За красным забором. Военная драма

                ***

     «…Их интересовали доноры в возрасте 8-14 лет. Детей разделяли на две категории. Первая подлежала направлению в накопитель для детей с первой группой крови. У этих детей выкачивали всю кровь. Вторая категория ребят отправлялась для многократного забора крови — в среднем от 8 до 16 раз у каждого ребенка. Лишь дети, попадавшие во второй накопитель, имели какие-то шансы на выживание…»


                ИЮНЬ 1944 года

     В процедурный кабинет, закреплённый за Густавом Нойманом, заглянула молодая санитарка. Эва Штайнбреннер весь день занималась мытьём детей, собранных со всей округи в первой половине дня.

— Доктор Нойман, остались две девочки девяти и двенадцати лет. Правда, у них вся кожа на ногах и руках в волдырях. Стоит ли их вести на осмотр? — живо поинтересовалась сотрудница немецкого госпиталя. — Может лучше вышвырнуть за забор?

— Это раздражение они себе крапивой приспособились вызывать. Жажда жизни у этих русских невероятно велика. Пора уже научиться, фройляйн, отличать крапивные ожоги от по-настоящему опасной заразы. Веди их сюда.

     Последней в кабинет вошла девятилетняя Тоня Туровец. Врач долго не мог приступить к полноценному осмотру малолетней. Мужчина попросил её сесть на стул, а сам пристально начал всматриваться в лицо Антонины, которой предстояло сейчас отправиться в один из накопителей. Только бы у этой светловолосой белоруски оказалась другая группа крови... До чего же она походила внешне на его собственную дочь Габриэллу, которую он не видел с начала войны. Габи с матерью ждали его дома в Берлине. А он с нетерпением ожидал окончания войны, чтобы как можно скорее вернуться к своей семье. Ежедневные новости относительно растущего ослабления немецкой армии, забитые госпитали ранеными солдатами и офицерами наводили на очень грустные мысли. В воздухе витало ощущение провала всей такой затратной гитлеровской кампании. Но он продолжал верить в нерушимость Германии. Густав Нойман хотел побыстрее вернуться в родной Берлин и приступить к той деятельности, которой он занимался до войны. Доктор просто хотел трудиться терапевтом, ведущим амбулаторный приём.

— Ой, какая у вас красивая игрушка! — не сумела сдержать эмоций Тоня, ткнув пальцем в нарядную немецкую куклу с фарфоровым лицом, некогда захваченную доктором Нойманом как напоминание о дочери в тяжёлое военное время.

— Это игрушка моей дочери Габи. Она старше тебя на год. Можешь поиграть, а я анализом пока займусь, — ответил доктор на русском языке с несильным акцентом.

     Девочка с восторгом вертела в руках нарядного щекастого пупса, который не только мог издавать звуки плача, но и ходить. Достаточно было лишь крутануть небольшой ключик под юбкой, кукла тут же оживала и могла сделать несколько довольно уверенных шагов. Потом, правда, её снова нужно было механически приводить в движение.

     К горькому сожалению врача, у Тони оказалась первая группа крови с положительным резус-фактором. Сейчас ему предстояло повесить юной аборигенке на шею шильду с римской единицей. После этого дитя отправится в первый накопитель и спустя время, отдав весь свой важнейший жизненный ресурс, погибнет. Оттуда доноры живыми ещё не выходили. Врач ещё раз глянул в глаза играющей болтушки и впервые за годы службы пошёл на нарушение: к единице Густав Нойман приписал пятёрку. Реципиенты, нуждающиеся в переливании IV группы крови, встречались в госпитале нечасто. У девчонки будет шанс выжить. Куклу отбирать доктор не стал. Своей Габи он обязательно по возвращению в Берлин купит новую, а у этой малолетней Тони неизвестно как сложится жизнь. Впервые за годы войны мужчина испытал нечто наподобие жалости к вражескому ребёнку.

     Вскоре в кабинет заглянула всё та же санитарка.

— Ну что? Куда её? — холодно и равнодушно глянув на девочку, уточнила Эва.

— Четвёртая группа. Веди во второй накопитель. Куклу она берёт с собой. Пусть лялька не мозолит мне глаза. Глядя на игрушку, тоска по дочери ещё сильнее становится. Без напоминания будет легче. Погоди, сейчас только шильду повешу.

— Как скажете, доктор. Каким-то вы уж больно сентиментальным стали.

— Эва, не смею вас больше задерживать.
 
                90-е

     В ординаторскую заглянула молоденькая медсестра и тут же поинтересовалась:

— Где можно Жукова найти?

— В специально отведенном месте. Где же ещё? Вышли на ингаляции с Григорьевичем. Что передать? — оторвался от кормления аквариумных рыбок разговорчивый врач-интерн Володя Рафалович.

— Передай, что курить вредно. А ещё — главврач просила найти его. Пусть срочно поднимется к Тобольской, когда вернётся.

     Через двадцать минут Жуков Леонид Николаевич поднялся к руководству.

— Лёня, присаживайся, — начала разговор Анастасия Сергеевна Тобольская. — Угощений не предлагаю, потому что с минуты на минуту жду товарищей из Минздрава. У меня один вопрос: что ты решил? Может откажешься? Я не хочу рисковать своим лучшим кардиохирургом. Всё-таки на открытом сердце… Потребуется его остановка. Сам знаешь, что процент послеоперационной летальности при таких случаях по-прежнему высокий.

— Сергеевна, я ещё вчера сказал, что возьмусь за студентку. И давайте без статистики. В моей практике это будет не первое вмешательство при врождённом пороке сердца. Даст бог, прорвёмся.

— Лёнчик, я же понимаю, что ты не девчонку эту спасаешь, а ту самую Тоню из 1944 года, чувство вины за смерть которой по сей день грызёт тебя. Всё уже случилось, дружище. Причём очень давно. Ну прости ты довольно взрослый себя подростка, наконец, за тот проступок. Не мог тринадцатилетний Лёня тогда поступить по-другому. Время такое было. Пойми же! И потом, у нас у всех есть своё кладбище…

— Понимаю. Конечно, понимаю, Анастасия Сергеевна. Я уже всё решил. Могу идти?

— Да, можешь.

                ***

     Леонид Жуков вышел из больницы около девяти часов вечера. Мужчина шёл и думал о беседе с Тобольской. Но ведь она права. А чего на эту самую правду обижаться?.. Глубокое чувство вины не покидало его уже много лет. Он не мог простить самому себе смерть той белобрысой Тони, которая с куклой в руках была брошена в их накопитель. Вот и на сей раз кардиохирург Жуков решил взяться за эту почти безнадёжную пациентку Инну Забелину. Ему казалось, что, хватаясь за такие случаи и спасая почти обречённых на смерть людей, он искупает тем самым тот свой грех... Они тогда все девять подростков выжили. Тоня могла быть десятой, но …
     Чувство вины пришло не сразу. Долгие годы он ничего не знал о том месте, куда их свозили в июне 1944 года. Потом к нему в Жлобин прямо из столицы прибыли телевизионщики, чтобы взять интервью как у очевидца тех чёрных событий. Во время съёмок он и услышал от одного историка-краеведа, что стало с девятилетней Антониной Туровец. Наступило время бессонных ночей. В основном снились фрагменты его пребывания за красным забором. Этот чудовищный забор, обрамлявший бывшее помещичье имение Гатовских и Козелл-Поклевских, которое превратилось сначала в немецкий госпиталь, а позже в детский накопительный лагерь. Рыдающие и бросающиеся на чудовищную пурпурную изгородь матери, у которых насильно отбирали детей и разбрасывали по накопителям. Пугающе ревущая немецкая кукла, разорванная тогда на части... А ведь ТАМ он провёл всего лишь неделю, после чего его, тринадцатилетнего мальчишку, бросили в вагон поезда и насильственно отправили в Германию…


                Из воспоминаний Леонида Жукова,
                ИЮНЬ 1944 года

     За красным забором они уже находились четыре дня. Один раз уже был проведен забор крови. На пятый день привели девочку с куклой. Девятилетняя Тоня вцепилась в ляльку и крепко прижала пупса к себе. Ночью в накопителе было темно и от этого страшно. Новенькая завела ключом куклу и поставила ту на пол. Кукла плакала и делала неуверенные шаги. Потом игрушка замолкала. Тогда Антонина снова вертела ключик. В помещении находились три девчонки лет двенадцати-тринадцати и шесть мальчишек такого же возраста. Тоня была самой маленькой из всех присутствующих там детей.

— Откуда у тебя такая цацка, соплячка? У наших детей таких не бывает. Значит, это немецкая лялька! — грубо напал Лёня Жуков на малолетнюю Антонину.

— Мне её доктор дал, — прижимая к сердцу куклу, принялась оправдываться девочка.

— Немецкий доктор! Как ты могла у фрица хоть что-то взять? — продолжил нападки Леонид, который невероятно гордился тем, что являлся однофамильцем с Героем Советского Союза.

— Но у меня никогда не было кукол! Я поиграю и потом доктору её верну, — едва не плакала девочка.

— Мой отец погиб при обороне Брестской крепости в 1941 году, отдал жизнь за нашу Родину. А ты, предательница, цацки у фашистов берёшь! — не мог угомониться тринадцатилетний пацан.

     После его гневных выкриков на малолетнюю набросились и остальные присутствующие с воплями:

— Предательница! Немецкая подлиза!

     Потом всё незаметно перешло в довольно масштабную потасовку. Когда у Антонины Туровец подростки насильно отнимали и раздирали на части куклу, были сорваны и шильды с группой крови у некоторых ребят. В том числе и у самой Тони.

     На следующее утро пришли с проверкой медработники госпиталя. Увидев валяющиеся в углу шильды, медбратья отправили всех мятежников на пересдачу крови. Через какое-то время после повторного проведения анализа, ребята были возвращены во второй накопитель. Все, за исключением Тони. В то утро кровь на определение группы у неё брал другой медик. Врач Густав Нойман отсутствовал. Тоню Туровец с первой группой крови определили в соответствующий накопитель…

                90-е

     Операция на сердце пациентки Забелиной прошла успешно.
 
— Молодец, Инна! — доктор Жуков похвалил пациентку, впервые улыбнувшуюся ему  после операции. — Домой, конечно, ещё не скоро попадёшь. Ранний восстановительный и последующая реабилитация затянутся маленько. Но всё равно, ты настоящий боец! Будешь соблюдать все наши рекомендации, восстановление пройдёт гораздо быстрее и качественнее.

— Спасибо вам, Леонид Николаевич! Огромное вам спасибо! — Инна принялась благодарить навестившего её хирурга. — Я давно заметила, что самыми добрыми являются только сильные и мужественные люди. Мне даже кажется, что вы мой ангел…

     В ту ночь доктор Жуков выспался как никогда. Ему снилось его босоногое, но радостное довоенное детство. Приснилась и его послевоенная юность… А спустя какое-то время мужчина перестал видеть во сне жуткий красный забор бывшей помещичьей усадьбы и разорванную куклу.

                ***

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

Красный Берег. Детский накопительный лагерь в д. Красный Берег Гомельской области, БССР. В июне 1944 года сюда в течение нескольких недель сгоняли детей из Жлобинского, Рогачевского, Добрушского и других районов области. В первую очередь, гитлеровских медиков интересовали дети 8-14 лет по причине гормональной перестройки в этом возрасте, когда кровь насыщается и обладает наиболее сильными свойствами. После медицинского осмотра и соответствующего заключения некоторых детей насильственным образом отправляли в Германию, часть их распределяли по местным госпиталям в качестве доноров для раненых немецких солдат и офицеров.
Данный сборный пункт просуществовал 3 недели. 25 июня 1944 года д. Красный Берег была освобождена Красной Армией. Следуя архивным данным, не менее 1990 детей были вывезены из Красного Берега в Германию. В 2007 году рядом с местом, где располагался сборный пункт, был открыт мемориал, посвящённый малолетним донорам военного времени.

                ***

При работе использовался материал из открытых источников, а также архив периодических изданий «ЗВЯЗДА», «СБ Беларусь сегодня», материалы Sputnik.by, фильм «Красный берег. Конвейер смерти»  и др.
Pic. из свободного доступа в интернете.