Старец

 
  Старец

 Часть 1. Пробуждение дара

 Глава 1. Сибирские корни

**Село Покровское, Тобольская губерния. 1885 год.**

Григорий Распутин стоял у постели умирающей крестьянки и чувствовал, как что-то странное происходит в его голове. Слова молитвы лились сами собой, но это были не обычные церковные тексты — что-то другое, более древнее, более сильное.

— Отпусти боль, Марья, — говорил он низким, гипнотическим голосом. — Не держись за нее. Боль — это не ты. Это просто ощущение, которое проходит мимо тебя, как облако по небу.

Двадцатилетний Григорий не понимал, откуда берутся эти слова. Он неграмотный крестьянский сын, никогда не изучал медицину или богословие. Но когда он говорил таким голосом, люди успокаивались. Боль отступала. Иногда даже болезни проходили.

Марья Семеновна дышала тяжело, лицо искажено от мучений. Рак желудка — приговор для простой крестьянки. Доктора в губернском городе стоили дороже, чем корова. Оставалось только молиться.

— Закрой глаза, — продолжал Григорий, слегка касаясь ее лба. — Представь себе... большое светлое поле. Теплое летнее поле, где ты была маленькой девочкой. Помнишь?

Прикосновение было легким, но целенаправленным. Григорий чувствовал, как дыхание женщины постепенно замедляется, мышцы расслабляются.

— Да... помню, — прошептала Марья, и впервые за несколько дней голос звучал спокойно.

— Ты бежишь по этому полю, и ветер играет в твоих волосах. Никакой боли нет. Только свобода, только радость. Почувствуй это.

Григорий не знал, что использует технику, которую через сто лет назовут "регрессией в ресурсное состояние". Он действовал интуитивно, следуя какому-то внутреннему знанию.

— Я... я чувствую, — удивленно сказала больная. — Боль проходит.

Григорий медленно убрал руку ото лба женщины. Его собственное лицо было влажным от пота — такое воздействие требовало огромной концентрации.

— Спи, Марья. Спи и исцеляйся.

Он повернулся к мужу больной, который стоял в углу избы с открытым ртом.

— Семен Иваныч, жена твоя проспит до утра спокойно. А завтра... завтра увидим, что Господь пошлет.

Наутро Марья Семеновна впервые за месяц встала с постели сама и попросила еды. Рак никуда не делся, но боль отступила на несколько недель. Для крестьянской семьи это было чудом.

Весть о "целителе Грише" быстро разнеслась по окрестным деревням. К избе Распутиных потянулись страждущие — с больными детьми, неизлечимыми хворями, семейными проблемами.

И каждый раз Григорий удивлялся сам себе. Откуда он знает, какие слова говорить? Как угадывает, к чему именно прикоснуться? Почему его голос обладает такой силой?

Старый дьякон Петр Васильевич, один из немногих грамотных людей в селе, попытался объяснить:

— Это от Бога, Гриша. Дар особый. Но смотри, не возгордись. Дар дается для служения, не для славы.

Но Григорий уже понимал — это больше чем дар. Это сила. Сила, которую можно развивать, изучать, применять. И не только для исцеления болезней.
 
  Глава 2. Первые эксперименты

**Тобольск. 1887 год.**

Григорий стоял на паперти кафедрального собора и наблюдал за толпой богомольцев. Два года он провел в странствиях по святым местам, изучая техники воздействия у юродивых, старцев, сектантов. Теперь возвращался домой уже не просто крестьянином-целителем, а человеком, начинавшим понимать природу своего дара.

За это время он научился многому. Например, тому, что человеческое сознание можно "перенаправлять" с помощью особого ритма речи. Что прикосновения в определенные точки на теле вызывают неконтролируемые эмоциональные реакции. Что взгляд, если правильно его использовать, может полностью подчинить волю другого человека.

Сегодня ему предстояло проверить новую технику на купце Калугине — жадном и жестоком человеке, который обманывал крестьян при закупке зерна.

— Василий Петрович, — окликнул Григорий купца, когда тот выходил из собора. — Слово бы с вами.

Калугин нехотя обернулся. Он знал Распутина как местного "святого дурачка" и относился с презрением.

— Чего тебе, Гришка?

— Да вот думаю о вашей душе, Василий Петрович, — Григорий заговорил особым тоном — медленно, ритмично, немного напевно. — О том, как она мучается.

— Какая еще душа? — огрызнулся купец, но уже менее агрессивно. Что-то в голосе Григория заставляло слушать.

— А вы прислушайтесь к себе, — продолжал Григорий, медленно приближаясь. — Прислушайтесь... к тому, что происходит внутри. Сердце бьется... дыхание замедляется... и где-то глубоко в груди... тяжесть.

Калугин действительно почувствовал странную тяжесть в груди. Как Григорий это угадал?

— Это совесть, Василий Петрович. Она говорит с вами. Говорит о тех людях, которых вы обманываете. О детях, которые голодают из-за вашей жадности.

Григорий остановился прямо перед купцом, глядя ему в глаза. Его взгляд был странным — очень спокойным, но проникающим до самых глубин.

— Я ничего... — начал Калугин, но голос дрогнул.

— Ничего не говорите, — мягко перебил Григорий. — Просто почувствуйте. Почувствуйте эту тяжесть. Она будет расти, если не изменитесь. Расти, пока не раздавит.

Купец стоял как зачарованный. Тяжесть в груди действительно усиливалась, и ему казалось, что Григорий каким-то образом ее контролирует.

— А теперь представьте, — голос Григория стал еще более гипнотическим, — как эта тяжесть исчезает. Как легко становится, когда вы помогаете людям вместо того, чтобы их обманывать. Как хорошо засыпается с чистой совестью...

Калугин почувствовал удивительное облегчение, словно с плеч упал тяжелый груз.

— Что вы... что вы со мной делаете? — прошептал он.

— Ничего не делаю, — улыбнулся Григорий. — Просто показываю то, что уже есть в вашей душе. Выбор — за вами.

Он развернулся и ушел, оставив купца стоять в смятении.

На следующий день по городу пошли слухи: Калугин вернул деньги нескольким крестьянским семьям, которых обсчитал, и объявил новые, честные цены на зерно.

— Что с ним случилось? — удивлялись торговцы.

— Григорий Распутин с ним поговорил, — отвечали те, кто видел их разговор.

Слава о загадочном крестьянине, который "одним словом" мог изменить человека, росла с каждым днем.

 Глава 3. Призвание

**Верхотурье. Свято-Николаевский монастырь. 1888 год.**

Григорий стоял на коленях перед мощами святого Симеона Верхотурского и пытался понять, что происходит с его жизнью. За три года дар превратился в нечто пугающее по своей силе. Он мог заставить человека забыть о боли, изменить убеждения, даже влиять на физические процессы в организме.

Но чем больше он понимал природу своих способностей, тем яснее осознавал: это не просто дар исцеления. Это власть над человеческими душами. И такая власть требовала выбора — как ее использовать?

— Сомневаешься, сын мой? — тихий голос заставил Григория обернуться.

За ним стоял старец Макарий — один из самых почитаемых монахов обители. Говорили, что он обладает даром прозорливости.

— Сомневаюсь, отец, — честно ответил Григорий. — Господь дал мне силу, но не дал понимания, как ее применять.

Старец сел рядом на скамью.

— Расскажи о своем даре.

Григорий рассказал — о целительстве, о том, как может влиять на людей, о странном знании, которое приходит само собой.

— И что ты чувствуешь, когда применяешь эту силу? — спросил старец.

— Сначала — радость от того, что помогаю. Потом... — Григорий замолчал.

— Потом?

— Потом понимаю, что мог бы заставить человека сделать что угодно. И это... страшно и соблазнительно одновременно.

Старец Макарий долго молчал.

— Знаешь, сын мой, что отличает святого от колдуна?

— Нет, отец.

— Намерение. Колдун использует силу для себя. Святой — для Бога и людей. Но самое страшное — когда человек начинает думать, что он сам и есть источник силы.

Григорий почувствовал, как эти слова отзываются в душе. Да, иногда ему казалось, что он особенный, избранный, стоящий выше обычных людей.

— Что мне делать, отец?

— Идти в мир. Твое место не в монастыре. Но помни — чем больше власти над людьми, тем больше ответственность перед Богом.

— А если я не выдержу искушения?

Старец посмотрел на него проницательным взглядом.

— Выдержишь или не выдержишь — покажет время. Но знай: твой дар дан не для тихой монашеской жизни. Ты должен идти туда, где больше всего страдания и больше всего греха.

— Куда?

— В столицу. В Петербург. Там твоя судьба.

Ночью Григорию приснился странный сон. Он стоял в огромном золотом дворце, вокруг него — знатные люди в роскошных одеждах. И все они смотрели на него с надеждой и страхом. А в центре зала — женщина в короне, которая плакала и протягивала к нему руки.

— Спаси моего сына, — говорила она. — Только ты можешь.

Григорий проснулся в холодном поту. Сон был таким ярким, что казался пророчеством.

Утром он подошел к старцу Макарию.

— Отец, я готов. Еду в Петербург.

— Господь да благословит тебя, Григорий. И помни — в столице тебе будут поклоняться и ненавидеть. Будут называть святым и дьяволом. Но ты держись истины, которая в сердце.

— А что, если я не узнаю, где истина, а где соблазн?

— Узнаешь. По плодам узнаешь. Если твои дела приносят исцеление и мир — значит, действует через тебя Бог. Если гордыню и разрушение — значит, ты служишь иному господину.

Старец благословил Григория и дал ему небольшую иконку святого Николая Чудотворца.

— Пусть будет тебе защитой и напоминанием о смирении.

Через неделю Григорий Распутин покинул Сибирь и отправился в Петербург. В кармане у него было несколько рублей, в сердце — странная смесь страха и предвкушения, а в голове — ясное понимание: его настоящая жизнь только начинается.

В вагоне поезда он смотрел в окно на мелькающие леса и поля и думал о том, что ждет его в столице. Он не знал, что через несколько лет будет одним из самых влиятельных людей в Российской империи. Не знал, что его имя войдет в историю как символ мистического влияния на власть.

Пока что он был просто сибирским крестьянином с необычным даром, который ехал искать свое предназначение в большом мире.

Но сила, которая дремала в нем, уже просыпалась. И этой силе предстояло потрясти основы империи.

 Старец - Часть 2

 Часть 2. Восхождение

 Глава 4. Столичные нравы

**Санкт-Петербург. Октябрь 1903 года.**

Григорий Распутин стоял на Невском проспекте и чувствовал, как столица давит на него своим великолепием и пороками. Пятнадцать лет прошло с тех пор, как он впервые приехал в Петербург. Пятнадцать лет изучения человеческих душ, совершенствования дара, постепенного восхождения по ступеням влияния.

Теперь он уже не безвестный странник. Теперь его знают в великосветских салонах как "сибирского старца", который творит чудеса. У него есть покровители среди аристократии, постоянное жилье, доход от "пожертвований". Но главное — он научился читать людей как открытую книгу и управлять ими с хирургической точностью.

Сегодня его ждала очередная "пациентка" — графиня Наталья Игнатьева, жена влиятельного сановника. Женщина страдала от депрессии после смерти единственного сына и уже несколько месяцев отказывалась выходить из дома.

Григорий поднялся по мраморной лестнице особняка на Фонтанке. Его встретил дворецкий с ледяным выражением лица — прислуга всегда чувствовала в нем что-то чужеродное, опасное.

— Графиня ждет в малом салоне, — сухо сообщил дворецкий.

Григорий прошел по анфиладе комнат, мысленно готовясь к работе. Он уже знал многое о графине Игнатьевой: вдовая мать, потерявшая сына в японской войне, религиозная, но разочарованная в церкви, ищущая утешения в мистицизме. Идеальная мишень для его методов.

Наталья Игнатьева сидела у окна в черном платье, бледная как привидение. Красивая когда-то женщина превратилась в тень самой себя.

— Графиня, — Григорий поклонился и сел напротив нее, не дожидаясь приглашения. Эта небольшая дерзость была рассчитанной — показать, что он не обычный проситель.

— Вы тот самый старец, о котором все говорят? — голос женщины звучал безжизненно.

— Я тот, кто может помочь, — ответил Григорий, внимательно изучая ее состояние. Дыхание поверхностное, взгляд потухший, руки сжаты в кулаки — классические признаки глубокой депрессии.

— Мне никто не может помочь. Мой Николенька мертв, и мне нет смысла жить.

Григорий наклонился вперед, устанавливая более тесный контакт.

— Скажите мне о сыне. Каким он был?

Графиня удивленно подняла глаза. Обычно все пытались отвлечь ее от мыслей о покойном сыне, а этот странный человек, наоборот, просил рассказывать.

— Он был... светлым, — тихо сказала она. — Добрым, честным. Хотел служить Отечеству.

— И он служит, — сказал Григорий особым тоном — глубоким, убедительным. — Только теперь служит не на земле, а на небе.

— Что вы хотите сказать?

— Закройте глаза, графиня. Закройте и прислушайтесь к своему сердцу.

Григорий начал говорить медленно, ритмично, используя технику, которую он развивал годами:

— Ваш сын не исчез. Он просто перешел в другое состояние. И связь между вами не прервалась, она стала... иной. Более тонкой, но более чистой.

Голос его обладал особым качеством — он как будто обволакивал сознание, проникал в самые глубины души.

— Представьте светлую комнату, — продолжал Григорий. — Очень светлую и теплую. И в этой комнате ваш Николенька. Он улыбается вам и говорит: "Мамочка, не плачь. Я счастлив. И хочу, чтобы ты тоже была счастлива."

Слезы потекли по щекам графини, но это были уже не слезы отчаяния, а какого-то странного облегчения.

— Вы его видите? — прошептала она.

— Вижу. И он просит вас жить. Жить для тех, кто нуждается в вашей доброте. Ваша боль должна стать силой, которая поможет другим.

Григорий медленно протянул руку и коснулся лба графини. Прикосновение было легким, но целенаправленным — он знал точки на голове, воздействие на которые вызывало определенные эмоциональные реакции.

— Чувствуете тепло? — спросил он.

— Да, — удивленно ответила женщина. — Как будто солнце светит изнутри.

— Это любовь вашего сына. Она всегда с вами. И когда вы помогаете другим, эта любовь становится сильнее.

Сеанс продолжался час. Григорий использовал все свои навыки — суггестию, эмоциональное якорение, работу с ресурсными состояниями. Когда он закончил, графиня Игнатьева впервые за месяцы выглядела живой.

— Что вы со мной сделали? — спросила она.

— Просто напомнил то, что вы знали, но забыли. Жизнь — это дар. И этот дар нужно использовать.

— Я хочу... я хочу помочь семьям погибших солдат, — вдруг сказала графиня. — Создать фонд, приют для вдов и сирот.

Григорий улыбнулся. Именно этого он и добивался — перенаправить энергию горя в созидательное русло.

— Превосходная идея. И я думаю, ваш сын был бы горд такой матерью.

Уходя из особняка, Григорий получил щедрое пожертвование и, что важнее, еще одну влиятельную покровительницу. Графиня Игнатьева стала рассказывать всем о чудесном исцелении, и слава "сибирского старца" росла.

 Глава 5. Знакомство с элитой

**Салон Анны Вырубовой. Декабрь 1903 года.**

Анна Александровна Вырубова, фрейлина императрицы и ее ближайшая подруга, устраивала в своем салоне встречи для "избранных" — тех, кто интересовался мистицизмом, спиритизмом и различными формами "духовного поиска". Именно здесь должна была произойти встреча, которая изменит судьбу Российской империи.

Григорий вошел в изысканно обставленную гостиную, где уже собралось человек пятнадцать — представители высшего света, увлекающиеся оккультизмом. Он сразу почувствовал атмосферу: эти люди были пресыщены обычными удовольствиями и искали чего-то "особенного", таинственного.

— Господа, — объявила Вырубова, — позвольте представить вам Григория Ефимовича Распутина, сибирского старца, о котором так много говорят.

Григорий окинул взглядом собравшихся, мгновенно калибруя каждого. Вот пожилой генерал с усталыми глазами — ищет смысл после долгой службы. Вот молодая княжна с нервным взглядом — семейные проблемы, возможно, неудачный брак. А вот банкир средних лет с напряженным выражением лица — финансовые трудности, стресс.

— Говорят, вы творите чудеса, — скептически произнес князь Орлов. — Хотелось бы увидеть.

— Чудеса творит Бог, — спокойно ответил Григорий. — Я просто... помогаю людям увидеть то, что уже есть в их душах.

— И что же вы видите в наших душах? — вызывающе спросила княжна Белосельская.

Григорий медленно приблизился к ней, изучая каждую деталь: дрожание рук, напряжение в голосе, способ держать голову.

— Вижу красивую женщину, которая несчастлива в браке, — сказал он тихо, но так, чтобы слышали все. — Вижу тоску по настоящей любви и страх, что она никогда не придет.

Княжна побледнела. Он попал точно в цель.

— Откуда вы это знаете?

— Это написано в ваших глазах, в том, как вы держите руки, в интонации голоса. Для того, кто умеет видеть, люди — открытые книги.

Он повернулся к генералу:

— А вы, Василий Иванович, мучаетесь вопросом: правильно ли прожили жизнь? Стоила ли служба тех жертв, которые пришлось принести?

Генерал вздрогнул.

— Как вы...

— Потому что в вашем возрасте этот вопрос мучает каждого честного человека. И ответ — да, стоила. Потому что вы служили не за награды, а по совести.

Григорий прошелся по всему кругу, делая поразительно точные наблюдения о каждом присутствующем. Он не использовал никакой магии — только острое понимание человеческой психологии и умение читать невербальные сигналы.

— Но самое главное, — сказал он, когда все были покорены его проницательностью, — не в том, чтобы узнать о своих проблемах. Главное — найти силы их решить.

— И как же? — спросил банкир.

— Через принятие себя настоящего. Через освобождение от того, что мешает быть собой.

Григорий попросил принести воды и начал один из своих "сеансов". Он говорил о том, что каждый человек носит в себе божественную искру, но она затемнена страхами, обидами, ложными убеждениями.

— Закройте глаза, — говорил он гипнотическим голосом. — И представьте, что все ваши страхи — это просто тени. А тени исчезают, когда зажигается свет.

Комната наполнилась особой атмосферой. Люди действительно расслаблялись, их лица становились умиротворенными. Григорий знал — он получил над ними власть.

После сеанса к нему подошла Анна Вырубова.

— Григорий Ефимович, вы должны встретиться с одним очень важным человеком.

— С кем же?

— С Их Императорскими Величествами. Государыня давно ищет духовного наставника. А после того, что я сегодня видела...

Сердце Григория забилось быстрее. Императорская семья — это вершина власти, к которой он так долго стремился.

— Когда? — спросил он, стараясь не показать волнения.

— Скоро. Я переговорю с Государыней. Но помните — это огромная ответственность. Царская семья переживает трудное время.

— Какое время?

Вырубова понизила голос:

— Цесаревич болен. Очень болен. Врачи бессильны. И если вы действительно обладаете даром исцеления...

Григорий понял. Больной наследник престола — это его шанс стать незаменимым для царской семьи. Если он сможет помочь ребенку, его влияние станет безграничным.

— Я готов служить Их Величествам, — сказал он торжественно.

— Тогда ждите приглашения. И молитесь, Григорий Ефимович. Молитесь, чтобы Господь дал вам силы помочь царской семье.

Выйдя на холодную петербургскую улицу, Григорий поднял глаза к звездному небу. Он чувствовал — приближается момент, ради которого он шел к власти все эти годы. Встреча с императорской семьей откроет ему дорогу к влиянию, о котором он не смел и мечтать.

Но он также понимал — с этого момента назад дороги не будет. Либо он станет самым влиятельным человеком в империи, либо погибнет, раздавленный силами, с которыми решил играть.

 Глава 6. Царское Село

**Александровский дворец. 1 ноября 1905 года.**

Григорий Распутин шел по дворцовым коридорам в сопровождении Анны Вырубовой и чувствовал, как история замирает в ожидании. Два года прошло с их первой встречи в салоне. Два года, в течение которых его слава росла, связи крепли, а влияние распространялось все шире.

Теперь наступил момент истины.

— Помните, Григорий Ефимович, — шептала Вырубова, — ведите себя с должным почтением. Это Их Императорские Величества.

— Я помню, — спокойно ответил Григорий. На самом деле он был спокоен лишь внешне. Внутри клокотало волнение — не страх, а предвкушение. Он готовился к этой встрече всю жизнь.

Они остановились перед дверями Малиновой гостиной. Вырубова тихо постучала.

— Войдите, — раздался женский голос.

Григорий переступил порог и увидел их — императора Николая II и императрицу Александру Федоровну. Они сидели в креслах у камина, и в их позах, во взглядах он сразу прочитал все: усталость, тревогу, отчаяние родителей, которые не знают, как спасти своего ребенка.

— Ваши Величества, — Григорий поклонился, но не слишком низко. Он понимал — излишняя покорность может быть истолкована как слабость.

Император изучал его внимательным взглядом. Николай II был невысоким человеком с мягкими чертами лица, но в глазах читалась сталь. Императрица же казалась более напряженной, почти отчаявшейся.

— Так вы тот самый сибирский старец, о котором нам рассказывала Анна, — сказал царь. — Говорят, вы обладаете даром исцеления.

— Я обладаю даром видеть то, что сокрыто от других, — ответил Григорий. — И иногда через меня действует сила, которая может помочь страждущим.

Императрица подалась вперед:

— Можете ли вы помочь нашему сыну?

Григорий почувствовал напряжение в ее голосе. Это была мать, готовая на все ради ребенка.

— Расскажите мне о его болезни, — попросил он.

— У Алексея... кровотечения, — тихо сказала императрица. — Малейший ушиб может стать смертельным. Врачи говорят, что это неизлечимо.

Гемофилия. Григорий знал об этой болезни — наследственное нарушение свертываемости крови. Действительно, медицина была бессильна. Но он также знал кое-что другое: большую роль в течении болезни играло психологическое состояние больного и его окружения.

— Можно увидеть царевича? — спросил он.

Императрица колебалась. Допустить чужого человека к наследнику престола...

— Аликс, — тихо сказал император. — Если есть хоть малейшая надежда...

Они прошли в детскую. Одиннадцатилетний Алексей лежал в постели, бледный и слабый после очередного приступа. Рядом с кроватью сидела няня, а у окна стояли четыре великие княжны — сестры цесаревича.

Григорий подошел к постели и посмотрел на мальчика. Ребенок был красивым, но в его глазах читался страх — страх боли, страх смерти, который не должен знать одиннадцатилетний мальчик.

— Здравствуй, Алексей, — сказал Григорий мягко.

— Здравствуйте, — слабо ответил царевич.

Григорий сел на край кровати, не обращая внимания на испуганный взгляд няни. Он знал — первое, что нужно сделать, это снять страх и напряжение.

— Знаешь, что я тебе скажу? — Григорий заговорил особым тоном — теплым, убаюкивающим. — Ты очень сильный мальчик. Сильнее, чем думаешь сам.

— Но я болен, — прошептал Алексей.

— Тело может болеть, но дух твой здоров. И дух сильнее тела. — Григорий осторожно положил руку на лоб мальчика. — Закрой глаза и послушай мою сказку.

Он начал рассказывать историю о маленьком царевиче, который был заколдован злым волшебником, но нашел в себе силы победить чары. Голос Григория обладал удивительным качеством — он успокаивал, завораживал, вселял надежду.

— И что помогло царевичу победить колдовство? — спросил Алексей, уже не таким слабым голосом.

— Вера в себя. И любовь тех, кто его окружал.

Григорий продолжал сеанс полчаса. Он использовал все свои навыки — суггестию для снятия тревожности, техники релаксации, работу с образами. К концу сеанса мальчик выглядел заметно лучше, даже румянец появился на щеках.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Григорий.

— Лучше, — удивленно ответил Алексей. — Как будто тяжесть с груди сняли.

Императрица смотрела на сына широко открытыми глазами. Она видела, как изменился ребенок — исчезла та болезненная напряженность, которая не покидала его месяцами.

— Что вы с ним сделали? — прошептала она.

— Просто напомнил ему, что он не только больной мальчик, но и будущий император России, — ответил Григорий. — Иногда мы забываем о своей силе, сосредотачиваясь только на слабостях.

Когда они вернулись в гостиную, императрица уже смотрела на Григория совсем другими глазами.

— Вы действительно помогли ему, — сказала она. — Первый раз за много месяцев я вижу сына... живым.

— Это только начало, Ваше Величество. Исцеление — процесс длительный. Но я готов помогать, сколько потребуется.

Император задумчиво изучал Григория.

— Что вы хотите взамен? — спросил он прямо.

— Возможность служить, — ответил Григорий. — Служить Их Величествам и России.

— А более конкретно?

— Иногда обращаться к Вашим Величествам за советом по духовным вопросам. Иногда — просить защиты от тех, кто не понимает моих методов.

Это была правда, но не вся правда. Григорий хотел влияния, но понимал — торопиться нельзя. Сначала нужно стать незаменимым.

— Хорошо, — сказала императрица. — Вы можете приезжать к Алексею. Когда сочтете нужным.

— И еще одна просьба, — добавил Григорий. — Пока что не стоит говорить о наших встречах посторонним. Есть люди, которые могут неправильно понять.

Он знал — секретность только увеличит его влияние. Тайные встречи, особая близость к царской семье — все это будет работать на его авторитет.

Уезжая из Царского Села, Григорий понимал — его жизнь кардинально изменилась. Теперь он не просто известный целитель, а доверенное лицо императорской семьи. А это открывало совершенно иные возможности.

Но он также чувствовал и опасность. Близость к власти притягивает не только возможности, но и врагов. И чем выше он поднимется, тем больше будет желающих его свергнуть.

Впереди его ждали годы триумфа и трагедии, любви и ненависти, божественного дара и человеческих слабостей.

 Старец - Часть 3

 Часть 3. Вершина власти

 Глава 7. Серый кардинал

**Зимний дворец. Март 1915 года.**

Григорий Распутин стоял в кабинете императора и чувствовал, как власть течет через его жилы подобно наркотику. Десять лет прошло с первой встречи с царской семьей. Десять лет, в течение которых он превратился из простого целителя в самого влиятельного человека империи.

Теперь к нему приходили за советом министры. Его рекомендации определяли назначения на высшие посты. Его слово могло спасти или погубить карьеру, а иногда и жизнь. Он стал тем, о чем мечтал всегда — властелином человеческих душ.

— Григорий Ефимович, — император выглядел измученным. Война с Германией шла уже восемь месяцев, и дела на фронте были плохи. — Что вы думаете о кандидатуре Горемыкина на пост премьера?

Николай II задавал этот вопрос так, словно Григорий был членом Государственного совета, а не сибирским крестьянином. Но именно в этом и заключалась магия влияния — заставить людей поверить, что твое мнение важнее их собственного.

— Иван Логгинович — человек старой школы, — ответил Григорий, внимательно изучая реакцию императора. — Он предан Вашему Величеству, но... возможно, слишком осторожен для военного времени.

Это было мастерской манипуляцией. Григорий не давал прямого совета, но направлял мысли царя в нужную сторону. Техника, которую он отточил до совершенства.

— А кого бы вы порекомендовали?

— Того, кто понимает, что в трудные времена нужна твердая рука. Кто не боится принимать непопулярные решения.

Николай II задумался. Григорий видел, как в его глазах идет внутренняя борьба между желанием переложить ответственность и пониманием того, что решения должен принимать сам император.

— Штюрмер? — наконец спросил царь.

— Борис Владимирович — способный администратор, — осторожно ответил Григорий. — И он... понимает важность духовного руководства в управлении государством.

Это означало, что Штюрмер будет прислушиваться к советам Григория. Именно такие люди и нужны были старцу для укрепления своего влияния.

Дверь кабинета тихо открылась, и вошла императрица Александра Федоровна. За десять лет она превратилась из осторожной матери в фанатичную поклонницу Григория. Для нее он был не просто целителем — он был посланцем Божьим, спасителем ее сына и династии.

— Наш Друг, — так она всегда называла Григория в присутствии посторонних. — Как дела у Алексея?

— Наследник чувствует себя хорошо, — ответил Григорий. — Но я вижу в нем тревогу за отца. Мальчик понимает больше, чем кажется.

Это была правда. Тринадцатилетний цесаревич действительно остро переживал за родителей, за страну. И Григорий научился использовать эту тревогу как рычаг воздействия на императорскую чету.

— Что его беспокоит? — встревожилась императрица.

— Он чувствует, что папа устал. Что на него давят люди, которые не понимают истинных нужд России.

Григорий произнес эти слова, глядя прямо на императора. Послание было ясным: царь должен меньше слушать министров и больше полагаться на духовное руководство.

— Григорий Ефимович прав, — сказала императрица мужу. — Ты слишком много работаешь. Нужно больше времени уделять семье, молитве, размышлениям о высшем.

Николай II устало кивнул. Григорий видел — император все больше погружается в состояние, когда принятие решений становится мучительным, и хочется переложить ответственность на других.

— Может быть, мне действительно стоит взять отпуск? — сказал царь. — Поехать в Царское Село, побыть с детьми...

— Мудрое решение, — поддержал Григорий. — Правитель должен черпать силы в семье и вере. А государственные дела... для них есть верные люди.

"Верные люди" — это означало тех, кто будет советоваться с Григорием перед принятием важных решений. Фактически, старец предлагал императору отойти от управления страной, оставив контроль в руках своих ставленников.

После ухода из дворца Григорий отправился в свою квартиру на Гороховой улице. Здесь его ждали просители — десятки людей, которые искали его протекции, просили о назначениях, ходатайствах, помощи в решении проблем.

Прием в "приемной" Григория стал ритуалом петербургской жизни. Сюда приходили генералы и купцы, чиновники и светские дамы. Все понимали — в военное время слово старца может быть важнее официальных каналов.

— Григорий Ефимович, — подошла к нему жена богатого промышленника, — помогите! Моего мужа обвиняют в поставках некачественного обмундирования для армии.

Григорий внимательно изучил женщину. Дорогие украшения, нервозность, готовность на все ради спасения мужа. Идеальная ситуация для демонстрации власти.

— Дело серьезное, — сказал он медленно. — Но... может быть, найдется способ помочь. Если ваш муж действительно невиновен.

— Он невиновен! Клянусь!

— Тогда нужно поговорить с нужными людьми. Но это потребует... усилий.

Женщина поняла намек и достала толстый конверт. Григорий даже не посмотрел на него — деньги его уже не интересовали. Его интересовала власть над людьми, возможность решать их судьбы одним словом.

— Хорошо, — сказал он. — Я поговорю с военным министром. Но помните — справедливость должна восторжествовать. Если ваш муж виновен...

— Он невиновен! — еще раз заверила женщина.

Григорий кивнул и продиктовал секретарю короткую записку военному министру. Он знал — одного его слова будет достаточно, чтобы дело пересмотрели. Такова была его власть.

Но с каждым днем он все больше чувствовал и опасность. В городе ходили слухи о "темных силах" вокруг трона, о "немецком влиянии" на императрицу, о "развращенном мужике", который управляет империей. Ненависть к нему росла не только среди либералов, но и среди консерваторов, которые видели в нем угрозу традиционным устоям.

 Глава 8. Враги у ворот

**Дворец князя Юсупова. Ноябрь 1916 года.**

Князь Феликс Юсупов стоял у окна своего дворца на Мойке и смотрел на заснеженный Петербург. В его руках была записка от великого князя Дмитрия Павловича: "Все готово. Завтра решаем судьбу России."

Феликс был одним из самых богатых и влиятельных людей империи. Красивый, образованный, женатый на племяннице царя, он имел доступ к самым высоким кругам общества. Но главное — он, как и Григорий, обладал знаниями о человеческой психологии и умел влиять на людей.

Только в отличие от Распутина, Юсупов изучал европейские методы воздействия. Он знал работы Шарко и Фрейда, понимал механизмы массового сознания, владел техниками, которые сегодня назвали бы НЛП и социальной инженерией.

И теперь эти двое мастеров психологического воздействия готовились к финальной схватке.

— Мой князь, — доложил дворецкий, — Распутин согласился прийти завтра вечером.

— Отлично, — ответил Феликс. — Все приготовления сделаны?

— Так точно. Подвал готов, доктор Лазоверт привез цианид, Пуришкевич и великий князь будут ждать наверху.

Юсупов кивнул. План был прост — пригласить Григория под предлогом знакомства с женой, отравить его, а если не получится — застрелить. Но Феликс понимал — недооценивать противника нельзя. Распутин обладал почти сверхъестественным чутьем на опасность и умением выбираться из безвыходных ситуаций.

Поэтому князь готовился к психологическому поединку.

Он изучил все, что мог узнать о Григории — его слабости, привычки, способы воздействия на людей. Знал, что старец тщеславен, любит чувствовать свою власть над аристократами, падок на женскую красоту и дорогие вещи.

План Юсупова состоял в том, чтобы усыпить бдительность Григория, заставить его расслабиться, а затем нанести удар.

**На следующий вечер**

Григорий Распутин поднимался по лестнице дворца Юсуповых и чувствовал странное беспокойство. Что-то было не так, но понять что именно он не мог. Интуиция, которая не раз спасала ему жизнь, подавала сигналы тревоги.

Но любопытство было сильнее. Юсупов обещал познакомить его со своей женой — красавицей Ириной, племянницей царя. Для Григория это была возможность расширить влияние на императорскую фамилию.

— Григорий Ефимович! — Феликс встретил его в прихожей с самой обаятельной улыбкой. — Как я рад вас видеть!

Юсупов выглядел безупречно — элегантный костюм, изысканные манеры, располагающая улыбка. Но Григорий заметил мелкие детали: слишком яркий блеск в глазах, едва заметное напряжение в голосе, способ держать руки.

— И я рад знакомству, ваше сиятельство, — ответил Григорий, внимательно изучая хозяина.

— Ирина, к сожалению, еще не готова, — сказал Феликс. — Женщины, вы знаете... Но пройдемте в подвал, там у меня уютная гостиная. Подождем ее там.

Подвал. Григорий насторожился еще больше. Зачем встречаться в подвале, когда весь дворец в их распоряжении?

Но он пошел следом за князем. В подвале действительно была обставлена роскошная гостиная — персидские ковры, дорогая мебель, картины. На столе стояли изысканные пирожные и вино.

— Прошу, угощайтесь, — предложил Феликс. — Пирожные от лучшего кондитера Петербурга.

Григорий взял одно пирожное и поднес ко рту, но в последний момент что-то заставило его остановиться. Слишком настойчивое предложение, слишком яркий взгляд князя, следящего за каждым его движением.

— Спасибо, но я недавно ужинал, — сказал он, откладывая пирожное. — Лучше расскажите о вашей супруге.

Феликс почти неуловимо поморщился. Первая часть плана не удалась.

— Ирина — удивительная женщина, — начал он, но Григорий уже не слушал. Он изучал помещение, ища возможные пути отхода.

Один выход — лестница, по которой они спустились. Окон нет. В углу — какой-то шкаф. Ситуация становилась все более подозрительной.

— А скажите, князь, — перебил его Григорий, — почему мы ждем вашу супругу именно здесь? Не лучше ли было бы в гостиной?

— О, это ее каприз, — попытался отшутиться Феликс. — Она любит оригинальность.

Ложь. Григорий увидел это в микровыражениях лица князя, в изменении тона голоса. Опасность была реальной.

— Знаете что, — сказал Григорий, поднимаясь, — пожалуй, я лучше подожду княгиню наверху. Здесь как-то... душно.

Он направился к лестнице, но Феликс преградил ему путь.

— Да что вы, Григорий Ефимович! Ирина вот-вот спустится. Еще немного терпения.

Теперь Григорий был уверен — это ловушка. Но он также понимал, что паника — плохой советчик. Нужно играть свою игру.

— Хорошо, — сказал он, садясь обратно. — Но тогда давайте поговорим о деле.

— О каком деле?

— О том, зачем вы меня сюда заманили.

Феликс на мгновение растерялся. Он не ожидал такой прямоты.

— Не понимаю...

— Понимаете, — Григорий наклонился вперед, фиксируя князя взглядом. — Понимаете очень хорошо. Вопрос только в том — что вы планируете делать дальше?

Между ними началась невидимая дуэль. Два мастера психологического воздействия, каждый из которых пытался переиграть другого.

— Григорий Ефимович, — Феликс попытался взять инициативу в свои руки, — я хочу поговорить с вами о будущем России.

— О будущем России? — усмехнулся Григорий. — Или о моем будущем?

— А разве это не одно и то же? — парировал князь.

Умный ход. Юсупов пытался переключить разговор в идеологическую плоскость.

— Может быть, — согласился Григорий. — Тогда скажите мне, князь — что вы видите в будущем России?

— Вижу страну без темных сил, без разложения власти, без... влияний, которые разрушают монархию изнутри.

Карты раскрыты. Юсупов обвинял Григория в разрушении империи.

— Интересная точка зрения, — спокойно ответил старец. — А кто, по-вашему, эти темные силы?

— Думаю, вы знаете ответ лучше меня.

Григорий встал и медленно подошел к князю. Феликс инстинктивно отступил на шаг.

— Знаете, что я вижу, князь? — голос Григория стал гипнотическим, проникающим. — Вижу молодого человека, который думает, что спасает Россию. Но на самом деле служит совсем другим силам.

— Каким силам?

— Силам разрушения. Хаоса. Революции.

Григорий говорил медленно, ритмично, используя все свое мастерство воздействия.

— Вы думаете, что убрав меня, спасете монархию. А на самом деле разрушите последнюю нить, которая еще связывает царскую семью с народом.

Феликс почувствовал, как слова Григория воздействуют на него, заставляют сомневаться. Но он был готов к такой атаке.

— Вы пытаетесь меня загипнотизировать, — сказал он с усмешкой. — Но я изучал ваши методы. Знаю, как вы действуете.

— Тогда вы знаете, что я прав, — ответил Григорий. — И что вы совершаете роковую ошибку.

В этот момент наверху раздались шаги. Феликс понял — время истекает. Сообщники теряют терпение.

Он достал из кармана револьвер.

— Извините, Григорий Ефимович. Но Россия важнее одного человека.

Григорий посмотрел на оружие и странно улыбнулся.

— Думаете, убив меня, вы решите проблемы России? Ошибаетесь. Моя смерть станет началом конца для династии.

— Это цена, которую придется заплатить.

— Тогда стреляйте, князь. Но помните — через несколько месяцев вы поймете, что я был прав.

Выстрел прогремел в подвале дворца на Мойке в половине первого ночи 17 декабря 1916 года.

 Глава 9. Пророчество

**Подвал дворца Юсуповых. 17 декабря 1916 года. Ночь.**

Григорий Распутин лежал на полу подвала, и кровь медленно растекалась по персидскому ковру. Пуля попала в грудь, но он был еще жив. Феликс Юсупов стоял над ним с дымящимся револьвером в руке.

— Все кончено, — прошептал князь.

Но Григорий неожиданно открыл глаза. В них не было страха — только странное спокойствие человека, который знает что-то очень важное.

— Нет, князь, — сказал он слабым, но ясным голосом. — Все только начинается.

Юсупов вздрогнул. Он ожидал всего — проклятий, мольб о пощаде, угроз. Но не такого спокойствия.

— Хотите знать, что будет дальше? — продолжал Григорий, опираясь на локоть. — Сначала вы подумаете, что спасли Россию. Потом поймете, что погубили ее.

— Вы умираете, — сказал Феликс. — Ваши пророчества больше никого не интересуют.

— Умираю? — Григорий странно усмехнулся. — Возможно. Но перед смертью покажу вам будущее, которое вы выбрали.

Он закрыл глаза, и его голос стал другим — торжественным, пророческим:

— Через два месяца падет царь. Через восемь месяцев семья императора будет в тюрьме. Через полтора года их всех расстреляют в подвале, похожем на этот.

Феликс побледнел. В словах Григория была такая убежденность, что невольно хотелось поверить.

— Вы бредите.

— Бреду? — Григорий открыл глаза и посмотрел на князя с жалостью. — А вы, князь, куда денетесь? В Париж? В Лондон? Будете играть в казино деньги, которые украли из России перед революцией?

Как он мог знать о тайных счетах в швейцарских банках? Юсупов почувствовал холод в груди.

— Замолчите!

— Не замолчу. Потому что вы должны знать правду о том, что сделали. — Григорий с трудом поднялся на колени. — Вы думали, что убиваете мужика-развратника. А убиваете последний шанс России избежать катастрофы.

— Вы же разрушали страну!

— Я? — Григорий рассмеялся, и смех этот был страшнее любых проклятий. — Я держал царскую семью вместе. Я давал им веру в то, что Бог на их стороне. Я был единственной нитью, связывающей трон с народом.

— Народ вас ненавидел!

— Народ ненавидел то, что о нем писали газеты. А газеты... газеты писали то, что им заказывали люди, похожие на вас.

Григорий медленно поднялся на ноги. Рана была смертельной, но какая-то нечеловеческая сила держала его.

— Хотите знать, кто на самом деле разрушал Россию? — он шагнул к Юсупову. — Либералы, которые мечтали о конституции. Генералы, которые думали только о своих карьерах. Банкиры, которые переводили капиталы в Европу. И аристократы вроде вас, которые стыдились собственной страны.

— Довольно! — Феликс поднял револьвер.

— Стреляйте, — спокойно сказал Григорий. — Но знайте — убивая меня, вы убиваете Россию, которую знали. Через год от вашего мира не останется и следа.

Второй выстрел прозвучал громче первого. Григорий упал, но продолжал говорить:

— Царя расстреляют в июле восемнадцатого. В Екатеринбурге. В подвале Ипатьевского дома. Сначала детей, потом родителей.

— Замолчите! — Юсупов выстрелил третий раз.

— Императрицу будут убивать дольше всех, — продолжал Григорий, словно не чувствуя пуль. — Потому что штыки будут тупые. А цесаревича... цесаревича добьют прикладами.

Четвертый выстрел. Пятый. Барабан револьвера опустел.

Григорий лежал в луже крови, но губы его еще шевелились:

— А вы, князь... будете умирать в Париже. В нищете. В забвении. И перед смертью поймете — все, что я говорил, сбылось.

Наконец, наступила тишина.

Феликс стоял над телом, тяжело дыша. Сверху донеслись голоса — пришли сообщники.

— Феликс! — кричал великий князь Дмитрий. — Что там происходит?

— Все кончено, — крикнул в ответ Юсупов.

Но когда через полчаса они спустились в подвал забрать тело, Григория там не было. На ковре остались только пятна крови и следы, ведущие к задней двери.

— Куда он мог деться? — в ужасе прошептал Пуришкевич.

— Этого не может быть, — повторял Дмитрий. — Я сам проверял пульс.

Они нашли Григория во дворе, ползущего к воротам. Добили его ударами палки и сбросили тело в прорубь на Неве.

Но слова его продолжали звучать в ушах Юсупова.

**Эпилог**

Через два месяца император Николай II отрекся от престола. Через восемь месяцев царская семья была арестована. 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге были расстреляны все — император, императрица, цесаревич и четыре великие княжны.

Убийство происходило именно так, как предсказал Григорий. Детей убивали дольше взрослых — драгоценности, зашитые в одежду, мешали пулям. Цесаревича действительно добивали прикладами.

Феликс Юсупов эмигрировал в Париж, где прожил долгую, но несчастливую жизнь. Состояние было конфисковано большевиками, аристократические связи не помогали в изгнании. Он умер в 1967 году в бедности и забвении, до самого конца мучимый воспоминаниями о той декабрьской ночи.

Перед смертью он диктовал мемуары и постоянно повторял одну фразу: "Он все предсказал. Все до мелочей."

Россия, которую хотел спасти Юсупов, исчезла вместе с телом Григория Распутина в ледяных водах Невы. И может быть, старец был прав — он действительно был последней нитью, связывающей старый мир с новым.

Нитью, которую обрезали в подвале дворца на Мойке морозной декабрьской ночью 1916 года.

**КОНЕЦ**