7

Снаружи приглуш;нный голос опять что-то пробормотал. Потом раздался резкий гудок, и гусеница покачнулась. Я вскочила - изумление сменил страх. Едва не ударилась головой о верхнюю полку.
- Всё хорошо, Мила, - сказал Деда и снова улыбнулся. Наверное, было смешно смотреть, как я ошарашенно вскочила.
Как только женщина ушла, Деда положил ч;рную мягкую коробку куда-то под свою полку, а сумку поставил в угол. А теперь за окном бежали деревья, постепенно набирая скорость. Гусеница шаталась. Я совсем ничего не понимала.
- Поезд, Мила, - Деда обозначил какое-то новое странное слово. - Мы едем наморе!
Он что, издевается надо мной? Поезд, наморе... Я вздохнула, передав всем воздухом, вышедшим из л;гких, что, по моему мнению, Деда говорит какую-то бессвязную ерунду. Снова стало тревожно. И немного обидно.
Неожиданно за дверью нашей комнаты снова послышались шаги: одни торопливые, а другие - будто радостные и совсем уж нетерпеливые.
- Дедушка, сюда! - раздался знакомый голос. - Вот, купе номер двадцать четыре! Это наше!
- Ох, внучек, с моей-то памятью лучше вообще никуда не выходить!
Снаружи что-то прогрохотало. Я поняла, что это Петя и его дедушка - наверное, они остановились в соседней комнате.
Деда открыл сумку и достал оттуда газету и карандаш. Наша комната наполнилась ароматом спокойствия и радости. Мой запах волнения потихоньку пропадал, но оно осело у меня внутри и постоянно сушило нос. Мне приходилось всё время его облизывать, но тревога медленно исчезала и внутри, пока я наблюдала за Дедой. Тот что-то писал на газете, ухмылялся и приговаривал:
- Нет, не такой я ещё старый, чтобы с такими вопросами не справиться! Вам меня в тупик не поставить!
Гусеница раскачивалась, мои глаза то закрывались, то с трудом открывались снова. Я старалась не терять Деду из виду. Он ч;ркал газету и продолжал тихонечко говорить сам с собой. То есть Деда - то нет Деды. То есть, то нет. То есть, то нет...