8. Разбойничьи болота

8. Разбойничьи болота


Редкие деревца с обнищалой листвой на изогнутых ветвях, призрачные силуэты белых длинноногих птиц, кваканье лягушек, пузырящаяся, хлюпающая жижа, мерзкое зловоние. Отражение неба в мертвой воде, там оно совсем другое, тускло-серое не в радость.

Жирные ленивые ужи, пестрые гадюки нежились в лучах солнца на бородавочных кочках, безразлично провожая меня своим холодным взглядом. Видно здешние аборигены еще не проснулись или же на болоте всегда жизнь не видна и протекает размеренно.

Честно признаться я и не питал особого желания завести знакомство с болотными жителями, достаточно того, что видят глаза, а тут одним словом зеленая тина. Все-таки бытует меж людей такое убеждение довольно верное, что местность определяет характер проживающих, разглядывая в который раз унылость окружающего мира, я убеждался тоска и тина правят безраздельно здесь.

Сделав привал на относительно сухом участке земли, я решил перекусить на скорую руку и определиться, куда далее держать путь дорогу. Еда не шла в рот, в животе урчало протестами, назойливая мошкара норовила влезть в глаза и отсутствие запасов вина, просто перечеркивало этот день.

Оставив желание завершить мучительную трапезу, я унылым взором окинул совсем не живописные окрестности. Одним словом пропащие места, одна печаль куда ни глянь, да зловоние мерзкое кругом. Состроив кислую мину, плюнул в воду с тем глубокомыслием, что присуще человеку в час размышлений о текущем, с грустью подумывая, как кстати пришлось бы вино.

Длинный, черный уж выполз из-под пня и, свернувшись калачом на припекающем солнце, уставился на меня, то и дело, высовывая раздвоенное жало.

- Тебе чего надо гад ползучий? Ползи жаб ловить - уж поднял голову, но с места не сдвинулся, издав неприятное шипение, продолжал изучать меня.

Присутствие подобного гада поблизости, хоть и безобидного, раздражало, я бы и прогнал довольно не желательного соседа, хотя пес с ним. Уж наоборот вообще не собирался никуда уползать. Даже обилие превеликого множества аппетитных, я так думаю, лягушек его ничуть не волновало. Он таращился на меня и кажется, что-то выжидал.

Раздался всплеск за спиной, я естественно обернулся, из воды показалась голова, затем все остальное. В скором времени на берег вышла полупрозрачная, водянистая девушка с венком из лилий в руке, совсем не привлекательного внешнего вида.

Полностью черные на выкате глазища, совсем не человеческие остановились на мне, от подобного взгляда мороз прошел по коже, она тряхнула головой и из волос посыпались пиявки, черви, жуки и прочая мерзость.

Присев рядом это нечто принялось гребенкой расчесывать спутанные лохмы, притом нещадно со злобою, от чего в руках оставались целые клока седых волос.

- Я невеста ужа – вдруг сказала она и всхлипнула, негромко, но больно жалостливо.

Я повернулся к ужу, и тот мне показалось, утвердительно зашипел - Этот, что ль твой суженый?

- Он самый, черт бы его забрал – ответила она, жениху ее слова явно не пришлись по душе.
- Лягушатник прожорливый, брюхополз проклятый!
- Нашипел дядьке гадостей о девке, тот и решил выдать замуж, чтоб не путалась, с кем вздумается. Думает, под пнем меня спрячет, кольцами обовьет, опутает.
- Шиш тебе! – и девка не хитрым образом изобразила тот самый шиш.
- Добился своего, ох после и намаешься! Будет тебе женка покладистая, любовь да лад под пнем.
- Слез тех горьких не наберется в целом свете, чтоб горе свое выплакать – она пригрозила кулаком ужу и вдруг замерла в растерянности, уставившись на меня.
- Ой, да ты человек! Живой. Настоящий?! – удивленно, после на радостях воскликнула она.

Признаться честно оторопь овладела мною, вот в данный момент я почувствовал себя крайне неловко, когда нечесаная, зареванная девка, хоть это полбеды, на самом-то деле мертвая до синевы, в тине и лилиях, водянистая, склизкая, еще и невеста ужа жабоеда. Таращится во все свои ужасные глаза, человека увидала, эка невидаль!

Тут-то она и улыбнулась приветливо да страшно, глазом черным подмигнув, бровью сивой поведя.
- Не топиться ли надумал ясный сокол? Поверь в самый раз и места лучшего не сыскать на всем болоте.
- Ужовая кочка то самое, там за пнем, чуть пройдешь, омут есть холоден да глубок. Темнота непроглядная и сестры мои приветливые, ласковые заключат в объятия свои парня пригожего – я отшатнулся в сторону.

- Нет, топиться мне интереса никакого, я человек прохожий и мыслей подобных в голове не держу.

Девка изменилась в лице, стало еще страшней – Что к дядьке за делом пожаловал?

- И дядьку твоего, знать не знаю – отвечал я.

- Тогда какого, лешего на болота приперся? – чуть не сойдя на крик, спросила она, после задумалась, сощурила зло глаза.
- Суженого моего убьешь, выведу на твердую землю, а откажешься, век бродить будешь тут.

Я глянул на ужа и взгляд мой красноречиво говорил, забирай эту дуру вздорную под кочку, чтоб духу ее не было.

- А ты  помощи не жди от ужа. Гад он ползучий, силы колдовской в нем ни на грош, кроме пня и болота то не видел.

- Что, по рукам?

Я усмехнулся – И верно, жена из тебя строптивая получится. Намучается уж с тобой, горя сполна хлебнет.
- Вот кому помощь нужна, чтоб тебя приструнить, да вздор весь из головы выветрить.

- Ох, напрасно грозишься путник, не ровен час обижусь, осерчаю, тогда узнаешь норов мой – ответила девка, зло зыркнув на ужа, чтоб не шипел да помалкивал.

- Ты утопленница не велик страх, при свете дневном скоро высохнешь – мой ответ еще больше разозлил русалку. Топнув ногой и сжав до хруста кулаки, она вознамерилась совершить нечто злое, я же наоборот сохранял невозмутимость и полное спокойствие.

- Знай, быть тебе рабом в омуте черном. Зло потешатся сестры мои с тобою, бродяжка глупый – пригрозила она.

Угомонить девку, словом и разрешить ссору миром представлялось делом напрасным. Почесав затылок я взял щепотку табака из кисета, размешал с шаманским порошком и закурил, когда русалка приблизилась и учуяла дым, что тут началось. После череды громких  чихов, девка заголосила так, что в ушах зазвенело, не русалка болотная, а сирена морская.

Она терла глаза, беспрестанно чихая – Проклятый колдун, что ты сделал ирод окаянный! Чтоб тебе пусто было, чтоб век бабы не видать, чтоб детишки сором поросли, чтоб — браниться она умела.

- Эк ты люта на слова и черна на язык.

Русалка взвыла, яростно растирая глаза, снова расчихалась, ртом пошла сероватая пена, сменяемая приступами кашля. Она рухнула на землю, корчась в жутких судорогах, царапала лицо, хрипло рычала, сплевывая черноватую слюну, ее проклятий я уже не мог разобрать.

Вскоре она обессилила в конец и только изредка вздрагивала, едва шевеля губами на жутком месиве изодранного лица. Все тело ее покрылось гнойными язвами, приобретя отвратный пунцовый оттенок, проступили вздутые вены. Вполне ожидаемая развязка наступила, утопленница высохла, исчезла, оставив напоследок копну сивых волос и сморщенную едва прозрачную кожу.

Была и вышла дурь, я поискал ужа, но того и след простыл. Зачастую нам невдомек, чем обернется та или иная привычка.

Я осмотрелся по сторонам и показалось мне, что не так уж все здесь спокойно, как должно было быть. Всколыхнул, потревожил спящие воды, зашевелилось где-то дремавшее там прежде времени, да еще совсем мертвая русалка в ногах не скрашивала моего прямо не завидного положения, при таком положении дел, человеку свойственно уносить ноги, подобру-поздорову не оглядываясь.

Я же напротив всему здравомыслию, решил продолжить свой путь, неспешно словно знал все наперед, правда, был в полном неведении, но это не повод для малодушных поступков с глазами полными страха бежать прямо в топь. Русалка же, как мне показалось, в который раз умерла и думается так, что вторично по ней печалиться некому будет, тем паче мстить.

- Вздорная девка любому обуза, потому как с ее проку и капли не наберется.

Определившись по солнцу со стороною и окинув взором, предстоящие преграды, что глазом видимы с тем и пошел, лениво подумывая над мыслью – Нужны ли белому свету русалки, или ну их всех разом в адово горнило? Да и вообще, мало ли чего привидится дурню, что просиживает время в кущах высокой травы, там всякая небыль обернется в искаженную явь.

Топкая вязь жижи постепенно перешла в песчаный отлог на котором торчали чернея две древние, изогнутые ивы. На одном из деревьев восседало нечто пернатое и порядком ощипанное, в огромном дупле другого дерева дымил трубкой багровый, чернобородый дядька с золотою серьгою в ухе.

Видимо они о чем-то горячо спорили, потому, как не сразу заметили меня, да и по обрывкам некоторых фраз, можно было догадаться, что эти двое в конец разругались.

- Эх, цыган, цыган, кабы не застрял ты там, где сидишь, такую бы взбучку я тебе устроил – с укором сказал ощипанный.

- Сам то хорош, последние перья продул. Голозадый – огрызнулся бородач.

- Это я то голозадый? – возмутился ощипанный.
- Морда твоя прокопченная, конокрадишко мелкий. Я шулер маститый, таких людей до нитки обирал.

- Обирал Прошка с тузом в рукаве, а стал ощипанным павлином на иве – съязвил цыган.
- Сел Прошка с бесом болотным в карты играть. Удумал Прошка беса обставить. Спустил все до копейки, заодно и портки, продул загребущих обе руки и ноги поставил, удача близка! Вот, вот поцелует и зачем голова, все на кон поставил. Крапленая карта легла, бес при наваре, а Прошка обобран до нитки, звенит бубенцами и нечем срам свой прикрыть.
- Теперь вот сидит чудо на иве ощипанный Прошка, в азарте не видя, на что стал похожим.
- Голосит, вот вырастут перья, ей богу поставлю! Чую удачу, мой этот день! Дурачина потешный!
- Быть дураком не велик грех, а вот ощипанным, умора. Скоро подуют ветра зимние, взмолишься голозадый – рассмеялся после цыган.

- А сам то хорош, чудо-юдо из дупла! – крикнул Прошка.
- Люди добрые гляньте, вот где диво дивное, доселе невиданное. Цыган без удачи, подкову счастливую дядьки болотного стережет в дупле и рад бы украсть, да руки больно коротки! Потому как по локоток заточены, чтоб вошь шуструю по бороде гонять понапрасну – и тут ощипанный Прошка увидел меня. Брань вмиг стихла.

- День добрый, господа хорошие – ответа не последовало.

Спрыгнув с ветки на ветку, а после на землю, ощипанный Прошка подошел к дуплу с цыганом. Они переглянулись на-манер заговорщиков. Я чуть было не рассмеялся, разглядев вблизи сие чудо без перьев.

Презабавное оно. Нелепое, гротескное уродство, всем видом показывающее лишний рот и ущербность для этого мира. Прошка даром живущий, без надобности, только что болтать горазд.

Сейчас он кивнул цыгану и тот, постучав трубкою по дереву, выбил пепел и тяжело сопя, зашевелился в дупле. Надо отметить прежде и этот  из дупла тоже был чуден. Телом взрослый мужчина, а конечностями дитя, он какое-то время неумело увальнем барахтался в своем дупле, пытаясь высунуться и в конец этим неумелым попыткам, просто вывалился, как птенец из гнезда, от чего Прошка расхохотался громко.

Уняв, наконец, приступы смеха, ощипанный помог цыгану подняться на ноги.

- День говоришь добрый – они оба ядовито хихикнули, словно знали про день все до мелочей.
 
- День ему хорош и мошка не ест.

- Эх, человек, человек прохожий, чем же тебе день то люб? – вздохнув тяжко, спросил цыган, блеснув слезою крупной, да видно горькой и головою поник.

Прошка забегал вокруг опечаленного товарища – Хватит горевать братка цыган, не грусти, не печалься. Глянь, человек к нам пожаловал.

- А с чем пришел, ты спросил?

Ощипанный остановился как вкопанный, хлопнул себя по лбу или то, что можно посчитать головою – Забыл, честное слово, вертелось на языке да соскочило! Эх, голова моя пустая, верно вылетело, был же ветер, помнишь? И выдуло все без остатка.

Прошка подпрыгнув на месте от радости тут же и сел на песок – Да, с чем пожаловал мил человек? Ну не томи, давай выкладывай!

Настал мой черед рот раскрыть - Поперву я намеревался дорогу у вас спросить, а вышло, что с меня спрашивают.

Глянув на ощипанного Прошку, я понял, что ветер часто играет с ним злые шутки и дует со всех сторон. Касаемо цыгана, конокрад всегда имеет при себе интерес хитрый, иначе, зачем ему голова?

Зачерпнув горсть песка, я раскрыл ладонь – Вот сосчитать никак не могу – сказал после. Эти двое переглянулись в недоумении.

- Эк дурачина! Кто ж мокрый считать возьмется? – Прошка хихикнул.
- Ступай за сухим, тогда и дело сладится – он смахнул песок с ладони.
- Видал цыган болвана такого? Шел за тридевять земель, а с собой не прихватил!

- Погоди Прошка, угомонись, сядь подле, остынь – рявкнул цыган.
- Ты путник присядь, отдохни, погоди немного. Дело твое мудреное, помочь чую надо, но для этого еще голова нужна с умом изворотливым.
- Вот дядьку покличем нашего и сладим счет, комар носа не подточит.
- Прошка стрелой лети к дядьке!

- Так спит он в час полуденный. Осерчает если будить стану.

- Скажешь гость у нас особый, с делом пожаловал, а не за работою.

Прошка задрожал, взялся гусиною кожей, а после галопом помчался по кочкам, прыгая зайцем и взмахивая ощипанными крыльями. Цыган вынув трубку, набил, поплотней ее тиной сушеной, уставился на меня, выжидая, что сейчас сделаю или скажу.

- Торопишься куда? – вдруг спросил цыган.

- Есть такое. Делу срок.

- От чего же?

- Песок сосчитать занятие хлопотное не скорое. Сомнение есть, управлюсь ли за день? Не пропущу ли чего? Вот и Прошка, как я погляжу, не больно надежен в работе такой и у тебя руки коротки до дела серьезного.

Цыган ничего не ответил, дымя своею трубкою и изредка поглядывая в мою сторону. Прошка все не возвращался, а закат начинал полыхать кострищами бледно-алыми, окрашивая воду болотную кровавыми бликами.

С наступлением сумерек, болото стало шевелиться разного рода живностью, что не кочка то тень, то здесь, то там всплеск, всхлип, смех идущий морозом по коже. Русалки космы чешут, песни поют, водяные да болотники на пнях порассаживались, байки травят в картишки поигрывают.

Огоньки непоседы над топями взвились суетно. Прошка же пропал, даже цыган заерзал на месте. Ночь опустилась на проснувшиеся болота, нечисть всяк-разная закопошилась, снуя суетно меж кочек.

Из воды вынырнул бесенок шустрый рассыльный, плешивый весь в бородавках, негромко кашлянув, он заговорил – Прошка велел передать, что позабыл указание и теперь ищет, где потерял.

Цыган сругнулся – Дядьку живо зови! – крикнул он бесу. Глянул на меня, развел ручонками.
- Видимо делу твоему ночью решаться – я поднялся, с досады плюнув в воду.

- Так и знал, что на ночь сдвинете заботу мою неотложную. Эх, и будет же мне нагоняй, не сносить головы!

Цыган с трудом поднялся на ноги, засеменил, переваливаясь ко мне – Погоди не волнуй воду. Растолкуй все по порядку, основательно.

- Чего ж словами воду мутить, время то уходит – я отмахнулся.

Цыган не отставал – Да в чем спешка такая?

Остановившись, я посмотрел на него – Если просишь, изволь. Велено было мне самой королевой драконьего племени в три дня и три ночи сосчитать песчинки в горсти песка, вот на этом самом месте. Тогда исполнит любое мое желание, а если не сумею. Сам знаешь, какая беда приключится, а я тут с вами время трачу.
- Вот если к утру не вернусь, все пиши, пропало. Не будет жизни мне горемыке и болото ваше в гневе драконы испепелят да высушат, норов у них крут. Где искать меня будут? А когда найдут, злые будут.

Цыган так и обмер, изменившись в лице. Глазенки забегали, ручонки затряслись, ноженьки подкосились — Ой, беда! – заголосил он, не тише сирены морской.

Началось тут потешное столпотворение. Забурлило болото, задрожало от страха, мигом и дядька болотный возник с Прошкой ощипанным, да свитой зуб на зуб не попадавшей, а цыган знай свое.
- Беда! Погибель! Караул! Как быть, что делать? Драконы и кочки на кочке не оставят! – никто и помыслить не успел, что обманом все это подстроено.

Время подошло вставить свое слово весомое – Чего голосить да причитать вам нечисть болотная? Сведите меня к стороне северной, тем самым и беду отведете от обиталища своего.
- Прилетят драконы, спросят, а вам то что? Ответите, мол, был такой, на север подался, торопился очень, а про песок ни сном, не духом – и минуты не минуло, как верхом на дядьке болотном, я очутился у земли твердой.

Живо спрыгнув на твердь земную, отошел от воды гнилой подальше, поблагодарил за расторопность такую.

- Погоди ка путник – болотник хвостом щелкнул – Ну и ловок же ты прохвост – он подпрыгнул от обуревавшего его гнева.
- Обвел сукин сын вокруг пальца, на смех поднял!

Пригрозив кулаком, далее молвил – Аукнется тебе еще это. Помянул королеву один раз не миновать встречи.

- Бранись, сколько вздумается – я усмехнулся с бессилия осерчавшего беса.
- Теперь же слушай дядька, что было до болот ваших моровых. Народилась она и солнце в той серой земле вновь огнем запылало. Видел я все это, живой тому свидетель, а жабу вашу ключницу из сырой земли, она первым делом изжарила и съела.
- Думай дядька теперь, родич ты жабе той или нет, но с драконами знакомство свести придется.

Бес так и сел, тихо бормоча – И в правду беда.

- Бывай дядька, не чихай, не кашляй. Привет русалкам!

Я развернулся и пошел своею дорогою, вдыхая прохладу гор севера, чьи снежные шапки искрились синевой в черном бархате ночи. Сказка моя продолжалась, готовя очередную вереницу неведомых чудес, которые уже поджидали на любом из поворотов судьбы.