Папка номер три

Я подобрал их на лужайке возле корпусов городской больницы. Несла  какая-то больничная душа до соседнего подразделения  несколько картонных папок, да и поленилась донести.
А папки-то еще добрые, крепкие папки. Я в них газетные вырезки теперь храню. А в ту, что с корочками потолще и строгим титулом «Папка №3», складываю наброски всяческих житейских историй. А вдруг и получится когда-нибудь из иной зарисовки, как из гадкого утенка, неплохой рассказ?
Да, видать, зря надеюсь… Ну, что, к примеру, из этой истории дельного выкроишь?

 Встретилась мне прошлым летом девчушка лет восемнадцати. Иду мимо телефонной станции, а она переминается с ноги на ногу у бойкого от прохожего люда крылечка. Поди, студентка.
И верно:
- Мужчина, - шагнула мне навстречу, - дайте два рубля! Хотела с мамой переговорить, да стипендия кончилась…
Знакомый случай - сам учился когда-то в институте. Только стипендии у нас тогда побольше были, не горсть пустых бумажек. 
И полез уже было в карман за мелочью, да вдруг заметил за жидкими кустами двух пареньков явно не студенческого вида, жадно поглядывающих на нас. Спортивные штаны на том и другом,   обвисшие кепки на стриженых башках. Одна, знать, с девицей компания.
Чертыхнулся и пошел себе дальше… А где-то через неделю увидел ту же троицу снова. Только пареньки стояли теперь много ближе к переговорному пункту - сразу же за крылечком. И студентка поосмелела.  Просила у всякого уже не два рубля, а пять!
Последний раз увидел их в конце лета.  Солнце палило, как из ружья, и поэтому девица то и дело щурилась и зевала во весь рот. 
- Мужчина, - услышал я, – дайте десять рублей! – Про   переговорить с мамой «студентка» уже не вспоминала. Вот, мол, я - вот междугородка, чего тут неясного?
- Растё-ё-ёшь! – восхитился бесцеремонностью веснушчатой бестии. – То пары рублей не хватает, то трех, а нынче уже десятка. А завтра сколько потребуешь?
Но ответа плутовки ждать не стал и пошагал к автобусной остановке. Только не прошёл и десятка шагов, как услышал за спиной возмущенное:
- Зачем врать? Два просила, пять, а три-то никогда не бывало…
И то «правдивое» ворчание так запало мне в душу, что не хочешь да запишешь его на бумажную четвертушку и сунешь в папку.
А листочков через семь от той затейливой истории томилась  в папке история про бабу Лиду Переверзеву и её зятя Кешку Плахина,  что ездили однажды в город, и выездили не то, что хотели.  И вот, как не сунусь в свои бумаги, обязательно на ту историю наткнусь.
Баба Лида жила верстах в тридцати от Тюмени в деревне Веселухе. Так себе деревня...
Кешка - мужик работящий: выпить выпьет, но чтоб по стенке ходить - такого не случалось. Женившись на Зинке Переверзевой,  он переехал из Тюмени в Веселуху, срубил там дом и теперь в ус не дует.
Грузовичок себе купил, хотел ещё и легковушку, да Зинка сказала: «Выучим дочку, тогда и бери, что хочешь!»
Кешка и сбил прошлой осенью старуху с толку. Норовила заколоть  свинью, продать мясо у дороги да на вырученные деньги баню починить. А зять и говорит:
- Брось канителиться! Мы это шель-шевель провернем… Увезем мясо в город, а батька толкнет его на рынке! В Тюмени рынков, как воробьев!
Ну, воробьев не воробьев, а на ветряном тракту и вправду стоять не радость! 
- Ты, - продолжил Кешка, - скажи соседу: пусть твоего поросенка утром в субботу заколет! …Только бутылку ему не ставь, сам рассчитаюсь! А как приеду из Кургана - кабана моего забьем и поедем с двумя тушами в Тюмень.
А соседу что? Забил свинью, выпил чекушку для приличия, и стали они с бабкой Лидой Кешку из командировки ждать.
Тот вскорости приехал: 
- Кидай мясо в кузов, – кричит соседу, – чего рассусоливать?! И хряка моего туда же! В Тюмени у батьки и забьем… Мясо парное много дороже стоит!
Обрадовался сват приезду сватьи, хотел было пир закатить да видя бабы Лидино беспокойство, не стал тянуть резину и умчался на новенькой «Оке» к какому-то Пашке.
И пока баба Лида помогала сватье управиться по хозяйству, да   ладным хозяйством родственников любовалась, Кешка с приехавшим с ним деревенским соседом выпили, как следует и закололи поросёнка.
Потом еще выпили, а как кончилась водка, поспешили разделывать тушу.
Да где вино, там ералаш – нету поросёнка во дворе! И где искать по темноте – чёрт знает… 
Тут и батька на «Оке» подъехал. Высказал Кешке всё, что   думал, а его соседу выговаривать не стал: чужой он и есть чужой!
- Ладно, - буркнул, – знать, в Веселухе вода такая: что ни мужик, то - дурак! Утром будем искать беглеца… – И гаркнул, как ни в чем не бывало: - Сватья, я ведь твою свинью продал!
Утром другого дня принялись мужики искать утрату, а баба Лида внучке в общежитие частичку денег понесла. Та ведь  у неё отличницей была: по воскресеньям на родню не отвлекалась,  всё время  институтские уроки учила и с книжек не слазила.

                *   *   *
И вот, в который уже раз перебирая папку, мелькнула у меня мысль: бабка ведь мимо переговорной станции в общежитие к внучке шла! А не встретилась ли она там со «студенткой»? И та встреча посеяла   в душе девчонки такой сумбур, что не хочешь, а   человеком станешь.
…Идет, значит, баба Лида по городу и удивляется. Уж больно людей на улицах много – валом валят!  И тут она «студентку» и увидела: вылитая внучка!   
- Ты что ли, Настя? – спросила баба Лида. – Вот и хорошо! Все не бегать ищейкой по Тюмени, не искать тебя по общежитиям.
А та бестия даже закашлялась от  неожиданных слов. И говорит:
- Не Настя я… Ирка Фомина из Сургута! – И, чтобы  не упустить добычу, затараторила: - Учусь здесь. С мамой поговорить по телефону хотела, да денег мало… Дайте десять рублей!
Слово за слово и узнала бабка Лида всё про  эту Ирку… Про судьбу её горькую, отца инвалида и мать уборщицу.
 И забыла бабка про баню:
- На, девка, половину моих денег, - лишь сказала, - купи себе к зиме пальто. …У самой здесь внучка учится, горе мыкает!
Потом утерлась платочком, укоряя себя за излишнюю сопливость, и пошла дальше, думая, что поросенок ей попался в   прошлом году хороший: такую морду наел, что ай да ну!
Но было и то, чего бабка Лида не увидела. …Кинулись после   ухода её к Ирке Фоминой две небритые личности: деньги делить!
Вот жадность дружков, желание поскорее промотать   старухин дар и внесло сумятицу в девичью душу. И увидела Ирка себя со стороны… Тошно стало от этого и пошагала к себе домой.
И пару дней я тот рассказ внутри себя оттачивал. Дополнял и разбавлял разными штрихами.
Только вот бабка Лида с моим творением не согласилась. 
                *   *   *
Заявилась она ко мне следующей ночью… Я почему-то сразу понял, что это баба Лида пришла. Долго шоркала туфлями о коврик в прихожей,  наконец, ступила в комнату и поздоровалась:
- Здорово, орел! Чай, узнал? 
«Как не узнать? – хотел ответить, а сказать ничего не могу. И стыд почему-то напал. 
- Это хорошо, что стыдобушка берет, - сказала старуха, - хорошо! Не дура ведь я деньгами сорить! …Расписал меня всяко. Неужто я бездельнице  деньги отдам?!
        А что на Настю похожа, так чего? Все девки друг на друга похожи! …Вот и не стала я с ней разговаривать, пошла себе дальше.
- Так, баба Лида, - наконец-то обрёл я говор,  - почему ты такая однобокая? Я же в воспитательных целях пишу, для народа, - и даже   попытался раскинуть руки, выказывая народную массу. - Ведь дареный кусок пуще кнутика прохлёстывает. …Вот девчонка и усовестилась после того подарка! Может такое быть?
- Может, - согласилась старуха, - а может и не быть! Совесть не грибок – за час не вырастает! Пропали, выходит, мои денежки? – И  отрубила: - Не дери глаз на чужой квас! Привык… Сам-то по-Божески живёшь? – И погрозила мне сухоньким кулачком: - Дерево, чай, не забыл?
Тут её палец потянулся к дивану, норовя ткнуться мне в   глаз: уточнить вопрос с деревом, и уточнил бы, поди, да я отпрянул назад и вырвался-таки из сна!
…С месяц назад это было, такой же чернильной ночью. Услышал я за окном тяпанье топора и проснулся.
Повернулся на бок, чтобы поменьше тот шум слышать да бесполезно… Потом раздалось шорканье пилы и что-то ухнуло на землю. Вскочил с дивана и кинулся на балкон! 
Внизу ерошилась только что поваленное дерево. Много дальше, за пешеходной дорожкой, белел в темноте свежим срезом пенек, возле которого суетились три человечьи фигуры. Вот одна из них метнулась за деревья и через миг оттуда медленно выполз уазик. Из машинного нутра выскочил мужичок с витками буксира в руках, захлестнул его на комле и опять скакнул в машину. Две другие фигуры ринулись в темноту.
Вездеход хрюкнул двигателем, напрягая силы, и тяжело пополз за тополя.  …Генка Рыбин с сыновьями: у каждого по машине - вот и порушили дерево, что мешало их легковушкам стоять под окнами.
Надо бы ругнуть Генку с балкона! В городе каждый росток на учете, а он...
Да вот не ругнул!  …Генка-то мой сосед. Случись  чего с водопроводом – куда пойду? …И дверь не откроет, припомнит старое. 
Да и другие жильцы пятиэтажки не глухие, слышали, как тополь упал, но не вмешались.  Вдруг придется самим легковушки под окна ставить!
Вот баба Лида то дерево и вспомнила...
Встал с дивана и подошёл к окошку. Ветер разогнал тучи и тарелка луны удивленно таращилась  на город, высвечивая всё и вся. И пенёк того дерева высветила: над ним завис уазик старшего Рыбина.  Рядом - жигулёнок младшего. Неподалеку белеет   иномарка. Видать, к Степанычу с первого этажа гости из Тобольска приехали.
Прошёл в комнату, сгреб со стола листки добротного, как мне   казалось, рассказа и сунул опять в папку №3. Пусть ещё   полежат, потомятся…