Вкус, которого нет в этом мире

Они пили чай.
Иногда — в молчании. Иногда — со смехом. Но всегда — как будто на границе чего-то тонкого. Как будто каждая чашка была заклинанием, а каждая крошка времени, проведённая вместе, — напоминанием о том, что в этом мире возможно единение без слов.

Greenfield Blueberry Night — тот, что пах как вечер перед чем-то важным.
Черника и трава, звёзды и окна старых домов. Этот чай был тёплым коридором между сердцами. В нём растворялись обиды, уставшие глаза и недосказанные «я рядом». Он пился в тишине, и каждый глоток был как прикосновение — лёгкое, честное, почти несмелое. Они говорили: «Нальёшь ещё?», и это означало: «Останься, побудь, я скучала».

Greenfield Spring Melody был другим. Он знал, как звучит утро, даже если за окном ночь. Он был весенним внутри, как воспоминание, которое не исчезло. В нём жили их шутки, выдуманные слова, взгляды, которыми можно было лечить. Когда кто-то болел — наливали именно этот. Он знал, как возвращать дыхание и смеяться, даже если душа трещала по швам. Он пел — невидимо, на частоте только им двоим понятной.

Чай становился ритуалом.
Молитвой не богам, а взаимности.
Каждая встреча — мост.
Каждое прощание — только до следующей чашки.

Они не клялись друг другу в вечности.
Они просто пили чай.
И этого было достаточно, чтобы остаться друг в друге навсегда.