Экспрессии

~~~~~~~~~~~~~~~~~~~~


Их война началась с малого: невинные замечания, колкие взгляды. Затем переросла в молчаливое противостояние, а затем в словесные баталии.

Он не разрешал ей носить короткие юбки, она не переносила его треников с оттянутыми коленками. Ей не нравились его ночные посиделки с пивом и воблой, ему бесконечные колоннады баночек и скляночек в ванной.

Он бегал за ней с поварешкой, в растянутой майке, потому что она не давала ему выдавливать прыщи, которых у нее не было. Зрелище, достойное пера маньяка-реалиста, а не влюблённого мужчины. Она визжала, перепрыгивая через расставленные, как мины, тапки. Поварешка сверкала в полумраке комнаты, отражая лунный свет, пробивающийся сквозь отмытое до блеска окно.

Она носилась за ним, в кроваво-красном халате, с утюгом, потому что он не хотел ей красить ногти на ногах. "Ну пожалуйста, Вовчик!" – мольба, переходящая в рык, заставляла его бежать быстрее. Раскалённый металл, символ домашнего очага, превращался в орудие возмездия.

Они дрались на убой. Каждое утро, каждый вечер. Страсть, замешанная на бытовой ненависти. Адская смесь, взрывающаяся по любому поводу. И он давил ей прыщи. С остервенением, будто выкорчевывая сорняки с грядки. Она визжала, но терпела, ведь в глубине души… ей это нравилось.

А она терла пемзой ему мозоли. Грубо, нещадно, словно стирая грехи. Он морщился, но молчал, наслаждаясь её злостью и…  ее заботой.

Любовь ли это? Насилие? Симбиоз двух калек, нашедших друг друга в хаосе жизни? Никто не знал. Но их безумный танец продолжался, и соседи привыкли к утренним крикам и вечернему грохоту падающих вещей. Эта странная, извращенная идиллия пугала и завораживала одновременно. Они были вместе.  В этом бешеном, отвратительном и трогательном союзе.

Она не разрешала ему отращивать усы, о которых он мечтал. А он ей - делать стрижки. Она заставляла его брить волосы на груди, а он в ответ - выщипывать зону бикини. Это была месть друг другу, абсурдная и неумолимая война.

Началось все с мелочей: она ворчала на его вечно торчащие брови, он в отместку критиковал ее маниакальное стремление к гладкости ног. Вскоре это переросло в нечто большее – в борьбу за территорию, за право диктовать свои правила.

Иногда скандалы доходили у них до рукоприкладства, но они не могли остановиться. Каждый доказывал свое. Она обвиняла его в мачизме, в попытке подавить ее женственность, он же упрекал ее в стервозности, в желании превратить его в безвольную куклу, лишенную всякой мужественности.

Ссоры были яростными, полными сарказма и взаимных оскорблений, но за ними всегда чувствовалось что-то еще – странная, извращенная форма привязанности. Они как будто боялись потерять эту игру, этот абсурдный ритуал, который парадоксальным образом скреплял их союз. Ведь что останется, если один из них сдастся? Что заменит эту острую, болезненную, но такую живую динамику? Наверное, тишина и скука. И это пугало обоих больше всего.

Он, вернувшись под утро с посиделок с друзьями, пропахший пивом и дымом, находил ее сидящей у окна, ожидающую его, словно призрак укора. Она, видя, как он переодевается в растянутые треники, ухмылялась, доставая из шкафа очередную баночку с экстрактом улитки.

Однажды он, устав от ее презрения, вылил все ее зелья в унитаз. В ответ она выбросила его любимые треники в мусоропровод. Борьба ожесточалась.

Она переставляла его пиво в дальний угол холодильника, он подкручивал крышечки ее кремов, делая их невозможными для открытия. Они жили как враги в одной квартире, связанные не любовью, а взаимной ненавистью.

Однажды, после особенно бурной ссоры из-за ее новой мини-юбки цвета фуксии, она ушла. Просто собрала самые необходимые вещи в старый чемодан и хлопнула дверью, оставив его в полумраке кухни, среди пустых пивных бутылок и чешуи от воблы.

Он, как обычно, махнул рукой. "Одумается," - пробурчал, включая телевизор и отыскивая футбольный матч. Но она не одумалась.

Прошла неделя. Он начал замечать пустоту. Не физическую – треники все так же валялись на кресле, а ванная ломилась от ее баночек. Пустоту эмоциональную. Без ее вечного ворчания, без ее смеха, без ее упрямого выражения лица, когда она доказывала свою правоту.

Он зашел в ванную. Взял в руки одну из ее скляночек. Крем с запахом ландыша. Вдохнул аромат. Впервые за долгое время он увидел ни колоннаду раздражающих баночек, а след ее присутствия. Он вспомнил, как она смеялась, когда он пытался разобраться в назначении всех этих флакончиков.

В тот вечер он выбросил все свои треники и сделал все, чтобы она вернулась. Впервые за много лет купил ей цветы. Ландыши.

Она смотрела, как он спит, умиротворенный и беззащитный, и вдруг ощутила странный прилив нежности. Захотелось коснуться его щеки, ощутить легкую щетину, которую она так яростно ненавидела. Она легонько провела ладонью по его щеке, чтобы не разбудить, слегка коснулась губами, и направилась в ванную.
Достала бритву, намылила свои ноги и провела лезвием по коже.

Когда он проснулся, то увидел ее в ванной.  Сначала в глазах мелькнул гнев, привычная готовность к бою. Но потом он заметил что-то новое в ее взгляде – отсутствие раздражения, смешанное с какой-то тихой нежностью. Он опустился на пол рядом с ванной и, молча, взял у нее бритву. Затем намылил ей ногу и молча начал осторожно брить.

В этот момент их война закончилась. Не победой, не поражением, а просто тишиной, с какой-то новым для них чувством принятия друг друга. Перемирие было достигнуто, надолго ли? Этого никто из них не знал...