Все проходит
Вот я мальчик в матросском костюмчике, с хитроватой улыбкой и любознательным взглядом. Кто знает, какие мысли гложут детский ум? Чаще всего – это боязнь потерять близких. Мне с детства казалось несущественным материальное благополучие, а наибольшая ценность – мои родные люди. Наверно, это плохо для укрепления семейного очага, в наше время – становления капитализма.
В раннем детстве я боялся потерять своих дедушку и бабушку, наверно понимал, что, что люди в возрасте уходят первыми. Так и боялся почти тридцать лет. Может быть, своими мыслями я их поддерживал и подпитывал. В свою очередь, они подпитывали меня своей неугасаемой жизненной энергией.
Еще подростком я полюбил деревню и ее простую жизнь. До почти физической душевной боли при неизбежном расставании. Приезжая ранним летом на каникулы, я мог различить каждый запах, определить, откуда он идет. Самыми любимыми ароматами были запах дикой редьки и крапивы.
Только вступив на перрон вокзала, можно было задохнуться ими, напиться. Иногда слезы умиления увлажняли глаза, а грудь разрывалась от переполняющих чувств. Осенью, когда травы скошены, а хлеб убран, наступала пора прощания. Как-то не по-детски, прощаясь ненадолго, но, может быть, навсегда (все случается в жизни), я старался запечатлеть в памяти каждый поворот дороги, каждое дерево, каждый проносящийся мимо окна автобуса дом.
Иногда думаю, что перенесись я ночью на любое место в наших окрестностях, без труда нашел бы дорогу домой.
Пришла пора юности, а с ней и первая влюбленность. И опять все обострено, словно бритвой по сердцу при расставании. Влюбляюсь в деревенских девушек, гуляю, провожаю. Тут и соловьиные ночи при луне, и нежные прикосновения, и опьяняющая близость. Как тяжко было иногда расставаться с полюбившимся человеком, сознавая, что не дал никаких обещаний, никакого повода для надежд на семейную жизнь.
Одна пора сменяет другую, как листки календаря, как цвет листьев на деревьях. Чувство к жене – нечто особенное. Это смесь нежности и ревнивой настороженности: вдруг выкинет какое-нибудь коленце. Для нее быстро прошла чувственная пора семейной жизни, большую часть жизни заняла работа. А я, не остыв еще, ждал, когда же она вернется с работы. Иногда длительное ожидание порождало невероятную ревность. Не ту ревность, что к конкретному человеку, а нестерпимую обиду, что ценят тебя гораздо меньше, чем завистливых «подруг» и делающих угловатые комплименты коллег-мужчин.
Однако по истечении 20 лет стал замечать, что и это чувство постепенно притупилось, стало угасать. Сейчас оно угасло настолько, что сам себе удивляюсь.
Меняются характеры у людей, меняются приоритеты, жизненные ценности. Наши родственники, те, кто говорил о своей любви к малой родине, наверно не нашли бы дорогу к могилам дедушки и бабушки – наших родоначальников. Я стараюсь не говорить о том, что творится в душе, когда выдается возможность посетить родные места, закоулки, ставшие знаковыми.
Начинаю понимать, что рву душу напрасно, что этот выплеск эмоциональной энергии не всколыхнет зеркальную гладь чьего-нибудь душевного спокойствия. Надо учиться жить по-новому: спокойно, трезво. Стараюсь не приходить туда, где пережиты самые счастливые моменты редкого семейного единения, обхожу стороной места моего детского счастья, радости свободы.
Так что же со мной происходит? Ведь было оно счастье. Видимо в этом и есть ответ на вопрос – было.
Сейчас я фактически один. Учусь думать и жить позитивно. Может быть, со стороны я похож на блаженненького, который ходит по земле и ищет то место, где осталось время, когда он был счастливым.
Все проходит: детская свобода, юношеская влюбленность, зрелая страсть. На смену приходит тоска по прожитому, но, может быть, и она пройдет?
21.08.07.
Свидетельство о публикации №225052400306