Язык мой

   Когда я был совсем маленький, ну, правда , уже не то, чтобы совсем, а еще не ходил в школу, все окрестные друзья – мальчишки  ,особенно зимой, звали меня  «Барашек». Это прозвище привязалось ко мне из-за того ,что однажды перед новым ,уже не помню каким, годом мне подарили черную шубку из овчины-мерлушки и такую же шапку. Все это было « в курчашках мелким бесом», как говорила бабушка , и ,мое лицо трогательно вырисовывалось в зеркале   из этого овечьего облачения  бледным незагорелым пятном, при этом весь мой вид говорил, наверное, что перед вами еще только что родившийся и неопытный барашек, но  бьющий  копытцем и собирающийся погулять…
   Было это сразу перед Новым Годом. Я оделся в  свое новое облачение , а это было непросто, потому как шапку ,оказывается, покупали на вырост , ибо наша семья   не шиковала.   
   Поэтому под шапку одевалась женская, фу!!! -  и белая! , бабушкина косынка, которая  предательски торчала  сбоку между моими  пунцовыми от  благородного  мужского стыда щеками и  , собственно, шапкой, окаймляя все лицо.
   -Девчонка, девочка!-  почти в слезах твердил я в зеркало.
   - Замерзнешь, пеняй на себя – резонно отвечала, снаряжающая меня на прогулку бабушка,  - а замерзнешь - простудишься и долго вообще никуда не пойдешь…
   Казалось, это -«не пускать!» и «не разрешать!» было у нее в крови. Она явно получала видимое удовлетворение от моих мук и слез, только папа, иногда изредка  появлявшийся в эти минуты   как бы проходившим мимо, говорил  то ли укоряющее, то ли примирительно:
- А что это наш Мужчина плачет?
 Более ничего – ни одной фразы  вслед не добавлялось, но за этим доверительным тоном прочитывалось  мудрое: - Смирись – и сейчас  тут же пойдешь гулять, никто не увидит твоего позора, не узнает ,как ты плакал и рыдал, ребятам совершенно все равно как ты одет , главное – вместе поиграть в снежки и побегать вволю, навозившись в снегу…
  Почти успокоенный своими и  внушенными мне папиными мыслями, я наконец, оказался на крыльце нашего деревянного  домика, откуда открывались практически безграничные возможности , стоило лишь посмотреть по сторонам.
   Вот Сашка Дронов во дворе напротив что-то мастерит, возясь с топором. Ему доверяют острый топор, не то ,что мне.
     Правда потом оказывается ,что он схватил его сам, и с лихим мужицким присвистом пытается что-то  отрубить, рискуя повредить ботинки, а , быть может, заодно и  ноги .  Но даже если кто-то из  его взрослых выйдет во двор, то не будет криков, что ребенок убьется или разрежет себе что-нибудь…
   Вдоль  нашего проезда носится  гурьба  пацанов.  Они ,схватив санки , наперегонки возят друг друга, соревнуясь ,кто быстрее довезет  приятеля от своей калитки  до соседской и наоборот.  И  у них такая вот  веселая импровизированная  зимняя эстафета получается.
   Дальше, чуть в сторонке , прямо в сугробе сидят девчонки. У них - большое строительство.
   Кто-то принес из дома  старых кукол и вот для этих незамерзающих дам,  традиционно одетых  по–летнему, и строится  роскошный снежный дворец.
   Мальчишки, катающие рядом свои саночные поезда , хитро подглядывают за ходом девчачьего  размеренного священнодействия и, улучив момент, вновь и вновь  ломают с громким хохотом, появляющиеся из под  замерзающих от постоянной  лепки девчоночьих рук , причудливые башни  .
 Девочки с визгом пытаются отстоять построенное, но все кончается ,как всегда, перебрасыванием снежками, после которого кого-нибудь уводят домой родители, либо заревевшего от попадания снежком в глаз, либо просто обедать или ужинать…
      Да , в детстве никогда не думается ,чтобы такое поделать на улице, куда  применить свои силы, или, как утверждают некоторые из взрослых, «как бы нахулиганить»…
   Но однажды, после пятого бабушкиного предупреждения , что уже  давно пора идти домой, потому что стемнело и есть риск получить тем самым снежком прямо с лицо,  я уже почти совсем засобирался уходить , как кто –то из старших мальчиков , ходивших в школу, и наверное , получивший первые уроки природоведения, заговорщицки подмигнув мне сказал:
 Ну что Барашек, помнишь, ты меня как-то спрашивал?
-Что?
-Ну, почему мокрые варежки прилипают к ручке двери?
-Да!
- Я прочитал в книжке…  в школе…и знаю… а тебе не скажу!
-Скажи, ну, скажи -и!!! Или учебник дай почитать- заканючил я, потому что и взаправду мне было давно  интересно, что же они так сильно  прилипают. Подходишь к дому ,берешься за ручку двери вспотевшими и намокшими  от снега варежками, а  отодрать их оттуда трудно , почти невозможно, Я даже пробовал специально прилеплять варежки, оставляя их висеть на ручке и они- висели!!! Особенно в сильные морозы!
       Я уже хорошо читал, но самому мне  такие книжки  еще не попадались.
 - Так вот, там написано, что  варежки прилипают, потому что холодные и мокрые…а если, например, приложить что-то горячее, то оно не пристанет. Варежки прилипают, а язык твой – он  - горячий, точно не прилипнет, можешь попробовать. Ну, давай, беги, а то вон, тебя твоя бабка уже обкричалась.
   Действительно, бабушка  посылала мне теперь уже  совершенно однозначные безмолвные сигналы с  крыльца, боясь простудиться, которых я не замечал, увлеченный разговором.
- Ну ,все, меня «загоняют», - нарочито нехотя сказал я приятелям,- больше не выйду…
    Приблизившись к крыльцу, я увидел ,что бабушка уже зашла в дом. Вокруг никого не было, и я решил  -  сразу проверить. В самом деле, почему язык должен прилипнуть, да ни за что он не прилипнет, он же теплый, почти горячий… А если я  вдруг почему-то и прилипну, то просто подышу на ручку, она нагреется и все…
Мысль о возможном подвохе совершенно не посетила меня.
    Я огляделся, даже выглянул с крыльца, но наши мальчишки были далеко, никто не пошел за мной и не подглядывал.
   - Значит, все правильно, все правда… ага! вот сейчас все  проверю,  еще бы книжку эту почитать, интересно, наверное…
   На всякий случай я повторил свой опыт с варежками.  Они, как всегда, хорошо прилипали и трудно отрывались от ручки. Из–за двери приглушенно доносился ворчливый голос  ожидавшей  меня бабушки.
    Вдруг что-то инстинктивно  пронеслось в моей голове  - надо же  попробовать голую руку!  Я снял варежку и  не спеша, осторожно обхватил ручку двери . Рука была не совсем теплая ,потому что мы   долго возились в снегу ,играя в снежки. Рука прилипла, но слабо, и отцепилась от ручки совершенно не больно.
    Вот! Все правильно! Значит сейчас же  надо попробовать и языком. Он же еще теплее, чем рука, он же во рту, а там  намного теплее ,чем на улице - думал я  почти вслух .
   Но, дотянуться языком до ручки  оказалось не просто, я еще не дорос до нее настолько ,чтобы  сделать это ,не привстав на цыпочки. Пришлось, прислонившись к двери  коленками в мокрых шароварах  ,вытянуть  кончик языка, чтобы он дотягивался до ручки…
   Вот, получилось! Я даже выдохнул   от напряжения, поскольку стоять в таком положении было очень неудобно  А язык – он  вдруг сразу прилип к ручке, и совсем не думал отставать от нее обратно. Я попробовал сделать несколько «движений» языком, но  занятая поза совсем не давала мне никакой возможности двигаться. Ручка плотно держала меня.  Тогда я решил было облизать всем языком ручку,  или подышать ,чтобы она нагрелась и отпустила меня, наконец. Это было неправильно…
   Я привстал , насколько возможно, еще на цыпочки, и весь мой язык плотно приклеился к ручке как раз по центру …
- Ну, где он там…- услышал я совсем рядом голос бабушки ,и звук ее надвигающихся шагов.
Если она сейчас откроет дверь, то … она же оторвет мне язык, пронеслось у меня в голове…
   Надо закричать, попросить не открывать дверь, тогда, быть может, кто-то принесет горячей воды , или подаст   ее кому-нибудь другому через окно и отогреет ,отольет мой язык от дверной ручки, она же тогда согреется и отпустит меня,   - лихорадочно крутилось  в голове.
 Нет, не успеть, сейчас она оторвет мне язык и на всю жизнь я буду немым… от этой страшной  мысли у меня  вдруг подломились колени, но я, падая, понял ,что упав ,я сам оторву себе язык, и падая, я успел схватиться одной рукой за   эту проклятую липучую ручку.
 И тут , вдруг появилось  внутри меня ,казалось ,спасительное понимание ситуации.
Надо , когда бабушка откроет дверь ,быстро всунуть голову вместе с языком внутрь, успеть ,успеть сделать это вместе с бабушкой, и быстро ,быстро, примерно как змея кусает, голову вперед и быстро!  Все это  продумалось  за одну секунду… 
Я, в последний момент, успев помычать что-то вроде : «Не надо открывать!!! Медленно!!! ну, пожа-луйста, ба-а-а-а!!!», упал к ней в руки ,совершенно обессиленный стоянием на цыпочках и заливая ее кровью…
    Плача и рыдая  ,сквозь слезы и боль, обернувшись, я сразу увидел на ручке тонкую полоску  белой кожи – часть  прилипшего своего языка. Бабушка, недоумевая,  тщетно пыталась меня успокоить ,но я ревел и ревел все больше, язык горел ,а мне казалось ,что его уже нет внутри, и у меня там теперь  вообще ничего больше нет.
 Вышел папа, посмотрел на ручку и все понял.
-Па-па-ааа…мой язы-ык-к-к-к-к,а-а-а-ааа!
 -Открой рот- сказал он. Я не унимался.
- Так, все!- сказал папа. Он перестал улыбаться. – открой рот.
Когда меня , наконец, успокоили  я пошел к зеркалу. Глубокая рана шла ровно по середине языка. Было больно и два дня я почти не мог есть. А есть так хотелось…
   Потом я подрос, и когда  некоторые люди  иногда  подбивали меня на необдуманные поступки, папа, услышав  об этом , всегда вспоминал мне этот случай, говоря с  милой улыбкой :
- А помнишь, как Сашенька ручку лизал на морозе?
    И это было лучшим, ответом, советом и намеком на то ,чего делать не следует…