Сага белого генерала

В небольшой, запорошенной снегом церквушке, земли войска Донского,  в городе Новочеркасске, в канун рождества 1917 года, в разгар дня, шло венчание генерала с молодой девицей. Генералом этим уже не молодым, но статно-подтянутым, как и положено быть военному, был Антон Иванович Деникин, а невестой дочь его товарища, тоже генерала, Ксения Васильевна Чиж. В это неспокойное время, было не до пышных торжеств, поэтому на церемонии венчания было немноголюдно и присутствовали только доверенные лица. У алтаря стояли два счастливых человека, поклявшихся в Божьем храме друг другу в любви, верности и дружбе. И были оба счастливы, несмотря смутное время и незнание того, что уготовано им судьбой в будущем. Антон Иванович был старше своей возлюбленной на 20 лет, и знал её практический с пеленок. Товарищи по службе над ним подшучивали: «вырастил сам себе жену».
Будучи ещё подпоручиком, он, служа в Польше, познакомился с её отцом, в то время подданным, инспектором Василием Ивановичем Чиж при весьма забавных обстоятельствах, на охоте, когда офицеры от безделья забавлялись охотой на кабана. Познакомившись, Чиж пригласил молодого офицера на крестины своей дочери. После крестин Деникин стал частым гостем семейства Чиж, и девочка практически росла на его глазах. Жена хозяина с лёгкой иронией подшучивала над ним:
 - Когда вы, Антон Иванович, - «Ваше благородие», - наконец-то уже женитесь? А то вы с Василием Ивановичем всё о службе - да о службе, а мне не с кем даже посудачить.
- Да вот жду, когда подрастёт Ася, - так в детстве называли девочку, - тоже шутливо отвечал Антон Иванович и подмигивал девочке, сидевшей со взрослыми за обеденным столом и та, тоже шутя, с детской улыбкой на лице кивала ему головой, -  «Согласна».
Было ли это пророчеством, как тут сказать? Но в лихую годину для отечества Антон Иванович как-то написал ей, справляясь о домочадцах, и судьба свела их на Дону, и она, уже молодая девушка, нуждаясь в чьей-то защите и опоре, симпатизируя ему, вспоминая счастливое беззаботное прошлое, приняла его предложение руки и сердце. Недолго пробыв с молодой женой, уже в январе 1918 года Деникин был вызван в Ростов для принятия участия в первом кубанском походе добровольческой армии. Прибыв в Ростов, жену оставил на попечение семьи, хороших своих друзей, богатых армян  и для ее безопасности с девичьим паспортом.
***
  Генерал А.И. Деникин чуть более месяца до того был освобожден и из-под ареста вместе с генералом А. Г. Корниловым, по приказу начальника Генеральского штаба Н.Н. Духонина, учитывая их прежние заслуги на германском фронте. Арестованы были за принятие участия в мятеже против временного правительства. Поводом их действием послужил  приказ Совета Солдатских депутатов, созданного временным правительством, который в армии сводил и к выборному началу и с менее солдатами своих командиров. Этот приказ и дал первый толчок к развалу регулярной армии, с чем были не согласны П.Г. Корнилов, А.И. Деникин и другие. Потому как при таком раскладе на командные должности будут избираться лица либеральных взглядов на службу, нежели консерваторы. После освобождения обои бежали на Дон, где генерал М.В. Алексеев формировал добровольческую армию.
2
После Могилевского совещания, там находилась ставка главкома, с участием членов Временного правительства, во главе с А.Ф. Керенским, генерал А.А. Брусилов был уволен с поста главкома временным правительством. Главкомом был назначен П.Г. Корнилов.
Все командование формирующейся добровольческой армии находилось в казармах Ростовского полка, в ожидании похода на восток. С Корниловым Деникин был знаком еще с 1914 года, когда встретились первый раз на полях Галицин. С тех пор у них завязались приятельские отношения. Он назначил Деникина своим заместителем.
Когда Деникин явился к Корнилову, тот сидел в своем кабинете один, осунувшийся, с усталыми глазами. Увидев Деникина, обрадовался. Встал ему навстречу и они по-дружески обнялись. Корнилов кратко очертил обстановку:
- Власти на местах нет, казачество… с этими вообще непонятно что творится, сотни посланные атамана А. Калединым в Ростов отказались войти в город. 
Он немного задумался, оценивая сложившуюся ситуацию.
-  Я знаю, Антон Иванович, моим назначением многие генералы недовольны, и из-за того, что во мне видете-ли, не хватает «белой кости с голубой кровью», коим пренадлежит  большая часть нашего генералитета, или они таковыми себя считают.
- Ну что вы, Лавр Георгиевич!
- Да-да. Ходят такие слухи, мол нами будет командовать моло того, что из простолюдин, так еще наполовину азиат… внешность выдает меня.
- Порядочные люди, смею вас заверить, Лавр Георгиевич, не предают этому значения, лишь бы человек по достоинству был на своем месте, коим, я лично, вас таковым считаю. И потом! Если уж на то пошло, мой отец был из крепостных крестьян.
- Шутить изволите, Антон Иванович!
- Отнюдь!
-  Я знаком с вашим личным делом, поэтому и взял вас с свои заместители. Вы ведь из семьи кадрового военного.
- Да, это так! Но прежде чем выслужить первый офицерский чин, мой родитель, отданный помещиком в рекруты, более двадцати лет прослужил в солдатах и унтер-офицерах.
- Да, хорошие у нас родословные, нечего сказать, хоть романы пиши. Но перейдем к делу.
- Я вас слушаю.
Корнилов встал и указал Деникину рукой, чтобы тот присел на место, когда тот проделал то же самое. Пройдясь, что-то обдумывая, опять присел.
- Успехи наши на фронте к 15 году, (1915 год – прим автора), Антон Иванович, как мы с вами знаем, были уже значительными, недолго осталось до полной победы над Германией. Так вот – он немного задумался, – разложение армии началось намного позже… с августа 15 года, когда наш государь, – он поднял правую руку к верху, вытянув указательный палец, – под влиянием своего окружения и, прежде супруги, этой немки, – не без сарказма подчеркнул он, – и этого сибирского шарлатана Распутина, решил взять, видите-ли, командование войсками на себя, отстранив князя Николая Николаевича (дядя царя – прим. автора). Вот это-то немецко-распутинское окружение государя и вызвало паралич нашего правительства, приведшего к бездействию всех этих восьми его министров. Потому как за них все решалось горсткой недоумков – извините! Несогласие принимаемых решений привело и к разрыву правительства с Государственной Думой.
- Ах, Лавр Георгиевич, Лавр Георгиевич, как вы правы в своих суждениях. Верно, как государь стал главкомом, в армии сразу же пошло брожение и не только среди генералитета, но и офицерства. Вы это знаете не хуже меня. Хотя нас все же тогда успокаивало немного то, что начальником генерального штаба был назначен кадровый военный, – он сделал паузу, – Михаил Васильевич Алексеев…
- Революция, Антон Иванович, – перебил его Корнилов, – была неизбежна, даже если бы не было войны. Знаете почему? Она явилась результатом недовольства старой властью всех слоев населения, без исключения, начиная снизу и до самых верхов. Революцию-то, буржуазную, – подчеркнул он, – как трактуют сейчас социалисты, – провели, а, что дальше? А дальше, – он повысил голос, – пошла вакханалия, которая творится уже почти год и все из-за того, что в вопросах ее достижения, так и не были единомыслия, каждый был заинтересован только в своем – получив свободу волеизъявления: Крестьяне хотели заполучить себе землю, их больше ничего и не интересовало, по своему недомыслию. Рабочие фабрикантов и заводчиков захотели распоряжаться прибылью их хозяев. Ну и, наконец, эти либеральные буржуа и сюда же входящая эта, извините за выражение, сраная интеллигенция, хоть образованная но неимущая. Тоже нуждалась только в изменении политического строя, изменении условий жизни и с этим хотели провести какие – то социальные реформы. При таком раскладе в армии само-собой стали ратовать за прекращение войны, кто же хочет проливать кровь за чужое добро. Вот вам и результат.    
- Вы правы, Лавр Георгиевич, поэтому-то февральская революция носила… вернее стала носить собой признаки самозванцев, потому как не смогли удовлетворить все классы, о чем сказали вы, в их желаниях ,из-за непримиримости их интересов. В самом-то деле, разве можно примерить интересы крестьян с теми же… буржуа? Это-то и вылилось в октябрьский переворот, организованный большевиками, провозгласившими только диктатуру пролетариата…
- Армия, Антон Иванович, всегда держалась на трех столпах: вера, царь, отечество. Нам ли этого не знать, – он вздохнул, – но русский народ в своей массе глубоко религиозный, особенно низы, закрепощенные социальным бытом, стали сомневаться в своей вере в бога… и царь! С позволения сказать этот помазанник божий, тоже не сильно озабочен был их удрученным положением. Достаточно вспомнить события пятого года (1905 г – прим автора). Исключите из их душ первое и второе – что остается? Одно – отечество! И не только они, но и каждый из нас стал бороться за него по –своему.
-  Да, Лавр Георгиевич, народ засомневался в нужности духовных отцов, этих бородачей, да и монаршьей властью - тоже. Из-за пошатнувшейся в умах религиозности русского народа – этот народ великий, заметьте, в своей простоте, душевности, смирении, всепрощении, стал терять постепенно свой первоначальный облик. Попал под власть материальных интересов, что наобещали большевики, как вы что выразились, кто-то хотел получить земли, кто-то прибыли заводов. В этом народ просто увидел выход из беспросветной нужды… за что же их осуждать? Да и сама жизнь при этом приобрела бы для них другой смысл.
- Народ, Антон Иванович, постепенно стал терять связь с духовниками своими из-за того, заметьте, что те стали практически служить правительству, и имущему классу. А теряя свою духовность, народ стал перерождаться в революционных демократов, костяк которых составляет средняя интеллегенция.
- В том-то и беда, ведь наше офицерство, кадровое, в своей массе и есть этот средний класс, вот и стали «менять» свой облик. Другими словами, вы уж извините Лавр Георгиевич, я знаю, что вы приверженец монархического строя. Так вот, они стали понимать, что монархия, это всего лишь форма правления и поэтому монарх никакой, простите, не «помазанник божий», ставленник свыше так сказать и, что родину оказывается можно любить и без царя… да и без веры в Бога тоже… чего уж тут.
Они немного помолчали, каждый думая о своем.
- Но перейдем к делу, Антон Иванович, - взбодрившись, продолжил разговор главком, - нам надо будет покинуть Ростов. Так что впереди у нас тяжелый поход. В казармах Ростовского полка, идет формирование частей. Некоторые уходят, держать не стали, дело то наше добровольное, среди молодежи межевание, хотя из ушедших домой, не видя, видно, выхода на гражданке, возвращаются обратно. Но как бы то ни было, общая картина ясна и скоро двинемся в поход. Иван Павлович (нач. штаба Романовский – прим. автора) скоро доложится о готовности.
Кубань! – только там мы найдем нужную опору. Там наша материальная база, да и кубанские казачки нам серьезная подмога. Оттуда можно начать организованную борьбу... поход на Москву.
3
Генерал атаман Войска Донского А. Каледин, который собственно, и дал согласие, чтобы на их территории генерал М. Алексеев начал формировать Добровольческую армию, послал из Новочеркасска в Ростов к А. Корнилову казачков, но они отказались входить в город. Казаки стали «держать нейтралитет» и, в некоторых станицах отказались присоединяться к Добровольческой армии. Это еще больше уверовало Корнилова в том, что нужно как можно скорее двигаться на Екатеринодар. Долго ждали сбор частей. Медлить дальше было нельзя, и в обход Ростова двинулись к станице Ольгинской.
В станице уже был небольшой отряд генерала Макарова и вместе с прибывшими частями, Корнилов начал реорганизацию Добровольческой армии, насчитывающей более 4 тысяч бойцов.
Спешно доукомплектовали конницу и обоз, покупая все с большим трудом у станичных казаков. Перед тем, как двинуться дальше, Корнилов выступил перед батальонами с напутствием:
- Не много же нас пока набралось, но не огорчайтесь. Я глубоко убежден, что даже с такими малыми силами можно совершать великие дела.
В Ольгинской наконец разрешился вопрос о дальнейшем плане движения. Этому помогло присланное Корнилову из Новочеркасска 12 февраля письмо от генерала М. Алексеева, который сообщал: - «События в Новочеркасске развиваются стремительно, в связи с последним решением Донского войскового круга, вся власть переходит к военно-революционному комитету. Атаман А. Каледин сложил с себя полномочия, и не выдержав позора, застрелился.»
***
В основу временного устройства освобожденные (контролируемые) белой армией территории, было положено сохранение Российской империи, при условии предоставления автономий отдельным народностям и самобытным образованиям (казачество), а также широкая децентрализация всего государственного управления.
Эта децентрализация в управлении и вызвала вспышки между территориями. Везде на территориях, непосредственно подчиненных главному командованию белой армии, кипело восстание с большевиками или повстанцами. Поэтому переход от полувоенного к гражданскому управлению все затягивалось и, это тоже впоследствии привело к поражению Белой армии.
Л. Корнилов спешил войти в Екатеринодар, который уцелел от захвата большевиками, и который даст возможность, этот обеспеченный материальными ресурсами край, начать новую большую организационную работу. В конце февраля вступили на земли Кубанской области. Добровольческая армия прошла порядка 300 верст, иногда вступая в мелкие стычки с небольшими казачьими отрядами, принявшими сторону большевиков. Дойдя до станицы Кореновской узнали, что кубанские добровольцы во главе с Атаманом Покровским, ушли из Екатеринодара, и теперь город в руках большевиков. Это стало тяжелым ударом по всей армии и Корнилов был вынужден пойти в обход. Обойдя Екатеринодар, в его окрестностях после тяжелого боя, овладели предместьем города и штаб остался на ферме сельскохозяйственного общества. Раз взяли окраину, уже никто не сомневался, что Екатеринодар - падет. Утром 29 марта пришло еще пополнение: две-три сотни кубанских казаков. В этот день Корнилов собрал военный совет, где решалось дальнейшее направление движения. На совете мнения разделились, одни были на стороне М. Алексеева – отложить штурм города, другие на стороне Корнилова – за штурм. И у тех, и у других сторонников были веские доводы, но Корнилов настоял на своем, как главком:
 - Итак, господа, будем штурмовать Екатеринодар, на рассвете 1 апреля.
Ранним утром 31 августа Деникин пошел к берегу реки. В стоявшей тишине тягостное чувство, навеянное вчерашней беседой с Корниловым на совещании. В восьмом часу, начался красными артиллерийский обстрел их позиций. Заметались лошади, зашевелились люди. Прошло несколько минут после обстрела, как к Деникину подбежал подпоручик, адъютант Корнилова: - Ваше превосходительство, генерал Корнилов убит!...
На ферме, где расположился штаб, в трех верстах от города прибыл генерал М. Алексеев и вместе  с генералом И. Романовским обратился к Деникину:
- Ну, Антон Иванович, принимайте тяжелое наследство. Помогай вам Бог!
В троем стали обсуждать дальнейшие действия. Для спасения армии, новый главковерх решил снять осаду Екатеринодара и быстрым маршем вывести армию из-под удара. Возражений не было.
Почти два месяца походов по Кубани сблизило армию на всем пути, многие вливались в ее ряды, и армия разрослась до 40 тысяч бойцов. Армия имела немалый успех. Но фронт был сильно разбросан, на линии по нижнему плёсу р. Волги, до Царицына и дальше по линии Воронеж – Орел – Чернигов – Киев – Одесса.
Как добрались до Орла, мнения командования стало расходиться, одни были за поход на Москву, уповая на то, что если первопристольная будет в их руках – окончательная победа неизбежна… другие, с более продуманной стратегией, были за то, чтобы идти на восток, на сближение с Колчаком, этим они укрепят свои силы. На этой позиции стоял генерал барон Врангель и его сторонники. Но все же было принято решение идти на Москву. Из-за растянутости фронта тыл ослаб, не хватало не только обозов с провиантом, но и вооружения. Система большевистского управления отчасти оживила поставническое движение по всему Югу. Их понемногу стали теснить большевики и на месте ополчения принявшие их сторону. Деникин, вместо движения на Москву, дал армии приказ отходить к Югу, затем в Крым.
***
Два с половиной года длилась борьба белой армии и тех, кто уцелел в ней, судьба разбросала по всему белому свету. Одни за колючей проволокой тюрем-лагерей при новой власти закончили свой жизненный путь, другие голодные и оборванные, эмигрировав в города «старого света», доживали свой век в грязных ночлежках и приютах. Но большая их часть все же нашла приют в сырой славянской земле, сложив головы за правое дело.
Единственное, что их всегда объединяло, так это то, что остались все «без Родины».


4
После разгрома вооруженных сил Юга России (ВСЮР) красной армией и эвакуации ее остатков из Новороссийска в Крым, в марте 1920 года, Деникин потерял всякую поддержку офицерского состава добровольческой армии, а главное – союзницы Англии.
На Крымском полуострове сосредоточилось все, что осталось от ВСЮР, сведенные в три корпуса – Крымский, Донской, Добровольческий. Все остальные части, собравшиеся в Крыму, подлежали расформированию.
Крымские корпуса стояли в Керчи, Добровольческий в Севастополе, Донской в Евпатории. Ставка главкома находилась в тихой Феодосии. Сведение частей вызвало много обиженных самолюбием, смещенных начальников на низшие должности, и на этой почве некоторое недовольство в частях. Это, и без того, еще больше усугубило положение главкома Деникина. Потому что некоторые генералы получили должности не только командиров полка, но даже батальона.
Но все равно, к тому времени армия все еще представляла внушительную силу, численностью более 40 тысяч бойцов, но были они все потрясены морально, а главное – были лишены материальной части, надежного тыла, не хватало лошадей, обозов с провиантом, артиллерии и снарядов.
При таком положении, разбитый нравственно Деникин решил, что не может оставаться у власти ВСЮР. С таким своим настроением Антон Иванович посчитал невозможным изменить ситуацию к лучшему и послал телеграмму в Севастополь генералу Драгомирову, являвшемуся председателем особо высшего офицерского совещания, о своем намерении оставить командование ВСЮР. В тот же день он получил ответ от Драгомирова, который попросил во избежании трений в общем собрании, еще до его открытия прислать свой приказ о назначении главкомом П. Врангеля, без ссылки на решение собрания. Деникин на его просьбу спросил :
– «Прибыл ли на совещание П. Врангель?» - и, получив положительный ответ, отдал свой последний приказ:
1. Генерал-лейтенант, барон П. Врангель назначается главнокомандующим СВЮР.
2. Всем, шедшим честно со мною в тяжкой борьбе, - низкий поклон.
Генерал Деникин.


***
На юге России в Крымских городах весь март 1920 года грузились на корабли принадлежавшие различным обществам, в основном французам, и убегали из России последние ее защитники белой армии.

5

В этот же день, как был отдан Деникиным последний приказ, он стал «главкомом» только своих мыслей и круг его обязанностей свелся лишь заботой о семье и воспоминаниям. Вечером со своей семьей и детьми Корнилова (Дочь Наталья Лавровна с мужем, теперь уже бывшим генералом, адъютантом при главкоме СВЮР Алексей Шапрон), а также бывшим начальником штаба при главкоме И.П. Романовским, прибыли в порт, где находится английский линкор «Император индий», на котором они должны отплыть из Феодосии в Константинополь. Когда подъехали к кораблю, вахтенный офицер и два матроса с карабинами на плечах стояли возле сходней. Офицер, взяв под козырек, явно заранее предупрежденный о пассажирах своим командованием, любезно пригласил всех на борт. На корабле их встретил капитан, крепкий англичанин, вежливо заговоривший с ним по-французки. Он был более чем любезен, еще бы, такие «гости» у него на борту, дал команду вахтенному офицеру, чтобы погрузили их вещи на борт, и сообщил, что для их размещения отведены несколько офицерских кают, и извинился за то, что им придется временно пожить с экипажем, довольствоваться тем, что готовят для офицеров,  и обедать будут в кают-комнате.
- Ничего, нас все устраивает. – ответил Антон Иванович, - Благодарю вас, капитан. Когда отходим?
- Ближе к ночи, пойдем быстро, и будем в Константинополе уже завтра к вечеру. Если что, прошу вас приходить на капитанский мостик, в штурманскую рубку.
- Да, пожалуй! Еще раз благодарю вас, капитан.
Капитан, откланявшись, ушел.
Скоро пригласили к ужину в кают-компанию и были все удивлены тем, что все носило домашний характер. Даше кофе готовился по-домашнему.
После ужина, поблагодарив обслугу, разбрелись по своим каютам. Когда Антон Иванович проходил по кораблю, посещая штурманскую рубку, попадавшие на глаза матросы то и дело по чьей-то команде шныряли по кораблю не обращая на гражданских внимание. Они уже привыкли, что по просьбе того или иного посольства или консульства, в это военное тяжелое время, приходилось брать на борт гражданских лиц, чтобы доставить попутно до какого-то места. Лишь офицеры, осведомленные о высокопоставленных пассажирах, проходя мимо, отдавали молча под козырек.

***
Линкор «Император индий» отходил от порта Феодосия, когда был сумрачный, слякотный весенний вечер 22 марта 1920 года. Везде по побережью было пусто, потому что убегающие с Крыма обыватели заранее покинули город. От этой пустоты мысли у когда-то могущественного генерала становились все мрачнее, потому что мучился неразрешимостью: «Что будет с Россией, с ее судьбой».
Стало жутко еще и от того, что не представляет пока, как они будут жить на чужбине.
Корабль, выйдя из гавани, взял курс на Константинополь, быстро шел среди качавшихся, расступавшихся и сходившихся с шумом водяных гор. Вода, шумя, неслась вдоль бортов корабля. Эту железную махину, водоизмещением в несколько десятков тысяч тонн, несмотря на немалую скорость, более 20 узлов, качало по ходу, образуя деферент то на нос, то на корму. Бухали, шумя со всего маху о борта большие волны, заливая палубу, а затем, все это бурля и пенясь, стекало обратно, до появления новой волны. В такое время на палубе никого нет, ибо можно легко расшибиться и выпасть за борт.
Потекли мрачные часы плавания, и казалось, что эта мука с качением уже никогда не кончится. Но корабль все же идет, причем уверенно и это утешало тем, что когда-то дойдет до места.
Наступила непроглядная ночь и Антон Иванович что то думал – вернее собирался что-то обдумать и понять, что же все-таки произошло с армией, да и с Россией в целом:
- «Как все, это далеко уже и не нужно теперь. Куда бежим? Что нас ждет впереди? И оставаться нельзя. Я еще ответвтсенен, уж если теперь не за всю армию России, то за Двое душ, точно! Ксюша с грудным ребенком на руках. Нашей прежней жизни – «Ваше превосходительство», теперь уже конец. Да и России – тоже!
Стоя на рубке, Антон Иванович крепко озябший морской свежестью, вернулся в каюту.
Ксения, сидевшая над спящей дочерью, поднялась и шагнула ему навстречу. Он поцеловал ей руку, а она лицом прижалась ему к щеке. Затем ему в глаза радостно сказала:
- С этой качкой на море, ее даже убаюкивать не надо, сама засыпает – радостно перевела взгляд на ребенка.
- Ах, душа моя, Ксюшенька, подвергаю вам таким испытаниям.
- Полно Вам, дружочек мой. Все хорошо, не терзайте себя, – глянула опять на дочь, – спит наше сокровище. Отдыхали бы и Вы. Время уже позднее, да и день был сегодня непростой, тяжелый. Покинули Родину, тоскливо, правда, немного на душе. Ну что поделаешь.
- Тоскливо, не то слово, душа моя, Ксюшенька… Изгнаны невольно на чужбину.
- Иван Павлович справлялись о Вас, они тоже не в лучшем расположении духа. Принесли кипяток, еще горяч, может, чаю?
- Чаю? Нет, спасибо, дружочек. Отдыхай. Я тоже прилягу.
Иван Павлович Романовский был не только сослуживцем, но и личным другом и ближайшим советником Антона Ивановича. И не только по военным, но и по личным вопросам. Не мог оставить Деникина одного и выехал вместе с его семейством.
В каюте было тепло и понемногу отдаваясь во власть происходящего, стал то задремывать, то просыпаться. В полудреме Антон Иванович что-то думал – вернее что-то вспоминал:
- «Ночь, бездонное небо над нами, на котором искрами разбросаны звезды. И что за этими звездами? Совершенно нам непостижимо, и от этого становится еще тоскливее. Господи! О чем я думаю, – сокрушался Антон Иванович, – какие там звезды, мы не можем разобраться даже сами в себе… мучительно стараюсь запомнить и сохранить окружающее. Разобраться, наконец, что же все-таки произошло со мной, моими товарищами… с Россий в целом. Мысль о собственном непонимании, что происходит вокруг, есть доказательство моей причастности к чему-то такому, что гораздо значительнее меня самого. Это-то меня и мучает.»
Очнулся совсем под утро и вдруг воспоминания оставили его, и он четко стал понимать, что они в Черном море, на английском военном корабле плывут к берегам Босфора, в Константинополь.
По прибытии в Константинополь, 23 марта, вечером, Иван Павлович Романовский при посещении русского посольства, чтобы справиться, как им дальше добираться до Англии, был убит русским поручиком, членом какой-то монархической организации, считавшей Романовского, как начальника генеральского штаба Добровольческой армии, главным виновником поражения ВСЮР. Эта новость буквально потрясла всех с ним прибывших. Деникин сам уже справлялся об отправке их в Англию, и 26 марта они на другом английском линейном корабле «Мальборо» покинули берега Босфора, унося в душе скорбь утраты.
Жизнь шла своим чередом, некогда было особо предаваться унынию о тяжелой утрате, надо было думать о будущем и это возвращало всех к суровой действительности.
Капитан на «Мальборо» был не менее любезен, чем предыдущий, с той лишь разницей, что при встрече с Антоном Ивановичем всегда улыбался, не то снисходительно, не то насмешливо.
Во время плавания, все та же прохлада от воды, всегда по ходу качка. Антон Иванович заходил иногда в штурманскую рубку, смотрел карты их пути.
По ночам мучила бессонница и постоянно в размышлениях:
- «Наша будничная жизнь – это человеческая слабость, убогая гордыня, злоба, зависть, одним словом, страшная вещь наше существование.»
Все дни плавания солнце заходила чисто – озаряя горизонт красным закатом. Но в последний день пути заходили облака – близилась земля…
***
Старушка Англия пришлась, как говорится, не ко двору, может потому, что было все немило – первый раз на чужбине, в таком положении. А тут еще к перемене места жительства, подстигнула ситуация – Англия признала новое правительство Советской России. Все это легло тяжелым осадком на душу Антона Ивановича, отдавшего тридцать лет служению России – его России!
Семья Деникиных выехала на место жительства в Бельгию.
***
Невольно изгнанный из России генерал Деникин, участник двух войн, первой мировой (1914-1918 г.г.) и гражданской (1918-1920 г.г.), на чужбине (в эмиграции) размышлял о том, что же послужило фактором крушения российского государства?
Рассуждая, главным образом, как военный, не углубляясь в социальные, экономические вопросы тогдашнего бытия России, пришел к выводу, что армия к началу 1917 года сыграла одну из решающих ролей в судьбе распада России.
Армейская жизнь, ее растление, вызванное трехлетней войной, участие части ее в революции, не вникание генералитета армии во внутреннюю жизнь своего народа, а лишь только настроенные на борьбу с внешним врагом – привело страну к трагическим событиям.
Верховная власть со своим привилегированным классом – оставили свой народ в трудные моменты, не смогла его сплотить. Безвольная интеллигенция своим бездействием сопротивлявшаяся ходу истории лишь одними словами (болтовней), покорно отошла от общественной жизни, борясь каждый сам за себя. Все это не смогло сказаться на армии, которая буквально на глазах с либеральными выходками некоторого офицерства, стала разлагаться и за несколько месяцев развалилась до основания.
***
Несмотря на трудности, в положении беженца, на чужбине, как свидетель и прямой участник тех событий, Антон Иванович, страдая по ночам бессонницей от тяжелых воспоминаний, в один из вечеров взялся за перо и начертал на листе чистой бумаги первую строку:
«Очерки русской смуты»
Брюссель 1922 г.