Стихи Страны Заснеженных Равнин

     Утреннее солнце уже ярко светило над островом Шикоку, щедро заливая своим светом провинцию Кагава, когда порог дворика тихой чайной, переступила нога Машико Атоши. Низко надвинутая шляпа из рисовой соломы почти полностью скрывала лицо знаменитого самурая. Длинный зимний плащ покрывал его плечи и отчасти лицо. Он приходил сюда трижды в год. Он и ещё двое.
Отшумели весенние праздники и толпы монахов и созерцателей сакуры исчезли, словно облетевшие лепестки с молодого персикового дерева. Только в больших храмах Такамацу ещё шли благодарственные молебны. А здесь, на окраине Шидо, в этот утренний час было тихо и безлюдно.
Машико отодвинул руками низко висящие ветви отцветающей магнолии и увидел потёртую вывеску на входе.
Древняя мудрость гласила «Тсуой моно даке га рикай суру».
Только сильный духом поймёт сильного духом… и трое друзей собирались в этой тихой, почти незаметной чайной на окраине Шидо.  Он – Машико Атоши, огромный силач Кокусай Парутосу и сердце их маленького тесного круга – Тирамису Нахари.
Машико пригнулся, заходя в тихий уютный полумрак чайной. Пахло горячей гречневой лапшой с пряной маринованной редькой. В дальнем углу, он, к своей радости, увидел стройный прямой силуэт сидящего Тирамису.  Просторное кимоно было чуть распахнуто на его груди, а руки спокойно лежали на коленях. Его мечи, обёрнутые дорогим шёлковым покрывалом, лежали рядом с ним. Он, как всегда, пришёл первый.
Настоящий самурай, прячет чувства внутри, созерцая их, словно жемчужины, и уста Машико тронула лишь тень улыбки. Тирамису сидел у окна с раздвинутыми ставнями и смотрел на далёкие рыбацкие лодки, колыхающиеся на волнах внутреннего моря Японии. Отсвет дальних морских бликов мелькнул в глазах Тирамису Нахари, когда он увидел друга. Он подождал, пока Машико Атоши дойдёт и опустится на циновку у его столика.
- Остался ещё один. – Тирамису позволил себе скупую улыбку, показывая, насколько он действительно рад.  Сердце Машико согрелось. Он слегка наклонил голову, признавая правоту друга. Один за другим он вытянул из-за пояса мечи, и так же, накрыв плащом, положил рядом. Затем он снял широкую шляпу и аккуратно положил сверху на плащ.
- Я пришёл большой дорогой через Такамацу, – проговорил он, подгибая ноги и садясь удобнее, – думал, что встречу нашего большого друга там.
Тирамису тонко улыбнулся, и, повернув лицо к окну, тихо произнёс.
- Я видел, как сегодня рано утром, пришло судно из Акаси. Там был кто-то большой, я не удивлюсь, если наш друг сейчас явится сюда.
И словно бы в подтверждение его слов, проём двери закрыло что-то большое, и в маленькой чайной на мгновение стало темно. С трудом протиснувшись боком в помещение, здоровяк Кокусай, радостно выдохнул, увидев друзей на привычном месте.
И Машико и Тирамису, вполоборота головы посмотрели на него.
«Всё-таки, настоящая сила живёт внутри сердца воина, а не снаружи» - в который раз подумал Машико, наблюдая, как Кокусай, проявляя излишнюю поспешность, идёт к их углу. Выдержка никогда не была сильной стороной их большого друга. Но у него в груди билось храброе и доброе сердце, и друзья, зная его слабые стороны, тем не менее, признавали за Кокусаем  и его добродетели.
Он заметил, что Тирамису улыбается шире и кивает головой радушнее, снисходя к слабостям силача. Сердце Машико тронуло понимание его правоты. «Сильный духом должен уметь проявить слабость для других, оставаясь сильным внутри», вспомнил он древнее изречение. Он тоже, приветливо кивая, улыбнулся Кокусаю.
- Рад, что вы все в добром здравии! – выдохнул Кокусай, опускаясь и устраиваясь у стола.
- Ты прибыл сюда морем? – сохраняя приветливое выражение, спросил Тирамису.
- Да, - кивнул здоровяк, сбрасывая накидку с плеч. – Эти жадные торговцы так загрузили судёнышко, что мы чуть не пошли ко дну. Я не знаю, о чём можно говорить с рыбами, поэтому я пригрозил, что побросаю в воду весь их товар, а заодно и их самих, если они меня, вовремя не доставят в Шидо. Вы бы видели их лица. Эти жалкие люди не знают, что такое честь.
Он довольно хохотнул, жадно обводя их взглядом.
- А вы как добрались, друзья мои? – спросил Кокусай.
- Я шёл пешком через Такамацу. – сдержанно ответил Машико. Он перевёл взгляд на Тирамису, показывая, что больше ему нечего сказать на эту тему. Тот кивнул.
- У меня было небольшое поручение от госпожи Анури-сан, совсем недалеко отсюда, в Наруто. Я поспешил выполнить его, чтобы придти сюда на встречу к вам.
Машико Атоши знал, что госпожа Анури-сан, которой служит Тирамису Нахари, была ещё молода и красива. Её муж Садоми Макаку, был грубым и заносчивым человеком. Неудивительно, что он так быстро погиб в поединке с Гомори Фуко, сделав Анури-сан богатой вдовой. Молодая женщина, тем не менее, проявила удивительную предприимчивость, управляя рисовыми плантациями и торговыми судами покойного мужа. При её уме и расчёте не хватало сильной мужской руки, и у неё на службе были управляющие и крепкие охранники. Последние несколько лет при ней доверенным лицом для особых поручений служил Тирамису Нахари. Что потребовалось госпоже Анури-сан в Наруто? У её покойного мужа там оставались рыболовные суда и производство фарфора. Вроде бы так. Ну, что ж... Есть вопросы, которые самурай не задаёт, и на которые самурай не отвечает.
Машико увидел лежащий рядом с Тирамису свиток из лёгкой рисовой бумаги.
«Настоящий самурай знает, когда отложить катану и взять вакидзаши», так говорили, когда самурай должен был раскрыть «свою хару». Но Тирамису однажды сказал, что самурай должен знать, когда взять в руки кисть и тушь. Сила не только в мече - великая сила заключена в слове. Правильно подобранное и сказанное вовремя, слово, оказывалось сильнее десяти мечей. Но Тирамису пока молчал, молчал и Машико. Только силач Кокусай нетерпеливо обернулся к ширме, откуда всё отчётливее доносился запах горячей лапши.

 Служанка в синем кимоно, неслышно перебирая ногами, вынесла большой поднос, на котором дымились три большие чаши с ароматной «соба». Она изящно опустилась на колени, и стала, аккуратно, чтобы ничего не расплескать, выставлять лапшу, редьку и закуску из тушёной рыбы на низкий столик, перед сидящими самураями. Другая служанка, появившись также неслышно, поставила перед ними кувшин с холодным сливовым компотом и три пиалы.
Ни Машико, ни Тирамису ни единым движением лица не выдали своих чувств. Только большой Кокусай довольно улыбался, переводя взгляд с молодых служанок на чаши с лапшой и обратно. Он был очень рад всему: и друзьям и лапше и служанкам.

Пора было воздать должное утренней трапезе. Тирамису Нахари не спеша закатал рукава просторного кимоно и Машико, к своему изумлению увидел свежий разрез на его жилистом предплечье. Он всё понял без слов. Он видел подобные раны лишь дважды в своей жизни. Оба раза ещё в юности. Тоцузен-но ракурай – «внезапный удар молнии». Забытый удар старых мастеров катаны. Стремительный взмах из неудобного положения снижу вверх с резким выпадом вперёд. Если удар нанесён смертельно и правильно, меч противника и должен был оставить такой вот след на предплечье. Если провести приём неправильно, или чуть не вовремя, то воин лишался, либо руки, либо его меч бил в пустоту, оставляя противнику долгое мгновение на обратный мах по незащищённой шее. Филигранно исполненный удар, роковой для врага, и должен был оставить вот такой вот след от его меча на предплечье.
По пристальному и слегка нахмуренному взгляду и Тирамису понял, что Машико узнал удар… узнал и весьма изумился, выдав это только движением бровей. Зато Кокусай, первый, схватив палочки и отправив в рот порцию исходящей паром лапши, кивнул на порез, и укоризненно сказал.
- Надо быть осторожнее, мой друг. Нельзя прижимать вакидзаши обратным хватом к руке. Я никогда так не делаю.
В его голосе звучала такая забота, что казалось, даже невозмутимый Тирамису Нахари был тронут.
- Благодарю тебя, мой друг.  Когда слышишь такое, легче верится в доброту людских сердец.
Здоровяк Кокусай перестал жевать и, задышав, опустил взгляд в стол, переживая волну внутреннего тепла от этих простых слов. Даже Машико Атоши в очередной раз вынужден был признать, что их друг не только мастер клинка. Он ещё и мастер слова… и их сегодняшняя беседа, вряд ли обойдётся без его приглашения к рассудительной словесности. Он взял палочки и с удивительным чувством внутреннего спокойно-созерцательного равновесия, поддел гречневую лапшу, обильно посыпанную семенами кунжута.
Здоровяк Кокусай, закатав рукава на мощных руках, заботливо налил каждому в пиалу холодного компота. Друзья вежливо кивнули, продолжая неторопливую трапезу.
Машико ел и  размышлял, где же и кому его друг нанёс смертельный удар. Рана свежая, значит, не где-нибудь, а в Наруто, ведь он только что прибыл оттуда. Был он там по поручению своей госпожи Анури-сан. Что же там случилось в том Наруто? Новости до Нанкоку доходили не быстро… Лишь один раз, в пути, он слышал в таверне разговор торговцев рисом упившихся сакэ, что в Наруто объявился некий непобедимый разбойник со своей шайкой… он называл себя Ватихари Хаватай, вроде так… но это было прозвище, а не имя… и то, это если верить пьяному бреду торговцев рисом. Машико ел лапшу, запивал холодным сливовым компотом и рассуждал далее. Какая связь между разбойником и госпожой Анури-сан? Мог ли это быть тот недостойный ронин, что служил когда-то покойному мужу госпожи Анури?  …Насуру Накаку, так вроде было его имя. Если это он… тогда всё становится на свои места.  Значит этот человек, почему-то решил, что может забрать себе суда и производство фарфора? Возможно, он думал, что госпожа Анури не дотянется до него из Кобэ? Что ей легче будет бросить свой промысел в Наруто, чем сражаться за него и нести потери? Ну что же… Анури-сан отправила туда Тирамису Нахари и он решил дело одним лишь взмахом острого меча.

- Насуру Накаку? – тихо спросил он, воспользовавшись тем, что Кокусай, доев лапшу, шумно пил тёплый бульон прямо из чашки.
- Да. – Тирамису кивнул и улыбнулся, показывая, что ему приятна догадливость друга. – Его товарищи оказались столь любезны, что поспешили удалиться, не доставив мне более никаких хлопот. Мне оставалось только дать немного серебра на пристойные похороны этого недостойного посягателя на чужое имущество.
Самураи в молчании доели лапшу.
Тирамису протянул руку и шире раскрыл ставни окон, чтобы лёгкий морской бриз освежил раскрасневшиеся от горячей лапши лица. Кокусай благодарно посмотрел на него, вытерев ладонью пот с широкого лба. Машико Атоши остался неподвижен.
Служанка, наблюдавшая за ними из-за занавеси, появилась и собрала посуду на поднос. Другая поставила ещё один кувшин с охлаждённым сливовым напитком. Зная Тирамису, Машико понимал, что тот щедро оплатил всё заранее, избавив друзей от ненужных забот. После трапезы хотелось беседы, и он повернул посветлевшее лицо, обводя друзей тёплым взглядом. Тирамису понял его правильно.
- Вот, друзья мои, – он коснулся рукой свитка из рисовой бумаги, лежавшего поверх покрывала. – Недавно в Кобэ прибыли торговцы из Страны Заснеженных Равнин, что лежит далеко на западе. Вы знаете мою госпожу Анури-сан, не так ли? – он сделал небольшую паузу, давая друзьям время осознать всё вышесказанное. - Так вот, она оказала им честь, приняв их в своём доме. Были приглашены достойные люди Кобэ, и среди них был и ваш друг. Был дан большой обед, но дело не в этом… - Он поднял свиток и положил себе на колени.
- Я имел честь, познакомится с их переводчиком – Рёниду-сан. Весьма достойный человек и интересный собеседник. Мы много говорили о поэзии. Я с удивлением узнал, друзья, что мастера слова есть и в их далёкой стране. По моей просьбе этот достойный муж, собственной рукой начертал самые известные стихи их заснеженной родины. Он сказал, что в Стране Бескрайних Равнин их знают все от мала до велика.
- Даже дети? – удивился силач Кокусай.
- Он сказал, что так.
- Я никогда не слышал, чтобы дети занимались поэзией. – Задумчиво сказал Машико. – Это удивляет меня.
- Это удивило и меня. Но ещё больше удивили меня сами стихи. Признаюсь, я много размышлял над ними дорогой до Наруто и потом до Шидо, но я пока сознательно удержу эти мысли при себе. Мне хотелось бы прежде выслушать ваше мнение, друзья.
Он, развернув свиток, с выражением прочитал.



  То пола женского примат
               Антропоморфный…
Торговлю развернул
               Стройматериалом…
За шёлковый шнурок лениво
               Дёрнув,
Свершил непроизвольный акт,
               Пищеваренья…

Самураи недоумённо переглянулись. Молчание, словно шёлковое покрывало, повисло в чайной. Удивлённая служанка выглянула из-за занавески и снова спряталась, не желая смущать озадаченных воинов своим нескромным взглядом.
- Прочитай, пожалуйста, ещё раз. – хмуро попросил Машико.
Тирамису прочитал. Какие-то смутные догадки начали складываться в неоформленные образы в голове. Машико Атоши вперил взгляд в раскрытое окно, и как его друг ранее, стал задумчиво смотреть на далёкие рыбацкие лодки. В это время неожиданно раздался голос Кокусая Парутосу.
- Думаю, что это стихотворение о подавлении низменных инстинктов человека, воплощённых в обезьяне.
Оба, и Машико и Терамису удивлённо повернулись к Кокусаю. Перехватив взгляд друга, Машико и сам признался себе, что не ожидал от простоватого силача столь глубокого вывода. То, что едва начинало складываться в его сердце, вдруг легко и непринуждённо слетело с языка Кокусая в виде законченной мысли. Воистину, даже в глубине души, нельзя превозноситься над тем, кто кажется проще.
- Да-а, - он кивнул, признавая его правоту. – Что может быть ниже и глупее, когда человек уподобляется суетливой неразумной обезьяне?
Лицо Кокусая просияло. Улыбнулся и Тиремису.
- Всё верно, друзья мои. – Сказал он. – Но обратили ли вы внимание на занятие обезьяны?
- Торговля? – Машико приподнял бровь. - Дело низких людей.
- Да, и не просто торговля… это стройматериалы. Рёниду-сан сказал мне, что это то, из чего должны возводиться крепкие стены. – И Тирамису со значением посмотрел на лица друзей, словно бы приглашая их додумать и озвучить его мысль. Но друзья молчали и пауза затягивалась
- Вы ведь слышали про господина Токосо Томимо?
- Лучший лучник Хоккайдо? Конечно. – Первый воскликнул Кокусай.
- Он стоял рядом во время нашей беседы с Рёниду-сан… Он потом, отведя меня в сторону, сказал, что это очень яркий образ. Стены души самурая не должны находиться в руках недостойных людей, уподобленных обезьяне. Самурай и его путь, не должен пребывать в зависимости от слабой, изменчивой воли других.
Пронзительный смысл, словно взмах блистающей на солнце катаны, осветил разум Машико.
- Верно. – прошептал он, чувствуя, как мурашки бегут по его спине. – Я думаю, что это написал человек, однажды познавший всю горечь такой зависимости.
- Да, и мне отрадно, что эти глубины открылись вашим проницательным взорам. И вот ещё, обратите внимание. – Он снова развернул свиток. – Тут сказано про шнур и пищеварительный акт.
- Непроизвольный… - пробормотал себе под нос Машико.
- Именно. – Лицо Тирамису Нахари осветилось торжеством. – вы понимаете, что это тоже не случайно. Сила воли не присуща слабым и беспорядочным существам. Их глупые желания и лень господствуют над их слабой натурой.
- Эта обезьяна женского пола. А беды самураев происходят из этого источника. – Кокусай хмуро покосился на занавеску кухни, где сидели служанки, будто бы каждая из них была виновата в его бедах. Оттуда слышался тихий плеск воды, звон посуды и шуршание циновок. – Вы помните, что случилось со славным Ходико Наребу? А всё потому, что он влюбился в гейшу. Да. А потом он позволил ей подчинить своё сердце.
- Я слышал о нём. Это был могучий воин. – Машико Атоши понурил свой взгляд. Ему не хотелось, чтобы друзья заметили в его глазах тень отболевшего страдания.
- Да, и хорошо, что у него хватило твёрдости уйти как самурай. Он написал «вакарэ ноута» и совершил сэппуку в тени дуба, который его отец посадил при его рождении.
Друзья замолчали, каждый заново внутри переживая горькие чувства.
- В Стране Заснеженных Равнин тоже настрадались от женщин. – Со вздохом сделал свой вывод Кокусай Парутосу.
- Наверное, на свете нет стран, где не страдали бы от женщин. – тихо произнёс Машико, бросая взгляд на рукояти своих мечей, выглядывающих из-под плаща.
Тирамису Нахари слегка склонил свою голову, отдавая должное опыту и воспоминаниям своих друзей, но тут же сказал.
- Думаю, что нам незачем позволять прошлым печалям, затмевать наш разум – ведь, это только первое стихотворение.
- О! – Оживился Кокусай. – Хорошо. Давай послушаем следующее.
Чуть больше развернув свиток, Тирамису прочитал:

Детёныш крупного рогатого скота,
                взошёл на эшафот…
Трясётся мир, несётся горький вздох
                из травоядной пасти…
Влечёт боязнь паденья, путы страха,
                и зов безумия…

Самураи молчали, обдумывая услышанное. Солнце уже перевалило полдень и сияло во всей своей силе. Но в маленькой уютной чайной было прохладно. Служанка тихонько отворила створки ставень с другой стороны и прохладный ветерок начал ласково виться вокруг замерших в размышлении друзей.
- Ну, что же. – Машико Атоши первый нарушил молчание. – Думаю, что здесь смысл понятнее. Страх – вот главный враг, который таится внутри. Победа самурая начинается с победы над собственным страхом. А тот, кто не смог сделать этот шаг, рискует уподобиться трусливо мычащей корове. Тогда весь мир вокруг, как бездна, и каждый шаг, словно на казнь.
- Действительно! – уважительно согласился Кокусай. – Как я не заметил этого сразу? Простите, друзья, но мне сначала показалось, что это просто какая-то глупость про маленького телёнка.
- Да, порой нам не хватает мудрости и рассудительности, увидеть смысл, там, где он умело спрятан под маской нелепости. – Тирамису смиренно кивнул, соглашаясь со словами своих друзей. – Я, признаться, сам иногда ловлю себя на излишней поспешности в выводах. Бывает, что внешняя простота требует более долгих и изощренных умозаключений. – Он, повернув голову, кивнул служанке и та, исчезнув за кухонной занавесью, вскоре появилась снова. Мелко семеня, она несла на подносе кувшин с подогретым сакэ, ломтики груши и мелко нарезанный имбирь.
Самураи оживлённо переглянулись, отдавая должное изящной манере их утончённого друга правильно обставить беседу.
Выпив по чашке сакэ, они сразу заулыбались, а печаль опустившая было на них свою тень, улетучилась без следа. За обсуждением стихов время летело незаметно, и первый кувшин сакэ опустел. Кокусай Парутосу уже более благосклонно смотрел на молодых служанок, пока те сноровисто ставили на стол блюдца с рисовыми хлебцами и маленькими пельменями «гёза», приготовленными на пару. А когда второй кувшин сакэ тихо опустился на стол, поставленный заботливыми женскими руками, Тирамису Нахари снова взял свиток в руки. Друзья замерли обратившись в слух.

Их было четверо, они были пьяны.
Щетина жёсткая - иголки на спине.
И с ними рептилоид многозубый…
И леса тьма… и надо им… рожать
Побег унылый – зелени волна
Во мраке хвойных рощ…

Придёт красивая, в руках горит фитиль.
Её глаза холодные как лёд
Одежды белые, как снега пелена
Через секунду будет взрыв… и тьма.
Во мраке хвойных рощ…

Выпитое сакэ, казалось, улетучилось из головы могучих воинов. Машико и Кокусай, в который раз недоумённо переглянулись. Потом они, не сговариваясь, вперили взгляд в Тирамису, ожидая услышать его рассуждение, но тот, лишь вздохнув, пожал плечами.
- У меня, конечно, есть пару мыслей, которые приходили мне в голову дорогой сюда… но, боюсь, с моей стороны это будет несправедливо поспешить озвучить их, не дав вам времени как следует поразмыслить.
И он, наклонившись над столом, аккуратно разлил сакэ по пиалам.
Могучий Кокусай, пригубил тёплый напиток и покачал головой.
- Боюсь, друзья, в этот раз мне нечего будет сказать. Мой разум смущён. Не уверен, что даже через долгое время я смогу что-то дать какое-либо внятное суждение. – Он подцепил тонкими палочками одну «гёза» и отправил в рот.
Машико вздохнув, последовал его примеру.
- Да, - сказал он, прожевав, и отпив сакэ из пиалы, - лучше сразу поделитесь с нами, наш дорогой друг. Нам не терпится услышать ваше мнение. Меня, признаться, сбивают с толку щетинистые пьяницы, которым ещё предстоят роды в лесу. Это что-то ненастоящее.
- Именно, - буркнул Кокусай, отправляя в рот вторую «гёза». – Какие ещё зубастые рептилии? Да ещё в стране Бескрайних Снегов.
- Вот-вот, друзья, - с готовностью кивнул им Тирамису. – Точно так же рассуждал и я, перечитывая это стихотворение вновь и вновь. И только потом, я обратил внимание на первую строку – «они были пьяны». Вы понимаете? Думаю, что избыток сакэ породил множество химер в их затуманенном сознании.
- А-а! – удивлённо протянул Машико Атоши. – Вот оно в чём дело… Ну, конечно же – избыток сакэ точно так же извращает прямой путь самурая, как страх и женское коварство.
- Да, но друзья мои, это, конечно же, не наш случай. – Немного торопливо проговорил Тирамису, указывая на их стол. Мы пьём степенно и размышляем, не предаваясь крайностям.
- Портят жизнь и извращают путь воина именно крайности, а не сама природа вещей. – Согласился Машико. – Ведь, стоит признаться, женщины не так уж и плохи, не надо только позволять им властвовать над собой.
- Конечно, - с охотой согласился Кокусай Парутосу. – Страх, ведь, тоже не так плох. Это как природный маяк, который указывает на опасность. Воин может прислушаться к чувству, но не повиноваться ему.
- Также и сакэ. – заключил Тирамису Нахари. – В моменты, когда душа рождает возвышенную мысль, самураю прилично отведать этого бодрящего напитка, разделив свою мысль с теми, кто способен понять её.
- Хорошо сказано. – Машико Атоши, снова налил всем в пиалы. – Но кто написал все эти стихи?
- Рёниду-сан сказал, что это творчество народа. У них нет автора. Он только перевёл.
- Тогда, это великий народ! – Выдохнул Машико, почтительно склоняя голову. – Создавать такие стихи…
- Даже, чтобы перевести, надо тонко чувствовать внутреннюю мысль каждого стиха. – Кокусай рассудительно кивал головой. – Я думаю, что у этого Рёниду-сан сердце воина.
- У него сердце самурая. – Согласился Тирамису. Он перевёл взгляд на распахнутое окно и задумчиво добавил, – однако солнце спешит к закату, друзья мои.
- Да. Надо допивать сакэ, а вашему неуклюжему другу спешить на ночной корабль. Завтра к утру мне надо быть в Акаси. – Силач повёл плечами, разминая шею, и разлил остаток напитка.
- Жаль расставаться. Но дальняя и пыльная дорога гораздо чаще составляет компанию самураю, нежели добрые собеседники. – Машико с теплотой во взгляде посмотрел на друзей.
- Мой обратный путь в Кобэ, опять лежит через Наруто. – грустно согласился с ними Тирамису. – Жаль расставаться. Но мы снова встретимся здесь за пол луны до праздника урожая, не так ли.
- Думаю, да. Уж я во всяком случае постараюсь. Лапша и гёза здесь превосходные. - Кокусай снова засмеялся в голос.
- Сакэ тоже весьма недурное. А наш учтивый друг умеет красиво всё устроить.- Кивнул Машико, соглашаясь с ним.
Тирамису Нахари выслушал похвалу с тонкой улыбкой и сказал.
- Не стоит ли нам выйти и посмотреть на закат? За чайной с обрыва открывается удивительный вид на море.
- Пожалуй, вы правы, друг мой. – Кокусай немного пошатнулся, - если выпитое сакэ позволит…

Из них троих только Тирамису не выглядел особо удручённым предстоящим расставанием, и Машико крепко подозревал, что причиной тут может быть его скорая встреча с молодой госпожой Анури-сан. Но в любом случае, есть вопросы, которые самурай не задаёт и на которые он не отвечает. Трое друзей, провожаемые к выходу кланяющимися служанками, поправляя мечи, неторопливо вышли из чайной и, обогнув здание, остановились у крутого обрыва.
- Смотрите, как садится солнце. Оно садится над нашей страной, - Машико Атоши протянул руку к оранжевому закатному диску, дрожащему в вечерней дымке, - но над Страной Заснеженных Равнин оно только-только восходит.
Самураи стояли спиной друг к другу, чувствуя тепло уходящего дня. А Тирамису Нахари прочитал последнее стихотворение из свитка.

Твоё имя – остров радости.
Но стальные штыри вдруг пронзают
                незащищённую плоть…
Жить так просто и легко…
И нет места лучшего под небом.
                Можно радоваться…
Но никто не в силах освободить
Раненое сердце воина,
                от стальных оков долга.


Ан Ма Тэ. Находка. Май. 2025