Страшный суд
Весна сбросила влажные перчатки, а затем сняв с пальцев и массивные облачные кольца, вошла в дом.
Закатав рукава, она запустила в солнечных прожилках руки в кухонные ящики и достала приправы. Затем посыпав закатной золотистой пылью всё, до чего смогла дотянуться, растворилась в глубине дома. Присутствие гостьи теперь выдавал только творческий беспорядок, да аромат стоящей в вазе черёмухи.
Букет предназначался Полине , эти цветы недавно оставил на крыльце соседский мальчик. Уля заметила его в окно, и помнится даже несколько удивилась столь чистому, наивному поступку. Женщина проживала тогда очередное перерождение, очищая душу от тонкого налета цинизма, и порыв мальчика вызвал у неё слезы.
А весна с тех пор, пусть и в таком вот срезанном виде, стала обживаться на кухонном подоконнике.
Начало темнеть, и пространство заполнялось вечерней лунной дымкой. Отложенный ужин всё ещё остывал по тарелкам, но это мало кого беспокоило.
Потому что многое с началом грозы осталось где-то на периферии. Сознаний или чувств, у каждого по-своему.
Уля, например, переживала уют и ощущение общности. Они зародились, когда Олег чиркнув спичкой, поднёс пламя к скомканной бумаге.
Женщина наблюдала, как превратившись в огненный шар, та с искрами и треском скатывает кору и всё ближе подбирается к поленьям.
Уля ощущала некую перемену и внутри. Она призывала себя к покою, но помимо воли сама же цеплялась за это новое переживание. Во время трансформаций, когда связь с душой постоянно прерывается, и ядро остается вне зоны доступа, любое чувство на вес золота. Оно является лучшим проводником божественного, всегда искренним и согревающим.
А дом явно просил тепла. Весеннего жара пока не хватало для обогрева всех его комнат, и кухня оставалась в эту пору неким центром притяжения. Той самой Меккой, куда стекались под вечер все стихии.
Разводя в печи огонь, Олег размышлял о вчерашнем дне. Это не были какие-то конкретные обстоятельства его жизни, так... Воспоминания обо всём по-немногу. Корни прошлых событий просматривались теперь намного глубже, вплоть до самого детства. Прорывая ходы сначала на поверхности, мысли плавно погружались в подсознание. И уже там, дойдя до самого дна, переходили в чувства. Это ощущалось мужчиной, как некое освобождение: от потребности соответствовать чьим-то ожиданиям, от недоверия и контроля.
Смотря на пламя, он ощущал и мощный сексуальный импульс. Но это была не прежняя потребность соединиться с собственной душой через близость. Теперь именно его душа, которую он так ясно ощущал, инициировала это желание. Освобождая то от нереалистичных представлений и эгоизма. Олег по-прежнему слышал своего мальчика, но всеми побуждениями в нём руководил мужчина. Он осознавал и принимал свою уникальность, не чувствуя больше разделения с остальным миром. Не ощущал своего одиночества.
И дело было не в жене или дочери, что его любили и принимали любого, а в нём самом. В том, что он оказывался способным впустить любовь намного глубже, чем раньше.
Уля, как отражение, сидела на полу напротив него и время от времени притрагивалась к раскалённой печи. И не отдергивала руку, а мягко, с задумчивой улыбкой возвращала ту на колено.
Теперь, приняв на новом уровне себя, мужчина видел и Ульяну намного яснее. Она больше не казалась ему высокомерной и отстранённой, как это бывало в периоды их отчуждений. Теперь он в ней замечал очень похожую на него самого девочку. Что если и ранила чем-то, то из-за собственной боли и неспособности в моменте с ней справиться. А когда любила его, как женщина, то шла в эту близость горячо и безусловно.
По примеру Земли, что беспрестанно перевоплощается, друзья тоже вызревали, как личности. Чтобы окончательно отпустив все концепции, разрешить себе наслаждаться жизнью, как есть.
К обоим возвращалась их память. Но не через образы, знания или слова. Это происходило через разные чувства.
Перед ними было сейчас самое ясное их воплощение, на стульчике у окна сидела дочь.
Держа в руках жёлтый карандаш, она любовалась в окно на стихию.
И даже когда гроза кончилась, а потом следом спряталось и солнце, девочка без всяких сожалений отошла от окна.
Малышка остановилась между родителями, и в её голубых глазах заплясали искры от огня. Затем она принялась поочерёдно одаривать родителей объятиями. Эти короткие перебежки веселили её, и даже сам воздух заряжался детским оптимизмом и непосредственностью.
Девочка конечно же не понимала, что сейчас происходит в душах родных, не знала о том своеобразном экзамене, который те сдавали. Но очень тонко чувствовала состояние обоих. И изливала свою нежность, что, казалось, распространяется на весь мир. Просто так, безусловно, без ожидания взаимности, как это бывает только у маленьких детей и животных.
Ужин пришлось разогревать по новой. Зато стол теперь был украшен свечами и подаренной ветром веточкой сирени. Он отломал её возле калитки, как раз в тот период, когда та собиралась зацвести. Но будучи поставленной в воду, сирень источала решимость не прерывать свой природный цикл. Порождая в людях предчувствие, что белые цветочки обязательно распустятся.
Есть то, что зависит от человечества и то, что остаётся вне его власти.
Стихии вершат свой суд в природе, гармонично распределяя или объединяя свои силы, а человеку отводят в своём ведомстве больше роль созерцателя.
Весна пришла поздно, и на это повлиять возможности ни у кого не было. Зато они могли восхищаться природными причудами, такими как эта странная гроза, что предварялась холодом. Или закрывающим за очередним днём дверь, солнечным закатом.
В их власти было ещё много чего; натопить дом, приготовить ужин, принять даже самые маленькие дары Мироздания, как чудо.
А ещё продолжать вспоминать, что значит любить. Так как умели только их души. По-детски открыто и глубоко.
Свидетельство о публикации №225052501464