Кассиопея

Питер выгорел. Точнее, его выжгли. Не осталось ни часов, ни криков, ни гудков трамваев. Только ветер, шатающий вывески, да пепел в щелях мостовой.

Она шла босиком — сапоги развалились на третьем дне пути. Сумка на плече весила больше, чем казалась, но в ней было всё: нож, три спичечных коробка, пакет крупы, фляга, бинт и тёплая тряпка, свернувшаяся калачиком — её звали Кассиопея. Кошка выжила при взрыве у Нарвской, потеряла ухо, но осталась живой. А значит, и она, девочка с пепельными волосами и обрывками воспоминаний, имела право идти дальше.

День сорок второй. Или сорок третий. Она не вела счёт — только шаги. Через Лиговку, через пустые арки, мимо проваленных стен. Питер больше не говорил. Питер теперь только смотрел.

— Мы ещё встретим живого человека, Касси, — шептала она. — И не того, кто стреляет без предупреждения. А того, кто даст воды.

Кошка мурлыкала в ответ, будто соглашалась. Или просто грелась от её голоса.

На Невском, где стояли мёртвые витрины, она нашла мальчика — стеклянные глаза, сухие пальцы, венок из проволоки на руке. Но он держал книгу. Не оружие. Книгу. И она взяла её.

Когда солнце коснулось шпиля Адмиралтейства, девушка села прямо на мостовую и начала читать вслух. Для себя. Для Касси. Для города. Может быть, он тоже соскучился по словам.