Можно тебе высказаться?

Меня накрыла паника. Давно такого не было, и вот опять. «Встретимся, поговорим? Ты хотела по парку прогуляться, и это можем устроить». Что, казалось бы, тут такого? Но я прекрасно знала, что он бы не написал мне с такой просьбой. Что-то же человеку от меня явно нужно. Я закрылась в туалете и попыталась успокоить дрожащие руки и сбитое дыхание.

Мы не общались полгода, с чего бы так резко?

Но я приехала. Погода была, мягко говоря, не очень: дождь, тучи, серое небо и невероятно холодно. Да и нести целую сумку с едой было нелегко. А как иначе? Я не могу позволить себе к человеку приехать с пустыми руками, кем бы он ни был. А это он, к нему я просто обязана приехать с чем-нибудь.

— О, что ты, нет-нет.

Чёртов любитель обесценить свои проблемы. Ну да, пускай я уже не та, которой он доверяет, но не ради просмотра фильма или игры в покер ты меня позвал.

— Так и есть. Не ходи вокруг да около, а скажи.

— А это не слишком сложно?

— Сложно сказать? Я уже здесь, так что давай.

— Можно тебе высказаться?

— Да, — ему было можно всё. — Я выслушаю всё, постараюсь помочь.

В его доме я была как у себя. Заварила нам чай, достала купленные по дороге пирожные, поставила на столик перед диваном, уселась поудобнее и уставилась на него. Всё было как и год назад, но паника накрывала по новой. Я не знала, что услышу, но ничего хорошего это явно не предвещало. Раз уж он написал мне, то случилось что-то личное и больное, что нельзя рассказать никому, но и держать в себе тяжко. Я нервно затянулась, ожидая начала хаоса.

— Я перестал общаться с Евой.

Ожидаемо, но неожиданно. Нет, я ни в коем случае не ждала подобного исхода, скорее знала, что такое будет возможно. Для него я всегда хочу и буду хотеть всего только лучшего, но когда резко начинаешь близко общаться с кем-то после травмирующего события, то вы так же резко и прекращаете общение. К сожалению, это произошло и с ними. Я не хотела этого, честно, искренне и слёзно молила Бога, чтобы у них всё было хорошо, но, к сожалению, у Бога были другие планы.

Но... Что мне ответить на его признание? Спросить, как это произошло? А не слишком ли в личное я лезу? Посочувствовать? Уж от кого, а от меня ему это не нужно. И что делать?

— Она поступила как все типичные шалавы.

Тут я даже подавилась. Как можно так о человеке, который был тебе дорог и важен? Нет, я, конечно, понимаю, знаю, но... С чего так резко? Вчера же ещё вроде общались, всё хорошо было.

— Что произошло? — аккуратно спросила я, надеясь на какую-нибудь общую фразу, что этой Еве просто скучно с ним стало, или что-то подобное.

— Она полгода срала меня за спиной. Полгода, мать твою, — в его голосе слышалась раздражённость, разочарование и желание скрыться ото всех, чтобы ничего больше не знать.

А у меня желание разбить этой Еве голову об стену. Банально, но именно этого мне и хотелось. Сделать из её лица фарш, переломать нахрен все пальцы и зубы, чтобы она больше вообще ничего не могла ни сказать, ни написать. Испортить ей жизнь настолько, чтобы она молила Бога о смерти и рыдала, как сука, от своей ничтожности.

Я не люблю оскорблять людей, все достойны уважения до того момента, пока это не касается дорогих мне людей. Я ни разу её не видела и не общалась с ней. Возможно, и слава богу, что я не знакома с этой тварью.

Я не нашлась, что на это ответить. Как бы то ни было, но я не позволю себе оскорблять некогда дорогого для него человека, даже если он сам это делает. Простите, но таков мой менталитет, ничего не могу поделать. А он крутил в руках сигарету, смотря куда-то в пол. Выглядело так, будто для него это вообще ничего не значит. Это пугало больше всего. Ведь произошло, и задело за самое больное. А я даже не знаю, что сказать. Все мои слова нелепой поддержки словно меркнут с тем, что происходит сейчас у него в мыслях. Скажу хоть слово — сделаю хуже. Но и молчать нельзя. Палка о двух концах: ни сказать, ни дотронуться — ничего, что я бы могла сделать.

— В общем... Не хочу тебя сейчас доставать с этим.

Ну уж нет, дорогой. Раз начал, то заканчивай.

— Рассказывай, я для этого же и приехала. Правда, я постараюсь поддержать, как умею.
— А поддерживать я не умею. Но стараться надо.

— Каждый раз, когда я говорил ей о каких-то своих проблемах, она скидывала скрины подругам, смеялась и говорила, как я её достал со своим бредом. Бредом, блять?! Это мои чувства, сука! — это не было криком, скорее очень громким возмущением, но я испугалась.

С одной стороны, я, к своему сожалению, предвидела такой исход событий, но как же больно это слышать от человека, которому я стольким обязана. Я не имела права пускать слезу, ведь это могли неправильно понять или же, наоборот, ещё больше разозлить, я старалась держаться. Было страшно даже дышать.

Мне захотелось его обнять. Для меня это всегда был маленький ребёнок, о котором хочется заботиться, обнимать, прижимать к себе, гладить по голове и говорить, что он сильный и со всем справится. Это было очень глупо, ведь он не сильно младше меня, но... Эти глаза, с огоньком и азартом смотрящие на меня, не всегда уложенные волосы и такая милая улыбка... Ну ребёнок, честное слово.

К сожалению, это не то, чего он хотел, это не то, что ему было от меня нужно. Ему... Наверное, ему просто нужен был человек, чьё-то присутствие, кому-то сказать о том, что произошло. И, к счастью или к сожалению, этим человеком оказалась я. Хочет срываться — пускай, я только за, лишь бы ему стало легче и он высказался.

— Я... Можно тебя обнять? — мне было страшно, очень страшно сделать что-то не то, так что лучше спросить, чем быть оттолкнутой в последний момент.

— Делай что хочешь, мне уже всё равно. Она добила меня окончательно.

Год назад он говорил то же самое по отношению ко мне, но со дна снова постучались.

— Солнышко... — я взяла его за руку, не зная, что ещё сказать. Сколько же он отстрадал до того, как я приехала? Плакал ли он? Или ему действительно в какой-то мере было всё равно? Как ничтожно это выглядит со стороны — человеку плохо, а я даже не знаю, что сказать, как поддержать, утешить, помочь.

— Не нужно, пожалуйста. Не нужно меня так называть. Не заслужил, не дострадал, ****ь, — злость и разочарование, сколько боли было в этих словах.

Когда кажется, что дальше уже некуда, жизнь обязательно ударит под дых в сто крат сильнее. Я не выдержала, и слёзы покатились на щёки.

— Тшш, ты чего?

— Да достало всё. Хочешь как лучше — чёрта с два что получишь. Почему всем нравятся ****ые плебеи, которые ничего не делают, но всем нравятся? Заебали, стану такой же мразью, и срать я хотел на ваши чувства.

— Тшш, пожалуйста, послушай меня, — я сильнее сжала его руку. — Я прекрасно знаю, что ты мне уже не доверяешь, что вся моя поддержка просто ничто для тебя, но, пожалуйста... Выскажись мне. Всё, что хочешь, всё, что думаешь. Я постараюсь, правда, поддержать, помочь. Я знаю, что тебе это не нужно и ты не хочешь это слышать от меня, но, пожалуйста... Я очень хочу помочь. Расскажи, пожалуйста. Кричи, ругайся — что угодно, я готова выслушать.

— Не нужно, нарассказывался уже, полгода за спиной срали.

— Но я никогда так не поступала и не поступлю.

— Не важно, делала ты это или нет, я не собираюсь кому-то снова открываться.

По самому больному. Я стараюсь не подавать вида, что сейчас захлебнусь в собственных слезах и мыслях, стараюсь держаться. Мои слёзы — последнее, что должно тут быть. Этим только испорчу всё.

Он не плакал. Значит, действительно, дальше уже было некуда.

И пустота. Кромешная пустота, из которой не знаешь, как выбраться. Ничего не помогает. Как бы я ни пыталась себя успокоить — это было бесполезно. Я себе-то не могу помочь, что можно говорить о других? Я столько пережила с ним, он столько раз помог, а я боюсь даже слово произнести.

— Твоя поддержка всегда мне помогала. Но сейчас мне от этого легче не будет.

Я знала. Я прекрасно всё знала. Я ничем здесь не помогу, но... Он же высказался, он доверил это мне в подробностях, значит, я сделала хоть что-то, чтобы ему помочь. Тогда, возможно, всё не так уж и плохо. Сейчас мы сидим тут, на диване, рядом, он говорит о проблемах, значит, что-то определённо изменилось. Я не так бесполезна, раз уж нахожусь здесь.

Я аккуратно обняла его, стараясь где-то даже не касаться, и погладила по голове. Это всё, на что я была способна своими трясущимися руками, сдерживая всхлипы.

— Пожалуйста... Я знаю, что тебе это сейчас ничего не даст, но если есть ещё что сказать, то говори. Я выслушаю всё: все твои мысли, желания, планы на жизнь, любую информацию. Я хочу быть полезна хотя бы сейчас.

Меня обняли в ответ. Так, будто в последний раз.

Я столько молила Бога, стоя на коленях перед иконами, рыдая, чтобы только у него всё было хорошо. Мне было плевать на себя, я молилась только за него, только для него. Лишь бы он был счастлив. Неужели всё зря? Но я так же молилась, чтобы ещё раз оказаться рядом, помочь, просто обнять. И раз мы сейчас здесь, вместе, обнимаем друг друга, значит, Бог всё-таки есть, и он слышит мои молитвы? Справедливость всё-таки существует?

— Хватит, оно того не стоит, — он погладил меня по волосам. Хотелось застыть на этом моменте. — Это уже в прошлом, сейчас мне легче. Что за пирожное?

Вот как, ну вот как можно так перескакивать с темы на тему?

— Тирамису, — я села обратно рядом с ним, смотря на нетронутые тарелки. Вытерла слёзы, улыбнулась и уставилась куда-то между.

— Спасибо, что выслушала и за еду.

— Да не за что.

Мне стало легче. Лучше вряд ли стало, но что-то в этот момент точно изменилось. Мы сегодня встретились, а значит, Бог и справедливость всё-таки существуют.

А дальше всё как и год назад: чай, пирожное, смех, фильмы, различные истории из жизни и самое главное — его улыбка, которая вселяет надежду на хорошее будущее. Ранее или позднее — неважно, оно будет хорошим, пока в сознании я всё ещё могу её вспоминать. Он улыбается — а значит, жизнь ещё не закончена.


16.04.2025