1.АЛЬФОНС ДОДЕ (13.05.1840-17.12.1897)
======================================
Альфонс Доде, знаменитый французский романист, родился в Ниме 13 мая 1840 года и в семнадцатилетнем возрасте отправился в Париж, где в восемнадцать лет начал писать как поэт, а в двадцать два года сделал первые попытки в драме. Вскоре он нашел себя в качестве автора ведущих журналов того времени и успешного писателя для сцены. Ему было тридцать два года, когда он написал «Тартарен из Тараскона», лучше которого в наше время не было создано ни одной комической истории. Тараскон — это реальный город, недалеко от места рождения Доде, и жители этого района всегда имели репутацию «стрелков из длинного лука». Именно для того, чтобы высмеять эту милую слабость своих южных соотечественников, романист создал персонажа Тартарена, но, заставляя нас смеяться над нелепыми злоключениями охотника на львов, можно заметить, как изобретательно он не дает нам разозлиться на него, как он умудряется сохранить в наших сердцах теплый уголок для хвастливого, простодушного, добродушного парня. То есть, это произведение по сути юмористическое, и живой стиль, в котором рассказана история, привлекает нас к ней снова и снова с неослабевающим удовольствием. В двух последующих книгах, «Тартарен в Альпах» и «Порт Тараскон», Доде рассказал о дальнейших приключениях своего восхитительного героя. Его «Сафо» и «Короли в изгнании» также были широко прочитаны. Доде умер 17 декабря 1897 года.
1.Тартарен из Тараскона
=======================
1.--Могучий охотник дома
========================
Я помню свой первый визит к Тартарену из Тараскона так ясно, как будто это было вчера, хотя прошло уже больше дюжины лет. Когда вы заходили в его задний сад, вы никогда бы не подумали, что находитесь во Франции. Каждое дерево и растение были привезены из чужих краев; он был таким любителем собирать диковинки природы, этот замечательный Тартарен. В его саду, например, рос образец баобаба, этого гиганта растительного мира, но экземпляр Тартарена был достаточно большим, чтобы занять горшок для резеды. Тем не менее, он очень гордился им.
Однако самым большим зрелищем в его доме была личная берлога героя в глубине сада. Представьте себе большой зал, сверкающий сверху донизу огнестрельным оружием и оружием всех видов: карабинами, винтовками, мушкетонами, охотничьими ножами, револьверами, кинжалами, кремневыми стрелами — одним словом, образцами смертоносного оружия всех рас, используемого человеком во всех частях света. Все было аккуратно разложено и снабжено этикетками, как будто находилось в публичном музее. «Отравленные стрелы. Пожалуйста, не трогайте!» — предупреждала одна из карточек. «Оружие заряжено. Будьте осторожны!» — приветствовала вас другая. Честное слово, требовалось немало мужества, чтобы передвигаться в берлоге великого Тартарена.
На столе в центре комнаты лежали книги о путешествиях и приключениях, книги о великой охоте; а за столом сидел невысокий и довольно толстый рыжеволосый парень лет сорока пяти, с аккуратно подстриженной бородой и парой блестящих глаз. Он был в рубашке с короткими рукавами, читал книгу, которую держал в одной руке, а в другой бурно жестикулировал большой трубкой — Тартарен! Он, очевидно, воображал себя отважным героем рассказа.
Теперь вы должны знать, что жители Тараскона были чрезвычайно увлечены охотой, и Тартарен был начальником охотников. Вы можете подумать, что это смешно, когда вы знаете, что в радиусе нескольких миль от Тараскона не было ни одного живого существа, в которое можно было бы стрелять; едва ли воробей привлек бы местных охотников. Ах, но вы не знаете, насколько они там изобретательны.
Каждое воскресное утро охотники выходили на вылазку со своими ружьями и боеприпасами, гончие тявкали у них по пятам. Каждый человек, уходя утром, брал с собой новенькую шапку, и когда они забирались в глубь страны и были готовы к охоте, они снимали шапки, подбрасывали их высоко в воздух и стреляли в них, когда они падали. Вечером вы могли видеть, как они возвращались с простреленными шапками, насаженными на кончики ружей, и из всех этих храбрецов Тартарен был самым уважаемым, так как он всегда возвращался в город с самым безнадежным лохмотьем шапки в конце дневной охоты. Нет никакой ошибки, он был чудом!
Но при всем его авантюрном духе он обладал определенной долей осторожности. На самом деле внутри кожи Тартарена было двое. Один, которого Тартарен сказал ему: «Укройся славой». Другой сказал ему: «Укройся фланелью». Один, представляя, что сражается с индейцами, кричал: «Топор! Топор! Кто-нибудь, дайте мне топор!» Другой, зная, что он уютно устроился у своего камина, звонил в колокольчик и говорил: «Джейн, мой кофе».
Однажды вечером у Костекальда, оружейника, когда Тартарен объяснял устройство какого-то ружья, дверь открылась, и взволнованный голос объявил: «Лев! Лев!» Новость казалась невероятной, но вы можете себе представить ужас, охвативший небольшую группу у оружейника, когда они стали спрашивать о дальнейших новостях. Оказалось, что льва можно было увидеть в передвижном зверинце, недавно прибывшем из Бокера.
Наконец-то лев, и здесь, в Тарасконе! Внезапно, когда Тартарен осознал всю правду, он вскинул ружье на плечо и, повернувшись к майору Бравиде, прогремел: «Пойдемте, посмотрим на него!». За ним последовали охотники за шапками. Придя в зверинец, где многие тарасконцы уже бродили от клетки к клетке, Тартарен вошел с ружьем на плече, чтобы расспросить о царе зверей. Его появление было довольно мокрым одеялом для других посетителей, которые, увидев своего героя в таком вооружении, подумали, что может быть опасность, и собирались бежать. Но гордая осанка великого человека успокоила их, и Тартарен продолжил свой обход балаганчика, пока не столкнулся со львом с Атласских гор.
Здесь он остановился, внимательно изучая существо, которое фыркало и угрюмо рычало, а затем, поднявшись, тряхнуло гривой и издало ужасный рев, направленный прямо на Тартарена.
Один Тартарен стоял сурово и неподвижно перед клеткой, и доблестные охотники за шапками, несколько успокоенные его храбростью, снова приблизились и услышали, как он пробормотал, глядя на льва: «Ах, да, вот вам охота!»
В тот день Тартарен не произнес ни слова. Однако на следующий день в городе только и говорили, что о его намерении отправиться в Алжир охотиться на львов Атласских гор. Когда его спросили, правда ли это, его гордость не позволила ему отрицать это, и он притворился, что это может быть правдой. Так росло мнение, пока в тот вечер в своем клубе Тартарен не объявил под громкие аплодисменты, что ему надоела охота за шапками, и он намерен очень скоро отправиться в погоню за львами Атласских гор.
И тут началась великая борьба между двумя Тартаренами. В то время как один был горячо за приключение, другой был горячо против того, чтобы покидать свою уютную маленькую виллу Баобаб и безопасность Тараскона. Но он сам ввязался в это и чувствовал, что должен довести это до конца. Поэтому он начал читать книги о путешествиях по Африке и узнал из них, как некоторые исследователи готовились к работе, терпя голод, жажду и другие лишения перед тем, как отправиться в путь. Тартарен начал урезать свою еду, принимая очень водянистый суп. Рано утром он также обходил город семь или восемь раз, а ночью оставался в саду с десяти до одиннадцати часов, один со своим ружьем, чтобы приучить себя к ночному холоду; в то же время, пока зверинец оставался в Тарасконе, в темноте можно было увидеть странную фигуру, бродящую вокруг палатки, прислушивающуюся к рычанию льва. Это был Тартарен, приучающий себя быть спокойным, когда царь зверей бушевал.
Однако у него росло ощущение, что герой отлынивает от работы. Он не торопился уходить. Наконец, однажды вечером майор Бравида пришел на виллу "Баобаб" и очень торжественно сказал: "Тартарен, ты должен идти!"
Это был ужасный момент для Тартарена, но он осознал торжественность слов и, окинув влажным взглядом свою уютную каморку, ответил наконец задыхающимся голосом: «Бравида, я пойду!» Приняв это бесповоротное решение, он теперь двинулся вперед со своими последними приготовлениями с некоторой показной поспешностью. От Бомпара он получил два больших сундука, один с надписью «Тартарен из Тараскона. Ящик с оружием», и он отправил в Марсель всевозможные дорожные принадлежности, включая патентованную походную палатку новейшего образца.
2.--Тартарен отправляется в Страну Льва
=======================================
И вот настал великий день его отъезда. Весь город был в волнении. Район виллы Баобаб был переполнен зрителями. Около десяти часов отважный герой выступил вперед.
«Он турок! Он в очках!» — таков был изумленный крик зевак, и, конечно же, Тартарен счел своим долгом надеть алжирский костюм, потому что он ехал в Алжир. Он также нес два тяжелых ружья, по одному на каждом плече, огромный охотничий нож на поясе и револьвер в кожаном чехле. На нем были большие синие очки, потому что солнце в Алжире, знаете ли, ужасно сильное.
На вокзале двери зала ожидания пришлось закрыть, чтобы не пускать толпу, пока великий человек прощался со своими друзьями, давая каждому обещания и записывая на своих блокнотах имена тех, кому он собирался послать львиные шкуры.
О, если бы у меня была кисть художника, чтобы я мог нарисовать вам несколько картин Тартарена за три дня, проведенных им на борту «Зуава» во время путешествия из Марселя! Но я не владею кистью, и простыми словами не передать, как он переходил от гордого героя к безнадежно несчастному в ходе путешествия. Хуже всего было то, что, пока он стонал в своей душной койке, он знал, что в салоне веселится очень веселая компания пассажиров. Он все еще был в своей койке, когда судно подошло к причалу в Алжире, и он резко вскочил, под впечатлением, что «Зуав» тонет. Схватив свое многочисленное оружие, он бросился на палубу, чтобы обнаружить, что судно не тонет, а только прибывает.
Вскоре после того, как Тартарен ступил на берег вслед за огромным негром-носильщиком, он был почти оглушён шумом языков; но, к счастью, полицейский взял его под контроль и направил вместе с его огромным багажом в европейский отель.
Прибыв в гостиницу, он был настолько измотан, что пришлось отобрать у него его чудесную коллекцию оружия и отнести его в постель, где он очень громко храпел, пока не пробило три часа. Он проспал весь вечер, всю ночь и утро, и до самого следующего дня!
Он проснулся отдохнувшим, и первой мыслью в его голове было: «Наконец-то я в стране львов!» Но эта мысль вызвала у него холодную дрожь, и он нырнул под одеяло. Через мгновение он решил встать. Воскликнул: «А теперь львы!», он спрыгнул на пол и начал готовиться.
Его план состоял в том, чтобы немедленно отправиться в сельскую местность, устроить засаду на ночь, застрелить первого попавшегося льва, а затем вернуться в гостиницу на завтрак. Итак, он отправился, неся не только свой обычный арсенал, но и чудесную патентованную палатку, привязанную к спине. Он привлек немало внимания, когда тащился вперед, и, увидев очень красивого верблюда, его сердце забилось быстрее, потому что он подумал, что львы уже не могли быть далеко.
Было совсем темно, когда он только немного продвинулся за пределы города, продираясь через канавы и ежевичные изгороди. После многих тяжелых работ такого рода могучий охотник внезапно остановился, прошептав себе: «Кажется, я чую льва где-то поблизости». Он внимательно принюхался во всех направлениях. Его возбужденному воображению это показалось подходящим местом для льва; поэтому, опустившись на одно колено и положив перед собой одно из своих ружей, он стал ждать.
Он ждал очень терпеливо. Один час, два часа; но никто не шелохнулся. И тут он вдруг вспомнил, что великие охотники на львов берут с собой маленького козленка, чтобы привлечь льва его блеянием. Забыв взять с собой одного, Тартарен задумал счастливую идею блеять, как козленок. Он вздрогнул, тихонько крикнув: «Ме, ме!» Он действительно боялся, что лев может его услышать, но так как ни один лев, казалось, не обращал внимания, он стал смелее в своих «ме», пока звук, который он издавал, не стал больше похож на рев быка.
Но тише! Что это было? Огромный черный предмет на мгновение вырисовался на фоне темно-синего неба. Он наклонился, обнюхивая землю; затем, казалось, снова отошел, но только для того, чтобы внезапно вернуться. Это, наконец, должен был быть лев; поэтому, тщательно прицелившись, Тартарен выстрелил из ружья, и в ответ раздался страшный вой. Очевидно, его выстрел достиг цели: раненый лев убежал. Теперь он будет ждать появления самки, как читал в книгах.
Но прошло два или более часа, а она так и не пришла; и земля была сырой, а ночной воздух холодным, поэтому охотник подумал, что он разобьет лагерь на ночь. После долгих усилий он не смог открыть свою патентованную палатку. Наконец, он бросил ее на землю в ярости и лег на нее сверху. Так он спал, пока горны в казармах неподалеку не разбудили его утром. Ибо вот, вместо того, чтобы оказаться в Сахаре, он оказался в огороде какого-то алжирца из пригорода!
«Эти люди сошли с ума, — прорычал он себе под нос, — раз сажают артишоки там, где бродят львы. Мне, конечно, приснилось. Львы действительно сюда приходят, и тому есть неопровержимые доказательства».
От артишока к артишоку, от поля к полю он следовал по тонкой дорожке крови и, наконец, пришел к бедному маленькому ослику, которого он ранил!
Первым чувством Тартарена было раздражение. Между львом и ослом такая разница, а бедное маленькое создание выглядело таким невинным. Великий охотник опустился на колени и попытался остановить раны осла, и тот, казалось, был ему благодарен, потому что слабо махнул своими длинными ушами два или три раза, прежде чем замереть навсегда.
Вдруг раздался голос: «Нуаро! Нуаро!» Это была «самка». Она пришла в образе старой француженки с большим красным зонтиком, и Тартарену было бы лучше столкнуться с львицей.
Когда несчастный человек попытался объяснить, как он принял ее маленького ослика за льва, она подумала, что он над ней издевается, и отлупила его своим зонтиком. Когда на сцену вышел ее муж, дело вскоре уладилось, когда Тартарен согласился заплатить восемь фунтов за нанесенный им ущерб, поскольку цена осла на самом деле составляла около восьми шиллингов. Владелец осла был трактирщиком, и вид денег Тартарена сделал его весьма дружелюбным. Он пригласил охотника на львов поесть с ним в трактире перед тем, как он уйдет. И когда они шли туда, он был поражен, услышав от трактирщика, что он ни разу за двадцать лет не видел там льва!
Очевидно, львов следовало искать южнее. «Я тоже проложу путь на юг», — сказал себе Тартарен. Но прежде всего он вернулся в свой отель на омнибусе. Подумайте об этом! Но прежде чем отправиться на юг в высокое приключение, он некоторое время слонялся по городу Алжиру, посещая театры и другие увеселительные заведения, где встретил принца Григория Черногорского, с которым подружился.
Однажды капитан зуавов встретил его в городе и показал ему заметку о себе в тарасконской газете. В ней говорилось о неопределенности, царившей в отношении судьбы великого охотника, и она заканчивалась такими словами:
Однако некоторые негритянские торговцы утверждают, что они встретили в пустыне европейца, по описанию похожего на Тартарена, который направлялся в Тимбукту. Да хранит Небо нашего героя!"
Тартарен попеременно краснел и бледнел, читая это, и понимал, что его ждет. Он очень хотел вернуться в свой любимый Тараскон, но отправиться туда, не подстрелив несколько львов — хотя бы одного — было невозможно, и поэтому он отправился на юг!
3.--Приключения Тартарена в пустыне
===================================
Охотник на львов был глубоко разочарован, когда после долгого путешествия в почтовой карете ему сообщили, что во всем Алжире не осталось ни одного льва, хотя несколько пантер все еще можно было бы подстрелить.
Он вышел в городе Милиана и отпустил карету, поскольку он подумал, что можно было бы и не торопиться, если бы не было львов, которых можно было бы отстрелить. Однако, к своему изумлению, он наткнулся на настоящего живого льва у дверей кафе.
«Что заставило их сказать, что львов больше нет?» — воскликнул он, пораженный зрелищем. Лев поднял в пасти деревянную чашу с мостовой, и проходящий араб бросил в чашу медяк, на что лев завилял хвостом. Внезапно Тартарен понял правду. Это был бедный, слепой, ручной лев, которого пара негров водила по улицам, как дрессированную собаку. Его кровь закипела от одной этой мысли. С криком «Вы, негодяи, так унижать этих благородных животных!» он бросился и вырвал унизительную чашу из королевских челюстей льва. Это привело к ссоре с неграми, в разгар которой на сцену вышел принц Григорий Черногорский.
Принц рассказал ему совершенно неправдивую историю о монастыре на севере Африки, где держали львов, которых отправляли вместе со священниками просить милостыню. Он также заверил его, что в Алжире много львов, и что он присоединится к нему в охоте.
Итак, в компании принца Грегори и с полудюжиной негров-носильщиков Тартарен отправился рано утром на равнину Шериф; но вскоре у них возникли проблемы как с носильщиками, так и с провизией, которую Тартарен привез для своего великого путешествия. Принц предложил отпустить негров и купить пару ослов, но Тартарен не мог вынести мысли об ослах по известной нам причине. Однако он охотно согласился на покупку верблюда, и когда его благополучно усадили на горб, он очень пожелал, чтобы жители Тараскона его увидели. Но его гордость быстро пала, так как он обнаружил, что движение верблюда хуже, чем движение лодки при пересечении Средиземного моря. Он боялся, что может опозорить Францию. Действительно, если говорить правду, Франция была опозорена! Поэтому остаток своей экспедиции, которая длилась почти месяц, Тартарен предпочел идти пешком и вести верблюда.
Однажды ночью в пустыне Тартарен был уверен, что слышит звуки, точно такие же, как те, которые он изучал в задней части передвижного зверинца в Тарасконе. Он был уверен, что они наконец-то находятся поблизости от льва. Он приготовился пойти вперед и выследить зверя. Принц предложил сопровождать его, но Тартарен решительно отказался. Он хотел встретиться с царем зверей в одиночку! Доверив свой бумажник, полный драгоценных документов и банкнот, принцу, на случай, если тот может потерять его в схватке со львом, он двинулся вперед. Его зубы стучали в голове, когда он лег, дрожа, чтобы дождаться льва.
Должно быть, прошло два часа, прежде чем он убедился, что зверь движется совсем рядом с ним по сухому руслу реки. Выстрелив два раза в направлении, откуда доносился звук, он встал и помчался обратно, туда, где оставил верблюда и принца, — но там был только верблюд! Принц целый месяц ждал такого шанса!
Утром он понял, что его ограбил вор, выдававший себя за принца. И вот он в самом сердце дикой Африки, имея с собой лишь немного карманных денег, множество бесполезного багажа, верблюда и ни единой львиной шкуры за все свои хлопоты.
Сидя на одной из пустынных могил, воздвигнутых над благочестивыми мусульманами, великий человек горько заплакал. Но пока он плакал, кусты немного раздвинулись перед ним, и перед ним предстал огромный лев. К его чести, надо сказать, Тартарен не пошевелил ни единым мускулом, но, выдохнув пылкое «Наконец-то!», он вскочил на ноги и, нацелив винтовку, всадил две разрывные пули в голову льва. Все было кончено в один миг, ибо он едва не разнес царя зверей на куски! Но в следующий момент он увидел двух высоких, разъяренных негров, надвигающихся на него. Он уже видел их раньше в Милиане, и это был их бедный слепой лев! К счастью для Тартарена, он был не так глубоко в пустыне, как думал, а всего лишь за городом Орлеанвиллем, и тут подошел полицейский, привлеченный стрельбой, и записал все подробности.
В результате ему пришлось долго задерживаться в Орлеанвилле, и в конце концов его оштрафовали на сто фунтов. Как заплатить, было проблемой, которую он решил, продав по частям все свое обширное снаряжение. Когда его долги были выплачены, у него не осталось ничего, кроме львиной шкуры и верблюда. Первого он отправил майору Бравиде в Тараскон. Никто не хотел покупать верблюда, и его хозяину пришлось проделать весь путь обратно в Алжир короткими переходами пешком.
4.--Возвращение героя домой
============================
Верблюд проявил к нему странную привязанность и следовал за ним так же верно, как собака. Когда после восьмидневного утомительного перехода он наконец добрался до Алжира, он сделал все возможное, чтобы потерять животное, и надеялся, что ему это удалось. Он встретил капитана зуава, который рассказал ему, что весь Алжир смеялся над историей о том, как он убил слепого льва, и предложил Тартарену бесплатный проезд домой.
На следующий день, когда удрученный Тартарен только что ступил в капитанскую шлюпку, «Зуав» набирал ход, и тут, о чудо!, его верный верблюд мчался по набережной и ласково смотрел на своего друга. Тартарен притворился, что не замечает этого; но животное, казалось, умоляло его глазами, чтобы его увели. «Ты последний турок», — казалось, говорило оно, — «я последний верблюд. Давай никогда больше не расстанемся, о мой Тартарен!»
Но охотник на львов сделал вид, что ничего не знает об этом корабле пустыни.
Когда лодка отчалила к зуаву, верблюд прыгнул в воду и поплыл за ней, и его взяли на борт. Наконец Тартарен имел радость услышать, как "Зуав" бросил якорь в Марселе, и, не имея багажа, который мог бы его беспокоить, он тут же выскочил из лодки и поспешил через город к железнодорожной станции, надеясь опередить верблюда.
Он забронировал билет третьего класса и быстро спрятался в вагоне. Поезд тронулся. Но не успел он уйти далеко, как все уже выглядывали из окон и смеялись. За поездом бежал верблюд — тоже не сдаваясь!
Какое унизительное возвращение домой! Все его охотничье оружие осталось на мавританской земле, ни одного льва с ним, ничего, кроме глупого верблюда!
"Тараскон! Тараскон!" - кричат носильщики, когда поезд замедляет ход на станции и герой выходит. Он надеялся проскользнуть домой незамеченным, но, к его изумлению, его встречают криками "Да здравствует Тартарен!", "Троекратное ура победителю львов!" Люди машут шапками в воздухе; это не шутка, они серьезны. Вот майор Бравида, а вот и более примечательные охотники за шапками, которые окружают своего начальника и с триумфом спускают его по лестнице.
Итак, все это было результатом отправки домой шкуры слепого льва. Но кульминация наступила, когда вслед за толпой вниз по лестнице вокзала, прихрамывая от долгого бега, спустился верблюд. Даже этот Тартарен оказался полезен. Он успокоил своих сограждан, похлопав верблюжий горб.
«Это мой верблюд; благородное животное! Он видел, как я убил всех своих львов».
И вот, взяв под руку достойного майора, он спокойно направился к вилле "Баобаб" под одобрительные возгласы толпы. По дороге он начал рассказывать о своей охоте.
«Представьте себе», сказал он, «некий вечер на открытой местности Сахары...»
2.ТОМАС ДЭЙ- (22.06.1748-28.09.1789)
====================================
Томас Дэй родился в Лондоне 22 июня 1748 года и получил образование в Чартерхаусе и колледже Корпус-Кристи в Оксфорде. Поступив в Миддл-Темпл в 1765 году, он был призван в адвокатуру десять лет спустя, но никогда не практиковал. Современник и ученик Руссо, он убедил себя, что человеческие страдания были, в основном, результатом искусственных соглашений общества, и унаследовав состояние в раннем возрасте, он тратил большие суммы на благотворительность. Стихотворение, написанное им в 1773 году, под названием «Умирающий негр», было описано как дающее лейтмотив антирабовладельческому движению. Его «История Сэндфорда и Мертона», опубликованная в трех томах между 1783 и 1789 годами, стала каналом, через который многие поколения англичан впитывали своего рода утонченный руссоизм. Он сохраняет свой интерес для философского ума, несмотря на бурлеск Punch и его падающую популярность как книги для детей. Томас Дэй умер, упав с лошади 28 сентября 1789 года.
2.Сэндфорд и Мертон
====================
1.-- Мистер Барлоу и его ученики
================================
В западной части Англии жил джентльмен с большим состоянием, которого звали Мертон. У него было большое поместье на Ямайке, но он решил остаться на несколько лет в Англии для обучения своего единственного сына. Когда Томми Мертон приехал с Ямайки, ему было шесть лет. От природы очень добродушный, он был избалован излишествами. Его мать так любила его, что давала ему все, о чем он кричал, и не позволяла ему учиться читать, потому что он жаловался, что от этого у него болит голова. Следствием этого было то, что, хотя у мастера Мертона было все, что он хотел, он был капризным и несчастным, делал себя неприятным для всех и часто попадал в очень опасные происшествия. Он также был так нежно воспитан, что постоянно болел.
Совсем рядом с домом мистера Мертона жил простой, честный фермер по имени Сэндфорд, единственный сын которого, Гарри, был не намного старше мастера Мертона, но который, поскольку он всегда привык бегать по полям, следовать за рабочими, когда они пахали, и гнать овец на пастбище, был активным, сильным, выносливым и свежим. У Гарри было честное, добродушное лицо, он никогда не был в плохом настроении и получал огромное удовольствие от того, чтобы угождать другим, помогать тем, кто был менее удачлив, чем он сам, и быть добрым ко всему живому. Гарри был большим любимцем, особенно у мистера Барлоу, священника прихода, который научил его читать и писать, и почти всегда брал его с собой.
Однажды летним утром, когда мастер Мертон и служанка гуляли по полям, большая змея внезапно вскочила и обвилась вокруг ноги Томми. Служанка убежала, крича о помощи, в то время как ребенок, от страха, не смел пошевелиться. Гарри, который случайно оказался поблизости, подбежал и, схватив змею за шею, оторвал ее от ноги Томми и отбросил на большое расстояние. Миссис Мертон хотела усыновить мальчика, который так храбро спас ее сына, и ум Гарри так понравился мистеру Мертону, что он подумал, что было бы замечательно, если бы Томми также мог извлечь пользу из наставлений мистера Барлоу. С этой целью он решил предложить фермеру оплатить питание и образование Гарри, чтобы тот мог быть постоянным спутником Томми. Мистер Барлоу, после консультации, согласился взять Томми на несколько месяцев под свою опеку; но отказался от какого-либо денежного вознаграждения.
На следующий день после того, как Томми отправился к мистеру Барлоу, священник повел своих двух учеников в сад, и, взяв лопату в свою руку и дав Гарри мотыгу, они оба начали работать. «Каждый, кто ест, — сказал он, — должен помогать в добыче пищи. Это моя кровать, а та — Гарри. Если, Томми, ты решишь присоединиться к нам, я отведу тебе участок земли, весь урожай с которого будет твоим».
"Нет уж, дудки," сказал Томми; "Я джентльмен и не собираюсь вкалывать как пахарь."
«Как вам будет угодно, мистер Джентльмен», — сказал мистер Барлоу. И Томми, не получив приглашения разделить тарелку спелых вишен, которыми мистер Барлоу и Гарри подкреплялись после трудов, безутешно бродил по саду, удивленный и раздосадованный тем, что оказался в месте, где никого не волновало, доволен он или нет. Тем временем Гарри, после нескольких советов мистера Барлоу, прочитал вслух историю «Муравьи и мухи», в которой рассказывается, как мухи погибли из-за отсутствия запасов на зиму, тогда как трудолюбивые муравьи, работая летом, обеспечивали свое существование, когда наступала непогода.
Мистер Барлоу и Гарри затем отправились гулять по полям, где мистер Барлоу показывал различные виды растений и рассказывал своему маленькому спутнику название и особенности каждого из них. Когда они вернулись к обеду, появился Томми, который весь день где-то прятался, и, будучи очень голодным, собирался сесть за стол, но мистер Барлоу сказал: "Нет, сэр; хотя вы слишком большой джентльмен, чтобы работать, мы, кто не так горды, не желаем работать на бездельников!"
После этого Томми удалился в угол, рыдая так, словно у него разрывалось сердце; тогда Гарри, которому было невыносимо видеть своего друга таким несчастным, поднял глаза, чуть не плача, на мистера Барлоу и сказал: "Прошу вас, сэр, позвольте мне делать со своим обедом все, что я захочу?"
«Да, конечно, мой мальчик», — был ответ.
«Ну, тогда», — сказал Гарри, — «я отдам его бедному Томми, который хочет его больше, чем я».
Томми взял его и поблагодарил Гарри, не отрывая при этом глаз от земли.
«Я вижу», — сказал мистер Барлоу, — «что хотя некоторые джентльмены слишком горды, чтобы быть полезными самим себе, они не гнушаются отобрать хлеб, за который другие люди тяжко трудились».
При этих словах Томми заплакал еще сильнее.
На следующий день, когда они пошли в сад, Томми попросил, чтобы ему дали мотыгу, и, когда ему показали, как ею пользоваться, он вскоре работал с величайшим удовольствием, которое еще больше возросло, когда его попросили поделиться фруктами, полученными после работы. Это показалось ему самым вкусным фруктом, который он когда-либо пробовал.
Гарри читал, как и прежде, на этот раз история была о джентльмене и корзинщике. В ней описывалось, как богатый человек, завидуя счастью бедного корзинщика, уничтожил средства к существованию последнего и был отправлен магистратом со своей скромной жертвой на остров, где они оба были вынуждены служить туземцам. На этом острове богатый человек, поскольку у него не было ни талантов, чтобы угодить, ни сил, чтобы трудиться, был осужден стать слугой корзинщика. Когда их отозвали, богач, обретший мудрость благодаря своим несчастьям, не только относился к корзинщику как к другу в течение всей оставшейся жизни, но и использовал свое богатство для помощи бедным.
2.Джентльмен Томми учится читать
================================
С этого времени мистер Барлоу и его двое учеников работали в саду каждое утро; а когда они уставали, они отправлялись в летний домик, где Гарри, который с каждым днем ;;совершенствовался в чтении, развлекал их какой-нибудь приятной историей. Затем Гарри уехал домой на неделю, и на следующее утро, когда Томми ожидал, что мистер Барлоу будет читать ему, как обычно, он обнаружил, к своему великому разочарованию, что этот джентльмен был занят и не мог. То же самое произошло на следующий день и еще через день, Томми сказал себе: «Вот если бы я мог читать, как Гарри, мне не пришлось бы просить кого-то делать это за меня». Поэтому, когда Гарри вернулся, Томми воспользовался ранней возможностью спросить его, как он научился читать.
«Почему», — сказал Гарри, — «мистер Барлоу научил меня буквам, а затем, складывая слоги, я научился читать».
«А ты не мог бы показать мне мои буквы?» спросил Томми.
«Очень охотно», — ответил Гарри. И уроки шли так хорошо, что Томми, выучивший весь алфавит на первом же уроке, через два месяца смог прочитать вслух мистеру Барлоу «Историю двух собак», которая показывает, как тщетно ожидать мужества от тех, кто ведет жизнь праздную и безмятежную, и что постоянные упражнения и надлежащая дисциплина часто способны превратить презренные характеры в хорошие.
Позже Гарри прочитал историю об Андрокле и льве и спросил, как может один человек быть слугой другого и терпеть столько жестокого обращения.
«Что касается этого», сказал Томми, «некоторые люди рождаются джентльменами, и тогда они должны командовать другими; а некоторые рождаются слугами, и они должны делать то, что им велят». И он вспомнил, как чернокожие мужчины и женщины на Ямайке должны были прислуживать ему, и как он бил их, когда злился. Но когда мистер Барлоу спросил его, как эти люди стали рабами, он смог только сказать, что его отец купил их, и что он родился джентльменом.
«Тогда», сказал мистер Барлоу, «если бы у вас больше не было ни красивого дома, ни красивой одежды, ни большого количества денег, кто-то, у кого было бы все это, мог бы сделать вас рабом, обращаться с вами дурно и делать с вами все, что ему заблагорассудится».
Видя, что он не может не признать этого, Томми убедился, что никто не должен делать рабом другого, и решил, что впредь он никогда не будет использовать своего черного Уильяма во зло.
Через несколько дней после этого Томми заинтересовался выращиванием кукурузы, и Гарри пообещал получить немного семян от своего отца. Томми встал рано и, очень настойчиво перекопав угол своего сада, чтобы подготовить почву для семян, спросил мистера Барлоу, не очень ли любезно с его стороны это было.
«Это, — сказал мистер Барлоу, — зависит от того, как вы собираетесь использовать кукурузу, когда ее вырастите. Где, — спросил он, — будет великая польза от того, что вы сеете кукурузу для собственного потребления? Это не больше того, что постоянно делают все люди вокруг. И если бы они этого не делали, им пришлось бы поститься».
«Но, с другой стороны, — сказал Томми, — они не джентльмены, как я».
«Что, — ответил мистер Барлоу, — джентльмены не должны есть так же хорошо, как и другие? И поэтому разве не в их интересах знать, как добывать пищу так же хорошо, как и другие люди?»
«Да, сэр», — ответил Томми, — «но они могут нанять других людей, которые будут выращивать её для них».
«Как это происходит?»
«Почему они платят другим людям за работу на них или покупают хлеб, когда он испечен».
«Значит, они за это платят деньгами?»
«Да, сэр».
«Значит, у них должны быть деньги, прежде чем они смогут купить кукурузу?»
«Конечно, сэр».
«Но у всех ли джентльменов есть деньги?»
Томми некоторое время колебался, а затем сказал: «Я думаю, не всегда, сэр».
«Почему же, — сказал мистер Барлоу, — если у них нет денег, им будет трудно добывать кукурузу, если только они не будут выращивать ее для себя». И он продолжил рассказывать историю двух братьев, Писарро и Алонсо, первый из которых, отправившись в экспедицию за золотом, убедил второго сопровождать его и стал зависеть от Алонсо, который, вместо того чтобы взять с собой орудия для поиска золота, запасся всем необходимым для снабжения фермы.
III.--Городская и сельская жизнь
==================================
За этой историей последовали другие, описывающие жизнь в разных и отдаленных уголках мира; и в дополнение к знаниям, которые они приобрели таким образом, Томми и Гарри, общаясь со своими соседями и возделывая свои сады, многому научились. Томми, в частности, стал намного добрее относиться к бедным и бессловесным животным, а также улучшил свое физическое самочувствие.
Молодые ученики г-на Барлоу постепенно узнавали много интересных и полезных фактов о естественной истории. Они учились развивать свои наблюдательные способности, также изучая небеса. От изучения звезд их наставник перешел к знакомству с компасом, телескопом, волшебным фонарем, магнитом и чудесами арифметики.
Истории о чужих странах перемежались с другими, иллюстрирующими привычки общества; например, одна из них рассказывала, как некий богатый человек излечился от подагры, показывая, что, в то время как большинство болезней бедняков возникают из-за недостатка пищи и предметов первой необходимости, богатые, как правило, становятся жертвами собственной лени и невоздержанности.
«Боже мой, — сказал однажды Томми, — какому количеству несчастных случаев подвергаются люди в этом мире».
«Это совершенно верно», — сказал мистер Барлоу, — «но поскольку это так, необходимо совершенствовать себя во всех отношениях, чтобы иметь возможность бороться с ними».
ТОММИ: Действительно, сэр, я начинаю верить, что это так; потому что когда я был моложе, чем сейчас, я помню, что я всегда был капризным и причинял себе боль, хотя у меня было два или три человека, которые постоянно заботились обо мне. Сейчас я кажусь совсем другим, я не против упасть и ушибиться, или простудиться, или вообще почти ничего, что бы ни случилось.
Г-Н БАРЛОУ: А что вы предпочитаете — быть таким, какой вы сейчас, или таким, каким вы были раньше?
ТОММИ: Таким, какой я сейчас, очень даже, сэр; потому что тогда у меня всегда что-то было не так. Сейчас, я думаю, я в десять раз сильнее и здоровее, чем когда-либо в своей жизни.
Тем не менее, Томми поначалу было трудно понять, как люди, которые жили в странах, где им приходилось переносить большие трудности, могли быть настолько привязаны к своей земле, что предпочитали ее любой другой стране в мире. «Я видел, — сказал он, — множество леди и маленьких мисс в нашем доме, и всякий раз, когда они говорили о местах, где бы они хотели жить, я всегда слышал, как они говорили, что ненавидят эту страну, хотя они родились и выросли там».
Г-Н БАРЛОУ: И все же есть тысячи людей, которые живут в ней всю свою жизнь и не желают ничего менять. Хотели бы вы, Гарри, переехать жить в какой-нибудь город?
ГАРРИ: Конечно, сэр, я бы не хотел, потому что тогда мне придется оставить все, что я люблю в мире.
ТОММИ: А вы когда-нибудь были в каком-нибудь большом городе?
ГАРРИ: Однажды я был в Эксетере, но он мне не очень понравился. Дома, как мне показалось, стояли слишком густо и тесно, а еще там есть маленькие узкие переулки, где живут бедняки, и дома такие высокие, что ни свет, ни воздух никогда не могут добраться до них. И большинство из них выглядели такими грязными и нездоровыми, что у меня сердце болело, когда я смотрел на них. Я пошёл домой на следующий день и никогда не был так доволен в своей жизни. Когда я поднялся на вершину большого холма, с которого открывается вид на наш дом, я действительно думал, что заплачу от радости. Поля выглядели такими приятными, и даже скот, когда я подходил, чтобы посмотреть на них, казался рад, что я снова вернулся домой.
Г-Н БАРЛОУ: Из этого вы видите, что люди вполне могут любить деревню и быть в ней счастливыми. Но что касается прекрасных молодых леди, о которых вы говорите, правда в том, что они не любят и не будут довольны ни в каком месте. Неудивительно, что им не нравится деревня, где они не находят ни работы, ни развлечений. Они хотят поехать в Лондон, потому что там они встречаются с множеством людей, таких же праздных и легкомысленных, как они сами; и эти люди помогают друг другу говорить о пустяках и тратить свое время.
ТОММИ: Это правда, сэр, правда; когда у нас много гостей, я часто замечал, что они никогда не говорят ни о чем, кроме еды или одевания, или о мужчинах и женщинах, которым платят за то, чтобы они гримасничали в театре или в большой комнате под названием Ранелаг, куда все приходят, чтобы встретиться со своими друзьями.
Эта беседа перешла к истории древних спартанцев и их превосходства над любящими роскошь персами.
4.--Травля быка
===============
Настало время, когда Томми должен был по договоренности отправиться домой и провести некоторое время со своими родителями. Мистер Барлоу давно боялся этого визита, так как знал, что его ученик встретит там много людей, которые дадут ему впечатления, весьма отличающиеся от тех, которые он с таким усердием пытался вызвать. Однако визит был неизбежен, и миссис Мертон послала Гарри столь настойчивое приглашение сопровождать своего друга, получив согласие его отца, что мистер Барлоу с большим сожалением распрощался со своими учениками.
Когда мальчики прибыли к мистеру Мертону, их провели в многолюдную гостиную, полную самой элегантной компании, какую только могла себе представить эта часть страны, среди которой было несколько молодых джентльменов и леди разного возраста, специально приглашенных провести каникулы с мистером Мертоном.
Как только вошел мастер Мертон, все языки развязались в его похвалах. Что касается Гарри, то ему посчастливилось, что его никто не заметил, кроме мистера Мертона, который принял его с большой сердечностью, и мисс Симмонс, которую воспитал дядя, старавшийся с помощью сурового и крепкого воспитания предотвратить у своей племянницы болезненную утонченность, которая считается таким большим украшением в светской жизни. Гарри и эта молодая леди стали большими друзьями, хотя в значительной степени они были мишенью для других.
Дама, сидевшая рядом с миссис Мертон, спросила ее шепотом, достаточно громким, чтобы его было слышно во всей комнате, не тот ли это (указывая на Гарри) маленький пахарь, которого, как она слышала, мистер Барлоу пытался воспитать как джентльмена? Миссис Мертон ответила: «Да». «Действительно», — сказала леди, «я бы так подумала, судя по его плебейскому виду и вульгарному виду. Но я удивляюсь, моя дорогая мадам, как вы позволите вашему сыну, который без лести является одним из самых образованных детей, которых я когда-либо видела, с вполне светским видом, находиться в такой компании».
В то время как Томми отдалялся от своего друга постоянной чередой лести от старших и примером других его сверстников, Гарри, который никогда не говорил ничего из тех блестящих вещей, которые делают мальчика любимцем женщин, и который не обладал той живостью или, скорее, дерзостью, которая часто выдается за остроумие у поверхностных людей, уделял величайшее внимание тому, что ему говорили, и делал самые рассудительные замечания по темам, которые он понимал. По этой причине мисс Симмонс, хотя и была намного старше и лучше информирована, получала большое удовлетворение от разговора с ним и считала его бесконечно более приятным и разумным, чем любой из умных молодых джентльменов, которых она до сих пор видела.
Однажды утром молодые джентльмены согласились прогуляться по сельской местности. Гарри пошел с ними. Когда они шли через пустошь, они увидели большое количество людей, направляющихся к травле быков. Ими мгновенно овладело желание увидеть развлечение. Возникло только одно препятствие. Их родители, особенно миссис Мертон, заставили их пообещать избегать любой опасности. Однако все, кроме Гарри, согласились пойти, настаивая между собой, что никакой опасности нет.
«Мастер Гарри, — сказал один, — не сказал ни слова. Он наверняка не расскажет о нас».
Гарри сказал, что не хочет рассказывать; но если его спросят, добавил он, ему придется сказать правду.
Последовала ссора, в ходе которой Томми ударил своего друга кулаком в лицо. Это, в сочетании с недавним поведением Томми по отношению к нему, вызвало слезы на глазах Гарри, после чего остальные набросились на него с криками "Трус!", "Негодяй!" и так далее. Мастер Мэш пошел еще дальше и ударил его по лицу. Гарри, хотя и уступал мастеру Мэшу в росте и силе, ответил ударом на удар, и завязалась драка, из которой, несмотря на суровое наказание самого себя, Гарри вышел победителем, под хор поздравлений тех, кто до этого осыпал его насмешками и оскорблениями.
Молодые джентльмены упорствовали в своем намерении увидеть травлю быка, Гарри следовал за ними на некотором расстоянии, решив не покидать своего друга, пока он снова не увидит его в безопасном месте. Так уж получилось, что бык, избавившись от своих первых мучителей, вырвался на свободу, когда на него натравили сразу трех свирепых собак. В панике маленький Томми упал прямо на пути разъяренного животного и лишился бы жизни, если бы Гарри, с мужеством и присутствием духа не по годам, внезапно не схватил зубец, который выронил один из беглецов, и в тот самый момент, когда бык остановился, чтобы бодать своего беззащитного друга, двинулся вперед и ранил его в бок. Бык повернулся и с удвоенной яростью бросился на своего нового противника, и вполне вероятно, что, несмотря на свою отвагу, Гарри заплатил бы собственной жизнью за помощь другу, если бы бедный негр, которому он помог ранее в тот же день, не пришел ему на помощь вовремя и благодаря своей расторопности и ловкости не спас животное.
Благодарность мистера Мертона за спасение сына была безгранична, и даже миссис Мертон стыдилась своих пренебрежительных замечаний о Гарри. Что касается Томми, он отправился в дом своего друга, чтобы искать примирения, размышляя со стыдом и презрением о нелепых предрассудках, которые он когда-то питал.
Теперь он научился считать всех людей своими братьями, не забывая бедного негра; и что, как он сказал, гораздо лучше быть полезным, чем богатым или красивым.
3.ДАНИЭЛЬ ДЕФО-(1660/61-26.04.1731)
===================================
Дэниел Дефо, английский романист, историк и памфлетист, родился в 1660 или 1661 году в Лондоне, сын мясника Джеймса Фо, и принял имя Де Фо или Дефо только в середине жизни. Он был воспитан как диссидент и стал торговцем чулками в городе. Он рано начал публиковать свои мнения по социальным и политическим вопросам и был абсолютно бесстрашным писателем, смелым и независимым, так что дважды страдал от тюремного заключения за свою смелость. Бессмертный «Робинзон Крузо» был опубликован 25 апреля 1719 года. Дефо было уже пятьдесят восемь лет. Это было первое английское художественное произведение, которое представляло людей и нравы своего времени такими, какими они были. Оно появилось в нескольких частях, и первая часть, которая здесь кратко изложена, имела такой успех, что было напечатано не менее четырех изданий за столько же месяцев. «Робинзон Крузо» был широко пиратским, и его авторство породило нелепые слухи. Некоторые утверждали, что его написал лорд Оксфорд в Тауэре; другие, что Дефо присвоил бумаги Александра Селькирка. Последняя идея была оправдана только потому, что история была частично основана на приключениях Селькирка, а частично на путешествиях Дампира. Дефо умер 26 апреля 1731 года.
Робинзон Крузо
==============
1.Я отправляюсь в море
======================
Я родился в хорошей семье в городе Йорке, где мой отец — иностранец из Бремена — поселился, оставив дела. Мой отец дал мне достойную долю знаний и предназначил меня для юриспруденции; но я не хотел удовлетворяться ничем, кроме как мореплаванием. Мой разум был полон мыслей о том, чтобы увидеть мир, и ничто не могло убедить меня отказаться от своего желания.
Наконец, 1 сентября 1651 года я покинул дом и сел на корабль, направлявшийся в Лондон. Едва корабль вышел из Хамбера, как подул ветер, и море поднялось самым ужасным образом; и поскольку я никогда раньше не был в море, я был невыразимо болен телом и напуган душой. Однако на следующий день ветер стих, и в течение нескольких дней погода оставалась спокойной. Мои страхи были забыты, и поток моих желаний вернулся, и я совершенно забыл клятвы вернуться домой, которые я дал в своем отчаянии.
На шестой день нашего пребывания в море мы пришли в Ярмут-Рейдс и бросили якорь. Однако наши беды еще не закончились, так как несколько дней спустя ветер усилился, пока не поднялся действительно ужасный шторм. Я начал видеть ужас на лицах даже самих моряков; и когда капитан проходил мимо меня, я мог слышать, как он тихо сказал себе несколько раз: «Мы все пропадем!»
Мой ужас разума привел меня в такое состояние, что я не могу описать его словами. Шторм усилился, и матросы время от времени кричали, что корабль затонет. Один из матросов крикнул, что у нас течь, и всех позвали к насосам; но вода в трюме увеличивалась, и было очевидно, что корабль затонет. Мы выстрелили из пушек, прося о помощи, и корабль, который избавился от нее прямо перед нами, рискнул выпустить лодку. С величайшей опасностью лодка приблизилась к нам, но в конце концов мы все в нее влезли и добрались до берега, хотя и не без больших трудностей, а затем пешком отправились в Ярмут.
Имея немного денег в кармане, я отправился в Лондон и там познакомился с капитаном судна, которое торговало на побережье Гвинеи. Этот капитан, которому понравилась моя беседа, сказал мне, что если я совершу с ним плавание, то смогу заняться торговлей за свой счет. Я принял предложение и отправился с ним в плавание. С помощью некоторых моих родственников я собрал 40 фунтов, которые потратил на игрушки, бусы и такие безделушки, которые, по словам моего друга капитана, пользовались наибольшим спросом на побережье Гвинеи. Это было удачное плавание. Оно сделало меня и моряком, и торговцем, так как мое приключение принесло мне по возвращении в Лондон почти 300 фунтов, и это наполнило меня теми устремленными мыслями, которые с тех пор так и довершили мое падение.
Теперь я был готов стать торговцем с Гвинеей и решил снова отправиться в то же плавание на том же корабле. Но это было самое несчастливое путешествие, которое когда-либо совершал человек, потому что, когда мы находились у африканского побережья, нас застал врасплох мавританский пират из Сале, который погнался за нами под всеми парусами. Около трех часов дня он настиг нас, и после ожесточенного боя мы были вынуждены сдаться и были доставлены в качестве пленников в порт Сале, где нас продали в рабство.
Мне повезло попасть в руки хозяина, который относился ко мне с немалой добротой. Он часто ходил на рыбалку, и так как я был ловок, он никогда не ходил без меня. Однажды он послал меня с мавром, чтобы я наловил ему рыбы. Тогда мысли об избавлении мелькнули в моих мыслях, и я приготовился не к рыбалке, а к путешествию. Когда все было готово, мы отплыли к местам ловли рыбы. Намеренно ничего не поймав, я сказал, что нам лучше отплыть подальше. Мавр согласился, и я отвел лодку примерно на лигу дальше; затем я подвел ее, как будто собирался ловить рыбу. Однако вместо этого я шагнул вперед и, наклонившись позади мавра, застал его врасплох и выбросил за борт. Он поднялся на поверхность и крикнул мне, чтобы я поймал его. В ответ я направил на него ружье и сказал, что если он приблизится к лодке, я застрелю его, и что, поскольку море спокойно, он может легко доплыть до берега. Поэтому он повернулся и поплыл к берегу, и я не сомневаюсь, что он легко добрался до него.
Примерно десять дней спустя, когда я направлялся, чтобы огибать мыс, я увидел португальский корабль. Когда я приблизился, они окликнули меня, но я не понял ни слова. Наконец, меня окликнул шотландский моряк, и я ответил, что я англичанин и сбежал от мавров Сали. Затем они пригласили меня на борт и очень любезно приняли меня со всем моим добром.
У нас было очень хорошее путешествие в Бразилию, и когда мы достигли места назначения, капитан порекомендовал меня честному человеку, у которого была сахарная плантация. Здесь я поселился на некоторое время и научился выращивать сахар. Затем я взял участок земли и сам стал плантатором. Мои дела процветали, и если бы я продолжал оставаться на той станции, на которой я сейчас находился, у меня было бы место для многих счастливых событий, которые могли бы со мной произойти; но я все еще был бы агентом своих собственных несчастий.
II.--Властелин острова и одинокий
=================================
Некоторые из моих соседей, услышав, что я разбираюсь в торговле в Гвинее, предложили снарядить судно и отправить его к побережью Гвинеи, чтобы купить негров для работы на наших плантациях. Мне эта идея очень понравилась; и когда они попросили меня отправиться управлять торговой частью, я забыл обо всех опасностях и тяготах моря и согласился отправиться. Снаряженное судно отплыло 1 сентября 1659 года.
В течение двенадцати дней у нас была очень хорошая погода, но после пересечения линии нас захватил сильный ураган и вытеснил с пути всей человеческой торговли. В этом бедственном положении однажды утром раздался крик «Земля!», и почти в тот же момент корабль ударился о песчаную отмель. Мы сели в лодку и направились к земле; но прежде чем мы успели ее достичь, за кормой нас накатила яростная волна и опрокинула лодку. Нас всех сбросило в море, и из пятнадцати человек, находившихся на борту, спасся только я. Мне каким-то образом удалось выбраться на берег, вскарабкаться на скалы и полумертвым упасть на траву. На меня напала ночь, и я устроился на дереве.
Когда я проснулся, был уже ясный день, погода ясная, и шторм утих. Больше всего меня удивило то, что ночью корабль был поднят от берега приливом и выброшен на берег почти до того места, где я высадился. Я увидел, что если бы мы все остались на борту, то все были бы в безопасности, и я не был бы так несчастен, чтобы остаться совсем без компании, как сейчас.
Я поплыл к кораблю и обнаружил, что его корма поднята на берег. Вся провизия на корабле была сухой, и, будучи расположенным к еде, я наполнил карманы и ел, пока занимался другими делами, так как у меня не было времени терять. У нас было несколько запасных реек и досок, и из них я сделал плот. Я опорожнил три сундука матросов, спустил их на плот и наполнил их провизией. Я также спустил сундук плотника, а также немного оружия и боеприпасов — все это после долгих трудов я благополучно доставил на берег.
Следующим моим занятием было обозревать страну. Где я был, я еще не знал, но после того, как я с большим трудом добрался до вершины холма, который поднимался очень круто и высоко, я увидел свою судьбу, к моему великому огорчению, а именно, что я был на острове, необитаемом, если не считать диких зверей.
Теперь я начал думать о том, что мог бы еще многое вынести с корабля, что было бы мне полезно. Поэтому каждый день во время отлива я поднимался на борт и выносил что-нибудь, пока не собрал самый большой склад припасов, какой когда-либо, думаю, был у одного человека. Я искренне верю, что если бы погода оставалась спокойной, я бы разобрал и вынес весь корабль по частям. Но на четырнадцатый день разразился шторм, и на следующее утро, смотрите, корабля больше не было видно. Нельзя забыть, что я вынес на берег двух кошек и собаку. Корабль был мне верным слугой много лет. Мне ничего не нужно было, что он не мог бы мне принести, и никакой компании. Мне только хотелось, чтобы он мог со мной разговаривать, но этого он не умел. Позже мне удалось поймать попугая, который очень скрасил мое одиночество. Я научил его говорить, и вам было бы приятно услышать, с каким сочувствием он произносил: "Робин - бедный Робин Крузо!"
Теперь я отправился на поиски места, где бы обустроить свое жилище. Я нашел небольшую равнину на склоне возвышающегося холма, который был там таким же крутым, как стена дома, так что ничто не могло спуститься на меня сверху. На склоне этой скалы было полое пространство, похожее на вход в пещеру, перед которым я решил разбить свою палатку. Прежде чем установить палатку, я начертил полукруг перед полым местом, которое простиралось назад примерно на двадцать ярдов. В этом полукруге я установил два ряда крепких кольев, вбив их в землю, как сваи, высотой более пяти с половиной футов и заострив наверху. Затем я взял несколько кусков троса, которые нашел на корабле, и положил их рядами один на другой между кольями; и эта ограда была настолько прочной, что ни человек, ни животное не могли проникнуть в нее или перебраться через нее. Вход я сделал по короткой лестнице, чтобы перебраться через нее, и когда я был внутри, я поднимал лестницу за собой.
Внутрь ограды, с бесконечным трудом, я перенес все свои богатства, провизию, боеприпасы и припасы. И я сделал себе большую палатку, также, чтобы защитить себя от дождей. Когда я сделал это, я начал прокладывать себе путь в скалу. Всю землю и камни, которые я выкопал, я сложил внутри ограды, и таким образом я сделал себе пещеру сразу за моей палаткой, которая служила мне как погреб.
В середине моих трудов случилось так, что, роясь в своих вещах, я нашел небольшой мешок с шелухой кукурузы и пылью внутри. Желая использовать мешок, я вытряхнул его с одной стороны моего укрепления. Это было незадолго до больших дождей, когда я выбросил эту дрянь, не помня, что я что-то туда бросал; примерно через месяц я увидел несколько зеленых стеблей, пробившихся вверх. Я был совершенно удивлен, когда, немного позже, я увидел десять или двенадцать колосьев ячменя. Я не знал, как они там оказались. Наконец мне пришло в голову, что я вытряхнул там мешок. Кроме ячменя там было также несколько стеблей риса. Я тщательно сохранил колосья этой кукурузы, можете быть уверены, и решил посеять их снова. Когда моя кукуруза созрела, я использовал саблю как косу, срезал колосья и тер их руками. В конце моей жатвы у меня было около двух бушелей риса и два с половиной бушеля ячменя. Я сохранил все это для семян и терпеливо переносил недостаток хлеба.
Вскоре я обнаружил, что мне нужно много вещей, чтобы чувствовать себя комфортно. Сначала мне нужны были стул и стол, потому что без них я должен был бы жить как дикарь. Поэтому я принялся за работу. Я никогда в жизни не держал в руках ни одного инструмента, но у меня была пила, топор и несколько топоров, и я вскоре научился пользоваться ими всеми. Если мне нужна была доска, мне приходилось рубить дерево. Из ствола дерева я вырезал бревно той длины, которая должна была быть у моей доски. Затем я раскалывал бревно и с бесконечным трудом обтесывал его, пока оно не становилось тонким, как доска. Я сделал себе стол и стул из коротких кусков доски, а из больших досок сделал несколько широких полок. На них я положил свои инструменты и другие вещи.
Время от времени я делал много полезных вещей. Из куска железного дерева, срубленного в лесу с большим трудом, я сделал лопату, чтобы копать. Затем мне понадобилась кирка, но я долго не мог придумать, как ее раздобыть. Наконец, я воспользовался ломами с обломков. Я нагрел их на огне и мало-помалу придал им форму, пока не получил кирку, достаточно подходящую, хотя и тяжелую.
Сначала я почувствовал потребность в корзинах, в которых можно было бы носить вещи, поэтому я принялся за работу корзинщика. Мне пришло в голову, что ветки дерева, из которого я вырезал свои колья, могли бы послужить. Я нашел их для своей цели настолько, насколько мог пожелать, и в течение следующего сезона дождей я занялся изготовлением большого количества корзин. Хотя я не закончил их красиво, все же я сделал их достаточно пригодными для использования.
Однако у меня была одна потребность, которая была больше всех остальных — хлеб. Мой ячмень был очень мелким, зерна были крупными и гладкими; но прежде чем я мог испечь хлеб, я должен был смолоть зерна в муку. Я провел много дней, чтобы найти камень, который можно было бы выдолбить и сделать подходящим для ступки, и не смог ничего найти; и скалы острова твердости были недостаточно хороши. Поэтому я отказался от этого и вырезал большой кусок твердого дерева и с помощью огня и большого труда сделал в нем углубление. Я сделал большой тяжелый пестик из дерева, называемого железным деревом.
Следующим делом, которое нужно было рассмотреть, была выпечка; во-первых, у меня не было дрожжей. Что касается этого, то не было возможности удовлетворить потребность, поэтому я не слишком беспокоился об этом. Но с печью у меня действительно были большие проблемы. Наконец, я нашел эксперимент и для этого. Я сделал несколько глиняных сосудов, широких, но не глубоких, около двух футов в ширину и около девяти дюймов в глубину. Я обжигал их в огне, пока они не становились твердыми, как гвозди, и красными, как черепица, а когда мне хотелось испечь, я разводил большой огонь на очаге, который я вымостил несколькими квадратными плитками собственного изготовления.
Когда огонь полностью разгорелся, я вытащил угли вперед на мой очаг и оставил их там, пока очаг не стал очень горячим. Когда мои буханки были готовы, я подмел очаг и поставил их на самую горячую его часть. Над каждым караваем я поставил один из больших глиняных горшков и вытащил угли со всех сторон, чтобы они сохранялись и добавляли жара. И таким образом я испек ячменные буханки и стал, в скором времени, хорошим кондитером в придачу.
Не стоит удивляться, если все это заняло большую часть третьего года моего пребывания на острове. Теперь я сделал свое состояние жизни гораздо легче, чем оно было вначале, и научился больше смотреть на светлую сторону своего состояния и меньше на темную.
Если бы кто-нибудь в Англии встретил такого человека, как я, это, должно быть, напугало бы их или вызвало бы большой смех. На голове у меня была большая, высокая, бесформенная шапка из козьей шкуры. Чулок и башмаков у меня не было, но я сшил пару чего-то, я едва знал, как это назвать, чтобы надевать на ноги; куртку с юбками, доходящими до середины бедер, и пару открытых коленей из той же шкуры, завершавших мой наряд. У меня был широкий пояс из козьей шкуры, и на нем я повесил с одной стороны пилу, с другой — топор. Под мышкой у меня висели два мешочка для дроби и пороха; за спиной я нес корзину, на плече — ружье, а над головой — большой неуклюжий зонт из козьей шкуры.
Стоик улыбнулся бы, увидев меня за обедом. Там был мой владыка, принц и повелитель всего острова. Как же я, как король, обедал, совсем один, в окружении своих слуг! Полл, мой попугай, словно он был моим любимцем, был единственным человеком, которому было позволено разговаривать со мной. Мой старый пес сидел справа от меня, а две кошки — по обе стороны стола, ожидая немного из моей руки в знак особой милости.
III.--След
==========
У меня была привычка совершать ежедневные вылазки в какую-нибудь часть острова. Однажды, прогуливаясь по пляжу, я был чрезвычайно удивлен отпечатком голой мужской ноги, ясно отпечатанным на песке. Я стоял как громом пораженный. Я слушал, я оглядывался, но ничего не слышал и ничего не видел. Я поднялся на возвышенность, чтобы посмотреть дальше; я ходил взад и вперед по берегу, но я мог видеть только этот один отпечаток.
Я снова подошел к нему. Это была именно та нога — пальцы, пятка и каждая часть ноги. Как она туда попала, я не знал; но я поспешил домой, оглядываясь через каждые два-три шага и принимая каждый куст и дерево за человека, воображая, что каждый пень — это человек. Я не спал в ту ночь; но мой страх постепенно прошел, и через несколько дней я рискнул спуститься на пляж, чтобы измерить след самостоятельно.
Я нашел его гораздо больше! Это снова наполнило меня всевозможными страхами, и когда я вернулся домой, я начал готовиться к нападению. Я достал свои мушкеты, зарядил их и приложил огромные усилия и хлопоты — все потому, что я увидел отпечаток голой ноги на песке. Тогда мне не показалось, что труд слишком велик, задача слишком тяжела, и я построил себе второе укрепление и посадил огромное количество кольев снаружи моей внешней стены, которая разрослась и превратилась в густую рощу деревьев, полностью скрывающую место моего отступления и значительно увеличивающую мою безопасность.
Я прожил на острове уже двадцать два года и настолько привык к этому месту, что, если бы я чувствовал себя в безопасности от нападения дикарей, я воображал, что мог бы довольствоваться тем, что остался бы там до самой смерти от старости.
На протяжении многих месяцев мое душевное состояние было крайне нестабильным; днем меня одолевали огромные проблемы, а ночью мне часто снилось, как я убиваю дикарей. Примерно через два года после того, как я впервые испытал эти страхи, однажды утром я был поражен, увидев на берегу пять каноэ. Я не знал, что и думать, поэтому пошел и лег в своем замке в смятении и унынии. В конце концов, потеряв терпение, я взобрался на вершину холма и с помощью подзорной трубы увидел не менее тридцати человек, танцующих вокруг костра с варварскими жестами. Пока я смотрел, из лодок вытащили двух несчастных. Одного тут же сбили с ног, а другой, увидев себя немного свободным, вырвался от них и побежал по песку прямо ко мне. Должен признаться, я был ужасно напуган, когда увидел, что он бежит в мою сторону, особенно когда, как мне показалось, за ним гналась вся толпа. Но мой дух начал восстанавливаться, когда я обнаружил, что за ним бегут только трое, и что он значительно опережает их в беге.
Вскоре он подошел к ручью и, не обращая на это внимания, нырнул в него, высадился и побежал дальше с чрезвычайной силой. Двое из преследователей переплыли ручей, но третий не пошел дальше и вскоре вернулся обратно. Я немедленно взял два своих ружья, сбежал с холма и встал на пути между преследователями и преследуемым, громко крича тому, кто убегал. Затем, бросившись на переднего из преследователей, я сбил его с ног прикладом своего ружья. Другой остановился, как будто испугавшись, но когда я подошел ближе, я заметил, что он настраивает лук и стрелу, чтобы выстрелить в меня; поэтому мне пришлось выстрелить в него первым, что я и сделал и убил его.
Бедный дикарь, который бежал, был так напуган шумом моего ружья, что, казалось, он все еще был готов бежать. Я оказал ему все знаки ободрения, которые только мог придумать, и он приблизился, опускаясь на колени каждые десять или двенадцать шагов. Я поднял его, оказал ему большую услугу и утешил его. Затем, поманив его следовать за мной, я отвел его в свою пещеру на дальней части острова. Здесь, освежив его, я сделал ему знаки, чтобы он лег спать, что бедное существо и сделало. Проспав около получаса, он выбежал из пещеры, подбежал ко мне, лег и поставил мою ногу себе на голову, чтобы дать мне знать, что он будет служить мне до тех пор, пока будет жить.
Через некоторое время я начал говорить с ним и учить его говорить со мной; и, во-первых, я дал ему знать, что его имя должно быть Пятница, в тот день, когда я спас ему жизнь. Я также научил его говорить «Учитель», а затем дал ему знать, что это должно быть мое имя. Я сделал для него небольшую палатку и убрал свои лестницы на ночь, так что он не мог никаким образом подойти ко мне.
Но мне не нужна была эта предосторожность, потому что никогда у человека не было более верного, любящего слуги, чем Пятница был у меня. Я поставил себе задачу научить его всему, что было необходимо, чтобы сделать его полезным, особенно заставить его говорить, и он был самым способным учеником, который когда-либо был. Действительно, это был самый приятный год из всей жизни, которую я вел в этом месте. Я снова начал использовать свой язык, и, помимо удовольствия от разговора с Пятницей, я получил особое удовлетворение от самого парня. Его простая, непритворная честность казалась мне все больше и больше с каждым днем, и я начал действительно любить это существо; и я верю, что он любил меня больше, чем он мог когда-либо любить что-либо прежде.
4.--Конец плена
===============
Теперь я вступил в двадцать седьмой год моего плена на острове. Однажды утром я попросил Пятницу пойти на берег моря и посмотреть, не найдет ли он черепаху. Он ушел ненадолго, когда прибежал обратно, словно не чувствуя земли или ступенек, на которые ставил свои ноги, и кричит мне: "О хозяин! О горе! О зло!"
«Что случилось, Пятница?» — спросил я.
«О, там, — говорит он, — одна, две, три каноэ!»
«Ну, — говорю я, — не пугайся».
Однако я видел, что бедняга был ужасно напуган, потому что у него в голове не укладывалось ничего, кроме того, что дикари вернулись, чтобы найти его, изрубят на куски и съедят. Я утешил его и сказал, что мне грозит такая же опасность, как и ему. Затем я поднялся на холм и в подзорную трубу быстро обнаружил, что там было двадцать один дикарь, занятых, по-видимому, праздничным пиршеством из трех человеческих тел. Я снова спустился к Пятнице и, направившись к несчастным, послал Пятницу немного вперед посмотреть, что они делают. Он вернулся и рассказал мне, что они ели мясо одного из своих пленников и что бородатый мужчина лежал связанный, которого, по его словам, они убьют следующим.
Это зажгло во мне самую душу, и, поднявшись на небольшой холм, я повернулся к Пятнице и сказал: «Теперь, Пятница, делай то же самое, что я делаю». Итак, с мушкетом я прицелился в дикарей; Пятница сделал то же самое, и мы выстрелили, убив троих из них и ранив еще пятерых. Они были в ужасном ужасе, и после того, как мы снова выстрелили среди изумленных негодяев, я направился прямо к бедной жертве, которая лежала на берегу. Отпустив его, я обнаружил, что это был испанец. Он с благодарностью взял у меня пистолет и шпагу и бросился на своих убийц, и Пятница, преследуя убегающих негодяев, в конце концов, только четверо из двадцати одного скрылись в каноэ.
Я намеревался преследовать их, чтобы они не вернулись с большей силой и не пожрали нас просто множеством. Поэтому, побежав к каноэ, я приказал Пятнице следовать за мной, но был удивлен, обнаружив там еще одно бедное существо, лежащее там, связанное по рукам и ногам. Я немедленно разрезал его путы и попросил Пятницу рассказать ему о своем освобождении. Но когда Пятница пришел послушать его и посмотреть ему в лицо, любой бы расплакался, увидев, как Пятница поцеловал его, обнял, прижал к себе, заплакал, танцевал, пел, а затем снова заплакал. Мне потребовалось некоторое время, прежде чем я смог заставить его рассказать мне, в чем дело, но когда он немного пришел в себя, он сказал мне, что это его отец. Он долго сидел рядом со стариком, брал его за руки и лодыжки, которые онемели от связывания, и растирал их руками.
Мой остров был теперь заселен, и я считал себя богатым подданными. Испанец и старый дикарь были с нами около семи месяцев, разделяя наши труды, когда, будучи не в состоянии выбросить из головы мысли о средствах спасения, я позволил им отправиться в одном из каноэ на материк, где были выброшены на берег некоторые из товарищей испанца, дав им провизии, достаточной для них и всех испанцев, на восемь дней.
Не менее восьми дней я ждал их возвращения, когда Пятница пришел ко мне и громко крикнул: «Хозяин, хозяин, они пришли!» Я вскочил и взобрался на вершину холма, и в подзорную трубу ясно разглядел английский корабль и его баркас, стоящий у берега. Я не могу выразить, как я был рад увидеть корабль, да еще и с командой моих соотечественников; но все же у меня были некоторые тайные сомнения, заставлявшие меня быть начеку. Вскоре лодка была вытащена на берег, и всего высадилось одиннадцать человек, из которых трое были безоружными и связанными, которых я мог видеть использующими страстные жесты мольбы и отчаяния. Вскоре все моряки ушли бродить по лесу, оставив трех несчастных мужчин под деревом неподалеку от меня. Я решил открыться им, и пошел с Пятницей к ним и громко крикнул по-испански: «Кто вы, джентльмены?» Они вздрогнули от шума, и я почувствовал, что они собираются убежать от меня, когда я заговорил с ними по-английски.
«Господа, — говорю я, — не удивляйтесь мне; может быть, рядом с вами окажется друг, когда вы этого не ожидаете. Разве вы не можете поставить на пути незнакомца, который бы вам помог?»
Один из них, выглядя удивленным, ответил: «Сэр, я был капитаном этого корабля; мои люди взбунтовались против меня и высадили меня на берег в этом пустынном месте с этими двумя людьми — моим помощником и пассажиром».
Затем он сказал мне, что если двое из мятежников, которые были отчаянными негодяями, будут спасены, он верит, что остальные на берегу вернутся к своим обязанностям. Он предвосхитил мои предложения по их освобождению, сказав мне, что и он, и корабль, если они выздоровеют, будут полностью руководимы мной во всем. Затем я дал им мушкеты, и мятежники вернулись, двое негодяев были убиты, а остальные молили о пощаде и присоединились к нам. Когда еще больше из них сошло на берег, мы напали на них ночью, так что по призыву капитана они сложили оружие, уповая на милость губернатора острова, ибо таковым они меня считали.
Теперь мне пришло в голову, что пришло время моего освобождения, и что будет легко заставить этих парней быть сердечными, чтобы завладеть судном. Так оно и оказалось, потому что на следующее утро корабль был взят на абордаж, а новый капитан мятежников был застрелен, остальные сдались без дальнейших потерь.
Когда я увидел, что мое спасение теперь явно в моих руках, я был готов утонуть от удивления, и прошло довольно много времени, прежде чем я смог сказать хоть слово капитану, который был в таком же великом экстазе, как и я. Через некоторое время я пришел, одетый в новую рясу капитана, все еще именуемого губернатором. Когда все были собраны, и капитан был со мной, я приказал привести заключенных ко мне, сказал им, что я получил полный отчет об их злодейском поведении капитану, и спросил их, что они могут сказать, почему я не должен казнить их как пиратов. Я сказал им, что я решил покинуть остров, но что они, если они уйдут, могут уйти только как заключенные в кандалах; так что я не могу сказать, что будет лучше для них, если только они не захотят принять свою судьбу на острове. Они, казалось, были благодарны за это и сказали, что они гораздо лучше рискнут остаться, чем будут отправлены в Англию на виселицу. Поэтому я оставил это на этом вопросе. Когда капитан ушел, я послал за людьми ко мне в апартаменты и посвятил их в историю моей жизни там; показал им мои укрепления, как я пеку хлеб, сажаю кукурузу; и, одним словом, все, что было необходимо, чтобы облегчить им жизнь. Я рассказал им историю, а также об испанцах, которых следовало ожидать, и заставил их пообещать обращаться с ними так же, как с собой.
Я уехал на следующий день и поднялся на борт корабля с Пятницей. И таким образом я покинул остров 19 декабря 1686 года, после двадцати восьми лет, и после долгого путешествия прибыл в Англию 11 июня 1687 года, отсутствуя тридцать пять лет.
Капитан Синглтон
================
Дефо было пятьдесят девять лет, когда он опубликовал эту замечательную книгу в 1720 году. «Робинзон Крузо» появился годом ранее, а «Молл Флендерс» вышла в 1722 году. Проницательность и остроумие, изучение характера, живость воображения и, сверх того, чистый литературный стиль делают «Капитана Синглтона» классикой английской литературы. Уильям Квакер, первый квакер в английской художественной литературе, никогда не был превзойден ни в одном более позднем романе и остается бессмертным творением. Ясный здравый смысл этого человека, сочетание деловых способностей и настоящей гуманности, тихий юмор, который преобладает над глупым варварством его пиратских товарищей, — кто, кроме Дефо, мог нарисовать такого персонажа как проводника, философа и друга команды пиратов? Сам Боб Синглтон, который рассказывает эту историю с откровенностью необычайного обаяния, признаваясь в своей готовности к злым поступкам так же легко, как и в своем последующем раскаянии, является не менее яркой личностью. Благодаря чистому воображению гений Дефо делает приключения Синглтона, включая невозможное путешествие по Центральной Африке, реальными и достоверными. Книга является образцом прекрасного повествования.
1.--Плавание с дьяволом
=======================
Если верить женщине, которую меня учили называть матерью, я был маленьким мальчиком лет двух, очень хорошо одетым, и за мной присматривала няня, которая одним прекрасным летним вечером выводила меня в поля по направлению к Ислингтону, чтобы дать ребенку немного воздуха; с ней была маленькая девочка лет двенадцати или четырнадцати, жившая по соседству.
Служанка встречает парня, своего возлюбленного; он ведет ее в трактир, и, пока они там развлекаются, девушка играет со мной на руках, иногда на виду, иногда вне поля зрения, не думая ничего плохого.
Затем появляется один из тех людей, которые делают своим занятием похищение маленьких детей, — этим промыслом они занимаются в основном там, где находят хорошо одетых маленьких детей, а детей постарше продают на плантации.
Женщина, делая вид, что берет меня на руки и играет со мной, увлекает девочку далеко от дома, а затем велит ей вернуться к служанке и сказать ей, что некая знатная дама увлеклась ребенком. И вот, пока девица уходила, она уносит меня совсем прочь.
С этого времени, кажется, меня отдали на попечение нищенке, а потом цыганке, пока мне не исполнилось шесть лет.
И эта цыганка, хотя меня постоянно возили с собой из одной части страны в другую, никогда не давала мне ни в чем нуждаться. Я называл ее матерью, но она в конце концов сказала мне, что она не моя мать, а что она купила меня за двенадцать шиллингов и что меня зовут Боб Синглтон, не Роберт, а просто Боб.
Кем на самом деле были мои отец и мать, я так и не узнал.
Когда мою мать-цыганку со временем повесили, меня отправили в приходскую школу, а затем меня переводили из одного прихода в другой, и в Басслтоне, близ Саутгемптона, капитан корабля привязался ко мне, и, хотя мне было не больше двенадцати лет, он взял меня с собой в море, в путешествие в Ньюфаундленд.
Я совершил с ним несколько путешествий, и когда мы возвращались домой из Ньюфаундленда около 1695 года, нас захватил алжирский пиратский корабль, который, в свою очередь, был захвачен двумя большими португальскими военными кораблями.
Нас привезли в Лиссабон, и там мой хозяин, единственный друг, который у меня был в мире, умирал от ран, а я остался голодать в чужой стране, где я никого не знал и не мог сказать ни слова на местном языке.
Однако старый пилот нашел меня и, говоря на ломаном английском, спросил, не хочу ли я пойти с ним.
«Да», — сказал я, — «от всего сердца».
Два года я жил с ним, а затем он стал капитаном у дона Гарсии де Карравальяса, капитана португальского галеона, который направлялся в Гоа в Ост-Индии. В этом путешествии я начал получать поверхностное представление о португальском языке и поверхностное знание навигации. Я также научился быть отъявленным вором и плохим моряком.
Я имел репутацию очень усердного и преданного своему хозяину человека, но я был очень далек от честности.
На самом деле, у меня не было ни малейшего представления о добродетели или религии, я никогда много не слышал ни о том, ни о другом, и быстро рос таким порочным, каким только может быть человек.
Воровство, ложь, сквернословие, клятвопреступление, соединенные с самой отвратительной распутностью, были официальной практикой команды корабля; вдобавок к этому, с самым невыносимым хвастовством своей собственной храбростью, они были, вообще говоря, самыми законченными трусами, с которыми я когда-либо встречался. И я был как раз подходящим для их общества.
Как гласит английская пословица, тот, кто отправился в плавание с дьяволом, должен плыть с дьяволом; я был среди них и управлял собой так хорошо, как мог.
Когда мы бросили якорь у берегов Мадагаскара, чтобы исправить некоторые повреждения корабля, среди матросов произошел отчаянный мятеж из-за недостатка довольствия, и я, будучи полон злобы в голове, охотно к нему присоединился.
Хотя я был всего лишь мальчиком, как они меня называли, я, тем не менее, всячески подстрекал к проказам и занимался ими так открыто, что мне едва удалось избежать повешения в первую и самую раннюю часть моей жизни.
Капитан, пронюхавший о заговоре, привел двух человек, чтобы они признались в подробностях, и вскоре не менее шестнадцати человек были схвачены и закованы в кандалы, в том числе и я.
Капитан, которого привела в отчаяние опасность, судил нас всех, и мы все были приговорены к смерти. Артиллерист и казначей были немедленно повешены, и я ожидал этого вместе с остальными. Я не помню, чтобы я был сильно обеспокоен этим, только то, что я очень много плакал; потому что я тогда мало знал об этом мире и совсем ничего о следующем.
Однако капитан удовольствовался казнью этих двоих, а некоторые из остальных, после их смиренной покорности, были помилованы; но пятерых приказали высадить на берег острова и оставить там, одним из которых был и я.
При первом нашем прибытии на остров мы были чрезвычайно напуганы видом варварских людей; но когда мы пришли поговорить с ними некоторое время, мы обнаружили, что они не были каннибалами, как сообщалось, но они пришли и сели рядом с нами, и очень удивлялись нашей одежде и оружию. И мы не потерпели никакого вреда от них за все время нашего пребывания на острове.
Перед отплытием корабля двадцать три члена команды решили присоединиться к нам, и капитан, не желая их терять, прислал нам две бочки пороха, ядра и свинец, а также большой мешок хлеба.
Поскольку нас теперь было значительное число и мы были в состоянии защищаться, первое, что мы сделали, — подали каждому руку, сказав, что не будем отделяться друг от друга, но будем жить и умирать вместе, что будем во всем руководствоваться большинством, что назначим среди нас капитана, который будет нашим лидером, и что будем подчиняться ему под страхом смерти.
II.--Безумное предприятие
==========================
Два года мы оставались на острове Мадагаскар, так как вначале у нас не было судна, достаточно большого, чтобы пересечь океан.
Я никогда не собирался выступать на общих консультациях, но однажды я сказал компании, что наилучшим планом для нас было бы совершить круиз вдоль побережья на каноэ и захватить первое попавшееся судно, которое будет лучше нашего, и так далее, пока, возможно, мы, наконец, не получим хорошее судно, которое сможет доставить нас туда, куда мы захотим.
«Превосходный совет», — говорит один из них. «Замечательный совет», — говорит другой. «Да, да», — говорит третий (который был канониром), «английская собака дала превосходный совет, но это как раз способ привести нас всех на виселицу. Пойти воровать, пока из маленького судна не перейдем на большой корабль, и так мы превратимся в настоящих пиратов, конец которых — быть повешенными».
«Вы можете называть нас пиратами, — говорит другой, — если хотите, и если мы попадем в плохие руки, с нами будут обращаться как с пиратами; но мне все равно. Я лучше буду пиратом или кем-нибудь еще, чем умру здесь с голоду!»
И вот они все закричали: «Давайте нам каноэ!»
Канониру, которого переубедили остальные, пришлось подчиниться; но когда мы разогнали совет, он подошел ко мне и очень серьезно сказал: «Мальчик мой, — сказал он, — ты рожден, чтобы творить зло; ты начал пиратствовать очень рано; но берегись виселицы, молодой человек; берегись, говорю я, ибо ты будешь известным вором».
Я посмеялся над ним и сказал ему, что не знаю, что может со мной случиться в будущем; но поскольку наше положение сейчас таково, я не буду колебаться, если сяду на первый попавшийся корабль, чтобы обрести свободу. Я только хотел бы, чтобы мы могли увидеть его и напасть на него.
Когда мы сделали три каноэ определенного размера, мы отправились в самое необычное путешествие, в какое когда-либо отправлялся человек. Мы были небольшим флотом из трех кораблей и армией из двадцати-тридцати самых опасных парней, какие когда-либо жили. Мы направлялись куда-то и никуда, потому что, хотя мы знали, что собирались делать, мы на самом деле не знали, что мы делаем.
Мы курсировали вдоль побережья, но не видели ни одного корабля, и, наконец, проявив больше мужества, чем благоразумия, больше решимости, чем рассудительности, мы отправились к главному побережью Африки.
Путешествие оказалось гораздо более длительным, чем мы ожидали, и когда мы высадились на континенте, он показался нам самой пустынной, безлюдной и негостеприимной страной в мире.
Именно здесь мы приняли одно из самых безрассудных, диких и отчаянных решений, когда-либо принятых человеком: совершить сухопутное путешествие через самое сердце страны, от побережья Мозамбика до побережья Анголы или Гвинеи, пересечь континент протяженностью не менее 1800 миль. В этом путешествии нам предстояло вынести невыносимую жару, преодолеть непроходимые пустыни, не имея ни повозок, ни верблюдов, ни каких-либо животных для перевозки багажа. Нам предстояло столкнуться с бесчисленным количеством диких и хищных зверей, таких как львы, леопарды, тигры, ящерицы и слоны. Нам предстояло встретиться с племенами дикарей, варварских и жестоких до последней степени. Нам предстояло бороться с голодом и жаждой, и, одним словом, нас ждали ужасы, способные устрашить самые храбрые сердца, когда-либо заключенные в оболочку из плоти и крови.
Но, не страшась всего этого, мы решились на приключение, и не только завершили наше путешествие, но и пришли к реке, где было огромное количество золота.
Тяготы и трудности нашего похода были значительно смягчены методом, который я предложил и который оказался очень удобным. Он состоял в том, чтобы поссориться с некоторыми неграми-туземцами, взять их в плен и, связав их, как рабов, заставить их идти с нами и нести наш багаж.
Соответственно, мы захватили в плен около шестидесяти крепких молодых парней, так как туземцы испытывали к нам большой страх из-за нашего огнестрельного оружия, и они не только служили нам верой и правдой — тем более, что мы обращались с ними без грубости, — но и оказали нам большую помощь, указывая нам дорогу и общаясь с дикарями, которых мы впоследствии встречали.
Когда мы достигли страны, где находилось золото, мы сразу же согласились, чтобы сохранить доброе согласие и дружбу в нашей компании, что сколько бы золота ни было добыто, оно будет снесено в один общий запас и в конце концов разделено поровну, причем негры поделятся с остальными.
Это было сделано, и в конце нашего долгого путешествия мы обнаружили, что доля каждого человека составила много фунтов золота. Мы также получили груз слоновьих зубов.
Мы расстались с нашими черными товарищами на Золотом Берегу в самых лучших отношениях. Затем большинство моих товарищей отправились на португальские фактории около Гамбии, а я отправился в замок Кейп-Кост и получил пропуск в Англию, куда прибыл в сентябре.
III.--Квакер и пират
====================
У меня не было ни друзей, ни родственников в Англии, хотя это была моя родина; не было человека, которому я мог бы доверить то, что имел, или который мог бы посоветовать мне, как это сохранить или сберечь; но, попав в дурную компанию и доверив содержателю трактира в Ротерхите большую часть своих денег, я понял, что вся эта огромная сумма, которую я добыл с таким трудом и риском, исчезла менее чем за два года — была истрачена на всякого рода безрассудства и злодеяния.
Затем я начал понимать, что пришло время подумать о дальнейших приключениях, и в следующий раз я, конечно, в недобрый час отправился в путешествие в Кадис.
На побережье Испании я познакомился с несколькими мастерами озорства, и среди них был один, более смелый, чем остальные, по имени Харрис, который завязал со мной тесные отношения, так что мы стали называть друг друга братьями.
Этот Харрис впоследствии был захвачен английским военным кораблем и, закованный в кандалы, умер от горя и гнева.
Когда мы были вместе, он спросил меня, готов ли я к приключению, которое могло бы искупить все прошлые несчастья. Я ответил ему, что да, от всего сердца; ведь мне было все равно, куда идти, мне нечего терять и некого оставлять позади.
Тогда он рассказал мне, что на другом английском судне, стоявшем в гавани, был храбрый парень по имени Уилмот, который решил на следующее утро поднять мятеж и бежать с судном; и что если мы сможем набрать достаточно сил среди команды нашего корабля, мы сможем сделать то же самое.
Мне очень понравилось предложение, но мы не смогли довести свою часть до совершенства. Ведь на нашем судне было только одиннадцать человек, которые были в заговоре, и мы не могли найти больше тех, кому могли бы доверять. Так что, когда Уилмот начал свою работу, закрепил судно и дал нам сигнал, мы все сели в лодку и отправились к нему.
Будучи хорошо подготовленным ко всякого рода мошенничеству, без малейших угрызений совести, я отправился на борт с этой командой, которая в конце концов позволила мне присоединиться к самым знаменитым пиратам того времени.
Я, бывший прежде прирожденным вором, а по наклонностям и пиратом, теперь был в своей стихии и никогда в жизни не предпринимал ничего с таким особым удовлетворением.
Капитан Уилмот — так мы теперь его называли — сразу же вышел в море, направляясь к Канарским островам, а оттуда — в Вест-Индию. На нашем судне было двадцать две пушки, и мы получили от испанцев много боеприпасов в обмен на тюки английского сукна.
Мы крейсировали около двух лет в этих морях Вест-Индии, в основном на испанцев — не то чтобы мы испытывали трудности с захватом английских кораблей, голландских или французских, если они попадались нам на пути. Но причина, по которой мы так мало вмешивались в английские суда, была, во-первых, потому что если это были корабли какой-то силы, мы были уверены в большем сопротивлении с их стороны; и, во-вторых, потому что мы обнаружили, что английские корабли имели меньше добычи, когда их захватывали; поскольку испанцы обычно имели на борту деньги, и это было то, что мы лучше всего знали, что с ними делать.
За эти два года мы значительно увеличили свои запасы, взяв 60 000 золотых монет на одном судне и 100 000 на другом; и, таким образом, впервые разбогатев, мы решили стать еще сильнее, поскольку захватили бригантину, превосходное морское судно, способное нести двенадцать пушек, и большой корабль испанской постройки, похожий на фрегат, который впоследствии с помощью хороших плотников мы оснастили так, чтобы он нес двадцать восемь пушек.
Мы также взяли два или три шлюпа из Новой Англии и Нью-Йорка, нагруженных мукой, горохом, бочковой говядиной и свининой, и отправились на Ямайку и Барбадос, а за говядиной мы сошли на берег острова Куба, где забили столько черного скота, сколько хотели, хотя у нас было очень мало соли для его консервирования.
Из всех взятых нами здесь призов мы забрали их порох и пули, их ручное оружие и сабли; а что касается их людей, то мы всегда брали хирурга и плотника, как людей, которые были особенно полезны нам во многих случаях; и они не всегда отказывались идти с нами.
У нас был один очень веселый парень, квакер, которого звали Уильям Уолтерс, которого мы взяли со шлюпа, направлявшегося из Пенсильвании в Барбадос. Он был хирургом, и они называли его доктором, и мы заставили его пойти с нами и взять с собой все его инструменты. Он был действительно комичным парнем, человеком очень хорошего здравого смысла и превосходным хирургом; но, что стоило всего, очень добродушным и приятным в разговоре, и к тому же смелым, крепким, храбрым парнем, как и любой другой среди нас.
Я нашел Уильяма не очень-то склонным идти с нами, и все же решил сделать это так, чтобы было видно, что его увезли силой. «Друг, — сказал он, — ты говоришь, что я должен пойти с тобой, и не в моей власти сопротивляться тебе, если я захочу; но я хочу, чтобы ты обязал капитана шлюпа подтвердить его подписью, что меня увезли силой и против моей воли». Поэтому я сам составил свидетельство, в котором написал, что его увезли силой, как пленника, пиратским судном; и это подписали капитан и все его люди.
«Ты поступил со мной дружелюбно», — сказал он, когда мы подняли его на борт, — «и я буду с тобой откровенен, независимо от того, добровольно ли я пришел к тебе или нет. Но ты знаешь, что это не мое дело — вмешиваться, когда ты собираешься сражаться».
«Нет, нет, — говорит капитан, — но вы можете немного вмешаться, когда мы будем делить деньги».
«Эти вещи полезны для оснащения хирургического кабинета», — говорит Уильям и улыбается, — «но я буду умеренным».
Короче говоря, Уильям был самым приятным товарищем; но он превзошел нас в том, что если бы нас схватили, нас бы наверняка повесили, а он наверняка бы сбежал. Но он был бойким парнем и подходил на роль капитана больше, чем любой из нас.
4.--Почтенный торговец
======================
Мы плавали по морям много лет, и через некоторое время у нас с Уильямом был корабль в нашем распоряжении с 400 людьми под началом. Что касается капитана Уилмота, то мы оставили его с большой компанией на Мадагаскаре, а сами отправились в Ост-Индию.
Наконец мы так разбогатели, поскольку торговали гвоздикой и пряностями с купцами, что Уильям однажды предложил мне отказаться от того образа жизни, который мы вели. Мы тогда находились у берегов Персии.
«Большинство людей», — сказал Уильям, — «оставляют торговлю, когда они удовлетворены тем, что имеют, и достаточно богаты; ибо никто не торгует ради торговли; тем более люди не грабят ради воровства. Для людей, находящихся за границей, естественно желать вернуться домой, в конце концов, особенно когда они разбогатеют, и настолько, что не будут знать, что делать с еще большим богатством, если бы оно у них было».
«Ну, Уильям», сказал я, «но ты не объяснил, что ты подразумеваешь под домом. Да, приятель, я дома; вот мое жилище; у меня никогда не было другого дома в моей жизни; я был чем-то вроде благотворительного школьника; так что у меня не может быть желания идти куда-либо, будь я богат или беден; потому что мне некуда идти».
«Почему», — говорит Уильям, выглядя немного смущенным, — «у тебя нет ни родственников, ни друзей в Англии? Ни знакомых; никого, к кому ты испытывал бы хоть какую-то доброту или остатки уважения?»
"Нет, Уильям", - сказал я, - "не больше, чем при дворе Великого Могола. Но я не говорю, что мне нравится эта бродячая, кочевая жизнь настолько, чтобы я никогда не отказался от нее. Скажи мне что-нибудь, я приму это благосклонно". Потому что я видел, что он встревожен, и его серьезность начала трогать меня.
«Есть еще кое-что, о чем стоит подумать, помимо этого образа жизни», — говорит Уильям.
«Что же это такое, — сказал я, — если не смерть?»
«Это покаяние».
«Почему», — говорю я, — «вы когда-нибудь видели раскаявшегося пирата?»
Услышав это, он немного вздрогнул и вернулся.
«На виселице я знал одного, и я надеюсь, что ты будешь вторым».
Он говорил это очень ласково, с видимой заботой обо мне.
«Мое предложение, — продолжал Уильям, — ради твоего блага, а также ради моего собственного. Мы можем положить конец такому образу жизни и покаяться».
«Послушай, Уильям, — говорю я, — сначала выслушаю твое предложение о том, как положить конец нашему нынешнему образу жизни, а потом мы с тобой поговорим о другом».
«Нет, — говорит Уильям, — здесь ты прав; мы никогда не должны говорить о раскаянии, пока мы продолжаем быть пиратами».
«Ну, — говорю я, — Уильям, именно это я и имел в виду; ибо если мы не должны исправляться, а также сожалеть о том, что сделано, то я понятия не имею, что значит раскаяние: сама суть вещей, кажется, говорит мне, что первый шаг, который мы должны сделать, — это порвать с этим жалким образом жизни. Как ты думаешь, возможно ли нам положить конец нашему несчастному образу жизни и уйти?»
«Да, — говорит он, — я думаю, это вполне осуществимо».
Затем мы бросили якорь у города Бассора, и однажды ночью мы с Уильямом сошли на берег и отправили боцману записку, в которой сообщали, что нас предали, и просили его убираться на корабле.
Таким образом, мы напугали наших товарищей-негодяев, и нам ничего не оставалось делать, как думать, как превратить наши сокровища в вещи, которые пригодятся нам, чтобы мы выглядели как торговцы, какими мы теперь должны были быть, а не как флибустьеры, какими мы были на самом деле.
Затем мы оделись, как армянские купцы, и через много дней достигли Венеции; и наконец мы согласились отправиться в Лондон. Ибо у Уильяма была сестра, которую он жаждал увидеть еще раз.
Итак, мы приехали в Англию, и некоторое время спустя я женился на сестре Уильяма, с которой я гораздо счастливее, чем заслуживаю.
4.ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС (07.02.1812-09.06.1870)
========================================
Чарльз Диккенс, сын клерка в военно-морской кассе, родился в Лэндпорте 7 февраля 1812 года. Вскоре после этого семья переехала в Чатем, а затем в Лондон. Несмотря на все усилия, им не удалось избежать беды, и в возрасте девяти лет Диккенс устроился на работу на фабрику по производству ваксы. С наступлением более светлых дней его отправили обратно в школу; впоследствии для него нашли место в адвокатской конторе. Тем временем его отец получил должность репортера в «Morning Herald», и Диккенс тоже решил попытать счастья в этом направлении. Самостоятельно освоив стенографию и усердно занимаясь в Британском музее, в возрасте двадцати двух лет он получил постоянную работу в штате лондонской газеты.
Диккенс умер в Гэдс-Хилле 9 июня 1870 года, написав четырнадцать романов и большое количество рассказов и очерков.
1.Посмертные записки Пиквикского клуба
======================================
Диккенс впервые стал известен публике благодаря знаменитым «Наброскам Боза», которые появились в «Ежемесячном журнале» в декабре 1833 года, а полная серия была собрана и опубликована в виде тома три года спустя. За ними последовали бессмертные «Посмертные записки Пиквикского клуба» в 1836 году, которые вскоре вывели Диккенса в первый ряд английских романистов. Несмотря на откровенный юмор «Пиквика», Диккенс в предисловии к более позднему изданию с удовлетворением отметил, что «юридические реформы подрезали когти господам Додсону и Фоггу», что законы, касающиеся тюремного заключения за долги, были изменены, а тюрьма Флит была снесена.
I.--Мистер Пиквик нанимает Сэма Уэллера
=======================================
Апартаменты мистера Пиквика на Госуэлл-стрит были очень аккуратными и удобными, как нельзя лучше подходящими для человека его гения и наблюдательности, а также для его значения как генерального председателя всемирно известного Пиквикского клуба.
Его хозяйка, миссис Барделл, была миловидной женщиной с хлопотливыми манерами и приятной внешностью, с природным даром к кулинарии. Чистота и тишина царили во всем доме, и в нем воля мистера Пиквика была законом.
Для любого, кто знаком с этими вещами и с превосходно уравновешенным умом мистера Пиквика, его поведение утром перед отъездом в Итансуилл казалось самым загадочным и необъяснимым. Он мерил шагами комнату, высовывал голову из окна и постоянно поглядывал на часы. Миссис Барделл, которая вытирала пыль в квартире, было очевидно, что он задумал что-то важное.
«Миссис Барделл», — сказал наконец мистер Пиквик, — «ваш маленький мальчик уже давно умер».
«Да ведь до Боро очень далеко, сэр!» — возразила миссис Барделл.
«Совершенно верно, так оно и есть. Миссис Барделл, как вы думаете, гораздо ли дороже содержать двух человек, чем одного?»
«Ля, мистер Пиквик!» — сказала миссис Бардл, краснея, так как ей показалось, что она заметила некий супружеский огонек в глазах своего жильца. «Ля, мистер Пиквик, что за вопрос!»
"Ну, а вы как считаете?" - спросил мистер Пиквик.
«Это во многом зависит, — сказала миссис Бардл, — от человека, знаете ли, мистер Пиквик; и от того, будет ли этот человек бережливым и осторожным, сэр».
«Это совершенно верно», — сказал мистер Пиквик, — «но человек, который мне нравится (тут он очень пристально посмотрел на миссис Бардл), я думаю, обладает этими качествами. Сказать по правде, я уже принял решение. Теперь вы подумаете, что это очень странно, что я не посоветовался с вами по этому вопросу, пока не отослал вашего маленького мальчика сегодня утром, а?»
Миссис Барделл долго боготворила мистера Пиквика на расстоянии, и теперь она думала, что он собирается сделать ей предложение. Преднамеренный план, тоже — отправить своего маленького мальчика в Боро, чтобы убрать его с дороги! Как заботливо! Как тактично!
«Это избавит вас от многих хлопот, не правда ли?» — сказал мистер Пиквик. «А когда я буду в городе, у вас всегда будет кто-нибудь, кто посидит с вами». Мистер Пиквик безмятежно улыбнулся.
«Я уверена, что должна быть очень счастливой женщиной», — сказала миссис Бардл, дрожа от волнения. «О, ты добрый, славный, игривый, дорогой!» И, не тратя больше времени, она обняла мистера Пиквика за шею.
«Благослови мою душу!» — воскликнул изумленный мистер Пиквик. «Миссис Барделл, моя добрая женщина! Боже мой, что за ситуация! Пожалуйста, подумайте, не придет ли кто-нибудь!»
«О, пусть они придут!» — в отчаянии воскликнула миссис Барделл. «Я никогда тебя не оставлю, милая, добрая душа!» И она прижалась еще крепче.
«Боже мой, — сказал мистер Пиквик, борясь, — я слышу, как кто-то поднимается по лестнице! Не надо, вот доброе создание, не надо!» Но миссис Бардл потеряла сознание у него на руках, и прежде чем он успел выиграть время, чтобы положить ее на стул, в комнату вошел мастер Бардл, а за ним — друзья мистера Пиквика: мистер Тапмен, мистер Уинкль и мистер Снодграсс.
«В чем дело?» — спросили трое пиквикистов.
"Я не знаю!" ответил мистер Пиквик; в то время как всегда галантный мистер Тапмен повел миссис Барделл, которая сказала, что ей лучше, вниз. "Я не могу понять, что случилось с этой женщиной. Я только что сказал ей о своем намерении держать слугу, как она впала в необычайный припадок. Очень примечательная вещь".
«Очень», — сказали трое его друзей.
«В коридоре сейчас находится человек», — сказал мистер Тапмен.
«Это тот человек, за которым я послал из Боро», — сказал мистер Пиквик. «Будьте добры, позовите его».
Мистер Сэмюэл Уэллер немедленно представился, предварительно оставив свою старую белую шляпу на площадке снаружи.
«Не очень-то красивая на вид», — сказал Сэм, — «но носить ее изумительно. И до того, как отвалились поля, она была очень красивой».
«Теперь, что касается того, по какому поводу я послал за вами», — сказал мистер Пиквик.
"В этом-то и вся суть, сэр; выкладывайте, как отец сказал ребёнку, когда тот проглотил фартинг."
«Прежде всего мы хотим знать», — сказал мистер Пиквик, — «довольны ли вы своим нынешним положением?»
«Прежде чем я отвечу на этот вопрос, — ответил мистер Уэллер, — я хотел бы знать, собираетесь ли вы предложить мне лучший».
Мистер Пиквик благосклонно улыбнулся и сказал: «Я уже почти решил сам вас нанять».
"Вы об этом думали?" спросил Сэм. "Жалованье?"
«Двенадцать фунтов в год».
"Одежда?"
"Два костюма".
"Работа?"
"Чтобы прислуживать мне и путешествовать со мной и этими джентльменами".
" Запишите счет, - с нажимом сказал Сэм. - Я сдан одинокому джентльмену, и условия согласованы. Если одежда подойдет мне хотя бы вполовину так же, как это место, то она подойдет.
II.--Барделл против Пиквика
============================
По совету адвокатов Додсона и Фогга миссис Барделл подала иск о нарушении брачного обещания против мистера Пиквика, и размер убытков был установлен в размере 1500 фунтов стерлингов. 14 февраля был назначен день памятного судебного разбирательства.
Когда мистер Пиквик и его друзья добрались до здания суда, а судья — мистер Старели — занял его место, оказалось, что из специального жюри присяжных присутствовало всего десять человек, а из общего жюри были задержаны зеленщик и химик, чтобы дополнить это число.
«Прошу прощения у суда, — сказал химик, — но я надеюсь, что суд простит мне мое присутствие. У меня нет помощника, и я не могу позволить себе нанять его».
«Тогда вы должны быть в состоянии себе это позволить», — сказал судья, человек невысокого роста и такой толстый, что казалось, будто он состоит только из лица и жилета.
«Очень хорошо, милорд», — ответил химик, — «тогда убийство произойдет еще до окончания этого суда, вот и все. Я никого не оставил, кроме мальчика на побегушках в моей лавке, и я знаю, что он думает, что английская соль означает щавелевую кислоту и сироп сенны, лауданум; вот и все, милорд».
Мистер Пиквик смотрел на химика с чувством глубочайшего ужаса, когда миссис Барделл, поддерживаемую ее подругой миссис Клуппинс, привели в суд.
Затем сержант Базфаз открыл дело истца, и когда он закончил, была вызвана Элизабет Клуппинс.
«Вы помните, миссис Клуппинс», сказал сержант Базфаз, «вы помните, как однажды утром в июле прошлого года вы были в задней комнате миссис Барделл, когда она вытирала пыль в квартире Пиквика?»
"Да, милорд и присяжные, я помню", ответила миссис Клаппинс.
«Что вы делали в задней комнате, мэм?» — спросил маленький судья.
«Милорд и присяжные», — сказала миссис Клуппинс, — «я не буду вас обманывать».
«Лучше не надо, мэм», — сказал маленький судья.
" Я была там", - продолжала миссис Клаппинс, - без ведома миссис Бардл. Я вышла с корзиночкой, джентльмены, чтобы купить три фунта красных пирожков с почками, которые стоили два с половиной пенса, когда я увидела, что входная дверь миссис Барделл приоткрыта."
"На чём, простите?" - воскликнул маленький судья.
«Частично открыта, милорд».
Маленький судья сказал с хитрым видом: "На банке было написано".
«Я вошла, джентльмены, просто чтобы поздороваться, и неразборчиво поднялась наверх и в заднюю комнату. В передней комнате послышались голоса, очень громкие, и они навязчиво доносились до моего уха».
Затем миссис Клуппинс рассказала о разговоре, который мы уже слышали между мистером Пиквиком и миссис Барделл.
Следующим свидетелем был мистер Уинкль, а после него — мистер Тапмен и мистер Снодграсс, все из которых явились по повестке, полученной от адвокатов истца.
Затем сержант Базфаз поднялся и с большой важностью сказал: «Позовите Сэмюэля Уэллера».
Вызывать его было совершенно необязательно, поскольку Сэмюэл Уэллер быстро вошел в ложу, как только было произнесено его имя.
«Как вас зовут, сэр?» — спросил судья.
«Сэм Уэллер, милорд».
«Как пишется это слово — с «V» или с «W»?» — спросил судья.
«Это зависит от вкуса и фантазии пишущего, милорд», — ответил Сэм, — «но я пишу это через «В».»
Тут на галерее раздался громкий голос: «Совершенно верно, Сэмюэл, совершенно верно. Напиши «мы», милорд, напиши «мы».
«Кто это осмелился обратиться к суду?» — спросил маленький судья, подняв глаза.
«Я также подозреваю, что это был мой отец, милорд», — ответил Сэм.
«Вы видите его здесь сейчас?» — спросил судья.
«Нет, не вижу, мой господин», — ответил Сэм, глядя прямо на крышу суда.
«Если бы вы могли указать на него, я бы немедленно его арестовал», — заявил судья.
Сэм поклонился в знак признательности.
«Итак, мистер Уэллер», сказал сержант Базфаз, «я полагаю, что вы находитесь на службе у мистера Пиквика; говорите, пожалуйста».
«Я хочу высказаться, сэр», — ответил Сэм. «Я служу у этого джентльмена, и это очень хорошая служба».
«Мало дел, а получить можно много, я полагаю?» — сказал сержант Базфаз.
«О, вполне достаточно, чтобы получить, сэр, как сказал солдат, когда ему приказали дать триста пятьдесят ударов плетью», — ответил Сэм.
«Вы не должны рассказывать нам, что сказал солдат, — вмешался судья, — это не доказательство».
«Очень хорошо, милорд».
«Итак, мистер Уэллер», - сказал сержант Базфаз, «вы помните что-нибудь особенное, что произошло в то утро, когда вас впервые встретил обвиняемый?»
«Да, сэр. В то утро у меня был обычный новый комплект одежды, и это было для меня в те дни весьма необычным и необычным обстоятельством».
«Вы хотите сказать мне, мистер Уэллер, что вы не видели обморока истца на руках у ответчика?»
«Конечно, нет. Я был в коридоре, пока меня не позвали, а потом старушки там не оказалось».
«Есть ли у вас пара глаз, мистер Уэллер?»
«Да, в том-то и дело», — ответил Сэм. «Если бы это была пара патентованных газовых микроскопов с двойным миллионным увеличением и сверхмощностью, то, может быть, я бы и смог видеть сквозь лестничный пролет и деревянную дверь, но, поскольку у меня только глаза, мое зрение ограничено».
«Помните, как вы однажды вечером в ноябре прошлого года зашли в дом миссис Барделл? Полагаю, вы пошли немного поговорить об этом процессе, а, мистер Уэллер?» — спросил сержант Базфаз, многозначительно глядя на присяжных.
«Я пошел заплатить за квартиру», — сказал Сэм, — «но леди пришли в огромное восхищение от достойного поведения мистера Додсона и Фогга и сказали, как великодушно с их стороны было взяться за это дело на себя и вообще ничего не требовать за судебные издержки, если только они не получат их от мистера Пиквика».
На этот весьма неожиданный ответ зрители захихикали, и мистер сержант Базфаз резко сказал: "Остановитесь, сэр".
Затем сержант Снаббин обратился к присяжным от имени подсудимого, после чего судья Старели подвел итоги.
Спустя четверть часа присяжные вынесли вердикт в пользу истца, присудив ему компенсацию в размере 750 фунтов стерлингов.
В зале суда мистер Пиквик встретился с господами Додсоном и Фоггом, которые с удовлетворением потирали руки.
«Ни одного фартинга судебных издержек или возмещения убытков вы от меня не получите, даже если я проведу остаток своей жизни в долговой тюрьме», — сказал мистер Пиквик.
«Это мы еще посмотрим», — сказал мистер Фогг, ухмыляясь.
Мистер Пиквик и его друзья направились к наемной карете, а Сэм Уэллер уже собирался запрыгнуть на козлы, когда перед ним возник его отец. Старик серьезно покачал головой и предостерегающе произнес: "Я знал, чем кончится эта манера вести дела. Ох, Сэмми, Сэмми, почему не было алиби?"
«Ни полпенни», — сказал мистер Пиквик.
«Ура принципу, как сказал ростовщик, даже если он не хотел продлевать вексель», — заметил мистер Сэмюэл Уэллер.
III.--В тюрьме Флит
===================
Два месяца спустя мистер Пиквик был арестован за неуплату судебных издержек и возмещения ущерба и доставлен в тюрьму Флит. И вот, впервые в жизни, мистер Пиквик оказался в стенах долговой тюрьмы.
«Где мне сегодня спать?» — спросил мистер Пиквик у надзирателя, и после некоторого обсуждения выяснилось, что сдается кровать.
"Она не большая, но спать в ней очень удобно. Сюда, сэр", - сказал надзиратель.
Мистер Пиквик в сопровождении Сэма Уэллера последовал за своим проводником вверх по лестнице и по галерее; в конце ее находилась комната, в которой стояло восемь или девять железных кроватей.
Оставшись один, мистер Пиквик почувствовал себя очень подавленным и неуютным и медленно отправился спать. Его разбудил шум, производимый его соседями по постели, один из которых, в серых хлопчатобумажных чулках, играл на хорнпайпе; другой, очевидно, сильно пьяный, напевал, насколько мог вспомнить, какую-то шуточную песенку; третий, мужчина с густыми, кустистыми бакенбардами, аплодировал обоим исполнителям.
«Меня зовут Смангл, сэр», — сказал человек с бакенбардами мистеру Пиквику.
«Меня зовут Мивинс», — сказал человек в чулках.
«Ну, но, — сказал мистер Смангл, заверив мистера Пиквика множество раз, что он испытывает огромное уважение к чувствам джентльмена, — «это всего лишь сухая работа. Давайте прополощем рты каплей жженого хереса; последний пришедший выдержит, Мивинс принесет, а я помогу выпить. Так или иначе, это справедливое и джентльменское разделение труда».
Мистер Пиквик, не желая рисковать ссорой, с радостью согласился на это предложение.
Когда на следующее утро мистер Пиквик открыл глаза, первым предметом, на котором они остановились, был Сэмюэл Уэллер, сидевший на небольшом черном чемодане.
Вскоре он узнал, что деньги были во Флите, как и деньги вне его; и что если он захочет, то сможет снять отдельную комнату, если будет готов за нее заплатить.
"Есть прекрасная комната наверху, в зале у кафе, которая принадлежит заключенному канцелярии", - сказал надзиратель. "Она обойдется тебе в фунт в неделю. Господи! Почему ты сразу не сказал, что готов спуститься вниз, красавец?"
Дело было быстро улажено, и через короткое время комната была обставлена.
«Сэм», сказал мистер Пиквик, когда его слуга сделал все возможное, чтобы сделать комнату удобной, и теперь осматривал обстановку, «я с самого начала почувствовал, что это не то место, куда следует приводить молодого человека».
"И старого тоже, сэр".
"Ты совершенно прав, Сэм, - сказал мистер Пиквик. - Но старики могут прийти сюда по собственной беспечности и недоверчивости. Ты меня понимаешь, Сэм?"
«Ну что ж, сэр», — возразил Сэм после паузы, — «кажется, я понимаю, к чему вы клоните, и мне кажется, что вы заходите слишком далеко, как сказал почтовый кучер, обращаясь к снежной буре, когда она его застигла».
«На то время, пока я здесь, — сказал мистер Пиквик, — ты должен покинуть меня, Сэм».
«Теперь я скажу вам, что это такое», — сказал мистер Уэллер серьезным и торжественным голосом. «Эти вот такие вещи не годятся, так что не будем больше об этом слышать».
«Я серьезно, Сэм», — сказал мистер Пиквик.
«Вы, вы, сэр?» — осведомился мистер Уэллер. «Очень хорошо, сэр. Тогда и я тоже».
С этими словами мистер Уэллер с большой точностью надел шляпу на голову и вышел из комнаты. Найдя отца, Сэм объяснил старшему мистеру Уэллеру, что мистера Пиквика нельзя оставлять одного во Флите.
"Вай, они сожрут его живьем, Сэмми!" - воскликнул старший мистер Уэллер. "Останется там один, бедное создание, без единой поддержки! Этого нельзя сделать, Сэмивел, этого нельзя сделать!"
"Конечно, нельзя", - заявил Сэм. "Ну, тогда я скажу тебе, что это такое. Я побеспокою тебя одолжить двадцать пять фунтов. Может, ты попросишь их через пять минут, может, я скажу, что не заплачу, и грубо с ним расправлюсь. Ты же не думаешь арестовать собственного сына за деньги и отправить его во Флит, не так ли, ты, ненормальный бродяга?"
Старший мистер Уэллер, уловив эту идею, смеялся до тех пор, пока не побагровел.
В течение дня Сэм был должным образом арестован по иску своего отца, и Сэм, официально переданный под стражу надзирателя, сразу же прошел в тюрьму и направился прямиком в комнату своего хозяина.
"Я заключенный, сэр", - сказал Сэм. "Меня арестовали сегодня утром за долги, и человек, который меня посадил, никогда меня не выпустит, пока вы сами не выйдете".
«Благослови мое сердце и душу!» — воскликнул мистер Пиквик. «Что вы имеете в виду?»
"Вот что я говорю, сэр", - возразил Сэм. "Если это продлится сорок лет, я буду заключенным, и я очень рад этому. Он злобный, скверно настроенный, миролюбивый, ветреный человек, который меня засадил, с таким твердым сердцем, что смягчить его невозможно, как заметил добродетельный священник о старом джентльмене, страдающем водянкой, и сказал, что в целом он думает, что лучше оставит свое имущество жене, чем построит из него часовню".
Напрасно мистер Пиквик протестовал.
«Я основываю свое решение на принципе, сэр», — заметил Сэм, «и вы основываетесь на том же; это напоминает мне человека, который покончил с собой из принципа».
4.--Мистер Пиквик покидает тюрьму Флит
======================================
Предприимчивые юристы, господа Додсон и Фогг, не получив денег от мистера Пиквика, в июле приступили к аресту миссис Барделл, которая, для проформы, дала им согласие на сумму их судебных издержек.
Мистер Пиквик совершал вечернюю прогулку по территории Флита, когда ввели миссис Бардл, и Сэм Уэллер, увидев леди, снял шляпу в притворном почтении. Мистер Пиквик с негодованием отвернулся.
«Не беспокой женщину», — сказал надзиратель Веллеру, — «она только что вошла».
«Заключенная!» — сказал Сэм. «Кто жалуется? За что? Говори, старина!»
«Додсон и Фогг», — ответил мужчина.
"Сюда, Джоб, Джоб!" - крикнул Сэм, вбегая в коридор и зовя человека, который ходил на поручения для заключенных. "Беги к мистеру Перкеру, Джоб; он мне нужен прямо сейчас. Я вижу в этом что-то хорошее. Вот это игра! Ура!"
На следующее утро мистер Перкер был в комнате мистера Пиквика.
«Ну, теперь, мой дорогой сэр, — сказал Перкер, — первый вопрос, который я должен задать, — останется ли эта женщина здесь? Это зависит исключительно и целиком и полностью от вас».
«От меня!» воскликнул мистер Пиквик.
Никто, кроме вас, не может спасти ее из этого логова несчастья, в которое ни один мужчина, а тем более ни одна женщина, никогда не должны быть отправлены, если бы у меня была моя воля», продолжил мистер Перкер. «Я видел эту женщину сегодня утром. Оплатив издержки, вы можете получить полное освобождение от ответственности и возмещение ущерба; и, кроме того, добровольное заявление за ее подписью о том, что это дело с самого начала было раздуто и поддержано этими людьми, Додсоном и Фоггом. Она умоляет меня ходатайствовать перед вами и умоляет о прощении».
Прежде чем мистер Пиквик успел ответить, снаружи послышался тихий ропот голосов и нерешительный стук в дверь; и мистер Уинкль, мистер Тапмен и мистер Снодграсс вошли как нельзя кстати, наконец, их совместными мольбами, мистер Пиквик был окончательно сломлен в своем решении. В три часа дня мистер Пиквик бросил последний взгляд на свою маленькую комнату и пробрался, как мог, сквозь толпу должников, которые с нетерпением рвались вперед, чтобы пожать ему руку, пока он не достиг ступенек ложи. Он обернулся, чтобы осмотреться, и его глаза засияли, когда он это сделал. Во всей толпе бледных, изможденных лиц он не увидел ни одного, которое не было бы счастливее от его сочувствия и милосердия.
Что касается Сэма Уэллера, то, отправив Джоба Троттера оформить официальное увольнение, он первым делом вложил все свои наличные деньги в покупку двадцати пяти галлонов слабого портера, который он собственноручно раздавал на площадке для игры в ракетку всем, кто соглашался его отведать. Сделав это, он метался по разным углам здания, пока не потерял дар речи, а затем незаметно вернулся к своему обычному собранному и философски настроенному состоянию и последовал за своим хозяином из тюрьмы.
2.Оливер Твист
============
«Приключения Оливера Твиста», изданные по частям в «Bentley's Miscellany» в 1837-39 годах и в виде книги в 1838 году, были вторым романом Диккенса. Ему не хватает пышности «Пиквика», и он более ограничен в своих сценах и персонажах, чем любой другой написанный им роман, за исключением «Тяжелых времен» и «Больших надежд». Но описание работного дома, его обитателей и управляющих выполнено в лучшем стиле Диккенса и было прямой атакой на администрацию Закона о бедных того времени. Бамбл, действительно, вошел в общее употребление как типичный чиновник работного дома наименее удовлетворительного сорта. Не менее мощно, чем картина несчастного детства Оливера, является описание воровской кухни, которой руководил Феджин. Билл Сайкс и Ловкий Плут — известные имена преступников, а образ Фейгина изображен с удивительным мастерством в этой ужасной картине преступного мира Лондона.
1.--Приходской мальчик
======================
Оливер родился в работном доме, и его мать умерла в ту же ночь. Даже обещанное вознаграждение в размере 10 фунтов стерлингов не дало никакой информации об отце мальчика или имени его матери. Женщина была молодой, хрупкой и утонченной - незнакомка в приходе.
«Тогда откуда у него вообще взялось имя?» — спросила миссис Манн (которая отвечала за раннее воспитание детей работного дома) у мистера Бамбла, приходского церковного старосты.
Приходской церковный староста выпрямился с большой гордостью и сказал: «Я придумал это. Мы называем наши учреждения в алфавитном порядке. Последнее было на букву S; я назвал его Свуббл. Это было на букву T; я назвал его Твист. У меня есть готовые имена до конца алфавита, и по всему алфавиту, когда мы доходим до Z».
«Вы, конечно, литературный персонаж, сэр», — сказала миссис Манн.
Оливеру, которому теперь было девять лет, был изъят из-под опеки миссис Манн, в чьем жалком доме ни одно доброе слово или взгляд не осветили уныние его младенческих лет, и отправлен в работный дом.
Теперь члены совета, которые были людьми дальновидными, только что установили правило, что все бедные люди должны иметь альтернативу (ибо они никого не принуждали, не они) либо быть голодающим путем постепенного процесса в доме, либо быстрым путем вне его. Всякое облегчение было неотделимо от работного дома, и жидкая каша выдавалась его обитателям три раза в день.
Система работала в полную силу в течение первых шести месяцев после поступления Оливера Твиста, и мальчики, имевшие в целом отличный аппетит, Оливер Твист и его товарищи терпели муки медленного голодания. Каждый мальчик получал одну миску каши и не больше. Наконец мальчики стали такими прожорливыми и дикими от голода, что один из них, который был высоким для своего возраста и не привык к такого рода вещам (потому что его отец держал небольшую кухарку), мрачно намекнул своим товарищам, что если у него не будет еще одной миски каши в день, он боится, что однажды ночью он случайно съест мальчика, который спал рядом с ним, слабого юношу нежного возраста. У него был дикий, голодный взгляд, и они безоговорочно ему поверили. Был созван совет, брошен жребий, кто должен был подойти к хозяину после ужина в тот вечер и попросить добавки, и это выпало Оливеру Твисту.
Наступил вечер, мальчики заняли свои места. Хозяин в форме повара встал у котла, чтобы разливать кашу; его нищие помощники выстроились позади него, каша была подана, и над короткими порциями была произнесена длинная молитва.
Каша исчезла, мальчики перешептывались и подмигивали Оливеру, в то время как его ближайшие соседи подталкивали его. Будучи ребенком, он был в отчаянии от голода и безрассуден от несчастья. Он встал из-за стола и, подойдя к хозяину с миской и ложкой в ;;руках, сказал, несколько встревоженный собственной безрассудностью: «Пожалуйста, сэр, я хочу добавки».
Хозяин был толстый, здоровый человек, но он сильно побледнел. Он несколько секунд смотрел в оцепенении и изумлении на маленького мятежника, а затем сказал: «Что!»
«Пожалуйста, сэр», — ответил Оливер, «я хочу добавки».
Хозяин ударил Оливера по голове черпаком, схватил его за руки и громко закричал, призывая приходского церковного старосту.
Правление заседало на торжественном заседании, когда в комнату вбежал мистер Бамбл в большом волнении и, обращаясь к джентльмену в высоком кресле, сказал: «Мистер Лимкинс, прошу прощения, сэр! Оливер Твист попросил еще (каши)!»
Все вздрогнули, ужас отразился на лицах всех.
"Добавки?" - спросил председатель. - Успокойтесь, Бамбл, и отвечайте мне внятно. Правильно ли я понимаю, что он попросил добавки после того, как съел положенный по диете ужин?
«Да, сэр», — ответил Бамбл.
«Этого мальчика повесят», — сказал джентльмен в белом жилете. «Я знаю, что этого мальчика повесят».
Никто не оспаривал это мнение. Оливера немедленно заключили в тюрьму, а на следующее утро на воротах работного дома была приклеена табличка, предлагающая вознаграждение в пять фунтов любому, кто заберет у них Оливера Твиста. Другими словами, пять фунтов и Оливер Твист предлагался любому мужчине или женщине, которые хотели бы получить ученика в любом ремесле, бизнесе или призвании.
Первым на это предложение откликнулся трубочист мистер Гэмфилд.
«Это отвратительная сделка», — заявил председатель правления.
«Мальчики уже задыхались в дымоходах», — сказал другой участник.
"Это потому, что они смачивали солому, прежде чем зажигать ее в дымоходе, чтобы заставить их снова спуститься", - сказал Гэмфилд. "Это все дым, а не пламя; настоящий дым только клонит его ко сну, и это бесполезно, чтобы заставить мальчика спуститься. Мальчики очень упрямы и очень ленивы, джентльмены, и нет ничего лучше хорошего горячего пламени, чтобы заставить их спуститься бегом. Это также гуманно, джентльмены, потому что, даже если они застряли в дымоходе, поджаривание их ног заставляет их бороться, чтобы выбраться".
Правление согласилось передать Оливера трубочисту (премия была снижена до 3 фунтов 10 шиллингов), но магистраты отказались одобрить договоры, и именно мистер Сауербери, гробовщик, в конечном итоге освободил правление от ответственности.
Жестокое обращение миссис Сауербери вынудило Оливера бежать. Он покинул дом рано утром, пока все еще спали, пересек поля и вышел на шоссе за городом. Дорожный указатель сообщал, что до Лондона семьдесят миль. В Лондоне он будет вне досягаемости мистера Бамбла; в Лондон он и отправится пешком.
II.--Искусный Плут
===================
На седьмое утро после того, как Оливер покинул родные места, он, прихрамывая, медленно добрался до городка Барнет. Уставший и голодный, он присел на крыльцо и вскоре был разбужен вопросом: "Привет, мой мальчик, что случилось?"
Мальчик, обратившийся с этим вопросом к юному путнику, был примерно его ровесником, но одним из самых странных на вид мальчиков, которых когда-либо видел Оливер. Он был низкого роста для своего возраста, грязный, и держался и вел себя как взрослый. На нем был мужской плащ, достававший почти до пят, а манжеты были закатаны до середины руки, чтобы освободить руки из рукавов. В целом, он был таким развязным и заносчивым молодым джентльменом, какого только можно было встретить ростом четыре фута шесть дюймов в своих ботинках.
"Тебе нужна еда," сказал этот странный мальчик, помогая Оливеру подняться; "и ты её получишь. Я сам на мели, всего один шиллинг и полпенни; но насколько хватит, я раскошелюсь и заплачу."
"Собираетесь в Лондон?" - спросил странный мальчик, пока они сидели и доедали в маленьком трактире.
"Да."
«Есть ли у вас жилье?»
"Нет."
«Деньги?»
«Нет».
Странный мальчик свистнул.
«Я полагаю, вам нужно где-то переночевать, не так ли? Ну, мне сегодня вечером нужно быть в Лондоне, и я знаю одного почтенного старого джентльмена, который там живет и который даст вам ночлег бесплатно и никогда не попросит сдачи — конечно, если какой-нибудь знакомый ему джентльмен заступится за вас».
Это неожиданное предложение убежища было слишком заманчивым, чтобы ему можно было сопротивляться, и по дороге в Лондон, куда они прибыли к вечеру, Оливер узнал, что его друга зовут Джек Докинз, но среди близких друзей он известен как «Ловкий Плут».
На Филд-лейн, в трущобах Саффрон-Хилл, Плут толкнул дверь дома и втащил Оливера внутрь.
«Ну, ну», — крикнул голос в ответ на его свист.
«Сливочный и хрустящий», — сказал Плут.
Это, по-видимому, был пароль, потому что тут же появился человек со свечой.
«Вас двое», — сказал мужчина. «Кто этот второй и откуда он взялся?»
«Новый приятель из Гренландии», — ответил Джек Докинз. «Фейгин наверху?»
"Да, он сортирует салфетки. Поднимайся."
Комната, в которую привели Оливера, была черной от времени и грязи. Несколько грубых кроватей, сделанных из старых мешков, были сложены рядом на полу. За столом сидели четыре или пять мальчиков, не старше Плута, они курили длинные глиняные трубки и пили спиртное с видом мужчин среднего возраста. Старый сморщенный еврей с отталкивающим лицом стоял над огнем, разделяя свое внимание между сковородой и вешалкой для белья, полной шелковых носовых платков.
Плут прошептал несколько слов еврею, а затем сказал вслух: «Это он, Феджин, мой друг Оливер Твист».
Еврей усмехнулся. «Мы очень рады видеть тебя, Оливер, очень».
В тот вечер Оливер хорошо поужинал, крепко спал и плотно позавтракал на следующее утро.
Когда завтрак был убран, Феджин, который был довольно веселым старым джентльменом, и Плут и еще один мальчик по имени Чарли Бейтс играли в очень любопытную игру. Веселый старый джентльмен, положив табакерку в один карман брюк, записную книжку в другой, а часы в жилет, и воткнув фальшивую бриллиантовую булавку в рубашку, а футляр для очков и носовой платок в карман пальто, пробежался взад и вперед по комнате, подражая манере, в которой старые джентльмены ходят по улицам; в то время как Плут и Чарли Бейтс должны были доставать все эти вещи из его карманов, оставаясь незамеченными. Это было так забавно, что Оливер смеялся до тех пор, пока слезы не потекли по его лицу.
Прошло несколько дней, и он понял весь смысл игры.
Плут и Чарли Бейтс вывели Оливера на прогулку, и после неспешной прогулки они внезапно остановились на Клеркенуэлл Грин, увидев пожилого джентльмена, читающего в книжном киоске. Он был так поглощен своей книгой, что, возможно, сидел в кресле в своем кабинете.
К ужасу Оливера, Плут сунул руку в карман джентльмена, вытащил платок и передал его Бейтсу. Затем оба мальчика со всех ног бросились бежать за угол. Оливер, испугавшись увиденного, тоже побежал; старый джентльмен, в тот же момент потеряв платок и увидев, что Оливер удирает, решил, что это вор, и погнался за ним, все еще держа в руке книгу.
Раздался крик «Держи вора!». Оливера сбили с ног, схватили и доставили в полицейский участок.
Судья все еще сидел в зале, и Оливер был бы осужден тут же, если бы не прибытие книготорговца.
"Стой, стой! Не уводи его! Я все видел! Я держу книжный киоск, - закричал мужчина. - Я видел трех мальчиков, еще двух и заключенного здесь. Ограбление совершил другой мальчик. Я видел, что этот был поражен этим".
Оливер был оправдан. Но он потерял сознание. Мистер Браунлоу, так звали старого джентльмена, потрясенный и тронутый смертельной белизной мальчика, тут же увез его в кэбе в свой дом на тихой тенистой улице близ Пентонвилля.
III.--Возвращение в логово Феджина
==================================
В течение многих дней Оливер оставался нечувствительным к доброте своих новых друзей. Но все, что мог сделать заботливый уход, было сделано, и он медленно и уверенно поправлялся. Мистер Браунлоу, добросердечный старый холостяк, проявил величайший интерес к своему протеже, и Оливер умолял его не выгонять его из дома, чтобы он бродил по улицам.
«Мое дорогое дитя», сказал старый джентльмен, тронутый теплотой призыва Оливера, «тебе не нужно бояться, что я тебя покину. Я уже обманывался в людях, которым пытался помочь, но тем не менее я чувствую сильную склонность доверять тебе; и я заинтересован в тебе больше, чем могу себе представить. Дай мне услышать твою историю; говори мне правду, и ты не останешься без друзей, пока я жив».
Определенное несомненное сходство Оливера с дамским портретом, висевшим на стене комнаты, поразило мистера Браунлоу. Какая связь могла быть между оригиналом портрета и этим бедным ребенком?
Но прежде чем мистер Браунлоу услышал историю Оливера, он потерял мальчика. Ибо Феджин, ужасно обеспокоенный тем, что Оливер может стать средством предательства его покойных товарищей, решил вернуть его как можно скорее. Чтобы осуществить свой злой замысел, Нэнси, молодая женщина, принадлежавшая к банде Феджина и видевшая Оливера, была уговорена взяться за это поручение.
И вот, как раз накануне того вечера, когда Оливер должен был рассказать свою историю мистеру Браунлоу, мальчик, желая доказать свою честность, отправился с несколькими книгами по поручению книготорговца в Клеркенуэлл-Грин.
«Вы должны сказать», — сказал мистер Браунлоу, — «что вы вернули эти книги и что вы пришли заплатить четыре фунта десять шиллингов, которые я ему должен. Это пятифунтовая купюра, так что вам придется принести мне сдачу в десять шиллингов».
«Я буду не раньше, чем через десять минут, сэр», — с нетерпением ответил Оливер.
Он быстро шел, думая о том, каким счастливым и довольным он должен себя чувствовать, когда его напугал крик молодой женщины: «О, мой дорогой брат!» Он едва успел поднять глаза, как его остановили чьи-то руки, крепко обхватившие его шею.
«Не надо!» — закричал Оливер, вырываясь. «Отпусти меня. Кто это? Зачем ты меня останавливаешь?»
Единственным ответом на это были громкие причитания молодой женщины, обнимавшей его.
«Я нашла его! О, Оливер, Оливер! О, ты непослушный мальчишка, заставляешь меня страдать из-за тебя так сильно! Возвращайся домой, дорогой, возвращайся. О, я нашла его! Слава богу, я нашла его!»
Молодая женщина разрыдалась, а несколько женщин, стоявших рядом, спросили, в чем дело.
«О, мэм», — ответила молодая женщина, — «он сбежал от родителей, присоединился к шайке воров и негодяев и чуть не разбил сердце своей матери».
"Ах ты, мерзавец!" - сказала одна женщина.
"Иди домой, живо, маленький грубиян," - сказала другая.
«Я не такой», — ответил Оливер, сильно встревоженный. «Я ее не знаю. У меня нет ни сестры, ни отца, ни матери. Я сирота; я живу в Пентонвилле».
" О, вы только послушайте, как он храбро держится!" - воскликнула молодая женщина. - Заставьте его вернуться домой, иначе он убьет своих дорогих маму и папу и разобьет мне сердце!
«Что это за чертовщина?» — выскочил из пивной какой-то мужчина, за ним по пятам гнался белый пёс. «Юный Оливер! Возвращайся домой к своей бедной матери, юный пёс!»
«Я не принадлежу к ним. Я их не знаю! Помогите, помогите!» — кричал Оливер, вырываясь из могучей хватки мужчины.
«Помогите!» — повторил мужчина. «Да, я помогу тебе, юный негодяй! Что это за книги? Ты их своровал, да? Давай сюда!»
С этими словами мужчина вырвал книги из его рук и ударил его по голове.
Ослабленный недавней болезнью, одурманенный ударами и внезапностью нападения, напуганный жестокостью человека, которым был не кто иной, как Билл Сайкс, самый грубый из всех учеников Феджина, — что мог сделать один бедный ребенок? Наступила темнота; район был низменный; сопротивление было бесполезно. Сайкс и Нэнси торопили мальчика между собой через дворы и переулки, пока он снова не оказался в ужасном доме, куда Плут впервые привел его. Долгое время после того, как зажглись газовые фонари, мистер Браунлоу сидел и ждал в своей гостиной. Слуга двадцать раз пробежал по улице, чтобы проверить, нет ли каких-либо следов Оливера. Экономка с тревогой ждала у открытой двери. Но Оливер не вернулся.
4.Оливер в кругу друзей
=======================
Мистер Билл Сайкс, устроивший важную операцию по взлому дома со своим коллегой-грабителем, мистером Тоби Крекитом, в Шеппертоне, решил, что Оливер должен составить ему компанию.
Это был отдельно стоящий дом, и ночь была темной как смоль, когда Сайкс и Крекит, волоча за собой Оливера, перелезли через стену и приблизились к узкому, закрытому ставнями окну. Напрасно Оливер умолял их отпустить его.
" Слушай, ты, молодое создание," - прошептал Сайкс, когда лом справился со ставнями и решетка была открыта. - Я собираюсь просунуть тебя туда. Достав из кармана потайной фонарь, он добавил: "Возьми этот фонарь; осторожно поднимись по ступенькам, которые находятся прямо перед тобой, и пройди по коридору к входной двери; открой ее и впусти нас".
Мальчика втолкнули в окно, и Сайкс, направив пистолет на дверь, сказал ему, что если он будет колебаться, он застрелит его.
Едва Оливер продвинулся на несколько ярдов, как Сайкс крикнул: «Назад! Назад!»
Мальчик вздрогнул и выронил фонарь, не зная, идти ему вперед или бежать.
Крик повторился — появился свет — перед его глазами промелькнуло видение двух перепуганных, полураздетых мужчин наверху лестницы — вспышка — громкий звук — и он отшатнулся.
Сайкс вытащил его из окна, прежде чем дым рассеялся, и выстрелил из пистолета вслед людям, которые уже отступали.
«Сожми руку крепче», — сказал Сайкс. «Дай мне шаль. Они его ударили. Скорее! Мальчик истекает кровью».
Затем раздался громкий звон колокола, крики людей и ощущение, что тебя несут по неровной земле с большой скоростью. А затем шумы стали спутанными вдалеке, и Оливер больше ничего не видел и не слышал.
Сайкс, посчитав погоню слишком жаркой, был вынужден оставить Оливера в канаве и скрыться со своим другом Крекитом.
Оливер проснулся утром. Его левая рука была грубо перевязана шалью, и повязка пропиталась кровью. Слабый и ошеломленный, он все же чувствовал, что если останется там, где он был, то наверняка умрет, и поэтому он, шатаясь, поднялся на ноги. Единственным домом в поле зрения был тот, в который он вошел несколько часов назад, и он направился к нему. Он толкнул садовую калитку — она была не заперта. Он пошатнулся через лужайку, поднялся по ступенькам, слабо постучал в дверь и, чувствуя, что все его силы оставили его, опустился на маленький портик.
Мистер Джайлс, дворецкий и главный управляющий дома, который выстрелил и возглавил погоню, как раз объяснял волнующие события ночи своим коллегам-слугам кухни, когда послышался стук Оливера. С большой неохотой дверь открылась, и затем группа, робко выглядывая из-за плеч друг друга, увидела не более грозный объект, чем бедный маленький Оливер Твист, безмолвный и изнуренный.
Вот он! - заорал Джайлс. - Вот один из воров, мэм! Ранен, мисс! Это я в него выстрелил!
Они втащили теряющего сознание мальчика в холл, и затем, посреди всего этого шума и суматохи, раздался нежный и ласковый голос, который мгновенно всё утихомирил.
"Джайлз!" - прошептал голос с лестничной площадки. "Тише! Ты пугаешь мою тетушку не меньше, чем воры. Бедняжка сильно пострадала?"
"Ранен отчаянно, мисс", - ответил Джайлз.
После спешного совещания с ее тетей, тот же кроткий оратор приказал им отнести раненого наверх и как можно скорее послать в Чертси за констеблем и доктором. Последний прибыл, когда молодая леди и ее тетя, миссис Мэйли, завтракали, и его визит в комнату больного изменил положение дел. По возвращении он умолял миссис Мэйли и ее племянницу сопровождать его наверх.
Вместо упрямого, чернолицего негодяя, которого они ожидали увидеть, там лежал ребенок, погруженный в глубокий сон.
Дамы не могли поверить, что этот хрупкий мальчик — преступник, и когда, проснувшись, он рассказал им свою простую историю, они были полны решимости предотвратить его арест.
Доктор взялся спасти мальчика и с этой целью вошел на кухню, где мистер Джайлз, Бриттлз, его помощник и констебль угощались элем.
«Как пациент, сэр?» — спросил Джайлз.
"Так себе," - ответил доктор. "Боюсь, вы влипли в неприятную историю, мистер Джайлс. Вы протестант? А вы кто такой?" - резко повернулся он к Бриттлзу.
«Да, сэр, я надеюсь на это», — запинаясь, пробормотал мистер Джайлс, сильно побледнев, так как доктор говорил со странной строгостью.
«Я такой же, как мистер Джайлс, сэр», — сказал Бриттлс, резко вздрогнув.
"Тогда скажите мне вот что, вы оба," - произнес доктор. "Вы готовы поклясться, что мальчик наверху - это тот самый мальчик, которого вы видели прошлой ночью, вылезающим из маленького окна? Ну же, говорите! Обратите внимание на ответ, констебль. Тут в дом вломились, и пара мужчин мельком увидели мальчика в дыму от пороха, в суматохе тревоги и темноте. А на следующее утро в этот же дом приходит мальчик, и только потому, что у него перевязана рука, эти люди хватают его, подвергают его жизнь опасности и клянутся, что он вор. Я спрашиваю вас еще раз," - прогремел доктор, - "можете ли вы, под присягой, опознать этого мальчика?"
Разумеется, при таких обстоятельствах, поскольку мистер Джайлс и Бриттлс не смогли опознать мальчика, констебль удалился, а попытка ограбления не сопровождалась арестами.
Оливер Твист вырос в мирном и счастливом доме миссис Мэйли, под нежной лаской двух добрых женщин. Позже мистер Браунлоу был найден, и характер Оливера был восстановлен. Было также доказано, что портрет, которым владел мистер Браунлоу, был портретом матери Оливера, которую его владелица когда-то очень уважала. Преданная судьбой, несчастная женщина нашла убежище в работном доме, только чтобы умереть, рожая сына.
В тот самый работный дом, где его авторитет прежде был столь значительным, мистер Бамбл приехал умирать — уже нищим.
Трагичной была судьба бедной Нэнси. Подозреваемая Фейгином в заговоре против ее сообщников, еврейка так поработала над Сайксом, что дикий взломщик убил ее.
Но ни Фейгину, ни Сайксу не удалось спастись.
Ибо еврея схватили и приговорили к смерти, и в камере смертников к нему пришли воспоминания обо всех людях, которых он знал и которые погибли на эшафоте, некоторые из них — по его вине.
Когда новость об убийстве Нэнси распространилась, Сайкса преследовала разъяренная толпа. Он укрылся в старом, сомнительном нежилом доме, известном его сообщникам, который стоял прямо над Темзой, на острове Джейкобс, недалеко от Докхеда; но преследование было жарким, и единственный шанс на спасение заключался в том, чтобы добраться до реки.
В тот самый момент, когда толпа ворвалась в дом, Сайкс сделал петлю на бегу, чтобы просунуть ее себе под мышки и таким образом спуститься в канаву внизу. Он был на крыше, а потом, когда петля оказалась у него над головой, ему показалось, что на него смотрит лицо убитой девушки.
«Опять глаза!» — закричал он с нечеловеческим визгом и в ужасе всплеснул руками.
Пошатнувшись, словно пораженный молнией, он потерял равновесие и свалился через парапет. Петля была на его шее. Она поднялась вместе с его весом, туго натянутая, как тетива. Он упал на тридцать пять футов, а затем, после внезапного рывка и страшной судороги конечностей, безжизненно покачнулся у стены.
3.Николас Никльби
=================
В 1848 году Чарльз Диккенс заявил, что когда в 1838 году был начат «Николас Никльби», «тогда существовало довольно много дешевых йоркширских школ. Сейчас их очень мало». В предисловии к завершенной книге автор упомянул, что не один йоркширский школьный учитель претендовал на то, чтобы быть прототипом Сквирса, и у него были основания полагать, что «один достойный человек действительно консультировался с авторитетами, сведущими в законе, относительно того, есть ли у него веские основания для подачи иска о клевете». Но Сквирс, как настаивал Диккенс, был представителем класса, а не отдельной личностью. Братья Черрибл «не были творениями мозга автора», также писал Диккенс; и вследствие этого заявления на него обрушился поток «сотни и сотни писем от самых разных людей», которые нужно было переслать «первоисточникам братьев Черрибл». Это были братья Грант, прядильщики хлопка из близ Манчестера. «Николас Никльби» был завершен в октябре 1839 года.
1.--Школьный учитель из Йоркшира
================================
Мистер Никльби, помещик с небольшим состоянием, попытавшись увеличить свое скудное состояние спекуляцией, оказался разоренным; он слег в постель (очевидно, решив не вставать ни при каких обстоятельствах), и, обняв жену и детей, очень скоро покинул этот мир. Поэтому миссис Никльби отправилась в Лондон, чтобы прислуживать своему зятю, мистеру Ральфу Никльби, и с двумя детьми, Николасом, которому тогда было девятнадцать, и Кейт, которая была на год или два моложе, поселилась на Стрэнде.
Именно в эти апартаменты пришел Ральф Никльби, жесткий, беспринципный и хитрый ростовщик, получив записку вдовы.
«Вы готовы работать, сэр?» — спросил Ральф, нахмурившись, глядя на племянника.
«Конечно», — высокомерно ответил Николас.
«Тогда посмотри сюда», — сказал его дядя. «Это привлекло мое внимание сегодня утром, и ты можешь поблагодарить за это свою звезду».
С этими словами мистер Ральф Никльби достал из кармана газету и прочитал следующее объявление.
«Образование. — В Академии мистера Уэкфорда Сквирса, Дотбойс Холл, в очаровательной деревне Дотбойс в Йоркшире, юноши получают питание, одежду, книги, карманные деньги, обучаются всем языкам, живым и мертвым, математике, орфографии, геометрии, тригонометрии, пользованию глобусом, алгебре, игре с одной палкой (при необходимости), письму, арифметике, фортификации и всем остальным разделам классической литературы. Условия — двадцать гиней в год. Никаких дополнительных расходов, никаких отпусков, и диета непревзойденная. Мистер Сквирс находится в городе и посещает ежедневно с часу до четырех в Сарацинской Голове, Сноу Хилл. Примечание. — Требуется способный помощник. Годовой оклад — 5 фунтов стерлингов. Предпочтительно наличие степени магистра искусств».
"Вот!" - сказал Ральф, снова складывая газету. «Пусть он получит это положение, и его состояние будет создано. Если ему это не нравится, пусть он получит его для себя».
«Я готов сделать все, что вы пожелаете», — сказал Николас, весело вскакивая. «Давайте попытаем счастья с мистером Сквирсом сейчас же; он не может не отказаться».
"Он этого не сделает, - сказал Ральф. - Он будет рад получить тебя по моей рекомендации. Помоги ему, и ты в мгновение ока станешь партнером в этом учреждении".
Николас, записав адрес мистера Уэкфорда Сквирса, дядя и племянник тут же отправились на поиски этого благородного джентльмена.
«Может быть, вы меня помните?» — спросил Ральф, пристально глядя на учителя, как на Голову Сарацина.
«Думаю, сэр, в течение нескольких лет вы платили мне небольшую сумму каждый раз, когда я приезжал в город раз в полгода», — ответил Сквирс, — «для родителей мальчика, который, к сожалению...»
«К сожалению, умер в Дотбойс-холле», — сказал Ральф, заканчивая предложение. «А теперь перейдем к делу. Вы дали объявление о поиске помощника. Вы действительно хотите его?»
«Конечно», — ответил Сквирс.
«Вот он!» — сказал Ральф. «Мой племянник Николас, только что из школы, как раз тот человек, который вам нужен».
«Боюсь», — сказал Сквирс, озадаченный таким заявлением от юноши с фигурой Николаса, — «боюсь, этот молодой человек мне не подойдет».
«Боюсь, сэр», — сказал Николас, — «что вы возражаете против моей молодости и того, что я не магистр искусств?»
«Отсутствие диплома колледжа является возражением», — ответил Сквирс, изрядно озадаченный контрастом между простотой племянника и проницательностью дяди.
«Позвольте мне сказать вам два слова», — сказал Ральф. Два слова были произнесены врозь; через пару минут мистер Уэкфорд Сквирс объявил, что мистер Николас Никльби с этого момента назначается на должность первого помощника учителя в Дотбойс-холле.
«Завтра в восемь часов утра, мистер Никльби, — сказал Сквирс, — карета отправляется. Вы должны быть здесь на четверть часа раньше, так как мы берем с собой нескольких мальчиков».
"И твой проезд я уже оплатил," прорычал Ральф. "Так что тебе останется только держать себя в тепле."
2.--В Дотбойс-холле
===================
"Уже семь, Никльби, — сказал мистер Сквирс в первое утро после прибытия в Дотбойз-холл. — Давай, вываливайся. Вот это да, насос замерз. Сегодня утром ты не сможешь помыться, так что тебе придется довольствоваться тем, что ты насухо вытрешься, пока мы не растопим лед в колодце и не наберем мальчикам ведро воды".
«Уже семь, Никльби», — сказал мистер Сквирс в первое утро после прибытия в Дотбойс-холл. «Ну, вылезай. Вот это да, насос замерз. Ты не можешь помыться сегодня утром, так что тебе придется довольствоваться тем, что ты насухо вытрешься, пока мы не растопим лед в колодце и не наберем мальчикам ведро воды"
Николас натянул на себя одежду и последовал за Сквирсом через двор в классную комнату.
«Вот», — сказал учитель, когда они вместе вошли, — «это наша мастерская».
Это была голая и грязная комната, окна в основном были забиты старыми тетрадями и бумагой, и Николас с тревогой посмотрел на старые шаткие парты и бланки.
Но ученики!
Бледные и изможденные лица, тощие и костлявые фигуры, мальчики с задержкой роста и другие, чьи длинные и тощие ноги едва выдерживали их сгорбленные тела. Лица, которые говорили о молодых жизнях, которые с младенчества были одним ужасным испытанием жестокости и пренебрежения. Маленькие лица, которые должны были быть красивыми, потемнели от хмурого, упорного страдания. И все же, какой бы болезненной ни была эта сцена, в ней были свои гротескные черты.
Миссис Сквирс, в старинной бобровой шапке поверх ночного колпака, стояла у стола, руководя огромной чашей с серой и патокой. Эту смесь она давала каждому мальчику по очереди, используя для этого огромную деревянную ложку.
«Время от времени мы очищаем кровь мальчиков, Никльби», — сказал Сквирс, когда операция была закончена.
Последовал скудный завтрак; а затем мистер Сквирс прошел к своему столу и вызвал первый класс.
"Это первый урок английской орфографии и философии, Никльби," сказал Сквирс, подзывая Николаса встать рядом с ним. "Ну, где первый мальчик?"
«Пожалуйста, сэр, он моет окно в задней гостиной».
"Так оно и есть, конечно", - ответил Сквирс. "Мы придерживаемся практического способа обучения, Никльби; система регулярного образования. Ч-л-е-н, чистый, глагол, активный, делать блестящим. В-и-н, выигрывать; д-е-р, winder, окно. Когда мальчик узнает это из книги, он идет и делает это. Где второй мальчик?"
«Пожалуйста, сэр, он пропалывает сад».
«Так и есть», — сказал Сквирс. Б-о-т, бот; т-и-н, боттин; н-е-й, неи, боттини, существительное, знание растений. Когда он усвоит, что боттини означает знание растений, он пойдет и узнает их. Такова наша система, Никльби. Третий мальчик, что такое лошадь?»
«Зверь, сэр», — ответил мальчик.
"Ну да," сказал Сквирс. "Лошадь - это четвероногое, а четвероногое по-латыни - зверь, это любой, кто грамматику учил, знает. Раз ты у нас такой знаток, иди присмотри за моей лошадью и хорошенько ее вычисти, а то я тебя вычищу. Остальные, идите и таскайте воду, пока кто-нибудь не скажет вам прекратить, потому что завтра стирка, и нужно наполнить котлы."
Недостатки схоластических методов мистера Сквирса компенсировались щедрыми наказаниями, и Николасу приходилось каждый день стоять и смотреть, как несчастных учеников Дотбойс-холла избивают без всякой жалости, и знать, что он ничего не может сделать, чтобы облегчить их страдания.
В частности, тяжелое положение одного бедного мальчика, старше остальных, по имени Смайк, чернорабочего, которого голод и жестокое обращение сделали тупым и неповоротливым, вызывало жалость у Николаса.
Именно Смайк стал причиной отъезда Николаса из Йоркшира.
Николас мог выносить грубый и жестокий язык Сквирса, недовольство миссис Сквирс (которая решила, что новый привратник был «гордым, надменным, последовательным, курносым павлином», и что «она унизит его гордость»), и мелкие унижения, которые эта леди могла ему причинить. Он терпел плохую еду, грязное жилье и ежедневную череду отвратительных страданий в школе.
Но настал день, когда Смайк, не в силах больше противостоять своим мучителям, сбежал. Его схватили через двадцать четыре часа и вернули обратно, облитого грязью и дождем, изможденного и измученного — по всем признакам скорее мертвого, чем живого.
Работа, которую выполнял этот несчастный работяга, обошлась бы заведению примерно в десять или двенадцать шиллингов в неделю в виде заработной платы, и Сквирс, который в соответствии с политикой строго наказывал всех беглецов из Дотбойс-холла, приготовился отомстить Смайку сполна.
При первом ударе Смайк вскрикнул от боли, а Николас Никльби вскочил из-за стола и яростно закричал: «Стой!»
Прикоснись к этому мальчику на свой страх и риск. Я не буду стоять в стороне и смотреть, как это происходит.
Едва он успел что-то сказать, как Сквирс в порыве гнева плюнул в него и ударил его по лицу тростью.
Все чувства Николаса — ярость, презрение и негодование — сосредоточились в этот момент, и, охваченный болью от удара, он бросился на учителя, вырвал у него оружие и, схватив его за горло, стал избивать негодяя до тех пор, пока тот не взмолился о пощаде.
Миссис Сквирс, с многочисленными воплями о помощи, вцепилась в полы пальто своего партнера и попыталась оттащить его от разъяренного противника. В результате, когда Николас, вложив все оставшиеся силы в полдюжины завершающих ударов, отшвырнул от себя школьного учителя со всей силой, на которую был способен, миссис Сквирс упала на соседнюю скамью; а Сквирс, ударившись головой о нее во время падения, лежал во всю длину на земле, ошеломленный и неподвижный.
Николас, убедившись, что Сквирс всего лишь оглушен, а не мертв, вышел из комнаты, упаковал свою немногочисленную одежду в небольшой кожаный чемодан, смело вышел через парадную дверь и двинулся по дороге в Лондон.
3. ;;Более светлые дни для Николаса
==================================
После многих приключений в поисках удачи Николас, который отверг все дальнейшие связи со своим дядей, однажды стоял у регистрационного бюро в Лондоне. И пока он стоял там, разглядывая различные плакаты в окне, старый джентльмен, крепкий старик в широкополом синем пальто, тоже случайно остановился.
Николас поймал взгляд старого джентльмена и начал размышлять, не ищет ли незнакомец клерка или секретаря.
Когда старый джентльмен отошел, он заметил, что Николас собирается что-то сказать, и добродушно остановился.
«Я только хотел сказать», — сказал Николас, — «что я надеюсь, что вы преследовали какую-то цель, просматривая эти объявления в окне».
"Ага, ага; какая теперь цель?" - ответил старый джентльмен. "Вы думали, что я сейчас хочу место, а? Я то же самое думал о вас, поначалу, честное слово".
«Если бы вы, наконец, тоже так подумали, сэр, вы были бы недалеки от истины», — возразил Николас. «Доброта вашего лица и манеры — и то, и другое так не похоже ни на что из виденного мной — побуждают меня говорить с незнакомцем так, как я бы никогда не подумал говорить с ним в этой глуши Лондона».
"Дикая местность! Да, это так; это так. Это была дикая местность для меня когда-то. Я пришел сюда босиком — я никогда этого не забывал. Что случилось, как все это произошло?" — сказал старик, кладя руку на плечо Николаса и ведя его по улице. "И в трауре, а?" — положив палец на рукав своего черного пальто.
«Мой отец», — ответил Николас.
«Плохо для молодого человека потерять отца. Может быть, овдовевшую мать?»
Николас кивнул.
«Братья и сестры тоже, да?»
Николай кивнул.
"Одна сестра".
«Бедняжка, бедняжка! Ты тоже ученый, я осмелюсь сказать. Образование — великая вещь. У меня его никогда не было. Я восхищаюсь им еще больше в других. Очень хорошая вещь. Расскажи мне побольше о своей истории, обо всем. Никакого наглого любопытства — нет, нет!»
Было что-то настолько искреннее и бесхитростное в том, как это было сказано, что Николас не смог устоять. Поэтому он рассказал свою историю, и в конце старый джентльмен повел его прямо в Сити, где они появились на тихой тенистой площади. Старый джентльмен повел его в какое-то деловое помещение, на дверном косяке которого висела надпись «Веселые братья», и остановился, чтобы поговорить с пожилым, широколицым клерком в конторе.
«Мой брат у себя в комнате, Тим?» — спросил мистер Черрибл.
«Да, сэр», — сказал клерк.
Каково же было изумление Николаса, когда проводник ввел его в комнату и представил другому старому джентльмену, точному типу и образцу его самого — то же лицо и фигура, та же одежда. Никто не мог усомниться в том, что они братья-близнецы.
«Брат Нед», сказал друг Николаса, «вот мой молодой друг, которому мы должны помочь». Затем брат Чарльз рассказал, что рассказал ему Николас. И после этого, и некоторого разговора между братьями, был вызван Тим Линкинуотер, и брат Нед прошептал ему на ухо несколько слов.
«Тим, — сказал брат Чарльз, — ты понимаешь, что мы намерены взять этого молодого джентльмена в контору».
Брат Нед заметил, что Тим это вполне одобряет, и Тим, кивнув, решительно сказал: «Но я не приду на час позже утром, вы знаете. Я также не поеду в деревню. Прошло сорок четыре года с тех пор, как я впервые начал вести бухгалтерские книги братьев Черрибл. Все это время я открывал сейф каждое утро в девять, и я ни разу не спал на чердаке. Это не первый раз, когда вы говорите о моей пенсии, мистер Эдвин и мистер Чарльз; но, если вы позволите, мы сделаем это в последний раз и оставим эту тему навсегда».
С этими словами Тим Линкинуотер вышел с видом человека, твердо решившего не сдаваться.
Братья закашлялись.
«С ним нужно что-то сделать, брат Нед. Мы должны проигнорировать его угрызения совести; его нужно сделать партнером».
"Совершенно верно, совершенно верно, брат Чарльз. Если он не хочет слушать доводы рассудка, мы должны сделать это против его воли. Но, тем временем, мы удерживаем нашего молодого друга, и бедная леди с дочерью будут волноваться о его возвращении. Так что давайте попрощаемся на время". И с этими словами братья поспешили выпроводить Николаса из кабинета, пожимая ему руки всю дорогу.
Это было началом более светлых дней для Николаса и миссис Никльби и Кейт. Братья Черрибл не только взяли Николаса в свой офис, но и нашли небольшой коттедж в Боу, тогда совсем за городом, для вдовы и ее детей.
Никогда не было такой недели открытий и сюрпризов, как первая неделя в этом коттедже. Каждый вечер, когда Николас приходил домой, находили что-то новое. В один день это была виноградная лоза, в другой — котел, в третий — ключ от шкафа в передней гостиной на дне бочки с водой, и так далее, через сотню предметов.
Что касается работы Николаса в бухгалтерии, Тим Линкинуотер остался доволен молодым человеком с первого же дня.
Тим побледнел и стоял, затаив дыхание и с тревогой наблюдая, как Николас делает свою первую запись в книгах братьев Веселых, в то время как оба брата смотрели на него с улыбками на лицах.
Вдруг старый клерк кивнул головой, давая понять: «Он подойдет». Но когда Николас остановился, чтобы обратиться к какой-то другой странице, Тим Линкинуотер, не в силах больше сдерживать свое удовлетворение, спустился со своего стула и восторженно схватил его за руку.
"Он сделал это!" - сказал Тим, победно оглядываясь на своих работодателей. "Его заглавные "Б" и "Д" в точности как у меня; он расставляет точки над маленькими "i" и зачеркивает все "т". Такого молодого человека нет во всем Лондоне. Сити не может произвести ему равного. Я бросаю вызов Сити сделать это!"
4.--Братья Веселые
==================
Со временем братья Черрибл, часто приезжая в коттедж в Боу, брали с собой племянника Фрэнка; также случалось, что мисс Мэдлин Брей, подопечная братьев, была доставлена ;;в коттедж, чтобы поправиться после серьезной болезни.
Николас, с того самого момента, как он впервые увидел Мадлен в офисе братьев Черрибл, влюбился в нее; но он решил, что как честный человек, ни одно слово любви не должно сорваться с его губ. В то время как Кейт Никльби была столь же тверда в своем отказе выслушивать любые предложения от Фрэнка.
Прошло некоторое время после того, как Мадлен покинула коттедж, а Николас и Кейт начали всерьез пытаться подавить свои сожаления и жить друг для друга и для своей матери, когда однажды вечером, по словам мистера Линкинуотера, братья пригласили их на ужин через день.
«Можете быть уверены, это значит не только обед», — торжественно заявила миссис Никльби.
Когда настал этот великий день, кто, как не Фрэнк и Мадлен, должен был находиться в доме братьев?
«Молодые люди, — сказал брат Чарльз, — пожмите друг другу руки».
«Мне не нужно никаких указаний, чтобы сделать это», — сказал Николас.
«И мне», — возразил Фрэнк, и двое молодых людей сердечно пожали друг другу руки.
Старый джентльмен отвел их в сторону.
«Я хочу видеть вас друзьями — близкими и верными друзьями. Фрэнк, послушай! Миссис Никльби, ты перейдешь на другую сторону? Это копия завещания деда Мадлен, оставляющего ей сумму в 12 000 фунтов стерлингов. Так вот, Фрэнк, ты сыграл большую роль в возвращении этого документа. Состояние небольшое, но мы любим Мадлен. Ты станешь претендентом на ее руку?»
«Нет, сэр. Я заинтересовался возвращением этого инструмента, полагая, что ее рука уже была заложена в другом месте. В этом, кажется, я поторопился».
«Как вы всегда делаете, сэр!» — воскликнул брат Чарльз. «Как вы смеете думать, Фрэнк, что мы можем заставить вас жениться из-за денег? Как вы смеете идти и ухаживать за сестрой мистера Никльби, не сказав нам сначала и не дав нам высказаться за вас. Мистер Никльби, сэр, поспешно рассудил Фрэнк, но на этот раз он рассудил правильно. Сердце Мадлен занято — дайте мне вашу руку — оно занято вами и достойно. Она выбирает вас, мистер Никльби, как мы, ее самые близкие друзья, хотели бы, чтобы она выбрала. Фрэнк выбирает так, как мы хотели бы, чтобы он выбрал. Он должен получить маленькую ручку вашей сестры, сэр, даже если бы она отказалась от нее двадцать раз — да, он должен, и он это сделает! Что? Вы дети достойного джентльмена. Было время, сэр, когда мой брат Нед и я были двумя бедными, простодушными мальчиками, бродившими почти босиком в поисках счастья. О, Нед, Нед, Нед, какой это счастливый день для нас с вами! Если бы наша бедная мать только жила Увидеть нас сейчас, Нед, как бы гордилось, наконец, ее дорогое сердце!»
Итак, Мадлен отдала свое сердце и состояние Николасу, и в тот же день и в то же время Кейт стала миссис Фрэнк Чирибл. Деньги Мадлен были вложены в фирму братьев Чирибл, в которой Николас стал партнером, и не прошло много лет, как бизнес стал вестись под названием «Чирибл и Никльби».
Тим Линкинуотер после долгих уговоров и запугивания снизошел до того, чтобы принять долю в доме; однако его так и не удалось убедить допустить публикацию его имени как партнера, и он всегда упорно и регулярно выполнял свои обязанности клерка.
Братья-близнецы вышли на пенсию. Кому нужно говорить, что они были счастливы?
Первым делом Николаса, когда он стал богатым и преуспевающим торговцем, было купить старый дом своего отца. С течением времени, и постепенно вокруг него появилась группа очаровательных детей, дом был изменен и расширен; но ни одно дерево не было выкорчевано, ничего, что хоть как-то ассоциировалось с прошлыми временами, не было удалено или изменено. Мистер Сквирс, попав в сети закона из-за какого-то гнусного плана Ральфа Никльби, был сослан за моря, и с его исчезновением Дотбойс-холл был разрушен навсегда.
4.Лавка древностей
==================
Сюжет
=====
Главная героиня романа — девочка по имени Нелли Трент. Её дед, владелец антикварной лавки, разорился из-за пристрастия к карточным играм и оказался вынужден скитаться с внучкой по Англии. В пути герои встречают самых разных людей — и хороших, и плохих. Им даёт приют миссис Джарли, владелица музея восковых фигур, но дед Нелли снова начинает играть и решает ограбить свою благодетельницу. Тренты снова пускаются в путь. Позже их пристанищем становится сторожка при старинной церкви. Нелли умирает из-за перенесённых невзгод, её дед сходит с ума и умирает от горя.
Лавка древностей
-----------------------
"Лавка древностей" была начата Диккенсом в его новом еженедельном издании под названием "Часы мастера Хамфри" в 1840 году, и ее первые главы были написаны от первого лица. Но ее автор вскоре избавился от препятствий, которые относились к "Мастеру Хамфри", и "когда история была закончена", писал Диккенс, "я приказал аннулировать несколько листов "Часов мастера Хамфри", которые были напечатаны в связи с ней". «Лавка древностей» завоевала множество друзей для автора; А. К. Суинберн даже объявил Маленькую Нелл равной любому персонажу в художественной литературе. Одинокая фигура ребенка с гротескными и дикими, но не невозможными, спутниками покорила сердца всех читателей, а смерть Маленькой Нелл тронула тысячи до слез. Пока появлялась история, Том Худ, тогда неизвестный Диккенсу, написал эссе, «нежно признательное» Маленькой Нелл, «и всем ее темным родственникам и родичам». Огромная и заслуженная популярность книги подтверждается всеобщим знакомством с миссис Джарли и общим использованием фразы «Друг Кодлин, а не Шорт».
1. — Маленькая Нелл и ее дедушка
================================
Магазин был одним из тех вместилищ старых и любопытных вещей, которые, кажется, притаились в странных углах Лондона. Там были кольчуги, стоящие, как призраки в доспехах, ржавое оружие разных видов, гобелены и странная мебель, которая, возможно, была создана во сне.
Изможденный вид маленького старичка с длинными седыми волосами, стоявшего внутри, был чудесно подходящим к этому месту. Ничто во всей коллекции не выглядело более старым или более изношенным, чем он.
Против старика стоял молодой человек развязного вида, и между ними завязалась бурная словесная перепалка.
«Я еще раз говорю, что хочу увидеть свою сестру», — сказал молодой человек. «Вы не можете изменить отношения, вы знаете. Если бы вы могли, вы бы сделали это давно. Но поскольку мне, возможно, придется подождать некоторое время, я позвоню своему другу, с вашего разрешения».
При этом он привел с собой товарища, еще более развратного вида, чем он сам.
«Вот, это Дик Свивеллер», — сказал молодой человек, подталкивая его вперед.
"Но старик-то сговорчив?" - вполголоса спросил мистер Свивеллер. "Какая разница, пока огонь души зажжён от свечи дружелюбия, и крыло дружбы не теряет ни пёрышка! Но только один маленький шёпот, Фред - старик-то расположен к нам?"
Затем мистер Свивелер откинулся на спинку стула и снова замолчал, чтобы прервать тишину замечанием: "Господа, как обстоят дела? Есть веселый старый дедушка, и есть буйный молодой внук. Веселый старый дедушка говорит буйному молодому внуку: "Я вырастил и воспитал тебя, Фред; ты немного сбился с пути, и у тебя больше не будет шанса". Буйный молодой внук отвечает: "Ты богат, как Крез, почему бы тебе не раскошелиться немного для своего взрослого родственника?" Тогда возникает простой вопрос: разве не жаль, что такое положение вещей продолжается, и насколько лучше было бы, если бы старый джентльмен выделил разумную сумму денег и все уладил, чтобы всем было хорошо и комфортно?"
«Зачем ты меня преследуешь? — сказал старик, обращаясь к внуку. — Зачем ты приводишь сюда своих распутных товарищей? Я беден. Ты выбрал свой собственный путь, следуй ему. Предоставь Нелл и мне трудиться и работать».
«Нелл скоро станет женщиной», — ответил другой. «Она забудет своего брата, если он не будет иногда показываться».
Дверь открылась, и появилась сама девочка, а за ней — пожилой мужчина, настолько низкий ростом, что его можно было принять за карлика, хотя его голова и лицо были достаточно большими для тела великана.
Мистер Свивеллер повернулся к карлику и, наклонившись, громко прошептал ему на ухо: «Пароль старого карлика — вилка».
"Что это?" - спросил Квилп, ибо это - Дэниел Квилп - было именем карлика.
«Вилка, сэр, вилка», — ответил мистер Свивеллер, хлопнув себя по карману. «Вы не спите, сэр?»
Карлик кивнул; внук, объявив о своем намерении повторить визит, вышел из дома в сопровождении своего друга.
«Вот и все, что касается дорогих родственников», — сказал Квилп с кислым видом. Он сунул руку себе в грудь и вытащил сумку. «Вот, я принес ее сам, так как она была в золоте, и Нелл не могла ее нести. Хотел бы я знать, в какое хорошее вложение вложены все эти запасы. Но вы человек глубокий и держите свою тайну в тайне».
«Мою тайну!» — сказал старик с изможденным видом. «Да, вы правы — я храню ее в тайне — очень в тайне».
Он ничего больше не сказал, но, взяв деньги, запер их в железном сейфе.
В ту ночь, как и во многие предыдущие ночи, дедушка Нелл ушел, оставив девочку одну в чужом доме, и вернулся рано утром.
Квилп, к которому старик снова обратился за деньгами, узнал об этих ночных вылазках и не ответил, а лично пришел в старую антикварную лавку.
Старик был возбужден и горячился, нетерпеливо обращаясь к гному.
«Ты принес мне деньги?»
«Нет», — ответил Квилп.
«Тогда», сказал старик, сжав руки, «ребенок и я пропали. Никакой компенсации за потерянное время и деньги!»
«Сосед», сказал Квилп, «теперь у тебя нет от меня секретов. Я знаю, что все те суммы денег, которые ты получил от меня, нашли свой путь на игорный стол».
«Я никогда не играл ради выгоды или любви к игре, — яростно воскликнул старик. — Мои выигрыши до последнего гроша были бы отданы безгрешному ребенку, чью жизнь они бы подсластили и сделали счастливой. Но я никогда не выигрывал».
«Боже мой!» — сказал Куилп. «Последний аванс составил 70 фунтов, и он был выплачен за одну ночь. И вот так получилось, что у меня есть все ценные бумаги, которые вы смогли наскрести, и купчая на акции и имущество».
Сказав это, он кивнул, глухой ко всем мольбам о дальнейших займах, и откланялся.
Дом больше не принадлежал им. Мистер Куилп расположился на территории, а товары были проданы. Был назначен день для их вывоза.
«Дедушка, давай уйдем отсюда», — сказала маленькая Нелл. «Давай побродим босиком по свету, а не будем здесь задерживаться».
«Мы так и сделаем», — ответил старик. «Мы пойдем пешком по полям и лесам, по берегам рек и доверимся Богу. Мы с тобой, Нелл, можем быть веселы и счастливы, и научимся забывать это время, как будто его никогда не было».
2.--Господа Кодлин и Шорт
===========================
Солнце садилось, когда маленькая Нелл и ее дедушка, скитавшиеся много дней, достигли калитки сельского кладбища.
На траве возле церкви в непринужденных позах сидели двое мужчин — двое из класса странствующих артистов, демонстрирующих причуды «Панча», — и они пришли туда, чтобы сделать необходимый ремонт в декорациях сцены, так как один был занят тем, что связывал нитками небольшую виселицу, а другой прикреплял новый черный парик на голову марионетки.
«Ты собираешься показать им сегодня вечером? — спросил старик.
«Таково намерение, губернатор, и если я не ошибаюсь, мой партнер, Томми Кодлин, в эту минуту подсчитывает, что мы потеряли из-за вашего появления. Не унывайте, Томми, это не может быть много».
На это мистер Кодлин ответил угрюмо и ворчливо: «Мне все равно, потеряли ли мы ни гроша, но вы слишком свободны. Если бы вы стояли перед занавесом и видели лица публики так, как вижу их я, вы бы лучше знали человеческую натуру».
"Ах! Это тебя испортило, Томми, что ты пристрастился к этой ветке", - возразил его товарищ. "Когда ты играл привидение в обычной ярмарочной драме, ты верил во все, кроме привидений. А теперь ты всеобщий недоверчивый".
«Не обращайте внимания», — сказал мистер Кодлин с видом недовольного философа. «Теперь я знаю лучше; может быть, мне жаль. Посмотрите-ка, вот вся эта одежда Джуди снова разваливается на куски».
Ребенок, видя, что у них нет ни иголки, ни нитки, робко предложил им починить его, и даже мистер Кодлин не нашелся что возразить против столь разумного предложения.
«Если вы ищете место, где можно остановиться», — сказал Шорт, — «я бы посоветовал вам остановиться в одном доме с нами. Вот он, длинный, низкий, белый дом. Он очень дешевый».
Трактир содержали толстые старые хозяин и хозяйка, которые не возражали против приема новых гостей, но хвалили красоту Нелли и сразу прониклись к ней расположением.
«Мы отправляемся на скачки», — сказал Шорт путешественникам на следующее утро. «Если вы таковы и хотите, чтобы мы составили вам компанию, пойдемте вместе. Если вы предпочитаете идти одни, только скажите, и мы не будем вас беспокоить».
«Мы пойдем с тобой, — сказал старик. — Нелл — с ними, с ними».
В тот вечер они остановились в старинной придорожной гостинице под названием «Веселые сэндбои», и, пока готовился ужин, Нелли и ее дедушка вскоре заняли свои места у кухонного огня, прежде чем уснуть.
«Кто они?» — прошептал хозяин.
«Плохие, я полагаю», — сказал мистер Кодлин.
«Они не причинят вреда», сказал Шорт, «уверься в этом. К тому же совершенно очевидно, что они не привыкли к такому образу жизни. Не говори мне, что эта красивая девочка привыкла бродить вокруг, как она делала это последние два или три дня. Я знаю лучше. Старик не в своем уме. Разве ты не заметил, как он всегда стремится побыстрее — дальше — дальше? Пойми, что я говорю, он ускользнул от своих друзей и все это время убеждал это нежное юное создание в ее привязанности к нему, чтобы оно стало его проводником — куда идти, он знает не больше, чем человек на луне. Я не собираюсь этого терпеть!»
«Вы этого не потерпите!» — воскликнул мистер Кодлин, взглянув на часы и отсчитывая минуты до ужина.
«Я, — повторил Шорт, настойчиво и медленно, — не собираюсь этого терпеть. Я не собираюсь видеть, как это прекрасное юное дитя попадает в плохие руки. Поэтому, когда они захотят расстаться с нами, я приму меры для их задержания и возвращения их друзьям, чьи скорбные вести, осмелюсь сказать, к этому времени уже расклеены на всех стенах Лондона».
«Шорт», сказал мистер Кодлин, подняв на него жадные глаза, «возможно, в твоих словах есть необыкновенный здравый смысл. Если за этим последует награда, Шорт, помни, что мы партнеры во всем!»
Прежде чем Нелл удалилась отдыхать в свою убогую каморку, она была немного встревожена появлением мистера Томаса Кодлина у двери.
«Ничего не случилось, моя дорогая; только я твой друг. Возможно, ты так не думала, но это я твой друг, а не он. Я настоящий, открытый человек. Шорт очень здоров и кажется добрым, но он перебарщивает. А я так не думаю».
Ребенок был озадачен и не мог придумать, что сказать.
«Послушайся моего совета: пока ты путешествуешь с нами, держись как можно ближе ко мне. Помни о друге. Кодлин — друг, а не Шорт. Шорт очень здоров, насколько это возможно, но настоящий друг — это Кодлин, а не Шорт».
III.--Восковые фигуры Джарли
=============================
Кодлин и Шорт держались так близко к Нелл и ее дедушке, что ребенок испугался, особенно от непривычного внимания мистера Томаса Кодлин. Суета ипподрома позволила им сбежать, и путешественники снова остались одни.
Это было несколько дней спустя, когда, когда день уже клонился к закату, они наткнулись на караван, припаркованный у обочины дороги. Это был нарядный маленький дом на колесах, а не цыганский караван, потому что у открытой двери сидела христианская дама, крепкая и удобная, и пила чай на барабане, накрытом белой салфеткой.
«Эй!» — закричала хозяйка каравана, увидев старика и ребенка, медленно идущих мимо. «Да, конечно, я видела вас там собственными глазами! И мне было очень жаль видеть вас в компании с Панчем; низким, практичным, вульгарным негодяем, на которого люди должны смотреть с презрением».
«Я была там не по своей воле», — ответил ребенок. «Мы не знаем дороги, и эти двое мужчин были очень добры к нам и позволили нам путешествовать с ними. Вы знаете их, мэм?»
«Знаю их, дитя! Знаю их! Но вы молоды и неопытны. Разве я выгляжу так, будто знаю их? Разве караван выглядит так, будто знает их?»
«Нет, мэм, нет. Прошу прощения».
Просьба была немедленно удовлетворена. И тогда хозяйка каравана, обнаружив, что путешественники голодны, вручила им поднос с чаем, хлебом с маслом и куском ветчины; и обнаружив, что они устали, отвела их в караван, который направлялся в ближайший город, примерно в восьми милях отсюда.
Пока караван медленно двигался вперед, его владелец заговорил с Нелл и вскоре вытащил большой рулон холста. «Вот дитя», — сказала она, — «читай это!»
Нелл прочитала вслух надпись: «Восковые фигуры Джарли».
«Это я», — самодовольно сказала дама.
«Я никогда не видела восковых фигур, мэм», — сказала Нелл. «Это смешнее, чем Панч?»
«Смешнее!» — пронзительно сказала миссис Джарли. «Это совсем не смешно. Это спокойно и — как там это слово — критично? Нет — классически, вот так — это спокойно и классически».
Во время путешествия миссис Джарли так увлеклась девочкой, что предложила взять ее к себе, а поскольку Нелл не хотела разлучаться со своим дедушкой, он был включен в соглашение.
«Твоя внучка нужна мне для того, — сказала миссис Джарли, — чтобы показать их компании, потому что у нее есть манера поведения, которую люди не сочтут неприятной. Это не обычное предложение, имейте в виду; это восковые фигуры Джарли. Обязанность очень легкая и благородная, выставка проходит в актовых залах или ратушах. Помните, у Джарли нет никаких бродяжничеств под открытым небом. И цена за вход всего шесть пенсов».
«Мы очень вам признательны, мэм», — сказала Нелл, говоря от имени своего дедушки, «и с благодарностью принимаем ваше предложение».
«И вы никогда об этом не пожалеете», — ответила миссис Джарли. «Итак, раз уж все решено, давайте немного поужинаем».
На следующее утро, когда караван прибыл в город и восковые фигуры были распакованы в ратуше, миссис Джарли села в кресло в центре комнаты и начала наставлять Нелл в ее обязанностях.
«Это, — сказала миссис Джарли своим демонстративным тоном, — несчастная фрейлина времен королевы Елизаветы, которая умерла от укола пальца вследствие работы в воскресенье. Обратите внимание на кровь, которая течет из ее пальца, а также на иглу с золотым ушком того периода, которой она пользуется».
Нелл нашла в хозяйке каравана доброго и внимательного человека, которая не только любила чувствовать себя комфортно сама, но и умела сделать так, чтобы всем вокруг было комфортно.
Но девочка заметила, что ее дедушка становится все более и более вялым и пустым, и вскоре должно было прийти большее горе. Страсть к азартным играм возродилась в старике однажды вечером, когда он и Нелл, гуляя по сельской местности, нашли убежище от бури в небольшом трактире. Он увидел мужчин, играющих в карты, и, когда ему позволили присоединиться к ним, проиграл. На следующую ночь он ушел один, и Нелл, обнаружив, что он ушел, последовала за ним. Ее дедушка был с карточными игроками около табора цыган, и, к ее ужасу, он обещал принести еще денег.
Теперь единственно возможным выходом было бегство, прежде чем ее дед украдет. Как еще он мог получить деньги?
4.За чертой оседлости
=====================
Бегство по воде! Два дня они путешествовали на барже, Нелл сидела с дедушкой в ;;лодке. Баржисты были грубыми и шумными парнями, и довольно грубыми между собой, хотя и достаточно вежливыми со своими пассажирами. Баржа приплыла к пристани, к которой она принадлежала, и теперь бежала по суше через странный, недружелюбный город. Путешественники были без гроша в кармане и с наступлением темноты укрылись в глубоком дверном проеме.
Здесь их нашел человек, жалко одетый и весь в дыму, и, узнав, что они бездомные, пообещал им приют у огня большой печи.
Они находились в мрачной и почерневшей местности. Со всех сторон высокие трубы извергали свою чумную дымку, а ночью дым превращался в огонь, и из труб вырывалось пламя. Борющаяся за жизнь растительность чахла и погибала под жарким дыханием печей и топок. Люди — мужчины, женщины и дети — бледные и оборванные, обслуживали механизмы или угрюмо смотрели, полуголые, из домов без дверей.
В ту ночь Нелл и ее дедушка легли, и между ними и небом не было ничего. В тот день у них была только пенни-булка, и ребенок чувствовал себя очень слабым и истощенным.
С утра она еще больше ослабела, и отвращение к еде не позволило ей разделить хлеб, купленный на последние деньги. Но она все еще тащила свои усталые ноги и только на самом краю города без чувств упала на землю.
Когда-то, во время своих ранних странствий, они подружились с деревенским учителем, и теперь, когда вся надежда, казалось, исчезла, именно этот учитель привел путешественников в мирную гавань. Ведь именно он проходил мимо, когда маленькая Нелл упала без чувств на землю, и именно он отнес ее в маленькую гостиницу неподалеку. Дневной отдых принес некоторое выздоровление ребенку, и к вечеру она смогла сесть.
«Я нажил состояние с тех пор, как видел вас в последний раз», — сказал учитель. «Меня назначили клерком и учителем в деревню, которая находится далеко отсюда, с зарплатой в тридцать пять фунтов в год».
Тогда учитель настоял, чтобы они пошли с ним и совершили путешествие на повозках, а когда прибудут в деревню, то нашли бы себе какое-нибудь занятие, которое позволило бы им прокормиться.
Они согласились пойти, и когда они достигли деревни, усилия доброго учителя добились места для Нелл. Кто-то был нужен, чтобы хранить ключи от церкви и показывать ее незнакомцам, и старый священник уступил просьбе учителя.
«Но старая церковь — унылое и мрачное место для такой юной девушки, как ты, дитя мое», — сказал старый священник, положив руку ей на голову и грустно улыбнувшись. «Я бы предпочел видеть ее танцующей на зеленой лужайке по ночам, чем сидящей в тени наших гниющих арок».
В старой церкви было очень спокойно, и деревенские дети вскоре полюбили маленькую Нелл. Наконец Нелл и ее дедушке больше не нужно было убегать.
Но силы ребенка были на исходе, и зимой наступила ее смерть. Милая, нежная, терпеливая, благородная Нелл умерла. Следы ее ранних забот, страданий и усталости исчезли. Она умерла, обняв шею деда, и «Бог благословит тебя!» на губах.
Старик так и не понял, что она умерла. «Она спит», — сказал он. «Она придет завтра».
И с тех пор каждый день и целый день он ждал у ее могилы. И люди слышали, как он шептал: «Господи, пусть она придет завтра».
Последний раз это было в один прекрасный весенний день. Он не вернулся в обычный час, и они пошли искать его и нашли его лежащим мертвым на камне.
Он лег рядом с той, которую он так любил; и в церкви, где они часто проводили время, держась за руки, ребенок и старик спали вместе.
5.«Барнеби Радж: повесть о бунте восьмидесяти»
==============================================
«Барнаби Радж», пятый из романов Диккенса, появлялся по частям в «Часах мастера Хамфри» в 1841 году. Таким образом, он последовал за «Лавкой древностей», персонаж мастера Хамфри был возрожден только для того, чтобы представить новую историю, и по ее завершении «Часы» были остановлены навсегда. В 1849 году «Барнаби Радж» был опубликован в виде книги. Написанный в первую очередь для того, чтобы выразить отвращение автора к смертной казни, исходя из того, как он использовал бунты Гордона 1780 года, «Барнаби Радж», как и «Повесть о двух городах», можно считать историческим произведением. Это больше история, чем любой из его предшественников. Лорд Джордж Гордон, зачинщик бунтов, умер узником в Тауэре, публично отрекшись от христианства в пользу иудейской религии. «Ворон в этой истории, — сказал Диккенс, — представляет собой соединение двух оригиналов, гордым обладателем которых я являюсь».
Краткое содержание сюжета
=========================
В 1775 году, в ненастный вечер, у камина в гостинице «Майский шест» в деревне Чигуэлл собрались Джон Уиллет, владелец «Майского шеста», и трое его приятелей. Один из них, Соломон Дейзи, рассказывает неряшливому незнакомцу в гостинице хорошо известную местным жителям историю об убийстве Рубена Хэрдейла, которое произошло 22 года назад в тот же день. Рубен был владельцем Уоррена, местного поместья, в котором сейчас живут Джеффри, брат покойного Рубена, и племянница Джеффри, дочь Рубена Эмма Хэрдейл. После убийства садовник и управляющий Рубена пропали без вести и стали подозреваемыми в преступлении. Позже было найдено тело, которое опознали как тело управляющего, поэтому убийцей сочли садовника.
Джо Уиллет, сын владельца «Мэйпола», ссорится с отцом, потому что Джон обращается с 20-летним Джо как с ребёнком. В конце концов, устав от такого обращения, Джо покидает «Мэйпол» и уходит в солдаты, остановившись, чтобы попрощаться с любимой женщиной, Долли Варден, дочерью лондонского слесаря Габриэля Вардена. Сначала он просит её поехать с ним и стать его женой, но, будучи «испорченным ребёнком», она пренебрежительно отвергает предложение Джо, несмотря на то, что он рисковал собственной жизнью, чтобы спасти её от нападения похотливого Хью.
Тем временем Эдвард Честер влюблён в Эмму Хардейл. И отец Эдварда, сэр Джон Честер, и дядя Эммы, католик Джеффри Хардейл, — эти двое заклятых врагов — выступают против этого союза после того, как сэр Джон обманом убеждает Джеффри в бесчестных намерениях Эдварда. Сэр Джон хочет женить Эдварда на женщине с богатым наследством, чтобы обеспечить себе дорогостоящий образ жизни и расплатиться с кредиторами. Как и Джо, Эдвард ссорится с отцом и уезжает из дома в Вест-Индию.
Барнаби Радж, «невинный»,[4] то появляется, то исчезает из сюжета вместе со своим ручным вороном Грипом. Мать Барнаби начинает получать визиты от неряшливого незнакомца, которого она чувствует себя обязанной защищать. Позже она отказывается от ежегодной выплаты, которую получала от Джеффри Хардейла, и, ничего не объясняя, забирает Барнаби и уезжает из города в надежде избавиться от незваного гостя.
Действие переносится на пять лет вперёд, в холодный вечер начала 1780 года. В 27-ю годовщину убийства Рубена Хэрдейла Соломон Дейзи, заводя часы на колокольне, видит на церковном дворе привидение. Он рассказывает об этом леденящем душу событии своим друзьям в «Майском дереве», и Джон Уиллет решает, что Джеффри Хэрдейл должен услышать эту историю. Он отправляется в путь в зимнюю бурю, взяв с собой зловещего Хью, конюха из «Майского дерева». На обратном пути в Мэйпол Джон и Хью встречают трёх мужчин, которые ищут дорогу в Лондон. Узнав, что до Лондона ещё 13 миль, мужчины ищут ночлег. В Мэйполе для них приготовлены кровати.
Этими посетителями оказываются лорд Джордж Гордон, его секретарь Гашфорд и слуга Джон Грюби. Лорд Джордж произносит страстную речь, полную антипапистских настроений, утверждая (среди прочего), что католики в армии, если им представится такая возможность, объединят силы со своими единоверцами на континенте и нападут на Британию. На следующий день все трое отправляются в Лондон, по пути разжигая антикатолические настроения и вербуя протестантских добровольцев, среди которых лидерами становятся Нед Деннис, палач из Тайберна, и грубый Саймон Таппертит, бывший ученик Габриэля Вардена. Хью, найдя листовку, оставленную в гостинице «Майский шест», присоединяется к протестантской толпе, которую Диккенс описывает как «состоящую, несомненно, из честных фанатиков, но по большей части из отбросов и подонков Лондона, чьё распространение поощрялось плохими законами о преступлениях, плохими тюремными правилами и худшей из возможных полицией».
Барнаби и его мать спокойно живут в деревне, и их местонахождение неизвестно, несмотря на попытки Джеффри Хэрдейла найти их. Таинственный незнакомец находит их и посылает слепого Стэгга, чтобы тот попытался выманить у них деньги. Затем Барнаби и его мать бегут в Лондон, надеясь снова скрыться от преследователей.
Когда Барнаби с матерью приезжают на Вестминстерский мост, они видят неспокойную толпу, направляющуюся на митинг на суррейском берегу реки. Барнаби поддаётся на уговоры и присоединяется к ним, несмотря на мольбы матери. Затем бунтовщики идут к парламенту и сжигают несколько католических церквей и домов католических семей.
Отряд под предводительством Хью и Денниса направляется в Чигуэлл, чтобы отомстить Джеффри Харейдейлу, оставив Барнаби охранять «Башмак», таверну, которую они используют как штаб-квартиру. По пути в Уоррен толпа грабит «Мэйпол Инн», а затем сжигает Уоррен дотла. Эмма Харейдейл и Долли Варден (которая теперь стала компаньонкой Эммы) попадают в плен к бунтовщикам, к большой радости Хью. Солдаты берут Барнаби в плен; его держат в Ньюгейтской тюрьме, которую толпа планирует штурмовать.
Хэрдейл ловит таинственного незнакомца, который преследует миссис Радж у тлеющих руин Уоррена. Им оказывается Барнаби Радж-старший, управляющий, который много лет назад убил Рубена Хэрдейла и его садовника. Выясняется, что он переоделся в одежду убитого садовника, чтобы отвести от себя подозрения.
Бунтовщики захватывают Габриэля Вардена с помощью служанки его жены Миггс и пытаются уговорить слесаря помочь им проникнуть в Ньюгейтскую тюрьму и освободить заключённых. Он отказывается, и его спасают двое мужчин, у одного из которых только одна рука. Затем бунтовщики поджигают Ньюгейтскую тюрьму, где содержатся Барнаби и его отец. Все заключённые сбегают, но Барнаби, его отец и Хью позже попадают в плен к солдатам из-за предательства палача Денниса. Деннис перешёл на другую сторону, полагая, что получит обещанную награду, а также многочисленных клиентов, которым нужны его особые таланты. Пока армия патрулирует улицы, бунтовщики разбегаются, и многие из них погибают.
Одноруким оказывается Джо Уиллет, вернувшийся с войны против американских революционеров. Джо и Эдвард Честер оказываются спасителями Габриэля Вардена. Затем они спасают Долли и Эмму.
Денниса арестовывают и приговаривают к смерти вместе с Хью и Барнаби. Хью и Денниса вешают. Барнаби благодаря усилиям Габриэля Вардена получает помилование.
Джо и теперь уже благодарная Долли женятся и становятся владельцами восстановленного Мэйпола. Эдвард Честер и Эмма женятся и уезжают в Вест-Индию. Миггс пытается вернуть себе должность в доме Варденов, но ей отказывают, и она становится надзирательницей в женской тюрьме. Саймон Таппертит, которому во время беспорядков раздавили ноги, становится чистильщиком обуви. Позже Гэшфорд совершает самоубийство. Лорда Джорджа Гордона заключают в Тауэр, а затем признают невиновным в подстрекательстве к беспорядкам. Сэр Джон Честер, ныне член парламента, оказывается отцом Хью (сэр Джон никогда не рассказывал своему сыну Эдварду, что Хью — его брат), и Джеффри Харедейл убивает его на дуэли. Харедейл бежит на континент, где заканчивает свои дни в монастыре. Барнаби и его мать проводят свои дни, ухаживая за фермой при гостинице «Мэйпол», где Барнаби может эффективно работать благодаря своей физической силе.
Персонажи:
=========
Раджи — Барнаби, простой человек, его любящая мать Мэри и его товарищ Грип, болтливый ворон
1.--Барнаби и грабитель
=======================
В 1775 году на окраине леса Эппинг, в деревне Чигуэлл, примерно в двенадцати милях от Лондона, стоял дом общественных развлечений под названием «Майский шест», который содержал Джон Уиллет, человек с большой головой и толстым лицом, отличавшийся глубоким упрямством и неповоротливостью в сочетании с большой уверенностью в собственных достоинствах.
Из этой гостиницы Габриэль Варден, отважный старый слесарь из Клеркенуэлла, в полусонном и полубодрствующем состоянии ехал домой ровным шагом в один из суровых мартовских вечеров.
Громкий крик заставил его вздрогнуть как раз там, где начинается Лондон, и он увидел раненого человека, лежащего на тропинке в, по-видимому, безжизненном состоянии, и еще одного человека, кружившего вокруг него с факелом в руке, которым он размахивал в воздухе с диким нетерпением.
«Что здесь делать?» — сказал старый слесарь. «Как это? Что, Барнаби! Ты меня знаешь, Барнаби?»
Носитель факела кивнул, и не один и не два раза, а двадцать раз, с фантастическим преувеличением.
«Как оно здесь оказалось?» — спросил Варден, указывая на тело.
«Сталь, сталь, сталь!» — яростно ответил Барнаби, имитируя удар меча.
«Его ограбили?» — спросил кузнец.
Барнаби схватил его за руку и кивнул: «Да», — указывая в сторону города.
«О!» — сказал старик. «Грабитель убежал в ту сторону, да? Теперь посмотрим, что можно сделать».
Они накрыли раненого человека шинелью Вардена и отнесли его в дом миссис Радж, который находился неподалеку. По дороге домой Габриэль поздравил себя с приключением, которое заставит миссис Варден замолчать на тему Майского дерева на эту ночь, или не будет никакой веры в женщину.
Но миссис Варден была дамой с неустойчивым характером, и в этот раз она была в таком дурном расположении духа и подвергла себя таким тревогам и волнениям при содействии и подстрекательстве своей сварливой служанки Миггз, что на следующее утро, по ее словам, почувствовала себя слишком плохо, чтобы встать. Поэтому безутешному слесарю пришлось самому поведать о своих ночных приключениях своей дочери, пышнотелой, очаровательной Долли, самой розовой и привлекательной на вид, а также об отчаянии молодежи по соседству.
Зайдя на следующий день вечером, Габриэль Варден узнал, что раненому стало лучше, и его скоро увезут.
Варден болтал как старый друг с матерью Барнаби. Он знал историю Мэйпола о вдове Радж — как ее муж, работавший в Чигуэлле, и его хозяин были убиты; и как ее сын, родившийся в тот самый день, когда стало известно об этом деянии, но имел на запястье пятно крови, но наполовину смытое.
«Что это?» — вдруг спросил слесарь. «Это Барнаби стучит в дверь?»
«Нет», — ответила вдова, — «я думаю, это было на улице. Чуть слышно! Кто-то тихонько стучит в ставни».
«Какой-то вор или негодяй, — сказал слесарь. — Дай огня».
«Нет, нет», — поспешно ответила она. «Я бы предпочла пойти сама, одна».
Она вышла из комнаты, и Варден услышал снаружи шепот. Затем раздались слова: «Боже мой!», произнесенные голосом, который было страшно слышать.
Варден выскочил наружу. На лице женщины отразился ужас, а перед ней стоял человек зловещего вида, мимо которого слесарь прошел по дороге из Чигуэлла прошлой ночью.
Мужчина убежал, но слесарь преследовал его и схватил бы, если бы не вдова, которая схватила его за руки.
"В другую сторону, в другую сторону!" - закричала она. "Не трогай его, клянусь жизнью! Он несет в себе и другие жизни, кроме своей собственной. Не спрашивай, что это значит. Его нельзя преследовать или останавливать! Возвращайся!"
«В другую сторону!» — сказал слесарь. «А вот и он!»
Старик посмотрел на нее с удивлением и позволил ей увести себя в дом. На ее лице все еще было выражение ужаса, когда она умоляла его не расспрашивать ее.
Вскоре она ушла, оставив его одного в растерянности, и вошел Барнаби.
"Я спал", - сказал идиот, широко раскрыв глаза. «Там были большие лица, которые приходили и уходили — то близко от моего лица, то в миле от него. Это сон, да? Мне только что приснилось, что что-то — оно было в форме человека — преследовало меня и не давало мне покоя. Оно подкрадывалось, чтобы беспокоить меня, все ближе и ближе. Я побежал быстрее, подпрыгнул, выскочил из кровати и подошел к окну, и там, на улице внизу...»
"Алло, алло, алло! Гав, ух ты, ух ты!" — закричал хриплый голос. "Что здесь происходит? Алло!"
Слесарь вздрогнул, а на верхушке стула сидел Грип, большой ворон, близкий друг Барнаби.
"Ало, ало, ало! Не теряйте бодрости духа! — продолжала птица хриплым голосом. — Бау, ух, ух!" А затем она начала насвистывать.
Слесарь попрощался и пошел домой, погруженный в свои мысли.
"В сговоре с этой отвратительной фигурой, которая могла упасть с виселицы. Он подслушивает и прячется здесь. Барнаби первым оказался на месте вчера вечером. Может ли она, которая всегда носила такое прекрасное имя, быть виновной в таких преступлениях тайно?" - сказал слесарь, размышляя. "Прости меня, если я не прав, и пошли мне только мысли".
II--Барнаби зачислен
====================
2 июня 1780 года, семь часов утра, Барнаби и его мать, приехавшие в Лондон, чтобы скрыться от нежеланного гостя, которого заметил Варден, отдыхали в одном из углублений Вестминстерского моста.
Огромная толпа людей переправлялась через реку к берегу Суррея в необычайной спешке и волнении, и почти у каждого мужчины в этой большой толпе на шляпе была синяя кокарда.
Когда мост был очищен, а это произошло лишь спустя два часа, вдова спросила старика, что означает это большое собрание.
«А разве вы не слышали?» — ответил он. «Сегодня тот день, когда лорд Джордж Гордон представит петицию против католиков, и его светлость заявил, что вообще не представит ее Палате общин, если ее не доставят до двери сорок тысяч добрых и, по крайней мере, честных людей. Вот вам и толпа!»
«Толпа, в самом деле!» — сказал Барнаби. «Ты слышишь это, мама? Он говорит о храброй толпе. Пошли!»
"Не присоединяться к ней!" - воскликнула его мать. "Ты не знаешь, какое зло они могут натворить или куда они могут тебя завести. Дорогой Барнаби, ради меня..."
"Ради тебя!" - ответил он. "Это ради тебя, мама. Вот храбрая толпа! Пойдем - или подожди, пока я вернусь! Да, да, подожди здесь!"
Незнакомец подарил Барнаби синюю кокарду и велел ему носить ее, и пока он всё ещё прикреплял ее к своей шляпе, мимо прошли лорд Гордон и его секретарь Гэшфорд, а затем вернулись.
«Ты отстаешь, друг, и опоздал», — сказал лорд Джордж. «Уже одиннадцатый час. Разве ты не знал, что время сбора — десять часов?»
Барнаби покачал головой и рассеянно посмотрел то на одного, то на другого.
«Он не может вам сказать, сэр», — вмешалась вдова. «Бесполезно его спрашивать. Мы ничего не знаем об этих делах. Это мой сын — мой бедный, страдающий сын, который мне дороже собственной жизни. Он не в своем уме — он действительно не в своём уме".
"У него, безусловно, нет никаких признаков помешательства," - прошептал лорд Джордж на ухо своему секретарю. "Не стоит принимать какую-либо незначительную особенность за безумие." Затем, обращаясь к Барнаби, он добавил: "Ты хочешь стать одним из них? И намеревался им стать, так?"
«Да, да», — сказал Барнаби, сверкая глазами. «Конечно, я хотел. Я сам ей так сказал».
«Тогда следуйте за мной», — ответил лорд Джордж, — «и ваше желание исполнится».
Барнаби нежно поцеловал мать и, сказав ей, что их судьба теперь устроена, сделал то, что от него хотели.
Они поспешили на поля Святого Георгия, где огромная армия мужчин была выстроена по частям. Несомненно, там были честные фанатики, разбросанные тут и там, но в основном толпа состояла из самых отбросов и подонков Лондона.
Барнаби был встречен с воодушевлением одним из рядовых, Хью, грубым хозяином «Майского шеста», которого Барнаби давно знал во время своих частых странствий.
«Что! Ты носишь этот цвет, да? Стройся, Барнаби. Ты будешь маршировать между мной и Деннисом, и ты будешь нести», — сказал Хью, беря флаг из рук усталого человека, «самый яркий шелковый вымпел в этой доблестной армии».
«Во имя Бога, нет!» — закричала вдова, которая погналась за ним и теперь рванулась вперед. «Барнаби, милорд, он вернется — Барнаби!»
«Женщины на поле!» — крикнул Хью, вставая между ними и удерживая ее протянутой рукой. «Это против всех приказов — дамы уводят наших доблестных солдат с их должности. Дайте команду, капитан».
Раздались слова: «Построение! Марш!»
Ее бросили на землю; все поле пришло в движение; Барнаби унесло в самое сердце плотной массы мужчин, и вдова больше его не видела.
Сам Барнаби, не обращая внимания на тяжесть огромного знамени, которое он нес, шел гордо, счастливый и ликующий сверх всякой меры. Хью шел рядом с ним, а рядом с Хью шел приземистый, плотный персонаж по имени Деннис, который, как не знали его товарищи, был не кем иным, как публичным палачом.
«Я бы хотел увидеть ее где-нибудь», — сказал Барнаби, с тревогой оглядываясь по сторонам. «Она бы гордилась, увидев меня сейчас, а, Хью? Она бы плакала от радости, я знаю».
"Что за балаган тут развели?" - спросил мистер Деннис с крайним презрением. "Надеюсь, среди нас нет сентиментальных особ."
«Не беспокойся, братец, — воскликнул Хью, — он говорит только о своей матери».
"Его мать!" - прорычал мистер Деннис с сильным проклятием и тоном глубокого отвращения. «И я присоединился к этой секции и вышел в этот памятный день послушать, как мужчины говорят о своих матерях?»
«Барнаби прав», — воскликнул Хью с усмешкой, — «и я это говорю. Послушай, смелый парень, если она не здесь, чтобы увидеть это, то это потому, что я обеспечил ее и послал полдюжины джентльменов, каждый из которых был с синим флагом, чтобы они отвезли ее в большой дом, весь увешанный золотыми и серебряными знаменами, где она будет ждать, пока ты не придешь, и ни в чем не будет нуждаться. И мы достанем для нее денег. Деньги, треуголки и золотые кружева будут принадлежать нам, если мы будем верны этому благородному джентльмену, если мы будем нести наши флаги и беречь их. Это все, что нам нужно сделать.
«Неужели ты не видишь, приятель», — прошептал Хью Деннису, — «что этот парень — от природы, и его можно заставить сделать что угодно, если правильно его направить? Он стоит дюжины мужчин, если попробуешь с ним сразиться. Скоро ты увидишь, полезен он или нет».
Г-н Деннис выслушал это объяснение с многочисленными кивками и подмигиваниями и с этого момента смягчил свое поведение по отношению к Барнаби.
Хью был прав. Это Барнаби стоял на своем и крепче сжимал свой шест, когда гвардейцы вышли, чтобы очистить Вестминстер от толпы.
Затем они с Хью повернулись и побежали, толпа расступалась и смыкалась так быстро, что невозможно было понять, какой курс они выбрали.
III.--Штурм Ньюгейта
=====================
Несколько дней Лондон находился в руках мятежников. Католические часовни были сожжены, частные дома католиков разграблены. С момента первой вспышки в Вестминстере исчезли все признаки порядка. Пятьдесят решительных людей могли бы остановить мятежников; одна рота солдат могла бы рассеять их как пыль; но никто не вмешался, никакая власть не остановила их.
Но Барнаби, храброго Барнаби, похитили. Оставленный Хью в убежище мятежников, который привел отряд людей в Чигуэлл, он был схвачен солдатами, и прокламация Тайного совета, наконец, побудила магистратов задействовать вооруженные силы для ареста некоторых зачинщиков.
Его поместили в Ньюгейтскую тюрьму и подвергли сильному наказанию, а затем Грипа, с опущенной головой и взъерошенными перьями, втолкнули в камеру.
Еще один человек был также взят и помещен в Ньюгейт в тот день, и в настоящее время он и Барнаби стояли, глядя друг на друга, лицом к лицу. Внезапно Барнаби наложил на него руки и закричал: "А, я знаю! Ты грабитель!"
Другой молча боролся с ним, но, увидев, что юноша слишком силен для него, поднял глаза и сказал: «Я твой отец».
Барнаби отпустил его, упал и посмотрел на него в ужасе. Затем он подскочил к нему, обнял его за шею и прижал голову к его щеке. Он так и не узнал, что его отец, которого считали убитым, сам был убийцей. Это была ужасная тайна вдовы.
И теперь Хью с огромной армией стоял у ворот Ньюгейта, намереваясь спастись. Он вернулся, нашел Барнаби схваченным и тут же объявил, что тюрьму нужно штурмовать. Напрасно военные командиры пытались разбудить магистратов, и в частности лорд-мэра; никаких приказов не было отдано, и солдаты ничего не могли сделать в пределах города без разрешения гражданских властей.
Густой массой бунтовщики остановились перед воротами тюрьмы. Все, кто уже был заметен, были там, а другие, у кого были друзья или родственники в тюрьме, поспешили в атаку.
Хью силой привел старого Габриэля Вардена, чтобы тот взломал замок большой двери, но крепкий слесарь решительно отказался это сделать.
«У вас под стражей несколько наших друзей, хозяин, — крикнул Хью старшему тюремщику, появившемуся на крыше. — Выдайте наших друзей, а остальных можете оставить себе».
«Мой долг — содержать их всех. Я исполню свой долг», — твердо ответил тюремщик.
Ливень камней заставил смотрителя тюрьмы удалиться.
Габриэля Вардена подталкивали ударами, обещаниями награды и угрозами немедленной смерти сделать то, что требовали от него мятежники, и все напрасно. Его сбивали с ног, он снова поднимался, сталкиваясь с десятками из них. Он никогда не любил свою жизнь так, как тогда, но ничто не могло его тронуть.
Раздался крик: «Вы теряете время. Помните заключенных! Помните Барнаби!» И толпа покинула слесаря, чтобы собрать топливо, поскольку вход должен был быть взломан огнем. Мебель из тюремного домика была свалена в чудовищную кучу и подожжена, масло было вылито, и, наконец, большие ворота уступили огню. Они глубже утонули в раскаленных углях, пошатнулись и рухнули.
Хью вскочил на пылающую кучу и бросился в тюрьму. Палач последовал за ним. И затем так много людей бросилось по их следу, что огонь был затоптан. Теперь в этом не было необходимости, потому что и внутри, и снаружи тюрьма вскоре была в огне.
Барнаби и его отец были быстро освобождены и переданы из рук в руки на улицу. Вскоре все несчастные заключенные тюрьмы были свободны, за исключением четырех приговоренных к смерти, которых Деннис держал под стражей. И их Хью грубо настаивал на освобождении, к угрюмому гневу палача.
«Ты не оставишь этих людей в покое и не предоставишь их мне? У тебя нет никакого уважения ни к чему, не так ли?» — сказал Деннис и, нахмурившись, исчез.
Всего из Ньюгейта было освобождено триста заключенных, и многие из них вернулись, чтобы преследовать место своего плена, и были снова схвачены. На следующий день после штурма Ньюгейта, когда толпа уже целую неделю держала Лондон в своей власти, власти наконец предприняли серьезные действия, и к ночи военные заняли улицы.
Хью, Барнаби и старый Радж укрылись в грубой постройке на окраине Лондона, где они обычно отдыхали, когда перед ними предстал Деннис; его никто не видел со времени штурма Ньюгейта.
Через несколько минут сарай заполнился солдатами, а перед ним остановился отряд лошадей, галопом выскочивших на поле.
«Вот!» — сказал Деннис, — «это те двое молодых, джентльмены, которым прокламация назначает цену. Этот другой — сбежавший преступник. Мне жаль, брат», — добавил он, обращаясь к Хью, — «но ты сам навлек это на себя; ты заставил меня сделать это; ты не хотел уважать самые здравые конституционные принципы, ты же знаешь; ты пошел и нарушил самые шаткие основы общества».
Барнаби и его отца увезли по одной дороге в центре отряда пехотинцев; Хью, крепко привязанного к лошади, увезли по другой дороге.
IV.--Судьба бунтовщиков
========================
Беспорядки были подавлены, и в городе снова воцарилась тишина.
Барнаби сидел в своей темнице. Рядом с ним, держа его за руку, сидела его мать; измученная и изменившаяся, полная горя и тяжелого сердца, но для него она все та же.
«Мать, — сказал он, — как долго — сколько дней и ночей — мне придется здесь находиться?»
«Немного, дорогой. Надеюсь, немного».
«Если они убьют меня — а это возможно, я слышал такие разговоры, — что станет с Грипом?»
Звучание этого слова напомнило ворону его старую фразу: «Никогда не говори «сдохни!» Но он остановился на середине, словно у него не хватило смелости закончить самое короткое предложение.
«Они заберут его жизнь так же, как и мою?» — сказал Барнаби. «Я бы хотел, чтобы они это сделали. Если бы ты, я и он могли умереть вместе, не было бы никого, кто бы жалел или горевал о нас. Не плачь обо мне. Они сказали, что я смелый, и я такой, и таким я буду».
Надзиратель пришел закрыть камеры на ночь, вдова вырвалась, и Барнаби остался один.
Он должен был умереть. Надежды не было. Его пытались спасти. Слесарь собственными руками отнес петиции и памятные знаки к источнику. Но источник не был источником милосердия, и Барнаби предстояло умереть. С самого начала мать не отходила от него ни на шаг, разве что на ночь, и, когда она была рядом, он был доволен.
«Они называют меня глупым, мама. Они увидят — завтра».
Деннис и Хью были во дворе. «Никакой отсрочки, никакой отсрочки! Никто не приближается к нам. Осталась только ночь!» — простонал Деннис. «Как думаешь, они отсрочат меня ночью, брат? Я уже знал, что отсрочки приходили ночью. Тебе не кажется, что есть хороший шанс? Не так ли? Скажи, что так».
«Тебе следует быть лучшим, а не худшим», — сказал Хью, останавливаясь перед ним. «Ха-ха-ха! Увидишь палача, когда он до него доберется».
Часы пробили. Барнаби посмотрел в лицо матери и увидел, что время пришло. После долгих объятий он бросился прочь, и ее унесли, бесчувственную.
«Вот палач, когда он до него доберется!» — закричал Хью, когда Деннис, все еще стонущий, упал в припадке. «Мужество, смелый Барнаби, какое нам дело? Человек может умереть только один раз. Если проснешься ночью, пропой это во весь голос и снова засни».
Время тянулось. Пробило пять часов — шесть — семь — и восемь. Они должны были умереть в полдень, и в толпе снаружи говорили, что палача можно было узнать, когда он выйдет, потому что он был ниже ростом, и что человека, который должен был страдать вместе с ним, звали Хью; и что это был Барнаби Радж, которого повесят на площади Блумсбери.
С первым ударом двенадцати зазвонил тюремный колокол, и всех троих вывели во двор.
Барнаби был единственным, кто умылся или подстригся в то утро. Он все еще носил сломанные павлиньи перья на шляпе; и все его обычные лоскуты наряда были аккуратно разложены по его телу.
«Какое настроение, Барнаби?» — воскликнул Хью. «Не унывай, парень. Предоставь это ему», — добавил он, кивнув в сторону Денниса, которого держали между двумя мужчинами.
«Благослови тебя Бог!» — воскликнул Барнаби. «Я не боюсь, Хью. Я вполне счастлив. Посмотри на меня! Боюсь ли я умереть? Увидят ли они, как я дрожу?»
«Я бы сказал так», — сказал Хью, сжимая руку Барнаби и оглядываясь на офицеров и чиновников, собравшихся во дворе, — «что если бы мне пришлось потерять десять жизней, я бы отдал их все, чтобы спасти эту. Ту, которая будет потеряна из-за меня!»
«Не через тебя», — мягко сказал Барнаби. «Не говори так. Ты не виноват. Ты всегда был очень добр ко мне. Хью, теперь мы узнаем, что заставляет звезды сиять!»
Хью больше ничего не сказал, но двинулся вперед на своем месте с беспечным видом, слушая, как он идет на службу по усопшим. Как только он прошел через дверь, его несчастного товарища вынесли; и толпа увидела остальных. Барнаби хотел было подняться по ступенькам в то же время, но его удержали, так как он должен был отбывать наказание в другом месте.
Только когда повозка тронулась, курьер прибыл в тюрьму с отсрочкой. Всю ночь Габриэль Варден и его друзья работали; они ходили к молодому принцу Уэльскому и даже в переднюю самого короля. Наконец, им удалось пробудить интерес в его пользу, и они встретились с министром в его постели только в восемь часов утра. Результатом тщательного расследования стало то, что между одиннадцатью и двенадцатью часами было составлено и подписано полное помилование Барнаби Раджа, и Габриэль Варден имел благодарную задачу доставить его домой с триумфом и восторженной толпой.
" Нечего и говорить, - заметил слесарь, когда наконец добрались до его дома в Клеркенуэлле и они с Барнаби оказались в безопасности, - что, кроме как в кругу нас двоих, я не хотел устраивать из этого триумфа. Но как только мы вышли на улицу, нас узнали, и началась суматоха. После того, как я пережил и то, и другое, я думаю, что предпочел бы, чтобы меня вывела из дома толпа врагов, чем провожала домой толпа друзей!"
Наконец толпа рассеялась. И Барнаби растянулся на земле возле ложа матери и погрузился в глубокий сон.
6.Мартин Чезлвит
================
Сюжет
======
В деревенской гостинице «Синий дракон» остановился загадочный старик в сопровождении юной девушки. Это богач Мартин Чезлвит-старший и его воспитанница Мэри. В той же деревне проживает и его дальний родственник Пексниф с двумя дочерьми — Чарити (Милосердие) и Мерси (Сострадание); он содержит пансион для юношей, из которых готовит будущих архитекторов. Пексниф созывает родичей: он знает, что Мартин поссорился с внуком — Мартином-младшим, и его беспокоит, что наследство может достаться Мэри. Мартин-старший покидает деревню.
Пекснифу удаётся заполучить Мартина-младшего в качестве ученика в свой пансион: он не теряет надежды с помощью внука подобраться к богатому дедушке. У Пекснифа Мартин-младший знакомится с его учеником Томом Пинчем, простодушным человеком, исполненным благодарности к Пекснифу, которого он считает своим «благодетелем»; любимое занятие Тома — игра на органе в деревенской церкви. Узнав о том, что Мартин поселился у Пекснифа, дед требует выгнать его. Мартин решает отправиться в Америку искать счастья; вместе с ним едет слуга из деревенской гостиницы — Марк Тэпли.
Пексниф отправляется в Лондон и сближается с другим родственником — братом Мартина-старшего, также богачом, Энтони и его сыном Джонасом. Вскоре Энтони умирает. Пексниф старается выдать за Джонаса одну из своих дочерей. Сначала Джонас ухаживает за Чарити (Черри), но потом выбирает младшую, жизнерадостную Мерси (Мерри).
В Америке Мартин-младший решает стать фермером; он покупает участок земли в месте под названием «Эдем». Оказывается, что торговцы недвижимостью обманули его: вместо перспективного города Мартин оказывается на краю чудовищного болота, где люди гибнут десятками от малярии. Страдания меняют характер Мартина: он осознаёт, что вёл себя эгоистично как по отношению к деду, так и к его воспитаннице Мэри, с которой был тайно помолвлен.
С помощью американского друга Мартину удаётся вернуться в Англию. На пути туда и обратно Мартин встречает множество карикатурных персонажей: «звезду» псевдоинтеллектуальной элиты миссис Хомини, беспринципного журналиста Джефферсона Брика, гротескного сенатора Илайджу Погрэма. Устами Мартина и Марка Тэпли Диккенс осуждает пороки американского общества: работорговлю, перерастающий во вседозволенность либерализм, всеобщее хамство, любовь к нездоровым сенсациям.
Тем временем Том Пинч осознает истинный характер Пекснифа — лицемера и любителя легкой наживы. Он уезжает в Лондон и поселяется там вместе со своей сестрой Рут. Вскоре туда возвращается Мартин-младший.
В браке с Джонасом Чезлвитом Мерси страдает; он дурно обращается с ней, бьёт её. Джонас связывается с подозрительным типом по имени Монтегю Тигг и становится компаньоном в его страховой фирме. За приличным фасадом скрывается жульническая афера. Тигг начинает шантажировать Джонаса, и Джонас убивает его. Выясняется, что в своё время Джонас задумал убийство своего отца, но старик Энтони понял замысел сына и не стал принимать «лекарство»: его смерть была естественной. Джонас ликует, считая, что ему удалось выпутаться, но тут его арестовывают за убийство Тигга. Джонас принимает яд. Детективный сюжет с разоблачением преступлений Джонаса дал Диккенсу возможность вывести на сцену одного из самых запоминающихся второстепенных персонажей — сиделку Сару Гэмп с её нелепым лондонским говором.
В конце концов Мартин примиряется с дедом; они оба понимают, что вели себя эгоистично. Дед разрешает Мартину жениться на Мэри. Старик Чезлвит берёт на себя заботу о Мерси и её ребёнке. Пексниф разорён, а от его старшей дочери Чарити сбегает жених в день свадьбы. Сестра Тома Пинча — Рут, выходит замуж за одного из бывших учеников Пекснифа — Джона Уэстлока, который всегда с почтением относился к Тому. Марк Тэпли возвращается в гостиницу «Дракон» и женится на её владелице, вдове миссис Льюпин. Том Пинч по-прежнему играет на органе, радуясь счастью друзей. Втайне он любит Мэри, ещё с её первого появления в деревне, но понимает, что его любовь безнадёжна. Его утешает дружба с маленькой девочкой — дочерью Мэри и Мартина.
Краткое содержание сюжета(2):
============================
Мартина Чезлвита воспитывал его дедушка и тёзка. За много лет до этого Старый Мартин взял на себя заботу о сироте Мэри Грэм, чтобы она была его компаньонкой и сиделкой, с условием, что она будет получать от него доход только до тех пор, пока жив Старый Мартин. Старый Мартин считает, что это даёт ей стимул поддерживать в нём жизнь, в отличие от его родственников, которые хотят унаследовать его деньги. Молодой Мартин влюбляется в Мэри и хочет жениться на ней, что противоречит планам Старого Мартина. Юный Мартин и его дед спорят, и каждый из них слишком горд, чтобы уступить. Юный Мартин уходит из дома, чтобы жить самостоятельно, а старый Мартин лишает его наследства.
В возрасте 21 года юный Мартин становится подмастерьем Сета Пекснифа, своего родственника и жадного архитектора. Вместо того чтобы обучать своих учеников, Пексниф живёт за их счёт и заставляет их выполнять чертёжную работу, которую выдаёт за свою. У него две избалованные дочери, Черити и Мерси, которых называют Черри и Мерри. Пексниф берёт юного Мартина к себе, чтобы наладить более тесные связи с его богатым дедом.
Юный Мартин подружился с Томом Пинчем, добросердечным человеком, чья покойная бабушка отдала Пекснифу всё, что у неё было, в надежде, что Пексниф сделает из него архитектора и джентльмена. Пинч не способен поверить ни в одно из плохих слов, которые другие говорят о Пекснифе, и всегда громко его защищает. Он работает за ничтожно низкую плату, считая себя недостойным получателем милостыни Пекснифа, а не человеком, наделённым многими талантами.
Юный Мартин проводит неделю в доме Пекснифа наедине с Томом, пока семья отдыхает в Лондоне. На этой неделе Юный Мартин рисует эскизы для школы. Когда Старый Мартин узнаёт о новой жизни своего внука, он просит Пекснифа выгнать его. Когда Пексниф возвращается, они ссорятся, и Юный Мартин снова уходит, чтобы отправиться в путь в одиночку. Вскоре в округе появляются Старый Мартин и Мэри; первый, похоже, попадает под влияние Пекснифа. В это время Пинч влюбляется в Мэри, которой нравится, как он играет на органе, но он не признаётся ей в своих чувствах — как из-за своей застенчивости, так и потому, что знает, что она привязана к Молодому Мартину. Пексниф решает, что Мэри должна стать его следующей женой, и грубо ухаживает за ней.
Брат старого Мартина, Энтони Чезлвит, ведёт дела вместе со своим сыном Джонасом. Несмотря на значительное состояние, они скупы и жестоки. Джонас, который ждёт не дождётся смерти старика, чтобы унаследовать его состояние, постоянно ругает отца. Энтони внезапно умирает при подозрительных обстоятельствах, оставив всё своё состояние Джонасу. Затем Джонас начинает ухаживать за Черри, постоянно ссорясь с Мерри. Затем он внезапно заявляет Пексниффу, что хочет жениться на Мерри, и бросает Черри, потребовав при этом дополнительно 1000 фунтов сверх 4000 фунтов, которые Пекснифф пообещал ему в качестве приданого Черри, аргументируя это тем, что у Черри больше шансов удачно выйти замуж.
Джонас связывается с беспринципным Монтегю Тиггом, который раньше был мелким воришкой и прихлебателем родственника Чезлвита, Чеви Слайма, и присоединяется к мошенническому страховому бизнесу Тигга. Пока юный Мартин собирает деньги в Лондоне, Тигг обманывает его в ломбарде, присваивая себе полную стоимость его ценных карманных часов. Тигг использует эти средства, чтобы превратиться в афериста с новой внешностью, называет себя «Тигг Монтегю» и арендует хороший офис. Этот новый образ убеждает инвесторов в том, что он влиятельный бизнесмен, от сотрудничества с которым они могут получить большую прибыль.
В это время Пекснифф при Старом Мартине выгоняет Пинча из дома. Он делает это после того, как подслушал разговор Тома и Мэри, в котором Мэри рассказывает о коварных замыслах Пексниффа. Пинч внезапно понимает, что на самом деле представляет собой его работодатель, и отправляется в Лондон в поисках новой работы. Он встречает Джона Уэстлока, своего хорошего друга. Пинч спасает свою сестру Рут от жестокого обращения со стороны семьи, в которой она работает гувернанткой, и они вдвоём снимают комнаты в Ислингтоне. Пинч быстро получает идеальную работу от таинственного работодателя с помощью не менее таинственного мистера Фипса.
Тем временем юный Мартин встречает жизнерадостного трактирщика Марка Тэпли. Решив, что его профессия не очень-то на него похожа, потому что она не требует силы характера, чтобы быть счастливым, когда тебе везёт, Марк отправляется в Лондон, чтобы найти ситуацию, в которой он сможет проверить свою жизнерадостность, сохранив её в худших обстоятельствах. С этой целью он сопровождает юного Мартина в Соединённые Штаты в поисках счастья.
Юный Мартин верит словам людей из Нью-Йорка, которые продают землю вдоль крупной американской реки, не видя её, и думает, что в этом месте понадобится архитектор для строительства новых зданий. Вместо этого они с Марком находят болотистое, заражённое болезнями, почти пустое поселение. Марк помогает паре, которая наблюдает за тем, как умирают их дети в Эдеме. Юный Мартин, а вскоре и Марк заболевают малярией. Этот мрачный опыт меняет эгоистичного юношу Мартина, и он соглашается с предложением Марка извиниться перед дедушкой. Мужчины возвращаются в Англию, где Молодой Мартин пытается помириться со Старым Мартином, который всё ещё находится у Пекснифа. В Лондоне Молодой Мартин воссоединяется с Пинчем и встречает Уэстлока. Старый Мартин появляется в офисе Пинча и раскрывает себя как таинственного работодателя. Он притворялся, что находится в рабстве у Пекснифа, но при этом поддерживал связь с другими, более важными членами своей большой семьи.
Пока Янг Мартин был в Америке, в Вестлок явился свидетель, который утверждал, что Джонас убил Энтони, используя наркотики, которые свидетель дал ему в обмен на прощение карточного долга. Чаффи, переживший своего хозяина Энтони, видел наркотики и помешал Джонасу использовать их на своём отце, который умер естественной смертью. Полиция, в том числе Слайм, обнаружила тело Тигга Монтегю и благодаря информации, собранной следователем Монтегю Наджеттом, вышла на убийцу. В доме, где живут Джонас, Мерри и мистер Чаффи, полиция и Старый Мартин предъявляют Джонасу обвинение. История Чаффи спасает Джонаса от обвинения в убийстве отца. Его обвиняют в убийстве Монтегю, который обманул его и забрал его деньги. Старый Мартин берёт Мерри под свою защиту, так как она была жертвой домашнего насилия и совсем не была счастлива.
Старый Мартин вместе со своим внуком, Мэри и Пинчем разоблачают Пекснифа, зная о его истинном характере. Пексниф потерял все свои сбережения, так как его обманули Джонас и Монтегю. Ему осталась только его старшая дочь, сварливая женщина, которую бросили в день свадьбы. Старый Мартин рассказывает, что он злился на молодого Мартина за то, что тот обручился с Мэри, потому что он сам планировал устроить этот брак и чувствовал, что их поступок лишил его славы. Юный Мартин и его дедушка мирятся, и Юный Мартин женится на Мэри, как и Рут Пинч и Джон Уэстлок, ещё один бывший ученик Пексниффа. Пинч остаётся в безответной любви к Мэри до конца своей жизни, никогда не женится и всегда остаётся верным другом Мэри, Мартина, Рут и Джона, который теперь знает, как он ценен и какими навыками обладает.
Персонажи
=========
Молодой Мартин Чезлвит
======================
— внук старого Мартина Чезлвита. Он ближайший родственник старого Мартина и унаследовал от него большую часть упрямства и эгоизма.
Молодой Мартин — главный герой истории.
=======================================
В начале ему 21 год, и он старше обычного ученика архитектора. Его помолвка с Мэри становится причиной отчуждения между ним и его дедом. К концу истории он становится другим человеком, осознавшим и раскаявшимся в эгоизме своих прежних поступков.
Мартин Чезлвит
==============
В ежемесячном издании в 1843-44 годах «Мартин Чезлвит» был, в финансовом отношении, наименее успешным из серий Диккенса, хотя и популярным как книга. Это был его первый роман после его американского турне, и буря негодования, которая приветствовала появление «Американских заметок» в 1842 году, была усилена его беспощадной сатирой на американские особенности и институты в «Мартине Чезлвите». Однако, несмотря на всю негативную критику, «Чезлвит» достоин того, чтобы быть в одном ряду со всем, что когда-либо выходило из-под пера великого викторианского романиста. Это очень длинная история, и очень полная; полотно заполнено галереей типичных диккенсовских людей. Через миссис Гэмп Диккенс нанес смертельный удар пьяной медсестре того времени. Имя Пекснифф стало синонимом определенного типа лицемера, а прилагательное пекснифский широко используется везде, где говорят на английском языке. Обвиненный в преувеличении относительно мистера Пексниффа, Диккенс написал в предисловии к «Мартину Чезлвиту»: «Вся семья Пексниффов на земле, я полагаю, согласна, что такого персонажа никогда не существовало. Я не буду предлагать никаких ходатайств от его имени столь могущественному и благородному органу». Миссис Гэмп, хотя и является одним из юмористических типов, которые, возможно, внесли наибольший вклад в славу Диккенса, не появляется в этом воплощении, поскольку персонаж является второстепенным в развитии истории.
1.--Новый ученик мистера Пекснифа
==================================
Мистер Пекснифф жил в маленькой деревушке в Уилтшире, недалеко от Солсбери.
На медной табличке на его двери была надпись: «Пексниф, архитектор», к которой мистер Пексниф на своих визитных карточках добавил: «и землемер». О его архитектурных занятиях ничего не было известно, кроме того, что он никогда ничего не проектировал и не строил.
Профессиональные занятия г-на Пексниффа, действительно, почти, если не полностью, ограничивались приемом учеников. Его гений заключался в том, чтобы заманивать в ловушку родителей и опекунов и присваивать премии.
Мистер Пексниф был нравственным человеком. Возможно, никогда не было более нравственного человека, чем мистер Пексниф, особенно в его разговорах и переписке. Некоторые сравнивали его с указателем, который всегда указывает дорогу к месту, но никогда туда не идет; но это были его враги.
В дом мистера Пекснифа вошел молодой Мартин Чезлвит, родственник архитектора. Том Пинч, помощник мистера Пекснифа, приехал в Солсбери за новым учеником и уже побеседовал с Мартином о мистере Пекснифе и его семье (у мистера Пекснифа было две дочери — Мерси и Чарити), в чьи добрые качества он питал глубокую и трогательную веру.
Праздничные приготовления в довольно обширном масштабе уже были завершены для Мартина в ночь его прибытия. Было две бутылки смородинового вина, белого и красного; блюдо с сэндвичами, очень длинными и очень тонкими; еще одно с яблоками; еще одно с капитанскими бисквитами; тарелка апельсинов, мелко порезанных и зернистых с сахарной пудрой; и высокогеологический домашний пирог. Масштаб этих приготовлений просто ошеломил Тома Пинча, потому что, хотя новых учеников обычно тихо подвели, особенно в винном отделе, все же это был банкет, своего рода пир лорд-мэра в частной жизни, нечто, о чем стоило подумать и что можно было потом запомнить.
Мистер Пексниф призвал общество отдать должное этому развлечению.
«Мартин», — сказал он, обращаясь к дочерям, — «сядет между вами двумя, мои дорогие, а мистер Пинч пройдет мимо меня. Это общение вознаграждает за многие разочарования и досады. Давайте веселиться». Тут он взял капитанский бисквит. «Бедное сердце никогда не радуется; а наши сердца не бедны. Нет!»
На следующее утро мистер Пексниф объявил, что должен отправиться в Лондон. "По служебным делам, мой дорогой Мартин; строго по служебным делам; и я давно обещал моим девочкам, что они будут меня сопровождать. Мы отправимся сегодня вечером в тяжелой карете — как голубь в старину, мой дорогой Мартин, — и пройдет неделя, прежде чем мы снова положим наши оливковые ветви в проходе. Когда я говорю оливковые ветви, — заметил мистер Пексниф, объясняя, — я имею в виду наш скромный багаж".
«А теперь позвольте мне подумать», — сказал мистер Пексниф, — «как вы можете лучше всего занять себя, Мартин, пока меня нет. Предположим, вы хотели бы поделиться со мной своей идеей памятника лорд-мэру Лондона, или гробницы для шерифа, или вашим представлением о коровнике, который можно возвести в парке дворянина. Насос — очень целомудренная практика. Я обнаружил, что фонарный столб рассчитан на то, чтобы облагородить ум и придать ему классическую направленность. Декоративная застава оказывает замечательное воздействие на воображение. Что вы скажете о том, чтобы начать с декоративной заставы?»
«Как пожелает мистер Пексниф», — с сомнением сказал Мартин.
«Останьтесь», — сказал этот джентльмен. «Пойдем! Поскольку ты амбициозен и являешься очень аккуратным чертежником, ты должен попробовать свои силы в этих проектах по гимназии. Когда твой ум потребует освежения переменой занятий, Томас Пинч научит тебя искусству обследования заднего сада или определению абсолютного уровня дороги между этим домом и указателем, или любому другому практичному и приятному занятию. На заднем дворе есть телега с разбросанными кирпичами и два десятка два старых цветочных горшков. Если бы ты мог сложить их, мой дорогой Мартин, в какую-нибудь форму, которая напомнит мне по возвращении, скажем, собор Святого Петра в Риме или мечеть Святой Софии в Константинополе, это было бы одновременно и полезно для тебя, и приятно для моих чувств».
Карета укатилась, с оливковыми ветвями в багажнике и семейством голубей внутри, Мартин Чезлвит и Том Пинч остались вдвоем. В самой простоте Пинча было что-то, что располагало к доверию, и молодой Мартин не мог удержаться от того, чтобы не рассказать свою историю.
«Я должен поговорить с кем-нибудь откровенно», — начал он, — «я поговорю с вами откровенно. Тогда вы должны знать, что меня с детства воспитывали с большими ожиданиями и всегда учили верить, что однажды я стану очень богатым. Однако некоторые вещи привели к тому, что я был лишен наследства».
«От твоего отца?» — спросил Том.
"От моего деда. У меня уже много лет нет родителей. У моего деда много хороших черт, но есть два очень больших недостатка, которые являются основой его плохой стороны. У него самое упрямое упрямство характера, и он самый отвратительный эгоист; я слышал, что это недостатки нашей семьи, и я должен быть очень благодарен, что они не достались мне. Теперь я перехожу к сливкам моей истории и к случаю моего пребывания здесь. Я влюблен, Пинч. Я влюблен в одну из самых красивых девушек, над которыми когда-либо сияло солнце. Но она целиком и полностью зависит от удовольствия моего деда; и если бы он узнал, что она благоволит моей страсти, она потеряла бы свой дом и все, чем она владеет в мире. Мой дед, хотя я вел себя с самого начала с величайшей осмотрительностью, полон ревности и недоверия и подозревал, что я люблю ее. Он ничего не сказал ей, но напал на меня наедине и обвинил меня в замыслах развратить верность себе — обратите внимание на его эгоизм — молодого существа, которое было его единственной бескорыстной и верной спутницей. Результатом этого было то, что я должна была отказаться от нее или быть отвергнутой им. Конечно, я не собиралась уступать ему, и вот я здесь!
Мистер Пинч, посмотрев на огонь, сказал: «Пексниф, конечно, ты знал раньше?»
«Только по имени. Мой дед держал вдали от всех своих родственников не только себя, но и меня. Но наше расставание произошло в городе в соседнем графстве. Я увидел объявление Пекснифа в газете, когда был в Солсбери, и ответил на него, поскольку всегда обладал некоторым природным вкусом в вопросах, о которых оно говорило. Я был вдвойне склонен приехать к нему, если это было возможно, ввиду того, что он был...»
«Такой превосходный человек», — вмешался Том, потирая руки.
«Ну, не столько по этой причине», — ответил Мартин, — «сколько потому, что мой дед питал к нему застарелую неприязнь, и после того, как старик деспотичным образом обошелся со мной, у меня возникло естественное желание пойти как можно более прямолинейно против всех его мнений».
II. ;;Мистер Пексниф исполняет свой долг
========================================
Мистер Пексниф и его дочери поселились в Лондоне в коммерческом пансионе миссис Тоджерс, и именно в этом любимом жилище его разыскал старый Мартин Чезлвит, внук которого только что переехал в дом мистера Пекснифа.
«Я очень сожалею, — сказал старый Мартин, — что мы с тобой вели такой разговор, как при нашей недавней встрече. Намерения, которые я питаю к тебе сейчас, иного рода. Покинутый всеми, кому я когда-либо доверял; обманутый и осажденный всеми, кто должен был мне помогать и поддерживать, я прибегаю к тебе за убежищем. Я доверяю тебе быть моим союзником; привязать себя ко мне узами интереса и ожиданий. Я сожалею, что был так долго разлучен с тобой».
Мистер Пексниф поднял глаза к потолку и в восторге сцепил руки.
"Боюсь, вы не знаете, каковы нравы старика, — продолжал старый Мартин. — Вы не знаете, что значит быть обязанным угождать его симпатиям и антипатиям; выполнять его приказы, какими бы они ни были. У вас в доме новый жилец. Он должен его покинуть".
«Для... для вашего?» — спросил мистер Пексниф.
«Для любого убежища, которое он сможет найти. Он обманул вас».
«Надеюсь, что нет», — горячо сказал мистер Пексниф. «Я не верю, что это так. Я был чрезвычайно хорошо расположен к этому молодому человеку. Обман, обман, мой дорогой мистер Чезлвит, был бы окончательным. Я бы счел себя обязанным, если бы обман был доказан, немедленно отречься от него».
«Вы, конечно, знаете, что он уже сделал свой выбор в пользу брака?»
«Разве не без согласия и одобрения его деда, мой дорогой сэр?» — воскликнул мистер Пексниф. «Не говорите мне этого. Ради чести человеческой природы скажите, что вы не собираетесь мне этого говорить!»
«Я думал, он это подавил».
Возмущение, которое мистер Пекснифф испытал при этом ужасном разоблачении, могло сравниться только с разгорающимся гневом его дочерей. Что, неужели они приютили в своем очаге и доме тайно свернувшегося змея? Ужасно!
Затем старый Мартин продолжил спрашивать, когда они вернутся домой, и, успокоив невысказанное беспокойство мистера Пекснифа, упомянув, что Мэри Грэхем, молодая леди, которую удочерил старик, не получит ничего после его смерти, объявил, что они, возможно, вскоре его увидят.
Поспешно попрощавшись, старик покинул дом, а мистер Пексниф и его дочери проводили его до двери. Через несколько дней Пекснифы отправились домой.
Том Пинч и Мартин вышли на дорожку, чтобы встретить карету, но мистер Пексниф демонстративно проигнорировал присутствие Мартина, даже когда они уже дошли до дома; и только когда Мартин резко потребовал объяснений, он обратился к нему.
"Вы обманули меня," - сказал мистер Пекснифф. "Вы злоупотребили природой, которая, как вам было известно, доверчива и не подозрительна. Эта скромная крыша, сэр, не должна быть осквернена присутствием того, кто, к тому же, обманул – и жестоко обманул – почтенного и уважаемого джентльмена, и кто благоразумно скрыл этот обман от меня, когда искал моей защиты. Я плачу о вашей порочности. Я скорблю о вашем разложении, но я не могу держать прокаженного и змею в качестве жильца! Уходите," - сказал мистер Пекснифф, протягивая руку, - "уходите, молодой человек! Как и все, кто вас знает, я отрекаюсь от вас!"
При этих словах Мартин шагнул вперед, а мистер Пексниф так поспешно отступил назад, что оступился, споткнулся о стул и рухнул на землю, где и остался сидеть, возможно, считая это место самым безопасным.
«Посмотри на него, Пинч», — сказал Мартин, «как он там лежит — тряпка для грязных рук, коврик для грязных ног, лживая, льстивая, подобострастная гончая! И помяни меня, Пинч, настанет день, когда даже ты его поймаешь!»
Он указал на него, говоря с невыразимым презрением, и, набросив шляпу на голову, вышел из дома. Он пошел так быстро, что покинул деревню прежде, чем Том Пинч догнал его.
«Ты уходишь?» — крикнул Том.
"Да, — строго ответил он, — я".
"Куда?" — спросил Том.
"Я не знаю. Да, знаю — в Америку".
III.--Новый Эдем
=================
Мартин отправился в Америку не один: Марк Тэпли, бывший владелец гостиницы «Голубой дракон» в деревне, где проживал мистер Пекснифф, настоял на том, чтобы сопровождать его.
«Итак, сэр, вот я, без всякого положения», — сказал мистер Тэпли, — «без какой-либо нужды в зарплате на год вперед — потому что я накопил (я не хотел этого делать, но не мог сдержаться) в «Драконе»; вот я с тягой к тому, что весело, и тягой к вам, и желанием проявить себя в обстоятельствах, которые угнетают других мужчин, — и вы возьмете меня или оставите?»
Прибыв в Соединенные Штаты, Мартин встал вопрос о том, что делать дальше, и решил вложить свои сбережения в покупку земли в растущем поселке Нью-Эден.
«Марк, ты будешь партнером в бизнесе», — сказал Мартин (Марк вложил 37 фунтов против 8 фунтов Мартина), «равным партнером со мной. Мы больше не хозяин и слуга. Я внесу в качестве дополнительного капитала свои профессиональные знания, и половина годовой прибыли, пока он будет вестись, будет твоей. Наш бизнес начнется, как только мы прибудем в Нью-Эден, под названием «Чезлвит и Тэпли».
«Бог вас любит, сэр», — воскликнул Марк, «не упоминайте моего имени! Я должен быть «Ко.», должен».
«У тебя будет свой собственный путь, Марк».
«Благодарю вас, сэр! Если бы какой-нибудь сельский джентльмен поблизости захотел бы устроить кегельбан, я бы взял на себя эту часть бизнеса, сэр».
Это было долгое путешествие на пароходе, но наконец они остановились в Эдеме. Воды Потопа, должно быть, покинули его всего неделю назад, настолько забитым илом и спутанной растительностью было отвратительное болото, носившее это имя.
Когда они прибыли на место, к ним медленно двинулся человек, опираясь на палку.
«Чужие!» — воскликнул он.
"Именно так," сказал Марк. "Как поживаете, сэр?"
«У меня была сильная лихорадка», — слабо ответил он. «Я не стоял на ногах уже много недель. У моего старшего сына простуда. Младший умер на прошлой неделе».
«Мне очень жаль, губернатор, от всего сердца!» — сказал Марк. «Товары в полной безопасности», — добавил он, повернувшись к Мартину и указывая на их ящики. «Не так уж много людей собираются их утащить. Какое это утешение!»
«Нет», — воскликнул мужчина, — «мы похоронили большинство из них. Остальные ушли. Те, что у нас есть, не выходят ночью».
«Ночной воздух, я полагаю, не совсем полезен?» — спросил Марк.
«Это смертельный яд», — был ответ.
Марк не проявил большего беспокойства, чем если бы ему рекомендовали это как амброзию; но он подал мужчине руку, и пока они шли, объяснил суть своей покупки и спросил, где она находится. Рядом с его собственным бревенчатым домом, сказал он.
Это была жалкая хижина, грубо сколоченная из стволов деревьев, дверь которой либо упала, либо была унесена. Когда они подняли сундук, Мартин не выдержал, лег на землю и громко заплакал.
«Бог любит вас, сэр», — воскликнул мистер Тэпли. «Не делайте этого. Ничего, кроме этого! Это никогда не помогало ни мужчине, ни женщине, ни ребенку перебраться через самый низкий забор, сэр, и никогда не поможет».
Марк тихонько выскользнул утром, пока его товарищ спал, и сделал грубый обзор поселения. Во всем поселке было не больше двадцати хижин, и половина из них казалась необитаемой. Их собственная земля была просто лесом. Он спустился к месту причала, где они оставили свои вещи, и там он нашел около полудюжины мужчин, изможденных и несчастных, которые помогли ему отнести их в бревенчатый дом.
Мартин к этому времени уже шевелился, но он сильно изменился, даже за одну ночь. Он был очень бледен и вял, и говорил о болях и слабости.
«Не сдавайтесь, сэр», — сказал мистер Тэпли. «Да вы, должно быть, больны. Подождите полминуты, пока я сбегаю к одному из наших соседей и узнаю, что лучше всего предпринять».
Мартин вскоре опасно заболел, очень близко к смерти. Марк, изнуренный умом и телом, работающий весь день и сидящий по ночам, изнуренный тяжелой жизнью, окруженный унылыми и обескураживающими обстоятельствами, никогда не жаловался и не сдавался ни в малейшей степени. А потом, когда Мартину стало лучше, Марк заболел. Он боролся с этим; но болезнь боролась сильнее, и его усилия были тщетны.
"Пока что сломлен, сэр", - сказал он однажды утром, опускаясь на кровать, - "но весел".
И теперь настала очередь Мартина работать, сидеть у кровати и смотреть, и прислушиваться долгими-долгими ночами к каждому звуку в мрачной пустыне.
Размышления Мартина в те дни постепенно открыли ему его собственный эгоизм, и когда Марк Тэпли выздоровел, он обнаружил странную перемену в своем товарище.
«Я не знаю, что с ним делать», — подумал он однажды ночью. «Он не думает о себе и вполовину так много, как думал. Это обман. Не будет никакой чести, если ты будешь с ним веселиться!»
Поселение было заброшено. Единственное, что оставалось сделать, это вернуться в Англию.
4.--Падение Пексниффа
=====================
The World s Greatest Books Volume 03 Fiction
© Copyright: Юрий Меркулов 5, 2025
Свидетельство о публикации №225052300003
Свидетельство о публикации №225052300003
Рецензии