Константин. Двенадцатая часть

Юра захлопнул за собой дверь.  Дышал он так тяжело, что не слышал ничего, кроме собственного сопения. Не смотря на ночной мороз спина была мокрой от пота. Волосы спутались, глаза, определённо, были красными после пролитых слёз. Он прижался спиной к двери и попробовал отдышаться. Зажмурился, и… дёрнулся, словно получил удар по затылку. Обернулся к двери, потянулся за замком,  но, увы: замка у них нет. Юра встряхнул головой, и прошёл вглубь дома. В его жилище было значительно холоднее, чем в церкви, но всё-таки, жить можно. Старые стены давно прохудились, в спину ему поддувал ветер, словно торопя. Запахи дома были такие же, как и всегда: пахло варёной морковью, чем-то кислым и папиной брагой. Полы давно не видели метлы, в коридоре были разбросаны вещи, однако Юра был рад всё это видеть и чувствовать – он был рад родному дому. Когда всю жизнь живёшь в запахе браги, начинаешь этот запах воспринимать, как родной. Он остановился у дверей родительской спальни. Зайти или нет? Вообще-то, хотелось… немного подумал, и решил сначала проведать кухню – вдруг, мама там? От отца толка ближе к ночи мало… Он заглянул в кухню, и лицо его озарила улыбка – мама сидела за столом, опустив голову на руки.
 - Мам? – аккуратно позвал мальчик.
Женщина нехотя подняла голову. Глаза её были заспанными, под ними виднелись тёмные круги. Кожа на шее напоминала кожу лягушки – интересно, а мама умеет квакать? А если умеет, то почему скрывает? Её светлые вьющиеся волосы были спутаны так же, как и Юры – а-то и сильнее. Она смерила сына недовольным взглядом. Сказала:
 - Какого хрена ты не спишь?
Юра смутился, - Я только пришёл…
Она нахмурилась, - И где ты был?
Он медленно подошёл к столу, и сел рядом. Опустил голову, и тихонько ответил: - Я был в церкви…
Она поморщилась, - И в кого ты такой родился?
Он пожал плечами, - Не знаю…
Она махнула рукой,  - В «церкви», так в «церкви»! Нагулялся? Теперь иди спать! А матери лучше не мешай…
 - Но, мам… Я хотел поесть. У нас есть еда?
Она вопросительно выгнула одну бровь, - «Еда»? А сам как думаешь? Думаешь, мы какие-то обделённые, да? Конечно, «еда» у нас есть! А ты думал, что нет?! Святым духом, как Костя твой, питаемся?!
Она раздражённо поправила волосы, и резво подскочила. Движения её были резкими - пугающими. Когда она зашуршала чем-то, Юру передёрнуло – звук этот напомнил увиденное. В итоге, мать поставила перед ним тарелку с варённой свеклой и луком. Юра потянулся к овощам, и… С чего он взял, что овощи варёные? Они оказались сырыми, но Юра-таки принялся грызть свеклу. Мать наблюдала за ним какое-то время, а потом сказала: 
 - Будешь здесь сидеть? Бери тарелку, и иди к себе!
Юра замер не дожевав. Вытер рот рукавом, с трудом, но проглотил словно каменную свеклу, и сказал:
 - Мам… А… посмотри, что у меня на затылке?
 - Зачем?!
 - Мне кажется, там что-то было…
Он затаил дыхание, ожидая, что мать примется рыться в его голове. Вообще-то, Юра солгал, когда попросил посмотреть «что там». «Что там» он уже прекрасно знал – там кровь! Юрка упал с лестницы, когда проникал в церковь через окно. Ему было как-то неловко рассказать об этом самому, и он ждал, что мама сама расспросит. А она… она небрежно осмотрела его затылок, взяла тряпку, и быстро вытерла кровь. Бросила на тумбу, и сказала:
 - Вот балбес! Наигрался, да? Набегался, маленький ты негодник? Голову себе разбил! Дурак натуральный! – она поджала губы, - Ну, ничего… с кем не бывает. А теперь… иди!
Но Юра уходить не хотел. Он посмотрел на маму серьёзным взглядом, и решил подтолкнуть её к расспросу:
 - А я не играл… я сегодня только в церкви был! В церкви и дома.
 - И где ты голову разбил?
 - Ну…
Он не сдержал улыбки. Наконец-то! Наконец-то мама спросила! А ему даже не пришлось позориться – начинать жаловаться самому. Повезло! Хитрость маленького Юры только что увеличилась – был бы какой-то счётчик, он бы наверняка показал плюс один. Он загадочно ответил:
 - Я разбил её в церкви…
Юра опустил голову, лишь бы мама не увидела хитрую улыбку. Душа его пела от радости какие-то странные, короткие, но всё-таки песни, с самого раннего детства он пытался вызвать у матери чувство беспокойства, и теперь, кажется, получилось. Юре очень, очень и ещё раз очень хотелось рассказать маме о том, что он увидел там – наверху – в обители Константина. Но заводить разговор самому? Ну уж нет… стыдно как-то – словно жалуется, так ещё и навязывается. Мать в то же время молчала. Прикидывала что-то в уме? Начала догадываться, что случилось нечто? Она пожевала губы, и сказала:
 - Аккуратнее в следующий раз! Иначе не пущу на твои поганые службы!
Юра поник. Потыкал пальцем в сырую луковицу, и…
 - Мам…
 - Что?!
 - Там, в церкви…
 - Чего?! – не выдерживала долгих пауз она, - Что там?
 - Ну… - он прикусил губу.
Внутри боролись двое: желание рассказать и детский, но всё-таки довольно большой страх после слов священника. Может, Юра, и правда, «поцелованный Богом»? А раз так, то, разве стоит ему рассказывать? Юра никак не мог понять. Пока он молчал, мать повторила вопрос:
 - Ну, что там? Что-то интересное или нет?!
Юра взял в ладонь лук, и принялся его сжимать как игрушку. Говорить или нет? Верить Константину или не стоит? Если бы такие вопросы встали перед ним вчера, то ответ был бы более чем очевиден: конечно, не говорить, разумеется, верить! А как же не верить? Константин очень-очень и, опять-таки, в третий раз «очень» хороший человек! Юра всегда ему верил больше, чем родителям, даже больше, чем себе! Но после того, что он видел? Он сжал луковицу, а потом резко откусил большой кусок – слёзы из глаз не полились, ни то все выплакал, ни то лук мать выращивала летом откровенно плохой. Он почти принял решение, однако озвучить его не успел – терпение матери лопнуло.
 - Так, ну всё! Я ждать ещё буду? Хочешь поговорить, иди к отцу и трещи с ним хоть до посинения! Папа твой как раз в настроении поболтать.
Он схватил мать за рукав. Вот это её коронное «папа в настроении поболтать»… Ничего из этого хорошего не выйдет.
 - Мам, не надо! Я лучше спать по…
 - Ан-то-о-он! – раздался высокий визг женщины, - Ан-тон! Сын твой тебя звал!
Надкусанная луковица покатилась по полу, Юра бросил на мать презрительный взгляд, и почти убежал к себе, как вдруг… в коридоре послышались медленные косолапые шаги. Бежать поздно… Большая тень показалась у открытой кухонной двери. Она неестественно извивалась, словно шёл далеко не папа – огромная змея! Юра, может, был бы больше рад змее, ведь он уже по шагам определял отца, и, разумеется, понимал, в каком тот будет состоянии. Шёл отец Юры громко – врезался в стены, и сразу стало ясно, что мать не врала на счёт «он в настроении болтать», судя по звукам, уже начал – говорил сам с собой.  Тень перестала извиваться, пропала, а вместо неё показался крупный светловолосый мужчина.
 - Ты… - он указал толстым пальцем на жену, - Раз-будила…
Она отмахнулась, - Бери сына, и уложи его спать! Сказку расскажи, его послушай! А-то он мне мешает!
Юра сглотнул подступивший ком. Отец подошёл ближе, схватил мальчика за плечо, и потянул за собой.

        - Отвечай! – Константин уже давно не переживал, что кто-то из соседей его услышит, выкручивал от нервов пальцы, и кричал в пустоту, - Отвечай мне! Я слышал твой голос!!!
Но голос молчал. Сова сидела на кровати, окровавленная рука трупа выглядывала из-под завала книг и бумаг, а Константин сидел на коленях. Правой рукой придерживал рану внизу живота, а левой грозил невидимке.
 - Отвечай! Я слышал тебя!! – без остановки повторял он одну и ту же фразу, - Мне не показалось! Я точно знаю! – убежал он.
Но убеждал кого? Себя, сову или же неведомый призрачный голос? Мучительно долгое время он требовал ответа, ему казалось, что если он отползёт с того места – на котором услышал холодное «нет» - в сторону, то посторонний с ним уж точно не заговорит, однако пришлось признать – он не заговорит в любом случае. Тогда Константин перестал грозить кулаком потолку, и медленно поднялся на ноги.
Ветер бил прямо в лицо. Ледяной и такой жуткий – словно не из этого мира. Он почувствовал, как тело начало каменеть от холода, как пальцы на руках перестали слушаться, а на ногах словно вообще давно отвалились. Мороз залез под кожу, мелкая дрожь била тело священника. Он подошёл к окну, чтобы его закрыть. Однако… на глаза ему попалась очередная странность.
Дело в том, что Константин – впрочем, не только он – каждую зиму плотно-плотно закрывал все окна. А как же иначе? Иначе невозможно! Зимы в их краях снежные и холодные, а окна сделаны – если на чистоту – ни то, чтобы лучшим из образов. Окна в домах имели лишь одну функцию – чтобы пропускать дневной свет. Однако не всем жителям этот самый свет был так уж и нужен. Вот Константину, например, вообще не нужен! Окон у него было всего два – одно крошечное около лестницы внизу, и второе наверху – побольше – возле письменного стола. Он бы, может, вообще окна не стал ставить… однако его мнения при строительстве не спрашивали – было это дело очень давно. В общем, окна Константин, если можно так сказать, не любил. Даже летом открывал редко. А зимой, как и все остальные, плотно-плотно закрывал – чтобы не дули. Внизу он занавешивал маленькое окошко плотным ковром, а наверху окно попросту заколачивал – подкладывал ткань, а сверху забивал ненужными деревяшками. Мог бы и здесь ковёр повесить, но… лишнего ковра, на самом деле, не было, да и в любом случае свет не помешает, тем более у стола. А теперь…
Теперь Константин уже не сомневался в том, что дома у него кто-то был, и нет, речь не о Косте. Какие бы силы – дьявольские или божьи – только что не сводили его с ума странными голосами и звуками, физически они бы не притронулись. Ну, по крайней мере, Константин так думал. А вот окно кто-то трогал определённо – иначе оно бы так легко не открылось. Он закрыл его, но далеко не ушёл. Задумался о произошедшем… Было бы неплохо, конечно, понять, откуда здесь взялся труп, но… Константин осознавал, что это уж слишком сложная дума – надо начать с простого. Некая сила здесь была… неважно: послышался ему голос или нет, что-то точно здесь было! Эта странная барабанная дробь, ездившая по комнате кровать, стол… нечто хотело ни то напугать, ни то предупредить. Но что? Он обернулся к сове.
 - Ты же… тоже всё это видела, да?
 - У…
Он поджал губы. Ладно… разговор с Костей, пожалуй, случится позже. А пока… он опять открыл окно. Выглянул вниз, и заметил очередную зацепку – снег был так сильно смят под окнами, что даже без дневного света можно разглядеть. Он долго всматривался в странный крупный след. Сам себе кивнул, и закрыл окно обратно. Поднял с пола дощечки, достал молоток, и прибил вместе с тканью. Обратился к Косте:
 - Кто-то здесь был, верно?
 - У?
 - Нет-нет… Я не про Юрку. Вряд ли он кого-то убил. Хотя… - сердце сжалось от внезапного подозрения, - Подожди, Костенька… ты же не хочешь сказать, что это…
Он медленно сел на край кровати, - Это… он убил?! – словно с вызовом в голосе спросил священник.
 - У? – сова подлетела ближе, и села к нему близко-близко, словно хотела помочь. Но хотела ли?
Она прижалась крылом, головой коснулась плеча, легонько потёрлась, и Константин мигом забыл обо всём в мире. Убийства, странные явления, голоса… разве может быть что-то важнее, когда рядом такое чудо? Он тепло улыбнулся, и приобнял сову одной рукой. Слегка наклонился, и потёрся щекой о мягкие перья.
 - У? – подала вопросительный голос она.
  - Не знаю, милая, не знаю… странно это. – ответил он, - Всё-таки не думаю, что это Юрка. Маленький он слишком! Даже если бы хотел, то не смог. Но он точно не хотел – я его хорошо знаю.
Сова склонила голову на бок. Константин разогнулся, и повторил движение за ней.
 - Ты права… - сказал он, -  нужно что-то сделать. Так… ты видела, кто здесь был? Чьё это… тело? Кто убил его? И почему?
 - У…
 - Ох… - он поджал губы, - Точно… не «его», а «её»! Тело-то в юбке. Это… женщина. Но какая?
Он встал, стащил бумаги и книги с трупа, и опять его осмотрел. Ох… Сердце кольнуло, а глаза его мигом намокли. Что тут гадать… сначала он не обратил внимания, но теперь знал наверняка. Эта юбка… эта старая шерстяная вонючая юбка! Тамара носила её столько, сколько Константин себя помнил. Слеза медленно скатилась по щеке. Он упал на колени, и разрыдался.
 - Тамарочка… я не хотел… за что?!
Почему он плакал сам - не понимал. Чувствовал свою вину в её смерти. Начиная с того момента как они пошли в лес искать крест всё пошло наперекосяк! Константин – хотя и мысленно – позволял себе говорить о Томе всякое… но он же не знал, что её так скоро не станет! Он же не желал ей зла! Да, думал о ней что-то гадкое, но ведь это… лишь мысли. Или..?
Константин рыдал. Он опустил голову к её ногам, кровавую руку обхватил ладонью.
 - Прости…
Невыносимый стыд пожирал священника. Он поцеловал руку мёртвой старушки и поднял голову. Потом подскочил, вытащил из шкафа большую ткань – простыню – и накрыл тело. Видимым осталось лишь лицо. Лицо… можно ли это месиво назвать лицом? Губ более не было, один глаз лежал рядом, другой пропал, открытый рот наполнился кровью, зубы бесследно исчезли. Лишь платок на голове напоминал, что Тамара – есть Тамара. Константин, быть может, даже засомневался, что перед ним именно она, однако рост, телосложение, волосы  и одежда выдавали старушку с потрохами. То есть… буквально с потрохами. Он поцеловал её в лоб, и накрыл до конца тканью.
 - Кто способен на такую жестокость?! Тома ведь была права! Завёлся демон! Он это и сделал!
Костя взмахнула крыльями, - У…
 - А кто ещё?! Никто из наших на такое не способен. Нет! Не способен! Никогда не поверю! Я учил их добру и миру, состраданию и заботе! А это…
 - У?
Внезапно Константин вновь ощутил этот вкус во рту. Вязкий, сладковатый, гнилой. Он коснулся губ краешками пальцев. Обернулся на накрытый тканью труп, подошёл ближе, и… как странно. Он медленно поднял глаза на Костю.
 - Знаешь… - проглотил первое слово он, - У меня странное ощущение, что я… как будто бы я…
 - У?
 - Словно я это… ел.
Сова в ответ взмахнула крыльями. Константин встряхнул головой, и опять подошёл к окну. Ну дела… Казалось бы, совсем недавно он поставил перед собой большую цель – очистить репутацию птиц, познакомить мир с Костей! Но теперь… разве есть у него на это время? Что оно, вообще, такое – это самое время? Движется ли оно на самом деле? Он посмотрел на небо. Тучи сгущались, и было сложно определить, когда наступит рассвет. Взгляд упал на смятый снег, и догадка слабо коснулась его головы.
 - Кость… - позвал он, - Тот, кто убил Тамару… он… как сюда зашёл?
 - У?
 - Я имею в виду, что убийца… он же не мог пролезть через окно, правда?
 - У-у…
 - Ну, подожди! Если мог, то выходит, подозреваемый у нас один – Юрка! Но я не думаю…
 - У?
 - Я хочу сказать, что убийца зашёл через дверь внизу… убил Тому, а вышел он… через окно?
В этот раз Костя не ответила.
 - Но… кто это был?! И почему? Зачем?! А как Тамара сюда вообще попала?! – он выругался, - Юра сказал, что дверь была заперта изнутри… Кто-то заманил Тамару, убил её, и убежал через окно. Но… кто? Тому все любили… А здесь был только Юрка, и…
Взгляд его помрачнел, и он обернулся к Косте. Сова склонила голову, и подлетела к валяющемуся на полу «совьему дому». Ткнула в него лапой, словно попросила поднять. Константин поднял. Посмотрел, как она села, и продолжил мысль:
 - Здесь был лишь Юрка ты и… я?
Костя в очередной раз не ответила. Тело всё сжалось, руки задрожали, он поджал губы, и убежал вниз. Полететь за ним вслед сова не посчитала нужным. Она устроилась на своём новом «совьем доме», и закрыла глаза. Интересно, могут ли совы говорить с людьми? А если могут, то, как часто себе это позволяют?