Сняв гитару с плеч...

Алексею Никитину посвящается

Когда он снова нашёл ту скамейку, она уже едва виднелась из-под густых зелёных зарослей. Будто сад её пытался спрятать и может быть от чего-то сберечь.

Он присел, осторожно, будто просил у неё прощения за то, что не приходил раньше. Под ладонью — тёплые шереховатые доски, над головой — солнце и лёгкое дрожание ветра. Здесь он сидел с бабушкой. Здесь ждал, когда вернётся из школы сестра. Здесь впервые поцеловал ту, чьё имя теперь звучало только внутри, безголосо.

Он сидел, и пальцы сами легли на гриф несуществующей гитары. Её давно не было — ни у него, ни в его жизни. Осталась лишь память о том, как струны отзывались на прикосновение, как песня росла изнутри и становилась голосом.

Здесь он ей пел.Когда-то давным-давно.

Они встречались тайком — за огородами, ближе к полям, где трава росла выше колена, а воздух пах свободой. Она слушала его молча, слегка улыбаясь, будто боялась вспугнуть музыку. Он знал: однажды скажет ей главное. Прямо здесь. Но всё откладывал — на потом, на "когда всё уляжется".

А потом началась война затяжная и яростная, которая выпала на его поколение, как злой экзамен. И всё отложенное потерялось  в пороховом дыму. Он вернулся поздно, слишком поздно.

Вздохнув он достал из сумки букет свежих полевых цветов и положил их рядом на траву. Сел и впервые за много лет — запел. Без гитары, без музыки. Только память пела вместе с ним.

Он думал, что забыл это место. Но оказалось — нет. Оно помнило его.

Он сидел долго. Песня стихла, но что-то внутри всё ещё звучало эхом. Вдруг он услышал шаги. Нерешительные, но лёгкие, как оказалось детские.

— Дядя, вы не потерялись?

Он поднял глаза. Перед ним стояла девочка лет десяти — с растрёпанной косой и венком из одуванчиков. В руке — палка, будто меч.

— Нет, — ответил он. — Я нашёл, что искал.

Она посмотрела на скамейку, на полевые цветы  цветы, на него.

— Тут красиво. Я сюда тоже хожу иногда. Мама говорит — это «место памяти». А я думаю — просто тут хорошо.

Он усмехнулся. Она присела рядом, не спрашивая. Дети так умеют — чувствуют, когда можно быть рядом, не мешая.

— А вы умеете играть на гитаре?

— Умел когда-то.

— Жаль. Я бы послушала. Но вы можете просто рассказать. Про кого вы пели?

Он не ответил сразу. А потом начал говорить. Слов мало, пауз много. Но она слушала. И вдруг прошлое стало не таким тяжёлым. Оно стало историей. Словно набухшую душу выжали, как мокрую губку.

Когда она ушла, он остался на скамейке ещё на минуту. Потом встал. И, уходя, уже не оглянулся.