Крещение в бездне

В те незапамятные времена, когда границы между сном и явью были ещё зыбкими, словно утренний туман над священными водами, а истина могла явиться как в молитве смиренного монаха, так и в шутке юродивого, случилось мне принять крещение особого рода. Не в купели церковной, украшенной золотом и овеваемой благовониями, не в водах речных, ласкаемых солнцем, но в самом глубоком месте земного океана – Марианской впадине, где тьма и холод царствуют в первозданной чистоте.

Папенька мой, существо мудрое и парадоксальное, с глазами, видевшими то, что скрыто от обычных смертных, решил, что обычное крещение для чада его будет слишком простым и обыденным делом, недостойным наследника его духовного богатства. "Коли уж креститься", – рассуждал он, поглаживая свою метафизическую бороду, в которой, казалось, запутались звёзды и галактические туманности, – "так чтобы никаких сомнений не оставалось, ни у верующих, ни у скептиков, ни у ангелов небесных, поющих осанну, ни у духов бездны, шепчущих свои древние заклинания".

И вот, в час, когда время перестало быть линейным, свернувшись спиралью вокруг момента истины, а пространство утратило свою привычную трехмерность, расцветая многомерным лотосом возможностей, началось моё погружение в пучину. Одиннадцать километров прямо в бездну, где каждый метр был как эпоха в истории мироздания, где давление могло бы расплющить любой земной сосуд, разрушить плоть, но не дух, ищущий крещения в первородных водах. Холодные воды смыкались надо мной, словно страницы древней книги бытия, где каждый слой хранил свои тайны и откровения, написанные невидимыми чернилами на языке, который понимают лишь посвящённые.

Иордан, священная река крещения, воспетая в Евангелиях и молитвах, казался теперь мелким ручейком по сравнению с этой космической купелью, вмещающей в себя все воды и все таинства мира. И чем глубже я погружался, прорезая слои реальности, как пророк, проникающий в суть вещей, тем яснее становилось: здесь, в абсолютной тьме, где даже свет забывает о своём существовании и рождается заново, происходит нечто большее, чем просто таинство – здесь вершится мистерия преображения самой сути бытия.

Когда же достиг я самого дна, где песок помнит первые дни творения и хранит отпечатки пальцев Создателя, а вода – память о временах, когда Дух Божий носился над водами, вдыхая жизнь в первозданный хаос, случилось невероятное. Небеса разверзлись – но не обычные небеса, что мы видим над головой в ясный день, а все небеса всех галактик, все своды мироздания, сколько их есть во вселенной, от края до края вечности.
 
И вместо скромной голубки, того милого символа, что является над Иорданом в канонических писаниях, спустилась птица Рух – колоссальное создание из древних легенд, чьи крылья затмевают солнца и порождают ураганы звёздной пыли, чья мудрость древнее самих звёзд и глубже самых тёмных глубин космоса. Она явилась как знак того, что крещение сие выходит за рамки обычного таинства, простираясь в области, где священное и космическое становятся единым целым, где молитва и большой взрыв – лишь разные имена одного и того же божественного дыхания.

И прозвучал глас – не просто глас с небес, но голос, в котором слились все голоса вселенной: от грохота сталкивающихся галактик до шёпота квантовых частиц, от песнопений серафимов до плача новорождённых звёзд: "Сей есть Сын Наш возлюбленный, в Котором Наше благоволение". И в этом множественном числе заключалась тайна, понятная лишь тем, кто осмелился искать истину на самом дне бытия, где единое становится множественным, а множественное сливается в единое.

Так свершилось моё крещение в Dreamtime, в том измерении, где глубина становится высотой, тьма рождает свет, а обычное таинство превращается в космическую мистерию, отзвуки которой слышны во всех храмах всех религий всех миров. И с тех пор все прочие крещения кажутся мне лишь бледным отражением того погружения в бездну, где вода и дух, время и вечность сливаются в единый океан божественного присутствия, омывающий берега всех возможных вселенных.