Чертовщина

Летний полдень. Я на автомобиле по проселочной дороге двигаюсь среди засеянных и не вызревших еще хлебов.  Когда находишься, прямо скажем, в такой исключительной обстановке, это однообразие полей, тянущихся к горизонту, кажутся такими «глухими» и «неприветливыми». Во всем, что лежало перед моим взором, что мог разглядеть, это уже не степь, а просто территория, красиво обработанная, изгаженная посевами и не дающая приют ничему живому в дикой природе. На этом фоне странно, скажем, видеть силуэты высоковольтных столбов, которые портили ансамбль одноликой картины полей, и казались  «не от мира сего». Но стоит напрячь воображение, и сразу сколько простора и красоты почувствуешь, когда представишь, что была когда-то здесь девственная первозданная цветущая ковыльная степь, а теперь «жизнь» - цивилизация! Но как все «плохо» вокруг. Глядя на все это, эту «цивилизацию», о чем-то думаешь и находишься в том мерзопакостном настроении, когда не хочется ни говорить, ни слушать кого-то. Знаете, на что похожи эти бесконечные поля? Они вызывают в тебе представление  о чем-то давно умершем, жившем сто и более лет тому назад. И воображение мое рисовало цветущие степи, а теперь их и след простыл. Все это приводит к мысли о ничтожестве, говорят о «бесцельности» жизни, напоминает о неизбежности смерти. В наше время лучше вообще не думать, совсем не иметь «головы», так легче жить, -  не думая! Я был  болен этими мыслями с юности и не избавился от них в зрелые годы. Может, я наивен чересчур, или того хуже, простите, глуп, поскольку эти мысли не приносили мне ничего, кроме переживаний. Но они  составляли и составляют до сих пор высшую ступень в области человеческого мышления. Я по жизни никогда не делал каких-либо неприятных для окружающих вещей не в силу своих убеждений и, простите, воспитанности, а просто потому, что связан был прописной моралью с детства, которая вошла в мою плоть и руководила мною по жизни, хотя я и считал ее нелепостью!?
                ______________

С таким пессимистическим настроением я въехал в родное село, где улица начиналась давно развалившимися усадьбами. Остановился у одного «живого» еще двора, заросшего изрядно высоким кустарником и травой. Хозяин-хохол средних лет (я знавал его родителей), сидел у крыльца дома во дворе с заросшим до безобразия, как и двор, лицом и курил.
-Здравствуй, Ваня! (имя изменено, а фамилию не называю по этическим соображениям), – подошел я к нему.
-Здравствуйте! – узнав меня, улыбаясь, привстал и предложил любезно присесть.
-Спасибо! Ну, как вы тут поживаете, – окинул взглядом запущенную усадьбу.
-Та ничего, жэвэм.
- Не работаете с женой?
«Еще сравнительно молоды» - подумал я.
- Я в посевную и уборочную подрабатываю малость у частников, постоянной работы нэма, а Маша (жена) дома с детьми воюет.
- И сколько у тебя их, ребятишек-то, небось трое или четверо, – пошутил я.
- Пятеро.
- Ого, молодцы! Рисковые вы люди, по нашим-то временам с таким табором управляться. Родители, небось, помогают, – спросил я, зная, что многие в деревне молодые семьи живут за счет пенсионеров. – Живы родители то? – яснее задал вопрос.
- Моих давно нэма, а теща в прошлом году помэрла. Как ее поховалы, тэсть тут же и заявывся на порог (назвал деревню в районе), так моя с детьми его в шию с хаты вытолкала. А шо! Он не участник (ВОВ), пенсия мала, толку тут от его, как от козла молока. Забот тикэ… Тут и так самому другый раз хоть в пэтлю лизь.
- Ну отец все же родной, – не выдержав такого цинизма, перебил я его, – как-то надо было уладить все по-родственному.
- От..т…тец, – протяжно  пробубнил он, – пропьянствовал всю жизнь, а тэпэр припэрся, обслуживайтэ его тут.
- Да, история, – посочувствовал я обоим, – дом-то, смотрю, у вас еще добротный, нестарый.
- За сертификат детский взялы, люды уезжалы. Кое-что, правда, пришлось подлотать, пойдет, жить можно.
Откуда-то из-за угла во двор вбежал с палкой в руках, бормоча себе под нос мальчуган, остановился посреди двора и, бросив палку, стал писать.
- Твой? – спросил я.
- Мой, ты шо робыш, дэ туалет … сейчас пис… на оборву.
_ Пасель на х…й, –  подняв опять палку, выбежал со двора.
 - Ух ты! Уже посылает отца. Сколько ему? В класс второй, наверно, уже перешел.
- Шесть, – спокойно ответил хозяин, – на следующий год в школу пидэ, больший вжэ!?
- Здорово!
 «А что дальше с него будет, – подумал я, – матушка тюрьма ждет с распростертыми руками».
- Это самый меньший твой?
- Да. Старшой-то дочке уже девятнадцать.
Мы немного помолчали.
- Смотрю, и сараюшка у вас есть, это хорошо, – перервал я молчание, – при такой ораве и хозяйство ведь надо держать немалое, чтобы прокормиться. Корова у вас есть?
- Нэма.
- Как нет! Как же вы в деревне и без коровы? Опять-таки молоко и все остальное, ребятни ведь полный двор, – с некоторым даже возмущением на этот раз отреагировал я на его – «нэма».
- Була, корова, – начал он оправдываться, – оцэ жь кажу вам, с кормамы позапрошлом году туго було, нэхватыло докормыть до вэсны, вона и упала на ногы. Пришлось доризать, нэдалы злою смертью пропасты. На колбасу пойдеть… забралы.
- Да для одной буренки – кормилицы руками можно было по кюветам травы надергать, при такой-то ораве, – резанул я на их нерадивость и с жалостью к корове.
Хозяин промолчал на мой упрек.
- Огород, я смотрю, есть, – глянул в даль за дом на пустырь, поросший изрядно щерицей и бурьяном.  Картошку-то хоть садите? – продолжил мысли вслух.
- Садылы, – процедил сквозь зубы он, – так оцэ жь вам кажу, в прошлом году недороды булы, семена шо на посадку оставлялы и ти подъели. Даром на семена нихто нэдасть, у самих людэй семян в обрез, – он замялся и, опять оправдываясь, давя на сочувствие, тонко повел, – с кумом було собралысь за семенами на базар, а там видерцо посадочной картошки 120 рублив. Цэ-шо выходэ, мишок 600-700 рублив, а надо на мою ораву мишкив, пять-шесть! Та мы шо ужэ, совсем дурни, шоб таки гроши в зэмлю зарывать…
Опять сидим молчим. У меня нет уже слов высказываться на увиденное и услышанное от хозяина, поэтому на этот раз первым заговорил он.
- На ти гроши, шо за корову выручелы, девчата мои ком-пи-ютер взялы. Топэрыча гоняють его вэсь день до полуночи, – с улыбкой на лице похвастался он добротной вещью.
- И компьютер у вас есть? – удивился я. – «С голой задницей, но с компьютером».
- Ну а як же, – теперь уже он удивился моему вопросу, – цэ без коровы можно сегодня прожить, а без ком-пи-ютера  нэяк, нэможно. Девчата ти с интернэта нэвылазать, а то ще дочка, старша, где-то взяла принэсла с парнухой диск, – он заулыбался. – Я як глянув раз, там такэ вытворяют, мы с Машой пятерых зробылы, а до такого нэдодумалысь. Я то нэ очень дэвытыся на ти художества, а Машу с дочкой от экрана не оттяныш и хлибом нэкормы… дай тикэ подывыться.
«Мать с дочерью, парнуху… да, дела» - подумал я.
Сидим опять молчим. Я перевариваю опять в голове очередную порцию услышанного безумия, а мой собеседник дымит потихоньку свою чрезвычайную цигарку, скрученную на всю ширину районки «Голос целены», приторно отдавая самосадом. – Денег ведь на сигареты нет!
- Банька, смотрю, у вас тоже есть, – как бы уже безучастно и безразлично к его ответу, что скажет, вздохнув, глянул я на небольшое под крышей строение в углу двора.
- Есть. Мытся надо жэ где-то. Раз в нэдилю как и положено – протапливаем.
- Трет тебе спину твой шпингалет, – вспомнил пробегавшего по двору сорванца, – с тобой ходит мыться малый?
- Девки с Машей, а цэй жэ мэньший ходыв с нымы, а с весны со мной, больше не бэруть дивчата с собой.
- Конечно, большой уже, мужик!
- Так оцэж вэсной последний раз бралы оны с собой, он Машу всей пятырней як ухватыв, за то мисто… за губу, воны там посли пятого высять як вареныци, – высказался он с весьма пикантными подробностями. – Маша кажэ, я чуть нэ  встя…сь, так оны его больше нэберуть, со мной тэпэр моется.
- На что же вы живете? – поспешил я сменить тему разговора, чтобы не услышать еще что-нибудь более пикантное и циничное.
- Як, на шо! Землю свою отдаем фермерам в аренду, по осени привозят расчет  - комбиркорм. Птыци та двум боровкам хватае, без мяса и яиц нэ сэдым. Детские пособия опят- таки  дають – сделав паузу, продолжил он, – Да я молось в посевную и уборную прыносю дитям на тряпки. Девчата макарон, воны дешеви, та моргарину наберуть – едять… та ничего жэвэм, – закончил он тем же, с чего и начал наш разговор.
«Называется, поговорили по душам» - окинув взглядом еще раз двор, подумал я. Чувствуя, что задушевного разговора уже не получится, поспешил откланяться этому двору, чтобы не услышать какой-нибудь еще чертовщины.
- Ну ладно, Ваня! Я, пожалуй, пойду. Благополучия твоему дружному большому семейству, – приподнявшись, с некоторой иронией сказал ему напоследок.
За мной следом встал и хозяин.
- И вам всего доброго. Зохоть-тэ, колы можэ поговорыть.
«Да нет уж, увольте» - кивнув головой, подумал я. – Давай бывай…
                __________
Поздний уже час, все погрузилось в темноту, а мне не спится, перевариваю в голове события прошедшего дня. Оделся и вышел во двор, где бездонное ночное небо переполнено звездами. Глядя в это ночное небо, возникнет чувство тоски от того, что, может, только тебе одному приходят такие мысли среди ночи, не давая покоя. Во дворе дорожка усыпана мелким щебнем и в  тишине под ногами слышен его легкий хруст, а в ушах стоит хрустальный звон. Вышел со двора на улицу, пошел сквозь темноту с еле улавливаемыми очертаниями дороги, за обочиной которой неподвижными тенями стоят деревья и кустарники.
Опять невольно погружаюсь в размышления – занятие это человеческое, довольно мучительное. И зачем мучить себя и умствовать?
Старался что-то вспомнить и сохранить в себе хорошее от прошедшего дня, но какие-то все вздорные мысли лезли в голову.
…батька с хаты в шию … совсим дурни что ли, таки гроши в зэмлю зарывать…
Чертовщина какая-то – старался избавиться от сумбурных мыслей – разве можно так жить? И кто виноват в этом?