В декабре

В ДЕКАБРЕ
Сплошная нелепица: ещё вчера, опровергая декабрь Северо-Запада, под окнами зеленела трава и деловитые кошки копались в её гуще. Высокая зубчатка ельника врастала в синеву, и берёзы на ближнем плане – по-зимнему безлистные, продрогшие, – прозрачны.
Сегодня же - неуютно и серо. Наползающий горизонт густеет рваным пологом туч. Тянет студёным, и кружат мушки, и ясные до того окрестности затягивает кисеёй. Время остановилось...
Но вот кроны качнулись, оживая. Раз, другой, и утро обрушилось белыми хлопьями.
Пали снега, и всё округ изменилось до неузнаваемости.

Собираюсь в магазин. До "Пятёрочки" – добрый километр. Впереди нетронутое снежное поле. За спиной отпечатками рифлёных подошв – мои одинокие следы.
Тяну за собой продуктовую тачку. Параллельные полосы колеи прочерчивают замысловатую траекторию. Миную сквер, и выхожу на Центральную улицу.
По правую руку выстроились памятниками далёкой войны построенные пленными деревянные бараки. Уже почти век эти страшноватые на вид строения служат приютом поселкового люда. Жильцы подновили их пластиковыми окнами, залатали.
Кажется, что совсем недавно здесь обитала чумовая поселковая самогонщица, вечно пьяная крикливая тётка. Она была так сродственна вековой трущобе, что казалась вечной в ней, но… таки канула в одночасье. И осиротел чёрный барак. Притих ошеломлённо.
Не стало и многих из шатавшихся вблизи в поисках «забористого» до срока увядших с бездонными глазами на обескровленных лицах великомучеников.
Куда вы все подевались? Пусто на улице.
Среди высоких деревьев сразу за улицей Советских Воинов ещё полгода назад пряталось мёртвое деревянное строение бывшей пекарни. Говорят, за кобринскими караваями приезжали из районного центра. Теперь здесь очередной пустырь, и в поселковых магазинах – гатчинский хлеб.
Добираюсь до выезда. Поворот в сторону Вырицкого шоссе, полкилометра по ухоженному тротуару, и – наконец-то – "Пятёрочка"…
Оставляю тележку у касс. Сегодня – знакомая кассирша.
– И что вы опять взяли? – она показывает мне на свёрток, – опять не прочли ценник? Там цена – за сто граммов. И у вас здесь на добрые полтыщи…
– Спасибо, – я возвращаю неподъёмную покупку.

Пора домой. Тяну потяжелевшую тележку по мелкому гравию обочины Вырицкого шоссе. Мимо грохочут грузовики, шуршат элегантные иномарки...
По правую руку - одноэтажные деревенские домишки, огороженные по периметрам прусадебных участков. Прислушиваюсь. Вот оно:
– Гав, гав, – это приветствует меня невидимая мохнатая приятельница.
Всякий раз, когда я прохожу вытянувшийся на сотню метров двухметровый забор, мой неторопливый вояж сопровождается лаем. Время от времени в приоткрывающихся на неровностях просветах появляется и исчезает клин мордашки усердной собеседницы:
– Гав, гав…
Оглядываюсь. Рядом – никого. Можно, и я негромко издаю ответное "гав". Получилось едва ли убедительно, но собеседница оценила:
– Р-р-гав..
Преодолеваю метр за метром, и, наконец – мой поворот. По правую руку за покосившимся плетнём стоял утлый домик местного старожила Вити Кямяря – человека с душой настежь. Говаривали, что всё округ когда-то принадлежало его семье, селившейся здесь веками, что места тут испокон чухонские, и что Кобрино это искажённое Копприно, и на окраине села стояла кирха, а не церковь, как сегодня, и кладбище у кирхи – вовсе шведское.
Было, да быльём поросло. Нет голосистого весёлого Вити, и "фазенду" его снесли, и заборчик возвели будьте-нате, и, вообще, вокруг – что угодно, только не Копприно...
А мне до дома ещё идти и идти. Мимо братской могилы времён второй мировой, бараков, мимо магазина "Кипарис", бесполезного из-за бедности выбора и дороговизны, в конец улицы Зелёной.