Кровь и золото, или Последний костёр конкистадоров

Кровь и золото, или Последний костёр конкистадоров…

Ночь. Густая, как смола, как сама вечность, вытекающая из ран падших. Джунгли шепчут, но шепот их - это шепот смерти, зловещий и сладкий, как предсмертный бред. Мы - горстка. Они - тьма. Тьма, что дышит в темноте, сверкает глазами, как угли в пепле, ждёт. 

Огонь наш мал, дрожит, как сердце юноши перед первой битвой. Но он горит. И пока он горит - мы живы. Мы - конкистадоры, железные люди, пришедшие за золотом и славой. Мы шли сквозь океаны, сквозь бури, сквозь проклятия священников и стоны преданных нами товарищей. Мы шли, потому что нам некуда было возвращаться. Потому что за нами - только тень Испании, короля, который забыл наши имена, и Бога, который, быть может, отвернулся. 

Но мы не просим пощады. Ни у неба, ни у земли, ни у этих дикарей, чьи стрелы уже впились в наши щиты, как зубы голодных зверей. Мы смеёмся. Смеёмся, потому что знаем: завтра они будут бояться нас. Завтра, когда первые лучи солнца осветят груды их трупов, они поймут, что сражались не с людьми, а с демонами в стальных панцирях. 

Мой меч зазубрен, латы в крови, но я улыбаюсь. Потому что я помню слова старика-капитана, который вел нас через ад: «Трус умирает тысячу раз. Герой - лишь однажды, но так, что мир содрогнулся».

И если завтра я умру - пусть. Но мой труп будет сидеть на троне из костей этих дикарей. И они, дрожа, назовут меня королём. 

А пока - ночь. И костёр. И тени, что сжимают кольцо.
Но мы не унываем. Мы уже победили.

Рассвет не пришёл - он ворвался, как клинок в горло спящего. Небо, багровое, будто вспоротые вены, обрушило на джунгли первые лучи, и в этом свете мы увидели их. Тысячи. Десятки тысяч. Голые тела, расписанные кровью и краской, глаза, горящие ненавистью древнее, чем сама земля. Они били в барабаны, и звук их был как стук сердца гигантского зверя, готового проглотить нас. 

Но мы уже встали. Не спали. Не молились. Ждали. 

  - За Испанию и золото! - крикнул кто-то, - и этот клич подхватили все. Не молитва - боевой рёв. 

И тогда началось. 

Стрелы засвистели, как демоны, вырвавшиеся из преисподней. Первая волна дикарей ринулась на нас, и земля затряслась от их топота. Но мы - мы стояли. Щит к щиту, сталь к стали. Первый ряд аборигенов рухнул, сражённый залпом аркебуз. Дым застлал поле боя, и сквозь него мы шли вперёд, как призраки, рождённые порохом и яростью. 

Меч мой пел. Пела сталь, рассекая плоть, дробя кости, разрывая души. Они падали, эти дикари, падали десятками, но их было всё больше. Они лезли, как волны, и мы тонули в них - но не отступали. 

   - Вперед ублюдки! - орал Эрнандо, наш капитан, и его двуручный меч крушил врагов, будто серп жнеца. 

Мы стали машиной смерти. Мы забыли страх, забыли боль. Мы помнили только одно: или они, или мы.

И тогда случилось чудо. 

Их ряды дрогнули. Сначала где-то справа, потом в центре. Их воины оглядывались, кричали что-то, и ужас, настоящий, животный ужас, вспыхнул в их глазах. Они увидели, что мы - не люди. Что мы не устаём. Что мы убиваем и смеёмся. 

И они побежали. 

Бежали, спотыкаясь о трупы своих же, бежали, крича, как проклятые. А мы шли за ними. Шли, добивая, потому что милосердие - удел слабых. 

Когда последний враг скрылся в джунглях, мы остановились. Кровь текла по нашим доспехам, руки дрожали от усталости, но в груди горел огонь. Огонь победителей. 

  - Сегодня мы короли! - прошептал Эрнандо, и его голос был тих, но в нём звенела сталь. 

И мы знали - это правда. 

Мы взяли их деревню. Их золото. Их женщин. Мы стояли на пирамиде из их черепов, и ветер разносил наш смех. 

Мы пришли за славой. 

Мы стали богами. 

А джунгли теперь боялись нас.