Хранители тайных тропинок

Аринка сидела на старенькой замшелой лестнице дедовой избушки и смотрела на верхушки сосен, размеренно качающиеся над ее головой. Сосны пели волшебную песенку, танцевали вместе с ветром и улыбались. Аринка явственно видела, что сосны улыбаются – первому теплу, светлому солнышку, ранним проталинам. Улыбаются и распахивают навстречу весенней свежести зеленые, мохнатые лапы.
Снег лежал белыми, чистыми островками между рыжих стволов. В канавах журчали ручьи, убегая в темные, заколдованные чащобы, туда, где никогда не ступала нога человека, туда, где жили странные существа, чьих настоящих имен Аринка не могла выговорить, так они были длинны и непонятны для человеческого слуха.
Аринка потрясла головой и тихонько вздохнула. Надо же! Даже по прошествии десяти зим старые детские грезы тревожат, словно живые воспоминания!
Жаль, что деда больше нет, что избушка пустует без доброго хозяина! Жаль, что не с кем разделить радость новой встречи с невероятным краем, некому рассказать о волшебстве, которое прорастает в сердце, впитав местный воздух и красоту.
Таежная избушка покосилась, заросла мхом, почернела от времени и необитаемости, но все еще оставалась пригодной для жизни. Вокруг наросли кусты, папортники захватили тропинку ко входу, сосны и ели густыми лапами обняли крышу. В окно стучались ветки рябин. На крыльце таял снег, длинные сосульки, свесившись до земли звонко хлюпали каплями по канавкам в земле.
Дед! Он много знал, много понимал! По тайге ходил как по родному дому – никогда не терялся, каждую тропинку, каждый дальний уголок изведал и про все вокруг множество сказок сложил… Странные имена хранителей, певучие, тягучие, заковыристые; иногда почему-то печальные, как пасмурный день, а иногда взволнованные, словно грозовые вихри, в отличие от Аринки подавались ему, хоть и не без труда.
Аринка опять тряхнула головой, да так сильно, что мохнатая шапочка сорвалась со светлых волос и упала под ноги. Что за наваждение? Обещала же себе не придумывать…
Дед был другом и соучастником детских игр Аринки. Любил Аринку, а Аринка его. Родители ссылали девочку на каникулы в затерянную глубоко в таежном краю избушку лесника на три восхитительных летних месяца! Аринка ждала момента приезда сюда с нетерпением, считала дни, придумывала новые приключения, которые они затеют с дедом. В тайге, где каждая травинка, как целая история, где пение птиц заменяет симфонические концерты, где сладко замирает сердце от открывающихся за поворотами живых картин, где звонкие ручейки, сливаясь в зеркальные омуты приманивают фарфоровыми кувшинками, всегда было чем заняться.
А танцы хранителей под солнцем на полянках? А зеленые невозможные глаза, наблюдающие из глубины темных вод за Аринкиными забавами?
Аринка застонала! Ну сколько можно! Нет! она не станет больше об этом! Ведь строго настрого… И родителям обещала, что просто навестит любимые места… Не станет вспоминать старые выдумки.
И не станет больше лечиться. Ни за что!
Десять зим! Именно зим прошло с той благодатной поры, когда дед был жив, когда тайга только-только раскрывалась перед маленькой гостьей, расстилала пестрым ковром волнующие тайны.  Девочка-Аринка наблюдала, как белка взбирается на сук; как зайка, выглянув из травы у самых ног, замирает от неожиданности, а потом несется, испуганный, прочь; как лисица-красавица ловит карасей в темной заводи; как лоси плывут над высокой травой, как возится мишка в малиннике, и даже как волк идет по овражку у самой дедовой избушки. Да мало ли… Порой бывало страшно, а потом стало привычно.
Дед учил ничего и никого не бояться, а еще рассказывал Аринке волшебные истории, казавшиеся смесью правды и вымысла, завлекающие в неизведанный, невероятный мир, где все было возможно и все не так, как на самом деле. «Не так» до тех пор, пока Аринка не увидела сама, пока не почувствовала тонкие переливчатые грани изменчивой реальности, за которыми начиналось чудо.
Опять! Аринка, подхватила шапочку, нацепила на голову, вскочила! Пора прогуляться по старым местам, разглядеть их заново в свежем, весеннем уборе. Снег в тайге ей прежде видеть не доводилось, слушать капели и первые, волнительные трели птиц тоже не доводилось. Весной здесь было иначе – звучнее, прозрачнее, просторнее. Дышалось легче, а вот ходилось по рыхлому, глубокому снегу с трудом.
В Москве давно сухо, цветет черемуха и тополя терпко пахнут, сбросив клейкие почки, а здесь все еще только начинается… Так хорошо, так вдохновляюще!
Скоро хранители вырвутся на оттаявший простор, будут танцевать на лесных опушках и тихонечко смеяться от счастья. И петь, как сосны. И обниматься.
Девушка потерла лоб. Нет! Не думать, не вспоминать не получается. Да как не думать, когда столько времени прожито бок о бок с чудесами? Рядом с невероятными историями. В обнимку волшебством!
Пусть! Что плохого в воспоминаниях? Аринка никому не расскажет о них и ничего плохого больше не случится.
Девушка с удовольствием оглядела теплые прорезиненные сапожки, способные преодолеть любые водные и снежные преграды, и двинулась по бездорожью в тайгу. Заспешила к омуту, осознанно выбрав самый исхоженный в далеком детстве путь. Там, на омуте, где ивы зеленым шатром купались в воде, где цвели дикие яблони, роняя цвет на медленные волны, она впервые перешагнула прозрачную грань реальности…
А было так. Она играла на берегу, лепила из серой глины тяжелые шарики и пускала вниз по склону бомбочкой. Бомбочка шлепалась в воду, потом выпрыгивала назад и оставалась на берегу, возле воды. Брызги взрывались до небес, попадали Аринке в лицо. Каждый раз девочке казалось, что кто-то невидимый выталкивает шарик назад. Каждый раз ей слышался чей-то задорный смех.
Решившись проверить, Аринка спустилась вниз, заглянула в прозрачную воду и обомлела. Там шевелились зеленые водоросли, словно волосы, тени и свет сплели на дне причудливый узор, будто чье-то улыбчивое лицо. А с того лица смотрели на Аринку прекрасные зеленые глаза.
Аринка, подумала привычное: «Может мое отражение»?
Но нет. Отражение колыхалось выше, бликуя и подрагивая, а чужое лицо смеялось на глубине. Вдруг вода вспенилась и из нее вынырнула большая рыбина. Это Аринке так показалось спервоначала, что рыбина. Ну что еще может выпрыгнуть из воды? Однако никакая это была не рыбина, а стройное существо с руками, ногами и лицом, как у людей; с телом, сквозь которое пробирались солнечные лучи и темные мазки теней, просвечивали прибрежные растения и подвижные волны. Взобравшись на заросшую желтыми цветами коряжину на другой стороне объединившихся ручьев, существо, очень похожее на прозрачного парня, тряхнуло рыжей шевелюрой, распространяя вокруг себя брызги и ошметки водорослей. Рассмеялось тем же задорным смехом, что слышался Аринке прежде, и поманило девочку к себе.
-Плавать умеешь? – услышала она, - Иди сюда. Давай-ка поиграем.
Аринка немного испугалась, но осталась на месте. Разглядывала водяного с интересом и жадно дышала от переизбытка удивления. Ей тотчас в красках вспомнились все сказки деда, которые она принимала за выдумки. Плыть через омут – отказалась. Дед строго настрого запретил ей соваться в воду без его ведома.
Водяной как будто расстроился отказом, но настаивать не стал, плечами пожал, помаячил невероятными глазами и сорвался с коряжины в омут. Нырнул так ловко, так легко и бесшумно, что ни брызг, ни колыхания волн не оставил на поверхности. Словно луч солнца воду принизал.
С тех пор Аринке стали повсюду являться другие существа, такие же загадочно-необыкновенные. Они спускались с ветвей деревьев, возникали из колючих зарослей, выныривали из-под корявых корней. Смеялись над глупой девочкой, путали тропки у нее под ногами, неожиданно расстилали посреди сухих дорог хрустальные лужицы, которые приходилось долго обходить, цеплялись за волосы руками-веточками, набрасывали на глаза липкие паутинки. Каждый раз после таких нападений Аринка оказывалась у омута, словно все безобразие было затеяно с единственной целью привести ее туда. А там – водяной. То смирно сидит на коряжине и улыбается, то в темной воде купается и на Аринку насмешливо посматривает, к себе манит.  Аринка и сердилась, и пугалась, и расстраивалась, и радовалась одновременно. И удивлялась.
Как же не пугаться, когда пугают? Как не сердиться и не расстраиваться, когда других не трогают? И как же не радоваться, когда так много волшебства вливалось в каждый новый день с приходом в Аринкины будни особенных лесных жителей? Она спрашивала деда, за что ее так отличают? За то ли, что маленькая, за то ли, что не приглянулась чем-нибудь?
-Да, видно, напротив, приглянулась! – усмехался дед, подбирая на пороге своей избушки то горсть спелой земляники, любовно выложенной на листьях папортника, то, чернику в берестяном туесочке, то крепкие боровички, нанизанные на прутик рябиновый, - Вишь, дары для тебя, красавицы. Не бойся лесных хранителей. Зла они тебе не сделают. Побалуются немного, да отстанут.
Однако не отстали. Тем летом так до конца и барагозили, привнося необычности в привычные Аринкины будни.
Просыпаясь утром в уютной дедовой избушке, девочка стала ощущать себя частью невозможного древнего волшебства или, может быть, театрального действа. Тайга и ее хранители затягивали Аринку в волнующую игру, от которой день за днем становилось все сложнее отказаться. Лес звал, манил, лес принимал, баюкал, развлекал и не желал отпускать домой. Тайна, скрытая за каждым деревом, каждым шорохом, каждым движением все виднее открывалась ей.
Она научилась замечать таежных шалунов прежде, чем они приближались. Видеть их в едва приметном дрожании воздуха, в легком дуновении ветра, в трепете листьев, в мерцании сумеречных огоньков. Различала прекрасные, призрачные лица в шорохе дождя, слышала тихие пересмешливые голоса между цветов и травы.
Бояться, удивляться и убегать перестала. Стала смеяться вместе с теми, кто хотел ее рассмешить, пугать тех, кто хотел напугать. С водяным освоилась. Брызгалась, играла в догонялки на заросшем мягкой травой бережку или болтала обо всем, что приходило в голову, сидя под шатром раскидистой ивы, наблюдая, как сквозь переливчатую субстанцию, сотканного из света и воздуха текучего тела, просвечивают небо и деревья; как лучи солнца, наполняют чужеродные внутренности радужным свечением, отражающимся от земли и воды многоцветными бликами. Аринке казалось, что ничего восхитительнее просто не может быть.
А потом, в единый миг все прекратилось, когда деда подстрелили браконьеры на таежной тропе. Он умер в районной больнице. Аринка горевала. Родители приехали из Москвы и тоже горевали, а потом велели дочери собираться...
Перед самым своим отъездом девочка побежала к омуту. Зеленоглазый водяной чем-то непонятным тревожил ее сильнее остальных хранителей, и она просто не могла не попрощаться. За лето ручейки подсохли, омут сильно обмелел и не казался такой непреодолимой преградой, как в июне. Глинистая почва образовала широкий накат вдоль кромки воды, по которому важно прогуливались кулики, брезгливо поджимая длинные ноги-паутинки. А чуть поодаль, на любимой коряжине, сидел рыжеволосый водяной и меланхолично наблюдал за качающимися хвойниками и за облаками, проплывающими над ними в зазывно-синем небе.
Ветер гнал волну по верхушкам сизого ельника над ручьями, ветер играл тонкими ветвями ивы, заплетал рябь на воде причудливыми узорами. Ритм порывов то усиливался, то ослабевал и точно также колотилось Аринкино сердце. Оказывается, прощаться невыносимо больно!
-Я приеду следующим летом! – пообещала она, и сама себе не поверила.
К кому ей было ехать, когда деда не стало? Кто ее отпустит сюда одну такую маленькую?
И водяной тоже не поверил. Склонил голову на бок, разглядывая Аринку внимательно, без улыбки. Прозрачно-текучее тело отражало лесную темноту, задерживало тени и отталкивало прочь свет. Внутренности налились краснотой и чернотой, неоднозначно рассказав Аринке о глубокой печали их обладателя. 
С тех пор прошло десять лет... Нет, зим – так привыкла думать Аринка. Разве можно думать «лето», когда в груди все заморожено?
Аринка просилась в тайгу каждую весну, рассказывала о хранителях такие подробности, которые удивляли и пугали родителей, заставляя предпринимать меры… Сначала уговаривали, убеждали, смеялись, иногда подыгрывали, а потом, когда это не прекратилось с течением времени, начали водить по врачам.
Аринке казалось, что она невыносимо долго взрослела, чтобы вырваться из-под неумеренной опеки и вернуться наконец сюда, к заколдованной тайге, к хрустальным ручьям, к волшебному шепоту листьев, к звенящей колокольчиками росе и... к хранителям этого бесконечно волнующего мира.
Жаль, что деда больше нет!
Ручьи бежали повсюду, птичий гомон не смолкал, сопровождая путь Аринки. Капали сладким соком березы, разогревшись на солнышке, капала душистая смола с медовых стволов сосен, капали колючие ветки пихт и елей. Капель многозвучная, гулкая, наполняла лес объемом. Тайга встряхивалась, просыпалась, вдыхала полной грудью молодой весенний воздух.
Над ручьями и омутом рваными клочьями плыли туманы, создавая атмосферу ирреальности. За туманами призрачными тенями колыхались ветви ивы, солнечные блики тонули в медленных волнах. Вода в ручьях бурлила, нетерпеливо огибая коряги, чуть дрожала от течения и от ветра. Вода в омуте была недвижима, отражала туман и облака – словно зеркало опрокинулось в снег. А наверху, над туманом, улыбались, пели сосны и сизые ельники.
Аринка остановилась на берегу, наблюдая странность и ничуточки не удивляясь. Она знала лучше всех, как теряются на солнце тени, как исчезают тропинки из-под бегущих ног, как шквалистый ветер, гнущий толстые стволы деревьев, огибает темную низину и там, в теплой неизменности не шелохнуться сиреневые цветы вероники. Да мало ли чудес в тайге?
Аринку волновало другое. Целых десять зим, холодных, замороженных, снежных, длилась разлука, и вот теперь девушка могла наконец обрести потерянное!
Она наклонилась, опустила руки в ледяную воду, взбаламутила ее, позвала. Неподдающееся имя всплыло в памяти и неожиданно легко легло на язык.
Никто не отозвался на зов. Наверное, веселый водяной все еще спал на дне непроницаемо-темного омута… Аринка принялась звать снова и снова, потом долго ждала и опять мутила воду, надеясь разбудить спящего друга, а потом вдруг опомнилась, побледнела.
Это же только фантазии и больше ничего. Детские фантазии, преследующие ее всю жизнь!
Рукам стало холодно в воде, а сердцу – в груди. Откуда ни возьмись, большое черное облако заволокло голубое небесное пространство. Стало неприютно и темно. Брызнул дождик, холод пробрался под куртку.
Аринка попятилась под ветви старой ивы, ставшей за прошедшие годы совсем необъятной, прислонилась к теплому стволу, спрятала руки в карманах и попыталась успокоить волнение. Неужели, только фантазии?
Ей говорили, что в ее голове смешались сны, детские выдумки, дедовы сказки, что десять лет жизни в Москве добавили ностальгической магии в воспоминания! Ей говорили, а она, послушная, верила, нехотя с трудом предавала прекрасные мгновения таежного волшебства.
Аринка зажмурилась, задышала шумно и часто, внезапно осознав, что ни ее родители, ни вправляющие ей мозги лекари, ни пустые насмешники, которым она по малолетней глупости пыталась рассказать о пережитом, никогда не бывали в тайге, никогда не наблюдали, как из дождя возникают легкие порхающие крылья, под которыми воздух сверкает радугами. И мокрые юбки танцующих русалок не касались их рук и лиц.
-Нет же! Было, все было! – прошептала она и с отчаянием, пытаясь вернуть в сердце радость крикнула, - Было! Все было!
Многозвучное эхо подхватило ее крик, стало повторять на разный манер, затихая и посмеиваясь.
-Уплыло! Уплыло! Уплыло!
-Неправда! Не смей! – возмутилась Аринка, напугавшись.
-Змей! Змей! Змей! – зашипело эхо.
Девушка обняла себя руками. Ей стало очень страшно, как никогда не бывало. Так эхо с ней еще не разговаривало. За что же сейчас? За предательство? Но разве там, в далекой Москве можно было выжить, не предавая? И разве могла она, слабая девочка, сопротивляться чужой довлеющей силе?
-Прости! – крикнула она, - Я вернулась!
-Отвернулась! Отвернулась! Отвернулась!
-Я вернулась! Я больше не уйду!
-В беду! Беду! Беду!
Что же делать? Таежные хранители невероятно чутки к настроениям, ловят мысли на лету, болеют и гибнут от чужой грубости, жестокости, бесчинства. Может и в самом деле совершилась беда и рыжий водяной никогда уже не улыбнется с любимой коряжины?
Ветер пробежался по ручейкам, взбил туманы, заплел косицами ветви ивы, перепрыгнул на лиственницу рядом, спиралью унесся по молодым иголочкам к небу. Аринка завороженно наблюдала этот ветряной маневр. Ей показалось, что некое живое существо, растопырив большие руки взвивается вверх, расшвыривает черные облака. Опять явилось солнце, сделав тайгу радостной, притягательной и желанной. Ручьи заблестели солнечной яркостью, птицы запели веселее.
-Я больше не уйду, - повторила Аринка, снова подошла к омуту, скатала шарик из снега и запустила в зеркальную воду, - Слышишь? Я тут, я жду!
Эхо промолчало на сей раз, водяной не появился, а омут, поглотив жертву, на несколько минут всколыхнулся, пустил круги к берегам, и опять успокоено отразил небеса. Аринка принялась лепить снежки один за другим и бросать в воду, непонятно на что рассчитывая. Брызги летели ей в лицо, мешались со слезами. Она так разошлась, что не заметила, как при очередном замахе у нее под ногами поехал талый снег. Она непременно скатилась бы вниз, но в тот момент, что-то сильное, как будто слегка отливающее радугой, толкнуло ее со стороны омута назад, к иве. Аринка впечаталась в теплый ствол и, потрясенная, замерла, пытаясь разглядеть невидимое существо за длинными ветвями, за уплотнившимся, подрагивающим воздухом.
-Мне было трудно, но я вернулась! – проговорила она, чувствуя, как сердце заполняется ликующим светом.
Текучая, подрагивающая ослепительными бликами субстанция на короткий миг оформилась для девушки в некое подобие человека и тут же ушла под воду вместе с ярким солнечным лучом. Аринка бросилась было к воде, опять рискуя сорваться и искупаться, но ее опять не пустили, отдернув назад.
-С ума сошла? Зачем в такую глушь забралась?
Аринка обернулась, удивленно уставилась на симпатичного молодого мужчину, разглядывающего ее восхитительными, знакомыми из детства зелеными глазами. На нем были высокие сапоги с меховыми отворотами, брезентовая куртка и штаны защитного цвета. На плече сумка, из которой торчали непонятные инструменты. Рыжие, плохо остриженные волосы топорщились густыми пучками в разные стороны из-под кепки с кокардой лесника – точно такая украшала головные уборы деда.
-Тебя искала! – выпалила Аринка первое, что пришло на ум.
Мужчина весело ухмыльнулся, протянул Аринке руку для рукопожатия.
-Надо же! А я как раз о тебе думал! Ведь ты Аринка! Внучка прежнего лесника!