Горизонты

- Претворить в жизнь, притворить дверь, - Никита отложил карандаш и с досадой закусил губу. Нужные слова все никак не шли, и вместо грозы получалась очередная коза. Та самая, с синей полосой.
- Ну а у вас что, молодой человек? - учитель Юлиус неожиданно оказался совсем близко, и провинившийся школяр не успел накрыть локтем измаранный клочок бумаги.
- Так-к, - старый учитель поправил очки и вперил взгляд в мальчика, - стихи, значит... стихи! - громко повторил он, обводя аудиторию победоносным взором поверх линз.
Класс сразу зашевелился, склоненные над тетрадками вихрастые затылки воспряли, обернулись ехидными рожицами, и кто-то уже давился хихиканьем, предвкушая расправу.
Юлиус брезгливо подцепил двумя пальцами листочек, воздел его над головой, как флаг, и двинулся к кафедре, перемежая шаг словами:
- А сейчас, почтенная публика, мы представим вам очередное творение нашего юного барда.
Он обернулся на пунцового поэта:
- Не желаете сами озвучить нам сие произведение?...

Это опять было нелепо, смешно и очень обидно. В сказке еще могло бы произойти чудо: вот Юлиус усмехается, видя как отчаянно мотает головой мальчишка, отказываясь взойти на трибуну, растягивает губы в тонкую полосочку и медленно зачитывает первую строфу. Зачитывает и сам бледнеет, и нахальная ребятня тоже затихает и вслушивается, а после звонка Юлиус деревянной походкой возвращается к нему, надламывается в пояснице и шепчет на ухо: "Magnifico!"...
Последний образ предстал столь отчетливо, что заслонил железный прут, торчащий из-под земли, и Никита крепко приложился коленями о землю. Взрыв хохота позади напомнил, что школьный двор необходимо покинуть как можно быстрее, и он, не отряхивая платья, бегом ринулся за ворота.

Проходя маленькую рощицу на пути домой, он размышлял. Ни кружащий, как метель, листопад, ни любимый свежий осенний запах не могли отогнать тягостного чувства. Терпение и труд, как ему твердили с детства, непременно добывают себе вожделенный плод. Мастерство, говорили они, такой же навык, как правописание. Талант, убеждали учителя, с успехом может быть заменен усердием.
И Никита трудился, возобновлял попытки после каждой неудачи, учился писать стихи по науке, но результат оставался неизменен. Он разгладил на ладони памятный клочок тетрадного листа.

Есть в мире идей волшебная дверь,
Охраны там нет и запоров,
Но только сокровища прячут за ней
Получше, чем золота горы.

Там форма и смысл едины в себе,
И радугу пишут словами.
Слепому блеск звезд в ночной синеве
Поэт излагает стихами.

Но только найти ее, приотворить,
Под силу ли бесталанному?
Который и слова-то сочинить
Не может без диаграммы.

Он смял бумагу со злостью, бросил под ноги, в пыль, и хорошенько примял каблуком. В конце концов, пришла невеселая мысль, людей, лишенных какого бы то ни было призвания, не так уж и мало.
Серость... теперь он вполне вписывался в пыльный городской пейзаж.
- Великолепный поэт! - воскликнул Абрам и расплескал пиво из кружки, - Вы не представляете, какой талант! Никита Сергеевич, вы определенно должны будете познакомиться с этим перспективным юношей. Если нам сейчас удастся пристроить его сборник в московскую серию, через года полтора можно рассчитывать на собственный проект - у него просто зверская работоспособность. Потом на какой-нибудь конкурс, фестиваль, награды, слава, корпоративы...
Абрам хлюпнул носом в пену и помолчал.
- Есть, правда, небольшая загвоздка. Рецензенты отбояриваются, боятся риска, автор молодой, неизвестный, в именитую серию нельзя, и в слабую нельзя - а ну потопит? Надо бы за свой счет тираж, на пробу.
Абрам выпил кружку и умоляюще посмотрел на мужчину, сидящего за противоположным краем стола. Никита Сергеевич от заляпанного бурыми пятнами пластика держался отстраненно, брезгливо, и странно было, как солидный лысеющий господин в дорогом пиджаке и с дипломатом оказался в дешевой забегаловке. Тем не менее, разговор был, по-видимому, интересен обоим.
- Я, - с расстановкой начал обладатель дипломата, и слова у него тоже были солидные, увесистые, - могу оказать некоторую поддержку вашему протеже, благо вы знаете мою страсть к молодым поэтическим дарованиям. Помните, конечно, и о моем дополнительном условии?
Абрам заулыбался и потряс щеками:
- Конечно, посвящение на первой странице! Ах, как хорошо, что в наш сквалыжный век остались люди с душой истинных меценатов!
Никита Сергеевич положил на столик визитку, подальше от очередной кружки пива, осторожно пожал руку недавнему собеседнику и степенно покинул кафе.

С тех детских времен пыльный городской пейзаж, казалось, еще больше расширил свои горизонты и опоясывал подсохшую рощицу полосой бордюра, забитых мусорных баков, а сердцевина ее была источена перегарными пятнами баров.
Никита Сергеевич медленно шел по скверу, направляясь домой, и размышлял. В сущности, если талант предстает товаром, если под него подобрать эквивалент... то он, преуспевающий директор строительной фирмы, обладает большим количеством этого эквивалента, нежели самое перспективное юное дарование. Он достал из кармана блокнотный лист, на котором кривым почерком Абрама было выведено имя и фамилия подающего надежды поэта, смял его в маленький плотный комок, бросил в пыль и хорошенько примял каблуком. Никита Сергеевич с наслаждением втянул носом запах жареного шашлыка и ускорил шаг. Всем своим существом он ощущал некую завершенность, и идти было очень легко.