Чарли

Чарли-пес, английский спаниель, бело-коричневого окраса, когда-то привезенный в годовалом возрасте в деревню, узнал своего нового хозяина, с которым сходилось его дальнейшее существование. И вроде недавно это было, но прошло с тех пор уже одиннадцать лет…
Летнее июньское утро, во дворе усадьбы прохладно. Чарли на траве, под домом, вытянув как-то неестественно лапы, пребывает в дремоте. Он уже стал малость глуховат и подслеповат, но обоняние все еще такое же острое, как в молодости. Вышедшего ранним утром хозяина во двор он улавливает своим чутким носом и косит приоткрытые глаза, не вынес ли тот сладкую косточку. Хозяин делает променад, утренний моцион  у емкости с водой, и их многолетняя дружба обязывает пса подняться, и он, покачиваясь налево-направо, неохотно-лениво плетется к хозяину.
В такие летние дни жизнь в деревне начинается рано-рано, просыпается и Чарли с хозяином. За одиннадцать лет Чарли стал стариком, и его уже не берут, как прежде, на охоту. Он, подойдя к хозяину, часто виляет своим обрубком хвоста, преданно глядя своими стекляшками глаз, и тот за его преданность угощает заранее припасенной какой-нибудь сладостью, вынув ее из кармана. Затем возвращается в дом, а Чарли ковыляет на свое прежнее пролежанное на траве место. Он слаб и чувствует окружающий мир. Уже с каким-то отвращением. Глянув уголком глаза на дверь, куда вошел хозяин, сомкнув веки, снова погружается в сладкую дрему. Опять видит сон: «Вот он в зимний ясный день с хозяином на охоте. Слышит его командные крики: «Ату, Чарли, Ату!»  И уже видит, как заяц несется по полю, и он от азарта, захлебываясь в визге, бросается определенно за ним в погоню… Прогремели выстрелы, бег зайца прерывается, и он катится, вороша за собой снег. Чарли, подбежав к нему, неистово лает, оглядываясь то на подходящего охотника, то на сраженного выстрелом зайца, и впадает в то блаженное состояние, когда чувствует свежую кровь. – «Ах, если бы ты знал, хозяин, какое это блаженство – видеть сраженную добычу», – выражала его самодовольная мордашка. Чарли дергает зайца за лапу, а подходящий по глубокому снегу охотник кричит ему:
– Чарли, фу! Фу! Чарли, Фу!
Тот не унимается от азарта, и охотник, подойдя, бросает в него свою большую шубенку-рукавицу за непослушание… «Но!»
  Тут сон Чарли обрывается. Он открывает глаза, встает и долго лениво потягивается.
Грохнула входная дверь, и вслед за этим вышел хозяин. Он, оставив на крыльце тапочки, натягивает башмаки и несет корм для Чарли.
- Чарли, кушать! Ку-ша-ть хочет, Чарли, – нараспев подбадривает пса. Чарли с визгом зевает и, работая усердно хвостом, плетется вслед за хозяином. Любимая еда пса - это потрошки, которые для него регулярно приобретает хозяин, бывая еженедельно на рынке. Зимой проще, потрошки подморожены в контейнере на улице, поэтому ими можно запастись впрок, а вот летом много не напасешься из-за того, что негде хранить отдельно собачью еду. Поэтому бывают перебои с таким кормом на день-два, и тогда приходится кормить его кашей или что осталось от хозяйского стола. Но тут Чарли привередлив в выборе пищи. Если случалось, что ему перепадали от стола, скажем, остатки борща и его не заправили сметаной, он и ухом не поведет, даже не притронется к еде.
Вот уже года два, как Чарли не убегает со двора гулять по деревне. А то в прежние годы, бывало, как только начнутся весенне-летние собачьи свадьбы, он пропадает на весь день. Инстинкт берет свое: надо наплодить себе подобных. Каждый раз, когда он, весь покусанный собаками, возвращался, хозяин его ругает.
- И где тебя черти носили, – при возвращении, бывало, набросится на пса. Весь погрызенный собаками с окровавленными длинными ушами и вырванными клоками шерсти на рябой шкуре, Чарли виновато поглядывает на своего хозяина.
- Что, больно? Опять тебя лечить прикажешь? Нет уж, дудки! Ничего с тобой не случится, гуляка! Заживет само, как и положено на собаке.
Чарли, иногда покусанный, угрюмый, выбежит со двора на улицу и трусит потихоньку вдоль дороги, а куда и сам, видимо, не знает. Потому так часто останавливается, смотрит куда-то вдаль и оглядывается назад, сон ли это или действительность?
Так все смешалось в его голове. Но, видно, так и не разобравшись в этом, поворачивает и трусит обратно. Выбрав опять местечко потеплей и поуютнее, скребанув по нему пару раз лапой, ложится, вытянув вперед морду и закрыв глаза, все глубже и глубже погружается в сон. За свою долгую по собачьим меркам жизнь он не раз уже пережил всякое: и знойные дни с палящими лучами солнца, и громоздящиеся на небе пугающие громом тучи, и потопы обрушившихся дождей, и метели и зимние вьюги…
Вот они с хозяином на покосе, и его чуткий нюх, несмотря на выразительный запах разнообразия трав, уловил запах чего-то более для него приемлемого – запах живого существа. Труся по полю, быстро выследил барсучонка. Залаял, зовя хозяина. Тот подбежал к ним, боясь, что Чарли в азарте поранит его.
- Оставь, Чарли, фу! Видишь, он совсем малыш.
Но пес не унимался – как же оставь – и пытается ухватить его за хвост, за зад, но все тщетно: барсучонок изворачивался, огрызаясь. Хозяин крикнул:
- Брось, тебе говорят.
Пнул его сильно ногой за непослушание…Чарли приоткрыл глаза, солнце слепит их. Он не поднялся, а щуря глаза, опять сомкнул веки и уже через минуту-другую опять впадает в дремоту. Он в дреме  подрагивает иногда от непонятного восторга, от каких-то опять сладких воспоминаний – видит себя появившимся на свет неразумным щенком. Собачья душа переполнена тоской и печалью. Наконец он сильно вздрагивает от какой-то сладкой муки, взвизгнув, резко поднимается и уже сам не разберет, во сне ли он еще пребывает или уже наяву все, что окружает его…