В пути из книги Суйгинки

В пути.
Не так много довелось побывать,
где хотелось, но случались
удивительные места и интересные встречи.
От автора.

1. На Байкале.

Места, где мне удалось побывать, я делю на две категории:  хочу приехать туда ещё или достаточно одного раза. Байкал с первого прикосновения   манит  вновь.
Времени на путешествие было в обрез, и мы летели со скоростью на пределе. Благо автомобилей  не густо, и дорога на основных трассах вполне сносная, а на отдельных участках вообще было пугающее безлюдье. Пейзаж за окном мало чем отличался от нашего, крупные города мы объезжали по круговой, редкие деревушки вдоль трассы ничем не вызывали туристического любопытства, зато приятно щекотали наши патриотические чувства активные работы по современной трассе «Байкал».
До окрестностей Иркутска мы добрались на второй день и, не ища лёгких путей, поехали подальше от основных туристических троп в сторону Малого моря. Большая часть организованных туристов направлялась в сторону  сакрального острова Ольхон к переправе или растекалась по прибрежным базам. Мы ехали абсолютными дикарями, полагаясь во многом на русский авось. К концу дня начинало моросить, а нам не удавалось найти подходящее пристанище: то палатки отдыхающих стояли вплотную на живописном пятачке, то окрестность, что лысая коленка, то дорога, петляющая в горах, выводила  на смотровую площадку к обрыву.
Начинало темнеть, и наконец нам повезло: на очередном свёртке у шлагбаума самодельная надпись «Проезд закрыт. База МЧС». Решили попроситься на ночлег, деваться уже некуда. По спиралевидной дороге между скалами, заросшими приземистыми лиственницами, спустились к берегу озера.
Никакой базы там давно уже не было, это  уютное местечко облюбовали местные, их  немногочисленные палатки запрятались в разных уголках бухточки. Мы выбрали для лагеря площадку на втором ярусе: бескрайние просторы Байкала как на ладони, тенёк от коряжистых деревьев, и родничок шумит поодаль. Просто райский уголок, даже надоедливо наглые бакланы не раздражали постоянным попрошайничеством.
Для местных вероятно это традиционные места отдыха, может быть поэтому их восприятие Байкала такое спокойное и ,на наш взгляд, обыденно простое.
Самой спокойной была семейная компания поодаль с грудным младенчиком. Они наслаждались природой и общением друг с другом. Только однажды бухточку огласил их восторженный призыв: «Какая классная баня! Соседи, приходите к нам париться!» Мы как неопытные туристы впервые узнали об устройстве походной бани в специальной палатке, в центре которой сложен из прибрежных камней очажок. Напаренное тело, рухнувшее в прохладную воду Байкала,  непременно вызывает незабываемые ощущения и  вопли восторга.
Лагерь поближе разбили две пары, которые все ночи куролесили, сидя у костра, срывались в темноте за очередной выпивкой в ближайший посёлок. Обрывки разговоров, долетающие до нас в гулкой тишине, составляли незатейливый портрет компании: обсуждали урожаи на дачах и радовались возможности насобирать навозных лепёх от пасущихся поблизости лошадей. Днем они беспробудно спали и выползали к вечеру в поисках запрятанной где-то бутылки. С нашим приездом они переустановили свои палатки подальше и не нарушали ничем наше погружение в релакс. Глядя на них, мне думалось: зачем тащиться такую даль, чтобы тупо надираться до чёртиков? Что для них Байкал?!
Самой колоритной оказалась компания мужиков, расположившихся  у самой кромки озера. Они приехали после нас ранним утром, и всё началось чинно-благородно. Установив палатки, отправились в сторону островка Крокодил порыбачить с резиновой лодочки. Глядя на их удачный улов, мы пожалели о своём опрометчивом решении не брать лодку с собой: омуль с берега не ловился.
Запахи от приготовленной в котелке ухи, разносились далеко вокруг. Мужики галдели, наперебой рассказывая что-то из своих баек, водка наливалась щедро. Голоса становились всё громче и отрывистее, наконец двое схватили друг друга за грудки, но подраться не успели: товарищи растащили их тут же. Компания сломалась, двое собрались тут же и уехали, остальные после ночёвки. Что-то не сложилось.
Днем через бухточку шастали туристы в сторону небольшого селения Сарма в поисках местных красот и покупки свежего омуля. Мы тоже облазили все окрестности, наслаждаясь тёплым ветром, пропитанным лиственничным ароматом, удивляясь полному отсутствию мошкары, так раздражающей дома. Среди сваленных  на берегу остатков старых деревянных ворот, привезённых вероятно  местными для костра, нашли кованый навес, который сочли знаком для созревшего уже желания жить именно в доме.
Погода благоволила, и припечённые на камнях мы смело плавали в водах Байкала, посмеиваясь, что для настоящих сибиряков холод не помеха.
Ночью сидели у пощёлкивающего костра и любовались безумно яркими и такими близкими звёздами.
Перед отъездом решили сфотографироваться у памятника Байкальскому бродяге, потолкаться среди толпы туристов, ожидающих переправы на Ольхон. Кого только там не было! Кроме россиян из разных уголков в поисках впечатлений была группа из Германии, несколько французов, кто-то из азиатов. Мы побродили между рядами ушлых торговцев из местных, у которых каждый сувенир непременно «шаманский», купили книжицу «Легенды и предания острова Ольхон» и отправились домой с надеждой обязательно вернуться когда-нибудь.
Нас Байкал притянул, но ещё не раскрылся…Поедем обязательно, какие наши годы!


2.Герой ненашего времени…

Это один из тех немногих героев, с которыми я не была знакома лично, но так сложилось, что судьба этого человека показалась мне символичной для «ненашего» теперь времени.
Мой Герой формировался в эпоху патриотическую, раздольную -освоение целинных земель Казахстана.
Эта земля захватила Степана сразу: после тесновато-крикливого местечка на Украине, где схватывались по любому клочку земли, целина Казахстана казалось бесконечной, наполненной ароматом свободы. А люди!  Какие потрясающие типажи перемешала казахская земля: рядом с безбашенными комсомольскими романтиками, оказались ссыльные всех мастей, да и окружившие маленький посёлок зоны придавали свой особенный колорит.
Степан быстро влился в эту атмосферу и даже не выносил долгого отсутствия, когда по сыновьему долгу должен был уезжать к родителям помочь по хозяйству.
Здесь было его всё: дом, отстроенный своими руками - полная чаша, а он главный добытчик, глава, хозяин. Любимая семья: молчаливая кроткая жена, смотревшая с обожанием, дочки - мал, мала меньше, встречающие отца после очередной поездки как дорогого гостя. Кто сапоги стягивает, кто на стол мечет, кто умыться с дороги подаёт! А потом долго сидят за столом, подкладывают кусочки, все как любит, просто и вкусно, и рассказывают, рассказывают…
На новом месте всё складывалось. Трудолюбивый и знающий меру работяга довольно быстро превратился в Степана Богдановича, депутата и Героя Труда. Уважение поселковых, возможности благ для избранных, а главное, чувство собственной значимости несли Степана в ещё, казалось, более светлые дали…
Когда Степану исполнилось сорок,  неожиданно тихо, в одночасье ушла жена. И не болела вовсе, так что-то хандрила, худела, поехала дочку-студентку навестить, а та заставила мать в больницу зайти, обследоваться, время  ведь свободное есть. Оказалось рак, ничего сделать уже нельзя…
Старшие девочки быстро выскочили замуж, осталась с отцом младшенькая Дашенька, изо всех сил старающаяся сохранить все по -маминому.
Пробовал Степан Богданович привести новую хозяйку в дом - не приживалась. Только вроде наведёт порядки, устроит своей женской рукой, да Дашенька и половики перестелет, и посуду переставит иначе, как у мамы. Захочет Степан Богданович поддержать новую хозяйку, соберётся наставить дочку, да Дашенька так посмотрит на него мамиными глазами, что только махнет рукой…
Так и прожил Степан бобылём, привык, и когда младшенькая вылетела из родного гнезда, никого к себе в дом хозяйкой больше не звал.
Развалилась большая страна, утратилась депутатская сила Степана Богдановича, никто больше не давал наказов, не просил о помощи. Дочки умоляли переехать поближе к себе, к могиле матери, в Россию, но Степан  был непреклонен: здесь жил вольным духом, здесь и помру.
Совсем постарел Богданыч, ходил тяжело, опираясь на бодажок, да и с хозяйством справлялся с трудом. Дочки могли приезжать не часто, иногда правда привозили внуков на лето, да какие из них помощники, только хлопот побольше. Вот и согласился Богданыч принять постоялицу, девчушку из ближайшей деревушки, что приняли в поселковую столовку. Что ж, пусть живёт, денег не возьму, уберет да приготовит и то ладно.
Девчушка неприкаянная из странной семейки оказалась ещё и беременной. Богданыч пожалел как родную, после родов присматривал за дитём, мамаше работать надо, кормиться – времена- то тяжёлые. Всё бы ничего, да странная семейка стала наведываться в дом, аккурат в дедову пенсию. Веселье, пир горой, и Богданыч пристрастился к выпивке в компании быстро, а дня через три кусок хлеба купить не на что.
Дошёл Богданыч до того, что стал ходить по дворам, в долг просить. Давали, авторитет Степана Богдановича ещё помнили, да словам старика «девчонки приедут, всем отдадут» доверяли.
Девчонки приехали, жиличку с дитём выпроводили, долги раздали, а Богданыч сердился и тосковал, выговаривал, не желая ничего слушать: «Что вам то дитё сделало?»
Однажды позвонила бывшая жиличка, спросила о здоровье и пообещала зайти попроведовать. Степан Богданович нарядился в чистую рубаху, весь день стоял у окна, ждал. Дочери уговаривали присесть, поесть что-нибудь, он только отмахивался и что-то бормотал, глядя на улицу. Она так и не зашла, узнала, что дочери дома.
Степана Богданыча хоронили, как велел, в Казахстанской земле. Народу было много: в посёлке его ещё помнили. Приходила на кладбище и та жиличка, только близко не подошла…
Девчонки потом обсуждали: может, не надо было так  правильно и  так строго… Как знать, жизнь-то этого Героя уже прошла.


3.Ветеран.

75 лет со дня Победы исполняется в этом году. С каждым днём всё меньше и меньше остаётся настоящих ветеранов этой войны, для нас по-прежнему и Великой и Отечественной, остались самые крепкие, долгожители, богатыри… В нашей семье ветерана не было, осталась память только о сгинувшем в первые дни войны старшем брате отца Ипполите. В семье в майские дни вспоминали, как отец бился за право внести брата в списки погибших на мемориальной плите. Камнем преткновения стала формулировка извещения ; без вести пропал… А куда он мог пропасть, если не погибнуть в страшной мясорубке первых военных дней?! Отец разгорячённо возмущался и грозился написать «куда следует». В сельсовете всё же Ипполита в списки внесли, и к имени его мы с благодарными гвоздиками подходим каждое 9 мая у монумента в Лагерном саду Томска.
О ветеранах в детстве представление складывалось парадное, сформированное часами мужества в школе, праздничными  майскими шествиями всего посёлка. И как-то эти впечатления слились в одну яркую, но общую картинку. А вот индивидуальный портрет Ветерана проявился гораздо позднее, когда я была уже студенткой.
Мой Ветеран во всех смыслах был особенным. Отец моей одногрупницы послевоенную жизнь прожил в глухой деревушке, работая плотником. Удивляла эта семья многим. Необычным мне показалось, что семейная пара, вырастив трёх дочерей, не сочла необходимым зарегистрировать свой брак. Все дочки были записаны на молдавскую фамилию матери, бывшей воспитанницы Института благородных девиц, по известной воле судьбы оказавшейся в сибирской глубинке и проработавшей всю жизнь не больше-не меньше, а прачкой. Как свела судьба этих людей, мне неизвестно, но молдованка своего Луку жалела, с пониманием принимала его фронтовое пьянство и девочек так же воспитывала.
Лука был заботливым отцом и дедом, а ещё человеком, увлекающимся классической литературой, особенно Толстым. Помню, с какой радостью младшая дочка везла ему в подарок издание дневников писателя, найденное среди книжных развалов. Любил ветеран пофилософствовать, да и сам всю жизнь писал дневники. На торжества ветеранские никогда не ходил, сколько ни приглашали. А 9 мая Лука всегда уходил в длительный и тихий запой ;- семья терпеливо ждала и не упрекала.
Девочки конечно не могли не удивляться и материнскому  терпению, и оторванности отца от парадных ветеранских традиций. Но разгадка пришла только после смерти отца, когда позволено было прочитать его дневники.
Лука в войну служил в заградотряде, и можно себе только немного представить, какие муки испытывал  человек, вынужденный стрелять в своих! Можно сколько угодно говорить о суровой необходимости, о дезертирах и трусах, о невозможности победить иначе, но каким жестоким напоминаем о прошлом стал для этого Ветерана священный для всех День Победы!
Были потом встречи с ветеранами и другими, замечательными рассказчиками, интересными людьми, но такого щемящего сердце чувства никто больше не вызвал…



4. Соседи.

Выйдя замуж за военного, я год спустя отправилась на место его службы в закрытый приграничный город Термез, название которого долго не могла запомнить, пока не придумала напоминалку: созвучное слово «термос».
Уже в аэропорту Новосибирска при выходе в посадочную зону отметила первые признаки азиатского колорита:  костюмы нескольких человек были с национальными элементами, у кого тюбетейка, у кого пёстрое платье, восточного кроя  и расцветки. Самолёт в ночь доставил нас до Душанбе, где в поиске нужного  маршрутного островка я испытала первый культурный шок: навстречу мне шла фигура в черном, в настоящей волосяной парандже! Даже потом в течение томительных для меня пяти лет в Узбекистане, я никогда не встречала такого одеяния: старые узбечки прикрывали лица лишь краями платка. Особенно контрастировал этот наряд ушедшего, казалось, прошлого с моим модным на тот период прикидом: впереди на  свитерке герб СССР, сзади РСФСР. Меня, застывшую от такой встречи, окликнул водитель маршрутки и помог найти нужное направление.
А дальше путь лежал на автобусе из столицы Туркменистана, утопающей в розах, в областной по определению, но очень местечковый по сути узбекский городок.  Дорога была долгой в душном, конечно же, без кондиционера автобусе, через множество кишлаков, пассажиры из которых набивались все теснее и теснее в салон, можно сказать, висели на подножках и крыше. На мои округлившиеся глаза с юмором отреагировал попутчик, студент из местных, возвращающийся домой на каникулы: «Вы, наверное, в Азии впервые?» На мое мычащее «угу» весело продолжил: «Ничего, в городе не так страшно!»
Такси от автовокзала везло меня по дальнему кругу до нужного адреса, как я потом поняла. И дело было вовсе не в цене, в любой конец города цена одна-рубль, таксисту хотелось показать местные красоты приезжей, которую во мне так легко было определить.
С мужем мы разминулись, и я в чужом городе осталась перед закрытой дверью только что полученной квартиры. И вот тут мне довелось впервые познакомиться с нашими соседями. Первой, кто вошёл в наш подъезд, была соседка с четвертого этажа, она не прошла мимо молодой девчонки, одетой не по погоде тепловато, взгромоздившейся на большой дорожной сумке. Женщина предложила переждать у неё, написали записку для мужа и пили холодный чай с местными лимонами. А потом и вовсе соседке нужно было уйти, и она оставила меня одну, сказав, чтобы уходя, я захлопнула дверь. Вот так просто можно было тогда, не опасаясь, пригласить в дом чужого человека.
В нашем подъезде жили  семьи военнослужащих: мы все разных возрастов и национальностей, мужья в разных должностях и званиях, но в соседях принято было общаться на равных. Мы запросто приходили  друг к другу в гости, отмечали вместе праздники, договаривались в случае опасности, а в этом была необходимость в пору начинающего развала большой страны, стучать по стоякам, пока не выйдут на подмогу  все. Конечно, мы были вдали от своих близких, привычного уклада и потому отчасти держались вместе. Но тем не менее я и сейчас с особой теплотой вспоминаю некоторых из этих людей, разбросанных теперь по разным уголкам бывшего СССР.
Над нами жила молодая семья по мужу с белорусскими корнями, а вот жена - просто дружба народов. Когда-то именно из-за её происхождения сердобольные кумушки-соседки отговаривали двухметрового красивого курсанта жениться. А происхождение действительно могло подвести. Мама черноволосой в крупное кольцо Марии была сосланной немкой. Ну этим никого в Средней Азии не удивишь, сколько там  таких прижилось… А вот дедушка кареглазой красавицы учудил! Итальянский поклонник коммунизма заявился в Советский Союз строить новое общество. Итальянца приняли и… отправили в далёкий Самарканд развивать основы социализма, навсегда отрезав от родной Италии. Только и осталась у детей и внуков запись в строке национальность - итальянец. Этого никто не отнимал, наоборот, узбеки всякий раз с любопытством обсуждали такую диковинку. Вопрос национальной принадлежности в Узбекистане вообще был ключевым, именно там  впервые задали вопрос, который поставил меня в тупик. В далёком сибирском посёлке, среди множества национальностей из сосланных мне и в голову не приходило осознавать себя  как русскую: казалось, какая разница?
 А оказалось, разница была, да ещё какая. Вот и  полуитальянка Мария в бурлящие 90-е годы  начала активно разыскивать своих итальянских родственников в поисках лучшей доли.
Особинкой среди соседей жила киргизская семья. Они редко присоединялись к общей компании, в их однокомнатной квартирке постоянно  обитали гости с малой родины, и хозяйка, несмотря  на крайнее неудобство, не могла возразить. Редкие  моменты общения с соседками приоткрывали особенности  их традиций. Мы обратили внимание, что эта соседка никогда не называет свою маленькую дочурку по имени, все время разными ласковыми словечками. Спросили, как зовут девочку, и в ответ услышали древнее киргизское имя очень неблагозвучное не только для славянского уха. На наше удивлённое, почему выбрали такое, если не нравится, соседка с не меньшим удивлением возразила: «При чём здесь мы? Первенцу имя дают родители мужа, и с нами не обсуждают». Так я узнала очень новое для себя из киргизских обычаев.
В татарской семье кроткой и доброжелательной Мадины очень частым и обыденным выражением звучало «старики говорят» как символ непреложной истины, правила. Мне, воспитанной без опыта дедушек и бабушек, это тоже было в новинку.
 Больше всего в нашей компании было украинцев. Мужчин из этих семей отличало продуманное служебное рвение, а жёны, как правило, были отличные хозяйки: и вязать мастерицы и приготовить, а особенно обласкать нужных для службы мужа людей. По сравнению с ними я ощущала себя такой неопытной и простодушной, хотя теперь отлично осознаю, что это и была особенная искренность и открытость именно русской души.
Конечно, не только национальность определяла особенности характера и семейного уклада. Были просто хорошие люди и не очень.
Помню, как поддерживала  соседка-узбечка, когда национализм стал обостряться в быту: могли на базаре не обратить внимание на твой покупательский вопрос, или слишком эмоционально отреагировать на справедливое замечание в очереди. Да  и тёплые воспоминания остались от гостеприимства местных, когда совсем незнакомых  людей стараются обязательно угостить или  искренне помочь. Ну а  полюбившиеся блюда узбекской кухни до сих пор готовлю на радость семье.
 Но всё же Узбекистан для меня всегда был чужой стороной, и я жила там от отпуска до отпуска. И когда, наконец, удалось перевестись домой, в Россию, долгое время снился один и тот же тревожный сон:  снова живем в Термезе, и я с ужасом себя спрашиваю: почему  опять здесь, как могло такое случиться?
И теперь, когда многие взаимные претензии и обиды улеглись, я думаю, как живется моим  бывшим соседям, может не так уж и хорошо без России, как когда-то многим казалось?  И ведь не мы к ним едем подзаработать,  а почему-то они…

5.Кому нужны мои слёзы.

Иветта совсем недолго была моей коллегой: не вписалась в особенности обновлённого коллектива и ушла на своё счастье на любимую работу, о которой мечтала  с детства, но прислушалась в юности к мнению родителей и выбрала профессию «серьёзную».
Иветта внешне хрупкая и изящная выглядела значительно моложе своих лет, одеваясь не дорого, но всегда с претензией на современность, а особенно молодила её стильная стрижка, обладала стойким характером. Никогда Иветта не жаловалась на жизнь, хотя та часто была к ней сурово несправедлива, и большую часть своего времени посвящала двум внукам старшенькому Степашке и младшекласснице Машутке. В пятницу вечером Иветта засиживалась у рабочего компьютера и выискивала новомодные  развивающие игры и рукоделия, чтобы заняться с внуками в выходные. Мы подшучивали над Иветтой,  намекая, чтобы она нашла себе занятие поинтереснее и провела время как привлекательная женщина, а не только как молодая бабушка, но коллега с улыбкой отговаривалась, что принцев всех разобрали, а других и не надо.
Иветта в течение недели часто общалась по телефону то с внуками, то  с зятем, обсуждая какие-нибудь бытовые мелочи, чем конечно вызвала наш вопрос: а что же дочка?..
Оказалось, что дочки уже лет как десять нет…
Дочка Иветты торопилась жить: уже на первом курсе медицинского института к ужасу более благоразумных родителей не только выскочила замуж, но и успела родить первенца. Родные, поойкав, настояли на учёбе без академа, и все по очереди сидели с младенцем, чтобы юная мамочка могла учиться.  Молодая мамаша успевала всё, и ещё до окончания института осчастливила близких новорожденной дочуркой. Правда порадоваться своему материнскому счастью почти не успела: рак развился стремительно…
Иветин муж не выдержал навалившихся забот и уехал в Китай в поисках себя и приличного заработка в сложные девяностые. А Иветте и поплакать было некогда: ежедневные заботы о внуках в помощь зятю, который и до сих пор не обзавёлся хозяйкой. На работе перестали выплачивать зарплату и, чтобы выжить, ей пришлось идти торговать. «Кому нужны мои слёзы?»- говорила Иветта- «детям, для которых она бабушка-мать, престарелым родителям, чьё сердце и так разрывается от горя и жалости?»
Только иногда позволяла она себе, приехав на могилку дочери, порыдать в одиночестве, да и то недолго- ждут же дома, ждут…
Внуки подросли, теперь Иветта встречается с ними только на выходные, иногда просятся к ней пожить на каникулах. Теперь Иветта может позволить себе с головой окунуться в любимую работу, она возглавляет местную федерацию фигурного катания. По –прежнему энергична и моложава, ну а принцев и раньше всем не хватало, а теперь тем более...
Вспоминая мою недолгую коллегу и встречаясь по долгу службы с русскими бабушками-долгожительницами, которые и в войну и после неё везли тяжёлый  жизненный воз и пережили многое и многих, невольно думается: кому нужны наши слёзы, приходится быть сильным полом, видно природа рассчитывает только на нас…


6. Фронтовая дружба.

Эта бабулька была из «потеряшек», так называли мы тружеников тыла, которым должны были по месту их регистрации вручить памятные награды, а они на самом деле жили совершенно в других местах. Вот и эту бабульку с причудливым сочетанием малоросских имени и отчества с обычной русской фамилией пришлось искать долго. Оказалось, «потеряшка» давно живет в пригороде в семье своей дочери и гостей с наградами вовсе не ждала.
После долгих плутаний по разбросанным сельским переулочкам, мы наконец подъехали к аккуратному домику с нужным адресом. На мелодию звонка, запрятанного в порослях девичьего винограда, нам навстречу выпорхнула маленькая сухонькая бабулька с трёхлитровой банкой молока в руках. На секунду хозяйка остановилась, увидев незнакомцев, и тут же затараторила с явно выраженным украинским говором.
В несколько минут мы узнали, что ждала она клиентов, в это время приходящих за молочком, очень удивилась, что мы её нашли. И не особенно-то ждала бабуля привезённой медали, но заметно обрадовалась известию, что к награде полагаются вполне приличные деньги. Мы в свою очередь поинтересовались её необычным произношением и предположили, что она из сосланных в Сибирь в суровые времена. Словоохотливая старушка засмеялась: «Ни! Мы сами приихали!»
Оксана Остаповна пригласила в хату и, угощая чаем с ватрушками, поведала замечательную, особенно в свете нынешних времён, историю.
Батьки Оксаны Остаповны и её мужа Василия Ивановича были фронтовыми товарищами. Да не просто товарищами, вернее сказать  -крестовыми братьями. С первого боя и до конца войны прошли они бок о бок:  суровая фронтовая судьба связала их накрепко. Украинский здоровяк Остап, хлопец с хитрицой и хохлацкой хваткой, казалось, не унывал даже в самые отчаянные моменты, повод позубоскалить  у него всегда находился, но и в бою на него можно положиться. Молчаливый и обстоятельный сибиряк Иван напротив Остапа мелковат, но жилистый, выносливый, к тому же опытный охотник. Эти противоположные во многом качества и определили их общий военный путь. В мясорубке первого боя оказались неопытные бойцы в окружении, пробивались к своим малыми группками через болото и чащобу.  Крепкий детина Остап несколько дней тащил раненого Ивана, да если бы не умение сибиряка выживать в лесу, вряд ли и выбрались бы. Вот там-то в минуту страшную и обменялись они крестиками, дав слово друг другу: выживут – породнятся, женят своих детей обязательно.
Слово своё крестовые братья держали. Иван со своим Васяткой 17 годков отправился в далёкую Украину свататься. Шестнадцатилетняя Оксана невестой была в полном соку, и местный хлопец заглядывался давно небезосновательно, но батькиного слова дивчина ослушаться не могла. Поплакала, глядя на неприглянувшегося Васятку, да делать нечего, пошла за сибиряка.
Оксана Остаповна краешек платка приложила к глазам и, озорно засмеявшись, поделилась интимными подробностями начала семейной жизни: «Так мне он не понравился: маленький негарний- неделю ему не давала…»
Василий страдал молча, приступом не осаждал, на вопросительные взгляды отца, не отвечал. А однажды ночью после робкого намёка своей малоросской красавице и вовсе расплакался от обиды и бессилия. И сердце Оксаны дрогнуло…
Оксана Остаповна прожила свою жизнь счастливо: мужем Василий оказался добрым и ласковым, хозяином крепким. Да и родители Оксаны, присмотревшись к местному житью-бытью, тоже вскорости перебрались в Сибирь. Так и прожили бок о бок фронтовые братья: вместе работали, вместе внуков и правнуков пестовали.
Оксана Остапона давно похоронила своего Васятку и, вспоминая так быстро пролетевшую жизнь, иногда думала: а ну как бы ослушалась батьку ; не поехала в Сибирь? И наш вопрос, не хотелось ли обратно на Украину, ответила: «Ни… Мне здесь дуже добре…! Хороши люди живуть…»
Умели батьки выбирать и друзей, и родню…