, что же, вышел такой вот исход. Не держите зла на мёртвых, мистер Канарис.
- Конечно. Ни о каком зле не идёт речи. Но я считаю, это очень несправедливо – мы ничего не сделали поперёк её воли!
- Не сомневаюсь, - радушно сказал Вито. – Быть может, оно и к лучшему. Вы знаете, мистер Канарис, многие власть имущие люди плохо кончают, потому что теряют верный путь среди своих непомерных желаний. Не стоит так рваться на высокий пост.
Лин потёр лоб. От душного дня и разочаровывающих собраний у него разболелась голова, а шляпу он забыл дома – теперь солнце пекло с удвоенной силой.
- Конечно, да, - отозвался он.
- Но вы так не огорчайтесь. Конечно, желания ниспровергают нас вниз, но они и двигают прогресс. Вечная жажда иметь что-то большее, чем уже есть – вот, почему мы слезли с деревьев и устремились в космос.
Афина III
© Copyright: Рената Огурцова, 2025
Свидетельство о публикации №225052201387
Свидетельство о публикации №225052201387
Рецензии