Притча о старце с фонарем

В деревушке, чьи крыши напоминали спины дремлющих черепах, где цикады вели нескончаемый спор с тишиной, а лунный свет стекал на рисовые террасы, словно шёлк с небесного клубка, обитал старец. Глаза его давно уже беседовали с вечностью, но каждый вечер, когда тени удлинялись, словно вздохи уходящего дня, он брал в руки бумажный фонарик. Хрупкий свет его плясал меж полей, будто заблудший светлячок, и старик неспешно брёл по тропинке.
Однажды путник, чья юность ещё не успела обзавестись мудростью, узрел эту странную процессию. Не удержав едкой насмешки, он воскликнул:
— Эй, старый! Зачем тебе фонарь? Разве твои глаза не спят вечным сном? Ты же всё равно не различишь тьму от света, как саке от воды!
Старец остановился, развернувшись в сторону дерзкого голоса. В его незрячих глазах, казалось, плескалась мудрость старых прудов, отражающих луну и опавшие листья. Он склонил голову с достоинством старой сакуры, гнущейся под ветром, и ответил голосом тихим, но несущим в себе вес прожитых лет:
— О, юный путник, твоя прямота остра, как лезвие катаны, но не всегда точна. Я несу этот скромный свет не для того, чтобы мои глаза, которые давно уже беседуют с тенями предков, могли различить ухабы дороги. Нет. Я делаю это из глубочайшего сострадания к твоей стремительной юности. Видишь ли, в этой тьме ты можешь случайно налететь на меня, старика, чьи кости уже не так гибки, как твои помыслы.

Путник, чьё лицо теперь пылало ярче закатного солнца, опустил взгляд на свои сандалии, словно пытаясь разглядеть в пыли ответы на свои опрометчивые слова. Старик же, с лёгким кивком, словно прощая его юношескую горячность, продолжил свой тихий путь. Бумажный фонарик покачивался в его руке, излучая кроткий свет, упорный и согревающий, как первая чашка тёплого саке в холодный вечер – вроде бы малость, а прогоняет зимнюю стужу из самой души.

Истинная мудрость и забота часто проявляются не в том, чтобы видеть самому, а в том, чтобы освещать путь другим, даже если они этого не осознают.