Ч2. Глава 6. Вороны Гадур-града

Дорогой читатель! Вы открыли девятнадцатую (от начала) главу моей книги «Огни чертогов Халльфры». Если вы ещё не читали предыдущих глав, я рекомендую вам перейти по ссылке http://proza.ru/2024/12/06/1741 и начать чтение с первой главы. Помимо неё, там вы найдёте также аннотацию и предисловие к роману.

Если же вы оказались здесь в процессе последовательного чтения, я очень рада. Надеюсь, это означает, что вам нравится моя история!

Напомню, что роман состоит из трёх частей. В первой, «Слуга колдуна», 13 глав. Во второй, «Отряд Мираны», 7 глав. Количество глав в третьей части, «Дикие горы», пока неизвестно, но уже точно больше 7.
 
Приятного чтения!

 
* * *

 
ОГНИ ЧЕРТОГОВ ХАЛЛЬФРЫ
Часть 2. Отряд Мираны
Глава 6. Вороны Гадур-града

Утро встретило воинов бесцветным небом. Солнце не желало раздвигать облака, и свет мутной пеленой лежал на земле и редких деревьях. Слышалось отовсюду невесть откуда взявшееся воронье карканье: эти хриплые крики и разбудили весь отряд. Воины продирали глаза и вставали, в недоумении оглядываясь. Но никаких птиц не было: ни в небе, ни на деревьях, ни на земле. Даже остроглазый лучник Хьянг никого не увидел:

— Видно, рядом уже Гадурская равнина, — угрюмо заметил он, пересчитывая свои стрелы.

— Давно пора ей показаться, — кивнул Тангур.

Мирана не чуралась приготовления еды и сегодня варила кашу на весь отряд. Помешивая её, она прислушивалась к разговорам дружинников. Едва те заговорили про Гадурскую равнину, как женщина задала, наконец, занимавший её вопрос:

— А что же, правда, что там стрелы сами по себе летят?

— Говорят, что так, — кивнул Атвир: он был знатоком всех алльдских легенд. — Много воинов полегло в Великой Гадурской битве. Не могут найти они покоя по сей день. И потому слышится с мёртвой равнины лязг мечей да звон тетивы.

— Интересно, а от самого Гадур-града что-то осталось? — спросил Тарм, почёсывая потемневшие от дорожной пыли кудри.

— Не осталось, — уверенно заявил Атвир. — Боги наказали гадурцев, и целая гора сошла на город. С тех пор лишь выжженная равнина на его месте.

— Город же был высечен прямо в горе, — с сомнением возразил кто-то.

— Ну а на него гора побольше упала, что здесь странного? — развёл руками Атвир.

— Если ничего не осталось кроме равнины, как же Инг-колдун тогда гадурское золото откопал? — удивился один из дружинников.

— Да кто ж его знает? На то он и колдун. Заставил землю разверзнуться, забрал золото и был таков.

— И ни одна стрела его не пронзила? — поразился Тарм.

— Да он это золото ещё раньше всё собрал, потому гадурские владыки и поссорились!

— А хранит он его, видать, в горе с рыжей шапкой, — всё не унимался лучник Хьянг. — Хорошо бы отыскать её...

— Так а что ж стрелы? — вновь спросила Мирана, раскладывая кашу по тарелкам. — Настоящие они или нет?

— Говорят, что настоящие, — отозвался Атвир. — Насмерть бьют.

Карканье, наконец, стихло. Путники быстро умяли скудную пищу и принялись собираться. Теперь ехали, не разбирая дороги: она давно заросла бурьяном. Да сбиться с пути уже было невозможно: откуда ни глянь, а Дикие горы хорошо видно, ни с чем не спутаешь. Небо, тяжёлое и бесцветное, нависало над серыми пиками — так низко, что, казалось, вот-вот раздавит их. Редкие одинокие ели отступили вовсе, и до самой гряды потянулись сплошные холмы. К обеду кони подняли седоков на крутой каменистый склон, поросший высохшей рыжей травой. И тогда показалась, наконец, она — Гадурская равнина.

— Здесь остановимся, — велел Гимри, слезая с коня. — Надо отдохнуть и найти тропу, которая огибает равнину.

Мирана тоже спешилась и с тревогой воззрилась на убегавшее вниз поле с мёртвой землёй, на которой ничего не росло. Сколько же легенд ходило об этом страшном месте! Никогда бы не подумала Мирана, что однажды увидит равнину своими глазами.

Ещё девочкой она услышала от отца историю о великом городе Гадуре, высеченном прямо в горе. Мудрые князья уверенно правили им, и сам Инг Серебряный поддерживал их и помогал советами. Процветал Гадур-град, и всюду шла о нём слава, пока однажды не родилось у княжны два сына-близнеца и не вспыхнула между ними страшная война за власть.

Встал брат против брата, и половина города поддержала одного, а половина — другого. Смешалось всё в той битве, потому что были похожи братья как две половинки одной луны. Люди перестали понимать, где их предводитель, а где — враг. Бой превратился в резню, стрелы летели без продыху, звенела сталь мечей, рубили топоры, брат убивал брата, и не было этому конца.

И тогда оторвалась от земли Гадур-гора и упала на залитое кровью поле боя, навеки накрыв тех, кто не мог прекратить враждовать. Не выдержала такой тяжести земля и разверзлась, поглотив и гору, и погибших людей. Осталась лишь выжженная плоская равнина. Но и по сей день души умерших не могут найти покоя и вечная битва продолжается здесь. Говорят, сама Халльфра отреклась от них и не пустила в свои чертоги.

Коли пройдёт мимо живой человек, непременно полетит в него настоящая стрела, а за ней — ещё и ещё. Едва падёт бездыханное тело на проклятую чёрную землю, как стрелы исчезнут из него, будто и не было их вовсе. Никогда не остановятся гадурские владыки, покуда гремят на земле войны и люди не могут поделить злато, покуда неизбывна жажда в горячих сердцах и брат убивает брата...

Не только Мирана — никто из отряда отродясь не видел Гадурскую равнину. Не стоял у её границ, с лёгкой дрожью в коленях глядя на голую чёрную землю, с которой — или это лишь казалось? — доносились голоса да звон невидимых мечей. Вороны без числа кружили над тёмным полем. Они кричали хрипло и громко, и жутко становилось от их карканья, от их иссиня-чёрных тел, мельтешащих в небе подобно грозовой туче.

Разведчики осмотрели местность и скоро действительно отыскали тропу. Она дугой огибала страшную равнину и утыкалась в невысокую гору, крайнюю в Диком хребте. Там тропа круто поднималась вверх и узкой серой лентой вилась до большого плато, откуда открывался вид на выжженное поле.

Предводителю не нравилась эта дорога: она слишком хорошо просматривалась с Гадурской равнины. Но люди, которых он отправил на поиски других путей, вернулись ни с чем. С юга и юга-запада проклятое поле обнимал Вязкий лес, и даже отсюда было видно, как его тёмные ивы недобро качают пышными макушками. С востока Дикая гряда уподоблялась каменной стене: если пытаться обойти её, рано или поздно уткнёшься в заснеженные земли хёггов, которые, говорят, живут сразу за горами. А с хёггами Гимри встречаться точно не жаждал. Похоже, единственные ворота колдовской крепости находились здесь. Но уж больно простым казался путь к ним: это-то и настораживало. Хорошо бы послать кого-то на разведку прямо наверх...

Предводитель глянул в небо: солнце уже стремилось к горизонту. Если медлить, то можно потерять драгоценное время. Взбираться в сумерках по узкой тропе станет очень опасно, и кто-нибудь обязательно сорвётся вниз. Но ночёвка рядом с проклятой равниной может оказаться ещё опаснее. Кто знает, что творится здесь, когда тьма спускается на землю? И Гимри велел людям скакать вперёд: надо успеть подняться на плато до наступления ночи.

Отряд на большом расстоянии обогнул Гадурскую равнину и подошёл вплотную к каменной тропе, выдолбленной прямо в горе. Воины спешились и стали готовиться к подъёму. Сильный ветер трепал их волосы и пытался сорвать плащи с плеч, но люди были так сосредоточенны, что даже не замечали его.

— Взбираться будем пешком, ведя лошадей за собой, — командовал Гимри. — Тропа узкая. Лошадь должна пройти, но если оступится, то всадник пропадёт вместе с ней.

Он внимательно оглядел притихших воинов, и взгляд его остановился на побледневшем лице Тарма.

— Все поняли? — спросил Гимри. — Щиты выставляем слева от себя. Чтобы если полетят стрелы с равнины, вы были хоть как-то защищены. Прикрываем шею и туловище. Кольчуги наденьте, у кого есть! И шлемы! — распоряжался он, обходя отряд.

— Предводитель, одного щита не хватает. Наверное, в Вязком лесу выпал...

— Тогда я поеду без щита, — решил Гимри, отдавая свой дружиннику.

— Вот ещё, — раздался голос Хугара. — Ты поедешь с щитом: ведь ты голова отряда. А я могу и без него. Подстрелят меня и подстрелят... Меньше мешаться буду.

— Хугар, я не возьму...

— Возьмёшь, — отрезал воевода, втолкнув свой щит в руки Гимри. — А у меня хоть от чего-то кровь побурлит. А то больно холодно нынче в моих жилах.

— Ладно, будь по-твоему, — предводитель не стал спорить и вновь повернулся к своим людям: — Все сохраняйте спокойствие. Тропа узкая. Чем выше станем подниматься, тем опаснее будет падать. Я хочу, чтобы каждый из вас добрался до плато живой и невредимый. Всё ясно?

Как не желал Гимри ступать на эту тропу! Как беспокоила она его сердце... Да разве не всё уже подготовлено? Да и можно ли продумать каждую мелочь? Непременно что-то пойдёт не так, и придётся быстро решать, что делать. Гимри нахлобучил на голову железный шлем, закрепив его ремешком под подбородком. Проследил, что все кроме Хугара выставили слева от себя расписные деревянные щиты с лисицами. Поглядел на Тарма, который казался теперь ещё бледнее и, не отрываясь, таращился на выжженную равнину.

— Да поможет нам Дияр! — сдавленно взмолилась Ллара, и Атвир поправил её:

— Да Дьяр же он!

— Какая разница: Дьяр, Дияр... Лишь бы помог, — пробормотал кто-то.

И Гимри сделал первый шаг на каменную тропу.

Они двигались, прижимаясь к горе справа от себя, и шуршали под их ногами мелкие камни. Лошади, ведомые под уздцы, беспокойно мотали хвостами, но покорно следовали за хозяевами. Ветер порой стихал, и тогда карканье с равнины становилось громче. Вороны сновали над землёй чёрными тучами, изредка опускаясь вниз и исчезая, будто земля поглощала их. Люди шли мелкими неспешными шагами, один за другим, и ветер то и дело бил по выставленным щитам, лохматил лошадиные гривы и торчащие из-под шлемов волосы воинов. Мирана, не привыкшая держать щит, устала и всё думала, не размять ли осторожно руку, не опустить ли её ненадолго... Но не решалась. Ллара тоже утомилась и для верности держала щит обеими руками, надев поводья на плечо. Мужчины же шагали как ни в чём не бывало: что им небольшая деревяшка?

Тропа потихоньку поднималась. Камешки, выскакивавшие из-под лошадиных копыт, летели теперь далеко вниз, и всё страшнее становилось оступиться да тоже туда полететь.

— Говорят, это души погибших, — промолвил Атвир. Он не мог отвести взгляда от чёрных птиц, парящих высоко в небе. — Никак не найдут они покоя. И всё кружат и кружат там, где земля поглотила их прежние тела...

— Интересно, а Ринук здесь заходил, когда пришёл со своей дружиной к Диким горам? — спросил кто-то.

— Нет, он шёл по той тропе, где теперь обвал. Там у подножия гор раскинулось Живолесье.

— Так он по нему бродил, когда потерял своих воинов?

— Нигде он не бродил! — возразил Атвир. — Он замурован в горе с сокровищами и ждёт своего часа!

— Может, это какой-то другой Ринук в горе ждёт?

— Какой ещё другой Ринук? Скажешь тоже!..

Ветер теперь дул с равнины, окутывая путников гиблым сухим воздухом. Чудился в нём и запах костров, и пота, и крови, и ещё будто множества непогребённых тел, и оттого тяжело становилось дышать. Солнце раздвинуло, наконец, облака и брызнуло на горный склон косыми рыжими лучами: день всё больше клонился к закату.

Мало-помалу напряжение спадало: ни одна стрела не прилетела с Гадурской равнины и, наверное, теперь уже не прилетит — слишком высоко поднялся отряд. Тень надвинулась на путников: солнце ухнуло за выступающую гору, и в его золотистом свете купалась теперь только равнина. Но Гимри уже видел впереди поворот, и надежды его оправдались: тропа, наконец, вывела на большое каменное плато. Горы здесь будто раздвинулись, и солнце, скрывшееся было, выскочило вновь, ярко сияя прямо в уставшие лица. Сразу за плато виднелся спуск, уводивший к поросшим редкими елями подножиям других гор. Среди скудной растительности даже блестела полоска реки, будто наполненной мёдом — так красил её закатный свет.

Гимри с облечением выдохнул: по крайней мере воду они нашли! Там же можно и ночлег устроить. Он обернулся, чтобы посмотреть, все ли добрались до поворота, не замешкался ли кто из людей. И увидел Тарма, который встал на самом краю плато. Дружинник застыл в широком проходе, образованном горами повыше и открывавшем вид на выжженное поле. Тарм улыбался, не веря, что страшная равнина осталась позади и беда миновала. Вся его долговязая фигура была залита светом, а лицо сияло как никогда. Он отпустил поводья коня и одним движением стащил шлем, радостно замахав им предводителю.

— Ерунда — все эти кошмары! — возвестил Тарм, и золотые кудри, подхваченные ветром, весело взметнулись вверх, засверкав на солнце.

И в тот же миг невесть откуда прилетевшая стрела насквозь пронзила его шею. Конь в испуге отпрянул. Гимри бросился было вперёд, но путь ему преградил Хугар, удержав предводителя за плечо:

— Стой! — хрипло прошипел воевода. — Ему ты уже не поможешь. Сперва подумай о своей жизни.

Гимри и в самом деле не вспомнил о щите, когда ринулся бежать. Новая стрела вылетела со стороны равнины и свалилась на каменное плато прямо у ног предводителя. Она воткнулась бы в него, не вцепись Хугар ему в плечо.

Тарм упал на колени. Во взгляде его застыло изумление, а с лица так и не сошла радостная улыбка, будто ему казалось, что это всего лишь какая-то шутка. Он захрипел, пытаясь вдохнуть, рухнул вперёд и стих.

— Нет... нет... — пробормотал Гимри в отчаянии.

Но он уже ничем не мог помочь Тарму. Надо как можно скорее увести людей подальше, чтобы не прилетали с Гадурской равнины ни стрелы, ни даже ветер! И Гимри закричал:

— Стрелы с равнины! Не снимайте шлемы! Не опускайте щиты! — он собирался отдать новый приказ, собирался сам вскочить в седло и последовать в долину, но горизонт будто сковал его...

Мирана с тревогой обернулась и увидела лежащего Тарма. Вокруг его золотых кудрей расплывалась тёмная лужа, блестевшая в закатном свете, а из шеи торчало длинное древко стрелы с чёрным оперением на конце. Мирана ахнула и прижала к себе дочь, точно испугавшись, что следующая стрела прилетит в неё.

— Мама, — вдруг прохрипела Инара едва слышно.

Она распахнула глаза — такие огромные на исхудавшем осунувшемся лице! — и эти глаза казались уже подёрнуты белой поволокой смерти.

— Мама, — повторила девочка, дрожа. — Летят. Летят!

Мирана подняла голову, напряжённо вглядываясь в закатную высь: что летит? Новые стрелы? Небо казалось девственно чистым: ни единого облачка не стелилось по нему, лишь заострённые верхушки гор частоколом окружали каменное плато. Не стояли лучники на гребнях этих гор, не спускали свои стрелы в маленький отряд. Что же тогда летит? Что?

И Мирана вновь повернулась к упавшему замертво Тарму да к застывшему Гимри. За ними, сквозь высокие каменные ворота, образованные двумя скалами, виднелась Гадурская равнина. Косой солнечный свет уже сполз с неё, поднявшись выше, и иссиня-чёрная мгла накрыла мёртвое поле. Ветер дул непримиримо и зло: он залетал со стороны равнины и хлестал по людям, по встревоженным лошадям, пытался сорвать плащи с озябших плеч и вырвать из рук щиты.

Гимри не шевелился, но Хугар рядом с ним вдруг обнажил меч: они явно видели что-то, чего ещё не видела Мирана. И тут холод прошёл по её спине, потому что открылось и ей: мгла над Гадурской равниной не стояла на месте. Она стремительно надвигалась прямо на них, и была она необъятным роем чёрных птиц.

— Вороны! — закричал Гимри, обернувшись, и голос его будто расколол мир надвое. — Вороны летят сюда!

И в то же мгновение все кони встали на дыбы и, вырвав поводья из рук оторопевших людей, помчались кто куда. Несколько животных бросилось в долину, другие — забегали по кругу, грозя забить копытом каждого, кто пытался остановить их. Конь погибшего Тарма вдруг скинулся прямо с обрыва — вниз, на равнину. Служанке Лларе удалось ухватить свою лошадь за поводья, но та не слушалась и яростно рвалась. Остальные же воины, устав носиться по кругу, угрюмо глядели на убегавших прочь животных: еда, вода, запасное оружие и богатства Мираны — всё осталось на их спинах.

Хугар сплюнул в остервенении и обвёл косым глазом плато:

— Гляди-ка, предводитель, — промолвил он, указывая на торчавшие в долине каменные сооружения. — Это же остатки жилищ.

Гимри присмотрелся и с изумлением понял, что воевода прав: то, что он вначале принял за груды камней, в самом деле оказалось развалинами домов.

— Не падала никуда Гадур-гора с высеченным в ней городом, — усмехнулся Хугар и провозгласил торжественно: — Вот он — проклятый Гадур-град! Прямо у наших ног! И летят сюда вороны, защищать свой древний город. Влипли мы, предводитель! — воскликнул он одновременно и с отчаянием, и с радостью, поднимая оброненный Тармом щит. — Даже сам Гумгвар не поможет нам теперь!

— Парни! — закричал Гимри. — Прижмитесь спиной к горе! Без лошадей мы не уйдём от птиц. Остаётся лишь биться!

Хьянг прищурился и вынул из-за спины лук и стрелу. Он слыл метким лучником ещё на службе у князя, и теперь пристально следил за надвигавшимся тёмным облаком, готовясь натянуть тетиву. Тангур обнажил меч, и солнце, светившее ему в спину, остро отразилось в стальном лезвии. Атвир достал боевой топор. Кое-кто из людей воеводы побежал прятаться в каменных расщелинах, да тех оказалось немного, и два дружинника принялись драться за одну крохотную ложбинку.

— Трусы! — бросил им Тангур. — Для чего вы отправились в Дикие горы — в прятки играть?

Воин, которому не хватило укрытия, распрямился и глубоко вздохнул, пытаясь унять дрожь. Он сжал свой топор и повернулся к югу, откуда стремительно наползала чёрная туча птиц.

— Вы — тоже, — велел Тангур схоронившимся дружинникам.

— Оставь их, Тангур, — усмехнулся Хугар. — Эти бабоньки просто не получат свою долю.

— В смысле — не получат?! — завопил из укрытия один из воинов.

Он выбрался из каменной расщелины и поднял брошенный щит. Его примеру последовали и остальные.

— Так-то, — кивнул Хугар. — Лучше помогите этой... как её? Ллуре... Ллоре... Тьфу.

Ллара, всё ещё упорно цеплялась за сопротивлявшуюся кобылу и пыталась взобраться в седло, но нога никак не попадала в стремя. Лошадь не желала оставаться на плато, и, в конце концов, вырвала поводья и понеслась прочь. Служанка упала, и её обожжённое лицо исказилось от боли и отчаяния. Молодой дружинник помог ей подняться и протянул щит, который она уронила:

— Это пригодится, — серьёзно сказал он, но голос у него дрогнул.

Страх — животный, неодолимый — навалился на воинов, и, если б могли они, то ринулись бы вслед за своими конями, которые в ужасе мчались через горную долину. Даже Ерка, верная лошадь — и та бросила свою хозяйку! Уже слышно было яростное карканье: оно становилось всё громче и громче. Миране казалось, что ей вот-вот разорвёт голову от этих резких скрежещущих звуков. Она заткнула уши руками и крепко зажмурилась, не в силах сдвинуться с места, но вдруг ощутила, как кто-то тащит её прочь.

— Мирана! — кричал Гимри ей в самое ухо. — Сядь спиной к горе и держи щит над собой!

Он усадил её, накрыв щитом, и с тревогой огляделся. Ему было неясно, как встретить птиц. Накинутся ли вороны сразу? Желают ли они просто испугать или будут заживо разрывать людей на куски и выклёвывать глаза? «Просчитался я! Как же я просчитался!» — корил себя Гимри. Надо же так обмануться: решить, что самое страшное осталось в выжженной равнине внизу! Этот выдолбленный прямо в горе выступ оказался дорогой в древний Гадур-град, погибший от распрей князей. Гиблое, пропащее место! И Гимри стиснул зубы и вынул из ножен меч.

Что-то жуткое было в том, как надвигались вороны: будто не птицы, а многорукое и многоногое облако летело к отряду. Тут и там уже отчётливо различались огромные крылья, без устали рассекающие воздух, острые клювы, то и дело разевающиеся в каркающем крике. Этот крик проникал в самое сердце, заставляя его дрожать и биться быстрее обычного. Никогда ещё Гимри не испытывал такого страха. Он понимал: это не просто птицы.

— Берегите глаза! — в последний раз взревел предводитель, но голос его потонул в оглушительном карканье.

Чёрное облако накрыло каменное плато. Вороны налетели всей стаей. Они остро вонзились в воинов, вцепились когтями в кольчуги и одежду, принялись рвать косы, торчавшие из под шлемов. Клювы их быстро и сильно тыкались всюду, куда доставали, раскрывались в громких криках прямо над ухом и тут же клевали оголённые пальцы, сжимавшие оружие. Гимри ни на мгновение не опускал меч и помогал себе левой рукой, отбрасывая птиц щитом. Он видел, что разрубил уже десяток воронов, последнему даже отсёк голову, нескольким отрезал крылья, но птицы клевали и клевали его. Боль — такая же оглушительная и невыносимая как их карканье — пронзила предводителя, и он отступил к горе, стараясь не упасть на Мирану. Посмотреть, как она, Гимри даже не мог. Казалось, обернись он, хоть на мгновение перестань отсекать лезущих к горлу птиц, и они повалят его и заклюют.

Хлопали чёрные крылья, закрывая и небо, и уходящее солнце. Но сквозь их непроницаемую стену Гимри всё же увидел, как рядом упал на землю Хьянг, прижав руки к лицу, и рассыпались его стрелы. Хьянгу удалось подбить из лука несколько воронов, едва они только подлетели. Затем он орудовал клинком, но короткое лезвие не позволило успешно отбиваться: птицы вцепились ему в лицо. И теперь, когда он упал, они клевали его в спину, протыкая плотную стёганку, и всё пытались добраться до шеи. Тангур подбежал к нему и принялся мечом разбрасывать воронов во все стороны, но их будто не становилось меньше.

Гимри даже не мог понять, где те птицы, которых он сам разрубил всего мгновение назад? Почему они не валяются у его ног? Атвир сосредоточенно работал топором, раскручиваясь с ним то в одну сторону, то в другую. Он бил птиц и лезвием, и обухом, и, как и Гимри, недоумевал, почему воронов не становится меньше.

Один только Хугар знал, почему, но не мог этому поверить. Ошалело смотрел княжеский воевода на каменное плато: правым, здоровым глазом он видел чёрных птиц, накинувшихся на отряд, но левый, косой глаз, подсказывал совсем иное. Этим глазом Хугар видел вооружённых воинов, давным-давно истлевших и позабытых. Призрачные лица искажала ненависть и желание истреблять каждого, кто пришёл с оружием на их древнюю землю. Клювы их в обличье воронов клевали и воеводу, но он почти не замечал этого, лишь чувствовал, как раскалывается голова от двух разных картинок перед глазами. Превозмогая головную боль, Хугар взревел во весь голос:

— Уберите оружие! — но было уже слишком поздно.

Призрачные воины, видимые лишь его левым глазом, обнажили свои мечи — отнюдь не призрачные — и принялись кромсать отряд. Люди падали словно подкошенные, не понимая, откуда наносятся удары и кем. Прямо под ноги Хугару прилетела отрубленная голова его дружинника, а железный шлем со звоном покатился дальше. Тело воина рухнуло перед Лларой, и служанка трясущейся рукой потянулась к его мечу, желая защитить себя от страшных птиц.

— Дура! — заорал Хугар, пробивая себе путь сквозь крылатый рой. — Не трогай! Не трога-а-ай!

Но Ллара не слышала его. Едва она подняла меч, как вороны, до того почти не замечавшие её, с ожесточением накинулись на служанку, и она сгинула под их чёрными тенями. «Проклятье! — подумал Хугар. — Надо найти эту рыжую бабу и сказать, чтоб хоть она не брала в руки оружие».

Хугар знал, что Мирану защищает Гимри, вот только воевода с трудом различал что-то дальше своего меча. Вдобавок двоившаяся картинка перед глазами заставляла голову раскалываться всё сильнее. Хугару уже казалось, что он не выдержит этой боли и погибнет именно от неё, а не от того, что кто-то из древних призрачных воинов сразит его в этой неравной битве.

— Гимри! — позвал воевода. — Гимри! Где ты?

— Здесь! — откликнулся голос слева, и Хугар пошёл туда, рубя и рубя перед собой бесконечных чёрных воронов, которые просто не могли умереть: ведь они давно умерли.

Он уже различал впереди предводителя, но тут из птичьего облака выскочил Атвир, размахивая топором. Он был сильно ранен: рубаха на руках пропиталась кровью, стёганка на груди разрезана, а на щеках и на лбу — глубокие следы от вороньих клювов. Кровь застилала Атвиру глаза, но он упрямо махал оружием и щитом. Хугар видел правым глазом, как птицы окружают верного друга Гимри, а левым глазом он видел призрачного воина, который отвёл руку с мечом — как отводят, чтобы снести голову с плеч. Воевода изо всех сил треснул этого воина, желая отбросить его подальше. Но тот всё равно нанёс удар — только меч его съехал, распоров Атвиру бок вместо шеи.

Атвир качнулся. Он с недоумением поглядел на окровавленное остриё, застрявшее под рёбрами, тронул его пальцами, будто не понимая, что это такое, но остриё тотчас растаяло.

— Атвир! — крикнул Гимри, кидаясь к нему.

— Предводитель, — удивлённо отозвался тот, оседая вниз. — Кто-то всё-таки добрался... до меня...

Он попытался обернуться, чтобы выяснить — кто, но упал. Гимри переводил ошалелый взгляд с Атвира на стоявшего прямо за ним Хугара и обратно.

— Проклятье, Гимри, это не то, что ты думаешь! — заорал воевода.

Но Гимри никак не мог разобрать слов. Он чувствовал себя так, будто его оглушили, будто звуки вдруг исчезли из мира: ни карканья, ни хлопанья крыльев, ни криков его людей — ничего больше не было. Только его друг, его самый близкий друг лежал перед ним, и кровью заливало его бок и бедро.

— Предводитель... — Атвир протянул руку и сжал исклёванные пальцы Гимри. — Это ничего, ничего... — он будто пытался подбодрить друга: мол, ну, ерунда какая, подумаешь, живот пропороли, стоит ли волноваться... — Ничего, — уверенно заявил Атвир. Он улыбнулся — как умел улыбаться лишь он: широко, тепло, весело. И умер.

Гимри смотрел в его остановившиеся глаза и не мог поверить. Самый страшный из ночных кошмаров стал былью! Вдруг мощная ладонь Хугара обрушилась на его лицо, едва не сломав Гимри челюсть:

— Да услышь ты меня, наконец! — орал воевода, тряся его за плечи, а Гимри никак не мог взять в толк, куда делся Атвир — ведь он только что лежал тут. Почему теперь вместо него косоглазое лицо Хугара?

— За что? — только и спросил Гимри, и воевода издал болезненный вопль:

— Да чтоб тебя, тупой болван! Ты не слышишь?! Я тебе говорю: эти вороны — в самом деле души умерших воинов Гадур-града. Я вижу их своим косым глазом! А-а-а, проклятье, пошла прочь, шавка крылатая!.. — и Хугар врезал кулаком ворону, воткнувшему когти ему промеж глаз.

Кровь потекла по расцарапанной переносице воеводы, но он лишь раздражённо размазал её рукой.

— Где эта рыжая баба? — вновь принялся он допрашивать Гимри. — Они не трогают, пока не обнажишь оружие! Скажи ей! Скажи ей это! Пусть не берёт в ру... — Хугар не закончил фразу.

Он вдруг скривился и прикусил губу: в бедро ему угодила стрела. Она воткнулась очень глубоко, и воевода опёрся на выставленный вперёд меч, чтобы не упасть. Гимри поддержал его одной рукой, и Хугар усмехнулся:

— Мы с тобой помрём здесь, Гимри, — он закашлялся и сплюнул кровяной сгусток себе под ноги. — Я не убивал Атвира, ты понял меня?

Гимри отрывисто кивнул. Он не был уверен, что понимает слова воеводы, но что-то начинало до него доходить.

— Я помочь хотел, — продолжал Хугар, насилу отрывая меч от земли и вновь принимаясь размахивать им, — потому что вижу этих... — взмах, — всех... — ещё взмах. — Голова только раскалывается от них. Мельтешат и мельтешат... Без числа.

Призрачных воинов и в самом деле становилось всё больше. Хугар догадывался, почему. Рядом ещё сражался Тангур, но остальные... Остальных, похоже, уже не было в живых, и птицы оставили их.

— Да чтоб те... — воевода резко осел: ещё одна стрела угодила в ту же ногу. На сей раз почти в коленный сгиб, и острая боль пронзила всё тело.

Хугар оглянулся, пытаясь увидеть, кто стреляет, и увидел. Лучник стоял подле убитого Тарма и скалился полусгнившим ртом. Он как раз натягивал тетиву, и новая стрела полетела воеводе в грудь, но лишь мазнула по кольчуге.

— Ах ты, падаль, — прорычал Хугар и, хромая, двинулся к нему. — Сейчас ты у меня получишь...

Лучник принялся посылать в него стрелу за стрелой, но воевода, разозлившись, успевал уклоняться, а две стрелы даже разрубил в полёте мечом, как воронов, которые всё ещё кидались на него сверху. Чёрная птица приземлилась прямо на голову и принялась клевать макушку.

— Да как же вы бесите... — воевода ухватил ворона за крыло и зашвырнул подальше. До лучника оставалось всего ничего — каких-то несколько шагов. — Погоди у меня, — приговаривал Хугар, сильно припадая на раненую ногу.

Ещё одна стрела в упор вонзилась ему в левое плечо, но остановить уже не могла. Даже голова у воеводы почти перестала раскалываться. Вот он, враг, вот он: почти попался... Хугар рубанул мечом, но ударил лишь воздух. Лучник чёрной птицей мгновенно переметнулся к Тангуру и принялся обстреливать его сзади, без труда пробивая кольчугу. Спина Тангура мигом покрылась стрелами, подобно ежиным иглам. Он обернулся и в бессильной злобе замахал мечом перед собой, не понимая, кто его атакует. Птицы вдруг разлетелись в стороны, освобождая путь, и призрачный лучник послал стрелу ему прямо в глаз.

— Сволочь! — завопил воевода. — Сволочь!..

Он не мог назвать Тангура своим другом: Хугар вообще никого не называл другом. Но отчего-то к Тангуру он особенно прикипел — сколько они бились с ним бок о бок, сколько бесчинств вместе творили! И неожиданно сильная боль пронзила теперь сердце воеводы. Пал Тангур. Как и Хьянг, и все остальные... Да кто вообще остался? Гимри? Да, Гимри ещё бьётся из последних сил... И баба эта рыжая дрожит под щитом.

Мирана в самом деле дрожала. Она знала, что дорога до Диких гор — не из лёгких и может привести вовсе не к колдуну, а в чертоги Халльфры, из которых нет возврата в мир живых. Но отчего-то ей казалось, что уж она-то сможет, она-то — дочь Винлинга! — одолеет этот путь. Должна одолеть ради победы над Белой смертью! Тем более, здесь храбрый Гимри и его дружинники.

Но путь оказался сильнее них. Никто из живых ещё не проходил его. Никто. И Мирана с ужасом смотрела из-под щита, как бьются люди, которых она по своей милости привела на смерть. Воины скрывались под роем чёрных воронов, и птицы оставляли их, лишь когда те падали без дыхания. Даже Ллару — и ту заклевали! И Мирана до боли кусала кулак, чтобы не заорать от охватившего её отчаяния.

Сама Мирана имела лишь маленький походный ножик, который использовала для личных нужд, и всё подумывала, не дотянуться ли до какого-нибудь оружия. Уж лучше с ним, чем без него, когда птицы бросятся и на неё тоже. Неподалёку как раз валялся топор, который выронил Атвир. Мирана хотела осторожно передвинуться в ту сторону, но тут услышала, как Хугар велел ничего не трогать. А затем сказал Гимри, что они здесь помрут. Помрут... Мирану обдало холодом. С необычайной ясностью осознала она, что воевода прав.  Даже, если её не тронут, потому что она не поднимала меча на призрачное войско, то с ней никого не останется. Совсем! «Гимри!» — безумно хотелось закричать ей, но Мирана боялась, что отвлечёт его, и он пропустит смертельный удар. «Живи! Пожалуйста! Молю: живи!» — взывала она, глядя, как вороны смыкают вокруг Гимри чёрное кольцо.

Хугара тоже окружили. Он с удивлением почувствовал: птицы толкают его к краю каменного плато, а там — лететь и лететь до Гадурской равнины. Живым уж точно не приземлиться. И воевода принялся размахивать изо всех сил мечом, чтобы воспрепятствовать этому.

— Хрен вы меня столкнёте! Я ещё пообломаю вам крылья! — распалялся он, но птицам не было конца.

Они наседали на него, и Хугар против воли делал шаг, ещё шаг, ещё... Он отступал, спиной приближаясь к мёртвому полю, раскинувшемуся далеко внизу. Как вдруг заметил, что оглушительное карканье смолкло — оно всё превратилось в голоса. Злые, вкрадчивые голоса, которые со всех сторон шептали ему:

— Ты нам подходишь...

— Ты нам подходишь...

— Подходишь!

— Ты такой же как мы!

— Ты пойдёшь с нами!

— С нами!

Вороны вились вокруг него, будто пчелиный рой:

— Ты пойдёшь с нами! С нами!

— Ты будешь летать!

Хугар расхохотался. Рука его разжалась, и меч выпал из неё, со звоном ударившись о поверхность каменного плато. Острые клювы больше не клевали воеводу, цепкие лапы не пытались вырвать волосы, мощные крылья не хлопали по лицу. Его даже теперь не толкали. Его просто вели.

— Пойдёшь с нами!

— Пойдёшь с нами!

— Будешь летать!

Хугар стоял уже почти на самом краю. Он всё ещё смеялся и никак не мог перестать: это ж надо... В жизни не подумал бы, что всё так кончится: не от вражеского меча в живот, не от снесённой с плеч головы и даже не от Белой смерти — нет! «Пойдёшь с нами», — шепчут ему со всех сторон налетевшие птицы. И Хугар хохочет во всё горло, и хохот этот всё сильнее походит на воронье карканье, и руки, выронившие верный меч, покрываются иссиня-чёрным оперением. «Ты такой же как мы», — слышит воевода прямо у себя в голове и знает наверняка: да, такой же. Такой же злой, непримиримый, склочный, вечно наживающий себе врагов...

Говорят, души умерших на Гадурской равнине не могут обрести покой и оттого всё кружат над ней, будто ищут свои прежние тела, которые поглотила земля. Но воевода теперь всем своим естеством ощущал, что это не так. Эти души по собственной воле не желают покоя. Они сами отвергли чертоги Халльфры! Им не нужен покой. Как не нужен и ему.

Хугар бросил прощальный взгляд туда, где сражался предводитель, окружённый воронами. Гимри уже с трудом поднимал свой меч. Щит его был пробит в нескольких местах, и три стрелы торчали из деревянного полотна, и ещё две — из плеча. Сложно биться с невидимым противником, но предводителю удалось устоять дольше других, и никто из воронов-воинов ещё не заставил его пасть.

Гадурский лучник перестал посылать в Гимри свои стрелы, и птицы вдруг все разлетелись прочь, уступая дорогу владыке Гадура, одному из братьев-близнецов. Половина короны украшала его облысевший череп: другая половина, верно, осталась у его брата. Он шёл, и меч из воронёной стали блестел в его могучей руке.

— Гимри! Сзади! — заорал Хугар, и предводитель обернулся, тяжело дыша.

Кровь вперемешку с потом стекала по его лбу и правой щеке. Но он не видел, не мог видеть того, что открывалось левому глазу Хугара. Поднял свой меч гадурский владыка и в упор вонзил его в последнего из лисьепадских воинов, и лишь тогда его смутная тень мелькнула перед глазами Гимри. Глубоко вошёл меч под рёбра, прорвав кольчугу. Насмерть поразил он предводителя маленького отряда, отправившегося в Дикие горы в поисках колдуна, — Гимри, сына Фарина.

Хугар хотел по привычке сплюнуть — от досады, да плевать уже оказалось нечем: вороний клюв вырос у него вместо рта. Осталась только Мирана. Лишь одна эта рыжая баба выжила и всё ещё сидела, прижавшись к горе и вцепившись в щит как в последнюю свою надежду, потому что слышала она: нельзя брать в руки оружие. И воевода повелительно каркнул птицам:

— За мной! — и, сделав шаг с обрыва, расправил мощные чёрные, как непроглядная ночь, крылья. И ветер подхватил его. — За мной! — повторил Хугар, уводя прочь войско воронов. — За мной! — и оглушительное карканье его эхом раздалось над горами.

И птицы беспрекословно последовали за своим новым — вороньим — воеводой. Даже владыка с половиной короны на голове кивнул ему и оставил своего врага не добитым: всё равно тот сейчас умрёт. Можно не дожидаться. Череп старого князя, ещё хранивший остатки кожи и волос, стал вытягиваться: всё меньше проглядывалось в нём человечьего, всё больше — птичьего. И вот владыка Гадура взмахнул крыльями и помчался вслед за своей проклятой бессмертной стаей.

Тьма покидала каменное плато, и солнце вновь озарило мир прощальным сиянием разлитого по горам жидкого золота. Свет его потихоньку поднимался всё выше, едва освещая павших тут и там воинов. Тишина накрывала Дикую гряду: даже карканье теперь казалось таким далёким и нездешним, словно и не было только что здесь несметного птичьего полчища, не заклевали чёрные вороны насмерть целый отряд.


* * *

Читать дальше часть 2, главу 7 «Обещание Гимри» — http://proza.ru/2025/05/24/98

Справка по всем именам и названиям, которые встречаются в романе (с пояснениями и ударениями) — http://proza.ru/2024/12/22/1314