Фиксация на травме

Психика человека — сложный механизм, где аффективные пики, будь то экстаз или ярость, становятся архитекторами внутреннего мира. Фиксация на травме, как ключевой феномен, раскрывает, как ранние травматические отношения формируют паттерны поведения, превращая страдание в садистскую ненависть или мазохистскую привязанность. Но почему одни люди преодолевают боль, а другие годами воспроизводят её в отношениях?

От ярости к ненависти: как травма становится частью «Я»

В основе фиксации на травме лежит парадокс: ребёнок, избиваемый матерью, цепляется за неё сильнее. Исследования Фрайберга (1983) и Галенсона (1986) показывают: младенцы, столкнувшиеся с агрессией, не просто копируют поведение, но интернализуют его, создавая шаблоны для будущих отношений. Так возникает «стокгольмский синдром» в миниатюре: жертва отождествляется с агрессором, превращая боль в связь.

Почему это происходит? Травмирующий объект (например, мать) воспринимается как абсолютно плохой, уничтоживший идеальный образ «хорошего» объекта. Ненависть к нему становится способом «магически» восстановить утраченную гармонию. Но месть оборачивается саморазрушением: «Я» теряет способность к здоровым отношениям, застревая в роли жертвы или преследователя.

Ненависть как месть: цикл садизма и мазохизма

Гроссман (1991) описывает цепь превращений: боль ; ярость ; ненависть ; идентификация с агрессором. Ребёнок, чья мать сочетает отвержение с дразнящей гиперопекой, бессознательно перенимает её садизм. Так рождается потребность проецировать своё «презираемое Я» на других, создавая порочный круг.

Пример: пациенты, садистски унижающие окружающих, часто воспроизводят поведение своих «мучителей». Они не могут быть одновременно жертвой и палачом — это расколотое «Я» ищет выход через проективную идентификацию. Ненависть становится триумфом над прошлым, но ценой становится погружение в агрессивные паттерны.

Пограничная реальность: когда интеграция невозможна

Фиксация на травме нарушает ключевые этапы развития. Если в норме «абсолютно хорошие» и «плохие» объекты интегрируются к концу фазы сепарации-индивидуации, то при травме этот процесс блокируется. Возникает пограничная организация личности: мир делится на чёрное и белое, а отношения строятся на страхе предательства.

Даже в благоприятных условиях ненависть не исчезает. Она встраивается в Супер-Эго, порождая садистские требования к себе и другим. Обсессивно-компульсивный контроль, желание унижать, перверсии — всё это маскирует глубинный страх перед хаосом, унаследованный от травмирующего объекта.

Эротизация боли: когда страдание становится наслаждением

Кернберг (1991) отмечает: в норме агрессия служит любви, усиливая эротическое возбуждение. Но при фиксации на травме боль не трансформируется, а эротизируется. Мать, которая дразнит и отвергает, закладывает основу для садомазохистских сценариев. Сексуальное удовлетворение начинает требовать страдания — своего или чужого.

Фиксация на травме: выход есть?

Разорвать этот круг возможно через осознание механизмов проекции и идентификации. Терапия помогает интегрировать расколотые образы, превращая «абсолютно плохое» в часть целостного объекта. Но процесс требует времени: нужно заменить магическую месть на принятие, а ненависть — на понимание.

Фиксация на травме — не приговор, а точка роста. Как писал Джейкобсон (1971), даже параноидная страсть к предательству может стать ступенью к исцелению, если распознать её истоки. Главное — перестать быть заложником прошлого и найти в себе силы посмотреть в глаза не только боли, но и надежде.

#ФиксацияНаТравме