Учитель и ученик

Начало мая, но уже по-летнему тепло. Простые школьные сельские будни шестидесятых годов. Только что прошел первомайский праздник, и опять все ученики готовились к очередному торжеству, дню Победы 9 мая. Небольшая школьная мастерская стояла особняком на углу проулка, ведущего к зданию школы. Здесь только что закончились занятия по труду у девятиклассников-юношей и они, шумно покинув мастерскую, пошли в школу,  каждый готовился в чем-то принять участие в предстоящем торжестве. Двери и форточки окон открыты настежь для проветривания, внутри пахнет свежей  стружкой, здесь несколькими минутами ранее они ловко орудовали рубанками, делая деревянные заготовки, которые пойдут для различных поделок, необходимых школе.  Где-то в углу, среди всех этих аккуратно сложенных деревяшек, дал о себе знать сверчок. Только один из юношей не уходил, Володя. Сидя за одним из верстаков, не отрываясь, продолжал свою работу над моделью самолета, аккуратно работая с тонкими деталями крыла. Ему хотелось доделать это крыло, чтобы, пропитанное клеем, оно к следующим занятиям хорошо просохло - окрепло для обтяжки перкалью.
Учитель трудов Александр Прокопьевич Шурхай, заполнявший классный журнал, закончил писать, взглянул на него, склонившего голову над своей поделкой.
- Что, не успел? – сочувственно спросил он своего подопечного, – доделаешь следующий раз.
- Я немного задержусь, Александр Прокопьевич, все равно уже больше занятий сегодня нет, – жалостливым тихим голосом откликнулся он на обращение учителя, – осталось самую малость.
Учитель молча закрыл журнал, закурил и, вставая из-за стола, направился к нему.
- Я отлучусь ненадолго в канцелярию, – сказал, осматривая его тонкую работу, – а ты пока доделывай, – и, направляясь к выходу, добавил. – Закрою тебя на замок, чтобы никто не мешал, – он посмотрел на наручные часы, – с час примерно у тебя время есть, постарайся уложиться.
- Хорошо, Александр Прокопьевич, спасибо! Я успею.
Он был так увлечен своим делом, что не заметил, как вернулся и вошел учитель.
- Ну что, успел? – услышал его голос за спиной.
- Да … еще минутку, осталось капля клея, надо выработать, а то засохнет - пропадет.
- Напрасно ты спешишь, – учитель опять внимательно, не без гордости за увлечение своего ученика стал рассматривать его рукотворство, – и так успеешь доделать, еще три-четыре занятия до конца учебного года. Шел бы лучше к своим ребятам в школу, они там готовятся к празднику.
- Нет, я пойду лучше домой, – он аккуратно положил свою поделку на пустую полку стеллажа. – Я не люблю компаний, шумно и думать мешают.
В его голосе слышалась какая-то грусть,  учитель заметил это и с изумлением посмотрел на него.
- Скажи, разве тебе не интересно побыть со своими сверстниками? Тебе ведь в будущем жить в обществе, а это обязывает, сынок, каждого человека к долгу перед людьми, без этого нельзя прожить свою жизнь достойно. Да и перед самим собой: вот ты увлекаешься серьезной работой, – он головой кивнул на стеллаж, где лежало его творенье, – но чтобы чего-то достичь в этой жизни, нужно, прежде всего, общение с людьми, чтобы они оценили твои старания и помогли тебе стать достойным человеком. Ты уже достаточно взрослый юноша и должен понимать это. Крепко подумай над моими словами.
- Хорошо, но мне, – он замялся, – не все нравится, что делают люди, вернее, я не понимаю, зачем праздновать это 9 мая? - он вопросительно посмотрел на учителя. – Ведь тогда убивали людей…
- Празднуют потому, что народ пережил большое горе, чтобы помнили, во что нам обошлась эта победа над врагом. Празднуют, чтобы такое больше не повторилось никогда. Это память народная!
- Нет! Я все равно не понимаю,  зачем это все? Разве можно праздновать то, что полито кровью, устраивать какие-то веселья. Праздновать в утешение себе или в оправдание перед кем-то? Этой темы вообще, я думаю, не следует касаться. Пусть каждый проявляет свое отношение к тому, что произошло, наедине с собой, как на исповеди. На кладбище мы  ведь не устраиваем песни и плясы, так зачем же… Не надо раскрывать в сей скорбный час свою душу так откровенно, нараспашку. Потому что всегда найдутся люди, которые захотят ее загадить, эту душу.
- Скажи мне, – серьезным тоном спросил учитель на его совсем не детские рассуждения, – давно ты стал так думать?
- Не знаю. Наверно, когда насмотрелся военных фильмов. Меня всегда удивляло, и я недоумеваю, когда смотрю фильм про войну, почему все радуются и смеются, когда идет бойня. Ужас один!
- Радуются успехам наших защитников - солдат. Так уж жизнь у нас в стране складывалась, что без войны не обходилось ни одно время в нашей истории.
- Все равно что-то не так, – он немного задумался, – значит, надо как-то жить по-другому, чтобы не воевать.
В его голосе учитель уловил утомительные непонимающие, но откровенно сказанные нотки и жалостливо отвернулся, словно нечаянно коснулся чужого горя. Затем тихо сочувственно произнес:
- Трудно тебе будет в жизни, сынок!
Он словно чувствовал, какой тяжкий груз лежит на этом подростке, и, тяжело вздохнув, присел, как будто часть этого груза взвалил на свои плечи.
Наступило молчание.
- Я пошел, Александр Прокопьевич, – Володя виновато опустил голову, – до свидания!
- До свидания, будь здоров! – утомленно вслед ему произнес учитель, продолжая сидеть.
Затем он поднялся не спеша и вышел во двор, который уже стараниями учеников был убран. Клумбы вдоль дорожки свежели разрыхленным черноземом. Побеги на кустах сирени и яблонь под зданием намеревались уже раскрыться, а  между каменными плитами кирпича, которым была вымощена дорожка, стали пробиваться усики трав. Учитель остановился у калитки, еще раз взглядом окинул дворик, затем, опять закурив, задумался.
«Все равно, что-то не так, значит, надо жить по-другому, чтобы не воевать».  Эти слова его подопечного стояли у него в ушах. Он не спеша направился домой, но их разговор не выходил из головы.
«Жить по-другому, может, он в чем-то прав. На протяжении всего времени становления государства с его  различными реформами только и делали, что воевали, поглощая тысячи и миллионы простых людей, и сейчас еще не все спокойно? С этими реформами да войнами народ всегда изгоняли с родных мест, насиловали, к чему-то принуждали, и ради чего? У народа всегда отнимали сыновей, у дочерей-честь, их души отдавали на растерзание то культу религии, то Советской идеологии…
Может, люди просто не хотят знать историю страны, чтобы извлечь из нее урок, ибо вся правда о том, что пережила страна, свидетельствует об одной непреложной истине: все реформы государства всегда только порождали зло, и оно обрушивалось на головы народа.  Вместо благополучия народ всегда получал разорение, вместо мира – войны, а вместо благоденствия – горе, унижение, неимоверные тяготы, пытки и идейное уродство. И самое - странное так это то, что народ торжествует, вот как с этим 9 Мая, неужто  эти злодеяния   двадцатого века принесли ему счастье… Ответ и так ясен – народ от этих злодеяний выглядит обессиленным, обесчещенным и разоренным, у которого не только «не было» своего прошлого, но и под вопросом будущее. Так вот вершатся в «великой» стране события, о которых известно, вроде, всем, и в то же время безвестна, наверно, правда истории – своей истории, своей жизни».
Так он рассуждал после разговора со своим учеником и уже не был так сильно удручен и озабочен тем, какие мысли посещают его подопечного, а может, даже в чем-то в душе соглашался с ним.