Ялмонт

                Л. Титова. 
               
                А. Староторжский
               

                Ялмонт.               

                Роман.

                Пролог.
                Четвёртое сентября. Москва.
  Семаргл проснулся от резкой боли, как будто его с силой ударили  кулаком в грудь. Сердце онемело, и стало нечем дышать. Он лежал и боялся пошевелиться. Но вдруг, он понял, что ему только кажется, что сердце остановилось, и дыхание оборвалось, а на самом деле, всё работает, всё живёт… Семаргл глубоко вздохнул,  и сел на кровати.
-- Опять этот неотвязный, проклятый сон…-- вырвалось у него. И каждый раз всё происходит так, как будто это наяву. Так реально... И потому, так тяжело. Начинается сон по-разному: иногда Семаргл идёт по улице, иногда он в своей квартире, или у брата в гостях. А потом зачем-то ему нужно подойти к зеркалу. Он подходит, и видит в зеркале своё отражение, но у его отражения три лица. И все три его! Он, в разное время, видел одно  из них, когда смотрел на себя в зеркало. Первое лицо, которое было дано ему от рождения. Лицо, которое он ненавидел, и старался забыть. Второе лицо—страшная обгорелая маска, его он тоже старался не вспоминать. Это лицо напоминало о невыносимой боли, и о самой страшной потери в его жизни. И третье лицо—красивое, но чужое. И все эти лица, смотрят на него. И Семаргл ошеломляет презренье в их глазах. Они смеются над ним. Издевательски хохочут! Семаргл пятится, просит, чтобы его оставили в покое,  ему нужно лишь одно лицо! И вдруг, два лица начинают таять,  и почти пропадают, остаётся от них лишь какая-то дымка. Теперь лишь одно лицо, то, самое страшное, обгоревшее. Лицо смотрит на него с ненавистью, и  смеётся, хохочет так, что начинает трескаться  обгоревшая кожа.  Семаргл видит, что  кожа чернеет всё больше, обугливается на глазах, и от неё исходит тошнотворный, смердящий дымок. Отстают, отваливаются, осыпаются  обгоревшие лоскуты с его лица. Семаргл  видит, что на месте отвалившихся кусков его кожи уже ничего нет. Он хочет потрогать своё лицо,  и не находит его! Руки шарят в  пустоте! От ужаса, сердце взрывается. Пронзает боль, и Семаргла  выбрасывает из сна. Но в этот раз было кое что ещё. Он почувствовал за секунды до того, как проснуться, что кто-то стоит у него за спиной. Оборачивается, и видит, что за ним стоит его отец. Хочет обнять отцы, протягивает к нему руки, но теперь и рук своих он не видит, их нет!  А отец смотрит сквозь него, как будто его сын стал прозрачный.  Отец зовёт его:
--Сынок, где ты? Я не вижу тебя, но чувствую, что ты здесь! Что стало с тобой? Почему так пуста твоя жизнь? И ты стал пустой... Тебя не стало...
--Отец! --Кричит Семаргл,--Я здесь! Я потерял себя, и не знаю, как найти!
Отец молчит, и начинает удаляться. Не уходить, а удаляться, его поглощают белые, кучевые облака. И уже оттуда, за белой дымки облаков, слышится тихий голос отца:
--Ищи себя в детстве... Вспоминай! Вспоминай! В детстве... Там!
 И отчего-то тревожно от этих слов.  Так тревожно, что Семаргл проснулся.
-- Не раскисай!—приказал он себе.—Это всего лишь сон. Надо заняться делом, и всё  наладится.
 Семаргл вспомнил, что давно, в его прежней жизни, когда он был хозяином фирмы, сны ему не снились вообще. Или он их не помнил. Он так выматывался, что засыпал ещё до того, как голова касалась подушки. А когда просыпался от надрывного звона будильника, то было ощущение, что он вот  только что закрыл глаза, и тут же надо вставать. Шесть часов сна казались мгновением. Но это было тогда, а сейчас он просто прожигатель жизни, богатый, и ничем, и ни кем не обременённый. Он думал, что так ему будет легче всё забыть. Стать другим… Но не получилось. И Семаргл, как будто завис.                Неожиданно резко зазвонил мобильный. Семаргл почему-то обрадовался, и схватив телефон с тумбочки, ответил сразу, даже не взглянув на определитель номера.
-- Да. Я слушаю!
-- Привет! Это Чернов.-- услышал он в трубке знакомый, с хрипотцой голос.-- Как отдыхается?
-- Это не отдых.-- сказал Семаргл,-- Это пытка.               
-- А я вот  хочу тебе одно дельце предложить...-- суховато сказал Чернов.-- Мои  орлы  все заняты под завязку, да и дело такое, не коммерческое. Очень хороший человек попросил помочь. Денег я с него, понятно, не возьму. Он друг.
-- А что за дело? -- заинтересовался Семаргл.
-- Дело, как мне кажется, будет непростым...               
-- А ты уверен, что я с ним справлюсь? -- перебил Семаргл.-- Я ведь не детектив, как ты, и ничего не умею. Не боишься, что тебя подведу?
-- Не подведёшь.-- уверенно ответил Чернов, и усмехнулся.—Я тебе этого не позволю. И уметь  тебе ничего не надо. Ты мне больше для подстраховки нужен. Мало ли, если со мной что, то хоть моим парням позвонишь. Но дело может оказаться опасным. В нашей работе всегда есть риск...
-- Я согласен.-- тут же ответил Семаргл.-- Если есть опасность, то в первую очередь для тебя,  и я тебя одного не оставлю!
-- Ты всё таки подумай.... Не бросайся очертя голову. Трезво реши, и без эмоций.
-- Я решил.  -- уверенно сказал  Семаргл .-- Я уже один раз умер, так чего мне  ещё бояться?
-- Умереть во второй раз.—серьёзно ответил Чернов.
--А ты знаешь, мне как-то на это плевать.-- признался Семаргл.-- Потерял я всякую охоту жить. Радоваться разучился.
-- А..-- усмехнулся Чернов.--Тогда тебе со мной по пути. Поработаешь  немного,  и жизнь начнёшь ценить,  и  научишься радоваться  чистой постели, и тарелке горячего, домашнего борща. --Чернов засмеялся.
-- Ты мне про это дело расскажешь? --  спросил Семаргл.
-- В общих чертах.  Ты такой город Спас Клепики знаешь? Это в Рязанской области.
-- Нет. Захудалый наверно, городишко.
-- Ну, не Париж...-- согласился  Чернов.--  Но городок симпатичный, русский такой. С историей. Так вот, в этом городе что-то такое происходит... Дела там творятся очень, очень непростые. Нам надо поехать туда,  и во всём разобраться.               
--  Хорошо. Когда едем ?
-- Думаю,  что завтра с утра и отправимся. Туда ехать нам часа три, если не больше. Ты сейчас ко мне в офис подъезжай, я тебя введу в курс дела.
-- Еду.-- ответил Семаргл и отключил связь.
  В темпе приняв прохладный душ и одевшись, Семаргл, буквально выбежал во двор, и прыгнув в машину, порулил в сторону Таганки. Там, в глубине одного из дворов, находился маленький, совершенно неприметный со стороны, офис Чернова. По дороге, Семаргл  начал обдумывать, что же подвигло осторожного Чернова, позвать его с собой. Казалось, что  иногда Чернов относится к нему как к сыну,  и это при  том, что  Семаргл младше   всего  на четырнадцать лет.  Но в чём-то, действительно, он был как отец. Именно он,                Чернов, помог ему в самое трудное время,  когда жизнь Семаргла, его мир - рушились, и казалось, что выхода и спасения нет...

                Глава первая.
          Город Спас Клепики. Второе сентября.
За два дня до описанных выше событий.

-- За кусок дерьма  готовы друг другу глотки перегрызть...-- с отвращением выпалил капитан Фёдоров, и бросил папку с очередным делом на стол. Разбираться в нём не было причин. Всё и так было ясно: один алкаш зарезал другого алкаша, за стакан средства для очистки стёкол, запутались по пьяни, кто этот стакан должен был выпить. Их обоих Фёдоров хорошо знал. Вместе учились в школе. В те годы, потерпевший Устинов, и подозреваемый Ковалёв, были просто Славкой и Генкой. Дружбу с ними Фёдоров не водил, они были младше него, но это были ребята с его двора, из его школы.  Нормальные были пацаны...               
-- Те,  кто по-настоящему были нормальными, все устроены. Кто где. Кто как, но работают, заботятся о своих семьях, и живут как люди.-- со злостью думал капитан. Фёдоров закурил, и машинально пересчитал оставшиеся в пачке  сигареты,--До утра хватит. Магазины уже закрыты, а его небольшой запас сигарет на этой пачке закончился. Надо только пораньше сегодня спать лечь,  по ночам особенно хочется курить. А завтра куплю, и к обеду,  может и зарплату дадут.-- прикидывал  он в уме, убирая сигареты в карман.
В конце августа им с женой приходилось основательно потратится, собирая сыновей в школу, поэтому зарплата была бы очень кстати.  Хороший урожай, собранный с их участка, обещал кормить их целый год, это радовало, а вот на сигаретах надо было бы сэкономить.  А ещё лучше, вообще бросить курить! Но пока не получалось.  Фёдоров просмотрел принесённые ему документы по текущим делам. Ничего срочного, и важного. 
-- Заниматься мне всю жизнь  всякой  шелупонью, -- подумал он, и стал собираться домой.
    У самого выхода из отделения, его окликнул дежурный, сержант Ванин:
-- Товарищ капитан, к нам звонок поступил! Женщина в истерике кричит: "Убили! Убили!"  И ничего понять нельзя, рыдает, слезами захлёбывается. Я вот адрес записал. Вы домой мимо пойдёте, может быть зайдёте туда, посмотрите что там случилось?
-- Хорошо.— Фёдоров взял листочек с адресом, и вышел на улицу.                Немного постоял на крыльце, подышал свежим воздухом, и выбросив докуренную сигарету, пошёл по указанному адресу. Идти было недалеко, минут десять. Улица Просвещения, по которой нужно было пройти, одна из центральных в городе, и пожалуй самая красивая, состояла  из двухэтажных  старинных домов, местами облупленных, но ещё вполне крепких.  Кое - где были небольшие цветники. Вытянувшиеся за лето гладиолусы, сгибались под тяжестью бархатистых бутонов. Огромные как подсолнухи, георгины, тянули к солнцу свои  яркие  головки. И весело кивали ветру, самые разные, всех цветов и оттенков  небольшие, и совсем крошечные цветы. Пройдя улицу, Фёдоров свернул в переулок и оказался у нужного ему дома, номер шестнадцать.
          Во дворе шестнадцатого дома толпился народ. Казалось, все были задавлены одним чувством -- ужаса и растерянности. Мужчины  мрачно курили, женщины плакали.  К Фёдорову кинулась пожилая женщина в красном платке, сбившимся на плечи . Седые её волосы растрепались, мертвенно-белое лицо мелко тряслось,  и было залито слезами. Фёдоров с трудом узнал в ней Полину Степановну Жаркову, которую знал с детства. Жаркова вцепилась Фёдорову в рукав,  и захлёбываясь слезами  запричитала:
--Лёшенька, Мишу Хлебникова убили! Что же теперь с нами будет?! Деньги, квартиры,  всё пропадёт?!
-- Хлебникова?! -- капитан на секунду оторопел. Он ожидал чего угодно только не этого. Мишу Хлебникова в его городе считали  чуть ли не святым. Он был значительным человеком в церкви Архангела Михаила,  и делал много хорошего для людей.  Мишу капитан тоже знал с детства, знал всю его семью, а мать Миши  учила в школе  его  сыновей русскому и литературе. Это была всеми уважаемая семья. Отец Миши, тоже был учителем, как и жена, но учителем истории, умер лет десять назад от инфаркта. Сам Миша вернулся с чеченской войны с контузией и ранением, но не начал как некоторые,  пить горькую, а  много работал, поступил в педагогический институт, пошёл по стопам родителей. Но долго учителем истории, как и его отец, проработать не смог. Головные боли после контузии, доводили до обмороков, и он ушёл из школы. Создал историко этнографический кружок, занимался там с детьми раз в неделю, водил ребят на экскурсии по родному краю. А потом, позднее возглавил местный филиал церкви Архангела Михаила. И все верили ему как  мессии. И вот теперь он убит...  В это  трудно было поверить! Капитан отстранил от себя Жаркову, и пробормотав извинения, побежал в подъезд, где жили Хлебниковы. Мысль о том, что в квартире убитого, сейчас топчутся люди, и уничтожают все следы преступления, подхлёстывало его, и в квартиру на третьем этаже он буквально влетел. То что он увидел ошеломило его. В маленькой, небогато обставленной комнате, на широкой тахте, раскинув руки лежал Миша Хлебников. Он был одет в  белую футболку и спортивные штаны. А из груди его, в области сердца, торчала  чёрная рукоятка большого кухонного ножа. Рядом с этой рукояткой, закрывая половину груди и живота  Миши, лежал массивный деревянный крест. Голову Миши, обвивал  толстый стебель розы с крупными, красноватыми шипами. Бутон  и листья были оборваны, и этот стебель теперь очень напоминал терновый венец Христа. В раскрытые Мишины ладони  были воткнуты  толстые шипы от роз, по виду напоминающие те, что были на  «терновом венце», и такие же шипы  торчали из тыльной стороны ступней. Перед Фёдоровым предстала какая--то  жуткая пародия на распятого Христа, с той лишь разницей, что  не сам Миша лежал на кресте, а крест  лежал на нём. А вместо тернового венца и гвоздей  был  взят стебель   розы и её шипы.
Всё пространство вокруг тахты, и весь пол комнаты были усыпаны  лепестками роз и других цветов. Какая-то фантасмагория -- зарезанный человек лежит  среди  сочного ковра благоухающих  ярких цветов. Никогда ещё Фёдоров не видел такого места преступления. Он привык видеть грязь, кровь, разбитую мебель, перевёрнутые пепельницы  с целой горой окурков,  валяющиеся повсюду бутылки из-под дешёвой водки и пива, объедки на грязных замасленных газетах... И всё это в тумане зловонья  от давно немытых тел, перегара и табачного дыма. А здесь чистенькая комнатка, иконы на стенах, тепло мерцают лампадки, и ковёр цветов на полу... Капитан на секунду растерялся  -- надо было осмотреть тело,  и не хотелось наступать грязными подошвами на ещё свежие цветы.               
-- Проходи, Лёша, чего уж теперь жалеть...-- услышал он тихий  голос. В углу комнаты  под иконами, на низкой табуретке сидела  мать Миши, Анна Васильевна. Лицо её было  бескровным и отрешённым. Некогда красивые серые глаза, теперь как будто умерли, стали тусклыми,  застывшими. Фёдоров осторожно ступая по цветам, подошёл к Хлебниковой и тихо спросил :
-- Анна Васильевна, как это случилось ?
Чуть помедлив она так же тихо ответила :
-- Не знаю... Меня дома не было... Я пошла за лекарством для Миши,  он в это время спал... Уставал очень, плохо себя чувствовал. А когда я вернулась, то дверь оказалась открытой,  и  вот  это всё...  Я хотела Мишу спасти, нож из груди вытащить. Не смогла... Сил не хватило... Закричала я, соседи сбежались...  А я вот как села, так и сижу,  и встать не могу...
-- Анна Васильевна, как вы думаете, кто это мог сделать?
-- Миша был великим человеком, посланником Божьим! Потому и распяли его как Христа.  Они ведь были как братья. Миша тоже хотел сделать всех счастливыми…   Но ему не дал дьявол! Дьявол всё испоганил, всё извратил! Дьявол убил Мишу!
Фёдоров с состраданием посмотрел на обезумевшую женщину,  и присев рядом с ней  на корточки, спросил :
-- Хорошо, пусть дьявол,  но может быть вы догадываетесь, чьими руками  он убил вашего сына?
Анна Васильевна посмотрела на него как на наивного ребёнка,  и слабо улыбнувшись, ответила:
-- У дьявола, Лёша, много рук ....-- и  помолчав добавила -- И ты это скоро поймёшь.
-- Понятно...-- тяжело вздохнул Фёдоров, резко поднялся, и подошёл к Мише. Внимательно его осмотрел. Лицо Миши  искажала  гримаса  боли.-- Значит убит он был не во сне. Тело  положили так после смерти, и где его убили теперь не определишь. Могли прямо на пороге квартиры, могли на кухне или здесь же на тахте... И крови почти нет, значит удар был прямо в сердце...  Нож вошёл до               
самой рукоятки, удар был сильным...  А вот на рукоятке,  скорее всего, никаких отпечатков пальцев, кроме матери Миши, не будет. Да может их и не было. Сейчас ведь все грамотные, знают, что  идя на преступление надо перчатки надевать. -- думал Фёдоров осматривая труп. -- Анна Васильевна, а вы  знаете чей это нож?-- спросил капитан.
-- Мой нож.-- безучастно ответила Хлебникова.
-- Вы уверены что ваш?
-- Уверена. Посмотри, слева там на ручке кусок пластмассы отколот,  и глубокая царапина рядом...
Фёдоров осмотрел нож, действительно было так как говорила Хлебникова.
-- И всё здесь моё: крест, что на груди у Миши лежит, на стене раньше висел, от него след на обоях остался, А эти цветы мне дети на первое сентября подарили... Роза, которой Мише голову обвили, самой красивой была... Здесь такие не растут, в магазине куплена наверно...
-- Значит ничего чужого в квартире нет ?
Хлебникова обвела комнату  тусклым взглядом, и отрицательно  качнула головой:
-- Нет.
-- А может быть что-то ваше пропало?
-- А чего у нас брать?...-- горько усмехнулась  она.-- Жизнь нашу забрали. А больше ничего...
-- Анна Васильевна, мне надо позвонить. Приедут криминалисты ...
-- Звони. -- сказала Хлебникова, и привалившись к стене, закрыла глаза. И тут же, память  воскресила  ей картины прошлого: она молодая, студентка института, москвичка... Её первая любовь, её муж Максим, тоже студент пединститута... И Миша... Миша совсем маленький, смешной и неуклюжий...  Миша ученик школы, отличник... Миша солдат... Миша совсем взрослый... Нет, он так и не стал по настоящему взрослым, так и остался доверчивым, наивным романтиком...               

                Глава вторая.
 Третье сентября. Город Спас Клепики.
      На другой день после убийства Хлебникова, все прихожане церкви Архангела Михаила, собрались в большом, арендованном доме. Народу собралось много. Зал дома, где собрались люди, уже совершенно не  был похож на то, чем он был раньше, до прихода сюда церкви. Некогда совершенно облезлые стены были выкрашены в мягкий голубой цвет. Более светлым голубым тоном был выкрашен  высокий потолок, отчего создавалась иллюзия  чего-то небесно- возвышенного, что должно было происходить здесь.  Большие  окна были зашторены плотными  вишнёвыми шторами. И такой же вишнёвой материей была задрапирована вся сцена.  Из зала убрали всю старую мебель, и поставили рядами  широкие деревянные скамьи,  наподобие тех, что стоят в католических храмах.  Пол и  сцена  были застланы  бордовым ковролином. На стенах  висели иконы, и перед каждой горела лампадка. На стене в центральной её части, подвешенная почти под потолок,  парила  величественная икона Архангела Михаила. Икона была писана на заказ: огромный Архангел Михаил, стоял на голубовато - розовом облаке,  сжимая в своей руке обнажённый меч. Нимб над головой Архангела сиял золотом как солнце.  По двум сторонам от иконы стояли две высокие напольные вазы, белые, сияющие глянцевыми боками, в них   живые цветы -- роскошные гладиолусы. Икона была так удачно освещена, что казалось от неё, в зал льётся золотистый  свет. Свет любви, справедливости и защиты...
     Прихожане собрались к десяти часам утра. Все были подавлены и испуганы, говорили тихо,  и от растерянности не находили  слов, чтобы хоть как-то утешить и поддержать друг друга. В половине одиннадцатого, когда стало ясно, что больше никто не придёт, слово взял помощник Хлебникова, Вадим Луговской. Он, как и Миша Хлебников, воевал в Чечне. вернулся домой без ноги. Он ходил на хорошем, удобном протезе, но всё равно, неровная походка выдавала в  нём инвалида.  Вадим оглядел зал и сказал:
-- Братья... Сёстры... У нас такое горе... Даже не знаю что говорить... Давайте помянем Мишу минутой молчания...
 Все встали. Кто-то плакал, кто-то тяжело вздыхал. Стояли долго. Наконец Вадим сказал:
--  Давайте присядем... Миши с нами нет, но жизнь продолжается, и нам надо срочно решать наши проблемы. В первую очередь надо поставить в известность о случившимся, нашего  старшего брата, Верховцева. Но я не знаю как это сделать. Связь с ним, и его помощником, держал только Миша.  У меня нет их номеров... Конечно, я собираюсь спросить у матери Миши, должны же  остаться его записные книжки, документы, мобильный, в конце концов... Но я не знаю как к ней  сейчас с этим подойти. У неё вчера убили единственного сына, она теперь осталась совсем одна, а тут я со своими делами, с телефонами... Не по христиански это...  Мы должны подождать.
-- Сколько?!  Сколько нам ждать?!  -- истерично крикнула из зала женщина с измученным серым лицом.
-- Ну хотя бы несколько дней...-- неуверенно ответил Луговской.
С места поднялся пожилой, седой мужчина. По тому как  ходили ходуном его узловатые руки, и мелко дрожит лицо, было понятно как сильно он волнуется, хотя и пытается это скрыть.  Он спросил:
-- Вадим, а ты хорошо посмотрел в его кабинете? Может быть у него в столе что-нибудь есть?               
-- Я ещё вчера вечером всё внимательно осмотрел. Ничего нет. И я точно знаю, что все бумаги и документы Михаил держал при себе.
 Пожилой мужчина побагровел, и уже не сдерживая себя закричал:
-- Да как же это могло быть?!  Ты его заместитель, а ни хрена не знаешь! Мы в церковь свои квартиры отдали, все сбережения, всё самое ценное, что у нас было! Живём в развалюхах! Михаил обещал, что к зиме в коттеджи переедем. А теперь с кого спрашивать?!               
-- Не волнуйтесь вы так, Валерий  Яковлевич, мы во всём разберёмся. Всё уладим. Всё что Миша обещал, всё сделаем.-- попытался успокоить его Луговской.
Из зала закричал злой женский голос:
-- Что ты сделаешь?! Объясни! Хорошо, мы видим, что строительство коттеджей идёт, это так. Но как они строятся? Почему так медленно? Построено всего четыре коттеджа, там могут жить человек  десять, ну двадцать. А остальным что?  Ещё одну зиму как пережить?! Мы и так все больные... Нас там шестьдесят три человека сейчас.  Как будем решать кому в коттедж переезжать, а кому дальше в старых, холодных домах замерзать? Назад дороги нет! В наших квартирах уже  другие люди живут на законных основаниях!  Мы все уже не молодые и больные люди, нам необходимы хорошие условия! Зачем надо было строить  эти роскошные хоромины со всякими башенками и балкончиками?  Лишнее время и деньги. Достаточно было построить хорошие, крепкие дома, чтобы мы могли все  туда переехать!
Весь зал одобрительно зашумел. Атмосфера стремительно накалялась.  Вадим, желая успокоить людей, поднял руку и крикнул:
-- Тише! Пожалуйста успокойтесь!  Вы забыли, что вы в церкви!
  Шум мгновенно утих. И тут со скамьи поднялась маленькая, сухонькая старушка в чёрном платке. Она с ласковой улыбкой спросила:-- Вадик, сыночек, скажи, а тем кому места в коттедже не хватит, могут перезимовать у наших братьев по вере в Женеве? Они же нам письма писали, приглашали в гости к себе...
Зал замер. Кто-то странно засмеялся. Луговской вздрогнул, и растерянно сказал:
-- Ну... я этого не знаю... Я же говорю, надо связаться с Верховцевым, и тогда уже с ним решать все вопросы.
-- Ну так свяжись ! -- загремел голос из зала.
-- Так я объяснил же, сейчас не удобно...-- совсем потерянным голосом ответил Вадим.
-- А мне удобно! -- крикнула женщина, и вскочила с места.-- Вот прямо сейчас пойду и спрошу у Анны  телефон твоего Верховцева! Она нас поймёт. У неё горе, и у нас горе!  В ноги ей упаду, а телефон возьму!
Мнения в зале разделились. Одни кричали, что она права, и пусть прямо сейчас идёт за телефоном, другие их стыдили, и убеждали, что так поступать не по Божески. Наконец, накричавшись, всё-таки договорились, что будут ждать два дня, а потом Луговской с братьями пойдут к Хлебниковой.  Луговской поднял руку, призывая к вниманию,  и когда возбуждённые голоса стихли, сказал :
-- Братья, сёстры! Давайте помолимся!
Зал окончательно затих. Все встали, и склонили головы в молитве.
 Женщины плакали. Молились долго, горячо, искренне. И помолившись, стали потихоньку расходиться. После молитвы на душе стало спокойнее и  немного теплее.
       В церкви остался  Луговской и добровольная помощница, занимавшаяся уборкой в церкви, Клава. Впервые молитва Вадиму не помогла. Он чувствовал себя растерянным, как ребёнок на шумном вокзале, потерявший отцовскую руку. В  толпе  больших,  чужих ему людей, он  не видел того, родного человека, который уверенно вёл его по этой страшной, непонятной ему жизни. Всё вокруг кипело и бурлило,  требовало решения, а он не знал, что ему делать дальше.  Уборщица Клава, всегда старавшаяся быть незаметной, как говорили о ней, «закомплексованная», молчаливая Клава, предложила сделать ему чаю, но Луговской отказался. И Клава ушла.               
       И Вадим остался один на один со своими мыслями. Всё что люди говорили на собрании, и то в чём они упрекали Вадима, было справедливо. Как он мог не подстраховать Мишу?!  Уж по крайней мере телефон Верховцева у него должен был быть... И сейчас, оставшись один на один с собой, Вадим задавал себе, в который уже раз, один и тот же вопрос -- как он мог быть таким беспечным?!  Конечно никто не мог предвидеть, что случится такое. Когда-то давно, он попросил Мишу дать ему телефон Верховцева, но Миша ответил, что Верховцев поставил условие, чтобы с ним держал связь только Миша. Вадима это вполне устраивало, меньше хлопот. Тем более, что Миша всегда со всеми вопросами легко и быстро справлялся сам.  Так что же случилось? Что Миша сделал не так?  За что его убили?! Теперь он, Луговской, здесь будет главный, и ему придётся очень непросто. А ведь в самом начале так и планировалось, не Миша Хлебников, а он Вадим Луговской, должен был возглавить филиал церкви Архангела Михаила. Теперь будет так, как изначально планировалось. И получать за свои труды Вадим будет больше. Теперь у него большая семья, и он должен её хорошо обеспечивать. Ведь именно деньги и привели его в эту церковь.  И любовь. И страх оказаться недостаточно обеспеченным, и потому разочаровать, и потерять так любимую им женщину...

                Глава третья .
   Как они и договорились с Черновым, выехали на рассвете. Семаргл уже отвык так рано вставать, и долго не мог привести себя в  нормальное рабочее состояние. Два года длившаяся привычка к абсолютному безделью, основательно расслабила его. Тело не хотело двигаться, мозг  продолжал делать попытки  самовольно продолжить  сон, такой сладкий в этот ранний час...  Но Семаргл справился: контрастный душ и гимнастика, дали  организму понять кто здесь хозяин. Воля ещё не была окончательно  развращена этим затянувшимся отдыхом, грозившим перейти в распад всех  душевных  сил.  Семаргл привёл себя в полный порядок,  легко позавтракал, и прихватив дорожную сумку с самым необходимым, покинул свою квартиру.
Чернов ждал его в своей  серой «БМВ», и заметив подъезжающего на Мерседесе Семаргла, помахал ему рукой, и тут же тронулся с места. Семаргл  поехал следом за ним, выдерживая необходимую дистанцию. И всё-таки ему чертовски хотелось  спать. Когда  прошлым вечером они договаривались о часе выезда, назначенное время -- пять часов утра, показалось Семарглу шуткой. Но Чернов объяснил, что в субботний день  многие дачники с утра, потянутся вереницами  к своим "скворечникам " на шести сотках, и тогда очень даже можно застрять в многочасовой пробке. И поэтому лучше выехать как можно раньше. Семаргл  согласился, а вот теперь напрягался изо всех сил, чтобы не заснуть за рулём. Семаргл включил приёмник, нашёл  весёлую  музыку, и  удерживая в поле зрения «БМВ» Чернова покатил по  ровному шоссе. Машин на дороге было немного, встреченные на дороге гаишники, их не тормознули,  и через три часа с небольшим, как и говорил Чернов, обе их машины  въезжали в Спас-Клепики. Чернов сбросил скорость, и по одному ему известному маршруту, стал выруливать между домами. Наконец, они въехали во двор двухэтажного  дома, премерзкого  вылинявшего розового цвета. На вид очень старого, но с новой, сияющей кровельным железом, крышей. Дом Семарглу не понравился, а вот двор   был просто чудесным!  Большие с густой листвой деревья  росли  повсюду. Несколько  яблонь клонили до земли, перегруженные  плодами   ветви. Яблоки были манящие: жёлтые, красноватые, и их было очень много. Кругом, всё ещё зелёная трава, и множество  красивых цветов. Семаргл, глядя на это роскошество природы, испытал необъяснимое чувство радости, и подумал, что этот городок, вовсе не захолустье, как ему думалось вначале, а такой вот оазис свежести и чистоты! Оставалось только неясным -- что они будут делать здесь в такую рань? Семаргл уже начал прикидывать, как лучше расположиться в машине, чтобы вздремнуть с наибольшим комфортом, как увидел спешащего к машине Чернова  мужчину, лет шестидесяти.  С первого взгляда на него, приходила догадка, что это бывший военный. Мужик был  крепким, с широкими плечами,  мускулистой шеей, и по-военному коротко стриженный. Движения его были уверенными и сильными. А о том,  что он всё таки бывший военный, говорило его вполне гражданское брюшко.  Мужчина был одет в спортивный костюм и кроссовки. И  на его спине и груди уже появились тёмные треугольники пота, видимо от интенсивной  утренней пробежки. Семаргл  увидел, что Чернов вышел из машины и они с  мужиком очень тепло обнялись. О чём-то коротко переговорили. Семаргл расслышал только последнюю фразу бывшего военного:
-- Вон там паркуйтесь, у кустов акации, там наша территория...-- и мужик махнул рукой  в самый конец розового дома, где  уже стояли несколько вполне приличного вида машин.
  Чернов повернулся к Семарглу, и махнув ему рукой, вернулся за руль, и осторожно поехал к указанному месту. Они припарковались. А когда  подошёл  товарищ Чернова, он  представил их:
-- Вот, знакомьтесь, Аркадий Денисович, это мой друг, у него несколько странное имя, Семаргл. А это, Аркадий Денисович, полковник в отставке.
 Они пожали друг другу руки, сказали, полагающиеся при знакомстве, слова приветствия.
-- Семаргл -- это имя древнерусского языческого бога, если я не ошибаюсь.-- улыбаясь приветливой  улыбкой, спросил Аркадий Денисович.-- Кажется так, Саша? Это ведь ты у нас знаток Древней Руси.
-- Не такой уж большой знаток.--улыбнулся Чернов, --И не совсем так, товарищ полковник. Семаргл полубог. Куда ему до бога!--и засмеялся.
-- Тогда  выходит, раз бог, или полубог, то всё равно, старший по званию.-- поддержал шутливый настрой полковник.
-- Ага, генералиссимус! -- весело хохотнул Чернов.
-- Ну что же, товарищи офицеры, и генералиссимус, он же полубог, пойдёмте в дом.-- предложил Аркадий Денисович.-- Позавтракаем, чайку выпьем, по холостяцки...-- и заметив немое удивление Чернова, объяснил,-- Нинуля моя на месяц -- другой,  к дочке поехала в Москву. Внучка наша, самая младшая, Олюшка, в первый класс пошла, а родители на работе. Надо приглядеть за  девочкой, в школу отвести, после школы встретить, покормить. Кому, как не бабушке! С уборкой здесь, в квартире, мне Клава помогает за небольшую денежку, местная девушка, сама подработку ищет. Мама её работать не может, вот и крутится девчонка. Тут вообще люди любой подработке рады, за весьма умеренную плату. А что-то купить и приготовить, я и сам могу. И неплохо, как мне кажется, получается. Идём!
   Аркадий Денисович жил в двухкомнатной квартире на втором этаже. Квартира была с хорошим, свежим ремонтом, и обставлена  уютно и со вкусом. Мебель хоть и не самая лучшая, но вполне современная и новая.  Они прошли на небольшую кухню. Здесь всё было, как и в квартире новое: кухонный гарнитур светлого дерева, холодильник, тюлевые занавески на окнах .
Хозяин усадил гостей за стол, а сам  начал выставлять на стол всё для завтрака. Управлялся он ловко, но без спешки, всё делал основательно. И при этом  говорил:
-- Мы с Ниной всего год как тут обосновались. Квартира эта была -- не приведи Господи! Менять пришлось всё: трубы, электропроводку, новый пол класть, стеклопакеты вставлять. В  общем всё! В ремонт вложились основательно, да вот ещё мебель купили всю новую. Если бы не помощь детей, то сами бы не осилили. Мы даже в складчину с другими жильцами крышу новую поставили, а то старая была вся проржавевшая. В подвале тоже порядок навели, воду откачали, заменили что смогли. Если всё посчитать, то  весь дом  подлатали, и заново начинили. Выходит, что нам только стены тут даром достались ...
-- Наследство? -- уточнил Чернов .               
-- Наследство. Моя бабушка тут ещё жила. Потом тётя, она бездетная была...-- хозяин  поставил на стол нарезанные сыр и колбасу, хлеб, масло, две вазочки варенья -- клубничное и вишнёвое. И украшение стола, домашние пирожки, пояснив, что это жена его перед отъездом напекла.  Налил гостям и себе по большой чашке чая, и сам присел к столу.  Намазывая бутерброд, продолжил:
-- Такая история... Дочка с мужем развелась, ушла из его квартиры к нам. А ведь она молодая ещё, ей надо свою личную жизнь налаживать. А тут мы... Короче, решили мы с женой сюда переехать. Нам здесь всегда нравилось! Воздух чистый, аж сладкий! Люди хорошие, приветливые. А рыбалка! Рыбалка здесь какая! Как с делами разберёмся, я вас на рыбалку повезу! Да... Всё тут есть, что для жизни нужно, и до Москвы не очень далеко...
-- Ну , не так уж и близко.-- вставил Чернов.
-- Ближе чем до Урала, где родня моей жены живёт.-- парировал полковник. Там ей тоже в наследство дом в посёлке достался. Еле продали. А тут мы ещё домик с землёй купили. Теперь всё своё с огорода едим. Жена моя не нарадуется! Цветов насажала уйму! Но главное для нас с женой, это то, что  внуки на лето могут к нам приезжать! Чистым воздухом дышать, в озере купаться, загорать, и ягоды кушать, прямо с куста срывая.  Но вот не всё тут хорошо...
-- И что случилось? -- сразу насторожился Чернов, и даже отодвинул от себя недоеденный  огромный бутерброд.
-- Ты ешь, ешь,  успеется.-- заметив это, сказал Аркадий Денисович. Помолчал. И снова начал говорить, видно на душе у него кипело.-- Понимаешь, дело тут какое, я тут многих с детства знаю, на лето к бабушке приезжал. И всегда тут было тихо и спокойно. Да, собственно, и сейчас так... Было. Пока не убили Мишу Хлебникова.  Я расскажу. Миша хороший человек, я его с его малых лет знаю. Он намного меня младше. Возглавлял он тут одну обосновавшуюся секту. У меня к сектам доверия нет. Но тут такая история, создал её человек хорошо разбогатевший на строительстве, и начал местным помогать. Продукты выдавал, деньги, лекарства доставал какие-то, ну, короче, благодетель, и только! И объявил, что хочет коттеджный посёлок построить, не здесь, а ближе к Рязани, на Оке. Домики нарисовал такие уютные и красивые! И всё там будет, не жизнь, а рай, и кто хочет иметь домик в таком посёлке, должен хоть половину стоимости в эти дома вложить. И люди стали продавать свои квартиры, иди отдавать, переписывая на другого собственника, и дома. Да всё, что могли, и деньги отдавали на строительство, вернее, на приобретение, этих коттеджей. А самих их поселили здесь, недалеко в умирающей деревне, в брошенных домах, почти развалившихся. Так, немного подлатали, и всё. Это ведь на время. Обещал за год построить. Но вот уже второй год пошёл, а людей так и не переселили. Тут и с других регионов люди, и местные свои квартиры и дома продали, а теперь в тех избушках живут. А коттеджи, действительно, строятся, я их видел. Как раз на том месте, где и были запланированы.
-- Ну, так и что вас беспокоит? -- удивился Чернов.
-- Зашёл я в один из таких коттеджей, просто посмотреть,  и ахнул! Там и бассейн, и сауна, бильярдная, и отделка такая, что закачаешься! Спросил, так под дурачка, у  одного строителя: "А нельзя ли такой домик купить? "  И знаешь что он мне ответил?
-- Примерно догадываюсь.-- посуровел Чернов.
-- А сказал он мне, что это не жилые дома они строят. Там будет зона отдыха, что-то среднее между санаторием, и охотничьим хозяйством. И пожить здесь будет стоить подороже чем на Канарах  отдохнуть! Хотел с Мишей этот вопрос прояснить, но не успел. Убили его. А люди остались без денег в развалюшках жить. Вот я и позвонил тебе... Понимаешь, Миша и его помощник, они как и мы с тобой,  Чеченскую войну прошли. И здесь ещё есть воевавшие и в Чеченскую и в Афганистане. Сам понимаешь, люди не молодые. Им в хибарах жить, ближайшая дорога к смерти! Как же наше братство ветеранов?! Если мы не поможем, то кто?
--Надо помочь. Только расскажите поподробнее.-- попросил Чернов.-- И про убийство тоже.
-- Второго сентября в  своей квартире убили Мишу Хлебникова.  Он был в церкви этой главный. Деньги собирал, документы оформлял, и все ниточки тянулись к нему. Но, церковь в нашем городе, это лишь, как бы слово поточнее подобрать...-- бывший полковник взъерошил  свои  короткие седые волосы,-- Не знаю, как это называется правильно по церковному, но что-то типа филиала основной церкви  в Москве. И есть ещё в Женеве! Мне Миша Хлебников гору писем показывал, это нашим, их женевские браться, якобы писали. Я так и не понял, при чём тут Женева? Для солидности, видимо... А главный здесь  Верховцев. Говорят, что из нашего брата, отставной офицер. Я его вообще не знаю, и не видел его никогда, а вот с Мишей Хлебниковым, я много общался когда переехал сюда, это честнейший парень, я уверен в этом! Он в это дело ввязался, потому как была у него цель в жизни, восстановить храм Николая Чудотворца в Ялмонте. Ялмонт, или Ялмонть, это такое урочище, недалеко отсюда. Красивейшее место! Древнейшее, упоминается, кажется с 1637 года! Но на восстановление нужны деньги, вот он их и копил. Всё, что получал от церкви, на себя ни копейки не потратил. И ему ещё и эта секта пообещала, что основательно поможет и деньгами и мастерами. Вот он и взялся, потому, как поверил им! Он так своей идеей горел, что тут его так и прозвали за глаза - Ялмонт. Потому как часто об этом говорил. Но стал он лишь пешкой в большой игре. А  потом, видимо, стал лишним...
-- Аркадий Денисович, а что полиция?  Расследуют убийство Миши? -- спросил Чернов
-- Расследуют. Но, уверен, никого не найдут. Хорошо концы в воду спрятаны. А у меня душа болит. Мы с Ниной, когда в эту квартиру въехали, тут мебель старая, облезлая совсем стояла.  Мы её  вынесли на помойку. И вот видим, стоит  старушка у  этого  хлама, который  мы выкинули, и плачет чуть ли не навзрыд. Моя Нинуля, сам знаешь, доброй души человек, подошла к этой женщине, познакомилась, и стала её расспрашивать, что у неё за беда . Оказалось, что  бабушка Аня, так она себя назвала, спит на холодном полу в развалюшке, а тут ещё пригодную мебель выбросили. И вот она плачет, потому что унести хоть что-то из того что мы выбросили, у неё сил нет. И денег нет, чтобы заплатить за перевозку. Нина ко мне, а я тоже не  чурбан бездушный, всё понял, вещи загрузили на мой прицеп, и что вошло, в багажник моей машины. И повёз я бабу Аню с теперь уже, её вещами в её жилище. --полковник сделал паузу, глотнул чаю, и продолжал  зазвеневшим от злости голосом.--Я глазам своим не поверил, когда увидел как там люди живут! Этот ужас словами не передать! В одной такой избушке зимой от холода несколько стариков умерло. Даже  летом, на это смотреть, душа слезами обливается, а что там зимой, я даже представить не могу!
-- Но ведь, наверно, как-то можно решить. Есть в государстве маневренный фонд, туда можно людей расселить-- сказал Чернов.
-- Не знаю... Люди всё отдали ради счастья пожить в уюте... Разве временное жильё решит проблему? Меня как воспитывали, что я должен защищать свою страну, и наш народ! И я защищал! И горжусь этим! А теперь что? Эти люди -- они наш народ! А я не знаю как его защитить! Вот ты всю жизнь преступников ловил, вот объясни мне, что можно тут сделать? Я со своими соседями поговорил, тоже хотят помочь, а как не знаем.
-- Того, что вы мне  рассказали, этого недостаточно, чтобы даже понять, что тут происходит. Надо  больше узнать, и я этим займусь. А  потом  решать будем  что можно сделать.-- ответил Чернов.
-- Я так и подумал.-- кивнул головой Аркадий Денисович.-- Ну, а пока с дороги, может отдохнёте.  Кровать у меня  для вас только одна, но можно найти раскладушку...
-- Нет. Мы поселимся в гостинице.-- отказался Чернов.-- Так будет лучше для дела. И вы о нашем приезде никому не рассказывайте. А то можно вспугнуть «птицу».
-- Ну, как скажешь.-- пожал плечами   полковник, и протянул для рукопожатия руку. -- Удачи!

                Глава четвёртая. Спас-Клепики.
          Частная гостиница, была  всего лишь старым  двухэтажным домом, больше напоминавшим сельский клуб. Правда, было заметно, что совсем недавно здесь сделали ремонт, всё здание было выкрашено приятным персиковым цветом, а крыша  зелёным. И гостиница теперь напоминала древнего старика на которого надели новую персиковую пижаму, и весёленький зелёный колпак. Как ни пытались прихорошить этот дом, но его явная старость и немощность сквозила отовсюду. Разбитое каменное крыльцо, и сто лет назад вставленные, широкие, грубые рамы. Да и весь дом, какой-то осевший, унылый. Внутри было  сносно, как в большинстве недорогих гостиниц. Тоже всё персиковое -стены и потолок. Минимум мебели - кресло, диван, столик. Но главное - чисто! И по своему уютно.
-- Нам бы поселиться. На недельку примерно...-- обратился  к девушке за стойкой  Чернов.-- Есть у вас номера?
Рыженькая, веснушчатая, и очень миловидная девушка, почему-то недоверчиво посмотрела на Чернова и Семаргла, и в её взгляде даже промелькнул испуг.  Семаргл подумал, что, по мнению этой местной красавицы, в их гостиницу захочет поселиться разве что  только сумасшедший, и оттого  у неё такое  испуганное лицо . Девушка ответила тихим голосом:
-- Номер остался только  четырёхместный .
-- А что так?! -- удивился Чернов.-- Или у вас двух и одноместные номера вообще не предусмотрены?
-- У нас всё есть.-- обиделась девушка.-- Даже есть люкс один.
-- Вот нам бы его получить.-- чуть заискивающим тоном попросил Чернов.
--Он не сдаётся. Это для одного учёного этнографа  зарезервировано. Он завтра приезжает.
-- А в  других номерах кто?-- поинтересовался Чернов .-- Тоже учёные?
-- Может быть. Я не интересовалась. Это туристы. У нас есть что посмотреть, вот и едут.-- с чувством гордости за свою малую родину ответила девушка.--  Так что, будете брать четырёхместный?
-- Будем, но если там никто  уже не живёт. И к нам никого не подселят. К нам скоро должны наши товарищи присоединиться-- на ходу придумывал Чернов.--Тоже туристы.  Можно мы оплатим весь номер, чтобы к нам потом никого постороннего не подселили?
-- Можно. Почему же  нет... Раз у вас деньги лишние.-- девушка явно не одобряла такой глупой расточительности.  Она взяла паспорта, что-то заполнила, и вернув  паспорта вместе с ключом, сказала.-- Номер двенадцатый, на втором этаже. Когда будете уходить, то ключ оставляйте здесь, на  втором этаже дежурной нет. Или отдадите ключ Клаве, она прибирается здесь, ей тоже можно ключ доверить. Но больше никому! Если захотите чаю или перекусить, то  на первом этаже есть кафе. Вход туда с улицы.-- и она показала рукой, с какой стороны надо зайти, чтобы попасть  в кафе.
    Чернов  поблагодарил девушку, взял ключ, и направился  на второй этаж. За ним последовал Семаргл. Номер двенадцатый, куда они поселились, был примитивно стандартным: четыре кровати, тумбочки к ним, стол, шкаф, небольшой холодильник, и закуток с душем за полиэтиленовой, синей шторкой, раковина и  унитаз. В последнее  время Семаргл жил в дорогих отелях, и  этот номер воспринял как некую экзотику. Это  его даже развеселило. Чернов, убедившись, что есть душ и сортир, и всё исправно работает, остался вполне удовлетворён их временным жилищем. Бросив сумку в шкаф, он сказал:
-- Ничего. Сносно. Всё исправно и чисто! Я знавал гостиницы и похуже. И я надеюсь, что мы здесь не на долго. Других дел по горло.
-- Что  сейчас делать будем? -- поинтересовался Семаргл, распаковывая свою сумку.
-- Ты отдыхай. А я пока пройдусь. Поразведаю кое --что. А потом скажу тебе что делать. Только, Семаргл, Сем, я тебя очень прошу ты тут без самодеятельности, хорошо? Не вздумай от скуки в сыщика поиграть...
-- Не волнуйся.-- успокоил его Семаргл.-- Я сегодня не выспался, так что, воспользуюсь случаем, посплю.
-- Ну и славненько. Я пошёл. Если что звони  на сотовый.-- Чернов бросил ему ключ на деревянной груше, и  предупредив, чтобы дверь всегда была заперта, вышел из номера.
 Семаргл, разобрал сумку. С час  повалялся на кровати,  и понял, что  не заснёт. Немного почитал прихваченный из дома детектив. От нечего делать принял душ,  и вконец  измаявшись от скуки, решил выйти, немного пройтись.
   Прогулка доставила ему удовольствие. Семаргл брёл по тенистой улице, и ему нравилась здешняя тишина, цветы. Нравилось слушать как высоко над твоей головой шумят  листвою деревья. Ветер бросал ему под ноги  тронутые желтизной, листья . Чудно пахло скошенной травой, цветами, яблоками, и  ранней осенью. Побродив бесцельно туда-сюда, Семаргл подумал , что надо бы зайти в магазин, купить чего-нибудь к обеду. Гостиничное кафе не привлекало.  Магазинная еда казалась надёжней.
Первый магазин, встретившийся ему на пути, оказался вполне приличным, чистеньким и светлым. А  возле магазина, на коробках, ящиках, и прямо на растленной газете на земле, старушки предлагали купить яблоки, овощи, зелень, семечки. Обычный импровизированный базарчик у крупной торговой точки. Семаргл                окинул взглядам эти  дары земли, и решил что кроме огурчиков и лука перьями, здесь ничего его не привлекает. Но сначала он зайдёт в магазин. И провожаемый разочарованными взглядами старушек, Семаргл стал подниматься на высокое крыльцо местного "Супермаркета". Это оказался обычный магазин, какой можно встретить в любом спальном районе Москвы. Походив по магазину, Семаргл выбрал два вида сыра, чай в пакетиках, чтобы не возиться с заваркой, сахар, хлеб и немного выпечки. Теперь надо было купить что-нибудь мясного. Молоденькая, пухленькая, с румяными округлыми щёчками,  продавщица из колбасного отдела, у которого Семаргл задержался чуть дольше других,  кокетливо ему улыбаясь, спросила:
-- Колбаски не желаете?  Или ветчины. Всё свежее!
--Давайте, то, и другое.--сразу согласился Семаргл, тоже улыбаясь милой девушке. --А что у вас есть ещё вкусненького, но так, чтобы не готовить?
--Всё что есть, на витрине. А вкусненькое у нас в новом кафе, но там, говорят, что хоть и вкусно, но дорого. Я сама там не была.
-- А хотите я вас туда приглашу?-- тут же спросил Семаргл .-- Как вас зовут ?
-- Таня.-- смутившись от такого  неожиданного поворота, ответила девушка.
-- Ну так что, Таня, хотите пойти со мной в кафе?  И вы не бойтесь, я не маньяк--убийца, и не  насильник, я просто  хочу посидеть, поговорить, и больше ничего. Мне немного скучно в вашем городе. Если вы чего-то опасаетесь, то можете взять с собой подругу. Или маму с бабушкой! И я обещаю, что приставать ни к вам ни, к ним не буду.-- засмеялся Семаргл.
Девушка вся зарделась. В смятении и нерешительности, что-то стала переставлять на своём прилавке, но наконец решилась:
-- Хорошо. Но я пойду с сестрой.
-- Прекрасно! -- засиял улыбкой Семаргл.-- Во сколько и куда за вами зайти?
-- В восемь вечера. Сюда. К магазину.-- ответила Таня. В глазах её боролись два чувства -- радость, и невозможность поверить в то, что это не просто, глупая шутка, а всё произойдёт  на самом деле.
-- Хорошо.-- ответил Семаргл.-- Меня зовут Олег. И ровно в восемь я буду здесь .
Для всех посторонних, он был Олег,  это  имя  было записано в его паспорте. Но это было чужое для него имя, он так и не смог привыкнуть к нему.
     Выходя из магазина, Семаргл заметил какими удивлёнными взглядами провожали его продавщицы. Взгляды переводимые на Таню, явно читались как «И что в ней нашёл этот столичный красавчик?» Он и сам считал себя красивым, потому что так на самом деле и было, но красота эта была не  природная. Это был плод усилий лучших пластических хирургов. И ещё стоматологов, сделавшим его улыбку голливудской. И тренеров в спортивном зале, где Семаргл до одурения  накачивал свои мышцы. Такого, каким он стал, наверно, пожелали бы видеть на своих страницах лучшие глянцевые журналы. Но это Семарглу было не нужно. Денег у него было в избытке. Всё было.  Нет, не всё... Самого главного не было --любви. И никогда уже не будет, это он точно знал.
Оторвал его от тяжёлых мыслей тонкий крик старушки, торгующей яблоками и семечками:
--Купи семечки!- приказным тоном крикнула она ему, при этом так нахмурилось её морщинистое личико, что просто невозможно было проигнорировать. Семаргл, усмехнувшись, пошёл на этот отчаянный призыв, и ловя на себе полные надежд, взгляды старушек, купил у них практически всё. И нагрузившись как ослик, потопал к гостинице. По дороге его воспоминания догнали его, обволокли...
               
                Глава пятая.
                ВОСПОМИНАНИЯ.
               
   Когда-то очень давно, в прошлой жизни, Семаргл был не Семарглом, а  Валентином Выжлецем,  и внешность имел самую обыкновенную, даже заурядную: среднего сложения и роста, серо-голубые глаза, русые волосы, чуть крупноватый, по-деревенски округлый нос, валенком. И жил тогда молодой человек Валя, не бедно, но и  богатством особым похвастаться не мог.  Его старший брат, занявшись торговым  бизнесом, хорошо преуспел, и  брату советовал, тоже  чем-то  заняться. У Валентина не было крепкой хватки и нужной жёсткости, необходимой для руководителя, но заниматься бизнесом он хотел . Особенно хотел быть очень богатым. Как зарабатывать, Валентин, давно решил. Он  соберёт бригаду мастеров, и будет заниматься ремонтом квартир . Это дело было ему понятное, так как его отец  всю жизнь проработавший прорабом на стройках, много говорил о своей работе, и в своём доме ремонт, всегда делал сам, и учил этому сына Валю. Старший брат  Коля, был спортсменом  и ни о чём кроме спорта и думать не хотел. Сестра Люся, не хотела портить руки и дышать красками, к тому же она училась в медицинском институте, много занималась, очень уставала. И получалось, что кроме самого младшего, Вали  и мамы, помогать отцу было некому. Но зато эта наука пошла Вале  в прок. Брат одобрил его решение, и выдал младшему, денег на "подъём". Однако, одному Валентину было страшновато выходить в безграничный и опасный океан бизнеса, и он пригласил в напарники своего одноклассника Костю Цыганкова. Костя  болтался без дела, и без денег, и готов был кинуться во что угодно. А этому предложению обрадовался очень. Так  и начался их бизнес. Потом они стали расширяться. Уже не только ремонтировали, но брались  строить дачи, и пригородные дома. Потом, с помощью  брата Коли, им доверили построить коттедж, они сделали всё хорошо, и не очень дорого. Потом поступил ещё заказ и ещё...  Денежки из тонкого ручейка потекли  весёлой  быстрой речкой, пока не очень широкой, но постепенно всё набирающей силу. Девять лет, Валя пахал как проклятый. И всё у него складывалось. И всё было хорошо. Дела шли в гору.  Он женился на симпатичной девушке  Лизе, которую очень любил, и был уверен, что и она любит его. Скоро должен был родится их первый ребёнок, сын, как определили по ультразвуку. Было, кажется всё, что нужно человеку для счастья. И всё рухнуло в один час. В один прекрасный, по летнему жаркий июльский день. Это был день его рождения.
     Вечером у него дома должны были собраться родственники и друзья. Жена с утра  готовила угощение. И два их больших  холодильника уже были забиты до отказа всякими деликатесами и напитками. Народу  должно было собраться немного,  только самые близкие. Валентин и сам не любил больших, долго тянущихся застолий, а его, на первых месяцах беременной жене, это и вовсе было тяжело. Валентин вообще не  хотел никого  собирать дома, а посидеть в ресторане, чтобы не утомлять работой Лизу, но она настояла на домашнем празднике, убедив его, что дома ей будет спокойней, и ей эта готовка не будет в тягость. Решили набрать как можно больше разных холодных закусок, а на горячее, Лиза  решила   запечь в духовке барашка .
    В этот день, Валентин все дела закончил пораньше, и прихватив подаренный ему сотрудниками его офиса подарок, поспешил домой. А  подарили  ему большие настольные часы на малахитовой подставке. Часы были завёрнуты в блестящую, целлофановую  обёртку с  ленточками и розочками. Валентин, изобразил радость и удивление от столь роскошного подарка, и аккуратно положил часы на заднее сидение своего автомобиля. По дороге домой, он представлял какой смех вызовет у его жены,  женщины с утончённым вкусом, этот громоздкий подарок,  и ему самому было смешно. У Лизы был не только безупречный вкус, но и редкое  чувство юмора. Она могла  кого  угодно  рассмешить своими сравнениями и замечаниями, но это никогда не было грубо и обидно. Всегда было весело всем. Валентин очень любил её. И хотя его  Лиза не могла  похвастаться красотой, её внешность  была какая-то  белесая: белая кожа,  пепельные волосы, светло-серые глаза, мелкие черты лица. Но при умелом наложении макияжа, Лиза сразу вся преображалась, и  становилась  очень привлекательной.  Иногда, она смеясь говорила мужу:
-- Вот разбогатеешь совсем как  олигарх, и найдёшь себе жену с внешностью фотомодели .  Ну а пока и такая жена тебе сгодится.
Он таких шуток не принимал. Всегда очень серьёзно отвечал, что никого в его жизни кроме неё, никогда не будет.  И как олигарх  вряд ли  когда-нибудь разбогатеет. Денег  было достаточно, но они мечтали о большой, современной квартире, и ещё о доме в ближнем Подмосковье. Но чтобы дом был как на обложке модного  журнала -- красивый , с бассейном , садом и лужайкой .  И со временем всё это стало бы реальностью. Деньги на квартиру уже лежали у него в банке. Но он хотел,  сразу  же сделать в новой квартире  евроремонт, всё чтобы было по вкусу Лизы. Хотел, чтобы они сразу смогли купить в квартиру всю  необходимую бытовую технику и  мебель, да не абы какую, а самую лучшую, ту что хотела Лиза. А на эти траты  нужно было ещё немного подкопить. Правда, Валентин рассчитывал, что после того как они получат полный расчёт с заказчиками, чью работу они уже выполнили, этот вопрос тоже будет решён. И  ещё до рождения ребёнка они с Лизой переселяться в новую  квартиру. А через год, купят и дом.
           Дверь в квартиру Валентин открыл своим ключом, и стараясь не шуршать  целлофаном, на цыпочках, пошёл в свою комнату, чтобы там спрятать подарок --часы . По его задумке, он должен был вытащить часы тогда когда Лиза будет свободна от стряпни, и сможет  спокойно, и по -достоинству оценить этот подарок. То что он приехал сегодня намного раньше, тоже должно было стать для жены сюрпризом. Валентин слышал как Лиза чем-то громыхнула на кухне, чертыхнулась, а затем  заскрежетала дверца духовки.  Жена  явно была вся сосредоточена на своём фирменном барашке, и  не услышала как он  пришёл. Валентин, бесшумно достиг двери своей комнаты и уже открыв её, чтобы войти, услышал голос  Кости, донёсшийся из кухни:
-- Мне показалось, что  открылась входная дверь.
-- Тебе показалось.-- ответила Лиза.-- Валя никогда не приходит так рано.               
 Валентин  проскользнул в свою комнату, и неслышно притворил за собой дверь. И тут же услышал шаги по коридору, и потом обратно на кухню. Валентин осторожно опустил свой подарок на диван, и  вышел на лоджию. Лоджия и окно кухни находились рядом и всё, что говорилось сейчас на кухне было хорошо слышно.
-- Ну, и чего ты дёргаешься? -- язвительно спросила Лиза.-- Если бы даже он пришёл, то ничего страшного. Ты пришёл пораньше, и решил мне помочь, что в этом такого?!
-- Да ничего -- ответил Костя.-- А ты не заметила, он как… Не догадывается о нас?
-- Не волнуйся. Он так занят работой, что вообще никого и ничего вокруг себя не замечает.-- ответила Лиза.-- Костя, но это так продолжаться не может... Мы должны что-то предпринять. Сказать ему, что должны развестись. Ребёнок должен носить твою фамилию.  Фамилию своего родного отца. Ведь по другому будет не честно.
-- Конечно. Мы и скажем. Но сегодня не очень удачный для этого день, ты не находишь? Всё-таки у человека день рождения. Зачем портить ему праздник такими признаниями?  Это можно сказать в любой другой день.
-- Хорошо. Но ты всё откладываешь с этим. Чего ты ждёшь? Или чего-то боишься?
-- Да, если быть до конца откровенным, то я боюсь. Когда мы только начинали, то мы были партнёрами, а сейчас, фирма принадлежит твоему мужу. Деньги на подъём были даны его братом, и он настоял, когда оформляли фирму,чтобы хозяином был только Валентин. А я его помощником, или замом. Да и по сути, всю основную работу  тащит Валентин. И если он меня вышвырнет, то что я буду делать?  На какие деньги содержать тебя и ребёнка?
-- Я всегда думала , что тебе принадлежит половина фирмы .-- голос Лизы был полон растерянности.
-- Нет! Если бы так, то никаких проблем.-- тяжело вздохнул Костя.-- Я недавно подслушал разговор твоего мужа с его братом, и тот ему прямо сказал -- избавляйся, мол, от этого Кости, толку от него всё равно мало. Но Валентин не захотел, неудобно ему товарища обижать. А вот как узнает, что товарищ   у него жену увёл, да ещё и ребёнок его, сразу про все неудобства забудет. Вылечу как пробка! И куда мне потом ?!
-- И что ты предлагаешь? Так и молчать, и жить как и раньше, всё время обманывать его?
-- Я пока предлагаю  немного подождать.-- ласково попросил Костя.-- Скоро с нами расплатится заказчик, и Валентин обещал большие премии. Тех денег, которые я получу, нам с тобой надолго хватит. Будем с тобой на них  жить, и я буду искать себе другое место. Где-нибудь да найду. У нас всё будет очень, очень хорошо! Главное, что мы любим друг друга, и у нас будет  наш мальчик. Как мы его назовём ?
-- Как ты захочешь.-- ответила Лиза.-- Только не Валентином. Ненавижу это имя. Назовём как тебя, Костей, чтобы был красивый, как ты!.-- и она засмеялась. Послышались звуки поцелуев, жаркий шёпот...
   Валентин как  контуженный вышел из лоджии и пошёл в коридор. А в это время, в духовке оборвался противень, зашипело, запахло горелым. Лиза вскрикнула, и бросилась спасать своё жаркое. Костя кинулся ей помогать, и всё время успокаивал её, и просил не торопиться. Они не услышали как открылась, и закрылась входная дверь .

                Глава шестая.
                Спас - Клепики.
Разгрузив покупки в гостинице, и перекусив, Семаргл решил, что пока он  свободен от всяких дел, то вполне может позволить себе  небольшую экскурсию. Но вот куда пойти? Пришлось спуститься к девушке за стойкой, и поинтересоваться у неё.
--О, у нас есть что посмотреть!--сразу оживилась девушка, -- Но в начале, я бы порекомендовала вам поехать в Музей деревянного зодчества! Там  представлены экспонаты, сделанные из дерева в самых разных техниках: садово-парковая скульптура, резьба по дереву, художественная роспись. Изюминка экспозиции — макеты “Деревянная Москва” и “Кижи”,--тоном опытного экскурсовода, закончила она.
Семаргл поблагодарил за совет, уточнил ещё как добраться до этого музея, и уже собрался идти к себе в номер, как неожиданно для себя самого спросил:
--А вы семечки любите?
--Люблю.--машинально ответила девушка, и с удивлением посмотрела на него, --А что?
--А я не люблю. Но бабушки у магазина, принудили меня их купить. Можно я вам отдам?
Девушка засмеялась таким чистым, душевным смехом, что Семаргл просто очаровался, и искал в уме, что бы такое ещё смешное сказать, чтобы ещё раз услышать этот серебристый, милый смех. Но не нашёл.
--Бабушки у нас такие.--сказала девушка, --Давайте ваши семечки! Раз вам не нужны.
Семаргл быстро поднялся в номер, взял кульки с семечками, и отнёс девушке, которая с улыбкой поблагодарила его, и спрятала кульки под стойку.
Однако поехать в Музей деревянного зодчества не получилось. Вернулся Чернов, и увидев на столе разложенные продукты, издал голодный, волчий рык, и отыскав в своей сумке кипятильник, начал  ловко готовить перекус. При этом говорил:
-- Давай, рассказывай, где ты был, что видел? А потом я. У меня рассказ длиннее получится. А я пока поем.
  Чернов, с аппетитов набросился на толстый бутерброд, который соорудил, не нарезая, а буквально рубя ножом огромными кусками, колбасу и ветчину. Такой же бутерброд подвинул другу. Семаргл от бутерброда отказался, так как уже успел поесть, и подробно рассказал о том как провёл день, не забыл сообщить и о  сегодняшнем  походе с Таней в кафе.
-- Это хорошо.-- одобрил Чернов, запивая второй бутерброд чаем.-- Так ненавязчиво порасспроси, что у них в городе говорят про убийство, и вообще. В таких городах магазины и базары самые лучшие источники информации. А продавщицы  самые главные носители этой информации. Но о себе много не говори. Придумай себе "легенду ". Посолиднее! Ты такой весь модный, богатый москвич, что простым работягой не прикинешься.
-- Я думал об этом. И пришла мне в голову мысль, что лучше всего назваться начинающим писателем  детективов, тогда и интерес мой будет оправдан и всем понятен.
-- Правильно. Так и говори.-- согласился Чернов . -- А я разузнал вот что -- дела тут полное дерьмо ! Всё запутано, и нет никаких зацепок. Я поговорил с местным  полицейским капитаном Фёдоровым, мы с ним нашли общий язык, и  ему мой интерес понятен. Он не стал от меня ничего скрывать, всё рассказал скрупулёзно, даже дал дело прочитать, как коллеге доверил. Я, как и Фёдоров, в полном недоумении. Не было никаких причин убивать этого Мишу Хлебникова. Он абсолютно никому не мешал, и не был опасен!  На тот момент, когда его пришли убивать, его уже вывели из игры. Он сделал своё дело. И никакой опасной информацией не владел.  Я расскажу тебе поподробнее, тогда тебе легче будет сориентироваться. Три года назад, или чуть больше, сюда приехали  люди. Они назвали себя представителями московской церкви Архангела Михаила. Якобы церковь эту образовал бывший  боевой офицер, впоследствии ставший священником. Одной из задач этой церкви, являлась  поддержка семей, в которых были погибшие в боевых действиях и инвалиды.  И вообще, помогать всем, нуждающимся. Помогли они, надо признать, очень неплохо. А потом предложили и в Спас-Клепиках организовать  как бы филиал от московской церкви. И их очень горячо поддержали. Тем более, что обещано людям  было немало. В общем  церковь тут обосновалась, жители потянулись к ней, и поверив, стали привлекать друзей и родных.  И тут главный их, уж не знаю как он назывался, может быть преподобный, как у католиков, Верховцев, предложил  горожанам такую идею -- отдать в церковь всё что они имели, от обручальных колец  до квартир и домов, и на эти деньги построить на берегу реки Оки, недалеко от Рязани, этакий Святоград. С  благоустроенными коттеджами, с садами  и фонтанами!  В общем сказка будет, а не жизнь! И ещё, обещал этот Верховцев, что каждый, кто сдаст всё своё имущество, то есть себе ничего вообще не оставит, ни дачки, ни участка земли, ни колечка, тот за такую самоотверженность, и  веру в их святое дело, потом будет ещё пожизненно получать деньги. Каждый месяц в размере двух пенсий!
-- И они в это поверили? -- удивился Семаргл.
-- Ну а почему, нет?! Вспомни  пресловутое "МММ", там  сколько народу на эту авантюру купилось?  Тысячи! А ведь до этого Мавроди ничего никому  хорошего не сделал. Но они всё равно поверили ему. Потому, что очень хотели, чтобы это было правдой! А Верховцев, почти год деньги раздавал, и людям помощь оказывал. Поверили  ему люди, и понесли ему свои денежки, золотишко, стали квартиры и дачи продавать, и деньги отдавать . И следил за эти всем Миша Хлебников, кстати и зарплату за это получал, весьма приличную. И его заместитель, Луговской, тоже получал зарплату, но немного меньшую. Верховцев, я думаю, он лицо подставное, по крайней мере, его давно здесь никто не видел, предпочитал руководить по телефону. Здесь все дела вёл Миша Хлебников. И в последнее время общался в основном с помощником Верховцева. Этого помощника не видел вообще никто! Даже имя его нигде не значится. Навели справки в Москве. И ни про какую церковь Архангела Михаила в Спас-Клепиках, ни о каком Верховцеве, никто и слыхом не слыхивал. Вот такая получается мутная  история... Такой Святоград…
-- А в Москве, на самом деле,  есть такая церковь Архангела Михаила? -- очень заинтересованно спросил Семаргл.
-- Конечно есть! Но только к этой, в Спас-Клепиках никакого отношения не имеет. Есть в деле много бумаг, но все они фальшивые, просто красивые бумажки. Например, есть список золотых украшений, кто их сдал, и во сколько они были оценены. Так вот на той бумаге стоит печать несуществующей организации. И все бумаги, какие изъяли у Миши Хлебникова, и у Луговского, все документы с юридическим адресом, и реквизитами несуществующей в природе церкви Архангела Михаила. По тому указанному адресу никакой церкви нет, и не было, там промзона, и она давно заброшена. Липа это всё! Документы, печати, имена, адреса -- все  они  не настоящие.  Всё очень грамотно сделано, красиво, убедительно. И следов не найдёшь. Растворился в воздухе преподобный Верховцев вместе с денежками, золотишком, и всеми надеждами  Спас-Клепиковцев.
-- А куда же они раньше смотрели?...-- с досадой сказал Семаргл .-- Почему не поехали сами в Москву, не посмотрели что там и как?
-- Поверили! И не заморочились с проверкой. Связь была через мобильные телефоны. Номера телефонов есть. Только один номер давно не обслуживается, и хозяин его не Верховцев, а какой-то старик в Москве, который купил симку по просьбе, уже и сам не помнит, какого-то незнакомого мужика. А второй мобильный украден у студентки МГУ Леночки  Банниковой, и об этом есть заявление в полицию.  По этому телефону ответил какой-то бомж с Казанского вокзала. Сказал, что телефон нашёл на вокзале в урне для мусора. Предложил этот телефон у него выкупить за пару пузырей. Фёдоров, не поленился съездил, но бомж был в жестоком запое, и где-то  телефон потерял. И зарядка закончилась. В общем сделка не состоялась. Да и нет в этом телефоне никакой надобности!  Там, после этого бомжа, на телефоне только блох можно обнаружить. А давай ещё по бутербродику с сыром!
--Мне в кафе скоро идти, там поем. Может тебе чего оттуда принести?
--Нет, не надо. Я сам попозже туда зайду, но ты сделай вид, что меня не заметил.   Сем, а ты себя Тане как назвал ?
-- Олегом. Как по паспорту.  А что?
-- Ничего. Это я так спросил, вдруг где-то пересечёмся, чтобы я знал  как к тебе обращаться. А я  остаюсь Сашей. Только не вздумай сделать вид, что мы не знакомы! В таких городах  всегда всё известно. Времени до восьми ещё полно, можно немного отдохнуть—и он завалился одетым на кровать. Закрыл глаза. И на лицо его как будто упала  серая тень.
   Семаргл посмотрел на  друга, и подумал, что  Чернов  предчувствует поражение в этом деле, а проигрывать он не привык.               
               
                Глава седьмая.
                Вадим Луговской.               
    Всё рушилось на глазах! Земля уходила из--под ног!  Ужас того, что происходило сейчас, Вадим не мог раньше даже представить. Люди как будто сошли все с ума.  Орали! Бросались на Вадима с обвинениями! Требовали вернуть им их деньги и квартиры! И главным аргументом у нападавших на него  людей, было то, что сам Вадим не сдал в церковь ни квартиру, ни дачу, вообще ничего. Он  наоборот, получал каждый месяц  зарплату   от церкви, иногда даже большие премии. Значит Вадим только выиграл, и  наверняка был в сговоре, так кричали ему собравшиеся в церкви люди . Его обвиняли даже в убийстве Миши! Даже до такого безумия дошли! У Вадима не было причин убивать Мишу, они были в приятельских отношениях, но ополоумевшим разве это докажешь?  Люди в городе шептались, что Луговской, давно зарился на главное место,  и на более высокий оклад. Другие говорили, что Вадиму заплатил Верховцев, чтобы  после смерти Миши, уничтожить все следы. Тот факт, что в день убийства, Вадим сидел у стоматолога, и его видели там  многие, никого не смущал. Говорили, что он исхитрился,  пошёл  в поликлинике, якобы в туалет, а сам убил Мишу, и вернулся опять в очередь к врачу. Какого только бреда, угроз и оскорблений  не наслушался Луговской! Но не это его волновало сейчас.  Плевать он хотел на эти обвинения! Нет его вины! И придраться не к чему. А вот то, что теперь  он  снова безработный и безденежный, у которого осталась одна пенсия по инвалидности, да огород, и больше ничего, это осознание  добивало его окончательно. Ведь у него теперь большая семья, он должен их содержать.
       Из Чечни домой, Вадим Луговской, вернулся без ноги. Дома его как героя встретили счастливые родители. Мама накрыла стол, радостно суетилась, смеялась и плакала одновременно. Отец, стараясь выглядеть спокойным, крепко обнял сына, хлопнул по плечу и сказал:
-- Мужик! Настоящим мужиком вернулся! А что без ноги, это ничего, живут люди . Наш сосед, Витька  Сычёв,  в гробу цинковом  вернулся, а тебе, считай повезло! -- отец вытер слёзы, и сказал, -- Садись за стол, сынок, выпьем!  У нас всё будет путём!
  Но всё путём не вышло. Пенсия была небольшая, и чтобы не сидеть на шее у родителей, Вадим начал искать работу. Но работы для него не нашлось .
   Он хорошо запомнил одно осеннее утро. Он, в очередной раз, получил отказ от работодателя, сел на мокрую от дождя лавку, и закурил. Мыслей в голове не было. Пустота и безнадёжность. Вдруг, кто-то окликнул его. Вадим поднял голову, и увидел стоящего перед ним местного дурачка  Митю- юродивого.  Сколько Вадим себя помнил,  столько и знал этого странного мужичка. Мите лет было немного за тридцать, и за те два с лишним года, что Вадим его не видел, Митя заметно изменился. Как будто не два, а лет десять прошло.  Митя заметно опустился, ссутулился, и от него разило перегаром. Раньше Митя, даже на дух спиртное не переносил, а сейчас видно  запил. Морда грязная, вид бомжеватый.
     Вадим вспомнил, как в детстве, он забирал недоеденную плюшку, их им часто давали в детском саду на полдник, и по дороге домой,  отдавал  Мите.  Митя радовался всему, что ему давали, в этом он видел признак любви  к нему, и то, что все видят в нём хорошего человека. Ведь плохого человека не любят, и ничего ему не дают, так рассуждал Митя.  А  детям было забавно видеть, как этот почти взрослый, такой странный дядя, сияя от счастья, собирал всякую ерунду: старую, уже негодную одежду, треснувшую посуду, и особенно радовался Митя, тому, что можно съесть.  Дети с удовольствием кормили Митю, как кормили бы экзотическое животное в зоопарке. Им нравилось смотреть и смеяться, как он радостно чавкая, и  пропихивая  пальцем  куски в рот,  набрасывался на их угощение.  Взрослым было мерзко, детям  было смешно. А Митя пребывал в  эйфории от такой  всеобщей  любви к нему. И живот его всегда был набит до отказа.  Вадим вспомнил случай, когда они всем детским садом, гуляя на прогулке, чуть ли не до смерти обкормили бедного Митю. Ему стало плохо. Детсадовская медсестра заподозрила неладное, и вызвала скорую помощь. Митю увезли. А потом их долго ругали и  стыдили, и запретили так  обкармливать больного человека. Но дети продолжали исподтишка  таскать, и отдавать Мите всё что не хотели доедать в детском саду. И вот теперь этот Митя стоит перед ним, гадкий, вонючий,  и изо всех сил стараясь  разжалобить Вадима, канючит:
-- Вадик, дай Мите сигаретку. Очень уж покурить хочется. Или докурить бычок оставь. Бычочек малюсенький...-- клянчил Митя, жалобно заглядывая Вадиму в глаза.-- Я проспал. Все уже работать уехали, и попросить больше не у кого. Мне обычно Гриша Тимофеев сигаретку даёт. Он больше всех наших, в Москве денег зарабатывает. На рынке овощами торгует -- олигарх!  А тебе много за  войну, и за  отрезанную ногу заплатили? -- спросил Митя, и как всегда не к месту до ушей растянул свою дурацкую улыбку, как будто страшно чему-то обрадовался . Эта его идиотская улыбка, всегда раздражала Вадима, а сегодня, словно  добавила серной кислоты ему в душу. Вадим еле сдержал себя, чтобы не врезать ему кулаком  по  ухмыляющейся, грязной роже. Но задавил в себе это. И сигаретку дал. Немного помолчав, ответил Мите:
-- Мне, Митя, не за войну пенсию платят, а за инвалидность. Ты дурак, тебе этого не понять, что так бывает, что не только ногу я потерял, но и жизнь свою, такую, какую хотел для себя...
-- Я дурак. -- спокойно согласился Митя-- А ты умный был, когда пошёл туда, где могут ногу отнять. И жизнь? -- спросил Митя, с наслаждением, взасос, затягиваясь сигаретой.  Вадим от такого вопроса  даже вздрогнул. Он уже успел забыть, что Митю и прозвали юродивым за такие вот вопросы, и рассуждения, очень странные для  слабоумного человека. Вадим с интересом посмотрел на Митю и сказал :
-- Дело не в уме, а в долге! Я должен был!
-- Значит, теперь, уже тебе должны.-- подвёл итог беседе Митя. И опять не к месту спросил,-- А ты не заметил пустые бутылки тут оставляли?  Или банки жестяные, их тоже принимают, но мало за них дают.-- и вдруг занервничал, заторопился.-- Надо поискать, а то опять кто-нибудь опередит. Всем стали бутылки нужны, а на всех не хватает.
   Вадим смотрел как Митя ловко, натренировано  заглядывает под лавки, шарит руками в траве, и маленькое, корявенькое тело Мити,
 с давно не мытой, не стриженой головой, забывшей что такое расчёска, появляется то здесь, то там -- мелькает как хорёк в траве.  И страшные мысли стали прокрадываться в голову Вадима:
-- Неужели и я вот так же начну пить, сопьюсь, буду собирать бутылки, клянчить сигаретки, ходить в рванье? -- думал Вадим, машинально следя за Митей.-- Или буду сидеть дома, смотреть телевизор с утра до ночи, до полного одурения... Похороню все свои мечты, и себя вместе с ними в своих четырёх стенах? И в мои двадцать лет жизнь для меня закончится? А кому нужна такая жизнь?  Тогда уж, наверно, было бы лучше вернуться в цинковом гробу как  Витька Сычёв. Нет! Ещё рано так отчаиваться -- взял себя в руки Вадим. Есть ещё шанс вернуться к нормальной жизни.
     По дороге домой все мысли Вадима были заняты новым, хорошим протезом. Сразу вспомнился легендарный лётчик Маресьев, о котором он читал ещё в школьные годы . Ведь сумел же человек научиться ходить на протезах так, что никто и не догадывался, что у него нет  обеих ног. Он не только ходил, он  танцевал на своих протезах, вернулся в авиацию! А ведь у Вадима нет только одной ноги, значит ему будет даже легче  чем Маресьеву. Эти рассуждения, как волны  радостной надежды, окатили его, смыли  черноту безнадёги и отчаяния. Он снова ожил. И позволил себе помечтать  о хорошей работе в Москве, о том, что встретит  там  хорошую  девушку, женится, родятся дети, и всё сложится у него. Постепенно сложится... Но не складывалось. По разным причинам. Время шло, и всё больше овладевала апатия. В конце концов он замкнулся, переехал на дачу, утеплил её, знакомый печник сложил хорошую печку. В доме стало тепло и уютно. Вадим надстроил второй этаж, произвёл капитальный ремонт от пола до крыши, и получился крепкий, удобный дом. В этом доме и жил Вадим круглый год. С весны до заморозков занимался выращиванием овощей, картошки, ягод, ходил по грибы, делал заготовки. С удовольствием рыбачил. Если удавалось что-то продать, покупал себе одежду, и откладывал деньги на покупку машины, о которой давно мечтал. Вот так и жил. Зимой плотничал, но больше читал, смотрел маленький телевизор, и много курил. О семье уже не задумывался. Иногда сходился с женщинами, но на долго, как-то не получалось. Да он и привык уже жить один. И даже стал находить успокоение в своём отшельничестве. Но судьба подарила ему встречу в Надей, и жизнь круто изменилась.
Вадим увидел её очень жарким летним днём у озера, на пляже. Надя выходила из воды, такая удивительно стройная, красивая, что невольно всплыли, вспомнились строки ещё из школьных лет «Вышла из пены морской, с перстами пурпурными...» А кто? Кажется, Афродита... Древняя Греция... И тут же память услужливо напомнила фото скульптуры прекрасной богини. «Да разве сравнятся эти носатые, коротконогие  богини, с этой, выходящей из озера, рязанской красавицы?! Нет! Куда им всем до неё!»- думал Вадим, любуясь молодой женщиной. Она вытирала золотисто-русые волосы полотенцем, и смеялась, о чём-то говоря со своими тремя детьми, которая тоже только что купалась вместе с ней. До Вадима донеслось, что-то про воду, что вода тёплая. Как бы он хотел сейчас броситься в это нагретое солнцем, чистое, голубое озеро, и поплыть, как в детстве, наслаждаясь чистотой и прохладой воды, радуясь своей молодой силе и ловкости.  Но не в одежде же... А если раздеться, то все увидят протез. Эта восхитительно прекрасная женщина будет смотреть на протез, на него, и в её глазах будет жалость. Нет! Вадим резко развернулся, так, что чуть не упал, застыдился своей неловкости, и как мог, быстро пошёл от озера. И только прилично отойдя, понял, что идёт в противоположную сторону от своего дома. А сердце жгло. Жгло...
Потом, где-то через месяца три, Вадим познакомился с Надей. Наступили холода, и в её старом доме, купленном Надей на материнский капитал, и, видимо, не совсем добросовестно отремонтированном, стало холодно жить. Сколько бы ни топили печурку, долго тепло не задерживалось. Надя попросилась к нему на постой. В его тёплый, просторный дом. Не за дорого... И на время, пока её дом окончательно не приведут в порядок. И он пустил. Надю и её троих детей. Бесплатно. Опасаясь только одного, чтобы Надя, или её дети, не заметили каким счастьем засияли его глаза. Нет, он ни на что не наделся, ему уже  сорок шесть лет, он инвалид, ни денег у него, ни престижной работы, одичал так, что уже и говорить ленился. А она! Чуть за тридцать, свежа, прекрасна, невозможно красива! А за плечами неудачный брак, развод, трое детей, холодный дом, и жалкие алименты на детей от бывшего мужа. И кроме этого, купленного Надей домика, больше некуда податься. Её мать давно живёт с мужчиной, от которого родила двух детей, и Надю, с её тремя, там никто не ждёт, самим тесно. Да и с новым сожителем мамы, у Нади отношения не сложились. Спасали пособия на детей, да вот ещё, добрый человек, Вадим, пустил в свой дом, а то совсем было бы тяжко...

               
                Глава восьмая.
                Спас-Клепики.               
               
           Таня  уже ждала Семаргла  возле  ступенек магазина. Одета она была нарядно, в длинную шоколадного цвета юбку, сшитую из искусственного, летящего шёлка, и белую лёгкую кофточку с открытыми плечами. Лицо ярко подкрашено.
Девушка очень нервничала, она стояла напряжённая, теребила ремешок маленькой коричневой сумочки, но увидев Семаргла спешащего к ней, с облегчением вздохнула, и заулыбавшись, пошла к нему, просто излучающему радость.
-- Добрый вечер, Танюша !
-- Добрый .-- тихо ответила она и вся зарделась от смущения.
-- Ну что же, пойдём в кафе. Я там ещё не был, так что  показывайте дорогу. А  кстати, где ваша сестра ? Вы же с ней собирались прийти. Или она не захотела?
-- Она будет ждать нас уже у кафе.-- справившись со смущением, ответила Таня .
-- Прекрасно!  -- улыбнулся Семаргл .—Ну, так нам куда ?
-- Здесь недалеко.-- ответила Таня, и пошла  чуть впереди по узкой асфальтовой дорожке.
      Кафе  действительно было в пяти минутах ходьбы. Современная  "стекляшка ", окружённая  высокими клёнами,  на нижних ветвях   которых  развесили  гирлянды из маленьких лампочек. Лампочки весело перемигивались, из окон кафе лился тёплый свет, и  доносились звуки  популярной песни.
-- А вот и Римма! -- воскликнула Таня, и пошла к стройной, пышноволосой  девушке в синем закрытом платье, красиво облегавшем её тонкую фигуру.  Она стояла в тени деревьев, чуть в стороне от входа в кафе.
  Семаргл подошёл,  и Таня их познакомила.
-- А вы и вправду сёстры? --  улыбаясь  спросил Семаргл.
-- Да.-- ответила Таня .-- Но не родные, а двоюродные. Поэтому так непохожи.
-- Ну, это не важно. Проходите. Посмотрим, что у вас тут за чудо-кафе .-- сказал Семаргл, и открыв дверь, пропустил девушек вперёд.
Внутри было так как и предполагал Семаргл -- обычное кафе, но вполне уютно. Просторный  зал  не перегруженный столиками, есть эстрада, и место где можно потанцевать. Приятный полумрак, прорезаемый разноцветными лучами, бьющими из шара, подвешенного к потолку. Ещё один, зеркальный шар, разбрасывал отражённые огни.  Семаргл предложил сесть подальше от  колонок на  эстраде, он  не любил громкий звук,  девушки согласились. Они заняли столик  у окна, почти в самом конце зала.  Наконец-то  песня  закончилась.
-- У вас тут нет живой музыки? -- спросил Семаргл. -- Только  диски?
  Девушки переглянулись  и пожали плечами.
-- Кажется, кто-то поёт ...-- неуверенно сказала Таня.
-- У нас прекрасные исполнители! -- сказала подошедшая к их столику официантка.--  Оба из Москвы, выпускники Гнесинки!  Наши певцы  сейчас отдыхают, а минут через десять, снова начнут петь. Вы меню будете смотреть или вам рассказать что у нас сегодня?
-- А выбор то здесь, видать небольшой.-- подумал Семаргл, но всё-таки попросил меню. Официантка тут же положила меню на стол, а сама  отошла к соседнему столику. Семаргл предоставил девушкам самим выбирать себе блюда, и оглядел зал. В зале заняты были только три столика. За одним сидел молодой плечистый парень с  кокетливо посматривавшей на него, симпатичной девушкой.  Ещё за одним столиком сидел  среднего возраста мужчина с  молодой женщиной.  И ещё несколько парней, что-то обсуждали за одним столом.
-- Ну, что вы выбрали? -- спросил Семаргл  у девушек. И увидев их  глаза полные нерешительности, взял меню.-- Так, что же нам тут предлагают? Салаты... такие... сякие... хорошо. Бифштекс с картошкой, цыплёнок табака, рыба в кляре... Котлеты свиные... нет, это не солидно... Девушки, что вы будете?
-- Тут ещё дороже чем я думала.-- тихо сказала Таня, и Семарглу показалось, что лицо у неё побледнело.
-- Да, бросьте вы, Таня! -- засмеялся, умилённый её скромностью Семаргл.-- Отвечайте как на соцопросе -- что вам нравится из этого?
-- Цыплёнок.-- смущаясь призналась Таня.-- И салат  из помидор.
-- А вам Римма ?
-- А мне хотелось бы бифштекс, и какой-нибудь салат.-- ответила Римма.
-- Салат  "Цезарь"  подойдёт? -- и увидев утвердительный кивок, продолжил, -- А что будем пить? Хотите шампанского?
 Римма неопределённо пожала плечами, а у Тани засверкали глаза, но она ничего не ответила.
-- Значит договорились.-- Семаргл подозвал официантку и сделал заказ. Для себя он заказал то же что и для Риммы. Ещё добавив фрукты и морс.
  И тут вышли певцы. Симпатичные парень и девушка, в расшитых пайетками костюмах, отражавшими разноцветный свет, не хуже зеркального шара. Пели они неплохо, но слишком громко, а Семарглу очень хотелось с девушками поговорить. Под их песни никто не вышел танцевать. Песню тоже никто не заказывал. Видимо поэтому пели они не очень долго. И за это время можно было поесть. Семаргл с удовольствием  съел свой  бифштекс, здесь его приготовили  ничуть не хуже, чем в приличных заведениях Москвы. Таня  увлечённо расправлялась с румяным цыплёнком, и только одна Римма, кушала медленно, и  о чём-то думала.
-- Римма, вам не нравится бифштекс? Может быть вам заказать цыплёнка? -- поинтересовался Семаргл.
-- Нет, спасибо, мне всё нравится.-- ответила она тихо.-- А вы  какими судьбами оказались   нашем городе?
-- Я начинающий писатель. Настолько начинающий, что ещё ничего из написанного мной не вышло в свет.  Меня очень привлекает жанр детектива, но я  не знаю как работают следователи. Чем они вообще отличаются эти следователи от оперов. Да и с фантазией у меня не густо. А тут мне позвонил один приятель и рассказал про ваше убийство.
-- Кто вам позвонил?! -- вдруг  резко спросила Римма, и её рысьи  зелёные глаза вспыхнули странным огнём. -- Кто вам мог рассказать об этом ?  Как его имя ?
-- Мне рассказал мой давний товарищ, Сашка. Его отец, отставной подполковник, дружит и перезванивается  со своим товарищем, тоже отставным, но  полковником, который  недавно поселился в этом городе. В таком розовом доме с новой крышей.
-- А! Я этот дом знаю.-- подхватила Таня.-- И полковника и его жену тоже. Хорошие люди.
-- Римма, а почему это так  вас взволновало? Зачем вам нужно его имя?-- мягко спросил Семаргл.
-- Теперь уже не нужно.-- спокойно ответила она,  приглушая длинными ресницами, остывающий огонь в глазах.-- Я думала что это кто-то из наших старожилов.
-- Ну, а если бы и так, то что в этом плохого? -- недоумевал Семаргл.
-- Понимаете, Олег,  то что здесь случилось, это просто ужасно, но мне кажется, что это ещё не конец этой истории...-- подыскивая  нужные слова,  стала объяснять Римма. -- Я не знаю, может быть это просто мои нервы или страх... Но есть такое предчувствие, что кошмар ещё будет продолжаться.  И если об этой трагедии уже знают в Москве, вы ведь из Москвы, не так ли? То, значит, всё гораздо серьёзнее, чем нам кажется.
-- А вы разве имеете к этому какое-то отношение? -- всё больше удивлялся Семаргл.
-- Я была невестой Миши Хлебникова.-- тихо ответила Римма.-- Но мы всё время откладывали нашу свадьбу. Так и не поженились... Когда Мишу убили, меня сначала все жалели, а теперь подозревают чёрт знает в чём!  Я чуть ли не убийца Миши,  или пособница убийц... Город превратился в сумасшедший дом! Кто-то утверждал, что видел у меня на пальце перстень, который был сдан в церковь. У меня, действительно есть перстенёк, его подарил мне отец после окончания медучилища. И он купил его в нашем магазине. Таких перстней было много в продаже. Они все одинаковые. Как я могу теперь доказать, что этот  мой, а не украденный? Гадко всё!  А что вы собираетесь писать об этом?
-- Ничего.-- ответил Семаргл.-- А что писать, когда ничего не ясно -- кто убил, за что убили?  Следствие в тупике. А у меня воображения не хватает, чтобы самому это домыслить.
-- Почему  это, следствие в тупике? -- возмутилась  Таня. -- Да всему городу уже известно, что Мишу, царствие ему небесное, убил Верховцев со своими помощниками.
-- А зачем? -- очень заинтересованно спросил Семаргл.
Таня только пожала плечами, и не нашла, что ответить.
-- Возможно Верховцев.-- голос Риммы  стал глухим.--Мне Миша позвонил в тот день. Он был в истерике, так кричал, и был взвинчен, что я ничего не смогла понять из того, что он мне орал в трубку. У него ведь  была контузия, он воевал, Мише  нельзя было  нервничать, это могло его убить. Я пыталась успокоить его. Но он  кажется и не слышал меня, всё кричал, что Верховцев дьявол. Оборотень! И что-то ещё, про помощника Верховцева, и про то, что его, Мишу,  обманули, что теперь будет катастрофа! Я тогда подумала, что у Миши от переутомления начался жар, или что-то в этом роде. Сразу  побежала к нему, но дверь мне никто не открыл.
-- Простите меня, Римма, я не знал, что для вас это личная трагедия, а то бы я ни за что не затронул эту тему. -- поспешил успокоить её Семаргл.
-- Нет, это я виновата. Навела на всех тоску. -- печально улыбнулась Римма.-- Моя личная трагедия не должна омрачать жизнь  тех, кто к ней непричастен. А потом, знаете...  Мы с Мишей в последнее время часто ссорились, я даже хотела порвать с ним, но мне его было жалко оставлять без поддержки. А он стал очень нервным, просто психопатом, всё его раздражало, всё выводило из себя. Это трудно долго терпеть. Но я как большинство женщин, думала, что возможно что-то изменится к лучшему, что Миша  отдохнёт, и станет спокойней  и  терпимее. Мне очень жаль  его. Он ведь на самом деле был кристально чистым человеком. О нём говорили, что он святой...
--  А вы помогали ему в его работе  в церкви? -- осторожно спросил Семаргл.
-- Ну что вы! Миша меня о помощи никогда не просил, и мало что рассказывал. Луговской был у Миши помощником, только Вадим  мужик аморфный, всё делает с раскачкой, а Миша быстрое исполнение работы любил, и почти всё стал сам делать. А когда Миши не стало, то Луговской  вообще стал растерян и жалок.
-- А давайте, и вправду, поговорим о чём-то другом.-- жалобно попросила Таня.
-- Давайте  ещё выпьем шампанского, и я вам расскажу что-нибудь весёлое, если получится .—с энтузиазмом предложил Семаргл, и тут же знаком подозвал официантку.  Поинтересовался, что у них на десерт самое вкусное, и не спрашивая у стеснительных барышень согласия,  всё заказал сам, добавив бутылку шампанского. 
   На эстраду снова вышли певцы. На в этот раз они пели что-то лирическое, и нежное. Семаргл пригласил Римму потанцевать. Она согласилась. Они вышли на  свободный  пятачок у эстрады, и  Семаргл нежно приобняв Римму стал вместе с ней танцевать медленный танец.
-- Завтра все в Спас-Клепиках будут знать, что я была в кафе, танцевала, пила шампанское  и веселилась до упаду.-- тихо и с иронией, сказала Римма.-- Будут говорить, что  не прошла ещё и сороковины по Мише, а я уже хвостом мету... Я бы не пошла ... Но побоялась отпустить одну Таньку. Она у нас такая наивная и доверчивая. А ей очень хотелось в это кафе!
-- Я не кажусь вам опасным ? -- улыбаясь спросил Семаргл.
-- Если бы хоть на миг мне это показалось, то я бы утащила Таньку домой.-- усмехнулась Римма. -- Я людей чувствую как-то. Редко ошибаюсь. Вы не опасны. Я чувствую, что ни я ни Таня, мы вас не интересуем. Вам просто надо  провести вечер в компании и всё.
-- Я так и сказал вашей сестре. Я не обманываю девушек. И сознаюсь, что здесь я не буду искать ни любви, ни даже флирта.
-- А что так? -- даже обиделась Римма.-- Провинциальные девушки вам кажутся слишком глупыми и  простушками?
-- О вас так совсем не скажешь.-- перебил её Семаргл.-- Вы  очень красивая, умная, утончённая. Что вас держит в Спас-Клепиках? Почему бы вам не уехать в Москву?
-- После медучилища, я жила  четыре  года в Москве. Сначала работала в больнице медсестрой, потом нашла очень денежную работу в одном агентстве. Это была пора самых страшных разочарований в моей жизни. Я пережила трагедию о которой даже вспоминать не хочу. И я вернулась в  родной город, зализывать раны, и заново учиться жить. В тот период мне очень помог Миша.
-- Римма, мы о чём бы не заговорили, всё сходится на Мише.-- с лёгким упрёком, заметил Семаргл.-- Может быть мне заказать для вас какую-нибудь весёлую песню? Какая вам нравится?
-- А вам хочется для меня сделать что-то приятное? -- нежная улыбка  буквально озарила лицо Риммы, в глазах блеснули огоньки радости.
-- Да. Я был бы очень рад.-- ответил тихо Семаргл, и  ещё раз посмотрел в  её, ставшее вдруг, безмятежным, лицо. Она и вправду была очень красива!  Аристократически утончённое лицо, изящный, безупречно прямой нос, нежные, притягательные розовые губы, и свежая  белая кожа. Её  зелёные  глаза  оттаяли, и  мягко блестели  отражая свет, льющийся со всех сторон. С её плеча  на его плечо упала прядь  рыжеватых волос, и он прикоснулся щекой к этим, тонко пахнущим травами и яблоками, прядям волос, ощутил их  шелковистость, и ещё один аромат, какая—то удивительная смесь  жасмина и полыни.  Он   сам не заметил как  крепче прижал Римму к себе, и от её близкого, молодого тела,  в его тело  пошло тепло.
-- Какую песню ты хочешь? -- машинально перешёл  на  "ты", Семаргл.-- Какую? – голос начал садится, и  выдавать хриплые ноты. Эта женщина дурманила его, опьяняла. Он окунулся лицом в её волосы, и не хотел уже выныривать. По телу разливалось  предвкушение…
-- Не надо песню. Отвези меня завтра в Ялмонт -- тоже хрипловатым голосом  выдохнула она.
         За всем происходящем в кафе, с улицы наблюдал Чернов. Он стоял никем не видимый, в тени широко и густо разросшегося куста сирени у окна кафе, возле которого расположились Семаргл и девушки. Убедившись, что всё хорошо, Чернов уже собрался было зайти в кафе, и тоже поужинать, как услышал громкую брань. Подойдя ближе, Чернов увидел, что один из  вышибал кафе, молодой совсем парень, гонит от дверей какого-то драного замухрышку, а тот не хочет уходить и огрызается.
-- Пошёл вон отсюда! -- подражая  взрослым, матёрым  мужикам,  орал  парень, но вместо рыка у него рвался фальцет, -- Я тебе уже говорил, чтобы твоего вонючего духа, возле нашего кафе, что б и близко не было!
-- Это мой город! -- истошно визжал  замухрышка, -- Меня тут все любят! Весь город любит! И я буду там где хочу!
-- Да кто тебя любит? -- брезгливо процедил через губу вышибала.-- Иди помойся!  Рыло  свиное! Здесь приличные люди, а ты иди к своим бомжам  на  станцию.  Там будешь окурки клянчить.
-- Там уже не дают.-- заметил  мужичонка, не обидевшись на "свиное рыло". И продолжал отстаивать свои позиции.-- Здесь народ богатый, им не жалко будет для Мити сигаретку дать, а ещё лучше, отдать то, что в бутылках у них недопито осталось. Куда оно пойдёт? В  раковину выльете! Вы же сами допивать не станете,  а мне  было бы  в  радость!
-- Пошёл отсюда, я тебе сказал!-- набычился парень.-- Никто тебе здесь ничего не даст!
-- Тебя, мальчик, ещё на свете не было, а мне уже все в этом городе, всё отдавали! -- похвастался Митя.-- У кого хошь спроси, скажут: и посуду, и одежду и  еду всякую,  всё, всё мне давали. Просто так! Потому что любят меня! Тебе бы вот, никто не дал, злой ты!
-- Короче, Митя, я тебе не мальчик,  и ты сейчас потопаешь отсюда, пока я тебе не наподдал!-- начал по-настоящему заводиться  вышибала. Видимо его задело, то что Митя  обнародовал тот  факт, что  вышибала, как ни старается выглядеть внушительно, но всё равно ещё мальчик, и даже дурачку видно, что на мужчину, он  пока не тянет.  Однако  парнишка не торопился  сдержать свою угрозу. Чернову показалось, что этот молодой вышибала просто брезгует прикоснуться к грязному, и наверно  блохастому, как  бездомный пёс, Мите. И  Митя это чувствовал. Смотрел бесстрашно, и широко улыбался, как будто был этому рад.
В кафе тоже слышали разговор Мити и вышибалы. Из кафе вышел Семаргл с неоткрытой бутылкой водки и пачкой сигарет. Митя  смотрел на его покупки без зависти, а как на чудо, доступное избранным, но не положенное, почему-то ему самому.
 Семаргл, тоже опасаясь блох и вшей, положил всё это добро возле Мити и сказал:
-- Это тебе, Митя. И иди ты, от греха отсюда.
   Митя  онемел. Застыл. Окаменел. Но быстро спохватился, что пока он тут изображает памятник  самому себе, эти чудесные, поистине царские дары, могут уплыть в чужие руки.  Митины  руки сами схватили с земли  "сокровища",  и Митя  потрусил зигзагом куда-то в кусты. Видимо там, в безопасности и темноте, он окончательно пришёл в себя.  Из кустов, понёсся к звёздному небу, счастливый его клич:
-- Я же  говорил , что меня ЛЮБЯТ !!!

                Глава девятая.
                Митя—юродивый.               
   Когда Митя был совсем маленьким, врачи определили, что мальчик  с отклонениями   физического и умственного развития. Мать не стала отказываться от сына, и воспитывала мальчика одна. Отец Мити, как только узнал об отклонениях, сразу  же исчез, и больше его не видели. Как впрочем, не видели от него и алиментов.
    А мальчик рос, хоть и неказистенький, но послушный, очень ласковый и добрый. До пяти лет, он вообще не подавал голоса, и вцепившись в юбку мамы  Иры, ходил за ней как хвостик. На шестом году жизни, у Митеньки  прорезался голос. Он лопотал как годовалые дети, и всё время улыбался.  Мальчика, и его тихую маму, все жалели, угощали чем могли, чаще всего овощами и фруктами со своих участков. И жил Митя в ощущении своего, очень особенного, безмятежного счастья, до того страшного дня, когда мамы, вдруг, не стало. Она просто не проснулась  одним  серым осенним утром. Вечером как обычно  заснула, а утром, почему-то не проснулась. Митя не мог понять --почему?  Ему пытались объяснить, что у  его мамы  случился инфаркт, эта такая болезнь сердца, от страданий  бывает. Но Митя не понял. Понял он только одно -- страдать нельзя. И всю свою дальнейшую жизнь, как мог избегал этого страшного чувства.
   Митя остался  круглым сиротой, когда ему уже было больше двадцати лет. А по сути он оставался ребёнком. Ухаживать за собой не любил,  играл с детишками во дворе,  и больше всего на свете  любил когда ему что-то дарили. Он брал всё, что бы ему не предложили, всякий хлам. И такой счастливой улыбкой озарялось тогда его  лицо, что люди, просто, чтобы сделать ему приятное, давали Мите всё что ни попадя. Вечером, гружёный, всякой всячиной, Митя, приходил в свою маленькую однокомнатную квартирку, и садился сортировать, всё чем разжился за день -- носки к вещам, тарелки к  ложкам, съестное, в отдельную кучку. И это занятие было для Мити так увлекательно, что  он мог просидеть за ним всю ночь. Он решал,  для чего ему понадобится  эта разбитая ваза -- а для того, чтобы в неё складывать те монетки, которые ему удавалось насобирать с земли у пивной, или выпросить у  старушек возле церкви. А этот растянутый, застиранный свитер с протёртыми до дыр  локтями, он положит как коврик  у своей кровати и будет ногам тепло.  А для чего пригодятся ему дырявые носки, и  осколки тарелок, это Митя придумает потом... За неделю квартирка набивалась хламом. Но по воскресеньям становилось опять свободней. В этот день с большим мешком, приходила к нему его тётя, сестра мамы. Она сортировала вещи как-то  по-своему, отбирала  как раз те, для которых Митя никак не мог придумать практического применения, и ласково просила племянника:
-- Митенька, родной, а ты не мог бы мне это отдать?  Мне это очень, очень нужно! Ты бы меня очень обрадовал, если бы отдал!
Митя розовел, расплывался от удовольствия, и широким жестом подвигал к тёте Любе, отобранный ею хлам. И пока она запихивала  всё это добро, в прихваченный ею из дома мешок, Митя важничая, приговаривал:
-- Конечно, тебе это нужней чем мне. У тебя хозяйство большое.  Тебе эти вещи очень пригодятся. А мне ещё потом люди надарят. Меня в городе все любят, и всё мне дают. А я тебя люблю, тётя, поэтому, бери что захочешь! Мне не жалко!
   Тётя Люба была его опекуном, и хотела забрать его жить к себе, но Митя так разрыдался, когда понял, что его хотят увести из его квартиры, бросился на кровать, сгрёб и прижал к себе постель, на которой спала его мама, и при этом кричал, что какая-то местная старушка у церкви, говорила ему, что душа его  мамы будет с ним! А если он уйдёт, то мама не найдёт его и будет плакать! Увидев это, тётя Люба сама расплакалась, и оставила его жить в его квартире. Тем более она знала, что, уж к чему смогла приучить Митю его мама, так это к осторожности. Он ни разу не забыл выключить плиту, или оставить льющуюся из крана воду. Всегда закрывал входную дверь на ключ, и смотрел в глазок, если кто-то звонил. Тётя Люба жила недалеко, и хорошо следила за племянником: заставляла Митю мыться, и одевала его в чистую одежду, а грязную, уносила для стирки. Следила, чтобы у Мити были всегда подстрижены ногти, и  были в порядке волосы. Она  готовила ему еду. Убирала в доме, и  только приведя всё в  порядок, уходила к себе. И по воскресеньям, уходя, еле волочила за собой, набитый мешок  "подарков".  Всё это она выбрасывала на ближайшей помойке,  и этот её секрет, так и не был раскрыт Митей. Потому что ему строго на строго запрещали и близко подходить к помойкам, и тем более  что-то с них брать. Этот запрет Митя так никогда и не нарушил. А вот  другое своё  обещание --- никогда не пить, не сдержал. Но это уже потом, когда и тётя его умерла. Опекунство над ним взял его двоюродный брат, но внимание Мите практически не уделял, а больше за Митей некому было следить, и о нём беспокоится. И вещи, Митя перестал собирать. Их просто некому было теперь  отдавать, и они перестали приносить ему радость.
   После похорон тёти Любы, Митя сам собрал в старый, прорванный  пододеяльник, все прожжённые чайники,  все накопившиеся осколки,  гнутые, беззубые вилки, драные майки, и всё прочее, и вынес  на помойку.
  Теперь Митя осиротел окончательно. Уже никому до него не было дела, и он жил как мог, побираясь, бестолково тратя свою пенсию по инвалидности, пока не появился Егор.  Егора за пьянки, выгнала из дома жена, и ему негде было жить. Егор был не местный, приехал из вымирающей сибирской деревни в гости к родственнице, да так и остался, полюбил этот край. Работал шофёром, потом женился на местной девушке, у них родились дети, девочка и мальчик. Дети выросли и уехали. И Егору стало тоскливо. Начал пить, скандалить с женой, потерял работу. И после того, как во хмелю, не помня себя, избил жену, она и два её брата, вытолкали его с вещами взашей из  своего дома. А потом жена, уже бывшая, и дом продала. Уехала к дочери в Рязань. Егор скитался то здесь, то там, жил случайными заработками, и всё больше пил.  Митя пожалел его, и приютил у себя. Егор, как-то умел  выравнивать, всё время грозящую затонуть, лодчонку  Митиной жизни. Егор, был хоть и сильно пьющий, но мужик с понятием, и  забирая пенсию у Мити, не пропивал её, а тратил с умом. Во-первых оплачивал квартиру, и все коммунальные услуги. Во-вторых,  покупал сразу самое необходимое: папиросы, сахар, чай, макароны, крупу, соль. Картошку, лук и прочие дары местной земли, они подворовывали. На  дешёвую бормотуху, выпрашивали деньги, и жизнь как-то текла. Иногда их угощали добросердечные женщины домашними пирожками, и это был праздник! А уж про сегодняшний   щедрый подарок и говорить нечего! Подвалило ж такое счастье  Мите!               

                Глава десятая.
                Спас-Клепики.
    Когда Семаргл, проводив девушек до дома, вернулся в гостиницу, и вошёл в свой номер, то увидел, что Чернов сидит на кровати, а перед ним открытый ноутбук, светит ему  голубовато-- сиреневатым  экраном в лицо, отчего лицо Саши кажется  синюшным, с пробегающими  нехорошими тенями.
-- Ну что, натанцевался, жених? -- не отрываясь от экрана ноутбука, насмешливо спросил Чернов.
Семаргл сразу заподозрил, что Чернов наблюдал за ним и девушками.
-- Ты тоже там был? -- спросил он.
-- Был. Но ты  был  так  заворожён  рыжеволосой  барышней, что никого вокруг себя не замечал.
 -- Потрясающая девушка! –признался Семаргл.—Кстати, я  обещал  отвезти её в Ялмонт. Завтра поедем.
-- Хорошо.-- сказал Чернов,  и снова уткнулся в экран.
-- А что ты там ищешь?  Я смотрю, ты в Интернете плаваешь.-- заглянув другу через плечо, спросил  без особого любопытства Семаргл.
-- Мне показалось, что эту твою Римму, я уже где-то видел.-- ответил Чернов, щёлкая по клавишам  ноутбука.-- Вот, решил проверить, она это или мне только показалось... Скорее всего, не она, а девушка на неё похожая. Ты никогда не обращал внимания -- когда смотришь конкурс красоты, то  кажется, что все девушки похожи как близнецы. Почти одного роста и сложения, с белозубыми улыбками, загорелые, красивые... И накрашены почти одинаково. Красивых, как это ни странно, я чаще путаю, чем некрасивых. У некрасивых ярче выделяется индивидуальность.
-- Я на таких конкурсах  никогда не был.-- насупившись, сказал Семаргл.-- А тебе кажется, что ты мог видеть её там? А ты-то что делал на конкурсах красоты?
-- Ничего. Я по телевизору как-то раз этот конкурс смотрел.-- ответил Чернов, и  иронически глянул на Семаргла.-- А ты, дружище, кажется попался в сети.
-- Нет, Саша, не  в сети.-- усмехнулся Семаргл.—Я прямо свалился  Амуру в его колчан, и весь теперь истыкан его стрелами.
-- Ты не мальчик, поступай как знаешь, но будь осторожен. Что тут  за чертовщина, мы пока и понятия не имеем, и может быть твоя Римма, тоже каким-то боком причастна.
-- Она была невестой Миши Хлебникова.-- сказал Семаргл.
-- Да что ты!-- удивился Чернов, и отодвинул от себя ноутбук.-- Значит эта и была та самая Римма... Интересно у нас заворачивается...
Семаргл тут же присел на край кровати Чернова и попросил как потребовал :
-- Расскажи! Всё мне о ней расскажи !  И не вздумай, меня щадить и что-то умалчивать!
-- Рассказывать-то особенно нечего.-- добродушно улыбнулся Чернов.-- Мне капитан Фёдоров рассказал, что Миша собирался жениться на местной красавице Римме. В делах церкви она замечена не была. Но местные поговаривают, что они с Мишей что-то затевали.
-- А вдруг, эти разговоры -- сплетни одни ? Или от зависти  сказаны? -- возмутился Семаргл.-- Мне Римма сама говорила, что её в чём только теперь ни обвиняют!
-- А вот это, ты мне сейчас  расскажешь всё  подробненько, не упуская никаких, даже самых мелких деталей.-- сказал Чернов.
  Семаргл рассказал всё. Не упустил ничего, даже  сказал, что подарил смешному мужичку Мите водку и сигареты. Вспоминая  Митин вопль счастья в кустах, Семаргл засмеялся.  Однако Чернов только посуровел  и сказал:
-- Я видел. И вот этого не надо было делать! Ты что хочешь, чтобы за нами по пятам ходили все местные алкаши, и ждали подобных подарков? Завтра весь город будет знать о твоей щедрости. И не исключено, что уже с утра у гостиницы, нас будут ждать  все сирые и алчущие. Нам с тобой такой интерес к нашим особам совсем не к стати! Нам надо быть  серенькими, и незаметными. А ты что тут  устроил, благотворительный базар? Аттракцион неслыханной щедрости -- бесплатная раздача дорогущей  водки и сигарет? 
-- А может обойдётся?-- пристыжено спросил Семаргл.-- Тот Митя, он меня и не разглядел...
--Ладно. Сделал ошибку, осмысли, и больше не повторяй. Что было ещё?
-- Больше ничего. А что у тебя?
-- Ни--че--го...--  раздосадовано  отчеканил Чернов.-- Я даже мотива убийства не вижу. Разговаривал с Вадимом Луговским – одно разочарование… Ничего не знает, не понимает,  потерянный...  Он женился недавно, с тремя детьми её взял. Жена теперь беременна от него, а как он теперь  будет семью содержать,  даже не представляет. Не было смысла ему Мишу убивать. Да и  натура у Вадима для такого дела жидка. Не смог бы. Ну при ссоре, вспышке гнева, может быть... Но  все продумать, убить, и  мёртвое тело  так  под Христа распятого положить, цветами всё усыпать.  Цветы эти ... Лепестки, розы ... Не мужской это почерк!
-- Что?! -- подскочил Семаргл .-- Ты думаешь это Римма?!
-- Когда дело касается  преступления, то я, что-либо думаю, основываясь на фактах. У  Риммы алиби -- она была на работе в поликлинике. Свидетели -- куча старушек. Но!  От дома Миши до поликлиники, ровно шесть минут спокойного хода.  Я подсчитал, если очень поторопиться, то  на совершение   преступления,  рассыпание лепестков и прочее, и на дорогу туда--обратно, надо не меньше  минут  тридцати. И примерно столько же Римма отсутствовала. И что самое-то интересное, уходила она опять-таки, в то время, когда убийство и было совершено.
-- Значит ты подозреваешь, всё-таки её? -- насторожился Семаргл.
-- Подозревал бы, если бы мог понять -- зачем ей  понадобилось  его убивать?!  Что она выигрывает от его смерти?  На сегодняшний день  ответ один -- ничего!
-- А те деньги, которые  накопил Хлебников, их нашли? Он же на восстановление церкви копил. И где они?
-- Их нигде нет. Я же говорю, тут чертовщина какая-то! Мать Миша, думала, что деньги Миша хранит в Сбербанке. А в Сбербанке говорят, что  у Миши на книжке никогда больших денег не было.  Римма говорит, что сама видела деньги у Миши, в его квартире. Но  мать Миши ничего об этих деньгах не знает.  Как тебе это нравится? -- Чернов  зло рассмеялся.-- Объяснение только одно: кто-то врёт!
-- Самое интересное -- кто врёт?  Слушай, Саша, а зачем нам это надо?! Нас что попросили сделать? Помочь найти Верховцева, и вернуть деньги пострадавшим! А мы с тобой упёрлись в это убийство.
-- Потому и упёрлись, что они связаны. Может быть в  раскрытии этого  преступления, и будет ключ ко всему остальному.-- проворчал Чернов.-- А Верховцева я уже нашёл.
Семарглу показалось , что он ослышался, он переспросил,  и Чернов, взглянув на него уставшими, злыми глазами сказал:
-- Нашёл, нашёл. -- Чернов пощёлкал по клавишам ноутбука, и немного подождав, повернул ноутбук экраном к Семарглу.-- Смотри!
Семаргл впился глазами в экран. Он увидел черно-белую фотографию, на фото  лежащий  на обочине шоссе, весь промокший до нитки, мужчина в неестественно  изогнутой  позе, как будто хотел ногами достать до затылка. Руки раскинуты по сторонам,  а голова вывернута вбок.
Открытые глаза остекленели, сохранив  последнее в их  жизни изумление . Мужчина был мёртв.
-- Павел Валерьевич Корешков.-- представил его Чернов.--  Бывший артист цирка,  акробат. 54 года. Разведён. Числился безработным. Снимался  в массовках, и  иногда с несложными каскадёрскими трюками. Был сбит неустановленной машиной. Обнаружен в три часа ночи. Шёл дождь... В  протоколе написано, что все следы смыты  дождём.
-- Погоди, при чём тут дождь, и Корешков какой-то? -- не понял Семаргл.-- Ты думаешь, что Корешков, он что и есть тот самый  Верховцев?
-- Представь себе. У погибшего Корешкова в кармане оказалось фальшивое удостоверение с его фотографией,  на имя Верховцева. Капитан Фёдоров и Луговской его сразу опознали. Он это!   
-- И что теперь? -- Семаргл совсем был сбит с толку .
-- Я поеду утром в Москву, а ты  немного задержись здесь. Может понадобится  что-нибудь.  А сейчас давай --ка спать.
  Семаргл вымылся под душем, наспех вытерся полотенцем, и  упал в кровать. И тут же в голову полезли вопросы. Один самый  назойливый, он всё-таки задал уже начавшему похрапывать, Чернову:
-- Саша, а откуда ты узнал, что надо искать Верховцева в Интернете?
-- О-о-о ...-- простонал разбуженный Саша.-- Мне прислали фото по электронной почте. Я попросил у друзей из МУРа, узнать, не попадался ли в списках погибших, кто—то похожий по описанию на Верховцева. Друзья подключили своих знакомых гаишников. Ну а дальше дело техники. И я уверен, что сбит он был не случайно. С Мишей Хлебниковым они умерли в один день. С интервалом в несколько часов. Вот так. Всё Семаргл -- спать ! Попробуй только разбудить ещё раз!
  Семаргл  и сам понял, что не стоит. Покрутился ещё немного, и тоже заснул
      И снова, в который уже раз, ему неотвязно снилось его прошлое. Он хотел его забыть. Но стоило заснуть, снова возвращалось всё ... Накатывало ...  Бороться было бессмысленно. 
      
                Глава одиннадцатая.
                ВОСПОМИНАНИЯ.               
               
              Выбежав из дома Валентин заметался -- куда бежать, к кому?! Что теперь делать?  И стоит ли жить дальше после всего, что он услышал?  Он не мог  осмыслить свой следующий шаг и пометавшись от своей машины , обратно к подъезду, просто рухнул на скамейку у дома . Обхватил руками голову и беззвучно завыл.  Он не хотел жить без Лизы, и не мог её простить. Всё потерять в один миг  - семью, любимую женщину, веру  в счастье!  Он хотел для себя только одного подарка в этот свой  проклятый день рождения, чтобы вдруг остановилось сердце, и все его муки закончились! Но сердце, хоть и с перебоями, продолжало бить ему в виски, и он ненавидел его за это упрямство, нежелание прийти ему на помощь, и прекратить эту боль. Он ненавидел и себя, за то, что он не такой мужчина, которого может  верно любить женщина. Ненавидел Лизу за то, что она обманывала его так жестоко, и особенно за её слова, о том, что ребёнка её пусть назовёт Костя, она как любящая женщина, отдавала ему это право.  Но "только не Валентином "! Ведь даже имя его она ненавидела!
-- Твари! Жестокие, подлые твари! -- скрежеща зубами, шептал  Валентин.-- Ненавижу! Убью!
-- Валя, что с тобой ?! -- брат  тряс его за плечо.-- Что случилось?! Говори!
Валентин оторвал от лица мокрые ладони. Брат смотрел на него с испугом, даже лицом побелел.
-- Я убью их...-- прошептал Валентин.-- Лизку  и этого подонка Костю!
Николай  стал догадываться, что могло произойти. Лицо его стало каменным, он поднял младшего брата с лавки, и буквально затолкнул на переднее сиденье своей  «БМВ». Пристегнул Валю ремнём безопасности, и прыгнув на водительское место,  мягко тронул машину с места. Валентин весь обмяк, обессилел и тупо смотрел впереди себя, позволяя старшему брату решать за него, что теперь делать. Машина Николая вырулила на дорогу, и  не спеша поехала по шоссе.
-- Рассказывай! -- приказал брат.
-- У меня больше ничего и никого нет ...-- вяло ответил Валя.
-- Рассказывай всё! -- прикрикнул на него  Коля. -- Всё и начистоту!
  И Валентин рассказал, всё что он услышал и то, что не знает как ему теперь  жить. Брат слушал не перебивая. Потом сказал:
-- Вот значит как. Ну что ж, сучье племя, вы доигрались! Сейчас едем ко мне. Обзвоним всех приглашённых гостей, и скажем, что праздник переносится... на неопределённое время. Я скажу, что ты почувствовал себя плохо, и я отвёз тебя к своему знакомому врачу в частную клинику.  Ты переутомился, переработал, но ничего страшного... Но ещё до того как мы поедем ко мне, заедем к одному  нотариусу, и ты напишешь   мне генеральную доверенность. Я разрулю все твои дела. Всё будет как надо!   
-- Зачем? -- тихим, полным безразличия  голосом, спросил Валя.
-- Я знаю, что делаю! А ты пока отдохнёшь. И не возражай! -- приказывал старший брат.
-- Зачем? – вяло повторил  Валя .-- Жизнь кончилась...
И тут  брат залепил ему такую оплеуху, что у Вали зазвенело в ушах. Он сразу напружинился, и хотел броситься, и дать сдачи, но его отшвырнул назад на сиденье, ремень безопасности. Валя только и сказал:
-- Ты чего это, Колька, сволочь, дерёшься?!
-- Приходишь в себя, это хорошо.-- зло посмеиваясь, сказал Коля.-- Жизнь, говоришь, кончилась?  Ну, так отдай им всё -- деньги, твоим трудом заработанные, квартиру, фирму, всё! Пусть живут счастливо, и не в чём не нуждаются! И над тобой, слизняком, посмеиваются!  Вот как ловко провели лоха! А он вместо того, чтобы порвать их на части, ещё и всё своё им отдал!  Воркуйте голубочки!  Ты мужик, или кто?  И вот так всё это оставишь?! За свою честь  не отомстишь, этим  гиенам ?!
-- Отомщу! -- наливаясь  чёрной кровью, ответил Валя.-- Я их закажу!
-- Вот дурак ты какой! -- досадливо хмыкнул Коля. -- Зачем тебе это? Пусть в нищете поживут, и посмотрим, как они  ворковать-то начнут!  Лизка твоя сразу всё поймёт. Она баба, вроде бы не глупая... Я как бы понимаю, что сидит она дома одна, пока ты вкалываешь до  упаду, скучает. А  тут,  вечно свободный от дел, красавчик Костя вокруг вьётся, и сладкие песни о любви неземной поёт! Бабы-то, они любят ушами! А Костик, умненький, он правильно всё рассчитал -- зачем самому корячится, когда можно у друга всё отнять?!  Молодец! Я давно за ним наблюдаю. У тебя Костя деньги не брал в долг, или на дела какие-то?
-- Ну, брал. Многовато брал, я тоже заподозрил, что-то не то...-- начал собираться Валя.
-- Я этого Костю в одном очень дорогом ресторане  видел. Мы с одним господином в том ресторане встречались, был у нас деловой разговор. Смотрю, а Костя наш, там такой крутой кутёж устроил, ну что  тебе нефтяной шейх! И рядом девочки, очень сладкие и дорогие крутятся. Он с ними так по-хозяйски, значит уже прикормленные. Если  не знать кто он, так Костика можно принять за очень важную персону. Важничает! Деньгами легко бросается -- шик! А меня увидел, и от страха позеленел весь. Мне показалось, что и его чёрный пиджак, серым, вдруг, стал. Но Костик опомнился, на него же девочки смотрят, и ко мне, петушком таким, готовым к бою. И, представляешь, шипит мне в лицо: "Кто дал тебе право шпионить за мной?!"  Я ему тихо так отвечаю: "Ты,  заусенец, засохни! И  чтобы тебя здесь через секунду не было! У меня тут свои дела, и мне до такой мелочовки как ты, вообще дела нет." Тряхнул его для убедительности, слегка. Он слинял тут же. И я про это забыл. А потом, он меня в твоём офисе встретил, чуть ли не в ногах валялся, и подошвы ботинок мне ни целовал, умолял, чтобы я ничего тебе не рассказывал.  И я что-то свалял дурака, не рассказал. И ещё есть у меня вина перед тобой.-- помрачнел брат.-- Я скрыл от тебя, что у тебя никогда не будет детей... Когда Лизка сказала, что у вас будет ребёнок, то я  подумал -- а может быть это  чудо какое! Или врачи ошиблись. Ну чего в жизни ни бывает?!  А оказывается,  тебе это друг помог.
-- Погоди ...-- Валя ошарашено тёр свой мокрый от волнения  лоб,-- Ты откуда знаешь, что у меня детей не будет?
-- Ты, извини меня, Валька, это ещё  до армии было известно. Помнишь, перед тем как тебе в армию идти, ты застудился и у тебя возникли проблемы с мочевым пузырём. Мать тебя на обследование положила, ну и подлечиться, чтобы ты потом в армии не страдал. Вот там и выяснили, что у тебя бесплодие. Не знаю как это по--научному называется, но, сказали, что это не лечится. Мать решила тебя не расстраивать, потом, когда-нибудь об этом рассказать.. Всё потом, да потом, да так и не решилась. А когда про Лизку узнали, то подумали, может это чудо? Валька, прости  нас, брат, но как лучше же хотели! Вот с этим козлом разберёмся, и Лизка опять твоя будет. И к ребёнку привыкнешь, вырастишь как родного...-- виновато оправдывался Коля .-- А не захочешь её , так других баб полно.
-- Если Лиза всё осознает, и захочет вернуться ко мне, то я, наверно, прощу...-- тихо сказал Валя.-- Я сам виноват, бросил её одну... У нас потом всё будет по-другому.  И она поймёт, и я  уже понял много...  Она не подлая, она хотела мне всё рассказать.
-- Ну, и я о том! Да, брат, чего в этой жизни ни бывает... Документы -то у тебя с собой?
-- Какие?! -- не понял Валя .
-- Паспорт, банковские карты.-- напомнил Коля.
-- Да, с собой.-- думая о другом, ответил Валя.
После всех оформлений у нотариуса, Коля отвёз Валентина к себе домой. Праздник отменили. Ночевать Валентин остался у брата.
      Рано утром его разбудил звонок мобильного телефона. Перед сном, жена брата, Юля, чтобы он лучше спал, впихнула  Вале, таблетку снотворного, и сейчас он плохо соображал. Схватил телефон,  и  не открывая глаз ответил :
-- Слушаю.
-- Валя, это я...-- услышал он тихий голос Лизы.-- Мне надо поговорить с тобой...
Валентин мгновенно проснулся, сел на кровати, и стараясь не волноваться, сказал:
-- Я тебя слушаю, Лиза.
-- Я знаю от Коли, что ты был в доме, и слышал наш с Костей разговор. Видела часы, которые тебе подарили. Валя, я конечно, подлая, мерзкая тварь! Я неблагодарная. Твой брат прав. Но я полюбила Костю. С этим справиться невозможно. Я не хотела делать тебе больно. Вот так вышло. Прости, если сможешь! Сейчас я собираю свои вещи и уезжаю к маме. На развод подам  сама, а если для тебя это имеет значение, то подай ты. Как ты хочешь?
-- Мне всё равно.-- еле шевеля онемевшими губами, ответил он.
-- Ключи я оставлю на столе. И при разводе, ничего не буду стараться отсудить у тебя. Никакого раздела имущества, мне ничего не надо! То, что я беременна, пока не заметно, и нас быстро разведут. Но у меня к тебе последняя просьба. Пожалуйста, выполни её, Валя! 
-- Какая просьба?
--Отдай деньги Косте. Ту часть , которую он должен был получить.
Костя  позвонил мне, и рассказал, что теперь управляет фирмой твой брат, а его уволил за профнепригодность. Но так поступать нельзя.
-- А так как вы -- можно?! -- стараясь не заорать, чтобы не разбудить семью брата, зашипел Валя.-- Ты разве не моя жена? И ребёнка я считал своим!
-- Скоро справедливость будет восстановлена.-- стараясь говорить ровно, сквозь слёзы, ответила Лиза.-- Я уйду от тебя, а ты верни Косте  деньги. Ведь он их заработал.
-- Он заработал?! -- обозлился Валя .-- Лизочка, опомнись, это он у меня всё время брал деньги на рестораны, красивую жизнь, и на молоденьких проституток! При этом нихрена не напрягаясь на работе!
-- Валечка, миленький, я умоляю тебя, ради всего святого, отдай ему деньги! -- зарыдала в трубку Лиза.-- Он должен отдать долг, иначе его могут убить! Он  где-то очень сильно проигрался.
-- А мне до этого какое дело?  Пусть убивают. Туда и дорога!
-- Валя, я не знаю, что я могу сделать, чтобы ты  пощадил Костю?!  Если хочешь, я останусь, буду твоей рабыней, всё что ты скажешь!  Захочешь, я сама себя  убью, только дай время, мальчика родить, он же ни в чём не виноват! Его моя мама вырастит. Скажи, что ты хочешь, я соглашусь на всё, только спаси Костю! -- рыдала Лиза.
-- Ты так сильно его любишь ?! -- задыхаясь от боли в сердце, спросил он.
-- Да. Я люблю его. Я готова ради него на всё...
-- Я отдам ему  деньги.-- мёртвым голосом пообещал  Валя. -- Но не звоните мне больше! Я сам позвоню. -- и отключил связь.
Значит так  поворачивается к нему  жизнь... И зачем же ему женщина, которая так безумно любит другого мужчину?  И что теперь?
                ****************
      Николай пришёл в бешенство, узнав, что Валя  перечислил таки деньги  Косте. Брат, от раздиравшей его ярости, хотел пометаться по кабинету, но всё время на что-то натыкался и, наконец  просто  свалился на стул, и стал  бить по столу кулаком, приговаривая:
-- Идиот! Идиот!  В рыцаря решил поиграть?! Таких гнид, как Костя, надо сразу давить насмерть, а не  благотворительность им устраивать! Вот идиот --то ты какой вырос, Валька! Ты хоть сам -то осознаёшь, что ты кретин последний?!
-- Осознаю.-- кивнул  Валентин .-- Но это в последний раз. Я тебе обещаю.
-- Посмотрим! -- зло  сказал брат.-- А я думаю, что через Лизу, Костенька будет тебя  подаивать  и подаивать. У него деньги скоро  кончатся. Не сомневайся. А жить шикарно он уже привык.  Зачем же себе в удовольствиях отказывать, когда есть такой  добрый Валечка!
-- Я больше не дам.-- сухо сказал Валя.-- И давай эту тему закроем. И ты не напоминай !
-- Ладно! Чёрт с тобой! Живи как знаешь. Только сделай для меня одну вещь, я очень тебя прошу! 
-- Какую?
-- Я хочу тебя с одним  хорошим мужиком познакомить . Он  что-то вроде частного детектива.  Хочу тебя обезопасить от неожиданных  сюрпризов.
-- Что ты имеешь в виду? -- удивился Валя .
-- От разных похищений, покушений, короче, от опасности!-- ответил брат.-- Костя этот, меня настораживает.  Он не успокоится. И долги его какие-то тёмные… Вы с Лизой ещё не разведены, если с тобой что случится, она останется богатой вдовой, да ещё безумно влюблённой... Поэтому, в целях безопасности, с тем мужиком я сегодня тебя познакомлю. Он  и повоевать успел, и в МУРе  послужить, и вообще очень толковый и крепкий мужик!
-- Крепкий орешек?.-- усмехнулся Валя.
-- Да об Сашку такие "орешки", с треском разлетались, что  тому, голливудскому, и не снились !
-- Ладно, знакомь! -- сдался младший брат.
Вот так он и познакомился с Сашей Черновым. А потом случилось то, чего так опасался старший брат --  Вали не стало ...
               
                Глава двенадцатая.
                Спас-Клепики.               
     Римма позвонила на следующий же день. Семаргл обрадовался больше чем ожидал. Голос Риммы, бархатный, нежный, казалось проникал в клетки всего его тела. А Римма, всего-то спросила, не отменяется ли их поездка? Если конечно у Семаргла найдётся время. Это была   игра. Ну конечно же для Риммы, всё у него найдётся, и она это прекрасно знала .
   Они договорились встретится у школы, в которой учился Сергей Есенин.  Римма не опоздала ни на минуту. Сегодня она была ещё прекраснее, чем накануне. Семаргл заметил её издали, и пока она шла к нему, любовался её лёгкой походкой, точёной фигурой, и разлетающимися на ветру рыжеватыми кудрями. Как он хотел поцеловать её при встрече! Но их отношения ещё до этого не дошли. А жаль...

                Глава тринадцатая.
                Спас-Клепики.
          Митя просыпался тяжело. Алкоголь он переносил с трудом, и всегда болел после выпитого накануне. Но уже  пристрастился,  и бросить пить не мог, да и не хотел. Ради кого ему бросать? Егор и сам выпить не дурак, да и вдвоём пить веселее. Обычно Митя выпивал  по две рюмочки, и на этом  его оргия заканчивалась. Егор, уважавший Митю за такую умеренность в питие, допивал бутылку, и  потом они долго беседовали о самых разных вещах -- о смысле жизни, о любви и справедливости. Говорил в основном Егор, а Митя больше слушал, и лишь иногда задавал свои каверзные вопросы. Например:
-- Вот ты говоришь, что жену из любви бил. Народная мудрость -- если бьёт, значит любит! А если бы не любил её то что,  гладил по головке и пряниками кормил ?
-- Ты дурак, в тонкостях отношений мужчины и женщины не смыслишь.-- отвечал насупившись Егор.-- И разве я смогу такому объяснить. У тебя же  бабы никогда не было. Ты же не поймёшь эту механику... Когда не любишь, то всё равно -- не бьёшь и не гладишь! Другую бабу себе ищешь.  Понял?
-- А когда жену не бьют, и всё ей покупают, и на море возят -- это как называется?
 Егор терялся, мучительно искал что ответить, чтобы перед дурачком не выглядеть ещё большим дураком, но так и не найдя достойного ответа, со словами: «А пошёл бы ты на....",-- уходил из дома немного погулять.
   Это не было ссорой. Так - пена, поднялась и опала, и забыли о ней. На самом деле за несколько лет эти двое привязались друг  к другу как родные братья, и каждый боялся, что вдруг что-нибудь случится с его другом, и он останется один.
   Когда ночью Митя притащил дорогую бутылку водки, и непочатую пачку сигарет, Егор страшно испугался. Спёр где-то!,-- мелькнула в голове ужасная мысль. Нет, поворовать, это для них, дело необходимое для  сохранения жизни, но надо знать, где можно, а где нельзя. За  картошку с участка, если поймают, ну намнут бока немного, ворованное отнимут, и всё. Из магазина  что-то стырить, можно в полицию загреметь, а там где дорого  продают, туда лучше не соваться, там  охраняют хорошо. Молодые, качки  охранники, и догнать, и прибить вора, могут запросто.
-- Как же это Митя исхитрился, что живым-здоровым и с покражей домой пришёл? -- с уважением и восторгом думал Егор.-- А вдруг его  заметили и сюда нагрянут? -- обожгла  вдруг мысль. И он спросил Митю:
-- Где ты это взял?!
-- Подарили! -- с подвизгом ликования, ответил Митя.-- Мужик богатый из Москвы. Взял и подарил! Мне!
-- Да ну-у-у...-- не поверил Егор, хотя знал - на вранье Митя никогда пойман не был. Его мозги не умели сочинять.
-- Правда! Хочешь, у  Бориски - вышибалы спроси. Он сам видел!  Он меня всё прогнать хотел, а я говорил, что меня все любят...
-- Погоди, тараторка. Про то как тебя все любят, ты мне все уши  давно  прожужжал. Ну подарил, ладно, у богатых свои причуды. Так давай выпьем! Это тебе не  палёнка, а настоящая, элитная водочка! Вот на что ты дурачок, Митя, а и ты это поймёшь!
   Они достали, с обеда  собранные у буфета объедки, открыли водку и  начали пировать. Водка, действительно, оказалась  шёлковой, приятной. И Митя, потеряв осторожность, выпил четыре рюмочки вместо двух. И вот сегодня он  чувствовал себя не очень. Ощущение было странное, с одной стороны -- не болела голова, и изо рта не разило сивухой, а с другой, в теле была тяжесть, и в животе ощущались  неприятные спазмы.
-- Не свежие были объедки!-- вынес своё заключение, выскочивший из туалета, бледный Егор.-- Такую водку, дрянной закусью испортили! -- досадовал он.-- Ты, Митя, в следующий раз, когда тебе хорошую водку подарят, то и закуску к ней приличную попроси! А то  только половина кайфа.-- засмеялся своей шутке Егор, но тут же осёкся, и  пулей влетел в туалет .
-- Ладно попрошу.-- согласился, корчась от болей Митя. Он не понимал когда шутят, а когда нет, и воспринял слова Егора как  наставление, которое надо выполнить.
               
                Глава четырнадцатая.               
                Спас-Клепики.

-- Что он ему рассказал? -- зло допытывался  красивый мужчина  у испуганной девушки. Они стояли у стены дома, в тени разросшихся кустов и деревьев, и их не видно было  со стороны.-- Ты должна мне обо всём рассказывать! Я же просил тебя! Мне это важно!
-- Господи, ну что дурак может рассказать?! -- оправдывалась она.-- Что он знает?
-- Вот именно, все так думают, и говорят при этом Мите всё без утайки, а он слушает  и запоминает.  Может быть он сам ничего и не поймёт, но передать, как попугай, кому-то сможет.-- злился мужчина.-- Думаешь, ему просто так дали такую дорогую бутылку водки?  Из любви к нему?!  Он точно, что-то слышал, и рассказал что-то важное! А я не знаю что! Надо выяснить. Обязательно выяснить, что разболтал этому приезжему наш  дурачок Митя. Займись этим. В городе говорят, что приезжий журналист. Собирает разные сведения. Что он потом напишет?! И на всякий случай, вот, возьми, это для Мити. Всё, что в этом пакете Мите отдашь! Свёрток не разворачивай! Обязательно, сегодня же отдай!-- мужчина сунул в руки девушки  чёрный пакет с бутылкой водки внутри, точно такой, какую Мите подарил Семаргл, и  небольшой, но увесистый свёрток.
-- Зачем?! -- удивилась девушка.
-- Так надо! И не задавай мне лишних вопросов! Найди возможность это Мите отдать, но чтобы тебя никто не видел.-- строго сказал мужчина.-- Придумай что-нибудь. И ещё надо кое что сделать...
Девушка тяжело вздохнула и сказала:
-- Хорошо. Когда же всё это кончится? Я так устала...
-- Скоро, радость моя, очень скоро!-- мужчина ласково привлёк её к себе. Целовал неспешно, с наслаждением. Покрыл поцелуями всё её лицо и шею. Потом нежно отстранил её от себя, и тихо на ухо сказал:
-- Ещё совсем немного, и мы уедем отсюда. Поедем к пальмам, к морю, к красивой, беззаботной жизни!  Будем  любить друг друга без памяти  никого не опасаясь. Только ты, я и море!  Немножко ещё  помоги мне, совсем чуть --чуть. Радость моя, счастье моё! --шептал он, лаская её. И мы навсегда будем вместе -- богатые, счастливые! Ты и я... Только верь мне! Только люби меня! Я так боюсь, что ты разлюбишь, и уйдёшь от меня! Самое страшное --потерять тебя! Ведь всё что я делаю, это для тебя, для твоего счастья! Мне самому много не надо. Я хочу, чтобы у тебя было всё. Чтобы ты не стала желать себе кого-то лучшего чем я.
Она счастливо засмеялась и уткнулась ему в плечо. Сказала тихо, чуть подрагивающим голосом:
-- Никого не может быть лучше тебя. Мне иногда кажется, что я просто умру от счастья, когда ты так целуешь меня, и так говоришь!
-- Мы будем жить долго и счастливо! А теперь давай обсудим, что тебе надо сделать...
               
                Глава пятнадцатая.
                ВОСПОМИНАНИЯ.               
-- Ну и что ты задумал? -- присев на край стола в офисе, допытывался старший брат  у младшего.-- Что за новости такие?
-- Я продаю своё дело, свою квартиру, и всё то, что связывает меня с прошлой жизнью.-- ответил Валентин.
-- И что делать будешь?  Каким делом займёшься?
-- Пока никаким. Просто отдохну, поезжу по миру, развеюсь... А там видно будет. Будет желание, открою другое дело, а нет, так мне одному, и этих денег до конца моих дней хватит.-- ответил Валентин, разбирая бумаги на своём столе.
-- Сколько надеешься получить? --  поинтересовался брат.
-- Вместе с теми деньгами, что уже были накоплены  на квартиру, думаю, хорошая сумма получится.
-- Да уж! -- присвистнул брат.-- На жизнь хватит. Только скучно будет без дела  шататься. Ты привык уже вкалывать, быть в гуще дел, что-то решать, и командовать. И вдруг -- ничего!
-- Посмотрим.-- ответил Валентин, и придвинул к себе калькулятор.-- Квартиру себе в Москве куплю самую простую. но в  зелёном районе, где-нибудь у Ботанического Сада, наверно. Обставлю всем нужным, но без излишеств и роскоши.
-- Угу.-- вздохнул Коля .-- Только не пойму я зачем все эти  купли-продажи устраивать. Всё у тебя есть, всё  работает и развивается! Чего ты в дурь попёр! Напоминает ему всё... От себя ты бежишь, понял?!  Твоё отражение в зеркале тебе  ни о чём не напоминает? Или  напоминает?!  Тогда и лицо надо поменять! Вперёд, к пластическому хирургу! Да что ты в эту Лизку так втюхался?!  Посмотри сколько баб шикарных кругом!  И всё тебе глазки строят, и все готовы  ублажить . И замуж за тебя пойдут вприпрыжку.
-- Не сомневаюсь.-- сухо ответил Валентин.-- Им мои деньги очень нравятся. А я любви хочу, понимаешь? Не красивую холодную куклу в постель положить, а любить женщину, и быть ею любимым. Так как Лизка любит этого Костю.
-- Кстати, о Лизке.-- нахмурился  Николай .-- Ты развёлся  с ней?
-- Почти. Документы все готовы. Этим занимается мой адвокат. На следующей неделе  я буду свободен.
--Хорошо!-- Николай засмеялся.--Свобода, вас встретит радостно у входа! Ладно, подури малость, потом сам проймёшь, что без дела человек закисает. И дело себе найдёшь!

                **********************************
В воскресенье родители попросили Валентина отвезти их на садоводческий рынок. Мама Валентина хотела купить какие-то удобрения, а отцу срочно понадобились новые садовые инструменты. Всё для любимой дачи! Николай был занят, а Валентин, уже продавший свой бизнес, слонялся без дела, и охотно согласился поехать с родителями куда они хотели.  День выдался солнечный, приятный, и посадив родителей в машину, Валентин неспешно порулил в сторону рынка. Ехать было недалеко.  Но они так и не доехали. На пол пути, Валентин услышал какое-то постукивание в моторе, остановил машину, и вышел, чтобы посмотреть, что случилось. Он не успел даже открыть капот, и даже осознать, что происходит. Откуда-то появившийся грузовик, гружёный щебёнкой, на огромной скорости врезался в его машину, стоявшую на обочине. Машина от сильного удара, отлетела в кювет, рухнула, перевернулась, смялась, и загорелась.  Валентина отбросило в сторону, он упал и на несколько секунд потерял сознание, а потом увидел  огонь, клубы чёрного дыма, рвущиеся к небу, искорёженный корпус его машины, с разбросанными  кругом  обломками. И там внутри машины были сейчас его отец и мать.. Валентин не помнил как оказался у горящей машины, как  рвал на себя заклинившую дверцу, как на нём загорелась одежда. Это ему всё рассказали потом. Он помнил только последний кадр этой  страшной картины -- взрыв бензобака! А потом мрак...

                ******************
   Очнулся он в больнице, весь в бинтах, и ощущением жжения по всему телу. Рядом с ним сидел незнакомый человек, и пристально смотрел ему в лицо:
--Очнулся,--обрадовался он, --Наконец-то! Сейчас я позову врача.
--А вы кто? --еле шевеля пересохшими, обожжёнными губами, спросил Валентин.
--Я Чернов. Мы знакомы. Твой брат, Коля, нас познакомил. Я должен был тебя охранять. И охранял, да вот, кто мог предвидеть пьяного, за рулём грузовика? И грузовик этот он угнал, сам не знает зачем. По пьяни. Я ехал за твоей машиной, но ты, наверно меня не заметил. Я всё видел. Это я привёз тебя без сознания в больницу.
--Спасибо.--помаленьку вспоминая произошедшее, и самого Чернова, сказал Валентин.--Я вспомнил тебя... Что со мной? Я покалечен? Только правду скажи!
--Нет, только ожоги, но весьма серьёзные. Придётся какое-то время лечится, делать пластические операции...
--Пластические операции?--Валентин усмехнулся,--Накаркал братик! А может и к лучшему... Ты сможешь мне помочь? Я не хочу ставить в известность моих брата и сестру, о том, что задумал... Они начнут отговаривать, запишут к психологу, будут суетится. И мешать. А я твёрдо решил. Найди мне самого высококлассного пластического хирурга. За любые деньги! Они у меня есть! Мне сделают новое лицо, и я хочу другое имя. Отца моей мамы, моего дедушку, звали Олегом. Я хочу это имя вместо моего. Мама и папа, наверно, не будут за это сердится на меня. Ведь их больше нет, правда? Мои отец и мать погибли в той машине?
--Да. Соболезную...
--Их уже похоронили?
--Да. Твои брат и сестра похоронили их достойно. Но пришлось в закрытых гробах...
--Да, я понимаю... А где они, брат и сестра?
--Они здесь. Отошли в буфет ненадолго. Скоро вернутся. Будут очень рады, что ты очнулся.
--А я не рад, что очнулся, лучше бы ушёл вместе с матерью и отцом... Я себя ненавижу!
--Не раскисай! Ты не виноват! И твою просьбу я выполню, это на самом деле несложно...
Вот так умер Валентин, и появился Олег.
 Гораздо позже Чернов стал в шутку называть Олега Семарглом. Олег давно знал, что означает его фамилия, Выжлец - гончий пёс. И Чернов, увлекающийся историей Древней Руси, вспомнил древнерусского полубога Семаргла, изображавшегося как пса с крыльями в ореоле огня. Семаргл был рождён из пламени. Так же из огня родился Олег. А Валентин в том пламени сгорел, так тогда ему казалось... Но время, и вправду, лечит... Но оставляет на долгую память, навсегда, незаживающие шрамы.
               
                Глава шестнадцатая.
                Ялмонт.
--Какая красота! Удивительная, сказочная! Или, скорее, былинная!--Семаргл ходил, смотрел, переводя взгляд с  густых лесов на голубые, чистые озёра, Святое и Дубовое, с небольшим перешейком между ними. Любовался разбросанными по этим необычайным, извилистым озёрам, небольшими, зелёными островками. А потом Семаргл стоял на холме возле того, что осталось от храма Николая Чудотворца, вдыхал свежий, хрустально-родниковый воздух, и не мог надышаться, не мог налюбоваться красотой вокруг.  Очарование до головокружения! Но сам храм...
От некогда величественного, прекрасного храма осталась трёхъярусная колокольня без купола, ещё видны остатки стен приделов. Сохранилась центральная часть церкви. Четыре высоких столба стоят над купольным сводом, окружая центральную башенку. Все столбы пятиглавия развенчаны.  Но удивительно, что внутри полуразрушенной церкви ещё сохранились, вернее, угадываются, остатки фресок. Удивительно и печально... И ещё какое-то невыразимое ощущение, чего-то  душевно родного, но преданного.
Римма молча стояла рядом. Она не хотела мешать ему всмотреться, вдуматься, прочувствовать. А потом сказала:
--Миша в детстве впервые увидел этот храм. Уже разрушенный и печальный. И в его тогда ещё детской голове, родилась мысль, что как же это так, все просят Николая Чудотворца о помощи, о спасении, о чуде, и Он помогает! И раньше детям на Рождество приносил подарки не Дед Мороз, как сейчас, а Николай Чудотворец! Добрый и щедрый! А люди предали его храм. Его земное пристанище! Как же так? Почему такая человеческая неблагодарность?! Если есть такая неблагодарность к Святому, самому родному с раннего детства, то какое тогда будет отношение к людям? И тогда ещё, Миша дал клятву на этом месте, сделать всё, чтобы храм Николая Чудотворца восстановить. Он этим жил! Горел! Дышал! Но таким, как Миша, большие деньги не даются. Он так и не смог достать, или накопить достаточно для восстановления этого храма...  Когда меня допрашивали в полиции, всё интересовались,  где деньги, которые копил Миша?-- Римма горько усмехнулась, --  Не у меня. И никогда не были у меня. Скорее всего, Миша их тоже в церковь Архангела Михаила отдал. Отдал, как и все прочие обманутые. Никто же не знал, что те коттеджи, которые строятся, никакого отношения к нам не имеют. Это только сейчас стало известно...
Римма замолчала и подошла к едва различимой фреске на стене храма.
--Это Константин.--сказала она, показывая на остатки фрески,-- А это царица Елена.--Мне Миша рассказывал. Мы часто приезжали сюда. Здесь душой отдыхаешь. Тебе рассказывали про меня?--вдруг резко спросила   Римма,--Рассказывали?
--Нет.--ответил Семаргл, --А что? Ты опасаешься сплетен?
--Просто неприятно, когда про тебя плетут всякое... Лучше я сама расскажу о себе. Мне кажется, ты не писатель, а журналист, и приехал, чтобы всё разузнать, и написать о нашей трагедии. Так напиши правду! Не старайся взбудоражить, удивить своих читателей выдумками и ложью! Это же не просто история, это беда, которая случилось с нами, наша боль! Так не добавляй, не очерняй!
--Ты ошибаешься, Римма, я не журналист. И не блогер. Ничего я не буду писать, или снимать репортаж. Я говорю тебе правду. Расскажи о себе, не бойся.
--В Москве я работала медсестрой, и подрабатывала, ставя уколы и капельницы на дому. В доме такой моей пациентки, которой я ставила капельницу, я и познакомилась с её племянником Арсеном. Он меня сразу обаял. И я ему понравилась. Любовь, шампанское, цветы... всё было очень романтично и роскошно! Он говорил, что занимается бизнесом, и я ему верила. Мы жили вместе, и мне казалось, что счастливо, в любви и согласии. Но как в сказке, жить долго и счастливо, и умереть в один день, не получилось. Если и была сказка, то страшная. Арсен был кем-то в криминальном мире, я это потом только узнала, когда он сбежал, прихватив чужие деньги. А меня оставил. На растерзание. Странно как история повторяется. Недавно меня допрашивали, хотели узнать, где деньги? И тогда меня спрашивали о деньгах, но уже пытали. И тогда, и сейчас я ничего не знаю, и не знала о пропавших деньгах... Я тогда выжила чудом, может быть сам Николай Чудотворец помог? И только в больнице я узнала, что беременна от Арсена. Я не стала избавляться от детей. Да, детей, у меня родились девочки близняшки. И я их очень люблю!
--Ты говорила, что Миша помог тебе.-- спросил Семаргл, разглядывая Константина на фреске.
--Да, очень помог! Когда я вернулась домой, первый кто пришёл узнать, чем мне помочь, был именно Миша. Мы с ним были соседи. А он всегда старался помочь всем, кто в этом нуждался. И деньгами и утешением, и добрым советом. Несколько лет, мы были просто друзьями, соседями, а потом Миша признался мне, что давно любит меня. После всего случившегося со мной, я потеряла веру в людей, но Мише верила. Он не предаст, не бросит, поможет и сделает всё, что в его силах. Да, он старше меня и намного, но это мне было не важно. И ему тоже. Вот здесь, в этом уже восстановленном Мишей храме, мы собирались обвенчаться. Но, как видишь, нет ни восстановленного храма, ни Миши...  Холодно здесь. Давай вернёмся в город...--поёжившись от порыва холодного ветра, попросила Римма.
--Да, поедем, сейчас. Плохо видно лицо у этого Константина на фреске. Ты помнишь его лицо? Какое оно?
--Нет, не помню. Наверно доброе. А что?
--Ничего. Я так спросил. Поехали! А то простудишься.
Они сели в машину, и поехали по накатанной дороге в город.         
               
                Глава семнадцатая.
                ВОСПОМИНАНИЯ.
 Николай не переставал  сокрушаться по поводу  изменившейся внешности,  и другого  имени, появившегося у его младшего брата. Николай  даже предложил  оплатить ещё операции, и вернуть прежнее лицо. И имя тоже. Он не признавал ни Олега, ни Семаргла. Валькой, правда тоже перестал звать,  и теперь  называл его только братом и ещё -- меньшой.
Николай  всё убеждал своего меньшого:
-- Ну вот как, как я тебя сестре покажу  с такой рожей? -- нервно говорил он  вышагивая туда-сюда по своему огромному  кабинету.-- Люська всё время о тебе спрашивает. Она из-за тебя все дела бросила, а должна была ехать на конференцию. Говорит, что у неё сердце болит, когда думает о тебе, переживает очень. Ты от нас из больницы, практически сбежал. Мы тебя не трогали, думали, хочешь побыть один, прийти в себя, подлечить раны, где-нибудь на природе. А ты вон что! И рожу перекроил, и имя сменил. Чернов помог? Конечно! И что теперь? Как я возьму и привезу тебя такого сестре, и что  -- у неё инфаркт!  Ты этого добивался что  ли, когда рожу перелицовывал?
-- А ты её предупреди, и объясни ей всё. Она у нас умная, всё поймёт. Не то что ты.-- посмеиваясь отвечал Семаргл.
-- А я, значит, дурак?! -- опешил  Николай. -- Дурак я по--твоему, да?!
--Ты не дурак.-- успокоил брата Семаргл.-- Но чего-то недопонимаешь. А наша сестра она просто ещё умнее чем ты.
-- Люська  умнее меня?! -- взвился  Коля.-- Да я один из самых  процветающих  бизнесменов  в России! А что Люська? Ну, врач, стала зав отделением, и только!
-- Уже не мало. У неё номер тот же? Я, признаться, давненько ей не звонил... -- спросил Семаргл доставая из  кармана сотовый телефон.
-- Угу .-- кивнул головой брат.-- Сам хочешь ей сообщить?  Ну давай, звони.
Семаргл набрал номер сестры, и после нескольких гудков услышал детский голосок:
-- Кто там ? -- спросила  пятилетняя Юлечка, самая младшая из трёх  детей  сестры .
-- Юлечка, здравствуй, дорогая! -- обрадовался Семаргл.-- Маму позови пожалуйста, это звонит твой дядя, мамин брат.
Юлечка засопела в трубку, а потом ответила:
-- У дяди Коли голос не такой! Я его знаю. Кто вы?  Признавайтесь! А то полицию позову! -- голос девочки звучал сердито.
Николай это услышал, и вырвал трубку у Семаргла. Заговорил ласково:
-- Юленька,  а теперь, какой у меня голос?
-- Ой, дядя Коля! -- обрадовалась девочка.-- Как вы так голоса  меняете? Вы артист!
-- Детонька, а мама твоя где?
-- В ванной. Она скоро выйдет. Вода уже не шумит, значит она одевается.-- стала объяснять девочка, и вдруг, взвизгнула -- Ой! Она уже здесь!  -- голос стал удаляться.-- Мама я не играла с твоим телефоном. Это дядя Коля нам позвонил,  и я взяла трубку.
-- Хорошо, хорошо ...-- послышался мягкий голос  Люси.-- Коля, я слушаю.
-- Люська, наш непутёвый брат нашёлся, он жив и здоров...
-- Валька! -- обрадовано вскрикнула сестра.-- Боже мой, какое счастье! Как я рада! Так давай вези его ко мне!  Немедленно!
--Понимаешь, Люся, -- замялся брат.-- Он сделал себе  пластическую операцию, и даже не одну... И вообще, он теперь даже и не Валька ...-- Коля тяжело вздохнул.
-- Немыслимо...-- прошептала Люся.-- Он сменил пол?!  Но всё равно, приезжайте. Пусть это будет Валентина...
-- Никакой пол я не менял! -- закричал в трубку Семаргл. Он вырвал телефон у  Коли,  надрывающегося от хохота, и стал говорить сам --Люся, здравствуй, родная! Я действительно теперь другой. Но я был, и буду мужчиной. А лицо, оно сильно обгорело тогда... Мне пришлось. Ну не делать же его хуже, чем оно было.
-- Валька! Братик! Я  так рада слышать твой голос! Так хочу увидеть тебя! Мне не важно как ты выглядишь, я узнаю тебя любого, приезжайте с Колей, я вас жду!--голос Люси  наполнялся слезами, дрожал.-- Я чего только ни передумала, пока тебя не было. Такая трагедия -- мама с папой... Неизвестно что с тобой. Кто-то из очевидцев рассказывал , что ты пытался открыть дверцу машины, и сам вспыхнул как факел. И продолжал дёргать  ручку дверцы... Что мы пережили с Колей ...
-- Всё, Люся, не надо.-- попросил Семаргл.-- Очень тяжело... Невыносимо  просто.
-- Да, да, я  потеряла над собой контроль, прости.-- уже сквозь слёзы   говорила сестра. -- Но я обещаю, что к вашему  приезду, я приведу себя в порядок,  и всё будет хорошо. Всё! Чтобы через пол часа были у меня!
    И они были, ровно через пол часа. Люся сразу бросилась к нему, обняла, расцеловала. Смотрела счастливыми, добрыми глазами, в которых дрожали слёзы. Она оценила внешность Семаргла совсем не так как  Николай.
-- Да ты просто красавец! -- воскликнула она.-- Выглядишь просто шикарно!
-- Другой  стал, чужой какой-то.-- заворчал Николай.-- Я никак привыкнуть не могу! В первую секунду, как его увижу, аж шарахаюсь!
-- Привыкнешь.-- отмахнулась Люся.-- И совсем не чужой, родной как и раньше. Глаза, взгляд, такие же как и раньше! И голос, и улыбка...-- и опять обняла  Семаргла.-- Больше не исчезай.-- тихо попросила она.
-- Не исчезну. Я обещаю тебе.-- так же тихо ответил Семаргл.
Засиделись почти до утра. Говорили обо всём. А Семарглу очень захотелось узнать, как живёт Лиза. Она не отпускала его. Всё время он возвращался мыслями к ней, вспоминал о тех счастливых годах, которые они прожили вместе...  Хотел навсегда забыть, просто вышвырнуть из памяти, и не мог! Не мог! Спрашивать у брата не решался. Ведь он уверял брата и сестру, что Лизы в его жизни, и памяти больше нет. Но Коля догадывался, что это  не  так.  И сам, как бы невзначай, рассказал, что Костя бросил Лизу сразу, как только получил от тогда ещё Валентина, деньги, полный расчёт, и увольнение.  Коля был прав, жажда богатой жизни осталась. И Костя решил, что сможет найти себе богатую невесту на модном, дорогом горнолыжном курорте. Но не нашёл. И желая привлечь к себе внимание, и вызвать восторг дам, совершил опасный, и очень сложный спуск с горы, который закончился тяжелейшими переломами ноги, рёбер, ключицы, и сотрясением мозга, не считая ушибов и ссадин. Выхаживать его кинулась только Лиза. И он это оценил. Родился мальчик удивительно похожий на Костю, «как под копирку» шутили знакомые. И Костя уже больше не искал ни богатых невест, ни другой жизни, а хотел только жить в семье с Лизой и сыном. Перелом ноги, оскольчатый, со смещением, навсегда сделал Костю хромым, и отправил на инвалидность. Но он сумел найти неплохой заработок в Интернете. В целом всё у них сложилось неплохо. Не шикуют, но и на всё необходимое им хватает. Лиза тоже работает. Мальчик растёт здоровым и умненьким.  Чего ещё желать?! Да, Семаргл согласился, что этого вполне достаточно для счастья. А он своё счастье так и не нашёл. Наверно, просто не верил в его возможность без Лизы. Но если её сын так похож на Костю, то тяжело ему было бы полюбить этого мальчика. Если это было вообще возможно...               

                Глава восемнадцатая.
                Спас-Клепики.               
            Уже второй вечер Митя сидел в кустах у кафе, и поджидал  того доброго и красивого парня, который дал ему  хорошей водки  и сигарет. Теперь надо было попросить ещё и хорошей закуски, так сказал Егор! Митя был терпеливым, и  мог  ждать  очень долго. Но парень не появлялся. Оставалось теперь довольствоваться тем что перепадёт. Улов был не слишком жирный, но Митя не отчаивался. Однако ж становилось всё холоднее, резко подул сырой ветер, и Митя, окончательно окоченев, понял, что сегодня удача не с ним, решил вернуться домой. А  завтра прийти   одетым потеплее, и караулить здесь  благодетеля, который должен же  когда-то тут появиться. И только он собрался подняться на ноги, совсем одеревеневшие от холода, и долгого сидения, как услышал, что к нему кто-то идёт. Было уже темно, и Митя не мог разобрать, кто это. То ли женщина, то ли мужчина... Когда человек, приблизившийся к нему заговорил, то по голосу стало понятно, что это молодая женщина:
--Митя, это тебе.--женщина положила на землю пакет с чем-то внутри, и добавила,--Там водка.
Митя тут же сунулся в оставленный ему пакет, вынул бутылку с водкой, и что-то в пакете было ещё, какой-то свёрток небольшой. Митя подумал, что это сигареты, а может быть, ещё и хорошая закуска, например, бутерброд. А почему нет?! И Митя, очень обрадованный, вынырнул из кустов к свету, льющемуся из окон кафе, рассмотрел бутылку водки, убедился, что она такая же, как и была подарена ему прежде, рассовал водку и свёрток по карманам, и заспешил домой, к Егору! Митя даже не вспомнил о том, кто дал ему этот пакет с водкой и свёртком. Да и какая разница,  кто?! Ну, передала, наверно от богатого приезжего, и спасибо! И Митя торопился обрадовать друга  Егора! И, конечно, похвастаться, сказав, что его любят! Но быстро не шлось. Сильно замёрз Митя. Вспомнив, что для согрева, надо отхлебнуть водки, присел на ближайшую лавочку и отвинтив крышку от бутылки, сделал маленький глоток. И почувствовал,  что-то не то... Не тот вкус... Совсем не тот!

                **************************
      А  Егор ждал Митю и беспокоился. Так долго Митя никогда не пропадал. Не случилось ли с ним чего?!  И вдруг, Егору стало  страшно. А если и правда, случилось что-то ?! Как он теперь без Мити будет  выживать?!  Куда он подастся, кому нужен будет  Егор, кроме этого смешного и доброго дурачка?! Нет, нет, надо гнать от себя эти  страшные мысли! Что может случится? Кто обидит Митю--юродивого?  Да ни у кого же рука не поднимется! Что он в самом-то деле, сам себя стращает -- думал Егор, одеваясь, чтобы пойти на поиски Мити. Где искать, он не раздумывал, конечно же у кафе! Там Митя всё время отирался в последнее время.
     Туда Егор и пошёл. Митю он увидел недалеко от дома, спящим на лавочке, с бутылкой хорошей водки в руках. В голову Егору  кинулась кровь:
-- Ах вот ты как! -- чуть  не завопил он.-- Решил, один выпить! Утаить от друга!  Крысёныш! Я же всё нам на пополам всегда делю! 
    Егор начал тормошить Митю. Хотел посмотреть в его бессовестные глаза. Но глаза у Мити отчего-то не открывались, и был он  неповоротливый как  цементом схваченный, а на губах пузырилась пена. Егор понял, что с Митей случилась беда! И когда осознал, то закричал. Страшно, отчаянно закричал! Орал, плакал, и ругался матом на весь свет! Отовсюду сбежались люди. Кто-то вызвал полицию и скорую помощь. Митя был ещё жив. И когда его укладывали на носилки, из кармана Мити выпал небольшой свёрток, ударился о землю, развернулся, и из него посыпались  золотые колечки и цепочки. Люди ахнули. Одна женщина дико закричала, и бросилась к золоту с протянутой  рукой. Она кричала:
-- Это моё! Моё колечко! Я его в церковь сдала!  Отдайте, это моё! Там  имя моё выгравировано! Отдайте мне!
Находившийся при этом Фёдоров, быстро собрав все золотые изделия в пакет, сказал, что  всё будет возвращено владельцам, но лишь после окончания  расследования.
Фёдоров и другие полицейские вскоре ушли. Митю увезли. И люди стали расходится, поражённые этим  новым, странным происшествием. Остался только один Егор. Он был опустошён своим горем. Даже бутылку водки, недопитую Митей, и наверняка оставленную ему, Егору, забрал  Фёдоров  как вещдок. Ничего не осталось Егору. А чтобы горе горькое хоть немного залить, и утишить, выпить бы Егору сейчас. Но и этого нельзя. Водку и ту отобрали ... Сволочи!               

                Глава девятнадцатая.
                Спас-Клепики.               
               
             Чернова не было в Спас-Клепиках три дня. Он хотел задержаться в Москве и дольше, но узнав о том, что местного дурачка Митю зачем-то отравили, вернулся сразу. Митя  не умер, но был в коме, и врачи не могли дать стопроцентной гарантии его выздоровления. Да ещё при Мите обнаружились  золотые украшения, отданные людьми в лжецерковь Архангела Михаила, что было вообще, непонятно. Чернов  вернулся, но Семаргла в номере  не застал, позвонил ему по сотовому. Семаргл ответил  каким-то расслабленным, тягучим голосом:
-- Да-а -а ...
-- Ты где сейчас? -- мрачно спросил Чернов.
-- Я...-- голос Семаргла звучал растеряно.-- Я тут недалеко...
-- Я жду тебя у нас в номере. Надо срочно переговорить.
-- Сейчас буду.-- ответил Семаргл уже совсем другим голосом.
  И действительно, буквально через  пятнадцать минут, взмыленный от быстрого бега, Семаргл, влетел в номер.
-- Что случилось? -- с порога спросил он.
-- Это я тебя должен спросить -- что тут происходит? -- попивая чай, угрюмо спросил Чернов.-- Ты хотя бы в курсе того, что Митю--юродивого пытались убить? Отравленной водкой. В точно такой же бутылке, которую ты ему накануне подарил! Твоё счастье, что в квартире Мити нашли ту, уже пустую бутылку, и персонал кафе, сказал, что тебя в кафе в тот вечер, когда пытались отравить Митю, не было. А такая водка продаётся только у них. В тот вечер такую вообще никто не покупал. А то бы ты был подозреваемый номер один! А чем ты занимаешься вообще ?
-- Я налаживаю свою личную жизнь.-- ответил Семаргл.-- Про то, что Митю нашли полумертвого, я слышал, но я думал, что он от палёной водки погиб. Или уснул пьяный на холодной земле и всё...
-- Не зима поди, чтобы замерзать...-- хмыкнул Чернов.—Садись- ка, выпей чаю, а я тебе расскажу, что  произошло. Мне Фёдоров  позвонил, и сообщил, что водка, которую при Мите нашли была отравлена. Золотые вещи, выпавшие из кармана Мити, опознали  как свои, женщины, которые были прихожанками в лжецеркви Архангела Михаила. Они сдали  их в церковь, буквально за месяц или чуть больше, до того как убили Мишу Хлебникова.
Спрашивается -- как эти вещи попали к Мите? Он в церковь не ходил. С Хлебниковым никаких отношений  у него не было. И что тут вообще за ребусы на каждом шагу?!
-- М--да-а...-- Семаргл не знал, что на это ответить. Он налил себе чаю, и теперь перемешивал в чашке ложечкой, давно растворившийся сахар. Чернов, от этого звона, ложки о края  чашки, морщился, но ничего не говорил.
-- А я, кажется, начинаю догадываться. -- тихо сказал Чернов. И не выдержал, -- Да перестань ты, наконец, ложкой звенеть! Хочешь, чтобы вместе с сахаром и чашка растворилась, что ли! Пей уже! А то остынет.
--  Да.-- спохватился Семаргл. Хлебнул, и закашлялся. Чай был слишком горячий,  и  больно обжёг губу.
-- Слушай, что с тобой  происходит?! Рассеянный, в облаках витаешь... Влюбился?
-- Влюбился.-- с улыбкой признался Семаргл. -- Могу же я ещё раз попытаться быть счастливым?
-- С Риммой?
-- А что? Да, с Риммой.-- Семаргл насторожился. Взгляд и тон  Чернова не предвещали ничего хорошего.-- Ты что-то знаешь про неё? Кроме того, что она была любовницей какого-то Арсена из криминала. И её чуть не убили из-за денег, которые украл Арсен.
-- Значит она рассказала тебе. Это хорошо. Но, видимо, не всё... Но, может, не стоит...
-- Да нет уж, говори.-- попросил Семаргл, и на  скулах его заиграли желваки.-- Она  была проституткой  в Москве?
--Нет, что ты!--возразил Чернов, -- Девушка она порядочная. Но её втянули в опасное дело. Вроде бы как помогать одиноким старикам, а на самом деле, делать им уколы приближающие их смерть. За квартиры. Было несколько громких дел, связанных с фирмами, которые брали заботу о стариках, за их квартиры. 
-- Но Римма не знала, так ведь?-- холодея нутром, пробормотал Семаргл.
-- Не знала. Иначе бы в тюрьме сидела. Да и потом, она и сама пострадала. И была беременная. Короче, нет её в том вины!.-- поспешил успокоить его Чернов.--А ты ей не говори, что знаешь об этом. Не терзай ей душу. И так слишком много пережила. И собирайся, нам надо выходить. Нас ждёт Аркадий Денисович.
Семаргл хотел принять перед выходом душ, но Чернов не дал, сказав:
-- Нет. Я обещал к шести часам быть у Аркадия Денисовича. Он хочет знать как продвигается наше  дело. Похвастаться мне пока нечем, но он всё равно хочет быть в курсе.  Опаздывать мы не можем. Полковник уважает точность и аккуратность. Так что поторопись . Потом под душем поплещешься.
Семаргл пожал плечами.  Ладно, потом, так потом... Он быстро собрался, и они вышли из гостиницы.
               
                Глава двадцатая.   
                Очень везучий человек.   

  Георгий Викентьевич, был всегда человеком о  котором говорят, что он удачлив, и умеет зарабатывать деньги. Внешностью его природа тоже не обделила. Он был хорошо сложён, крепок, и с завидным здоровьем, о чём красноречиво говорил  приятный румянец на щеках. Женщины находили его интересным и обаятельным. И он  давно заметил, и многие замечали, что он человек исключительно везучий. Даже тогда, когда был ещё студентом, Георгий Викентьевич не жил впроголодь, как некоторые его однорусински, а напротив, ни в чём не ведал недостатка. И именно тогда к нему пришёл  вкус к большим деньгам.  Очень больших у него самого ещё не было, но он  близко видел тех у кого они были. И  смог сравнить, и оценить  их жизнь, и жизнь всех прочих. Это была жизнь людей  другой планеты!  Другого вкуса и запаха! Другого отношения  людей  к ним. Богатые,  как будто становились божествами. Им завидовали, их ненавидели --и  заискивали, преклонялись, и раболепствовали перед ними. И он заболел  мечтой о такой очень богатой, роскошной жизни.  Эту  жизнь показала ему Изольда. Скучающая, богатая вдовушка, пригласила молодого, красивого Гошу, пожить у неё. А точнее, с ней. Смекалистый Гоша всё быстро  понял, и именно тогда вкусил все прелести богатой жизни. Изольда была щедра, но болезненно ревнива. Именно она настояла, чтобы Гоша развёлся с женой, и как можно реже ездил к сыну. Однако, на алименты денег не жалела. А чего их жалеть, если их очень много? Пусть душа и совесть у её мужчины будут спокойны, что сын его не голодает, и всё у него есть. И не будет рваться её любименький Гошенька лишний раз к сыну. А зачем, если у того всё есть?! А то ведь, где сын, там   жена. Молодая, красивая, мало ли что, вдруг, к ней опять потянется её Гоша. К молодому телу. Ведь Изольда, при всей своей холёности, этим уже похвастаться не могла... И Гошу вполне устраивало такое положение дел. Но потом, всё больше, и больше начало давить чувство зависимости, а при болезненной ревнивости Изольды, и почти тотальному контролю за ним, доходившему до слежки, и требованию отчёта чуть ли не за каждую где-то потраченную минуту, появилось стойкое, давящее ощущение, что он у Изольды на цепи, в рабстве. И это ему осточертело! Он уже закончил институт, имел практику, и сам неплохо зарабатывал. Да и  денежки Изольды он умело откладывал, и скопил вполне приличную сумму, чтобы больше не зависеть от сходящей с ума от ревности старой мымры Изольды. Расставались непросто. Он практически сбежал от неё, и какое-то время прятался, сменив номер телефона, и меняя места проживания. Наконец, Изольда нашла себе нового мальчика, и всё внимание своё сосредоточила на нём. Георгий  Викентьевич только тогда почувствовал себя окончательно свободным! Но уже не так роскошно живущим. Вот тогда  крепко засела в его голове мысль, нет, скорее жгучее желание, стать очень богатым. Он долго раздумывал над тем, как можно быстро разбогатеть, и однажды  понял, что ему нужно. По телевизору  он  увидел фильм об одной секте.  Там рассказывали о том, как люди пришедшие в эту секту, отдавали свои квартиры, деньги и все ценности,  и ничего не просили взамен, кроме обещанного  Царства Небесного.  Идея, показалась  Георгию Викентьевичу  стоящей и интересной.  Он стал думать об этом, и прикидывать кого бы можно было к этому подключить. Кто смог бы стать  таким проповедником,  и новым "мессией". Сам Георгий  Викентьевич  на эту роль не годился. Он не умел ораторствовать  перед людьми на религиозные темы, и  тем более проповедовать. И вообще, хотел остаться в тени, стать серым кардиналом, чтобы в случае провала этой авантюры, он был бы не при чём, поди докажи!  И он начал искать такого человека, который бы это смог. И как ни странно, человек этот нашёлся сам.  Всё получилось случайно.
           ************************
      Москву поливал мощный ливень.   Шквалистый ветер  вырывал у деревьев ветки, и  швырялся ими в прохожих.  На улице находится было просто невозможно. Редкие прохожие жались к стенам домов, опасаясь, что их  ураганом  выбросит на проезжую часть, или придавит  упавшим деревом.  Зонты никого не спасали, а только мешали, потому что их выворачивало  на изнанку, и  они как паруса  тащили своих хозяев,  туда, куда  вздумается ветру. Люди старались укрыться от непогоды в магазинах и кафе . Кто где  мог.
      Георгий Викентьевич  сидел в пивной, и  наблюдая через стекло окна  за  бесчинствующей стихией, попивал пиво.  За  столиком он сидел один, о чём-то думал, чистил воблу, и находился в том состоянии  лёгкого  кайфа, который даёт отдых  душе и телу.
В пивную вошёл  высокий, плечистый мужик, повесил свой мокрый плащ,  и  заказал  командирским баском, две кружки тёмного пива.
Георгий Викентьевич, сразу подумал, что этот мужик военный, скорее всего отставной  полковник.  Мужик взял своё пиво, и  сел  за столик  Георгия Викентьевича, так как остальные были уже заняты. Георгий Викентьевич не был расположен к разговорам,  и сделал вид, что не заметил  соседа, продолжал  обдирать по полосочке  свою  жутко солёную воблу, и смотреть в окно.  Мужик начал разговор первым. После  первой кружки пива, подвинув к себе вторую,  он  вдруг быстро  посмотрел на часы, приложил их к уху  и  спросил:
-- Сколько сейчас времени?  Часы намокли.  Стоят.
-- Половина четвёртого.-- посмотрев на свои часы, ответил Георгий Викентьевич.-- А я думал, что армейские часы не промокают.
-- Армейские может и не промокают, но я к армии не имею ни малейшего отношения --усмехаясь ответил  мужик.-- Я  цирковой, силовой акробат. Да ещё в кино снимаюсь, и  каскадёрю  немного.  Только вот в кино мне работы мало предлагают, а для цирка я уже старый стал. Ловкость уже  не та. Да и на молодых посмотришь -- куда мне до них!  Они и техничней и артистичней меня.  Вот думаю, выпить пивка, и повеситься что ли? --  мужик невесело  засмеялся.
-- А что, другой работы нет что ли? -- спросил  Георгий Викентьевич. -- Или у вас у цирковых, на  арене мир клином сошёлся?
-- Да, можно и так сказать.  Но мы все  с юных лет знаем, что наступит день, когда нам надо будет уходить, и мы к этому готовы. Другой вопрос -- куда уходить? 
-- А на стройке поработать не хотите?
-- Кем? У меня же специальности нет  никакой. Если только как индийский слон, брёвна  таскать.
-- Работе каменщика обучиться не сложно. И работа всегда найдётся, и заработки приличные.-- предложил Георгий Викентьевич.
-- Кисло мне, артисту, этим заниматься ...-- вздохнул  мужик.-- Но если совсем уж припрёт, то куда угодно пойду.
-- Если  хотите, то я вам свою визитку оставлю. -- предложил Георгий Викентьевич. Этот циркач  был ему симпатичен.-- Я не строитель, я юрист, но у меня есть знакомые владеющие строительными компаниями.
-- Да, давайте! -- обрадовался  циркач.-- Давайте знакомится: Павел  Корешков.-- и протянул свою внушительную руку. Георгий Викентьевич пожал её, и тоже представился. Назвал только имя:
-- А я Георгий. Будем знакомы. Вот моя визитка, тут все мои контактные телефоны. Прижмёт --звоните, с работой помогу. --и протянул новому знакомому свою визитку.
-- Спасибо, друг! -- с теплотой в голосе  поблагодарил Корешков.-- Я очень надеюсь, что не понадобится, но на всякий случай... Как подстраховка. А давай я тебя пивом угощу?
-- Спасибо, но мне уже хватит. Я и эту свою кружку не допью.
-- А я ещё возьму.-- на циркача, полученная им визитка, произвела воодушевляющее впечатление, он повеселел и разулыбался, как будто всю жизнь, только и мечтал, чтобы работать каменщиком.--  Мало на свете душевных, отзывчивых  людей! -- говорил он.-- Чтобы вот так, как ты, смогли помочь первому встречному, и без всякой выгоды для себя! Мы цирковые, это умеем ценить -- вся наша жизнь риск! Уж мы-то знаем, что ни за какие деньги  настоящую, дружескую поддержку не купишь! Либо ты человек -- либо нет! -- Павел  что-то очень быстро начал хмелеть, и у  Георгия Викентьевича появилось подозрение, что он сюда уже пришёл поддатый, просто  это было не заметно, а теперь пивка добавил, и его понесло. Он даже подумал, что напрасно он дал ему свою визитку. На  стройке алконавтам делать нечего, и его за такого протеже, не поблагодарят уж точно. Но что сделано, то сделано. Не забирать же назад. Георгий Викентьевич ещё немного посидел, в пол уха послушал про  рисковых и  надёжных цирковых  ребят, а  потом попрощался и ушёл.
       Через несколько месяцев,  циркач  ему  позвонил. Георгий Викентьевич, уже и забыл о нём, и  вспомнил лишь после того как  Корешков подробно  описал их знакомство в пивной.
-- Что, припёрло всё-таки ? -- спросил  Георгий Викентьевич.
-- Припёрло -- не то слово! -- подрагивающим голосом ответил  Корешков.-- Беда у меня! Страшнее быть не может!  Сын погибает, надо операцию делать, а денег нет... Он у меня поздний ребёнок, мальчишка совсем, ему только  тринадцать исполнилось. Циркачонок. Как мать его, и я, мы тоже с детства в цирке. Пацанчик наш  на арене разбился, мимо сетки упал. Это  дело такое, с каждым может быть. Жив остался, и то слава Богу!  Но он сильно повредил позвоночник. Нам сказали, что если операцию  не  сделать, то в цирк он может и не вернуться. И вообще, инвалидом может остаться. Дай мне денег, я тебе расписку напишу, я всё верну с какими хочешь процентами. А хочешь я тебе себя в рабство продам?! -- заливаясь пьяными слезами, кричал он в трубку.-- Я на всё пойду, только чтобы сына спасти! Он без цирка себя не представляет. И у него переходный возраст. Операция нужна срочно! Деньги уже начали собирать, но очень медленно всё. Боюсь, что если  ничего не получится, то  он сможет и руки на себя наложить... Понимаешь?!
-- Понимаю.-- ответил Георгий Викентьевич, а сам думал, что деньги у него, конечно же есть, но нет ли тут обмана? Мужик пьющий, ненадёжный человек.
-- Если ты мне не веришь, то давай  я тебя в больницу к сыну отведу, с матерью его поговори.  Я такими вещами  шутить бы не стал! Я человек верующий, так врать -- беду кликать. Пойдём  сегодня в больницу?! Время тянуть нельзя...
-- Пойдём.-- согласился  Георгий Викентьевич. Где-то внутри его мозга зашевелилась его интуиция, и что-то она ему шепнула, он пока не разобрал, что именно, но  почуял -- надо идти. Что-то из этого получится. 
      Мальчик лежал в палате  на  шесть человек. Все койки были заняты больными, кто с подвешенными на гирьке ногами, или загипсованными  руками,  и только самый юный пациент  лежал  без всего этого, просто накрытый  одеялом, и казался самым здоровым из  всех. Под каждой койкой стояло судно, и запах в палате витал  неприятный.  Георгий Викентьевич, пожалел, что на его лице нет марлевой маски.  Но он не подал вида, что ему тут  противно находится. Он вместе с  Корешковым, подошёл к кровати мальчика. Поздоровался с его  симпатичной  мамой  и с ним.
-- Ну как дела, артист? -- спросил сына  Корешков.
-- Хорошо. -- с улыбкой ответил мальчик,  и  Георгий Викентьевич  просто залюбовался его белозубой, обаятельнейшей улыбкой. Мальчик  вообще был очень красивым. Он был похож на мать, но в его лице  её черты  приобрели какую-то свою, особую привлекательность. У него были  светло-карие  большие глаза, опушённые тёмными ресницами, красивое волевое лицо. Парнишка вызывал к себе  большую симпатию.
-- Вот, это мой товарищ.-- представил  Георгия Викентьевича, Корешков.-- Возможно он нам поможет...-- и с надеждой посмотрел на него.  Мать мальчика тоже  обратила к нему свой умоляющий, увлажнённый слезами взгляд.
-- Непременно помогу.-- улыбаясь, сказал Георгий Викентьевич. -- Деньги я для вас достану. Завтра же у вас будет вся необходимая сумма!
Корешков  и  его жена переглянулись, и просто уставились на него расширенными  глазами. А мальчик   отвернул лицо к стене, видимо он  стыдился своих подступающих слёз. Ведь он цирковой!  Повисла пауза.
-- Давай, выйдем в коридор, и  обо всём договоримся.--  быстро сказал Корешков,  и утерев с лица  стекающий пот,  пошёл  из палаты. Георгий  Викентьевич, попрощавшись  с мальчиком и его  мамой, вышел  следом.
-- Дай мне деньги, и я сделаю, всё что ты захочешь! -- горячо зашептал  циркач.
       Именно тогда  Георгий Викентьевич, понял, что "проповедника"   для своего дела,  он  уже нашёл. Этот сделает всё   артистично.  Его  интуиция,  и в этот раз его не подвела.

                ************************
Операция сыну Корешкова прошла успешно. Мальчик шёл на поправку. И у Георгия Викентиевича полностью сложился план действий. Счастливому Корешкову, он предложил поучаствовать в благотворительности от имени церкви Архангела Михаила. Тот с радостью согласился, тем более, что ему было обещано не только простить его долг за операцию сыну, и на восстановление после, но ещё и немного доплачивать за труды. То, что теперь его называть будут Верховцев, а не Корешков, Георгий Викентьевич, объяснил, что так будет проще, ибо Верховцев пошёл на повышение, и теперь работает в Женеве, а его удостоверение осталось, стоит только переклеить фотографию. Для того, чтобы сделать удостоверение Корешкову, нужно много времени на согласование, оформление и так далее, а времени на это нет. И, конечно, такие пустяки совершенно не напрягли циркового артиста, пребывавшего в эйфории от радости, что сын выздоравливает, жена счастлива, и смотрит на него с каким-то особым уважением. И ещё от всё больших доз спиртного, которым снабжал его «добрый друг и благодетель». Так и завертелось...
 
                Глава двадцать первая.
                Спас-Клепики.               
               
   Чернов повёл Семаргла по  небольшой аллейке, обсаженной  дикими яблонями, и  кустами акации. День  был прохладным и ветреным. С деревьев то и дело падали листья, и пару раз покатились оторвавшиеся от веток, жёлтые с розовыми бочками, спелые яблочки. Чернов не торопился. Молчал. Что-то обдумывал. Семаргл был занят своими переживаниями, связанными с Риммой, и не стремился к тому чтобы начать разговор.  Так они и шли. Посмотреть со стороны -- два поссорившихся друга, которые ищут, и не могут найти  слов для начала примирения. Чернов, кажется вообще забыл обо всём, и ничего не замечал вокруг. Семаргл смотрел на жёлтые  листья под ногами, старался обходить лужи, не наступать на яблочки, но делал всё машинально. Так они и добрели до дома, где жил Аркадий Денисович. Молча поднялись по лестнице до его квартиры, и только, когда хозяин открыл им дверь, и с улыбкой, поздоровавшись, пригласил войти, оба оттаяли, и начался разговор.  К их приходу стол уже был накрыт, на столе стояла бутылочка, тонко порезанное сало, и колбаса, а так же солёные огурчики в керамической расписной миске, хлеб, и румяно поджаренные заботливым хозяином, домашние котлеты в окружении горок жареной картошки. Аромат стоял апетитнейший! Аркадий Денисович сразу усадил гостей за стол, и пока все не поели и выпили по паре рюмок, разговор не начинал. 
   Чернов сам начал рассказывать о том, что им удалось выяснить. Действительно, никакой ясности пока не предвиделось. Напротив, попытка отравить Митю  юродивого, и найденные при нём золотые украшения, всё только запутывали. И этот артист цирка Корешков, он же Верховцев, как он оказался в этом деле? Жена Корешкова и сын, были вообще не в курсе. Для них было большим удивлением узнать про роль их бывшего мужа и отца в фальшивой церкви Архангела Михаила. К тому же, по их мнению, в последнее время,  он сильно сдал, злоупотребляя выпивкой, и в таком состоянии, в каком он чаще всего пребывал, ни на какие дела уже был практически не способен.  Он давно жил отдельно. Обыск в его квартире ничего не дал. В маленькой квартирке был полный набор запойного алкаша, бардак, грязища, и кроме паспорта, никаких документов и бумаг. Мобильный тоже не нашли. И Чернов и московские сыщики пришли к твёрдому убеждению, что Корешков был подставным лицом. А главное действующее лицо осталось невыясненным. И как его отыскать, никто не знал.   Чернов закончил рассказ и вздохнул:
--Не оправдал я ваших надежд, Аркадий Денисович...
--Оправдал! Сделал всё, что мог! И, главное, не отмахнулся от моей просьбы, при том, что и своих дел у тебя по горло! Спасибо!-- опроверг его слова Аркадий Денисович. И продолжил, --А я тоже кое что нарыл... Поговорил с людьми, пораскинул мозгами, и кажется мне, что тут кто-то из местных помогает главному злодею.
--Почему вы так решили?--оживился Чернов.
--А вот именно после того, как пытались отравить Митю. Я знаю точно, что ни в церкви этой фальшивой, ни в каких делах, Митя юродивый замешан не был. Его бы не приняли никуда по его скудоумию, да он и сам бы не пошёл, у него другие интересы. Значит, ну, просто никак, никак не могли бы у Мити оказаться золотые украшения! И их, и отравленную водку, ему подбросили, чтобы ещё больше всё запутать, и вот ещё что... То, что ты Семаргл дал ему дорогую водку, могли подумать, что тебе он что-то разболтал.
--Что?! --подскочил Семаргл,--Значит я причастен к убийству Мити?!
--Не убийству! Не накликай! А только попытка была. Митя выкарабкается, я уверен. И может быть, расскажет, кто дал ему бутылку, да ещё точно такую же, как ему подарил ты.--Аркадий Денисович усмехнулся,-- Вот, никогда не знаешь, чем может обернуться твой поступок...
--Я тоже так думал, что кто-то из местных должен был помогать.--сказал Чернов,--Но не знаю на кого подумать. Может быть Луговской? А?
--Нет. Не думаю... Луговской, он, хороший человек, но, как -бы поточнее сказать, потерял себя, что ли. Вернулся без ноги, хотел работу найти, но не получилось. И поставил на себе крест. Наверно думал, что теперь, он калека, и без работы, без хорошего заработка, кому, какой женщине он нужен? А если такая и найдётся, то как содержать семью, детей?  И какого-то занятия по душе не мог себе найти. Вот так бывает... Живи он в Москве, там много чего есть для искалеченных войной. Вот, тот же параолимпийский спорт, фонды разные, помогающие и деньгами, и беседами с психологами, да много чего! А в  маленьких городках, как наш, да ещё в то время, в девяностых... Брошены были на произвол! Вот и сейчас надо думать, не только о тех, кто в Москве, в Питере, и больших городах! Надо обо всех думать! Не только деньгами засыпать. Деньги, конечно, очень важны! Куда ж без них! Но важно ещё, чтобы о наших пострадавших бойцах, как о родных сыновьях бы заботились! Чтобы дело было у таких, кто без руки, или ноги, да и вообще... Вот, после войны, той Великой Отечественной, создавали для покалеченных артели. Самые разные! Там и денежку себе люди зарабатывали, и в коллективе общались, и интерес жить был. И гордость была у людей, и радость, что могут создавать что-то! Своим трудом могут жить! Нужность свою ощущали! Я не сильно-то знаю, что и как надо придумывать и делать, но есть люди поумнее меня, и с образованием соответствующим, вот собрались бы, сели и подумали! Ведь не хлебом единым жив человек! Для Луговского, вот, церковь эта фальшивая стала пристанищем. А было бы изначально, что ему по душе и для заработка, не пошёл бы он туда. Сам для себя придумать ничего не смог, значит, для таких надо что-то придумать за них, и для них!-- всё больше волнуясь говорил Аркадий Денисович,--Парни жизни своей для  Родины не пожалели! Так пусть и Родина подумает о том, чтобы не только сытно, но и счастливо потом жили они! И мы, ветераны, должны объединиться ради этого святого дела! Все! И военные, и милицейские, и флотские! Вместе мы многое сможем! Тем более, сейчас в эпоху Интернета, это легче будет сделать!
--Да, вы правы, надо всем подумать о наших геройских парнях.--поддержал Чернов,--И девчатах! Геройские девушки у нас тоже есть!
--Так, что же мы будем делать с теми, кого обманули, и оставили в развалюхах зимой замерзать?--вернул их к прежнему обсуждению Семаргл.
--Наверно, будем деньги искать, собирать всем миром, чтобы их спасти.--сразу посуровев, предположил Аркадий Денисович. -- Ведь найти тех, кто деньги украл, наверно, не получится...
--Может и не получится...--угрюмо согласился Чернов,--Но мы пока это не бросаем! Будем дожимать. А там видно будет...
               
                Глава двадцать вторая.
                Спас-Клепики.
               
          Анна Васильевна, убралась в квартире, полила цветы, и села разбирать оставшиеся  не разобранными  коробки. В них хранились всякие мелкие вещи, в основном  Мишины. Давно надо было всё это разобрать, да всё времени не было. И вот теперь  свободного времени оказалось слишком много. Его надо чем-то занять... Каждая вещь, даже самая незначительная, будила воспоминания, возвращала в то счастливое время, когда были живы и муж и сын...
       Закончив разбирать вещи в двух коробках, Анна Васильевна пошла на кухню, выпить чаю. Только она включила чайник, как раздался звонок в дверь.  Анна Васильевна пошла открывать. Она никого не ждала,  и никого не хотела видеть, но не открыть дверь, ей казалось  невозможным. Да и здесь так не принято. Хочешь--не хочешь, раз звонят --открой.
--Здравствуйте, Анна Васильевна.-- поприветствовал её незнакомый, загорелый мужчина в грубой кожаной куртке. Кажется где-то она его уже видела...
-- Здравствуйте.-- ответила она, всматриваясь в его лицо, и пытаясь вспомнить , где же она его всё-таки  могла видеть.
-- Анна Васильевна, я к вам с капитаном Фёдоровым как-то заходил.-- напомнил  он,-- Мы с вами говорили о вашем сыне.
-- Ах, да, да...-- вспомнила, и улыбнулась гостю Анна Васильевна.-- Проходите . Кажется вас зовут Александр?
-- Да, Александр Чернов.
Анна Васильевна пригласила гостя на кухню, принялась  готовить чай,  и  не скрывая своего удивления, спросила:
-- Вы что-то ещё хотели у меня узнать?  Но мне кажется, я уже всё рассказала...
-- Только один вопрос.-- попросил Чернов.-- Если вам это не тяжело, конечно...
-- Мне всегда в радость говорить о Мише.  Он удивительный, просто уникальный человек! И ещё, Миша  кристально-чистый человек! Я сейчас добиваюсь, чтобы школу, где учился Миша, назвали  в его честь -- школа Михаила Хлебникова! Он это заслужил. Он жизнь свою за  людей  отдал!
-- Понятно. Анна Васильевна, а кто-то ещё, кроме Вадима Луговского помогал вашему сыну?
--Мало кто.-- с  болью в голосе сказала  она. -- Мой сын не только Святой, но и мученик. Всё тащил на себе. Говорунов вокруг было много, а реальной помощи, почти никакой. Одна я знаю, как он выбивался из сил, жилы рвал, чтобы всё сделать правильно. А его ещё и упрекали некоторые, и ругали! Он приходил домой, и чуть ли не замертво валился от усталости. Я предлагала помощь, но Миша не захотел меня нагружать, и отвлекать от школьных дел, от моих учеников... Невеста его, Римма, вообще отстранилась. Разве так должна вести себя жена, такого человека, как Миша?! Она должны была стать его соратницей, первой помощницей, и другом, на которого можно всегда опереться.  А она только пару раз пришла в церковь, и потом дорогу туда забыла.
-- А Луговской как, помогал?.-- спросил Чернов .-- И вспомните, может кто-то ещё?
-- Луговской что-то делал, но я не особенно вникала в его деятельность. Но Миша часто был им недоволен. Вялый человек, этот Луговской. А кто ещё?.. Не помню таких. Хотя, вот Клава ещё свою помощь предложила с уборкой в церкви. Она даже денег не просила, просто, чтобы среди людей быть. Но Миша ей всё равно платил немного, из своих денег. Честный он был, мой сын! Как Христос! Всех хотел сделать счастливыми! 
-- Да. Конечно.-- согласился с ней Чернов.  И понял по безумному, лихорадочному блеску в глазах  матери Миши, что пора заканчивать разговор. Ну какой же Миша Христос? Пешка, которой пожертвовали сразу, и без сожаления.  Но разве можно матери об этом сказать?! Пусть уж думает как  ей нравится.
-- Спасибо, что уделили мне время!.-- поблагодарил Чернов, и поднялся.-- Извините, Анна Васильевна, мне пора идти.
-- Да как же, вы и чаю не выпили! Заговорила я вас совсем. -- спохватилась она .
-- Как-нибудь в другой раз.-- пообещал Чернов. Распрощался и ушёл.
Анна Васильевна, проводив гостя, грустно взглянула на коробки с разобранными вещами, и решив, что на сегодня с этим уже довольно, понесла коробки обратно на антресоль. Одна коробка встала хорошо, а вторая никак не хотела становиться ровно, один угод продолжал нависать над полкой. Анна Васильевна уважала порядок во всём. И поэтому, убрав коробку, и поднявшись на две ступеньки выше на стремянке, стала выяснять, что же там мешает коробке встать ровно. В самой глубине, в углу, было что-то закрученное в полиэтиленовый пакет. С трудом дотянувшись, Анна Васильевна, достала пакет, развернула... Там были пачки денег. Те самые деньги, которые Миша копил на восстановления храма Николая Чудотворца. Их было много! Анна Васильевна смотрела на них, и вспоминала в каком старом костюме ходил её сын, в хоть и всегда чистом, но уже потерявшим свой вид, свитере. И имея столько денег, он категорически отказывался покупать что-то новое! Анна Васильевна заплакала, забросила деньги обратно в пакет, и на дрожащих ногах, спустилась со стремянки. Бросила пакет с деньгами на пол, и зарыдала...

                Глава двадцать третья.
                Спас-Клепики.
                Клава.
       С того момента, как Клава себя помнила, она начала осознавать, что некрасивая. Да что, некрасивая, страшненькая. Досада и вечное раздражение её красивой матери, которая глядя на неё злыми глазами, всё пыталась как-то поправить дочери волосы, одёрнуть платье, и при этом говорила сама с собой: «Да как же так? У такой красавицы, как я, такая уродилась?!»  Мать и в самом деле, была хороша! Так говорили все. Яркие серо-стальные глаза с отблеском отполированного клинка, просто завораживали мужчин. Собольи брови в разлёт, яркий румянец и идеально правильные черты лица, всё было прекрасно, но особенно возбуждали мужчин, тонкая, гибкая талия, красивой формы, упругая грудь, и маленькая, изящная ножка. Ступни ног. Просто кукольные ножки! А вот волосы меняли свой цвет и причёску так часто, что трудно было сказать, кто она, блондинка, или брюнетка. От иссиня-черного, до платинового, или огненно-рыжего, весь спектр цветов был перепробован, и носился в разное время, от нескольких месяцев, до нескольких лет. Потом пошли в ход парики. А теперь, почти облысев, и имея отвращение к парикам, потому что под ними сильно потела голова, и появлялась сыпь,  мать Клавы, сидела дома затворницей, не желая показываться людям без своей былой красоты. Ничего от неё не осталось. Ничего! Только воспоминания...
Клава в детстве часто смотрелась в зеркало, ища в своём лице хоть какие-то общие черты с её красавицей матерью. И не находила... Вот хоть бы одну малюсенькую родинку, как у мамы, над сочными, как спелые вишни губами! Даже и этого нет. Не такое, как у матери, точёное, фарфоровое личико, а широкое, смуглое.  Карие, почти чёрные глаза, чуть навыкате, и жёсткие, чёрные волосы без блеска. Ничего нет у Клавы красивого! Да ещё и крупный нос, и расквашенные вареники губы. Уродина, да и только! Клава стыдилась себя. Ещё и мать добавляла. Ухажёров было у неё хоть отбавляй, а вот замуж никто не звал. «Это всё, из-за тебя! Ты всех отпугиваешь от меня!»--каждый раз говорила дочери мать. И злилась на Клаву. Но кормила и одевала, и для школы всё у Клавы было в достатке, а вот, чтобы приласкать, или пожалеть, этого от матери Клава уже и не ждала. Она знала, что мать родила её от какого-то богатого приезжего, привозившего на продажу фрукты в их город, как рассказали Клаве люди знавшие его. И что Клава, вылитая он! Мать надеялась заполучить его в мужья, но он не захотел на ней жениться.  Деньгами помогал, но Клаву, названную так в честь его матери, видел только на фотографии. А потом вообще уехал, пропал. И мать просто взбесилась. Как-то Клава, попросила маму,  купить ей на Новый год, понравившееся, очень красивое платье. И мать заорала на неё:.
--У своего папули попроси! Пусть он тебе дорогие платья покупает! Ты не только мой, но и его позор!
Но номер телефона, или адрес отца давать Клаве не желала. Даже имени не называла. Говорила, что её отец подлец, скотина, и тварь редкостная, и больше знать о нём Клаве не нужно!
Маленькая Клава плакала. Потом смирилась, и плакала очень редко. Но однажды, когда было особенно обидно и горько, от унижающих слов матери, не выдержав, Клава в слезах закричала:
--Так отдай меня в детдом! Отдай! Если я твой позор, и ты стыдишься меня!
--Давно бы, с радостью, отдала,--спокойно ответила мать,--Но меня же местные бабы заклюют. Начнут пальцами в меня тыкать, и шипеть, что я кукушка. Нет уж, пусть продолжают думать, что я хорошая мать.--и зло засмеялась.
Подрастая, Клава ощущала себя, всё безобразнее, уродливее, и сторонилась людей Ни в какие кружки не ходила, ни с кем не дружила, и не хотела общаться. И учится дальше не помышляла. После школы, единственное место, куда она смогла устроиться на работу, это мытьё полов,  прибираться в гостинице, и делать уборку в чужих домах за небольшую плату. А потом пошла в церковь Архангела Михаила. И там для неё, нелюдимой, и вечно мрачной, вдруг случилось чудо! Настоящее чудо! Она не ждала, не надеялась, не могла предвидеть, но это произошло. И впервые в своей жизни, Клава поняла, что на свете есть ещё и такое чувство, как счастье. И это счастье снизошло на неё!

                Глава двадцать четвёртая.               
                Вадим Луговской.

  Теперь всё свободное время, Вадим сидел за компьютером, искал в разделе «Работа для тех, кому за 50», вакансии, которые могут ему подойти. И как и прежде, ничего подходящего ему, не находил.  Он реально оценивал свои возможности, и то, что предлагалось, ему было не под силу, или не было нужных знаний. От напряжения заболели глаза, и Вадим, сделав передышку, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. На душе лежал камень. Тяжеленный и холодный, как могильная плита... Сразу начали одолевать воспоминания, сперва хорошие, тёплые... Надя с детьми поселилась у него надолго. Денег на ремонт её дома, практически не было, а Вадим, хоть и давал ей деньги, из тех, что откладывал себе на машину, но не много, он боялся, что она быстро закончит ремонт, и съедет от него.  А он хотел как можно дольше задержать её возле себя. Когда она входила в его дом, ему казалось, что вместе с ней, вливаются солнечный свет, тепло, нежная, душевная радость, и покой. Когда она смеялась над его шутками, Вадиму было так хорошо, так радостно, и даже какая-то гордость распрямляла крылья в его душе, ведь он мог, мог же быть интересным, и умел развеселить, эту удивительную, прекрасную женщину!  К её детям он привык быстро. Не то, чтобы полюбил их, а скорее любовь к их матери, согрело чувство и по отношению к ним. Тем более, что все трое были очень похожи на свою маму. Он без усилий над собой, отводил младших девочек Таню и Катю, пяти и трёх лет в садик, старшего сына, Рому, девяти лет, в школу. С удовольствием готовил еду, разогревал, и кормил обедом детей, и их пришедшую с работы маму. Иногда, по выходным они вместе что-то стряпали. Летом и осенью вместе делали заготовки на зиму. И даже, когда расшалившись, дети начинали носиться по всему дому, визжать, и бросаться всем, что под руку подвернётся, не сердился. Смеялся. Когда они только переехали к нему, он дал себе слово, что ради Нади, он будет терпеть всё, что будут вытворять её дети. Но терпеть не пришлось. Надя оказалась строгой мамой, за детьми хорошо следила, и никакого беспокойства они не причиняли. А потом, со временем, Вадим стал чувствовать радость от общения с ними. Надя устроилась в Дом Культуры, руководителем хореографического кружка, с подработкой методистом, и вместе с пенсией Вадима, денег на всё хватало. Когда же Вадим начал получать деньги от церкви Архангела Михаила, то уже хватало и на поездки на море, и на хорошие смартфоны для подросших детей, компьютер для Вадима, и ноутбук Наде, нужный ей для работы. И, машину, хоть и не очень новую, но исправную рабочую лошадку, Вадим смог себе купить. Уже и Надин дом был хорошо отремонтирован, куплена новая мебель, и можно было переезжать, чего Вадим так смертельно боялся. Он всё время оттягивал переезд, то надо ещё с крышей доработать, то плинтуса заменить, то ещё чего... Именно тогда, Надя спросила его:
--Вадим, ты любишь меня?
Вадим растерялся. Да он любил. Он боготворил её! Но что, если его признание, испугает её? Надя давно знала про его протез, и помогала, если Вадим натирал протезом ногу, это она воспринимала нормально. Но нужен ли ей Вадим? Тем более намного старше её. И не красавец, как её первый муж, а человек он самый заурядный, с самой обычной внешностью.
Надя терпеливо ждала ответа на свой вопрос, и он  решился сказать правду:
--Да, Надя, я тебя очень люблю! Но если ты хочешь оставаться только друзьями...
--И я тебя люблю, Вадик! -- перебила его Надя,--Может быть нам пожениться? Тогда успели бы родить ещё ребёночка.  Если ты хочешь, конечно...
Вадиму показалось, что его подбросила в воздух какая-то неведомая сила! Он бросился к Наде, прижал её к себе, целовал, целовал, и был счастлив до слёз...
 Звонок в дверь вырвал его из счастливых воспоминаний. Заглянувшая к нему Надя, сказала, что пришла его двоюродная сестра, Тоня. Она  недавно вышла замуж, и теперь ходила  беременная, с заметно округлившимся животиком.               
  Раньше Вадим всегда радовался её приходу. Тоня, всегда весёлая и ласковая, могла одной своей улыбкой исправить его  плохое настроение, на светлое и радостное. Он любил её. Такую  миловидную, с маленьким вздёрнутым носиком, и круглыми зеленоватыми глазами, улыбчивую, лёгкую... Такой она была раньше. Теперь она перестала улыбаться, и ласкаться к нему как котёнок. В её глазах застыли страх и разочарование.  Теперь он боялся  разговоров, которые она всё чаще  заводила, боялся  её раздражения,  и её больно ранящих  слов.
Вот и сейчас Тоня пришла мрачная, но преисполненная  решимости  начать  тяжёлый разговор.
-- Нашёл что-нибудь? -- тускло спросила она, кивнув головой на монитор компьютера, где так и остались вакансии, для тех, кому за пятьдесят.
-- Нет. Ищу. Чай будешь?
-- Сперва поговорим.-- сказала она, и села за стол напротив Вадима. Пристально глядя ему в глаза, продолжила,-- Ты и Миша Хлебников, когда уговаривали всех квартиры сдавать, людям много чего обещали.  Я понимаю, вас самих обманули, но  ты, как порядочный человек, хотя бы моих родных должен  спасти! Они тебе не чужие, мой отец, твой дядя, родной брат твоей мамы. Мы всегда были близки и дружны, мы любили тебя... Скоро зима.  В прошлую зиму они в развалюхе чуть не замёрзли, а на эту зиму  они там не останутся!
-- Что же я могу сделать? -- растерялся Вадим.
-- Мои родители будут жить с твоими.-- твёрдо сказала Тоня.-- Почему твои должны в тепле жить, а мои замерзать?  Ведь ты в этом виноват! Ты и Хлебников!
-- Я не виноват.-- ощетинился Вадим.-- Они свою квартиру не мне лично сдавали, а Верховцеву, вот с него и спрашивай! И вместе с моими они жить не будут. У них только две комнаты. В одной мои родители живут, в другой сестра с мужем, и их ребёнок. Куда я поселю твоих?
-- Ничего, в тесноте, да не в обиде! Пусть поживут вместе с твоими. Там комната большая, можно ещё одну кровать поставить. -- зло и упрямо сказала Тоня. -- Или, если твоим тесно, то пусть на место моих в хибару переберутся. Одну зиму мои мёрзли, другую, пусть помёрзнут твои -- всё по справедливости!
-- Ты что, рехнулась! -- вспылил Вадим.-- Никуда мои не переберутся! У матери ревматизм, сердце ...
-- А у моей артрит,  и тоже с сердцем плохо. А отец вообще загибается, у него язва открылась.—зло выкрикнула  Тоня.-- Ты своих  жалеешь, а мои подыхать должны?!  Кто должен о моих родных позаботиться?! Ты нас в эту авантюру втянул, ты и  вытаскивай!
-- У меня нет такой возможности, Тоня. И потом  те дома сейчас утепляют, этой зимой там не будет  так холодно...
-- Вот что, Вадим, вижу, ты не хочешь помочь моим, а ведь они там из-за тебя  так страдают...
-- Не из-за меня они страдают! -- заорал Вадим .-- Не из-за меня! Я сам теперь страдаю! Все на меня ополчились! На похоронах Миши в открытую орали, и гнали меня! Как будто это я во всём виноват! И я Мишу погубил! Анна Васильевна за меня заступилась, сказала: «Опомнитесь, люди! Не Вадим убил Мишу! И не виновен он ни в чём!». Но это чужие меня готовы растерзать! А ты, моя сестра!
        Тоня не успела ответить, как в комнату быстро вошла Надя.
--А давайте родителей Тони в мой дом переселим? Он уже отремонтирован. Печка хорошая, и воду провели. Мебель, посуда, там всё есть. Пусть там поживут.
Тоня смотрела на Надю, обдумывала её слова и молчала. Потом заговорила. Тихо, как будто извиняясь:
--В твой дом... Это было бы хорошо. Я была в твоём доме, вы его хорошо отремонтировали... Так что, можно сказать моим, чтобы переезжали?
--Конечно! Вот ключи!--И Надя протянула Тоне два больших ключа, от дома и от калитки.--Если что-то нужно будет, поможем.
Тоня взяла ключи, смотрела на них, сжимала в ладони, как будто хотела удостоверится, что они на самом деле есть, и сейчас находятся  в её руке. И никуда не исчезнут.
--Спасибо!--тихо сказала она, и пошла к выходу. Потом остановилась, и совсем уж виноватым голосом добавила,-- Мы с мужем комнатушку снимаем, туда не то, что кровать для родителей, а табурет не встанет, поэтому к себе взять не могли. А скоро ещё наш ребёнок родится...
--А вы тоже переезжайте в мой дом. Там места всем хватит.--предложила Надя.
--Спасибо!!!--радостно заулыбалась Тоня, и Вадим снова увидел её такой, какой знал всегда, светлой, весёлой и радостной.

                *************************
Когда Тоня ушла, Надя обняла Вадима, прижалась к нему, и положила его руку себе на живот.
--Чувствуешь?--с улыбкой спросила она,--Растёт наш малыш. Мы, похоже, с Тоней, почти в одно время будем рожать. Так что работу не ищи, будешь мне помогать с маленьким. И с остальными тоже! Мне без тебя будет очень тяжело, если ты на работу пойдёшь.
--Но нам же будут нужны деньги.--нежно прижимая Надю к себе, возразил Вадим,--Я теперь только на пенсии...
--Нам хватит!--уверенно сказала Надя,--Я декретные получу, и сейчас хорошие пособия на детей! А ещё материнский капитал! С огорода какой богатый урожай собрали! Всего нам хватит, не переживай!-- и засмеялась таким счастливым смехом, что Вадиму показалось, что сейчас его сердце просто взорвётся, разлетится на мелкие осколки от непостижимого, всеобъемлющего  счастья! Сердце выдержало.

                Глава двадцать пятая.
                Георгий  Викентьевич.
 Время бежит, а ждать долго уже возможности нет. Надо срочно всё продавать, и сматываться отсюда. Купить себе дом за границей, попросить политического убежища. Чтобы приняли как своего, облить Россию, и главное, её правительство и вооружённые силы, побольше грязью, заклеймить, оболгать, очернить, и всё получится. Не обладая богатой фантазией, он усердно выискивал в Интернете всевозможные фейки, порочащие Россию, старательно записывал в свою книжечку, и иногда сгущал придуманные кем-то страшилки, ещё большими ужасами, в проявлении агрессии, со стороны властей, к честным людям, которые имели смелость, высказать своё мнение, отличное от мнения патриотов страны. Там, за границей, это востребовано. Там, уже немало таких, как он, успевших основательно напакостивших на своей родине. И таких, кому за их преступления в России, не сегодня, завтра, могли бы и браслеты на запястьях защёлкнуть. Да и он был таким, чувствовал, что ему оставаться здесь надолго, опасно! За ним придут! И тогда все деньги, всё что сумел нагрести, всё это, уже не будет иметь значения. А о красивой, богатой жизни, вообще, можно забыть...  А какой бы могла быть, в его сладких мечтах, его жизнь! Райская! Он себе уже кое -что  присмотрел.  Георгия Викентьевича  привлекала Испания. Он там не раз уже бывал, и  почувствовал, что и климат этой страны, и  её тёплое море, и  доброжелательные испанцы, всё ему подходит для того, чтобы обосноваться там. И домик можно купить не очень дорогой, но  уютный и комфортный.  Особенно понравился ему один -- беленький, двухэтажный, под красной  черепичной крышей, игрушка, а не домик!  И стоит он недалеко от моря. Возле домика  растут апельсиновые деревья,  всё   утопает в розах, и других душистых цветах. И даже маленький, изящный фонтанчик, весело  журчит  во дворе. Георгий Викентьевич  часто представлял себе, как он поселится в этом домике, и будет  там жить. Каждый день  купаться в море, а когда  будет холодно, будет ходить в бассейн с морской водой, который тоже  расположен неподалёку,  на территории  пятизвёздочного отеля.  Там он отдыхал позапрошлым летом. Представлял как будет вновь кушать сладкие фрукты, пить разноцветные коктейли в высоких бокалах с зонтиками, и дольками апельсина или лимона, надетыми на край бокала. Тонкой, чёрной соломинкой будет помешивать свой коктейль, позвякивая кубиками льда... Вечерами, любоваться красивейшими закатами над морем, покачиваясь в удобном кресле-качалке, в своём цветнике возле дома. Будет заходить в уютные испанские ресторанчики, где вкусно кормят, и  радует разнообразие, ароматного вина. А ещё покупать на рынке, только что выловленную, бьющую хвостами, рыбу. Возможно, и самому начать рыбачить. И каждый день наслаждаться солнцем, морским воздухом и свободой! Рай на земле, да и только! Но до этого ещё надо очень много чего сделать. И надо очень постараться, хоть и с большим риском для себя... А как всё складывалось легко поначалу...

                *****************************
   Уговорить, вернее, обмануть доверчивого выпивоху Корешкова, не составило труда.   Георгий  Викентьевич рассказал, что деньги на лечение и восстановление его сына, дал не только он, но и Церковь Архангела Михаила. И теперь, как честный человек, Корешков должен сделать всё, чтобы и на лечение других людей, в основном детей, были собраны деньги. Корешков горячо согласился, даже не дослушав детали. Но   Георгий  Викентьевич продолжил. Разложил всё по полочкам, куда Корешкову надо поехать, что говорить, с кем встретится, что обещать. И в подтверждение серьёзности своей миссии, выложил на стол перед Корешковым очень впечатляющие документы. Плотные светло-голубые листы с золотым окаймлением, с несколькими солидными печатями, красного и синего цвета, а так же удостоверение на имя Верховцева, но с фотографией Корешкова. Корешков глядя на всё это, даже немного протрезвел. Его впечатляли эти бумаги. А Георгий  Викентьевич, сидя с очень серьёзным лицом, в душе смеялся над Корешковым. Эти «важные» бумаги, он без проблем заказал за весьма небольшую плату. А так же печати, удостоверение и всё прочее. И всё легально. Были б деньги! Сказал, что нужно для съёмок фильма. Да, никто особенно и не интересовался. Надо - сделаем, только плати!  А денежки у  Георгия  Викентьевича водились, и немалые. Накопил.
 С неделю он просто дрессировал Корешкова, заставлял повторять снова и снова, всё, что тот должен был говорить.  А в конце изматывающего для обоих дня дрессуры, ставил перед Корешковым бутылку водки, и уходил.
Начать свою авантюру он решил с родного города Спас-Клепики. Он давно уже там не жил, обосновался в Москве прочно, и приезжал на малую родину лишь изредка, навестить сына.
Вот и в этот раз, Георгий  Викентьевич нагрузил свою машину подарками для бывшей жены и сына, и поехал в Спас-Клепики. Он продумал, то что скажет им. Скажет, что соскучился, что со всеми своими любовницами расстался, разочаровался в них. Что он устал жить без нормальной семьи. И как только купит в Москве хорошую, просторную квартиру, сразу же заберёт Лиду и сына Стаса к себе. А пока он поживёт в своей съёмной комнатке (что, конечно же было неправдой. Квартиру он снимал хорошую, в престижном районе.) Жена Лида с сыном пока поживут в своём доме. А когда он их перевезёт, то жизнь будет замечательной! Лиде не надо будет работать, хватит с неё! А Стасу полезнее будет учиться в московской школе. А потом поступить в московский институт. Сам потом выберет в какой захочет. Георгий Викентьевич, не сомневался, что его недалёкая, бывшая жена  Лида, все его слова примет на веру, и будет рада такой неожиданной перспективе.
       На Лиде он женился ещё до армии. Был по-мальчишески в неё влюблён, и боялся, что её уведут у него, за то время, которые он будет служить. Лида казалась ему очень красивой и нежной. Тонкая, вся беленькая, с  пушистой, кудрявой головой, она была похожа на снежную хризантему. Её светло-голубые глаза смотрели умиротворённо, и немного застенчиво. Она была молчалива, и всегда с интересом, и даже восторгом слушала всё, что рассказывал ей  болтливый, молодой Гоша. Она тоже была влюблена в него. После свадьбы они поселились в доме его бабушки, которая незадолго до этого умерла, а дом завещала любимому внуку. Первые годы с Лидой, особенно после армии, он запомнил как очень счастливые. А потом начал с ней откровенно скучать. Но разводится не думал, у них рос сын, а плотские и другие радости, Гоша легко находил среди московских, смелых и раскованных  девчонок.  Гоша поступил учиться на юриста в Москве через год после армии. В школе он учился хорошо, много читал, был энергичным и амбициозным. Где ж ему быть, как не в Москве? Родители помогали деньгами, привозили ему продукты, и хоть и не шиковал тогда ещё молодой Гоша, но жил сносно. Особенно хорошо он зажил после того, как познакомился с Изольдой. Но сейчас вспоминать о ней не хотел...
        **********************************
Зря он так часто и много давал ему водки! Корешков, он же Верховцев, изначально, неплохо справлявшийся со своей ролью, с большим воодушевлением, отчеканивал свою легенду о том, что он бывший военный, а теперь помогает людям от имени церкви Архангела Михаила. Казалось, был просто счастлив, когда раздавал нуждающимся, от имени церкви, продуктовые наборы и деньги. Много и охотно рассказывал о спасении своего сына, и про то, как помогает церковь людям! Но со временем стал сильно сдавать. Спивался. Начал заговариваться, вспоминать про цирк, а иногда просто нёс всякую околесицу.  Его надо было срочно убирать со сцены, пока он всё не испортил своими пьянками, и начинающим превращаться в раздутую маску, лицом. Синюшное лицо алкаша совсем не годилось для поставленной цели. И, гостивший у бывшей жены, Георгий  Викентьевич, сам оставаясь в тени, начал присматриваться к Луговскому. Он казался подходящей кандидатурой для роли главы местного филиала церкви. Но Луговской не оправдал надежд. Всё пустил на самотёк, говорил тускло и вяло, да вообще был человеком, если и верующим, то как-то по-своему, особо себя не утруждая. Или просто ленясь. Другое дело Миша Хлебников! Его пригласил Луговской для помощи себе, но вскоре, именно Миша, взял в руки бразды правления, и дело пошло. Связь с ним по телефону держал сам Георгий  Викентьевич, уже не доверяя вечно пьяному Корешкову. Называл себя помощником Верховцева. Без имени, просто помощник, и всё. Звонил сам, с самых разных номеров телефонов, купленных ему, по его просьбе разными людьми, как правило, бомжеватого вида. Или покупал у шпаны краденные телефоны с сим картами. Миша, веривший ему безоглядно, все его указания выполнял  быстро и эффективно. Деньги потекли рекой...
--Миша, Миша...--думал Георгий  Викентьевич с усмешкой,--Искренне верующий, одержимый Святой идеей возрождения церкви Николая Чудотворца, а с возрождением этой церкви, возрождения и процветания  красивейшего, но обезлюдившего Ялмонта... Вот на это я  и поймал тебя, и купил. За свою мечту ты, сам того не зная, душу свою заложил. Так уверовал в чудо, что даже не дал себе труда, вникнуть, разобраться... И всё сделал как мне и хотелось! Так и будет стоять в развалинах твоя церковь Николая Чудотворца, и время закончит её разрушение до основания. А потом, никто и не вспомнит... Разве только историки, или краеведы. Повздыхают, поразводят руками... А я буду жить! Богатый, счастливый, ни в чём себе не отказывающий! И плевать мне на тех, убогих, которые за мечту отдали всё, что у них было, и теперь будут подыхать в разваливающихся, гнилых хибарах! Кто они- навоз, для процветания таких, как я! Ничтожества, не о ком и жалеть...

                Глава двадцать шестая.
                Ялмонт.
 
Небо розовело, наливалось красным, малиновым светом, впитывая солнечный  свет,  как гранатовый  сок  впитывается в  синюю губку. И уже ставшим привычным чувство -- одиночество души, вновь овладело Семарглом. Вокруг много хороших, и дорогих тебе людей, но  они чувствуют по-другому.  Например, разбуди Семаргл брата, и скажи ему про  чудесный рассвет, тот бы  только разозлился,  и сказал, что  Семарглу  ещё надо походить в детский сад. Рассветами и птичками  восторгаться, это для совсем  юных и романтичных  особ, а не для крутых мужиков как  Николай. А  вот Лиза, она бы  поняла. Сказала бы, восторженно глядя: " Какой ты молодец, что меня разбудил! Это же просто чудо!"   Да, она ему теперь не нужна, но нет рядом такой которая  могла бы её заменить. Когда они расстались, и Семаргл окончательно пришёл в норму после всех пластических операций, решил, что надо наверстать то, от чего отказывался погружённый в работу, и храня верность любимой жене. Теперь он красивый мужчина, и сможет в себя влюбить, богатый и не жадный. Теперь у него нет работы, которая некогда поглощала его целиком, нет жены, так отчего бы ему не пустится во все тяжкие?! И найти ту, которая будет такой же как Лиза, нет, лучше Лизы, намного лучше! Но не нашёл...  И чем больше  он заводил  знакомств с разными женщинами, тем острее чувствовал своё одиночество. И только теперь, познакомившись с Риммой, это чувство одиночества стало отступать. Лишь иногда, как в это утро, вдруг, накатывало на него. Семаргл стоял у окна, любовался рассветом, и думал, что хорошо бы с Риммой ещё раз съездить к церкви Николая Чудотворца в Ялмонте. Он вспоминал их поездку, и что-то неуловимое было ещё... Что-то было, витало, заставляло вспомнить... Что-то из других воспоминаний, тоже связанных с полуразрушенной церковью. И вспомнил! Конечно, как же он мог забыть! В детстве, на летних каникулах, он жил у бабушки на даче в Подмосковье. И там тоже была такая же полуразвалившаяся церковь.  И когда они ехали на дачу, он видел из окна машины в которой его вёз отец, тоже остов, некогда красивой сельской церквушки. И вспомнил слова отца: «Эти  брошенные людьми церкви, наша боль и стыд! Дед мой рассказывал, что когда в их доме случился пожар, то первыми выносили из горящего дома, детей и иконы! А уж потом, что удавалось спасти.  И как только опомнятся люди, начнут восстанавливать Святыни, так и начнётся процветание России!»  Он, его отец, как и Миша Хлебников, был истинно верующим...
Зазвонил телефон. Семаргл ответил. Это была Римма.
--Прости, если разбудила тебя! Просто хотела, чтобы ты тоже увидел какой сегодня чудесный рассвет!
--Я вижу. Удивительный рассвет, ты права! Спасибо, Римма! Давай поедем в Ялмонт? Сегодня. Ты сможешь?
--Конечно! Прямо сейчас. Будем стоять на холме возле церкви, оттуда рассвет ещё более красив!  Заезжай за мной, я готова....

                Глава двадцать седьмая.
                Георгий Викентьевич.
Корешкова он заставил лечиться. И потом, использовал его так же в других маленьких городах, наподобие Спас-Клипиков. Схема была одна. Сначала что-то дать, не особо тратясь, дешёвое, но ходовое: муку, крупы, сахар. Заставить поверить, наобещать, а потом пожинать жатву. В других городах было не всегда возможно находить брошенные дома для переселения в них, отдавших квартиры, поэтому их отвозили в Спас- Клепики, подселяли к уже там обосновавшимся. И всё шло хорошо. Для Георгия  Викентьевича хорошо, пока Корешков не начал что-то подозревать. Всё чаще спрашивал про коттеджи, которые давно должны были быть построены, и заселены людьми, отдавшими в церковь всё своё имущество. Объяснения выслушивал с недоверием, и просил его отвезти, показать, как идёт строительство. Когда Георгий  Викентьевич отмахивался, мол, потом отвезу, сейчас времени нет, тяжело мрачнел, и смотрел очень недобро. И снова начал пить. Совершенно отбился от рук! Мог исчезнуть на несколько дней, не предупредив, и отключив телефон. И смотрел он всё чаше на Георгия Викентьевича уже не с былым уважением, а с каким-то непонятным вызовом, как будто что-то замышлял, и готовил вот-вот ошарашить этим своего патрона. И ошарашил таки.
 Как-то после очередного исчезновения Корешкова—Верховцева, а потом появления в сильном подпитии, Георгий Викентьевич, решил это безобразие прекратить, и при встрече, назначенной в парке на окраине Москвы, стал не только распекать Корешкова, но и угрожать, намекая на то, что ведь жена и сын Корешкова, не бессмертны... И неожиданно, Корешков, подошёл, и всей своей могучей пятернёй, с размаху, закрыл ему рот, да так, что Георгий Викентьевич еле удержался на ногах. А Корешков засмеялся и сказал:
-- Да ты слабак, Викентич! Я к тебе лишь слегка прикоснулся, а у тебя сразу ноги подкосились. А что будет, если я тебе своим кулачищем в лоб заеду? Черепушка твоя треснет или сразу как гнилой орех расколется?  Испытать что ли?—и пьяно хохотнув, сжал кулак, и поднёс его к самому лицу своего патрона.
-- Ты что себе позволяешь?!—взвизгнул до смерти перепуганный Георгий Викентьевич.
-- А почему бы и не позволить? Я—ничего уже не должен тебе! А вот ты, мне за враньё ответишь!
-- Какое враньё?—начал пятится от него Георгий Викентьевич,.
-- Ты когда меня в своё дело втягивал, что обещал? Что тут будет всё честно—благородно, без криминала, а на деле что? Думаешь я совсем дурак, не понимаю ничего? Ты же всех обманул! Ты людей ограбил! Всё отнял у поверивших тебе людей!
-- Так я ведь и с тобой поделюсь. Вместе разбогатеем!
-- Я с такой мразью, как ты, даже богатеть не желаю!
-- А хочешь, я тебя за границу отправлю со всей твоей семьёй?  Куда бы ты хотел уехать?
-- Я бы хотел, чтобы ты, сволочь, сдох! А деньги людям вернулись! За границу он меня отправит!—язвительно засмеялся Корешков.—В Женеву, про которую ты всем врал?  Письма из Женевы, от поддерживающих нас верующих людей, в гости приглашающих, здесь, по твоему заказу написаны! Не вздумай врать! Я всё знаю! Я тебя вычислил! Родных он моих за границу отправит! А я не дожидаясь твоей милости, взял, да и отправил жену с сыном, далеко—далеко, а куда и под пыткой не скажу! Устроил их в цирк—шапито. Будут ездить по городам и странам—поди найди их!—Корешков скрутил фигу, и ткнул её под нос, начавшего зеленеть от страха, Георгия Викентьевича.—Вот ты их найдёшь! И меня не сломаешь! Это я тебя, как таракана раздавлю!
-- Ну, ладно, ладно... Завтра поедешь в Спас-Клепики, деньги людям отвезёшь. Там у Хлебникова есть списки, кто сколько сдавал, разберётесь!
-- Вот сам и поезжай!—заорал Корешков.— Я хотел бы посмотреть как тебя там встретят! Миша Хлебников мне звонил, спрашивал, когда людей будем заселять в коттеджи? Зима близится, а строительство идёт медленно. Люди волнуются…
-- И что ты ему сказал?
-- А сказал, что коттеджи эти, не для быдла всякого строятся, как я, да он. Нам с суконным рылом, в калашный ряд, и соваться нечего! Коттеджи, они только для господ. Вот что я ему сказал!
-- И больше ничего?—допытывался Георгий Викентьевич.
-- Ничего. Тяжело это всё и противно... Поэтому, ограничился  общим положением дел…
-- Это точно?—ещё раз переспросил Георгий Викентьевич.
-- Точно, точно! Точнее не куда! Не веришь, сам у Мишки спроси…-- Корешков полез в карман за сотовым, долго шарил, а потом засмеялся.—Забыл! Я же как с Мишей поговорил, сразу телефон выбросил! Где-то у трёх вокзалов… А, не важно. Позвонить ты и по своему сможешь. А я пойду. Хочу погулять сегодня с друзьями. Отпраздновать свободу! Прощай, упырь. И поскорее сдохни всем на радость!
Развеселившийся Корешков, круто  развернулся, и слегка пошатываясь пошёл к шоссе, видимо надеясь поймать такси, или частника, который согласится бы его подвезти. Шёл неторопливо. Иногда останавливался,поднимая лицо к звёздному небу, протягивал к нему руки, плакал, и что-то говорил... С Богом говорил, наверно...
Его надо было остановить! Остановить навсегда!
И решился! Замазал номера машины, быстро запрыгнул за руль, врезал по газам... И остался силач Корешков лежать на краю шоссе, с распахнутыми от удивления глазами. Уже не видящими, ни удаляющейся, сбившей его машины, ни начавшего хмурится неба, с которого скоро хлынет дождь...
 Георгия Викентьевича немного трясло от нервного перевозбуждения. Но не от того, что вот сейчас он убил человека. Что об этом переживать? Так надо было! А ещё необходимо было всё взвесить, обдумать, и отъехав на приличное расстояние, Георгий Викентьевич, съехал на обочину, и остановил машину. Отхлебнул пару глотков кофе из термоса, и начал обдумывать ситуацию. Свою визитку он давно уже вытащил из кармана пьяного, спящего Корешкова. Офис тоже теперь у него был другой. Кто он такой, кроме Корешкова никто не знал, и не догадывался. Вроде бы всё предусмотрено. Можно немного расслабиться. Начался ливень, и это обрадовало! Ливень всё подчистит за ним! Георгий Викентьевич усмехнулся. Ливень свёл его с Корешковым, ливнем всё и закончилось... Раньше он думал, что это будет трудно ему, он просто не сможет убить человека. А теперь, сперва Митю-юродивого, теперь Корешкова, и что?  Двух  ничтожеств стало меньше на земле—делов то! Он ещё не знал, что Митя выжил. И даже пошёл на поправку.   
 Про то, что в нагрудном кармане Корешкова, так и осталось лежать фальшивое удостоверение на имя Верховцева, Георгий Викентьевич даже не вспомнил. Да разве упомнишь всё, при такой насыщенной жизни!

                Глава двадцать восьмая.
                Митя - юродивый.
Митя пришёл в себя, и не сразу понял, где он? Что с ним?! Всё вокруг такое белое, чистое, пахнет лекарствами... И рядом с его кроватью, на стуле сидит Егор, весь ссутулившийся, со свесившейся на грудь головой. И не такой, как всегда, а в чистом свитере и брюках, подстрижен, хоть и криво, но с хорошо промытыми волосами. Егор спал. Митя тихо позвал его:
--Егор, мы чего здесь? Зачем? Где мы?
Егор вздрогнул, открыл глаза, выпрямился, и заулыбался радостно своим щербатым ртом:
--Митька, брат! Ты живой! Выжил-таки, гад ползучий! А как ты напугал меня, дурак чёртов! Я же думал... Я боялся... Как я останусь один? Не в том дело, что негде жить, я бы к сыну уехал. Только начерта я сыну сдался?! Не нужен я ему, никому не нужен...  Я не то всё говорю...
--Егор, где я?--напомнил свой вопрос Митя.
--Ну, как где? Там же, где и я! Мы вместе, понимаешь?! Мы теперь всегда будем вместе! И бросим пить! Я уже в завязке!
Митя немного подумал, и спросил:
--Егор, а где ты?
--В больнице, вместе с тобой. Тебя же отравили! И ты почти умер. А меня сюда пускать не хотели. Сказали, что я слишком грязный, таким сюда нельзя. Я антисанитарию принесу, и заражу ей всех. Тогда я перестирал всё своё, и сам помылся как следует, и сам себя подстриг, видишь, уже нет таких лохм, как прежде! Но меня опять не пустили, с перегаром тоже нельзя. И я завязал! А потом подумал, может это знак нам был какой дан, ведь тебя водкой отравили, значит вообще не надо пить! И ты не будешь! Понял, Митька, не будешь пить! Даже пиво! А про водку вообще забыли навсегда! Митя, а кто тебе ту бутылку дал? Ну, ту, в которой отрава была?
--Водку...--Митя силился понять, что говорит ему Егор,--Какую водку?
--Митя, вспомни, кто дал тебе водку? Не в первый раз у кафе, а в другой раз! Ты до дома не донёс, отхлебнул по дороге! А донёс бы, мы бы оба уже на том свете были! Вспоминай!
--Не помню...--признался Митя,--Вообще не помню про водку. Мне же много чего дают! Меня  любят! 
--Ага! Это я знаю.--усмехнулся Егор,--Ладно, может потом вспомнишь. Надо врачей позвать. Они тебе помогут вспоминать.--и прежде чем выйти из палаты за врачами, легонько похлопал Митю по плечу,--Вспоминай, Митюня! Это очень важно!   

                Глава двадцать девятая.
                Клава.
Домой идти не хотелось. Совсем! Ноги не шли. Вот, куда угодно бы пошла, но только не в эту, знакомую с рождения, квартиру, где сейчас ждала её мать. Она практически не выходила из дома, не хотела, чтобы её видели такой. Сильно раздавшейся, постаревшей, с жалкими клочками волос на голове, вместо той, роскошной копны, некогда прекрасных волос. Решила сэкономить, пошла к доморощенной лекарке, начитавшейся каких-то рецептов для укрепления волос в Интернете. И то ли что-то напутала с дозировкой, то ли рецепт был неправильный, но после её маски для волос, и так основательно подпорченные, бесконечными то осветлениями, то окрашиванием, волосы, стали вылезать пучками.  Мать то впадала в истерику и орала, то лила горькие слёзы, то надевала парик, то снимала, и отшвыривала его проч от себя, и всякий раз изводила Клаву, всевозможными обвинениями и упрёками. Начиная с того, что Клава плохо училась, и поэтому теперь только поломойка, а могла бы стать врачом, и вылечить её! Или работницей банка, много зарабатывать, и тогда матери не пришлось бы экономить, и теперь страдать!
   Клава, в самом деле, училась плохо. Нет, она не была глупой, или ленивой, много читала, и была вполне эрудированна. Но просто, затравленная матерью, так стыдилась себя, что иногда, от нахлынувшего страха, что все смотрят на неё, все ужасаются, смеются над её некрасивостью, вместо школы, убегала в парк, искала самый безлюдный уголок, и там бродила, или сидела на скамейке, пока окончательно не замерзала. И потом, с наслаждением болела дома. Особенно было страшно, когда Клаву вызывали к доске. И зная урок, Клава стояла у доски, как каменный истукан, не в силах выдавить из себя ни слова.  Её считали странной, нелюдимой, и никто не горел желанием с ней сблизится. Кое-как закончив школу, Клава пошла работать. Учится дальше для неё было пыткой. Дома тоже была пытка. Мать требовала, чтобы Клава заботилась о ней, покупала продукты, готовила, убирала в квартире, а главное, чтобы искала больше подработок, больше зарабатывала, и когда это не удавалось, осыпала дочь упрёками в неблагодарности и бессердечии. И так выходило, что со швабрами и тряпками, Клаве было спокойнее и легче, чем находится с матерью дома. Но кроме дома идти было некуда. 
Три года назад Клава зашла в церковь Архангела Михаила, просто из любопытства, и из нежелания идти домой.  Она стояла в самом дальнем, тёмном углу, слушала, что рассказывал высокий, мускулистый мужчина, но не особенно вникала в его слова. Она в тот день много работала, и очень устала. И уже собралась уходить, как к ней подошёл красивый мужчина, знакомый, местный, но она тогда не знала, как его зовут. Потом узнала, Георгий Викентьевич Завьялов, так его  звали. И жил он неподалёку от дома Клавы. Но это потом, а тогда, в первый день, он просто, как-то особенно ласково, поздоровался с Клавой, и предложил ей присесть, заметив, что у неё усталое лицо. Клава, как загипнотизированная, пошла за ним, села на скамью, и он присел рядом. Он что-то тихонько говорил, но она не понимала его слов, не слышала. Так сильно стучало, било её сердце, что кроме этого набата в голове, Клава ничего не могла услышать. Стало жарко, кровь хлынула в лицо, и Завьялов, заметив это, поднял её, и вывел на свежий воздух. Что-то ещё говорил ей, ласково, заботливо, и с такой нежностью смотрел ей в глаза! А потом, беспокоясь за её здоровье, пошёл провожать её до дома. И Клава влюбилась! Сразу! Насмерть! И он, кажется, тоже полюбил её, или просто ему стало жалко её, такую одинокую и несчастную... Как-то так само собой получилось, что они начали встречаться. Обычно в парке, или ехали в Ялмонт, и иногда, в её выходной, он отвозил её в Рязань. В арендованную квартиру. Водил в ресторан, или в кино. И давал деньги, чтобы она отдавала их матери, якобы как заработок за уборку квартир. И вообще, денег не жалел. Говорил, чтобы Клава не загружала себя работой, больше отдыхала, а деньги от  него, приносила домой, как заработанные. Однажды, он завёл её в магазин, и накупил всяких красивых вещей, таких у Клавы никогда не было. И это было такое счастье! Однако, вернувшись домой, пришлось выдержать целый поток упрёков и оскорблений от матери, за то, что потратила столько денег, а их и так не хватает. Мать, разъярившись, дошла до того, что велела всё продать. И в первый раз в своей жизни, Клава, тигрицей кинулась защищать своё счастье. Она готова была задушить мать, если только она прикоснётся к её вещам! И мать дрогнула, испугалась! Таких горящих, просто звериных глаз, она никогда не видела у своей покорной доселе дочери.  Отступила. Вещи не тронула, но продолжала пилить и изводить Клаву упрёками и жалобами о нехватки денег. Тогда Завьялов предложил прекрасный выход! Клава скажет, что её  пригласили заниматься уборкой в церкви Архангела Михаила, и на самом деле, надо предложить там свою помощь, но бесплатно! А то за деньги могут и не взять. А Завьялов будет присылать Клаве деньги, чтобы она отдавала их матери, и та не цеплялась к ней.  Клава радостно согласилась с таким предложением. В церкви не надо было убирать каждый день, в будни здание обычно пустовало. А у Клавы были ключи! И после работы в гостинице, она спешила туда, доставала подаренный Завьяловым смартфон, и смотрела фильмы, читала интересные статьи, с  радостью пользовалась всем, что предлагал Интернет. Но, главное, это переписка с Гошей! Какие письма он ей писал! Присылал голосовые сообщения, от которых кружилась голова, и сладко ныло сердце! Это было счастье! Огромное, окрыляющее, безмерное! Завьялов был так внимателен к ней, расспрашивал о каждом её дне, обо всём, что было в её жизни, даже самом незначительном и мелком. Очень интересовался всем, что происходит в церкви, и просил Клаву рассказывать обо всём, и никогда не пропускать ни одного собрания. Интересовался что говорят люди? Что делает Миша Хлебников и Луговской?  А потом он признался ей в любви! Клава чуть не потеряла сознание от счастья! Она знала, что Гоша разведён, но приезжает в дом бывшей жены, навестить сына, привозит ему подарки. Значит, Гоша свободен, и они смогут пожениться. Гоша сделал ей предложение! И больше того, он собирался переехать жить в Испанию, и после свадьбы, они поедут туда вместе! Клава не будет больше работать, и ей не придётся уже терпеть все капризы и истерики матери, там, в солнечной, прекрасной Испании, они будут вдвоём. Лишь иногда возвращаясь в Россию, чтобы Гоша мог навестить сына. А потом у них родятся дети, хорошо бы мальчик и девочка, а ещё лучше два мальчика, и две девочки! И жизнь их будет замечательна и  радостна! Только Клава должна во всём слушаться его! И делать всё, о чём он её попросит! Да разве Клава могла отказать хоть в чём?! Конечно, она всё сделает ради него! Ради грядущего счастья! Иногда, Клава подходила к его дому, не близко, чтобы издали просто посмотреть, а вдруг он внезапно приедет навестить сына, и она увидит его! Своего любимого, первого мужчину, и единственного! Пару раз она видела как он приезжал. Всегда выгружал из своей просторной машины, какие-то разноцветные, чем-то наполненные пакеты и блестящие коробки с иностранными надписями. Клава знала, это подарки сыну. И ей было приятно, что её мужчина такой заботливый отец.  Когда Гоша попросил её отдать пакет с водкой и свёртком Мите-юродивому, а потом она узнала, что Митя отравился той водкой, Клава пришла в замешательство, граничащее с паникой. Что происходит?! Почему Гоша так занервничал, предполагая, что Митя что-то рассказал приезжему, кажется, журналисту? Разве Гоша как-то причастен к тому, что людей обманули и обокрали, а потом убили Хлебникова? Зачем Гоше убивать несчастного дурачка Митю? Да к тому же, её руками! Происходило что-то страшное, ужасное, а Клава не могла осмыслить, понять - что?! И Гоша перестал выходить на связь. Клаве казалось, что она летит в бездну необратимого горя и страданий, но всё ещё пыталась спастись надеждой, что Гоша появится, всё объяснит, что всё не так, как она себя пугает. И всё вернётся, всё будет как прежде, и все его обещания будут исполнены! Поэтому всё чаще она приходила к дому, где жили бывшая жена и сын Гоши. Клава ждала его.  Больше всего на свете она хотела, чтобы он появился, и рассеял все её страхи. Чтобы не оставалось и тени сомнения. И опять говорил ей о своей любви, и о том, что скоро они уедут в прекрасное, неземного счастья будущее! Но Гоша не приезжал.

                Глава тридцатая.
                Георгий Викентьевич.   
Деньги всегда оставляют след. А большие деньги оставляют большие следы. И на этом ловят дурачков, которые незаконно обогатившись, начинают тратить деньги без разбора и опаски. Да ещё кичатся своими домами, больше похожими на дворцы, парком своих дорогих автомобилей, коллекциями часов, каждые из которых стоят целое состояние! Ведут себя так, как будто кричат во всеуслышание -- Смотрите сколько я наворовал!!!
Георгий Викентьевич не такой, он умный! Он знал, что надо быть предельно осторожным, поэтому свои немалые накопления, вернее, награбления, хранил не в банке, не в банковской ячейке, и не в доме. В своём гараже, своими руками, он создал надёжный, обширный тайник, и так умело его замаскировал, что даже если бы к нему нагрянули с обыском, то ничего бы не обнаружили. И траты его соответствовали его неплохим заработкам. Наверно из него мог бы получиться неплохой шпион, умеющий хорошо прятать то, что не должны найти. С его интуицией, и изворотливостью, умением вызывать доверие, и даже обаять, он мог бы вовлекать в свои дела нужных ему людей. Красиво и убедительно лгать, и когда нужно, оставаться незамеченным. Но Георгий Викентьевич не собирался становится шпионом. Всё, что его по-настоящему манило, были деньги. И он их  получил. Правда трудясь в гараже над обустройством тайника, потянул спину, и так расхворался, что пришлось лечь в больницу.  В самую обычную, городскую больницу, в самую обычную палату. Он мог бы себе позволить оплатить палату люкс в самой престижной частной клинике, где пациентов чуть ли не на руках носят, доставляют еду из дорогих ресторанов, каждый день меняют постельное бельё, и вообще, любой каприз за ваши деньги! Но зачем же так ему светится?! Привлекать к себе внимание такими расходами?! Ведь уже всё было на мази. Была договорённость с надёжным человеком о том, что тот поможет ему с переездом в Испанию. Как перевести деньги он уже решил. Всё складывалось удачно. Но оставалось решить очень важный вопрос, как уговорить Лиду написать ему разрешение на поездку с ним в Испанию его сына Стаса?  Лиду он брать не хотел. Не нужна она ему. Вообще никто не нужен кроме Стаса. Сын был единственным человеком во всём мире, которого Завьялов горячо любил. И не мог с ним расстаться. Конечно, он говорил Лиде, что они поедут только на несколько дней, искупаться в море, позагорать. Но Лида ни в какую не соглашалась отпускать Стаса без неё. А почему бы и ей не поехать с ними на несколько дней  погреться на испанском солнышке?! Он не знал что на  это ответить. Конечно, если бы он собирался ехать, как говорил, всего лишь на несколько дней, то и Лиду взял бы с собой, не вопрос! Но он не собирался возвращаться вообще! И там ему был нужен только сын. Возможно Стас рассердился бы на него, обиделся за обман, и первое время скучал по матери, но потом, вкусив все удовольствия и радости богатой жизни, успокоился бы, и был благодарен отцу. Да, так бы всё и было! В этом Завьялов не сомневался ни секунды. Ну, что ж, если Лида продолжит упрямится, он найдёт выход. В конце концов, можно найти человека, который состряпает ему такое разрешение. Не даром же он, Завьялов, так усердно защищал в судах всяких мошенников, и других криминальных лиц. Хорошо заплатит, и всё будет сделано, комар носа не подточит! Надо только спину подлечить, и приступить к завершающей стадии своей авантюры. Завьялов засмеялся, он был доволен собой!
В палате, где он лежал, кроме него, лежали ещё три человека. Двое ничем не примечательных, какие-то работяги, кажется со стройки. А вот третий, маленький, сухонький дедок, с жиденькой бородкой, и удивительными на его старом лице, молодыми, ясными глазами, заинтересовал  Григория Викентьевича. Не был тот интерес каким-то практическим, как чаще всего бывало, просто любопытный старичок, отчего бы не рассмотреть от скуки.
Когда  Георгий Викентьевич только вошёл в свою палату, поздоровался, ему ответили двое работяг,  только старичок, лишь поднял на него глаза, кивнул молча, и опять углубился в какую-то книжку, которую до этого читал. Один из работяг, кивнув на старичка,  тихо сказал усмехаясь:
--Он молится. Видишь, Молитвослов у него в руках. Пока все молитвы не прочитает, не будет ни с кем говорить. Верующий!
--Поп, что ли?--тоже тихо спросил Завьялов.
--Нет, мирянин. Просто очень верующий. По нескольку раз в день молится, все посты соблюдает, воцерковленный он.-- пояснил, видимо уже давно лежавший тут, товарищ по палате.
 Георгий Викентьевич расположился на своей койке, сложил вещи в тумбочку, достал книжку, которую прихватил с собой для разнообразия. Вообще-то в последнее время, всё, что его интересовало, было в смартфоне. Но книжка, по мнению Завьялова, должна была лежать на его тумбочке, как декорация. А читать её он и не собирался. Купил первое, что приглянулось в книжном, исторический роман о жизни в Допетровской Руси. 
         Старичок закончил молится, перекрестился три раза, поцеловал Молитвослов, и бережно положил его на свою тумбочку. Затем, встал, подошёл к Завьялову, и тепло улыбаясь сказал:
--Здравствуйте! Я не поздоровался с вами, извините. Не мог. Меня зовут Пётр Иванович. А как вас звать - величать?
--Здравствуйте, Пётр Иванович! Меня зовут  Георгий Викентьевич, но поскольку я младше вас, то можно просто Гоша.
--Нет, мил человек, только по имени отчеству! Вы не из простых, хоть и хотите таким казаться. Вас, только  Георгий Викентьевич нужно звать.
--С чего ж вы взяли, что я не из простых? Зачем мне прикидываться?--почему-то насторожился Завьялов.
--Вижу я.--просто ответил Пётр Иванович.--А для чего прикидываетесь, видно есть свой умысел. Но это ваше дело. Вам ответ перед Богом держать.
--А не верю я в Бога! -- отчего-то разозлился Завьялов,--В рай и ад, и во все эти поповские россказни, я не верю! И ведь никто не может доказать, что это правда, то, о чём они говорят.
--И доказать обратное никто не может. Потому и называется  вера, а не наука, или что-то другое. И для того, кто верует, доказательств не нужно. Человек  верует, и тепло ему на душе, и силы пребывают от того, что не один он, а вместе с Богом! Если я вместе с Богом, то и Бог со мной!
--Это вам так только кажется, что Бог с вами! Самовнушение это, бредни!
--Я не буду спорить, это бесполезно с вами,  Георгий Викентьевич, я это вижу. Но скажите мне, во что веруете вы? Неужели вообще ни во что, ни в кого?--мягко и спокойно продолжал маленький старичок.
--Я в деньги верю! Вот во что! В свой ум, и умение крутится по жизни! Только в это!
--Понятно...--печально промолвил Пётр Иванович,--Я так и думал. Прискорбно это. И мне вас искренне жаль. Я ничего больше вам не скажу, не стану убеждать, только очень прошу запомнить одно, обязательно, слышите, непременно запомните --Возьмёшь деньгами, отдашь судьбой!  И когда вам захочется закричать от боли, вопрошая Небеса,-- За что мне это?! Вспомните эти слова.
--Чушь всё это!--огрызнулся Завьялов,--И вообще, я не хочу говорить на такие темы!
Старичок грустно улыбнулся, и вышел из палаты, не сказав ни слова. Больше они не разговаривали. А вскоре Завьялова выписали из больницы.

                Глава тридцать первая.
                Клава.
После того, как закрылась лжецерковь Архангела Михаила, и от Гоши деньги на карточку перестали Клаве приходить, да это было понятно, как Клава смогла бы их объяснить матери, жизнь Клавы стала совершенно невыносимой. Мать уже не пилила, а вгрызалась, впивалась в неё, требуя поскорее найти ещё работу и, чтобы были побольше заработки. Уже несколько дней, своими истериками, как кислотой, мать сжигала, убивала, и без того, измученный переживаниями,  мозг дочери, не щадя её ни минуты. Вот и сейчас, ранним утром, собираясь на работу, Клава только налила себе чаю на кухне, как проснувшаяся мать, появилась на пороге, и начала разъедать, отравлять  своими воплями и упрёками, не спавшую всю ночь от терзавших её мыслей, Клаву. И что-то сломалось у Клавы внутри. Она смотрела на визжащую мать, и хотела с силой ударить её по лицу, заткнуть её рот кухонным, нечистым полотенцем. Вообще, убить! И испугалась этого! «А ведь я на самом деле, смогу сделать так!»--удивляясь и пугаясь своим мыслям, думала Клава: «Или её убью, или сама попаду в психушку!»
И Клава решилась. Оттолкнув мать, влетела в свою комнату, схватила папку со всеми своими документами, какие были у неё,  Вытащила из книги, припрятанные там деньги, накопленные в тайне от матери, и быстро побросав всё это, и самые необходимые вещи в дорожную сумку, пробежав мимо растерявшейся матери, выбежала из дома. Она знала куда ей пойти. Один из домиков развалюшек недавно освободился, вот там она и будет теперь жить. Её зарплаты и накопленных денег, хватит, чтобы как-то обустроится. А потом  приедет Гоша, и они уедут. И всё плохое останется позади. Клава сама не заметила, как оказалось рядом с домом, где жила его бывшая жена и сын. Клава постояла, посмотрела, и уже хотела уйти, но, вдруг, неужели?! К дому подъехала машина Гоши! И он, он, её любимый, вышел из машины, и помахал приветливо рукой, сыну, выглянувшему из окна.
--Папа приехал!--радостно крикнул Стас, и тут же, исчезнув из окна, появился на крыльце дома, в три прыжка оказался рядом с отцом и буквально повис на нём.  Георгий Викентьевич, смеясь, обнял сына, что-то начал ему говорить. Клава не расслышала его слова, потому что стояла не очень близко к ним. И подойти ближе не решилась.
Из дома вышла бывшая жена, Лида, всё ещё стройная, моложавая, с шапкой белых кудряшек, «мелким бесом»- так называла такие мелкие кудряшки, завитушки, мать Клавы. Клава ревниво отметила, что Лида весьма симпатичная и молодая. Но, всё равно, она же бывшая, успокаивала себя Клава. Но то, что она увидела дальше, просто разорвало ей сердце! Лида подошла к Гоше, он обнял её, поцеловал в губы, и поглаживая по спине, спросил:
--Ну что, Лидок, вы готовы к отъезду? Вещи все собрали? Завтра вылетаем в Испанию, не забыла?
--Не забыла.--ответила Лида,-- Но надо поговорить... Зайдём в дом!
И они ушли. Клава стояла как громом поражённая. Не с ней, Клавой, а с Лидой и сыном, Гоша собирается улететь. Значит, всё это время, он обманывал её, Клаву, врал про любовь и их счастливую жизнь... Всё врал! Клава побрела сама не понимая куда. Очнулась в парке, в самом отдалённом уголке, рядом со скамейкой, на которой они сидели с Гошей. И отпрянула от неё, как от зачумлённой! И эта скамейка, и вещи, купленные ей Гошей, всё, что напоминало Клаве о нём теперь для неё были прокляты! Неприкасаемы! Отравлены его ложью и подлостью! Клава ушла подальше от той скамейки, села на другую, и стала вспоминать, думать, искать причину, для чего она нужна была Гоше? Ведь не просто так он всё это время лгал ей! И Клава поняла--это он,  Георгий Викентьевич, он стоял за всем! Он обогатился за счёт доверчивых людей! Он убил Мишу Хлебникова, и её втянул в грязное дело, да так, что она чуть не убила безвредного, доброго Митю! Как хорошо, что Митя выжил!  Егор рассказал. Его приняли на испытательный срок, работником кухни в кафе, которое было при гостинице, где работала Клава. Да, хорошо, что Митя жив! Камень с души упал! Но что же теперь делать? Рассказать обо всём в полиции? А если и её, Клаву, обвинят в пособничестве, и посадят? Как страшно оказаться в  тюрьме, среди уголовниц! Нет, нет, Клава там не выживет! Но что-то же надо делать! Надо подумать... не стоит слишком спешить... Но и медлить нельзя, завтра они улетят в Испанию! И будут счастливы! Вот так, да?! Счастливы?! Оставив в горе и слезах обобранных до нитки людей! И её, Клаву... он просто убил её! И за всё должен ответить! Клава поднялась со скамейки, и быстро зашагала в сторону отдела полиции. Она знала к кому обратится, к капитану Фёдорову! Оно ему расскажет всё!

                Глава тридцать вторая.
--Здесь поверни, и второй дом, кирпичный, это  тот что нам нужен.--сказал Фёдоров Сергею, молодому, недавно принятому сотруднику, сидевшему за  рулём. Ещё двое более опытных полицейских, сидели на заднем сидении машины. Они были местные, и знали, где живёт Лида Завьялова. Вероятно, кто-то из их родных пострадал от Завьялова, потому что их лица были уж очень мрачны.
 Сергей повернул, и увидев кирпичный дом, подрулил к нему. Дом был хорошим, не очень большим, но добротным, и построенным со вкусом: красивая светлая веранда, высокое крыльцо, и даже маленький мезонин. Дом и небольшой дворик обнесены невысоким забором, за которым пышно росли кусты, и красиво расположились клумбы с цветами. У крыльца две молодые ёлочки, и ветвистая яблоня. Симпатичный домик.  И кажется построен он совсем недавно.
-- Ну что ж, навестим хозяйку, надеюсь, и Завьялова.—сказал Фёдоров,-- Если они всё ещё дома.—Фёдоров первым прошёл к калитке, и постучав в неё крикнул,-- Лида! Лида открой!
    Никто не отозвался. Дом казался совершенно пустым.
-- Похоже никого нет.—с досадой сказал Сергей.
-- Лида! Лида!—ещё раз, уже громче позвал Фёдоров.
-- Ну чего, орёшь?—сердито рявкнула тётка в замызганной телогрейке, с обветренным, злым лицом. Она появилась из калитки соседнего дома.—А это ты, Фёдоров…-- немного смягчила она тон, узнав капитана.—Нету Лидки. Утром ещё с сыном уехала.
-- Куда уехала?—резко спросил Фёдоров.
-- А я откудова знаю?—фыркнула тётка,-- Она богатая теперя, с нами не общается, да и раньше не особо-то. А сёдни, собралась с сыном, и поехали, никому слова не сказав.  А чего тебе надово от неё?
-- Да поговорить хотел. Об её муже, Завьялове. Он случайно сюда не приезжал?
-- Приезжал.—охотно ответила  соседка.—Завьялов их и увёз. На машине своей, я сама видела. Чемоданы и сумки большие грузили. Он вообще к ним частенько приезжал. По сыну скучал. Подарков им всяких навёз! Бывало, что жил здесь с ними, недельку, или чуть больше, а потом уезжал обратно в Москву. А Лидка такая весёлая потом ходила. Вот мы и решили, что он помириться с ней хочет. чтобы значит, опять сойтись. Ну а когда Лидка с сыном умотала, да ещё с вещами, то мы тут так и решили—в Москву к мужу подалась, не иначе.
-- А где Завьялов живёт в Москве, не знаете?—продолжал расспрашивать Фёдоров.
-- Да откудова же нам знать?—засмеялась тётка.—Наверно квартиру купил. А то куда бы они поехали?
-- Спасибо.—поблагодарил Фёдоров и повернулся к сотрудникам,-- Вот так! В Москве теперь искать надо. Поехали, дадим ориентировку! Теперь знаем кого искать. Значит никуда не денется! Клаве спасибо. Да, вот вляпалась девчонка...
--А мы её оформим как осведомителя,--пошутил один из сотрудников. --Не отдавать же её под суд.
--Придётся. Никуда не денешься, раз влипла. Но, надеюсь, и просто уверен, что получит она условно. Не за что её сажать в тюрьму.--говорил Чернов, садясь в машину. Давайте, садитесь! Нам надо спешить!

                Глава тридцать третья.
  Завьялов гнал машину, понимал, что опасно так, но что-то внутри него беспокойно подталкивало его --Надо быстрее! Он чувствовал опасность исходящую откуда-то, но всё настолько интуитивно, что не мог чётко сформулировать, какая это опасность, откуда? Лида сидела рядом на переднем сиденье, хмурилась, и бросала на него испуганные взгляды. Наконец не выдержала, и нервно крикнула:
--Куда ты так гонишь?! Ты что с ума сошёл?! Мы улетаем только завтра, значит не опаздываем на самолёт.
--Да, завтра. Уже завтра...--согласился Завьялов, снизил скорость, но чувство тревоги не покидало его.  Надо было взять себя в руки, и не  гнать, подвергая всех опасности, и не привлекать внимания к себе. А завтра они втроём уже будут в Испании, купаться в море. Завьялов решил, что возьмёт Лиду с собой. Ничего, не помешает. Зато Стас не будет сердит на него, не начнёт бунтовать, и осложнять ему жизнь. А там придётся ещё постараться закрепиться, чтобы не депортировали. План действий уже был составлен. Нашлись люди, которые готовы были ему помогать там со всеми делами. И здесь тоже оставались, хоть и не очень надёжные, люди близкие к криминальному миру, но деваться уже было некуда. Кто ещё бы взялся ему помогать?! Не все квартиры отписанные ему, он успел продать. А терять денежки он не любил. Просто ненавидел такое! Нашлись желающие, по доверенности, квартиры продать за пятьдесят процентов от вырученных денег. Завьялов знал, что его обманут, и не пятьдесят процентов ему отдадут, а меньше, это ж такие ушлые подлецы! Но других не было. Ничего, хоть столько, успокаивал он себя. Денег и так много. Вот они, банковские карточки, с его деньжищами, греют ему нагрудный карман! Прямо возле сердца.  Лида что-то говорила ему,  он  слушал в пол уха, в последнее время она часто начинала брюзжать, стала порой невыносима. Вот и теперь она начала:
--И зачем было ехать в эту Испанию в начале учебного года? Надо было летом, на каникулах. Стас хоть и хорошо учится, но зачем школу пропускать? Потом отстанет. Всё-таки в выпускном классе учится. Но ты его просто зажёг этой идеей с поездкой, а у него переходный возраст, и мне не хотелось, в очередной раз видеть его демарши, когда он чем-то недоволен. Ты в Москве, а мне со всем этим разбираться. У меня тоже нервы, и сил не хватает с ним справится...--монотонно отчитывала его Лида.
--Мам, я не отстану!--возразил Стас,--Я отличник, если ты забыла. И если что и пропущу за эти несколько дней, то догоню сразу. Не волнуйся!
--А ты уже решил, куда после школы хочешь поступать?--спросил Завьялов, чтобы переключится на разговор с сыном,--Есть уже предпочтение?
--Конечно!--весело ответил сын,--Я хочу учится на программиста. Я уже и сейчас много что умею. По крайней мере, нам с мамой не надо приглашать специалистов, чтобы разобраться с неполадками в компьютерах. Я сам всё знаю, и умею!
--Молодец!-- искренне похвалил его отец, а сам подумал, что изначально он планировал дать сыну закончить школу, самому распродать квартиры и всё прочее, и только потом уезжать. Но этот чёртов Корешков и Миша Хлебников, подхлестнули, ускорили отъезд.
--Ничего он не молодец!--недовольно встряла в разговор Лида,--Сидит за компьютером всё свободное время! А я читала, что это уже зависимость. Так он ещё и геймер! В игры играет! Лучше бы спортом занялся, мышцы накачал, а то худой такой.
--Я не худой! Я  нормальный!--с раздражением ответил Стас,--Мама, пожалуйста, не начинай! Мы едем в Испанию! Там прекрасно! Не порти своим недовольством нам отдых.
--Я порчу?--обиделась Лида,--Я забочусь о тебе! Я беспокоюсь о твоём здоровье! Я всегда была с тобой, не бросала тебя, как твой отец, а ты теперь, за его подарки, готов в рот ему смотреть, а мои слова пропускать мимо ушей!
Повисла, придавила, тяжёлая тишина. Что-то надо было сказать, но никто не знал, что?
--Останови машину!--приказным тоном, почти крикнула Лида,--Останови немедленно!
--Что ты, Лида?! Нам ещё час с небольшим до Москвы.--испугался Завьялов.
--Мама, не надо, пожалуйста!--забеспокоился Стас.--Я очень хочу в Испанию!
--Лида, летом очень дорого туда, я не настолько богат,--врал на ходу Завьялов,--И народу слишком много на пляжах, море грязное!
--Останови! У меня затекли ноги! Мне надо выйти, немного походить, размяться.-- уже плаксиво заговорила Лида.
И как ни хотелось Завьялову останавливаться,  он надавил на тормоз, и выехав на обочину, остановил машину.

                Глава тридцать  четвёртая.
                Клава.
Только поселившись в домике-развалюшке, Клава осознала весь ужас жизни здесь, переехавших сюда людей. Холодно, сыро, пахнет гнилью и болотом. Всё разваливается! Но возвращаться к матери не хотелось. Подаренный Гошей смартфон, она отдала Фёдорову, может он сумеет вычислить по нему Завьялова. Но сперва стёрла все сообщения с признаниями в любви. Не хотела, чтобы читая это, полицейские смеялись над ней, дурой и уродиной, размечтавшейся, что её можно так полюбить... Как же она презирала и ненавидела себя! А может просто уйти из этой жизни? Что хорошего её ждёт такую?
 Клава натирала в гостинице полы, и все её мысли были о подлом Гоше, о ней самой, и все они, эти мысли, были чернее чёрного...
Да ещё мать... Она прибежала в гостиницу в той одежде, которую подарил Клаве Гоша, но которую она так ни разу и не надела, а потом оставила дома. Зачем поломойке такие наряды? А мать принарядилась, не обращая внимания на такие пустяки, что тесная ей одежда, трещит по швам, накрасилась, и надела свой самый красивый парик. Оказывается, когда очень надо, то вполне может выйти из дома. Всё может! Но ей удобнее держать в рабынях Клаву. Клава, как заметила её, быстро зашмыгнула в кладовку, где держала свои швабры и тряпки. Там было очень тесно, и чтобы хоть как-то поместится, Клаве пришлось встать ногами в пустое ведро, и прижаться спиной к стене. Её трусливый побег видела дежурившая в этот день Наташа. Девушка резкая и высокомерная. Клава её не любила. Было в Наташе что-то ехидное, недоброе. Но Клава понадеялась, что Наташа её не выдаст.
Мать вошла в гостиницу, и требовательно спросила Наташу:
--Где моя дочь? Где Клава?
--Не знаю,--холодно ответила Наташа,--В мои обязанности не входит следить за поломойками.
--Мне нужна моя дочь! Позови её! Немедленно!--визгливо потребовала мать.
--Вы тут не работаете. Не живёте. И тем более, мне не начальница, чтобы мне что-то приказывать! Вам надо, вы и зовите!--отчеканила Наташа,--А я вообще не знаю где Клава. Может она сегодня и не работает. Выходная, наверно.
--Как это не работает?!--орала мать,--Она должна работать! И на звонки не отвечает. Телефон отключила! А мне она нужна! Где ваш начальник?! Пусть придёт, и скажет, где моя дочь!
--А может вам ещё мэра города вызвать? Или сразу губернатора Рязанской области? Или, чего уж мелочиться, президенту позвоним?--ехидничала Наташа, явно развлекаясь пикировкой с этой размалёванной, наглой тёткой.
--Нахалка! Я на тебя жалобу напишу! Я тебя уничтожу! Как тебя зовут?
--Даздрасмыгда!-- не задумываясь ответила Наташа, и засмеялась.
-- Нет такого имени! Не ври!--раскалялась мать.
--Чего это, нет?! Я не вру. Так мою бабушку звали. Имя означает «Да здравствует смычка города и села!» Во как! Вы к такой смычке как относитесь?
--Не сметь! Наглая тварь! Паскуда! Где моя дочь?! Говори! Мне нужны деньги! Пусть Клава отдаст!--теряя над собой обладание, орала что есть мочи, мать, и лицо её наливалось горячим, малиновым жаром.
--Ах вот как! Оскорбляете меня! Да ещё при исполнении служебных обязанностей! Я в полицию звоню! Отсидите пятнадцать суток, быстро остынете! Деньги ей нужны! Иди работать, молодая ещё, кобыла!--и Наташа, взяв телефон, начала набирать номер.
Осознав, что происходит, и что будет потом, мать выбежала из гостиницы, и припустила галопом домой. Больше её в гостинице не видели.
Клава вышла из своего убежища, подошла к смеющейся Наташе, и стыдясь той сцены, которую устроила её мать, тихо поблагодарила. Наташа только махнула рукой:
--Ну и мамаша у тебя! Не волнуйся, в полицию я не буду звонить. Как ты с такой матерью уживаешься?! Впрочем, это не моё дело. И заканчивай уже полы тереть. Дыру протрёшь. И так всё чисто. Иди, отдохни уже!--улыбаясь, сказала Наташа.
И Клаве в первый раз, за всё время работы тут, показалось, что она ошибалась, а на самом деле, Наташа очень хорошая девушка!
Клава уже совсем было собралась уходить... но никуда идти не хотелось. Не было ей уютного места  на всей земле. Только такое, где ей было очень плохо... Но можно было пройтись, прогуляться, погода стояла ещё тёплая, приятная. И Клава пошла...
Она  чуть не столкнулась в дверях с входящей в гостиницу женщиной. Посмотрела на неё, и потеряла дар речи! Ей показалось, что она видит себя, но лет на 15 старше. И такой, какой хотела бы быть сама: элегантно, стильно одетой, с хорошо подобранным макияжем,  красивой стрижкой и укладкой, ну просто дама света! Клава смотрела на неё, и не могла оторвать взгляд. И эта женщина впилась в лицо Клавы своими большими, немного подкрашенными, чёрными глазами.
--Клава? Ты Клава Мошкина? --наконец выдохнула вопрос женщина.
--Да... Клава. А вы кто? --удивлённо ответила Клава, продолжая смотреть на женщину.
--Я твоя тётя, родная сестра твоего отца. Меня зовут Мира. Для тебя, тётя Мира. Господи, как ты похожа на своего папу! И на меня тоже!--как-то очень восторженно, говорила тётя Мира.--Клава, я ведь приехала за тобой! Поедешь со мной? Мы теперь всей роднёй, живём в Сочи. Там хорошо! Солнце, море, цветы... Не это главное, конечно, там твой папа, и бабушка, они очень тебя ждут!
--Так всё неожиданно...--пролепетала Клава. Она не могла поверить в происходящее.            
--Я понимаю, и тебя не тороплю. Давай посидим где-нибудь в кафе, поговорим --предложила тётя Мира.
--Хорошо. Только не здесь, не в этом кафе при гостинице.--попросила Клава. Она не хотела сидеть там, где все знали её как поломойку.

                **************************
Они пошли в то кафе, где ранее был Семаргл с Таней и Риммой. Сели за дальний столик и заказав еду, неторопливо разговаривали. Тётя Мира рассказывала о том, как хорошо они живут в Сочи, какие у них там большие, красивые дома, много цветов и фруктов, и море очень близко. Рассказала об отце Клавы, что там у него свой бизнес, занимается ландшафтным дизайном, и продажей рассады и цветов. Он женат, и у него два взрослых сына, два брата Клавы. И все очень хотят, чтобы Клава приехала, и жила вместе с ними,
--А почему папа никогда не встречался со мной?--спросила Клава.
--Видишь ли, может быть тебе будет неприятно это узнать о твоей маме, но она поставила жёсткое условие, если он не женится на ней, то она не даст ему видеть дочь, то есть тебя. А Артур, так зовут твоего папу, не хотел связывать свою жизнь с твоей мамой.  Ты знаешь, что твоего папу зовут Артур? Ты Артуровна?
--Нет. Я ничего о нём не знаю. И отчество моё Никодимовна, так записала меня мама. Я спрашивала её о своём папе, но она только отмахивалась, говорила, что мой отец подлец, и больше мне о нём знать нечего. Так значит, я Артуровна... Это хорошо, я всегда стеснялась своего странного отчества. Где она его только откопала... Мама говорила, что назвала меня в честь мамы отца,  получается, моей бабушки, это правда, она Клавдия?
--Не совсем,--усмехнулась тётя Мира,--Клаудиа, её имя, как у знаменитой итальянской актрисы. А вообще, у нас греческие корни, напополам с русскими.
--А почему папа мне не писал? Не звонил. --снова спросила Клава.
--Он звонил, но нарывался на такую брань, и истерику от твоей мамы, что просто перестал делать попытки связаться с тобой. Мы  ждали когда ты станешь совершеннолетняя, и сама сможешь решать, что тебе делать и как жить. Но не знали, как связаться с тобой! Мы искали тебя по соцсетям, но не могли найти. Артур тебе часто присылал посылки, с игрушками, когда ты была маленькая, и с вещами. И с косметикой, когда ты стала старше. Неужели твоя мама тебе ничего не отдавала?   И ничего не рассказывала?
--Нет. Я ничего не получала.--ответила Клава, и стала припоминать, что действительно, в их квартире, обычно перед Новым годом, появлялись красивые вещи и косметика, которые её мать быстро распродавала. Вот, значит откуда... Значит так...
--Когда все варианты были испробованы, мы решили найти тебя через твоих одноклассниц. Из переписки с ними, узнали, что ты после школы не пошла учится дальше, а почему-то пошла работать уборщицей. Я сразу хотела поехать за тобой! Но тут началась пандемия. Я переболела, и нужно   было время на восстановление. А почему ты уборщица?
--А куда ещё может пойти такая, как я, такая некрасивая...
--Что ты говоришь?!--всплеснула руками тётя Мира,--Ты красавица! Ты затравлена своей психически ненормальной матерью! И не видишь, какая ты красивая! Посмотри на меня! Разве я некрасивая?! А ты, копия я! Да ещё на 17 лет меня моложе!
Клава посмотрела на тётю Миру: её огромные, в пол лица, чёрные глаза, были прекрасны! Полные губы, освежённые клубничным блеском для губ, казались  нежными и чувственными. А крупноватый нос нисколько не портил общее впечатление от яркого, красивого лица. Да, она была красива! И, значит, так же красива и Клава!
--Я поеду с вами, тётя Мира.--решительно сказала Клава,--Давайте завтра же и уедем! Это возможно?
--Да хоть сегодня! Хоть сейчас! Вот, поедим, выпьем кофе, и поедем! Зачем откладывать?! --обрадовалась тётя Мира.
--Хорошо, поедем сегодня, я только заберу свои документы и вещи из хибарки.
--Какой хибарки?--удивилась тётя.
--Я ушла от матери. Поселилась в хибарке. Да, не важно! А можно будет,  когда мы приедем к папе, изменить мои документы? Паспорт. Отчество Артуровна записать?
--Конечно! И если хочешь, то можешь и фамилию отца взять. Она у нас красивая! Александриди!
--Да, очень красивая! Мне нравится! А почему сам папа не приехал за мной?
--Он приехал. И ждёт нас в гостинице в Рязани. Я уговорила его первой встретится с тобой. Мы же не знали, что наговорила тебе об отце твоя мама. Артур очень опасался, что ты не захочешь с ним говорить.-- как-то печально говорила тётя Мира.--И я очень рада, что ты не настроена враждебно к своему отцу! Он будет очень рад! Просто счастлив!
--Вы даже не представляете, как рада, как счастлива я!--сказала Клава, и почему-то засмеялась. Это был счастливый смех. И тётя Мира это поняла.

                Глава тридцать пятая.
Лида продержала их пол часа. Она ходила, растирала ноги, что-то ныла про то, что не привыкла так долго ехать, что утомилась.   И вообще, сегодня плохо себя чувствует... Завьялов начинал тихо её ненавидеть. А привыкший к  нытью матери, Стас, воткнув наушники в уши, ритмично покачивался, видимо в такт, одной ему слышимой музыки, и помахивая смартфоном, прогуливался возле машины. Наконец, Завьялову удалось уговорить Лиду сесть в машину, и продолжить путь. Лида продолжала что-то говорить, бухтеть, и жаловаться, и уже от одного её голоса, высокого, почти визгливого, Завьялов раздражался всё больше и больше. Но надо было терпеть. Взорвись он, и Лида сорвёт их поездку. Ничего, немного осталось. Там в Испании, он её быстро приструнит и заткнёт. Да, она и сама поймёт, не до такой степени, дура.
     Уже почти въезжая в Москву, им встретился пост дорожной полиции.  Георгий Викентьевич сразу напрягся, завидев его издали. И заметил, что сотрудник дорожной полиции внимательно изучает номера легковых машин. Сердце дало сбой! Руки похолодели. И застучало молотками в висках: «Это ищут меня! Меня» Меня! Надо спасаться!». Но ещё выручала выдержка, и Завьялов не прибавил газу, как ему очень хотелось. Пока не увидел, что сотрудник дорожной полиции, бросив взгляд на номера его машины, показал жезлом, что ему нужно съехать на обочину и остановиться! И тут нервы Завьялова сдали! Он рванут вперёд! Страх полностью овладел им, и лишил разума! Он понимал только одно, если его остановят, то всё рухнет! Ничего не свершится, из того, к чему он так долго шёл! И он продолжал давить на педаль газа. Лида заверещала,  пыталась докричаться, остановить! Он отмахнулся от  неё, а потом, когда она попыталась схватить его за руку, влепил ей пощёчину. Он бы сейчас вообще избил её, вымещая всё накопившееся раздражение, если бы руки не были заняты рулём. Лида вскрикнула, и осела, удерживаемая ремнём безопасности, стала съезжать вниз. Стас, выдернув наушники, закричал, кинулся с заднего сидения, на помощь матери, и попытался её поднять. Он возился, и мешал Завьялову. А машина всё набирала скорость. Сзади завывали сирены полицейских машин. А впереди, возможно будет пробка, и тогда всё пропало! Завьялов оттолкнул сына обратно на заднее сидение. Стас, отлетая, случайно задел его локтем в лицо. Глаз вспыхнул резкой болью. Машинально дёрнулись руки на руле, машина вильнула, ударилась в отбойник, отлетела на обочину, перевернувшись, покатилась в кювет. Последнее, что услышал Завьялов, истошный крик Стаса, и всё приближающийся вой полицейских сирен.

                Глава тридцать шестая.
Тяжело было возвращаться из мрака. Медленно... Больно... Мучительно. Но, наконец-то Завьялов открыл глаза. Увидел над собой белый потолок больничной палаты, который почему-то покачивался, и медленно кружился. Веки были свинцовыми, тяжёлыми. В голове гул. Но Завьялов, преодолевая желание заснуть, попытался включится, осмыслить... И с ужасом вспомнил всё... Застонал. И услышав, как открывается дверь, и направляющиеся к нему шаги, снова закрыл глаза и замер. Кто-то подошёл к его кровати. Несколько человек.
--Мне показалось, что он застонал. Он пришёл в себя?--сказал твёрдый, мужской голос.
--Он может стонать и в беспамятстве.--мягко возразил другой мужской голос более тихо. Завьялов почувствовал, как тёплая, мягкая рука прикоснулась к его руке,  проверяет его пульс.--Странно, пульс учащённый. Видимо, его мучают какие-то кошмары, так бывает после длительного наркоза...--снова сказал мягкий голос.
--А когда он очнётся? Мне нужно его допросить.--снова заговорил грубый голос.
--Скоро. Нужно ещё немного подождать. Давайте выйдем. И надо выпить кофе. Силы иссякают...
       И шаги стали удалятся от кровати, а потом открылась, и закрылась дверь.
Сразу после того, как его посетители ушли, Георгий Викентьевич, неожиданно, провалился в глубокий сон. Ему снился кошмар: Миша, Луговской, Митя, Клава, и ещё много людей, тех, что он видел в церкви, плясали дикий, отвратительный танец и хохотали. Георгий Викентьевич  хотел их прогнать, но она не слышали его криков, а встать он не мог, в своём сне, он лежал без ног на больничной кровати. Только теперь рядом с его койкой, была ещё одна, и там  спал человек, лицом к стене, закутавшись в белую простыню.
     И вдруг дверь открылась, и кто-то очень тихо проскользнул в палату. Завьялов хотел увидеть этого человека, но ему мешали пляшущие и скачущие вокруг люди. И тут вошедший человек что-то сказал, все замерли и расступились. Исчезли... Только теперь Завьялов увидел, что к нему приближается улыбающийся Корешков. Он постоял, посмотрел на Георгия Викентьевича, покачал головой, и ничего ему не сказав, подошёл к другой койке. Легко поднял на свои сильные руки хрупкое тело, завёрнутое в простыню, и направился к двери. Завьялов вытянул шею, чтобы рассмотреть кого же уносит Корешков. И увидел! На руках у циркача был его сын, Стас!
-- Постой, не забирай его у меня!—закричал он.—Оставь его!
-- Поздно.—ответил Корешков.—Ты помог моему сыну, а я теперь позабочусь о твоём. – Корешков открыл дверь, и  весело сказал,-- А за тобой придут другие. Совсем скоро придут!—и исчез.
           Завьялов закричал и проснулся. На его крик прибежала медсестра. Но не смогла справится с бьющимся на кровати человеком. Прибежал врач, стал успокаивать. Медсестра уже готовила ему инъекцию успокоительного. Но Завьялов не хотел засыпать, не узнав правду о сыне. И боялся услышать ответ. Он спрашивал, удерживающего его врача:
-- Что с сыном? Говорите правду, он жив?!
-- Успокойтесь, успокойтесь! Вам нужен покой.—быстро говорил врач.—Вашего сына готовят к операции. Всё хорошо…
        Медсестра быстро сделала укол, и вскоре Завьялов затих, закрыл глаза, и начал медленно и легко опускаться в мягкий, обволакивающий туман. Но он ещё слышал. Как будто издалека донёсся голос врача,  он строго говорил медсестре:
-- Не вздумайте ему рассказать о смерти его жены и сына!
-- Стас! И Лида...— пронеслось в голове Завьялова
-- Возьмёшь деньгами, отдашь судьбой!--услышал он голос маленького старичка Петра Ивановича. Голос звучал грустно, но твёрдо, и повторял, повторял,--Возьмёшь деньгами, отдашь судьбой!
--Я виноват!--заорал Завьялов, но крика его никто не услышал,--Виноват! Но Стас! Его за что?! За что?!
И снова голос старичка:
--Ему сейчас хорошо, он, душа безвинная, среди ангелов, с матерью своей... Это тебе плохо, и это твоя расплата!
  Голос старичка затих, и Завьялов провалился в чёрную пустоту.

                Глава тридцать седьмая.
 Капитан Фёдоров сидел на чистенькой, небольшой кухне Анны Васильевны, прихлёбывал чай, и в который раз, слушал о том, какой Миша был удивительный и хороший.
-- Анна Васильевна.—осторожно начал Фёдоров, когда она закончила свой рассказ.—Миша ведь сам убил себя? Расскажите правду. Мне нужно закрыть дело, но я вам клянусь, что в этом городе никто и никогда правду не узнает.
-- Правда вам нужна... —потухшим голосом сказала Анна Васильевн.
-- Да, нужна. Завьялов клянётся, что не убивал Мишу. Корешков на его  совести. И Митю юродивого он пытался отравить. А Мишу не трогал. И я ему верю. Что на самом деле случилось с вашим сыном? Он сам ударил себя ножом? На рукоятке ножа остались его отпечатки пальцев. А сверху ваши. И больше ничьи...  Перед смертью он оставил записку?
-- Оставил…-- голос Анны Васильевны осел до хрипа.—Я пришла домой, и увидела его мёртвого. Он лежал с открытыми глазами, и уже начал коченеть. И рядом, действительно, рядом с Мишей лежала записка.
-- Где эта записка, Анна Васильевна?
-- Я её уничтожила. Разорвала на мелкие клочки, и спустила в унитаз. Это письмо никто не должен был прочитать! Миша там писал, что он ничтожество, дурак, мразь последняя, и много оскорбительного и унизительного про себя. Но это было неправдой! Миша оклеветал себя! Он был чистым и безгрешным!—Анна Васильевна зарыдала.—Он был очень, очень хорошим человеком! И я не хотела, чтобы о нём кто-то посмел думать иначе! Мишу обманули, и хотели принести в жертву, на растерзание толпе. Но я не могла этого позволить! Я должна была защитить своего сына! И я сделала всё, что смогла, я положила ему на грудь крест, и надела на голову венок терновый, чтобы как Христос распятый, сынок мой лежал. Среди цветов, как среди облаков благоухающих…Разве я была не права? Разве не должна была возвысить его так, как он того заслуживал?
-- Вы правы, Анна Васильевна.—заверил её Фёдоров.
-- Я надеялась, что вы меня поймёте. – с облегчением вздохнула женщина, и оттёрла слёзы.—Это убийство, которое он совершил  над  собой, это была его жертва! А то, что сделала я, это чтобы показать, что мой сын был святой, как о нём и говорили!
-- Я понимаю, Анна Васильевна. Я всё понимаю.--мягко заверил её Фёдоров,--Но надо было мне, хоть по секрету рассказать об этом. Чтобы мы напрасно не потратили столько времени на поиски убийц...
--Может быть... Я тогда не понимала... Я же умерла тогда вместе с сыном. Так бывает, человек умирает, но этого не видит никто... И хоронят только потом, когда умирает и тело, бывает, что через несколько лет... Да, да, так и есть...--Анна Васильевна встала, ушла в комнату, и вскоре вернулась с пакетом в руках. Положила пакет на стол перед Фёдоровым,--Вот, забери! Отдай людям.
--Что это?--заинтересовался Фёдоров, осторожно заглядывая в пакет.
--Деньги. Те деньги, которые Миша копил на восстановление храма Николая  Чудотворца в Ялмонте. Я нашла на антресолях, когда вещи Мишины разбирала.  На храм тут не хватит... Просто людям пострадавшим раздай. Скажи, что от Миши. Пусть помянут его добрым словом! И помнят его добрым, каким он  и был...

                Глава тридцать восьмая.
     Тётя Мира вела машину уверенно и спокойно. Клава сидела рядом, и они продолжали разговаривать, строить планы на будущее. Тётя Мира перебирала ВУЗы, которые были в Сочи, подыскивая Клаве подходящий ей институт. Клава была в растерянности, она никогда не задумывалась об учёбе в институте. И не знала какая профессия ей может подойти. Тётя Мира мягко допытывалась, что нравится Клаве, но так и не разобравшись, решили, что со временем, Клава освоится дома, и сама решит, где ей учится. Когда Клава выразила желание помогать отцу, и готова была возиться с растениями, хоть и никогда этого не делала, тётя Мира рассмеялась:
--Милая! Тебе не придётся возиться с растениями! И папа твой этим не занимается. Он хозяин! У него больше сотни работников. А он только ими руководит. И тебя научит. Вот в этом ты ему сможешь помочь! Но главное, тебе надо продолжить образование.
--Тётя Мира, а у папы есть собака? Мне всегда хотелось собаку, но мама запрещала мне её заводить.
--У папы нет. Но он позволит тебе купить щенка, какого захочешь! Может быть, и не одного щенка... Он, вообще, настроен тебя баловать,--улыбаясь, говорила тётя Мира,--Ты любишь животных?
--Да, очень люблю!--призналась Клава,--Но у меня никогда не было дома даже маленького хомячка.
--А что если тебе поступить на ветврача? Лечить животных. Как тебе такой вариант?
--Пока не знаю,--призналась Клава,--Может быть...
--Ничего, разберёмся... В институт поступишь уже с новым паспортом!  Клаудиа Артуровна Александриди --А?! Красиво звучит!
--Просто шикарно!--согласилась с ней Клава.
Вот уже они въезжают в Рязань. Скоро Клава встретится с папой. Клава занервничала и спросила:
--Тётя Мира, а можно, перед встречей с папой, мы заедем в парикмахерскую? Я хочу модную стрижку, и макияж от визажиста.  Деньги у меня есть. И на одежду хватит...
Тётя Мира усмехнулась, и загадочно взглянула на Клаву:
--У меня тоже для тебя деньги есть. Конечно, так и сделаем. Я знаю торговый центр, где можно сразу и всё! Вот туда и поедем!
И поехали. Пробыв там больше двух часов, Клава вышла из торгового центра, с модной стрижкой,  окрашиванием, добавившего медного блеска её густым волосам. И освежающими причёску «пёрышками». Стильно одетая, в туфельках на каблучках в тон платью, Клава впервые с удовольствием смотрела на свои отражения в зеркалах и стёклах витрин. Тётя Мира улыбалась. Люди посматривали на них с интересом.
--Как похожи эти мама с дочкой!--донёсся до них чей-то женский голос.--Просто одно лицо!
Тётя Мира засмеялась, и обняла Клаву. На сколько смогла обнять, сумки с новыми вещами, пакеты с туфельками и кроссовками, и всеми вещами, купленными для Клавы, мешали. Их было много. И у Клавы и у тёти Миры.

                ****************************
     Стук в дверь его номера, быстрый, настойчивый, слился со стуком его сердца. Он знал, что это пришли они!
--Входите! Не заперто!--крикнул Артур и стал ждать.
В номер буквально впорхнула Мира, а за ней, немного робея Клава.
--Боже, как ты похожа на мою маму!--ахнул Артур увидев дочь.
--И на меня!--весело добавила Мира.
--Здравствуй, папа!-- всё ещё робея, сказала Клава, и подошла к отцу. Посмотрела ему в лицо. Да, они похожи. И папа и тётя Мира, и Клава, они так похожи! Они родные! Одной крови! Клава обняла отца. Он обнял её, прижал к себе, и гладя, и целуя её в голову, говорил:
--Доченька... Я верил, я знал, что мы встретимся, мы поговорим, я всё объясню тебе, и ты меня поймёшь. И всё будет хорошо! Мы поймём друг друга! Ведь мы родные!  Родные!
Тётя Мира подошла, обняла брата и племянницу, и так они и стояли обнявшись втроём. И молчали. Всё было ясно и без слов...

                Глава тридцать девятая.   
Люди из развалюх возвращались в свои квартиры и дома, которые не успел ещё продать Завьялов. Тем, кто остался без жилья, выдавались деньги, и иногда, получалось так, что купленное на эти деньги жильё, было лучше, чем то, которое они отдали.. Жизнь постепенно налаживалась.
Пора было уезжать, и Чернов собирая свою дорожную сумку, поторапливал Семаргла.
--Семаргл, что ты возишься? Нам перед отъездом надо ещё к Аркадию Денисовичу заехать, он просил. А у меня в Москве дел накопилось... А где твоя машина? Я не видел её у гостиницы.
--Моя машина уже у дома Аркадия Денисовича. Возле этого розового дома. Мне он сперва не понравился. А теперь, я присмотрелся, и понял, что был неправ! Это красивейший дом! И я купил в нём квартиру!
--Ты купил квартиру потому, что тебе стал   нравится розовый цвет дома?--ухмыльнулся Чернов,--Дух романтизма в тебе не  выгорел.  И это, наверно, хорошо...
--Это не романтизм. Я купил квартиру для своей семьи. Мы с Риммой решили пожениться. Хорошая квартира! Четырёхкомнатная, просторная и светлая!
--Зачем такая большая?--удивился Чернов.
--Мы с Риммой решили усыновить двух мальчиков, малыши совсем. Они остались сиротами. Их мама, подруга Риммы, тоже медик, умерла от Ковида. Отец неизвестно где, сыновьями не интересуется, да и не записаны они на него. Родня взять пацанов отказалась. А мы заберём. Я их видел, славные мальчишки. Будет у нас большая семья! Две девочки близнецы, и два мальчика погодки.
--Ну, раз решили, то конечно...--Чернов задумался ненадолго, а потом сказал,--Я признаюсь тебе, ты мне тут, вообще-то не нужен был, я даже опасался, что будешь мешать. Но твой брат уговорил меня, просто дожал, как он это умеет, взять тебя с собой, чтобы ты не закис окончательно от безделья. Да ещё просил нагнать таинственности и опасности, рассказами о предстоящем деле.  Вот я и позвал тебя, и как ни странно, ты мне помог. Но теперь, даже не знаю, что  мне скажут твои брат и сестра, когда узнают, что ты остался здесь!
Семаргл рассмеялся, и весело сказал:
--Ничего, как-нибудь от брата отмахаешься! А сестра сама всё поймёт, и примет. Знаешь, у меня возникали подозрения, что в этом приглашении помочь тебе в деле, без участия брата не обошлось! Но всё к лучшему! Здесь я себя нашёл! Сделаю в квартире шикарный ремонт, и будем там жить с Риммой, её дочками, и нашими уже сыновьями. Я с девчушками  уже подружился! А мальчики потом к нам привыкнут.
--А  не лучше ли позвать всех с собой, в Москву?--спросил Чернов.
--Не лучше. Мы здесь хотим остаться. Ты, надеюсь помнишь, что я строитель? Я тут себе уже присмотрел фронт работ. И для своей семьи  большой, красивейший дом построю. Может быть даже в Ялмонте...
--Так может ты и храм в Ялмонте восстановишь?--поинтересовался Чернов.
--Не уверен.--задумчиво ответил Семаргл,--Там реставраторы нужны. Опытные! Знающие своё дело именно по восстановлению старых храмов. Я могу всё испортить. А я этого не хочу! Это дело ещё осмыслить надо. Основательно так осмыслить... И я думаю об этом.

                Эпилог.
        Суд над Завьяловым не состоялся. Он не дожил до суда. Умер от обширного кровоизлияния в мозг.
И пока ещё стоит обезлюдивший на земле рязанской, исконно русской земле, красивейший, как в былинных сказаньях, древний Ялмонт, он ждёт! Когда снова поселятся здесь люди, построят дома, и зазвучат детские голоса, Ялмонт оживёт! И вместе с ним, возродится, будет жить, возродившийся храм Николая Чудотворца! Будут, как и прежде, гореть золотом его маковки, звонить колокола! И наш Православный народ, будет огреваться душой, от тепла свечей и лампадок, от родных ликов наших Святых!
  И вспоминаются слова песни «Прощание славянки», «Встань за веру, русская земля!»