Senex. Книга 1. Глава 24

Книга 1. Бонна Эксклюзив

Глава 24. Новый Генеральный директора завода

Почему я не сделаю больно тому, кто сделал больно
мне? Потому что у меня нет времени бегать за собакой,
чтобы укусить её так же, как она укусила меня.
Интернет

          18 апреля Василий Порфирьевич, как обычно, пришёл на работу, и там его ждала оглушающая новость: ОСК назначила Директора по производству Крутова Гене­ральным директором завода вместо Фомина. Все обсуждали эту новость, и Василий Порфирьевич понял, что сегодня никто не будет работать. Гайдамака, который обычно ходил в затёртом невзрачном свитере, бесформенных брюках с пузырями на коленях и старых нечищеных туфлях, появился в сером костюме с галстуком, и теперь они стали его повседневной формой одежды. На совещании Крутов официально объявил, что ему предложили возглавить завод, он согласился, и до конца недели должен решиться вопрос переда­чи ему полномочий от Фомина. А Самокуров по секрету рассказал Василию Порфирьевичу, как всё обстоит на самом деле:
          - Назначе­ние Крутова - это формальность. Все остаются на своих местах и занимаются своими привычными делами. Фомин тоже будет неофициально руководить заводом, его на сего­дняшнем собрании акционеров ОПК снова вернут на должность Генерального директора. Всё это делается для того, чтобы сохранить Фомина, который оказался между двух огней.
          Василию Порфирьевичу эта схема показалась слишком запу­танной… Ожидание развязки явно затягивалось. В 9 часов приехал Фомин, на колоннаде его никто не встретил - хотя Самокуров, как Главный диспетчер, до сегодняшнего дня каждое утро встречал его на колоннаде и докладывал обстановку на заводе. В коридоре стоял Крутов, с ним беседовала грустная пожилая женщина - Главный бухгалтер завода, а Самокурова не было. Фомин, постояв несколько секунд на колоннаде, поковылял в диспетчерскую. Он был огромного роста, настоящий великан, в молодости занимался борьбой, но сейчас у него были очень больные ноги, и он ходил с огромным трудом.
          На заводе происходили странные процессы. Как только объявили о передаче предприятия в состав ОСК – всё сразу остановилось. Правительство начало вы­делять заводу деньги – всё снова остановилось. ОСК на­значила Крутова Генеральным директором завода - опять всё остановилось. Даже у Королёвой, при её бешеной энергии, тоже всё остановилось. Зато, вместо старой чёрно-белой заводской газеты, появилась новая цветная газета «Наш завод», с пафосом сообщающая о выдающихся достижениях предприятия. В такой ситуации Василию Порфирьевичу в голову приходила только одна мысль: «Если правители государства играют судьбами огромного количества людей, то почему же Гайдамака не может себе это позволить в масштабах завода? Гайдамака тоже является важным показателем состояния завода, и пока производством руководит такой человек, оно никогда не под­нимется, потому что он способен только разрушать – ради собственной карьеры. Он одержим мыслью о сохранении своей высокой должности… Потому что на большее он не способен».
          Зато Василий Порфирьевич вдруг понял, что затянувшееся ожидание вырабатывает в нём новую привычку. В последние годы его преследовали неудачи в поиске постоянной работы, и в результате этих неудач выработалась плохая привычка очень быстро впадать в паническое со­стояние в любой непредвиденной ситуа­ции. Но сейчас, в ситуации затянувшегося ожидания смены собственника завода, которой, казалось бы, не будет конца, его время как будто замедлилось, вместе с временем стали замедляться все его процессы реагирования на внешние условия, и он стал более спокойно реагировать на всё происходящее - даже на то, что все считают его бездельником. Ещё совсем недавно для него подобное положение было недопустимо, потому что он считал, что это несовместимо с его личностью. А теперь Василий Порфирьевич понял, это была не его личность, а всего лишь амбиции.
          Жить настоящим – это прекрасно, только так можно ощутить полноту жизни... Но не все могут жить настоящим. И если бы в отношениях с Гайдамакой, Королёвой, Самокуровым и другими сослуживцами Василий Порфирьевич опирался только на настоящее, то он бы не прошёл урок, который ему суждено здесь пройти перед тем, как он уйдёт на пенсию и окажется вне социальной среды. Он продолжал бы заискивать, стараясь сохранить отношения в настоящем. Но Василий Порфирьевич осознанно пожертвовал отношениями, которые сложились у него в настоящем, ради улучшения своих личных качеств, которые могут проявиться у него только в будущем. Сейчас, в настоящем, он не сможет воспользоваться своими новыми личными качествами, потому что поставил свою самооценку выше отношений с начальником и сослуживцами, а его самооценка может реализоваться только в будущем. Это помогает Василию Порфирьевичу ощутить полноту жизни в настоящем, но при этом он опирается именно на будущее. Значит, будущее обязательно присутствует в настоящем. Жить только настоящим невозможно. Это иллюзия. Нельзя полностью забыть о будущем и выбросить из головы всё, что было в прошлом.
          Василию Порфирьевичу открылся смысл мудрости Екклезиаста: «Всему своё время, и время всякой вещи под небом: время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное; время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить; время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать; время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру».
          На следующий день в 8.10 позвонил Гайдамака и спросил у Василия Порфирьевича:
          - Пешкин есть?
          - Нет.
          - А где он?
          - Ещё не пришёл.
          - Вот тебе на! - удивился Гайдамака и положил трубку.
          Василий Порфирьевич снова поразился безграничной лояльности начальника к нарушителям трудовой дисциплины: «”Вот тебе на!” - и всё? И это мой начальник?»
          Королёва пришла в 9 часов, увидела на своём месте Ильюшина, но не стала, как обычно, гримировать «шуткой» своё хамство, и довольно сухо ска­зала:
          - Брысь! Мне работать надо!
          Пришла Личинкина с каким-то вопросом, и Королёва с ней поругалась. Обида у неё была всё та же, что и прежде: Гайдамака слушает всяких «специалистов», а её, Королёву, самого главного специалиста по всем вопросам, не слушает.
          - Чай есть? - спросила Королёва недовольным тоном, Ильюшин и Пешкин немедленно бросились лихорадочно заваривать для неё чай, едва не стукаясь лбами от усердия.
          Настроение Королёвой объяснялось тем, что она решила выяснить отношения с начальником, она весь день твердила, как мантру:
          - Я хочу здесь работать!  Я имею право на собственное мнение! Я сама хочу выстраивать отношения со службами завода!
          Королёва стала такой же активной, как и в начале 2011 года, когда она только пришла в ПДО, и Василий Порфирьевич сделал вывод, что резкая перемена в её поведении связана с назначением Крутова Генеральным директором завода. Она не делала попыток установить контроль над Фоминым, потому что над ним стоял сам олигарх Пугачёв, и это делало надежды Королёвой бесперспективными. Но Крутова назначила на должность государственная компания ОСК, это всё меняло, и Королёва решила, что у неё появился такой же шанс, как на заводе «Алмаз». Тем более, что она была давно знакома с Крутовым, который часто отдыхал на заводской базе отдыха – там же, где Королёва отдыхала со Слизкиным и другими руководителями Отдела Главного Технолога. Когда Королёва твердила: «Я хочу здесь работать!  Я имею право на собственное мнение! Я сама хочу выстраивать отношения со службами завода!» - она настраивала себя на новый раунд борьбы, призывала на помощь все свои ресурсы.
          Королёва стала очень активно работать над обеспечением металлом корпусообрабатывающего цеха и над новым окном обеспечения в программе DRAKAR… И на фоне нового обострения энтузиазма Королёвой Василий Порфирьевич снова впал в уныние. Это стало проис­ходить с ним всё чаще, и это был плохой знак, который говорил о том, что его самоо­ценка стала понижаться. Прежний завод, которым руко­водили Фомин, Крутов и Гайдамака, уже стал историей, а что теперь будет - ни­кто не знал, поэтому лучше беречь драгоценную энергию и не делать то, от чего потом при­дётся отказаться. Это смутно понимал даже Гайдамака, поэтому не трогал Василия Порфирьевича… Но Королёва своей гиперактив­ностью создавала иллюзию, будто она – «менеджер успеха». И Василий Порфирьевич снова попался в её ловушку, вообразив, что остался на обочине жизни в полном одино­честве.
          После долгих размышлений над своими проблемами Василий Порфирьевич понял, причиной его уныния является страх, что Гайдамака, на фоне возросшей активности Королёвой, может при всех опозорить его - сказать, что он не справляется со своими обязан­ностями… И ему на помощь пришла спасительная мысль: «Но ведь человека без амбиций такие пустяки не беспокоят. Значит, мне в любом случае надо избавляться от своих амби­ций». Пребывая в очередном приступе уныния, Василий Порфирьевич грустно наблюдал, как Гайдамака удрал с работы в 16.30, Ильюшин удрал следом за ним, а Королёва покинула поле битвы за контроль над всем заводом раньше всех - в 16 часов. Бардак он и есть бардак! Чтобы сильно не выделяться, Василий Порфирьевич ушёл с работы в 16.50.

          * * *
          У Королёвой появилось новое увлечение – она стала выпивать 1 литр воды в день... И при этом она ши­пела от удовольствия — точь-в-точь, как при чаепитии. Когда человек пьёт воду, он получает удовольствие от утоления жажды. Когда Королёва, выпивая воду, стала шипеть от удовольствия, то она всем решила продемонстрировать, что получает удо­вольствие от простой воды. Она стала всем показывать, как полезно всё, что она пьёт. Сейчас это вода, раньше был имбирный чай, потом будет что-то другое, и всегда она будет де­монстрировать, что это самое лучшее, что это совершенство. Всё, что она делает — это совершенство, недоступное другим людям.
          Пешкин, само собой, тоже стал пить воду – и при этом он стонал от удовольствия после каждого глотка. Для них простая вода тоже стала страданием.
          В комнату 220 пришёл Слизкин, потом Гайдамака, они устроили небольшое совещание, и в завершение Гайдамака заявил:
          - Я собираюсь объединить корпусообрабатывающий и сборочно-сварочный цеха, чтобы таким образом избавиться от проблем корпусообрабатывающего цеха.
          Слизкин промолчал, Василий Порфирьевич — тем более, поскольку ему было не по рангу встревать в беседу больших начальников… Хотя и Василий Порфирьевич, и Слизкин — оба они прекрасно знали, что у корпусообрабатывающего цеха не было никаких проблем, а была одна проблема у всего завода, и заключалась она в полном отсутствие денег и металла. Появится металл — и корпусообрабатывающий цех заработает в полную силу. Вся возня с объединением корпусных цехов, которую затеял Гайдамака, была спровоцирована его желанием наделить большей властью и влиянием своего друга Елистратова, начальника сборочно-сварочного цеха. Все это знали, но никто не проявлял желания поставить на место зарвавшегося карьериста.
          - А Вас я жду с докладом о том, как ис­пользуются отходы корпусообрабатывающего цеха, - сказал Гайдамака Королёвой и ушёл.
          Королёва обвинила Пешкина в том, что он не выполнил её поручение – ничего не сделал по вопросу, который ей только что задал начальник, и пошла докладывать Гайдамаке, что из-за Пешкина вынуждена перенести доклад на завтра.
          Утром Василий Порфирьевич пришёл первый, открыл окно, комната хорошо проветрилась, и пришедший Ильюшин закрыл окно. Через несколько минут Пешкин сказал:
          - А чего это мы тут задыхаемся? Я сейчас только дверь закрою, - он закрыл дверь, оставленную Ильюшиным открытой, открыл окно и стал без умолку рассказывать Ильюшину, что вчера он купил плохих кальмаров и прочую чепуху, только бы отвлечь Ильюшина от окна. Это была новая черта в его поведении: он уже сам решал, какая атмосфера должна быть в комнате, и его уже не интересовало ничьё мнение. Он ориенти­ровался только на мнение Королёвой, поэтому очень хотел к её появлению провет­рить комнату. Василия Порфирьевича это настолько возмутило, что он уже хотел сделать замечание Пешкину, чтобы тот не распускался... Но вовремя увидел, что Ильюшин мгновенно замкнулся и очень неохот­но стал реагировать на болтовню Пешкина, делая вид, что внима­тельно изучает свои бумаги. Василий Порфирьевич понял, что этот урок Пешкин преподнёс не ему, а Ильюшину, который слишком увлёкся «дружбой» с Королёвой и Пешкиным. Ильюшин взял свои бумаги и молча вышел из комнаты, ему срочно надо было собраться с мыслями после хамской выходки Пешкина… Но поведение Пешкина было вполне предсказуемо: хамские слова Королёвой порождали хамское поведение Пешкина. 
          Вместо того, чтобы заниматься бесполезными нравоучениями, Василий Порфирьевич решил похулиганить: как только Пешкин вышел, он закрыл окно, сел на место и стал ждать, как он отреаги­рует на закрытое окно. Пешкин вернулся, но не заметил, что окно закрыто: он был уверен, что оно открыто. Пришёл Ильюшин, бодро напевая песенку, и сразу направился к окну, чтобы закрыть его... Но окно было закрыто. Тут и Пешкин, кото­рый ринулся наперерез Ильюшину, увидел, что окно закрыто, остановился в растерянности и спросил у Ильюшина:
          - Ты зачем окно закрыл?
          - Я не закрывал.
          - А кто?
          - Наверное, Василий Порфирьевич.
          Пешкин тут же открыл окно... Давая понять Василию Порфирьевичу, что Начальник БАП, то есть его непосредственный начальник, для него является пустым местом. Василий Порфирьевич пошёл в туалет, а когда вернулся, окно снова было закрыто. А Пешкин снова начал делать бумажные кораблики и выставлять их на своей перегородке.
          На следующий день Ильюшин, сидя за столом Королёвой, встретил Василия Порфирьевича словами:
          - Окно открыто, компьютер включен, Мише работы не досталось!
          Он делал ремонт в своей квартире, поэтому смотрел в компьютере Королёвой видео из Интернета на эту тему. Всё утро окно было открыто, хотя на улице не больше 5 градусов тепла, и даже дверь была приоткрыта, поэтому в комнате было свежо, даже очень свежо… Но Королёвой этого было мало: идя на работу, она увидела, что в бухгалтерии окна открыты настежь, и попыта­лась открыть настежь окно в комнате 220. Но в этом вопросе Василий Порфирьевич был категорически против:
          - А разве уже наступило лето? – довольно добродушно спросил он.
          - Я видела, что в бухгалтерии открыты окна, - привела Королёва «железный» аргумент.
          После этих слов Королёвой Василий Порфирьевич мгновенно рассвирепел. Он знал, про какое окно в бухгалтерии говорила Королёва, он тоже видел, что оно довольно часто бывает открыто… Но он знал и то, что эта комната в бухгалтерии по площади такая же огромная, как и помещение БОП, и одно открытое окно в этой огромной комнате не способно устроить сквозняк. А огромное окно в маленькой комнате 220 способно нанести вред здоровью всем её обитателям. Но Королёвой подобные истины были недоступны, и у Василия Порфирьевича порой создавалось впечатление, что у неё работает только часть головного мозга, которая отмечает то, что находится на поверхности, но не способна задуматься даже о самых простых причинах этого явления.
          - Разве мы мартышки, чтобы копировать других? – спросил Василий Порфирьевич.
          - Вам холодно? – упорствовала Королёва.
          - Мне как раз нормально: всё утро окно было открыто, в комнате очень свежо, зачем ещё что-то придумывать? А если открыть окно настежь, то уже будет ненормально!
          - Но в комнате душно! Я в тонкой блузке, и мне жарко! - сказала Королёва, которая пришла в толстом шерстя­ном платье.
          Василий Порфирьевич начал терять контроль над собой: «Опять это стремление подчеркнуть своё превосходство над мужчинами!.. Даже над своим котом...»
          - Не душно, а нормально! - упорствовал он, напоминая ей своим протестом, что она находится на чужой территории. Ему пришлось это сделать, потому что Королёва по­вела себя так, что у него не оставалось другого выхода: он не видел необходимости открывать настежь окно при темпера­туре на улице чуть больше нуля. Это была миссия, которую он дол­жен был выполнить.
          Королёва оставила окно, как было прежде, а через несколько ми­нут Пешкин закрыл и дверь, хотя Василий Порфирьевич решил пойти на великий компромисс: не настаивать на закрытии двери, если уж Королёвой так душно в «тонкой блузке» в виде толстого шерстяного платья.
          Потерпев неудачу в войне с Василием Порфирьевичем за окно, Королёва отыгралась на Пешкине: она прицепилась к нему, долго ругала, а потом сообщила ему пренеприятнейшую новость:
          - Я делаю вывод, что ты не способен быть не только Владимир-Саном, но даже пова­ром!
          Василий Порфирьевич отнёсся к её словам философски: «Если этой женщине позволено так вести себя с живым человеком, который, между прочим, имеет диплом повара, значит, у неё тоже своя, очень нелёгкая, миссия - она вынуждена постоянно напоминать Пешкину о том, что он находится на чужой территории. Его территория — программирование, и будь он программистом, она бы не имела ни малейшего повода унижать его человеческое достоинство».
          Одержав победу над Королёвой, Василий Порфирьевич стал успокаиваться… Но очень скоро его философское настроение сменилось унынием, и он понял, что Королёвой всё-таки удалось нарушить, раскачать его душевное равновесие. Всё по Достоевскому: «У мерзавца действительно был талантик». У Василия Порфирьевича снова появилось ощущение, что он остал­ся на обочине жизни, и он продолжил спорить с Королёвой из-за этого проклятого окна, но теперь уже в своём воображении. Он никак не мог понять: «Как же ей удалось вывести меня из равнове­сия? Что произошло? Королёва открыла окно настежь, хотя оно уже было приоткрыто, как это было принято у нас в последнее время. Королёва и Пешкин изо всех сил ведут борьбу с Ильюшиным за то, чтобы окно весь день было приоткрыто. И они уже достигли успеха в этой борьбе: вчера, например, окно было при­открыто почти весь день, и сегодня никто не возражал, чтобы оно было приоткрыто. Я уже начал было мириться с этим положением, начал привыкать, появился некий разумный компромисс… Но сегодня Королёва вдруг потребовала, чтобы окно было открыто на­стежь, словно уже наступило лето! И только потому, что она увидела в бухгалтерии открытое настежь окно. То есть, она сделала новый агрессивный шаг, который нарушил разумный компромисс, сложившийся на сегодняшний день, и моё душевное равновесие мгновенно было нарушено. Значит, ма­лейшее отклонение от привычной си­туации – и у меня сразу возникло стрессовое состояние!»
          В этой ситуации Василия Порфирьевича уже перестала волновать сама Королёва и её агрессивный шаг, его больше волновала собственная реакция на агрессию Королёвой. Он вспомнил слова мифического героя Прометея: «Юпитер, ты сердишься, значит, ты неправ!» Если он поз­волил себе грозно зарычать на женщину, значит, он сам испугался. Если вдуматься, то есть — как постоянно повторяет Гайдамака - «докопаться до самой сути, до базальтовой плиты», то ситуация получилась унизительная: «Стоило Королёвой чуть больше открыть окно – и я уже испугался! Она даже не кричала на меня – а я всё равно испугался! Это меня беспокоит больше всего. Разве это нормально, что я продолжаю думать о конфликте с Королёвой из-за сущей ерунды – откры­того окна; что я боюсь, будто она снова попытается открыть его настежь; что я мыслен­но спорю с ней? Нет, это ненормально! Меня уже раздражает собственная трусость перед женщиной».
          И Василию Порфирьевичу удалось посмотреть на этот конфликт другими глазами. Он представил комнату 220 в начале рабочего дня: в ней уже работают люди, пришедшие на работу вовремя, окно приоткрыто, ком­ната проветривается, соблюдены все условия для нормальной работы, и люди, собираясь на работу, оделись в соответствии с этими рабочими условиями... И тут в 9 часов – опоздав на целый час - прихо­дит некое высшее существо в тёплом шерстяном платье, и вдруг оказывается, что те люди, которые пришли вовремя и уже целый час работают, всё делали не так, как надо, и это высшее существо начинает учить низшие, недоразвитые существа, как всё должно быть на самом деле. Это означает следующее: поскольку эти низшие существа до появления высшего существа уже выполняли свою работу, то это тоже было неправильно. Всем этим низшим существам, вместо своей работы, надо было дожидаться высшего существа, чтобы оно указало им, как надо делать правильно. А если пойти дальше, то и завод не должен работать до тех пор, пока высшее существо не укажет всем, как надо работать на самом деле.
          Когда воображение Василия Порфирьевича нарисовало ему эту картину целиком, то он сразу понял, что маниакальная битва Королёвой за окно – это тонкий психологический трюк, который уводит объект её манипулирования от реального восприятия происходящего, и он осознал абсурдность своих страхов: «Я стою на твёрдой почве, потому что всё делаю так, как надо, и у меня нет причины бояться тех, кто всё делает вопре­ки писаным и неписаным законам и веками установившимся порядкам. А у Королёвой нет твёрдой поч­вы под ногами, эту почву она пытается создать в головах тех, кем она пытается манипулировать. Это не настоящая реальность, а всего лишь имитация реальности – квазиреальность. В голо­вах Пешкина, Ильюшина и Гайдамаки ей удалось создать твёрдую почву, то есть создать квазиреальность, но в моей голове она ни­когда не найдёт этой почвы, потому что я живу в реальном мире. Может быть, Королёва ведёт себя так агрессивно потому, что где-то в глубине души всё-таки испытывает чувство вины за ежедневные опоздания и хочет как можно быстрее восстановить утра­ченный из-за опоздания контроль над территорией. Ведь она понимает, что, пока её нет на работе, здесь что-то происходит без её ведома, поэтому на работу она приходит уже в стрессовом состоянии, из-за которого ей душно… К тому же в толстом шерстяном платье. Она уже поняла, что не может взять под свой контроль весь завод, поэтому пытается контролировать хоть что-то, например, окно в малюсенькой комнатёнке 220. И всего-то? Как же она измельчала!»
          Но беда в том, что даже окно в комнате 220 Королёва не могла взять под полный свой контроль, потому что она так и не установила контроль над Василием Порфирьевичем! Он понял, что избрал правильную тактику поведения с Королёвой. Она, как и любая женщина, живёт эмоциями, поэтому и своих сторонников, и своих врагов распознаёт по эмоциям, которые они выражают. Даже если её враг выражает сильную агрессию против неё, то Королёву, как и любую другую женщину, это не пугает, поскольку эта эмоция позволяет ей точно идентифицировать этого человека. Но Василий Порфирьевич старался не выражать никаких эмоций, он держался с ней спокойно и немного насмешливо, и её это пугало. Она не могла понять, что на уме у Василия Порфирьевича, и, будучи сама человеком коварным, да ещё и с нечистой совестью, она и его тоже подозревала в коварстве против неё. Василий Порфирьевич на самом деле не был коварным человеком, но Королёвой было выгоднее считать его коварным.
          Василий Порфирьевич своим поведением показывал, что игнорирует Королёву, и этим он как бы отменял, обесценивал само её существование. Это очень нервировало Королёву. Её бесило, что Василий Порфирьевич всё делал правильно, то есть в соответствии с законами, по которым живёт весь мир. Он жил по законам Божьим, а Королёва физически не могла жить по этим законам, поэтому вынуждена была тратить огромное количество энергии, чтобы замарать Пешкина и Ильюшина, потому что у них, глядя на Василия Порфирьевича, могло появиться подозрение, что они что-то делают неправильно. Она установила над ними тотальный контроль для того, чтобы постоянно убеждать их в том, что она всё делает правильно, даже если нарушает все существующие законы… И всё было бы нормально… Если бы не Василий Порфирьевич! Он был бельмом в её глазу, которое не позволяло ей видеть мир только таким, каким она хотела бы его видеть. Поэтому она и устраивала постоянные провокации против Василия Порфирьевича.
          Испуг из-за открытого окна показал Василию Порфирьевичу, что Королёва как-то влияет на его судьбу, она меняет его карму, и это его возмутило: «Королёва не должна влиять на мою судьбу! Судьба каждого человека зависит только от самого человека!»
          Василию Порфирьевичу открылась истина, он докопался «до самой сути, до базальтовой плиты», и его душевное равновесие восстановилось. Открытое окно перестало быть угрозой для Василия Порфирьевича… В жизни каждого человека бывают такие события, которые сами по себе слишком мало значат, но именно они могут дать толчок к великим открытиям… Или даже изменить судьбу… Такие, например, события, как открытое настежь окно в комнате 220.
          А у Ильюшина была совсем другая ситуация. Он жалобно спросил у Пешкина:
          - Может, окошко прикроем?
          - Зачем? Жарко будет! - категорично заявил Пешкин, он теперь чувствовал себя хозяином положения.
          «Ильюшин заигрался в духовную близость», - подумал Василий Порфирьевич.
          Наконец, замёрзла сама Королёва – даже в своей «тонкой блузке» в виде толстого шерстяного платья, она молча встала и закрыла окно.

          * * *
          Пришёл Грохольский, посмотрел висящие на стене руководящие документы и сделал замечание:
          - А почему у вас экологическая политика предприятия - от 2008 года?
          - Там всё обновлено в этом году! - ответил Василий Порфирьевич.
          - А экологическая политика от 2008 года! - настаивал Грохольский.
          - Повешено в этом году! - категорично заявил Василий Порфирьевич, хотя, честно говоря, не был уверен в том, что абсолютно прав - наверное, из-за того, что ещё не успел остыть после очередного конфликта с Королёвой… Но, возможно, была и другая причина быть таким категоричным.
          - Вы меня не слушаете… - попытался вразумить его Грохольский.
          - И даже не хочу слушать! - твердил Василий Порфирьевич, на самом деле не пытаясь вникнуть в его слова. - Там всё новое!
          Грохольский прекратил с ним спорить, немного потоптался по комнате и ушёл. Василий Порфирьевич встал и посмотрел на стенд: и в самом деле - экологиче­ская политика предприятия подписана в 2008 году. Значит, он был неправ… Но продолжал упорствовать… Он ис­пугался своей категоричности, потому что уже становился похожим на Королёву! Но ему не давал покоя вопрос: «Почему я всё-таки был столь категоричным?» И вскоре он понял причину своего поведения: Грохольский повёл себя в комнате 220 — в БАП! - слишком по-хозяйски, и Василий Порфирьевич своей категоричностью дал ему понять, что здесь не его территория. Сам Василий Порфирьевич никогда не позволял себе хозяйничать в комнате 221, где находится БОП, потому что это для него чужая территория, и там есть свой «хозяин помещения».
          Утром Ильюшин пришёл первый, и уже успел сжечь индийскую ароматическую палочку. Василий Порфирьевич, войдя в комнату после свежего уличного воздуха и почувствовав посторонний запах, разо­злился: «Я ещё не избавился от сквозняка, а уже появилась новая напасть!» И тут же у него родилась догадка: «А что если Ильюшин это делает специально для Королёвой? Ведь она любит только свежий воздух, и ей наверняка не понравится этот приторный запах. Тогда мне стоит потерпеть п посмотреть, чем закончится эксперимент Ильюшина».
          Прошло несколько минут… И Василий Порфирьевич ощутил, что его сознание изменилось, как будто он принял наркоз, и его страхи исчезли.
          Зашёл Самокуров, понюхал воздух - и сразу выскочил.
          Королёва прибежала в 8.30 — ведь может же приходить вовремя, когда захочет! - потому что Гайдамака на столь раннее время на­значил совещание, и с порога заявила:
          - У нас пахнет почти ладаном. Чертовски трудно находиться в этом лада­не!
          - Зато всякая нечисть исчезнет! – загадочно ответил Ильюшин.
          Такие люди, как Гайдамака и Королёва, чтобы установить полный контроль над человеком, стараются полностью парализовать его волю. Сначала волю Василия Порфирьевича парализовал Гайдамака своими бессмысленными заданиями. Потом его волю парали­зовала Королёва своим запредельным хамством. Она парализовала его желание работать, но зато его осо­знание происходящего получило мощный импульс, и он начал просыпаться.
          Королёва пара­лизовала волю Пешкина и Ильюшина. Пешкин под её контролем стал работать очень активно, но его осознание происходящего стало деградировать, он всё глубже за­сыпал и постепенно становился зомби.
          Королёва целый год пыталась парализовать волю Гайдамаки своими эмоциональными выходками, а он старался парализовать её волю ответными агрессивными действиями. Гайдамака признавал только полностью парализован­ного подчинённого, и пока жертва ещё трепыхалась, он проявлял к ней повышенн­ый интерес. Поскольку Василий Порфирьевич перестал обращаться к Гайдамаке из-за понижения зарплаты, он решил, что воля подчинённого парализована, и сейчас начальнику не было никакого дела до Морякова, никак не проявлявшего свои амбиции. Ему было достаточно периодически тестиро­вать Василия Порфирьевича на лояльность к нему.
          Но с Королёвой всё было иначе, и сейчас перед глазами Василия Порфирьевича разворачивалась битва двух титанов, в которую Василию Порфирьевичу не стоило вмешиваться. Главная цель Гайдамаки – обездвижить своего соперника, для этого он давал задания, а сам забывал о них, потом давал другие задания, о которых потом надолго или навсегда забывал. Так было со всеми, так было и с Василием Порфирьевичем, ему это уже надоело, и он перестал трепыхаться, чтобы сберечь драгоценную энергию. А Королёва сама напоминала начальнику о тех заданиях, которые он ей давал, сама требовала от него шагов для выполнения этих заданий, она не собиралась «плыть по течению», Гайдамака отчаянно пытался сломить её сопротивле­ние, и для Морякова ему просто не хватало энергии и внимания. К тому же в последнее время Гайдамака ежедневно находился в сильном стрессе в связи с обострением ситуации со сменой собствен­ника.
          Стиль руководства Гайдамаки заключался в том, чтобы находить недостатки в работе и упрекать ими других сотрудников завода. Его интересовало только плохое, он был ориентирован только на плохое, он реагировал только на пло­хое, поэтому и развалил всё производство. Естественно, что в его жизни появилась Королёва, которая каждый день старалась доказать ему, что он неправ, что он ничего не понимает. Когда Королёва говорила Гайдамаке, что он неправ, что он ничего не понимает, то она была права: Гайдамака разбирался только в интригах, но не в производстве. Но то, что предлагала Королёва, тоже было неправильно, и свидетельствовало о том, что она тоже ничего не понимает в производстве, зато прекрасно владеет искусством манипулирования людьми. Это была война между Гайдамакой и Королёвой за власть на заводе, и Василию Порфирьевичу было наплевать на обоих.
          Несмотря на то, что Василий Порфирьевич прекрасно понимал, почему Гайдамака сейчас забыл про него, ему от этого не становилось легче. Он оказался в состоянии неопределённости, и это его пугало. Он ждал, когда Королёва исчезнет из его жизни, но при этом понимал, что ждёт напрасно: даже если она исчезнет, он всё равно не сможет вернуть себе утраченные позиции, потому что при Гайдамаке это невозможно. И даже если Василий Порфирьевич проявит свою волю и уйдёт сам, чтобы избавиться от гнетущего состояния неопределённости, которое разрушительно действует на его самооценку, то ему это мало поможет. Значит, он ещё не готов уходить. От ощущения неопределенности им часто овла­девало уныние, и его это беспокоило. Он мечтал покинуть тюрьму…Но в то же время Василий Порфирьевич подозревал, что, когда он окажется на свободе, им снова овладеет уныние, потому что он, оказавшись без работы - и без пенсии! - снова по­падёт в состояние неопределенности. Нормальным для него будет состояние, когда вместо уныния он будет ощущать покой и тишину, поэтому он должен научиться ощущать покой и тишину именно сейчас, находясь в под­вешенном состоянии, искусственно созданном Гайдамакой. Эта ситуация дарована ему для того, чтобы он докопался до самого дна своего страха – «до самой сути, до базальтовой плиты».
          Когда Василий Порфирьевич был поглощён работой, личная жизнь играла для него второстепенную, вспомо­гательную роль. И сейчас, когда у него не было настоящей работы, жизнь казалась ему пустой, без­радостной. Эта ситуация вынуждала его учиться наполнять жизнь радо­стью независимо от ситуации. Вынужденное безделье помогало ему разрушить стереотип, ко­торый ему навязывали Гайдамака и Королёва: «Работа - это главный и единственный смысл жизни, это источник творчества». Он всё больше убеждался в том, что это не так.

          * * *
          Василию Порфирьевичу неожиданно представился ещё одна возможность продемонстрировать свою волю: он, наконец, сделал замечание Пешкину за то, что он залапал дверную ручку мокрыми руками. Он, как и все нормальные люди, мыл руки в туалете, но не сушил их электросушилом и не вытирал полотенцем, как это делали другие люди, в том числе и Василий Порфирьевич, а мокрыми руками открывал и закрывал изнутри дверь комнаты 220. Он не оставил выбора Василию Порфирьевичу, потому что ручка была вся мокрая, и ему не за что было взяться, чтобы не намочить руку. Василий Порфирьевич не видел ничего удивительного в том, что Пешкин не мёрзнет: он просто не знал, что при низких температурах человек мёрзнет, как не знал и того, что для рукопожатия надо пода­вать сухую руку, пока Чухнов не научил его этой великой премудрости, сделав замечание.
          Пешкин, после сделанного Моряковым замечания, продолжал лапать дверные ручки мокрой рукой, и Василия Порфирьевича немного утешало то, что он хоть ста­рался держаться за самый край ручки… Зато теперь Королёва стала приходить из туалета с мокрыми руками – настолько мокрыми, что с них текла вода - и хватать ими всю ручку. Она стала так делать сразу после того, как Василий Порфирьевич сделал замечание Пешкину. Как всякий уважающий себя манипулятор, она использовала все слабые места своей жертвы: ведь если Василий Порфирьевич сделал замечание Пешкину за то, что он хватал дверную ручку мокрой рукой, значит, это и было его слабым местом, через которое им можно манипулировать… Как и сквозняк из открытого окна. Причём, выходя из женского туалета, она и там хватала дверную ручку мокрыми руками, но это её не останавливало. Василий Порфирьевич грустно констатировал, что осо­знанность и адекватность Королёвой неуклонно понижались, и их место занимала озлобленность. Раньше он испытывал на себе психологическое давление Королёвой, и это было тяжело переносить, но теперь её давление на него материализовалось в виде мелких пакостей вроде мо­крых дверных ручек. Это уже было легче пережить. Зная, что Королёва обязательно будет хватать ручку двери их комнаты всей мокрой рукой, Василий Порфирьевич теперь брезгливо брался за самый её кончик… Брезгливость Василия Порфирьевича к мокрой дверной ручке постепенно переросла в брезгливость к самой Королёвой: «Брезгливость, конечно, меня не сильно украшает, - решил Василий Порфирьевич, - но Королёва сама так решила». 
          Заканчивался апрель, наступило время отчёта цехов. В комнату 220 пришла Рогуленко, отдала Пешкину информацию по изготовлению изделий МСЧ, а на Королёву никак не отреагировала, потому что та поссорилась с ней. При­шла Личинкина с отчётом, отдала Пешкину информацию, но на Королёву тоже не отреагировала, потому что та умудрилась поссориться и с ней. Королёва разрушила все отноше­ния в отделе, и сослуживцы из других бюро могли позволить себе не замечать её… А Василий Порфирьевич вынужден был каждый день не только ви­деть её, но и тер­петь её агрессивные выходки, и он сделал очередное открытие: «Я должен знать себе цену, потому что только я способен вы­держать это испытание. Никто другой в отделе не способен на это!»
          Василий Порфирьевич много думал о своём незавидном положении, жалел себя, возмущал­ся поведением Гайдамаки и Королёвой, но в итоге при­ходил к выводу, что причина его уныния была не в них, а в его собственном сознании. Он сам рас­крашивал свою реальность серыми, безрадостными красками, он сам лишал свою жизнь радости. Причиной такого вос­приятия реальности были родители, которые подавили его детскую волю и воспитали в нём своего безропотного раба. Чтобы избавиться от этого родового проклятия, Василий Порфирьевич не должен допустить, чтобы Гайдамака относился к нему так же, как Королёва относилась к Пешкину. Василий Порфирьевич не имел права брать на себя вину за самодурство Гайдамаки.
          Наблюдая импровизированное «поклонение волхвов» Пешкину, Василий Порфирьевич понял, что Гайдамака специально организовал его, чтобы подчеркнуть важность Пешкина и, конечно же, как можно сильнее разозлить Королёву. У каждого начальника есть «административный ресурс», но не каждый начальник обладает талантом использовать его в полной мере. Гайдамака обладал таким талантом, поэтому он оказался не по зубам Королёвой. А Генеральный директор завода «Алмаз», которым она командовала, вообще не обладал талантом руководителя, поэтому и умер рано. Такое бывает – когда предприятие возглавляет человек, не способный руководить им.
          Пешкин сделал следующий шаг в своём раболепии: он принёс длинный телефонный провод, подключил его к местному телефону и стал подносить телефон Королёвой, когда ей звонили. Василию Порфирьевичу, конечно, теперь приходилось перепрыгивать через это пре­пятствие... Но чего не сделаешь для «хороших» людей.
          Королёва оценила заботу Пешкина, она очень «по-доброму» сказала ему:
          - Миша, раньше я тебе говорила, что не могу обходиться без тебя, а те­перь я могу обойтись без тебя: Андрюшечка так развил меня умственно, что я теперь сама включаю компьютер.
          Филиппов выполнил задание Пешкина по связям работ корпусного произ­водства, принёс его Пешкину на согласование, и Королёва строго спросила у Пешкина:
          - Что это такое?
          - Связи работ корпусного производства, - ответил Пешкин, она сразу потеряла к этому интерес и занялась своими делами, потому что он продолжал исполнять обязанности Старшинова, и задание соответствовало его работе.
          Василию Порфирьевичу тоже хотелось знать, что сделал Филиппов, но он долго не решался поинтересоваться. В конце концов он пересилил себя, встал, подошёл к столу Пешкина и стал задавать вопросы Филиппову. Королёва тут же вскочила, подбежала к столу Пешкина и стала изучать принесённые Филипповым распечатки. Когда Филиппов ушёл, она позвонила Слизкину и заявила:
          - Создан­ные Филипповым графики – это всего лишь латание дыр в программе DRAKAR, и я про­тив того, что сделал Филиппов.
          Слизкин попытался возразить ей, что ничего страшного в этом нет, но она продолжала давить на него:
          - Как я понимаю, у программы DRAKAR появились новые идеологи - Гайдамака и Пешкин, теперь они будут всё решать и уродовать DRAKAR! Во главе процесса стали Гайдамака и Пешкин, которые ничего не понимают в судостроении! Тебя это не смущает?
          Закончив говорить со Слизкиным, Королёва обратилась к Пешкину:
          - Миша, это вы с Гайдамакой придумали всё это?
          Пешкин стал оправдываться, но Королёва сказала ему:
          - При том моральном уродстве, в котором мы сейчас находимся, я бы луч­ше вообще ничего не делала!
          В этом Василий Порфирьевич был с ней полностью согласен!.. Но ведь она сама при этом постоянно что-то делает и делает! А другим ничего делать не позволяет!
          В обед Пешкин сел есть «правильные» макароны, которые ему сварила и принесла Королёва. Во время еды «правильных» макарон, как и следовало ожидать, у него возникла «гениальная» идея: он повесил на грудь салфетку вместо детского фартучка. Чтобы Королёва оценила по достоинству его идею, он попытался привлечь её внимание: стучал по столу, махал руками, а потом стал при­стально смотреть на неё. Наконец, она решила обратить на него внимание:
          - Кушаешь? – спросила Королёва.
          - Кушаю, - ответил Пешкин с улыбкой до ушей.
          - А в это время где-то голодают люди! Садист ты!  Нет, ты фашист!
          Поведение Пешкина, которое так удивляло Василия Порфирьевича, было вызвано отсутствием внимания роди­телей в детстве, и сейчас он стремился получить его от чужого челове­ка, который предлагал ему иллюзию этого внимания, потому что Королёва уделяла ему это внимание в корыстных целях. А у настоящей матери может быть только бескорыстная любовь к своему ребёнку.
          Слизкин пригласил на завод представителей фирмы DRAKAR во главе с её руководителем Разиным. Королёва, узнав об этом, позвонила Слизкину:
          - Я требую, чтобы меня тоже при­гласили и выслушали мои замечания, потому что без меня никто не в со­стоянии правильно поставить задачу.
          И Слизкин вынужден был пригласить её. Вернувшись с совещания, Королёва набросилась на Пешкина:
          - Миша, ты хоть понимаешь, что выдал Филиппову сырое техническое задание? Я убедила в этом всех, включая Разина и Слизкина, и Филиппову досталось от них за самоуправство. Ты понимаешь, что ты своим техническим заданием подвёл Филиппова?
          - Мы уже несколько месяцев говорим об этом, надо было хоть что-то сде­лать, - оправдывался Пешкин.
          - Ты хоть понял, что сказал? Ты сделал то, чем нельзя пользоваться! Ты хоть понимаешь, что этим нельзя пользоваться? Ты очень высокого мнения о своих умственных способностях, но почему-то этим не пользу­ешься. Мы с тобой одинаковое количество времени занимаемся программой DRAKAR, ты моло­дой, а я пенсионерка. Но ты до сих пор ничего не понимаешь. Как можно пользоваться этим инструментом, если там нет малярного цеха. Ты можешь отве­тить мне, почему там нет малярного цеха?
          - Потому что малярный цех не имеет привязки к спецификации.
          Королёва позвонила Слизкину, точно так же предъявила ему пре­тензию по поводу отсутствия малярного цеха, и Василий Порфирьевич понял, что для неё информация, полученная от Пешкина, оказалась откровением. После разговора со Слизкиным Королёва опять принялась за Пешкина, но уже на основе информации, только что полученной от Слизкина:
          - А ты хоть знаешь, что там полно фундаментов? Ты Филиппову об этом говорил?
          - Скажу.
          - Это ты сам понял, или только после того, как я тебе сказала? Миша, не нервируй меня, а то я пойду к Гайдамаке и скажу ему, чтобы вы прекратили этим заниматься! Нет, я лучше схожу к Филиппову и сама ему всё объ­ясню, а то ты всё напутаешь.
          Она пошла к Филиппову, а Пешкин, бешено молотя по клавишам, как положено продвинутому программисту, принялся рисовать блок-схемы связей между цехами.
          Василий Порфирьевич наблюдал за эти лицедейством и поражался: «Королёва опять всех победила! Неужели она и в самом деле самая умная, или дело в чём-то другом?»
          В такие моменты его самооценка очень сильно падала, и ему снова приходилось её восстанавливать. И он начал понимать метод Королёвой, с помощью которого она «отжимала» кон­курентов от «кормушки» под названием DRAKAR. Если нормальный человек чего-то не знал, он всегда мог спросить совета у профессионала, и на производстве это было вполне нормально. Но Королёва не могла так поступать, ей не позволяли амбиции. Если она чего-то не понимала — а она в производстве вообще ничего не понимала! - то начинала об­винять Пешкина (или кого-то другого, настоящего профессионала) в том, что он ничего не понимает, тре­бовала объяснить ей, как он понимает ситуацию, и под давлением полу­чала ценную информацию, которую потом выдавала за свои знания. То, что вытворяла Королёва, было похоже на пир во время чумы, это была настоящая одержимость. Но она уже не могла оста­новиться, она просто не была способна на это, ею уже руководил не здравый смысл, и даже не эмоции, а примитивный животный инстинкт – оттеснить конкурентов от кормовой базы, чтобы выжить в этом жестоком мире. Причем, Королёва, устраивая безумные сцены унижения и оскорбления, при этом не испытывала никаких эмоций: это был всего лишь отрабо­танный до автоматизма техниче­ский прием. Это было обычное лицедейство в исполнении великого профессионала.
          Королёва вела себя как человек, которому было неведомо чувство сострадания к другим людям. Так ведёт себя человек, парализованный страхом: он настолько поглощён своим состоянием, что не может испытывать сострадание к другим людям. Страх уничтожает сострадание. Но человек при этом может не осознавать, что он парализован страхом.
          И Василий Порфирьевич спросил себя: «Что ждёт женщину, которая ведёт себя подобно Королёвой?» Он задал себе этот вопрос, потому что поведение Королёвой напоминало поведение его матери, а мать Василия Порфирьевича заработала старческое слабоумие. Значит, Королёву тоже ждёт старческое слабоумие. Такой итог ждёт любую женщину, презирающую мужчин. Старческое сла­боумие - это логический конец жизни человека, выбравшего страдание вместо того, чтобы радоваться жизни. Человек, получающий напрямую энергию из космоса, но не умеющий ею пользоваться, обречён на слабоумие. Василий Порфирьевич не случайно пришёл к такой мысли: уже сейчас поведение Королёвой напоминало поведение душевнобольного человека…
          Но у неё до сих пор всё получалось, потому что она воздействовала на мужчин с подавленной сексуальностью, к которым Василий Порфирьевич относил самого себя, Гайдамаку, Слизкина, Пешкина и многих других мужчин. Королёва очень тонко чувствовала таких мужчин по признакам, известным только ей. До появления Королёвой у Василия Порфирьевича была неосознанная подавленная сексуальность, и под напором эмоций Королёвой эта подавлен­ность обрела плоть: Василий Порфирьевич осознал, что у него подавленная родителями в детстве сексуальность. Иначе и быть не могло: ведь Королёва напомнила ему мать, которая и подавила его сексуальность. И не только его, но и отцовскую сексуальность. Гладя на Королёву и Пешкина, Василий Порфирьевич понял, что они — это проекция его матери и отца. Используя подавленную сексуальность мужчин, Королёва уверовала в свою мистическую силу, которая давала ей власть над ними… Но её экзальтация происходила отнюдь не безнаказанно, а за счёт подавления собственной сексуальной энергии.
          Королёва физиологически не способна спокойно смотреть на мужчину, который, образно говоря, «сидит в лодке» и наслаждается покоем, она обязательно схватится за борт и начнёт раскачивать лодку. Но зачем Королёва раскачивает лодку? Затем, чтобы привлечь внимание мужчины к себе! Ведь если мужчина сидит в лодке и наслаждается покоем, значит, он не обращает внимания на неё! А это недопустимо! Королёва устанавливает контроль над мужчинами с помощью кнута и пряника, а это значит, что мужчины, которые позволяют ей так поступать с собой, до сих пор остаются инфантильными, несмотря на зрелый возраст. Ведь кнут и пряник — это универсальные инструменты воспитания детей. Только мать может и похвалить своего ребенка, и наказать его, если он нашкодил. И только ребёнок способен воспринимать от одного человека и кнут, и пряник, как необходимые инструменты. Но взрослый человек обязан избавляться от подверженности влиянию этих родительских инструментов, потому что ими могут воспользоваться такие нечистоплотные люди, как Королёва. Василий Порфирьевич находился в таком возрасте, когда совместное применение кнута и пряника на него уже не действовало, и если кто-то посмел ударить его кнутом, то из рук этого человека он уже никогда не брал пряник.
          Поскольку роль строгой матери Морякова (а также и матери Пешкина, и матери Ильюшина, и матери Павленко) добровольно взяла на себя Королёва, то Анна Андреевна больше не играла эту роль для Василия Порфирьевича, он перестал воспринимать жену в этой роли. Эта роль теперь навсегда перешла к Королёвой.
          Раскусив источник «гениальности» Королёвой, Василий Порфирьевич решил, что единственно верным поведением в войне с Королёвой будет его полный отказ от желания оправдываться перед ней: «Пусть думает обо мне, что хо­чет! Если она решит, что я в чём-то не разбираюсь - пусть считает».
          Вернувшись от Слизкина, Королёва села пить чай с Ильюшиным... «По-семейному»… С вареньем... За чаем Королёва сжалилась над Пешкиным:
          - Пешкин! Ты хоть и провинился, но чай-то садись пить с нами!
          После сегодняшней победы по всем фронтам у неё была эйфория, кнут и пряник действовали безотказно, она перехватила инициативу, она теперь не давала Пешкину передышки, и когда он присоединился к церемонии «семейного чаепития», она продолжила:
          - Когда Филиппов покажет свою разработку, мы с тобой посмотрим, что он там сделал. Я-то не хочу в это вме­шиваться, у меня полно своей работы! Да я и не разбираюсь в корпусном производстве… Но у меня душа болит за производство! Наша священная обязанность — обеспечить работу производства!
          Слушая Королёву, Василий Порфирьевич прекрасно понимал, что она старается именно его не подпустить к «кор­мушке» под названием DRAKAR, потому что Василий Порфирьевич - опытный корпус­ник. Пешкин для неё не был опасен, она знала, что её раб сам ничего не сможет сделать. Она проявила интерес к разработке Филиппова только после того, как Василий Порфирьевич встал, подошёл к столу Пешкина и начал задавать вопросы Филиппову.
          Установив свой контроль над процессом, Королёва развила бурную деятельность. Она сбегала к Филиппову, распечатала скриншоты нового окна в программе DRAKAR, по­звонила Слизкину и вырвала у него обещание объяснить Гайдамаке, как технологи собираются включить в график малярный цех. Потом она побежала к Гайдамаке, и, вернувшись от начальника, развалилась в кресле и победным тоном стала говорить Пешкину (а на самом деле Василию Порфирьевичу):
          - Я поймала Гайдамаку, когда он уже собирался уходить, и, несмотря на то, что он после целого дня совеща­ний, как ни старался, никак не мог вникнуть в тему, всё равно добилась от него обещания завтра позвонить Слизкину.
          Потом она позвонила Слизкину, попросила завтра проинформировать Гайдамаку, а в конце добавила:
          - Я хочу купить Филиппову портсигар и вы­бросить лежащие в его столе сигареты, потому что он слишком много ку­рит. Я очень беспокоюсь о его здоровье!
          Опять всё те же кнут и пряник! Днём Королёва унизила Филиппова, дав понять, что он не имеет права слу­шаться кого-либо, кроме неё, а те­перь, чтобы он не почуял неладное, проявляла нежную заботу о нём. Так же она поступала и с Пешкиным. Сначала уни­жала, давая понять, что он ничтожество по сравнению с ней, а потом безразличным тоном говорила, что любит его… И, как высшую награду, просила зава­рить ей чай. Видя, что кнут и пряник Королёвой работают безотказно, Василий Порфирьевич понял, почему Гайдамака поручил именно Пешкину дать задание Филиппову создать графики корпус­ных цехов. Он уже боится Королёву, которой удалось запугать его уверениями в том, что Филиппова сейчас нельзя трогать, потому что он занят проработкой окна для Отдела снабжения. Она всё-таки загнала в эту ловушку Гайдамаку, который долго сопро­тивлялся, чуя неладное. Но теперь он оказался обложенным со всех сторон, и, что бы он ни сделал, всюду его ждала ловушка Королёвой, которая нутром чуяла слабые места начальника. А слабое место Гайдамаки было в том, что программа DRAKAR - его любимая игрушка, это его собственный кнут и пряник для цехов завода. А если у Гайдамаки появился страх перед Королёвой, то, вполне возможно, что Василия Порфирьевича он тоже стал бояться, потому что Королёва наверняка представила Морякова в нужном для неё свете, особенно после того, как он проигнорировал её командный тон во время совместной работы над стандартом Отдела снабжения. Василий Порфирьевич уже знал, что Королёва никому ничего не прощает.

          * * *
          Гайдамака не боялся только Пешкина, поэтому тайно от Королёвой поручил ему дать задание Филиппову. Но, благодаря инициативе Василия Порфирьевича, тайное ста­ло явным, и Моряков допускал, что Гайдамака теперь может даже пойти на попятную.
          Однажды Гайдамака в присутствии Василия Порфирьевича хвалился перед Слизкиным, что у него сильно развита интуиция, поскольку он левша, и Слизкин не может тягаться с ним в умственных способностях. Василий Порфирьевич нашёл в интернете характеристику физиологических особенностей левши: «Правое полушарие обслуживает левую сторону тела. Правое полушарие — целостное, синтетическое, конкретное, эвристическое, параллельное, дедуктивное (дедукция — способ рассуждения от общих положений к частным выводам), эмоциональное. Ему свойственно пространственно-образное, интуитивное мышление, оно действует быстро». Поэтому Василий Порфирьевич считал, что Гайдамака в чём-то был прав, потому что часто задавал ему такие вопросы, которые заставляли Василия Порфирьевича изучать именно то, что было актуально в настоящий момент, и он оказывался гораздо более подготовленным, чем остальные сослуживцы. А задавать вопросы Гайдамаке помогала его потрясающая интуиция, которой Василий Порфирьевич не только не обладал, а даже не мог представить, что это такое, у него было развито ментальное мышление, поскольку главным было левое полушарие: «Левое полушарие обслуживает правую сторону. Левое полушарие — аналитическое, классификационное, абстрактное, алгоритмическое, последовательное, индуктивное (индукция — способ рассуждения от частных фактов и положений к общим выводам). Для него свойственно рационально-логическое, знаковое мышление. Левое полушарие работает медленно».
          Василий Порфирьевич считал, что Гайдамака мыслил бессистемно, что в его голове царит хаос, что на самом деле он мыслит не эффективнее других, он просто мыслит не так, как другие, поэтому ни Василию Порфирьевичу, ни другим никогда не удастся понять ход его мыслей. Гораздо легче было понять логику его поступков. Гайдамака оценивал общую ситуацию гораздо быстрее и лучше Василия Порфирьевича, но он не был способен погружаться в суть проблемы и анализировать её, потому что для этого необходимо обладать структурным мышлением. Василия Порфирьевича поразил случай, когда Гайдамака поручил ему обратиться к Начальнику Отдела стандартизации за разъяснениями, потому что сам он не смог вникнуть в суть фразы для корректировки Стандарта ПДО: «Данное требование внести в раздел 6.9, во второй абзац снизу, после второго слова перед тире». Потом Гайдамака попросил Василия Порфирьевича узнать у Валентины Фёдоровны, как найти номера технологических нарядов и технологических комплектов по номеру запуска:
          - Она уже объясняла мне, как это делается, но я всё равно что-то делаю неправильно и окончательно запутался, а снова идти к ней неловко, - сказал Гайдамака в своё оправдание, и таких случаев было много.
          Гайдамака принимал решения гораздо быстрее Василия Порфирьевича и его сослуживцев… Но, когда Василий Порфирьевич наблюдал, как Гайдамака судорожно открывал и закрывал документы, он всегда сомневался в том, что быстрота мышления является преимуществом над людьми, которые мыслят медленнее. Гайдамака открывал документы так быстро, что даже не мог понять, тот ли документ открывает, поэтому очень часто ошибался. Когда он заканчивал работу в электронной таблице, то, даже зная, что через несколько минут этот документ снова ему понадобится, он всё равно закрывал его, а спустя несколько минут снова открывал его и долго ждал, когда он откроется. Такая суетливость всегда удивляла Василия Порфирьевича. Кроме того, слабым местом левши Гайдамаки было то, что большинство заданий Василий Порфирьевич и его сослуживцы получали сразу, как только у начальника возникала мысль. Поэтому многие его задания были сырыми, незрелыми, и, дав кому-нибудь поручение, Гайдамака мог о нём вообще забыть. А хорошая мысль должна созревать.
          А Василий Порфирьевич был способен погружаться в проблему и анализировать, и последние успехи Гайдамаки были связаны с тем, что он начал использовать способность Василия Порфирьевича погружаться в суть проблемы. И Василию Порфирьевичу было интересно: помогает ли Гайдамаке его интуиция почувствовать, что он получает поддержку именно благодаря качествам Василия Порфирьевича, или все достижения Гайдамака присваивает лично себе?
          Зато женская интуиция Королёвой явно превосходила мужскую интуицию левши Гайдамаки.
          Когда Василию Порфирьевичу удавалось глубоко вникнуть в то, что происходило перед его глазами, он отказывался верить в то, что это возможно. Но это была реальность: Королёва отчи­тала Пешкина за то, что он – вдуматься только! - выполнил приказание начальника, не спросив на это разрешения самой Королёвой! Она ска­зала Пешкину, что начальник в этом ничего не понимает, что только она, Королёва, знает, как надо делать - и верный раб принял её слова за истину в последней инстанции. Это уже было нечто запредельное, а если называть происходящее простыми словами – это был венец авторитарного слабого руководства Гайдамаки. Поэтому Василий Порфирьевич не видел ничего удивительного в том, что родной завод в ближайшее время могут объявить банкротом.