Затмение часть 4

Утро выдалось восхитительным. Не знаю сколько я проспала, но лучи солнышка, пробивавшиеся сквозь занавески, утверждали, что ещё достаточно рано для песен, но вполне допустим кофе и созерцание восхитительного рассвета над крышами города.
— Ты так счастливо улыбалась во сне, что Акура решил тебя не будить, — потянулся в кресле Хёси, вновь принявший вид юноши баристы, — даже не спрашивай, как ты очутилась в собственной кровати, подозреваю, что он приволок тебя за ногу!
Я запустила в Хёси подушкой, от которой тот ловко увернулся и выглядел при этом чрезвычайно довольным. — Будешь валяться, или завтракать? — хитро прищурился он, разглядывая мою пижаму в разноцветных котиках.
— Завтракать! — улыбка, расползавшаяся по моей мордахе, грозилась стать настолько широкой, что ещё немного и пришлось бы отстраивать для неё отдельные апартаменты. — Но, вначале проводи меня до умывальника, — сделала я обречённое лицо, осознавая, что так и не запомнила, что и где находится в доме, который, с некоторых пор, считается моим.
    Хёси это признание развеселило ещё больше, и махнув рукой в сторону двери, любезно довёл меня до самой ванны, попутно развлекая байками, что я сегодняшняя нравлюсь ему гораздо больше, чем пропавшая страшно сказать сколько времени назад. Судя по его репликам, я, в своём прошлом воплощении, была ещё та засранка, постоянно втягивающая всех в неприятности. Впрочем, именно без этих самых неприятностей, он сильно заскучал. А тут раз, и снова я! И снова загадки. Вот только теперь я не размахиваю короной над их многострадальными головами, и вообще, нуждаюсь в защите и опеке, как и положено барышне из хорошей семьи. Ага, хмыкнула я, настолько хорошая, что Мира под любым предлогом уворачивается от моих расспросах о папе с мамой, и где их, собственно, носит? Как, впрочем, и саму Миру.
   — Мира сидит в библиотеке, по уши зарывшись в старых манускриптах, разыскивая случаи похожие на наш. — Предвосхитил мой вопрос Хёси, успевший накрыть на кухне стол к завтраку и сняв невидимую шляпу со своей головы отвесил шутовской поклон, приглашая к столу.
— Всё-таки в кабаке «Пять карт» был ты! — восхищённо выдохнула я, глядя как пенное облачко, медленно проплыло над столом и плюхнулось в его чашку коричным сугробом.
— Ну наконец-то, догадалась! — беззлобно фыркнул Хёси. — Я уж начал опасаться, что тебе вместе с памятью и мозги выдуло холодными ветрами междумирья. Кто бы ещё мог протащить тебя сюда?! Я, между прочим, скучал!
— Угу, верю, — пробурчала я с набитым ртом, — но что-то ты не торопился вернуть, видимо растягивал удовольствие, копил скучалку, чтоб на подольше хватило! И вообще, кончай дразниться. Я ещё тогда просила научить этому фокусу, с молочным облачком для кофе.
Хёси попытался состроить скорбную физиономию, но не выдержал и расхохотался: — ты всегда тяготела к пустому выпендрёжу, в то время как настоящая магия кипела внутри не хуже варева бабушки Яли, от которого даже вурдалаки подпрыгивали, словно наскипидаренные. Ладно, — сжалился мальчишка и легонько прищёлкнул пальцами, — смотри!
   Какое-то время, мы развлекались, создавая молочные, коричные, перечные и мятные облачка для кофе, попутно добывая из ничто сахарные крендели, горячие вафли, карамелизированные яблоки и даже небольшую сковороду жареной картошки. Правда с ней вышло немного смешно. Доставать небольшие предметы из собственного кулака не сложно, а вот представить, как вытягиваешь из ладони нечто превышающее её размер раза так в четыре, сложновато. Поэтому и сковорода у меня вышла закрученная как домик для улитки, впрочем, это никак не повлияло на вкусовые качества прячущейся в её недрах дымящейся картошечки с лучком и укропчиком.
    — Прогуляемся?! — обтёр рукавом масленый рот Хёси. Хорошо, что Мира его не видит, сейчас была бы лекция часа на полтора о хороших манерах. Что-что, а правила поведения всегда были её любимой темой, не считая книг, учебников, законов и всяких непонятных штук, из которых можно вытрясти новые знания. Я-то больше практик, чем теоретик. Мне подавай то, что пригодиться здесь и сейчас, ну, или, чем просто можно похвастаться. А Мира — чернильная душа, хлебом не корми дай чему ни будь поучиться, и хорошо если от несчастного, что посмеет отвлечь сестрёнку от свитков, в которые она только что уткнула нос, останется хоть горстка пепла. А то и имени не найдётся как качественно испепелит.
   — Ну надо же, — присвистнула я, с удивлением узнав, что ко мне вернулись не только воспоминания о городе, но и некоторые знания о Мире. Может я действительно та самая потеряшка?! Было бы не плохо, и совсем хорошо, если на руке окажется напульсник с янтарным циферблатом, указывающим количество очков, дари.
   — Кстати, — встала я посреди дороги, развернувшись к Хёси, — а почему ты мне его до сих пор не выдал?! Как хранитель города, наверняка имеешь такое право. А я, в свою очередь, буду спокойна, что не помру, использовав дари больше, чем у меня есть!
— Чего? — Хёси чуть не налетел на фонарь от такого вопроса. — Чего сделаешь?
— Помру! — пожала я плечами. — Сам понимаешь, у всех есть лимит, за который преступать нельзя, а я свой не знаю!
— Потому, что у тебя его нет! — раздражённо фыркнул Хёси, было видно, что мой вопрос ему сильно не понравился и едва различимо, в сторону, но я всё равно услышала, прошептал: — некоторым корону нужно поправлять лопатой! — И уже громче добавил: — Чего смотришь? Ты, когда сбежала, чуть город не разрушила, Акира еле удержал, с моей, конечно, помощью, но факт остаётся фактом, силища у тебя, на несколько миров хватит, да голова дурная. Хорошо хоть фонтан на место вернула! Так что не выпендривайся! Помирать она собралась, дари ей не хватает! Вот как дам больно! Даром, что никогда девчонок не бил, а тебя побью! Потом воскрешу и ещё раз побью! Для профилактики! Зазнайка!
— Не сердись, — примирительно коснулась я ладонью его плеча, — просто я почти ничего не помню, и мне очень страшно, понимаешь? Ну а вдруг это всё не по-настоящему, и я действительно умираю, где-то там, в реальности. Ну, например, лежу в коме после падения с крыши, на которой мы с Мирой бутерброды лопали! Соплю в две дырочки под капельницей, вижу такие прекрасные глюки, точнее, галлюцинации, жду, когда мне памперс поменяют, хрюкаю, иногда, от удовольствия, когда ты мне кофе подаёшь, и знаешь, будет очень обидно, так и не узнать, что с этими детьми случилось, как тут всё устроено и вообще, исчезнуть со всеми вами не попрощавшись. Согласись, свинство с моей стороны!
— Свинство! — согласился Хёси. — Но помереть тебе всё-таки не грозит! Не в мою смену, дорогая! Так что, наслаждайся жизнью, и только попробуй испортить её всем нам снова исчезнув! Надо же такое придумать! — вновь хмуриться Хёси и поворачивается ко мне спиной.
    Я смотрю на небо, плывущие по ним облака, вдыхаю тишину, что повисла, между нами, словно свежий, только что собранный мёд, вязкую, осязаемую, непривычно тяжёлую. Солнце, наконец-то вскарабкавшееся на небосклон, прикрывается тучкой, не желая быть случайным свидетелем этого разговора. Я обхожу Хёси, и вновь становлюсь напротив него, утыкаясь лбом ему в грудь. — Прости!
— Охренеть от твоих заявлений, — отвечает Хёси, и голос его неожиданно твёрдый. Знаю, злиться. Но не понимаю почему. В конце концов, это естественный ход природы, как бы я не хотела его оттянуть. Мы все смертны. Хёси хмуриться, я не вижу его лица, но ощущаю, его недовольство через стук сердца. — Не смей так думать! Слышишь?!
Я киваю. Слышу. Но разве это может что-то изменить?
    Двумя пальцами, Хёси берёт меня за подбородок, вынуждая поднять голову и посмотреть в глаза, колючие, совсем чужие, обычно насмешливый взгляд теперь настолько холоден, что хочется провалиться сквозь землю и попросить, чтоб прикрыли сверху травкой, для надёжности. 
— Только попробуй. Ты меня знаешь. Найду, высеку крапивным веником, неделю сидеть не сможешь! А потом повторю, чтоб навсегда запомнилось! До полного просветления!
Я фыркаю и улыбаюсь.
— Прости, просто страшно. Очень.
Смерть это единственное что пугает меня всегда до дрожи, до мурашей размером со слона, до ватных ног и истерики. Я не хочу умирать, но ведь однажды… однажды…
    Хёси тяжело вздыхает и гладит меня по волосам, глядя на волны, набегающие белыми барашками на берег. — Нельзя так говорить, даже в шутку, особенно тебе! — наконец прерывает он молчание. — Мне тоже бывает страшно! Ты даже не представляешь, что скрывается за словами, какая сила! И сколько всего сбывается, сказанного, казалось бы, не в серьёз…
Так странно это слышать от Хёси. У меня ощущение, что мы с ним влипали в разные передряги и он никогда не боялся, просто не умеет, не знает, что так можно, и вдруг оказывается, что у него тоже есть слабое место – страх за меня. Словно мне своего не хватает. Вот, держи, моя хорошая, владей ещё и чужим. Закутайся в него и сходи с ума пока не разбудят.
    — Я больше не буду! — выдыхаю я. И снова хочется провалиться сквозь землю как стыдно.
— Вот и хорошо, — отвечает Хёси, и я ощущаю, как трескаются ледяные стены что только что вставшие, между нами. Я снова смотрю на него и вижу смеющегося мальчишку, готового нырнуть в любое приключение с головой, лёгкого, озорного, беззаботного, словно и не хранитель он вовсе старинных призрачных и совершенно осязаемых границ всех миров, а просто юный дух желающий получить порцию авантюр, о которых потом можно будет рассказать в ближайшем трактире за кружечкой мятного эля приятелям.
     — А как мы оказались на побережье? — усаживаюсь я на песок, хитро смотря на Хёси, припоминая, что мы стояли посередине моста на другом краю города.
— А это всё мосты, — улыбается Хёси и бросает в воду камушек, — после твоего побега, город буквально стоял на ушах, и мосты тоже. Но, когда успокоились, оказалось, что мосты теперь могут связывать разные точки города не только там, где стоят. Например, тебе надо на сумрачный рынок, а мне к воротам Акри, сама понимаешь, насколько они далеки друг от друга. Мы идём по мосту, мирно беседуем, но стоит лишь коснуться ногой последнего булыжника моста, и вот ты уже на рынке, а я у ворот, за десятки милей от тебя. Очень удобно! Если, конечно, знать куда хочешь попасть, иначе, можно так далеко угодить, что сто лет обратно пешком брести будешь! А сейчас я просто захотел оказаться здесь, у океана.
— И мост здесь не причём, да? — улыбаюсь я.
— Нет, — усмехается Хёси отправляя в воду очередной камешек, — просто здесь очень спокойно. А теперь помоги мне найти чашки. Без хорошего чая, мы точно окочуримся, включая эти чудные вафли, — смеётся мальчишка, словно фокусник, доставая из воздуха скатерть и раскладывая её на песке. Уже пыхтит пузатый чайник, оглушительно пахнут шоколадные вафли, блестит на солнце мандариновое варенье, и режется на кусочки ароматный тёплый хлеб. Иногда горячий чай под лёгкую болтовню, всё, что нужно, чтобы не дать кому-то из близких окочуриться – от грусти, одиночества или чего-то похуже. Так что, я закрыла глаза и представила на своей ладони две больших чашки, и обе в разноцветных полосках, совсем как наша жизнь.
   С Хёси вечно так, не умеет он сердиться подолгу. Именно за это, впрочем, не только за это, город, да и я, со всеми остальными, причастными к чудесам, его и любим. Даже если он топает ногами, грозя поменять небо с землёю местами, всегда всё заканчивается одинаково — ликованием во имя жизни, и еда, много еды! Ибо магия требует сил, а мы, простые люди, не духи, не умеем её получать из солнечного света, и только хорошенечко набив животы чем-то более существенным чем пресловутая манна, готовы творить доброе, вечное и прекрасное и ведь творим! Хоть тресни! А от голодных, сами понимаете, ничего хорошего ждать не приходиться. Вот Хёси и старается, проще говоря, иначе просто не может, он — беспредельно добродушное существо.
    Помню, Мира рассказывала, как однажды обалдели жители города, когда во время августовского наводнения Хёси появилось на берегу. Его волосы, струящиеся, словно водоросли, блестели белой пеной, а голос гремел над заливом, перекатываясь, как валуны в шторме. «Сколько же можно бросать мёртвых кальмаров в реку?!» — прогремел он, и вода мгновенно зашипела кипятком у его босых ступней. Ага, был в то время какой-то смешной праздник, когда люди приносили дары океану и, почему-то, считалось, что океану это нравиться… А то, что запах стоял в городе неделю такой, словно все моряки разом сняли с себя «счастливые» носки, носимые в течении полугода, пока ходили под парусом, и развесили их на каждом дереве. Конечно, Хёси, с его чувством прекрасного и любовью к свежим океанским ветрам, не выдержал, вышел из себя, а с ним и океан заодно вышел, из берегов.
    Жители в ужасе ожидали предстоящей кары: молний с неба, разрывающих землю, или, на худой конец, потерь среди рыбаков, огрентованных стихией. Но Хёси — не такой дух. Ему стоит только нахмуриться, как сразу же из-под его ног вырастают кусты морской капусты, а по волнам скачут разноцветные корзинки с сокровищами — удивительными ракушками, морскими звездами и ожерельями из перламутра. Вот и тогда он сделал суровое лицо, и только успел грозно размахнуть руками, как в воздухе закружились чайки, весело хлопая крыльями и перебивая его гневный монолог своим хохотом.
   Горожане устыдились, и только один мальчишка, неведомо как добравшийся до воды, спросил:
— А что, если мы будем бросать в реку только живых кальмаров? Или бусы из плодов белого дерева, что цветёт раз в сто лет? А может океану понравится если мы просто будем петь и плясать на берегу всю ночь в юбках из папоротника, встречая вместе с ним рассвет?! И запускать в небо механических стрекоз?
     Хёси хотел было возразить, но тут же понял, что не сможет: у него просто не выходило быть суровым долго. Его улыбка расцвела как радуга, и вода под ногами заискрилась цветами. Он вздохнул с такой любовью ко всему живому, что мертвые кальмары стыдливо ушли в ил, а на их месте выросли и поскакали морские коньки.
   Мне, в моей прошлой жизни, Мира это рассказала, чтоб я оставила попытки проверить предел терпения у лучшего друга, изводя Хёси всевозможными розыгрышами, и что греха таить, не самыми добрыми шутками. Его характер — неисчерпаемый колодец доброты, светящийся даже там, где большинство уже выбирает мрак. Но теперь я точно знала, что нет ничего более пугающего, чем попытаться всерьёз разозлить самого добродушного из всех духов: потому что в такие моменты жизнь вокруг начинает торжествовать настолько ослепительно, что не спрятаться, не скрыться и не убежать. И волна, подхватившая меня вместе с вафлями, чтоб прокатить на своих белоснежных бурунах, была прямым этому доказательством.
    Сам Хёси, среди радостного гама чаек, солнечных бликов, морских звёзд, солёной водной пыли и танцующих на спинах китов радуг, растворился в пене — неудержимо добрый, бесконечно живой и чуть-чуть (самую малость!) опасный несмотря ни на что.
    Мы носились на перегонки на морских черепахах, соревновались кто выше поднимет волну и скатиться с её гребня на прямых ногах ни разу не присев, переворачивали радуги и качались на них делая сальто, весело ныряя в океанские глубины, и чуть не смыли побережье… От катастрофы город спасла железная хватка Акура, выволокшего нас из воды, буквально за шиворот, и сразу в свой кабинет. И да, этот фокус тут же занял почётное первое место в моём и без того не маленьком списке «хочу тоже так уметь»!
    — Я просил просто присмотреть за Лисой, а не разрушать половину города! — усмехнулся Акура, глядя на наши растерянные моськи. Мы, в это время потираем свои пятые точки, приземлившиеся на ковёр начальника управления, художественно раскидав вокруг себя водоросли, песок, и несколько ракушек.
— Я и присматривал, — ворчит Хёси, проводя рукой по своему костюму, приводя, таким образом, его в порядок. — Ни на секунду, заметьте, не оставил девочку одну.
— Между прочим, больно! — пытаюсь я сделать скорбное лицо, которое упорно расплывается в улыбке, причём такой широкой, что грозится задеть люстру. — Да ну вас, — машу на Акуру рукой, и, рассмеявшись, принимаюсь выжимать мокрые волосы прямо на его прекрасный ковёр, за что получаю поджопник, а оглянувшись, никого за собой не обнаруживаю. Через секунду повернувшись обратно вижу, что Хёси сидит на подоконнике совершенно сухой, и грызёт орехи, а Акура кидает в меня сноп серебристых искр. Маленький вихрь, и снова сухая.

— С тебя кофе, — улыбается Акура, засовывая руку прямо в стену за своей спиной и доставая из неё джезву, — я, знаешь ли, соскучился по твоей кухне. И надеюсь, успеть выпить чашечку другую, пока не подошли все остальные с новостями. Подозреваю, что очень скоро нам будет ни до чего. Так что, начинай чародействовать! И утри уже нос этому красавчику, утверждающему, что лучше него никто не варит кофе во всех известных и не известных мирах.
Хёси лишь усмехнулся и подмигнул, мол слабо принять вызов, или рискнёшь? Ха, кто бы говорил! Что-что, а выпендриваться я люблю, и уж мой кофе точно можно подавать как средство для воскрешения людей, духов, хтони и всех остальных… Главное, самой не проснуться от аромата…

Что ж, будет вам кофе, думаю я, такой, что реальность рассыпется фейерверком по миллионам вселенных. Этот рецепт я подсмотрела в одной кафешке, в том настоящем, которое, как сейчас мне кажется, было мной придумано и осуществлено так качественно, что пришлось в нём просуществовать большую часть моей прекрасной жизни. Я приходила в кафе за час до закрытия, заказывала большую чашку капучино, булочку с корицей и садилась у окна наблюдать за городом. Там, за стеклом, бурлила жизнь, гудели машины, лаяли собаки, люди спешили к пешеходному переходу, падал снег, засыпая свежепротоптанные тропинки, цвели вишни, шли дожди и опадала листва цвета охры. Здесь же, внутри кафе, звучал джаз, раздавался тихий смех и время текло настолько неспешно, что казалось вечным.

Пока я пила кофе, за столик подсаживались рыцари и рассказывали про побеждённых драконов, маги обрызгивали флюидами любви, а одна принцесса даже поделилась рецептом вечной молодости из репейника. Я слушала, улыбалась, иногда кивала в ответ, а рыцари, маги, принцессы, разочарованно вздохнув уходили искать другие уши. Мне не было дела до рыцарей, магов, драконов и вечности, пока горизонт, сгорая в последних лучах солнца, превращался в лёгкую дымку, скрывая дома, перекрёсток, светофоры, людей и выпуская из запасников вселенной звёзды. То, что они шептали, слышала только я, каждый вечер пьющая кофе у окна с видом на закат.

Так было не год и не два, одним словом — очень долго. Только однажды булочки с корицей на витрине не было, да и кофейный автомат оказался сломан, а хозяйка кафе варила кофе лично, в крохотной турке на самом настоящем огне, и в качестве извинения за неудобство предлагала штолен с шариком плавящегося мороженого. Тогда я и узнала этот волшебный рецепт, способный вернуть краски в самый пасмурный день.

Хозяйка щедро сыпанула зерна в кофемолку. Улыбнувшись внезапно пришедшей мысли, отправила к зёрнам пару горошин чёрного перца, задвинула ящичек, повернула ручку мельницы. Закат за окном взметнулся золотыми песками, по которым, степенно поднимая ноги, шли верблюды, покачивались миражи дворцов, плыли по водам оазисов облака и купались листья пальм.

Ящичек выдвинулся, запуская гвоздку. В небо вспенился мировой океан, поднимая с мели давно застывший корабль. Ветер выдул пыль с порванных парусов. Старик-капитан вцепился в штурвал, чуя, как возвращаются силы.

Щепотка тертого мускатного ореха отправилась следом за гвоздикой. И вот уже сфинксы, прищурившись от яркого солнца, провожают взглядом шедшие мимо караваны мускулистых, покрытых крохотными капельками пота невольников, несущих через золотые пески богатые дары заморскому царю, а в паланкине, скрываясь от солнца, сочиняет сонет африканская царица. Воздух вокруг дрожал, переливаясь мельчайшими крупинками соли. Миражи перетекали друг в друга, растекаясь по закатному небу.

Пару чайных ложечек молотого кофе сыпанула в турку хозяйка, долила родниковой воды, поставила другую пластинку. Зазвучал саксофон, каждой нотой вызволяя новую звезду на темнеющем небосклоне.
Принялся плавиться песок под ногами танцоров, закружились дервиши вокруг садящегося за горизонт солнца. Тонкий язычок любопытного дымка потянулся из турки за порог кафе, к созвездию кита, призывающего свою возлюбленную. Реальность подёрнулась лёгкой дымкой незримо меняясь, разрушая стены, оставляя лишь караван, что идёт мимо ротондовых столиков в сторону темнеющего неба.

Пенка зашипела, слегка выплеснувшись наружу. Хозяйка перелила готовый кофе в тонкую фарфоровую чашку.
— Ваш кофе, — протянула я одну чашку Акура, и вторую Хёси.
— А мне? — возникает в дверях Мира с охапкой древнейших свитков, не понятно как ещё не рассыпавшихся в труху. — У меня такие новости, закачаетесь!
— Ну, то, что мы крепко влипли, я даже не сомневался! — следом за ней в кабинет входит Йока, а через секунду и мастер Ю, устраивается в кресле слева от него, и все получают по чашке волшебства. И время застыло. От неприятностей, конечно, это не убережёт, но чуть-чуть отсрочить неизбежность не помешает.

— Вот это я понимаю, — довольно прищёлкнул языком Акура, — именно таким должно быть рождение новых реальностей. А то ведь чаще хочется завопить во всю глотку: «Граждане! Будьте аккуратны в мыслях! Выдуманное вами однажды, обратно никогда не вдумаешь» … одно удовольствие иметь с тобой дело! — отвесил шутливый поклон главный хранитель границ всех миров. Пустая чашка в его руках пошла трещинами и рассыпалась светлячками. — Что? — хитро прищурился Акура, с удовольствием, в очередной раз ловя мой восхищённый взгляд, — ты же знаешь, что всё однажды придуманное должно где-то существовать?! Вот и твои миражи плавно оформились в один из наших пригородов, и, на сколько я успел разглядеть, очень даже симпатичный, не стыдно таким похвалиться. Но, время не ждёт, пора заняться делом. Мира, что удалось узнать в библиотеке про наших таинственных гостей?

Мира, в отличие от начальника, выпендриваться не стала, просто поставила пустую чашку на стол, и выхватила один из свитков, лежащих рядом. Установила на полу небольшую, размером с детский мяч, прозрачную сферу с отверстием, в котором укрепила рукопись и хлопнула над этой конструкцией в ладоши. В комнате потемнело, словно досрочно наступила ночь. Сфера завибрировала, испуская тонкие, едва заметные синие лучи, опутавшие, словно паутина, свиток. Сам же он, истончался, бледнел, распадался на миллиарды светящихся точек, из которых складывалась удивительная картинка.

В моём мире, это бы назвали три д реальность, только для неё нужно надеть очки, и привести в действие кучу приспособлений, которые будут имитировать движение воздуха, запахи, и плескать на тебя водой. Здесь же, меня ещё и в эмоции упаковали по самые уши.

— Я решила, — донёсся до меня голос Миры откуда-то из далека, — что надо начать с момента, о котором знают только Акура и Хёси, да и то, подозреваю, что могли уже и забыть за давностью. На мой взгляд, это наша точка отсчёта.
Мифы нашего пограничья пересекаются только в одном фонтане, построенном сразу на двух площадях — одной реальной, другой воображаемой. Те, кто пьёт из этого фонтана, иногда начинают подозревать, что их реальность не так устойчива, как казалась: уходят северы и возвращаются юга, время иногда течёт вспять, а старое дерево вдруг сдвигается с места и начинает медленно идти вдоль центральной улицы. И всем хочется спросить себя: «А есть ли мы на самом деле, или наше существование — лишь вопрос веры и философской договорённости?»
Возможно, другие миры, придуманные и осуществлённые, вовсе не тень реальности, а зеркало тревог и желаний создателей. Или — наоборот. Важно лишь то, что все миры существуют друг для друга, не давая ни одному угаснуть.

Нет никаких гарантий, что тени будут всегда; более того, жители были совершенно уверены, что тени вскоре изменят размеры и форму, а то и вовсе исчезнут. И это, кстати, была очень плохая новость не только для наших соседей, но и для нас самих: без тени нашему городу лучше бы не оставаться. Из соответствующей художественной литературы всем прекрасно известно, какие именно существа не отбрасывают тень. В них нет ни души, ни памяти, ни стыда.

Пока Мира говорила, я встала и вышла на площадь к фонтану, тому самому, который, как мне казалось, я сотворила сама. И как оказалось, просто вернула на место. Опустила в него руки, зачерпнула ладонью бордовую жидкость, поднесла ко рту, глотнула пряный глинтвейн, с отчётливым привкусом апельсиновых корочек. Рядом резвились дети, с удовольствием черпая лимонад всех вкусов и расцветок. Этот фонтан связывал все миры, все реальности, не удивительно, что каждый пил из него то, что хотел, или, то, что сам фонтан позволял из него пить.

Теперь я была не я, а славная торговка рыбой, в ярко красной юбке, озорно подмигивающая цветочнику, которым тоже была я, и я же все эти дети, облака над городом и сам город. И все миры, что весело журчали разноцветными струями фонтана. Теперь я знала, что, когда в нашем городе впервые заметили исчезновение теней, никто не воспринял это всерьёз. Казалось, что всему виной — особый угол солнца, капризная облачность или просто массовая галлюцинация. Но день за днём исчезновения учащались, теней становилось всё меньше, и даже самые ярые скептики начали хмуриться, словно пытаясь вернуть себе собственные силуэты.

Около фонтана на центральной площади — том самом, где обычно собирались подростки, чтобы шептаться о своих мечтах, будущих провалах и первой любви — уже недели две не было видно ни единой тени. Люди продолжали приходить сюда по привычке, но каждый уходил с ощущением необъяснимой тревоги, как будто из-под ног внезапно исчезла почва.

Исчезновение теней сопровождалось и другими странностями. В городе стали чаще происходить необъяснимые случаи: невидимые шаги, еле различимый холод, исходящий из-за спины, тени, мелькающие за окнами на последних этажах давно заброшенных домов. Родители перестали отпускать детей гулять по вечерам, а местные художники задумчиво смотрели на свои картины и не могли понять, чего им так не хватает.

Хёси с Акура выставляли защиту, пытаясь противостоять напасти, накладывали заклинания, укрывали дома и площади звёздными шатрами, но город слабел, а, тени перестали быть частью наших судеб.

Древние легенды разрушенных небытием миров, рассказывали, о городах потерявшие свои тени, и от того ставшие легкой добычей для того, что скрывается в полумраке. О тех существах, которые питаются забытым, покинутым, чужим. Тени первый рубеж, предупреждение и гарантия того, что мы ещё существуем, что между нами и злом остается хоть какая-то преграда.

Однажды утром, когда последние тени исчезли вместе с рассветом, город накрыла густая, тяжёлая тишина. Люди почувствовали, что не могут говорить друг с другом — слова застревали где-то между их губами и исчезали, не успев родиться. В этот день в городе больше никто не улыбался.

Вечером того же дня на улицах впервые появились Они. Высокие, тонкие, с лицами, будто вырезанными из светлого дерева, не отбрасывающие ни малейшей тени. Они шли медленно и невидимым взглядом изучали каждого, кто ещё пытался прятаться за шторами.

Был страшный бой. Я ощущала, как горит моя кожа, как сковывает холод, как распадаюсь в ничто без воспоминаний, ощущений, чувств. Акура с Хёси отстояли город, а с ним и все остальные миры. Именно тогда здесь пролегла призрачная граница, не дающая проникнуть Безымянным во сны и сжирающим через них всё самое светлое что есть в каждом живом существе. А как известно, тень не может существовать без света. Тем более без внутреннего света, что ярче любого маяка.

Меня выдернули из этого наваждения словно рыбу из воды. Лёгкие жёг воздух, по спине тёк пот, сердце проламывало рёбра требуя немедленно его выпустить из этого тёмного страшного места. Меня трясло и лихорадило так, словно одну часть меня уже поджаривали на чёртовой сковородке, а вторую только что выбросили на ледник. И тут я получила оплеуху. Самую обычную затрещину, довольно доходчиво объяснившую мне, что я ещё нахожусь на этом свете, и очень даже жива. Мира, моя несравненная сестра, всё же нашла причину дать мне по физиономии, хоть и из благих побуждений. Вообще, она совершенно лишена сочувствия и не умеет жалеть, но если уж ей приспичит кого-то спасти, то не отвертишься. Вот и я, смотрела в её совершенно спокойные, внимательные серые глаза и думала: «за что же мне такое счастье привалило? Не могла я столько нагрешить!»

В комнате уже было светло. Свиток торчал из полусферы, словно ничего только что не происходило, а меня, в четыре руки укутали в плед, и усадили в кресло с кружкой невероятно ароматного какао и какой-то сладкой штукой на тарелке, напоминающей огромных размеров воздушный зефир. Хёси, моментально обратившись в кота, запрыгнул мне на колени и заурчал. Пожалуй, из всей этой компании он единственный кто понимает, как надо действовать в критической ситуации, когда совершенно не контролирующая свои силы я напугана так, что разнести всё в пух и прах раз плюнуть. И только кот со сладостями могут спасти этот мир от неминуемого разрушения. По крайней мере, именно так, он потом всё и объяснил, а не своим желанием стянуть у меня половину вкуснющей зефирины.
— Прости, девочка, — Акура задумчиво дымил трубкой, внимательно изучая то, что от меня осталось, — я даже предположить не мог, что ты сможешь войти в воспоминания такой давности, что даже я уже начал забывать, как оно на самом деле было. Ты пей, пей, полегчает.
— Что произошло? — вцепилась я трясущимися руками в кружку. — Что это вообще было?!
— Синограф, — пожал плечами Акура, — в твоём мире это называется стереокино, или что-то подобное. И то, что ты, в какой-то момент, стала сразу несколькими героями этих событий, и даже героически пыталась их перебороть, не желая исчезать из этого прекрасного мира, я, честно, потрясён. Впрочем, как можно использовать это твоё свойство, я ещё подумаю, а нам надо двигаться дальше. Мира, я правильно понимаю, что это представление ты устроила не просто так?
— Правильно, — кивнула Мира, и вставила в сферу другой фолиант. После, оглянувшись на меня, покачала головой, — пожалуй, я дальше на словах расскажу, а то придётся ещё и некромантикой заниматься.
— Всё правильно, — согласился Акура, — лучше не рисковать. Мы тебя внимательно слушаем!

— Спустя несколько дней, — продолжила Мара, собрав в охапку свои драгоценные свитки, — в городе было замечено несколько уцелевших Безымянных. Как свидетельствовали очевидцы, они были блёклые, дрожащие, полупрозрачные, рассыпались прямо на глазах. Было решено, что Безымянные не представляют угрозы. Город зализывал раны, жизнь продолжалась. Вот только через какой-то момент случилась новая напасть – выжгры.
— Ну да, они появились лет через триста, — кивнул Акура, — но их было так мало, что не составило труда всех переловить. По крайней мере, мы решили, что всех.
— Но никто так и не знает откуда они берутся, так? — Мира так внимательно смотрела на Акуру, словно он сам был древней табличкой, на которой вот-вот проявятся письмена с ответами.
— Знахари утверждают, что это последствия излишнего всемогущества. Маги не справляются со своей силой, сходят с ума и в результате теряют самих себя. А их безумная оболочка пытается обмануть вселенную и продлить своё существование за счёт чужих дари. Свою-то они теряют вместе с именем. Впрочем, именно поэтому и удаётся их вычислить. В этом плане нам повезло, ибо всякая тварь по природе изначально есть тем, чем она создана: муха — всегда настоящая муха, слон — всегда слон и только человек способен в течении жизни перестать быть человеком, продолжая при этом существовать. А это, со стороны, очень заметно.

— Согласна, — кивнула Мира, — но прочитав воспоминания мастера Сина…
— Это императорский знахарь, — шепнул мне Хёси приоткрыв один глаз, и тут же снова уткнулся головой в мои коленки, тихо мурча.
— Я поняла, на сколько мы заблуждались, — невозмутимо продолжила Мира. — Выжгры, это не просто сошедшие с ума колдуны, пытающиеся выжить любой ценой, они носят в себе Безымянных.
— Ничего себе, заявление! — присвистнул Йока. Мастер Ю на это лишь слегка приподнял бровь, видимо таким образом выразив крайнее удивление, а Акура Тверди лишь пожал плечами, словно всегда о чём-то таком знал, но не собирался делиться этим секретом.

— Да, я думаю, что они каким-то образом захватывают тела очень могучих колдунов, а что бы у друзей и родственников не возникало вопросов в резкой перемене поведения, говорят всем что отправляются в путешествия по мирам, а сами меняют облик и начинают воровать дари. В данный момент, я просто уверена, что в городе целая шайка Безымянных маскирующихся под тэнгу. Мало кто, встретив мастеров Мумарас, захочет спросить с них за странности.
— Мумарас? — мой любопытный нос тут же ожил на непонятное слово.
— Это названия клинков, способных забрать жизнь даже у бессмертных, — ответил мне Акура, уважительно кивнув в сторону мастера Ю. — Только тэнгу владеют тайной их ковки. Есть легенда, что мастера в каждый клинок помещают кровожадного духа, и мне стоило большого труда убедить высшую императорскую комиссию, что смертоносность мечей определяется только мастерством ведения боя тэнгу и их учеников. После расспроси Йока, он единственный, кому мастер Ю подарил такой. Единственный из людей, я имею в виду. А ты, Мира, абсолютно права в своих выводах. Я, правда был уверен, что Безымянным хватит ума больше к нам не соваться, но, видимо, ошибся. Как происходит захват тел, мы сможем узнать только если удастся захватить хотя бы одно из них. На том и порешим. Я, Йока и мастер Ю, патрулируем этой ночью город. Попробуем призвать этих любителей чужих жизней к ответу, без применения запретной магии. Мира, ты дальше изучаешь рукописи, поищи, может в какой легенде упоминается от куда они вообще берутся. Нужно больше информации. А вы, сладкая парочка, — Акура выразительно глянул на меня с Хёси, — постарайтесь не разрушить город, пока будете гулять по улочкам и наслаждаться жизнью, счастливчики!

— Эй, — моё возмущение было на столько сильно, что полностью вытеснило недавние ужасы, — я, то есть мы, тоже хотим в патруль и порубить всех этих выжгр в мелкую капусту! — при этом я скорчила на столько зверскую физиономию, что эти четверо серьёзных и крайне могущественных колдунов расхохотались так, что потолок осыпался разноцветными ящерицами.
— Белку тебе под шляпу! — утёр выступившую слезу Акура. — Как же я скучал по таким заявлениям! Прости, девочка, но эта ночь пройдёт без твоей поддержки, точнее, без вашей. Кто-то же должен будет присматривать за городом, пока мы будем дрыхнуть после патрулирования? Ты на службе не состоишь, но я уверен, что будешь рада составить компанию Хёсе. И потом, ты единственный жаворонок способный радоваться рассвету на столько, что он на два часа раньше прибежит. А нам это на руку. Сейчас чем короче будут ночи, тем лучше. Безымянных на свету победить проще. Вообще удивительно, как ты их ночью-то увидела.
— Так не ночью, — пожала я плечами, — а как раз на рассвете. На границе, получается.
Но в душе была очень довольна, что даже солнышко мне настолько здесь радуется, что спешит поскорее вскарабкаться на небо, ради совместного дуракаваляния. Приятно, однако, согласитесь!

Акура дал ещё несколько распоряжений, и выпроводил всех из кабинета: кого спать до вечера, а кого наслаждаться жизнью, бродить по улочкам самого прекрасного города на свете и пить кофе в маленьких кофейнях, увитых плющом, под зорким присмотром ребят из управления порядка на воздушном шаре.
Если бы Гамлет задал мне свой вечный вопрос: «To be, or not to be», я бы однозначно ответила: — быть! Я люблю этот мир в запахах, красках, звуках, вкусах и ощущениях, с каждым вдохом прорастая в него каждой клеточкой, атомом, встраивая свою ДНК во все видимые и невидимые материи, времена и пространства. Так что вопрос быть или не быть вообще не возникает. Как можно отказаться от всех этих чудес, невероятных совпадений, радуг, танцев под дождём и качаний на радуге?!

Чаще всего люди покидают свой город, чтобы мечтать однажды в него вернуться. Другие остаются, чтобы мечтать уехать. Но факт остаётся фактом, ты или везде несчастлив, или наоборот, счастье с тобой везде, куда бы ты не отправился. Так и я, перейдя через границу миров, перенесла своё счастье с собой, и теперь, шагая рядом с Хёси по потёртым камням мостовых, переходя мосты, раскинув руки обнимаясь с ветрами, вдыхала это счастье и не могла надышаться. Мне казалось всего мало, зелени, запаха цветущих каштанов, которые здесь цветут медоносами, и жужжащих мохнатых пчёл без устали собирающих нектар с разноцветных полян между чопорными домами с круглыми окнами, и от этого походящие на слегка удивлённых профессоров философии, на шляпах которых отстукивают время разномастные часы, крутятся флюгера, об которые трутся хвостами коты, восхваляющие бесстыдное солнце, бесцеремонно заглядывающее в глаза каждому, кто шагает по улице в направлении ратуши. Всё это в меня не помещалось, и поэтому я требовала добавки ещё и ещё! И если ночью Абра похож на шкатулку со сверкающими драгоценными каменьями, то днём — на соты из желтоватого воска.

И каждый раз попадая на новую локацию, хочется остаться именно здесь: у океана с его сонными водами, в которых отражается небо, словно опрокинутая чаша с лазурью. Сидеть на старой пристани, смотреть, как лениво проплывают баржи, груженные прошлым и будущим. Или стоять на мосту, вдыхая терпкий запах речной воды и опавшей листвы, слушать тихий шепот волн, рассказывающих древние истории о любви и войне, о надежде и утрате о тех, кто жил и продолжает жить в легендах пограничья.

А можно отправиться в Императорский парк, где шуршат аллеи под ногами, словно перелистывают страницы старой книги. Заблудиться в лабиринтах тропинок, среди вековых деревьев, хранящих тайны минувших эпох. Найти укромную скамейку, укрытую от посторонних глаз, и просто смотреть, как солнце играет в листве, как тени танцуют на земле, как жизнь течет своим чередом, неспешно и мудро.

Или заглянуть в старый дворик чуть подальше от центра, ближе к заповедным кварталам, где время, кажется, остановилось. Здесь пахнет свежеиспеченным хлебом и кофе, из открытых окон доносятся звуки старинных мелодий, во дворах сушится белье, а на лавочках сидят старики, обсуждающие последние новости. Почувствовать тепло и уют этого места, его неспешный ритм, его душу.

Но я выбираю бесконечно бродить по городу, впитывая его атмосферу, его историю, его красоту. Наполняться его энергией, его вдохновением, его любовью. Ощущать, что это не просто место на карте, это живой организм, дышащий, чувствующий, любящий. И что я — его часть, его кровь, его душа. И теперь этому городу грозила опасность. А значит и мне, ибо не за какие коврижки я не соглашусь променять Абру на любое другое место в этом и других местах, будь оно хоть трижды распрекрасное.

Разве можно променять на что-то эти ярмарочные базары с разноцветными шалями, озорными дудками, сбивающими с ног ароматами специй, амулетами от всего на свете, с порталами чуть ли не в каждом дворе. Кстати, как оказалось, большинство людей для путешествий пользуется трамвайчиками, что носятся здесь не по рельсам, а по невидимым тропам между мирами, цепляясь рогами за путеводные звёзды, чтоб не заблудиться. Так что порталы всегда пусты и прохладны и пахнут корицей и чуть-чуть кошачьей шерстью. Коты, как известно, бродят, везде не спрашивая разрешенья у каких-то глупых людей, возомнивших себя колдунами.

В нашем с Мирою доме, хранятся мемуары огненной саламандры и мандрагоры, я их ещё не прочла, но доберусь до них сразу же, как осилю гримуары полесской Полыни. Сильф-синоптик, каминный гном, каждое утро рисует новую картину с погодой за окном, пророча то дождь, то снег, другую непогоду, но вечно промах, за окном весна и ласковое солнце каждое утро встаёт, согревая притихшие за ночь деревья. Светильник на пару, спорит с дровами в камине кто круче и даёт больше света. И столько волшебства, хоть ложкой ешь! Вот хоть трели соловья, согласись, уже не мало! А ещё горгульи плюющиеся косточками вишни, и драконы размером с ладонь, и самый добрый в мире дух — Хёси… и да, мой талант превращаться в ветер…

Конечно, я помню, что город иногда шепчет чужие имена перекрёсткам, предаёт кошмарами-захребетниками, но это такая малость за право просыпаться здесь, и видеть в раскрытое окно небо Абры. Так что, я назначаю себя напарником Хёси, и уши от селёдки получат эти выжгры а не мой прекрасный город! Я объявляю им бой!
— И как ты интересно его объявляешь?! — усмехнулся Хёси. Как оказалось, всё это я говорила вслух.

— Ну, я пока не знаю, надо подумать, — протянула я слова, отвернувшись к реке, надеясь, вот прям сейчас на ней вспыхнет огненными буквами инструкция к действию, но воды остались прозрачны и тихи, совершенно не собираясь облегчать мне задачу.
— Ну, а если, представить, что этот кавардак случился не здесь, а в твоём мире, без всех чудес и заморочек? Что бы ты делала? — прищурился Хёси, дуя на воду, от чего та смеялась как от щекотки, катая на лёгких волнах солнечных зайчиков.
— Ну, у нас во всех бедах только две причины находятся – это воровство и, скажем так, раздолбайство, и если искать кто виноват, то, скорее всего, выйдем именно на тех, кто спрашивает. Поэтому, что бы у нас не случилось, это всегда стечение роковых обстоятельств, и что с ними делать никто не знает. А мы, пожалуй, пойдём ещё раз пройдёмся по тем домам, где дети пропали. Может увидим что-то, что в прошлый раз просмотрели.
— Ага, есть у меня как раз одна идея… — почесал нос Хёси, и, схватив меня за руку, помчался к краю моста.

Дома, что несколько ночей назад постарел примерно на тысячу лет, не было. Был пустырь, скучный, серый, унылый, перекопанный так, что сам чёрт обе ноги сломит и хвост за одно, если попробует на него сунуться. Но, мы с Хёси не черти, мы смело шагнули и тут я несколько офигела. Нет, дом не появился, со всех сторон вспыхнули фонтаны огня, сплетающиеся в причудливые спирали. Удивительный танец рыжего пламени, моментально утащил в захватывающее путешествие в мир стихии, где жар и свет сплелись в невероятный мираж, обманчивый, притягательный и очень опасный. В одну минуту в воздухе возникли причудливые фигуры, напоминающие то ли мифических существ, то ли далекие галактики, отражающие мечты и страхи, надежды и разочарования. Огонь стал зеркалом, открывающим душу каждого, кто не побоялся в него заглянуть, во всей ее сложности и красоте. Видимо, именно поэтому, других желающих узнать всю правду о самих себе, кроме нас не нашлось.

— Это Акура придумал, правда здорово?! — восхищённо присвистнул Хёси, гоняя огоньки по ладони.
— Чего? — обернулась я к другу, одновременно борясь с желанием немедленно сбежать из этого огненного апокалипсиса, плюхнуться на жопъ, поскольку ноги решили, что самое время подкоситься, и завопить.
— Если хочешь поорать, то давай, я подожду! — милостиво кивнул мне Хёси, с насмешкой наблюдая всю гамму эмоций на моём лице. Я не стала его разочаровывать, и высказала про его идею стать шашлыком всё что думаю. В моём мире есть поговорка, что слово не воробей, может конечно оно и так, но я точно знаю, что, если не дать ему вылететь — будет летать внутри и гадить, гадить, гадить. Хёси сменил насмешку на восхищение и бурно зааплодировал, после чего схватив меня за шкирку, встряхнул и легонько подтолкнул в спину. Похоже, моя шкирка любимое место для хватания всего граничного отдела. Тем не менее, я, каким-то непостижимым образом, оказалась на крыльце старого дома.

— Тройная защита, чтоб никто не совался в эти дома, — пояснил Хёси, прикладывая ладонь к моему колену, которым я с размаху налетела на деревянного гнома, что приветливо приглашал подниматься по лестнице, и теперь нестерпимо ныло. — Пустота, огонь и заветные слова, которых, как оказалось, ты знаешь в избытке! Ну, как колено, больше не болит?
— Не-а, — я несколько раз согнула ногу, но никаких неприятных ощущений не было. Эх, мне бы этот фокус в моё детство, в котором проверить на прочность свой скелет не отказывался ни один ребёнок, а уж я просто чемпион по этому виду спорта. — То есть это всё иллюзия: огненная черепаха, принявшая нас за соблазнительный кочан капусты и потому собравшаяся нами пообедать, перерытый кротами мутантами пустырь, лопающаяся от жара кожа?!
— Ну да, — пожал плечами Хёси, — здесь, знаешь ли, тоже не мало любителей запустить лапки в чужое барахло.
— Учитывая, что твориться в этих домах, и без этих преград никто в них не полезет! — фыркнула я, вспомнив как меня скрутило, когда я решила полюбопытничать.
— Просто ты живая, — улыбнулся Хёси, подавая мне жемчужину, — а нежити тут бояться нечего, скорее наоборот, раздолье, и объедков полно. Держи. Как только будет подступать паника, страх, или ещё что, смотри на неё и говори себе, что ты не принадлежишь этому месту – ты живая!
И, перепрыгивая через две ступеньки, Хёси понёсся к входной двери.