Свеча памяти

   Моя семья была светской, но не советской.
О еврействе вспоминали только в праздники — и то не из-за Талмуда, а из-за желудка: маца, цимес, имберлах, кнейдлах, гефилте фиш, гефилте гелзелэ, гехалтэ херинг...
Слова, звучащие как древнее заклинание, впитались в память через запахи детства — но не имели никакого отношения к религии.
Мой отец сидел в Сталинских лагерях — за шутку. Да-да, всего лишь за шутку. Под влиянием чачи и с избыточным доверием к собутыльникам, он рассказал анекдот — и заплатил за это. Один из них оказался штинкером. Донос не заставил себя ждать.
Мне было всего полтора года. Я не помню, как меня с братом уводили, как плакала мама, как исчез отец.
Но детский дом — я помню. Не в деталях, а в ощущениях: холод, голод, страх, крики. Это было учреждение для детей "врагов народа" по 58 статье.
Маленькой девочкой, я прошла всё, что может пройти ребёнок в стране, способной наказывать даже младенцев.
Унижения, издевательства, советская система с лицом надзирателя и душой карателя — всё это стало частью меня. Картины « Советского рая» до сих пор возвращаются ко мне во сне.
Годами мне снилось, как кто-то тянет меня за ухо в угол. Я просыпалась от ноющей боли — боли, не воображаемой, а физической.Страх и стыд тех дней будто врезались в тело и не хотели отпускать.
Маму свою я не помнила. Её образ стёрся в холоде казённых стен.
Только много лет спустя я узнала: всё это время её скрывал старший брат — влиятельный человек, занимавший пост главного ревизора Грузии.
Они боялись за её жизнь и не рисковали.
Лишь одна — Любтя, моя украинская нянечка, которую отец фактически сделал частью нашей семьи, приходила почти каждый день в детдом.
Она боялась, что меня отдадут чужим, и делала всё, чтобы этого не случилось. Её не трогали — она осталась в доме одна.
Возможно, именно благодаря её верности я не исчезла.
Она была моей последней ниточкой к жизни. Благодаря ей я осталась собой — с именем, с памятью, с корнями.
Почему я вспомнила об этом сейчас?
Наверное, потому что боль всегда возвращается — особенно, когда она снова стучится в дверь.
На этот раз — здесь, в стране, которая стала моим вторым домом, в стране, в которую я поверила безоговорочно.
В нашей семье никогда не говорили о сионизме.
Отец, если уж на то пошло, был его резким противником:
«Киббуцники и красные комиссары доведут эту страну до катастрофы» —
часто повторял он, особенно после Шестидневной войны, когда Израиль впервые начал звучать как побеждающее и гордое государство.
Я тогда ничего не понимала — ни в сионизме, ни в своём еврействе.
Помню, как в пятом классе новая классная руководительница в тбилисской школе вдруг спросила:
«Неужели после войны в Союзе остались немцы?» —
и посмотрела прямо на меня.
Я удивилась — не поняла, что она имеет в виду.
«Ты Гельфонд? Или Гальфанд?» — продолжала неугомонная.
Я пробормотала:
«А какая разница?»
«Гельфонды  —  евреи. Гальфанды —  немцы».Я за словом в карман не лезла никогда:
«Я — еврейка»,— дерзко ответила я вслух.
В классе повисла тишина.
После уроков она оставила меня «поговорить», пытаясь
убедить:
«Ты русская. Ты выглядишь как русская».
Дома я устроила допрос:
Почему быть русской — это хорошо, а еврейкой — плохо?
Впервые мой отец, кипя от злости, пошёл в школу — к директору, Нателле Антоновне, нашей Индюшке, выяснять почему на уроках поднимается национальный вопрос.
Эта кликуха  к ней приклеилась задолго до нас и продержалась до конца 70-х.
К концу 80-х всё изменилось. В воздухе пахло новой революцией. Будущее казалось страшным и туманным.
Мы решили уехать. Отец был против. Я спорила с ним:
«Откуда ты знаешь, что происходит в стране, в которой никогда не был?»
Он стоял на своём:
«В Израиль поехали бундовцы, троцкисты, комиссары. Кибуцники — похуже коммуняг. Они разрушат страну».
Его уверенность злила меня, но не ослабила решение.
Я знала — Израиль — это наш шанс.
Единственное еврейское государство в мире, побеждающее окружающих шакалов — куда, если не туда ?!
7 октября 2023 года стал моим личным судом.
В день Симхат Тора ХАМАС прорвал границу и начал бойню.
Звонок от сына из Калифорнии разбудил нас в 5 утра:
«Мама, идёт атака».
Шок. Паника, которую я не знала в себе.
В голове крутились одни и те же вопросы:
Где армия? Где разведка? Где граница? Куда делись лучшие летчики в мире?
Тысячи ракет обрушились на Израиль.
Тысячи террористов ворвались — по суше, по морю, по воздуху.
Они захватили 25 населённых пунктов.
Сжигали семьи заживо.
Похищали живых и мёртвых.
Насиловали женщин, убивали младенцев.
Это была резня евреев — крупнейшая со времён Холокоста.
Я вспомнила отца. Как он был прав. Как я ошибалась.
Война, тревога, слёзы  — но я не сломалась.
Каждый день я зажигаю свечу памяти — отцу. Всем нам.
Я прошу у него прощения —
и победы.
Потому что мы не имеем права проиграть.
Проиграть — значит потерять страну.