Послесловие. Там, где поют корни

Эпиграф (из уст Ниловны): 
«Жизнь — как береста: с одной стороны гладкая, с другой — вся в трещинах. Умей читать обе.»


Черноборье расцвело, как мать-и-мачеха после первого дождя. 
Весна разбросала по заповеднику ковры из незабудок, в которых купались ежи, а лето нарядило лес в платья из папоротников, расшитых росой. Осенью дуб-царь ронял листья-монеты, что дети собирали для игры в «клады», а зимой ветви, обвитые инеем, звенели, будто хрустальные гусли. Но главное чудо творилось на границе миров: живинка, алые побеги которой теперь оплели каждую тропу, светилась даже в полночь, указывая путь заблудшим душам. 

Алиса и Марк поселились в бабушкином доме, что отстроили заново — стены из лиственницы, крыша, крытая дранкой, а на воротах — резной конёк с амулетом вместо глаза. По утрам Алиса обходила границы заповедника, слушая шепот деревьев, а Марк, ставший лесничим, учил туристов читать следы: «Вот тут лисица кружила — не охотилась, играла. А этот сломанный сук — медведь чесался, мишка-лежебока». 

— Смотри-ка, берегиня, опять подарки принесли, — Марк кивнул на крыльцо, где лежали пучок сушёного зверобоя, глиняная свистулька в виде совы и… моток колючей проволоки. 

— Это от кого? — Алиса подняла проволоку, чувствуя, как Злоба под амулетом ёкнула. 

— От бригадира той стройки. Говорит, «на память». Мол, теперь он защитник природы, — Марк усмехнулся, поправляя нашивку «Зелёный щит» на куртке. — Смешно, да? 

— Нет, — Алиса разжала пальцы — проволока рассыпалась в ржавую пыль. — Это напоминание. Что люди меняются. 

Ветер принёс запах дыма — не враждебного, а праздничного.
На опушке, у дуба-царя, старухи разводили Купальский костёр, бросая в пламя травы с шепотом: «Гори, беда, не касайся рода!». Дети, сплетая венки из живинки, смеялись, гоняясь за светляками, а молодёжь из города, впервые приехавшая в заповедник, робко трогала кору деревьев, будто здоровалась за руку. 

— Слышь, Лисёнок, — Ниловна, теперь частый гость, тыкала клюкой в небо, где кружили журавли. — Это ж Лешак свадьбу играет! Видишь, тучи-то в кольцах? 

— Не Леший, а дождь собирается, — засмеялась Алиса, но осеклась. Ветер донёс знакомый скрип. 

На краю поляны стоял Он — не тень, не мираж. Леший, в плаще из осенних листьев, с посохом, увенчанным сосновой шишкой. 

— Здравы будьте, путники, — его голос шумел, как ручей. — Не бойтесь. Я… экскурсовод. 

Горожане ахнули. Один парнишка упал в обморок, но старухи тут же обрызгали его водой из ручья: «Вставай, соня! Духи добрые шутят!»

— Расскажи им про живинку, — Алиса подошла к Лешему, и амулет на её груди вспыхнул в такт его дыханию. 

— Живинка — кровь земли, — он сорвал алый росток, и тот запел тонким голоском. — Слушайте… 

Лес затих, затаив дыхание. 
Даже ветер присел на корточки. Леший говорил о том, как деревья дружат с грибами, как волки учат оленей бегать быстрее, а ручьи поют колыбельные рыбам. Горожане слушали, раскрыв рты, а дети гладили мох, шепча: «Здрасьте, дядя Лес!» 

— И что, он… настоящий? — спросила девочка в розовой куртке, тыча пальцем в Лешего. 

— Настоящий, — Алиса присела рядом. — Как и ты. 

— Круто! — девочка сунула в карман жёлудь. — Я тоже хочу с лесом дружить! 

Ночью, когда гости разъехались,
Алиса и Марк сидели на крыльце, слушая, как в болотах переругиваются кикиморы. 

— Ты помнишь, как боялась всего этого? — Марк обнял её за плечи. 

— Помню. Как вчера. — Она положила голову ему на плечо. — А ты всё ещё веришь, что я ведьма? 

— Ведьма? — Он рассмеялся. — Ты хуже. Ты… надежда. 

Из леса донесся смех — то ли русалки, то ли эхо. А у дуба-царя, где теперь висела табличка «Памятник природы», зажглись огоньки — сотни светляков, выложивших слова: «Спасибо». 

В дневнике Алисы,  что лежал на столе рядом с чёрно-серебряным амулетом, появилась новая запись: 

«Завеса истончается. Скоро они вернутся — те, кого мы забыли. Но теперь мы не одни. Лес помнит. Люди учатся. А я… я просто мост. И это самое большое чудо».