Зарплата

Отоспавшись после крайней смены, Николай Матвеев входил в баню в хорошем настроении. Приблизилась весна, пускай и с холодным ещё солнцем, но весна, весна которую он видел во сне каждую ночь, весна знаменующая собой окончание вахты, и скорую встречу с семьёй. Долгие, холодные полгода тяжёлого труда остались позади. Сколько напастей пришлось пережить за эту зиму - от зубной боли, до драк с поножовщинами с летальными исходами «тревожных» трудяг - вахтовиков.
Но он выстоял, он выдержал, и север укрепил его как физически так и морально.

После бани он забрал из общаги свои, уже загодя, за две недели до, собранные вещи: рюкзак да сумку, и попрощавшись со всеми с кем смог, отправился в путь.

«Сонный» и «Муха» как обычно сидели на своих койках и заваривали чаёк, не обращая на Николая никакого внимания. Это пассажиры которые никогда не работают. Они пили два месяца непросыхая и почти не выходя из общаги. «Обеды» и водку им приносили что называется «на дом». Допившись до буйных помешательств, проиграв друг другу в карты чужие, ещё не полученные зарплаты, за что отхватили по полной от мужиков, эти двое, ещё недельку попив, решили вдруг с пьянством завязать, не совсем конечно, но сбавить обороты перейдя на пиво. Николай был свидетелем их утренней беседы.

«-Что-то наскучило всё, - прокартавил Муха, - чё делать будем?

-Сегодня? - зевая во весь рот, поинтересовался Сонный.

-Сегодня, и вообще!

-Может протрезвеем?

-Хорошая идея. Надо послать за пивом!

-Не, я молочка попил в столовке, пиво теперь только вечером.

-О! - икнул Муха, и потянулся своими расписанными руками к подоконнику, где валялись несколько книг. Одна «Сто двадцать дней Содома» Маркиза де Сада; и Братья, Преступление, и Униженные Достоевского. 

Они взялись читать. Читали месяц, и к концу уже так увлеклись, что забыли про пиво и даже сигареты.
После прочтения, между ними состоялся короткий диспут:

-Чё ты можешь сказать о прочитанном? - нависая над обеденным столом, щи текли у него по обыкновению по бороде, - спросил Сонный.

-Маркиз же Сад **** тела, а Достоевский души!

-Точнее не скажешь!

После чего они вновь взялись за водку, но уже с интеллектуальным рвением.

Вахтовый автобус доставил Николая да посёлка, где он пересел в автобус до Читы.

В автобусе его склонило в сон и уже засыпая, вспомнилось ему вдруг сновидение, которое он видел прошлой ночью. Приснился ему отчего-то «Зубастик». Зубастиком звали одного персонажа-вахтовика. Прозвища на вахте были у всех, они прилипали как по географическим, именным, так и по любым другим признакам, и зачастую никак не зависели от воли того, кому они присваивались. Были там как Муха и Сонный, так и Горб, и Горбонос, Джамбул, Пупс, Кот, Крокодил, Угорь, Луноход, Космонавт, Лом, Конь, Бетон, Бушлат, Шея, Колено, Олень,  Мухтар, Противогаз, Лунь, Шар, Трактор, Паровоз… Одного, приличного работягу, прозвали Зиной за его буквенную татуировку на четырех пальцах правой руки. Он поначалу пытался её свести (кличку конечно, а не татуировку) всем и каждому объясняя что значит она: «зима, и нах@й» потому что он из региона снегов и вечной мерзлоты, но делал это настолько неубедительно и виновато, что все только посмеивались, отмахиваясь от него со словами: «Да не гони, понятно что зазноба твоя!», он пытался парировать, на что получал всегда один и тот же вопрос: «А почему тогда «зима» не наколол?»

Или «Билюназ» он же «Белаз», - армянин, который каждое свое повествование начинал со слов: «Быль у нас один случий!.. Или: «Быль у нас один женщина…»

Или «Бак», в последствии «Бакс» просто по фамилии, а фамилия у него Бакенбардов.

Или «Полдевятыч», этот каждый вечер оглашает: «Полдевятого - пора отдыхать!» А каждое утро: «Полдевятого - пора вьёбывать!»

Или «Хлебанет», это всегда при входе в столовую орёт: «Хлеба! Хлеб есть? Что с хлебом?» - старой дед бульдозерист хорошей советской закалки.

С хлебом в столовке всегда нестабильно, если хлеб есть, его разбирают «первые», последним зачастую не достается вовсе, а бывает что вообще нет хлеба.

Вообще рабочий день  с восьми утра, но к восьми никогда никто не приходит, к этому привыкли и обходится без репрессий, потому как дневной план выполняется, хоть и приходится порой задержаться на час, а то и на три.

Есть даже «Пушкин», но его не за поэтические таланты, и не за кудряшки с бакенбардами прозвали Пушкиным, а просто немного сократив его фамилию, а фамилия у него Опушкин.

Николая прозвали Тишиной, потому что он всегда, когда где-то заводился и не прекращался «базар» выкрикивал: Тишина!

Зубастик получил свое прозвище конечно же из-за торчащих изо рота, несколько поредевших в начале вахты, конского размера желто-черных гнилых зубов, с которыми распрощался в первые две недели нетрудовой деятельности. Был он крайне не усидчив и постоянно с кем попало старался заговорить на бредовые темы, затеять бессмысленный спор, пошутить разными непристойными способами, но били его конечно за воровство, и выбили все передние зубы, как верхние так и нижние, порвали нос и уши, сломали челюсть, руку, ногу, и восемь ребер, и все это в первые недели. На четвертом месяце его таки «комиссовали», после припадка похожего на эпилепсию, и через три дня мы узнали что он умер в больнице Читы от рака.

Во сне он бегал вокруг Николая как собака на четырех конечностях, и пытался укусить своим вспененным беззубым ртом за горло. Коля, после продолжительных уговоров отстать, поднял с земли увесистый камень и огрел им Зубастика по спине, после чего тот скуля по-собачий убежал куда-то в лес, где весь оставшийся сон гавкал, и выл как волк на Луну.

Спустя два часа, в городе, он первым делом отправился на телеграф позвонить домой. Дома, несмотря на вечернее время, никто не взял трубку. Это несколько удивило его, ведь семья в это время всегда находилась дома. Последний раз они созванивались два месяца назад. Он звонил с этого же телеграфа из этой же самой кабинки, - уже зная что ожидания его разрушены, (как раз в тот самый день он узнал о сокращении заработной платы) он уверил жену что всё хорошо, всё идёт по плану, и вернётся он как и должен был к девятому мая, и что жена может смело записываться на операцию. Позвонив трижды, и, так и не услышав ответа он отправился на вокзал. Войдя в здание вокзала он узнал что поезд на котором он собирался ехать отменён и следующий только завтра вечером. Купив билет Николай отправился искать себе ночлег.

Рядом с вокзалом находилась гостиница. Войдя он узнал что все номера заняты, а один этаж и вовсе затоплен водой из прорванной трубы. Остались места только в четырехместных номерах с туалетом и душем на этаже. Николай согласился не сетуя и не раздумывая. В комнате, размером чуть больше вагонного купе, все, кроме одной койки были заняты. На двух нижних расположить какие-то не то таджики, не то узбеки, спавшие, видимо, тоже после долгой вахты, одну верхнюю полку занимал невзрачный мужичок с бородкой и длинными волосами, с глубоко посаженными маленькими бегающими глазами, похожий на монаха, но «хитрым» глазом, в оранжевом, будто молью проетом свитере под горло, одна была свободна. Оставив сумку у двери поздоровавшись коротко с монахом Николай прилёг на свою койку.

- С вахты что ли? - спросил монах.

- Да! - ответил безучастно Николай.

- Э-ге! - протянул монах кивая головой, -  Домой стало быть?

- Домой.

- Хорошо, хорошо.

- Откуда сам-то?

- С Волги!

- А, с Волги значит?! ага! А я с Камы. Он что-то ещё говорил, про север, тяжкий труд, сетуя на нерегулярные железные дороги, дороговизну гостиниц и обеден, но Николай прикрыв глаза размышлял о своем: «Где взять денег! Не хватает почти что половины. Половина есть, половина заработана, но нет второй половины, а время идёт! Ещё года она не переживёт! Не успеть на ещё одну вахту! Даже если сейчас остаться, все равно не успеть!..» Мысли эти он каждый день прокручивал в голове, и всё думал, надеялся что решение придёт, но вот уже и вахта кончилась, а решения нет.»

Захрапел «монах» и Николай сбитый с мыслей треском, уснул.

Проснулся он по привычке рано. Часы показывали половину седьмого утра. В комнате было тихо. Осмотревшись Николай отметил что кроме него в комнате никого нет. Постели азиатов были аккуратно убраны, постель монаха наоборот как после собачей драки, - подушка всмятку, простынь с коричневыми пятнами, дырами и папиросным окурком, - узлом, одеяло со следами подошвы - на полу. Николай встал и отправился в столовую. После обеда он вернулся в гостиницу, чтобы забрать сумки, до поезда оставалось немногим менее трех часов. Он прилёг на кровать с найденной на тумбочке книжкой. Листая книгу, он вдруг почувствовал такое, отчего лоб его вмиг покрылся холодной испариной. Только сейчас он понял, что карман его жилетки опустел. Он медленно, ещё до конца не веря в случившееся, встал с кровати и снял свою потёртую тяжелую кожаную куртку с вешалки. Запустив руку во внутренний карман куртки, молния на котором была расстегнута, он молча сел на кровать, не вынимая руки из кармана. Карман был пуст. Куртка сползла по ногам на пол, руки опустились следом. Тщательно охлопав карманы жилетки, Николай сидел не шевелясь ни одной мышцей и смотрел в никуда. В его уме не было сейчас ни единой мысли. Дверь открылась и в комнату вошёл молодой парень в камуфляже и с армейским рюкзаком на плече. Поздоровавшись улыбкой с Николаем он скинул на пол рюкзак и принялся раздеваться.
Николай поднялся с кровати, поднял с пола и надел куртку, затем надел сапоги, поднял с пола и закинул на койку, одеяло, и взяв сумки, и попрощавшись с новым постояльцем вышел из номера. Спускаясь по лестнице он размышлял: мог ли он как-нибудь ночью или ещё раньше, может быть на вокзале, переложить пакет с деньгами в сумку или рюкзак, но не найдя в своей памяти и намека на подобные события, все же обыскал сумки, спустившись в холл. Пакета конечно не было. Да, не было никаких сомнений что деньги у него вытащили, возможно, пока он спал, а возможно и нет, какая уж теперь разница. Женщина -администратор спросила у него с нескрываемым участием, не потерял ли он чего. В душе Николая загорелась последняя надежда, и ответил что: да, потерял важный пакет. Женщина достала из-под стойки несколько пакетов среди которых его пакета конечно не оказалось. Свой пакет он бы сразу узнал, а в пакете деньги, завёрнутые в зарплатную ведомость.

- А, что конкретно потеряли? - Спросила она.

- Деньги, - ответил Николай.

- Деньги?! А много ли?

- Все, - ответил Николай.

- Ой-ой-ой,.. - закивала головой женщина, - горе-то какое!

- Скажите, - обратился Николай, подойдя к стойке, - мужчина с бородкой в оранжевой водолазке, такой, давно ли съехал?

- Маленький такой, на монаха похожий?

- Ну да.

- Я не видела! с утра заступила! при мне не выходил! а жил он три дня! Думаете он украл?

- Нет, что вы! Я конечно так не думаю, просто он со мной в одной комнате был…

- А мы сейчас узнаем! Позвоним Любе, той что в ночь сидела!

Она набрала номер, задала вопрос, и кивая головой слушая ответ, положила трубку.

- Понимаете, спала она под утро, и при ней не выходил ни ночью ни утром! но утром ключ лежал вот здесь, значит съехал ночью, или рано утром совсем.

- Ясно, спасибо! - ответил Николай, и повернувшись пошёл к своим сумкам.

- Подождите! Надо в милицию! Я сейчас позвоню, ведь данные паспорта его у нас есть, найдут!

- Нет, нет, - сказал Николай, закидывая на плечо рюкзак, - спасибо, не нужно.

- Ну как хотите, а если нужно я могу вам данные его сказать, вы же на вокзал?! Там можете в милицию обратиться, и…

- Нет, нет, спасибо, не нужно, до свидания, - ответил Николай, и направился к двери. - Разве только… 

- Да, да!

- А, нет, он же ведь ночью вышел.

- Так что вы хотели?

- Если он расплачивался, то…

- А, нет, а вы что свои деньги можете узнать?

- Мог бы, если бы они у вас были.

- Ах, да! - понимающе закивала она. - Нет, ничего. Обычно кто уезжает, бывает нам чаевые оставляет, но сегодня баночка, вот, пуста. А мы можем позвонить ещё раз, мож и была мелочь какая, может Люба забирала. - и начала судорожно набирать номер. - Нет, к сожалению ничего никто не оставлял.

Николай ещё раз поблагодарил, и вышел.

Воровство и ограбления, как среди вахтовиков, так и со стороны местных жителей случались довольно часто. Если вахтовик поехал отправлять деньги семье в подпитом состоянии, то очень часто не доезжал до почты, а местные тут же принимались прогуливать отнятое в местных питейных заведениях. Да и сами вахтовики любили с зарплаты напиться в поселке и устроить дебоши. Оставшись без денег работники принимались занимать, что удавалось крайне редко, и на те малые суммы что удалось занять - выпивали, не выходили на работу и во всем винили конечно же начальство. Тогда главбух вменил в обязанности кассиру нумеровать банкноты. Кассир ручкой рисует на полях купюр миниатюрным шрифтом номера. После в специальный журнал вносятся оригинальный номер банкноты, а через дефис номер присвоенный кассиром. Номера отображаются в зарплатных ведомостях каждого работника. В поселковых магазинах об этом знают, и тоже вносят полученные номера в свои журналы.

До поезда оставалось чуть больше часа. Николай шёл томимый тяжелыми мыслями. «Как же так, неужели этот «монах» украл?! Ведь спал-то я в жилетке и на боку с деньгами, хм, хм,.. Как же это он?! Да или не он, а кто другой, как же?..
И заработал я честно, не украл, хотя все кругом воруют! Почему так, а главное что же теперь делать? Вовсе не спать, что ли, нужно было?  Да, надо было быть серьёзней! Господи, Господи!.. Ну украл, а может у него тоже ребёнок болеет, или мать, может тоже операция нужна?! Может совсем ждать не может?!.»

Мысли его нарушил звонкий настойчивый голос:

- Добрый вечер! Сержант Лукин, ваши документы!

Николай поднял глаза и увидел двух милиционеров. Старший - высокий мужчина лет сорока с улыбающимися усами, смотрел на него внимательно большими женскими глазами, младший - тоже высокий, лет двадцати пяти, тот который обратился.

- Здравствуйте, - сказал Николай и полез в карман за паспортом. - Пожалуйста!

Сержант внимательно пролистав паспорт, протянул его Николаю.

- Вахтовик?

- Да, - ответил Николай!

- Всего доброго, - сказал сержант.

- До свидания! - ответили Николай, и в этот момент он увидел за спинами милиционеров, метрах в пятнадцати, «оранжевый воротник». Хозяин воротника явно спешил, смотря себе под ноги семенил короткими прыжками преодолевая грязь и лужи, но в этот момент повернул голову и взгляды их пересеклись. Увидев Николая «манашек» вначале растерялся и замедлился, но спустя секунду отвернул голову и набрав темп, скрылся за углом.

- Аккуратнее тут, - сказал, уходя, старший!

«Эх, - проговорил про себя Николай - чуть запоздал совет! - и пошёл дальше. - Эх, эх, ведь говорили же: не ходи никуда в Чите, а деньги лучше сразу через почту переводом отправь! И где была моя голова?!»

В Иркутске поезд стоял два часа. Николай позвонил домой. Дома сейчас было десять вечера. После трёх гудков трубку сняли. Сердце Николая забилось часто.

- Ало! Ало! - раздалось в трубке. Он узнал интонации жены, но ее голос показался ему незнакомым.

- Добрый вечер, родная!

- Коля! Коленька! Как ты? Где ты?

- Я в поезде, точнее я в Иркутске, в поезде, еду домой!

- Сколько у нас времени?

- Я взял десять минут!

- Отлично! Коленька слушай, у нас тут такое!..

После этих слов внутри всё оборвалось! Николай опустился на лавку с трубкой в руке, и приготовился слушать растирая ладонью слезившиеся глаза.

- В прошлый твой звонок, в общем, - с пылким энтузиазмом заговорила жена, - на следующий день…

- Подожди! - выкрикнул Николай, и слёзы хлынули из его глаз градом. - Скажи что с Олей?

- Всё хорошо! - ответила жена радостно, отчего Николай подпрыгнул, ударившись головой в потолок кабинки. - Всё хорошо! Слушай! На следующий день, или через день, не помню уже, неважно, позвонили из Москвы, я тебе сразу написала, может письмо ещё,.. не важно! Наш врач, Анатолий Львович, он был в Москве, и там нашёлся какой-то заграничный спонсор, который оплатил операцию! Ты слышишь?

- Да, да, я слышу!

- Я только сегодня вернулась из Москвы, вот не поверишь только зашла! Оля там, в больнице!Позавчера сделали операцию! Она пробудет там ещё десять дней! Ты можешь сразу поехать к ней! Запиши, я продиктую тебе адрес! Вместе и вернётесь! Или приезжай домой и вместе поедем! Коленька, ты слышишь?

- Я слышу! Слышу! Диктуй, я записываю!

- Ой, как хорошо! Пиши!..

Николай впрыгнул в вагон и упав на полку в первый раз за несколько лет уснул как ребёнок.