Вспоминают с улыбкой об учебе в мвизру 1971-1976

Вспоминают с улыбкой об учебе в МВИЗРУ:

Продолжение рассказа Я горжусь что был курсантом мвизру пво 1971-1976
http://proza.ru/2025/05/26/610


Дмитрий Кобецкой:.

 Летняя сессия 3-го курса. Мы, немного поиграв в футбол, пришли в казарму. Всех не помню, но были Андрей Булыгин, Ганс, Володя Карелов. Я пошел мыться в умывальник. Развернул сосок крана вверх и полощусь, вроде как под душем. А в это время, под окнами казармы (со стороны спортгородка) проходил дежурный  по училищу, подполковник  Ш.  с кафедры ТЭРЦ -Теория  электрорадиоцепей ( в памяти и сейчас перед глазами). Кто-то в это время выкрикнул в его адрес высказывания.
 Я этого ничего не видел и не слышал. Моюсь абсолютно голый, а чтобы не так было холодно ( вода  всегда была только холодная) что-то напеваю. И вот в такой, почти «семейной ситуации»  в умывальник врывается этот дежурный.
 Я принял положение смирно ! Он возмущенно кричит, что-то типа «Ты кто?»
 Я ответил -  рядовой Кобецкой !
 Он хлопнул дверью, побегал по казарме и ушел. Вроде бы и все. А нет, он об этом рассказал Соколову, мол у тебя на  курсе какой то сумасшедший, голым представляется дежурному по училищу. Вечером пришел Соколов, долго пытал меня, кто же обложил  дежурного? Я действительно ничего не слышал и не видел. Тогда Сокол заставил меня написать объяснительную, что я не сумасшедший. Я написал... Он ее хранил до самого выпуска.
Вообще он меня недолюбливал и половина суток гарнизонной  «губы» которые я имел, на его совести. Ну, да ладно, дела давно минувших дней, преданья старины глубокой…

Игорь Певницкий:

Помнишь, мы в казарме перед присягой, маршируя на месте, разучивали песню «Родилась ты под знаменем алым в восемнадцатом грозном году…». Нас вечером перед присягой собрали в клубе. Громко звучала музыка, исполнялись песни ансамбля Александрова.  Когда зазвучала песня «Родилась ты под знаменем алым…», зал её подхватил. Я, не умея и стесняясь петь, пел её в полный голос. Было ощущение предстоящего праздника, впервые я ощутил дух военного братского единения.
Вам, местным, было сложнее привыкать к новой жизни – рядом была старая привычная жизнь. Мне кажется, нам иногородним было легче формироваться и как офицерам, потому что мы давно порвали с домом и ностальгия нас после училища совсем не тревожила.
Твой отец мне представляется человеком с нежной душой, но из таких формируются строгие, справедливые и мужественные офицеры. Жалею, что не был знаком с ним лично.
Эти спортивные праздники я впоследствии называл «воскресное изнасилование».
Ты не закалился, потому что подсачковывал на зарядке и не мылся ядрено по пояс холодной водой.
Я иногда (не помню почему) писал боевые листки.  У меня сохранился текст одного из них с коммунистическими призывами  к качественной уборке.

Я стажировался в Эстонии на острове Саарема. Помнишь, шутку о написании диплома. Дипломник в тексте работы пишет: «Потому что этот диплом  читать все равно никто не будет – трансформатор мотаю колючей проволокой…». Я в Журнале стажировки написал: «Так как этот журнал все равно читать никто не будет, сообщаю, что … числа мы ходили пить пиво». Перед отъездом (слово отъезд пишем с Ъ знаком) меня вызвал начальник штаба бригады полковник Айвазян. Показал журнал, посмеялся, но заставил это предложение закрасить черной тушью.


Владимир  Белкин:

Это был третий визит Жоржа Жана Раймона Помпиду  в СССР, второй в качестве президента Франции. Ж.Помпиду летел на официальную встречу с Л.И.Брежневым, но самолет французской делегации – первый в мире пассажирский турбореактивный лайнер средней дальности Caravelle – приземлился на военном аэродроме в Мачулищах, недалеко от Минска.
Возможно, что посадка была совершена по причине плохой погоды: вся восточная часть Европы была засыпана снегом. 
Та наша первая курсантская зима выдалась морозной, с ветрами и обильными снегопадами. Почти каждое утро мы вместо физзарядки лопатами и большими фанерными скребками расчищали закрепленные за учебными группами дороги и строевой плац, а после занятий и обеда, разморенные теплом казармы, курили в туалете или клевали носом сидя на табуретах – ложиться на кровать, тем более в обмундировании, было нельзя под страхом внеочередного наряда.
Перед построением на самоподготовку дневальный как всегда истошным в это время голосом (в казарме присутствовали все офицеры курса) вызвал командиров учебных групп в канцелярию. После недолгого совещания курс построили в казарме и отцы-командиры, придирчиво осмотрев нашего брата, отобрали по 3-4 человека с каждой группы. У нас выбор пал на крепких, высоких ростом ребят: широкий в груди, как ворота сельской усадьбы, днепропетровец Женя Ряполов, жестами и мимикой похожий на актера В.Басова,  москвич Саша Загорский – Загорыч, и девичьей стройности минчанин Сережа Кильчицкий.
Уже уходя на самоподготовку, мы увидели, как они примеряют на себя новую экипировку: шинели с черными солдатскими погонами на пару размеров больше родных, курсантских, и телогрейки под шинель – это такие короткие, до бедер, простеганные ватные куртки без воротника.
Несколько дней ребят не было ни на занятиях, ни ночью в казарме. Просочились слухи, что они что-то охраняют в специальном карауле.
Возвратившись в очередной раз в казарму, мы почуяли какое-то напряжение, курсовые офицеры были озадачены, из-за прикрытых дверей канцелярии доносились голоса непрерывных  телефонных разговоров.
К вечеру вернулись наши «караульщики», уставшие, придавленные, голодные, с красными воспаленными глазами. На наши расспросы Женя односложно уклончиво отвечал, Сережа по большей части почему-то виновато отмалчивался, а Загорыч, жестикулируя длинными руками и поправляемый в деталях соучастниками, рассказал следующее.
Из наших курсантов на аэродроме в Мачулищах был сформирован караул по охране самолета президента Франции. Самого президента, естественно, никто из них не видел.
Вообще-то в училище была рота почетного караула. Она состояла из нескольких десятков курсантов одного курса, которые на протяжении 2 (или 3?) лет учебы выполняли обязанности линейных на проводимых в Минске военных парадах, встречали и провожали иностранные делегации, похороны усопших партийных и государственных деятелей. Не стоит говорить, что основная наука их состояла в умении выполнять разнообразные строевые приемы, ладно и четко отвечать на приветствия и ходить, почти танцевать строевым шагом. Естественно, что все это прививалось за счет учебного процесс и личного времени. И если во внеурочное время мы  слышали четкую печать шагов на плацу и лающие звуки ответа «Здрав… жела…!» - значит кто-то опять к нам едет с визитом. Уже тогда я понимал, что это очень тяжкий, изматывающий физически и психологически труд. Особенно после того, как, будучи участником очередного парада, стоя в своей «коробке», увидал, как упал в обморок, не выдержав напряжения, стоящий рядом с нами линейный. В общем, мы им не завидовали, хотя один предмет их гардероба прикидывал мысленно на себе каждый курсант – индивидуально пошитые легчайшие хромовые сапоги.
Но вот караулить президентский самолет, по чьей-то прихоти было поручено именно нашему курсу.
На пост заступали по два часовых, вооруженных карабинами СКС, стояли по оба борта лайнера. Было холодно, непрерывно шел снег, который убирали машины - снегоочистители с турбиной и мощным, скошенным набок снегоотвальником.
То ли от усталости и однотонной работы, то ли от тепла кабины водитель снегоочистителя задремал за рулем, и многотонная махина медленно и неотвратимо въехала в одну из великолепных роллс-ройсовских турбин «Каравеллы», примяв крыло.
Сережа Кильчицкий стоял по другую сторону самолета, а вот его напарник, Андрей С., курсант 3 учебной группы, «принял огонь на себя». Вообще-то, часовому в его ситуации следовало кричать и стрелять сначала вверх, а потом – в нарушителя. Но мне и сейчас трудно представить себе замерзшего, растерянного 17-тилетнего паренька, стреляющего в ревущего железного монстра.
Набежали аэродромная обслуга, военные, гражданские, особисты, начались крики, бессмысленные команды, дознания, упреки.
К поврежденному самолету прибыли техники обслуживающего персонала, позже приехал командующий округа со свитой, гражданские инженеры с авиаремонтного завода. Все озабоченно рассматривали повреждения, прикидывая, как залатать порванный металл, командующий бушевал, приближенные к нему кляли последними словами нижестоящих офицеров служб, особисты выдавливали из накаленного воздуха злой умысел, но бедная «Каравелла» скорбно и по-французски гордо продолжала зиять своими дырами.
Неизвестно, сколько бы продолжался этот разбор, но к самолету подкатил автомобиль, из него вышел Петр Миронович Машеров, первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, на несколько минут задержался у поврежденного крыла, что-то сказал рядом стоящим военным, в сердцах плюнул на вымороженную бетонную полосу и уехал.
Подъехал тягач, подцепил поверженный аэроплан и бодро потащил его в неизвестном направлении.
Андрея С. и Кильчицкого еще долго таскали по разным кабинетам, а на нашего командира взвода капитана Лещенко, добросовестного, умного офицера, легло обвинение: не научил!

Владимир Казаков:

Володя, привет!  В твоих курсантских мемуарах обнаружил нестыковки. Помпиду прилетал  в январе 1973. Мы уже были на 2-м курсе. А вот взрыв футлярного цеха радиозавода произошел в марте 1972, сразу после празднования 8 марта.

Евгений  Россолай:

Прочитав рецензии на статью о рождении МВИЗРУ, на меня нахлынули приятные воспоминания о некоторых моментах моей учебы в училище с 1969по 1974год. На наш период учебы выпали все изменения которые происходили в Армии. Со второго курса изменилась форма одежды. Поменяли погоны, но мы до самого выпуска умудрялись носить белые без буквы. Ввели звание прапорщика и первые встречи воспринимались как генеральские. Значки мы уже получали синие, хотя действительно все носили белые. После нашего выпуска, последние курсы перешли на котловое довольствие. Реформа шла у нас по пятам.
Помнится эпизод из жизни, когда в училище было модно организовывать Огоньки с приглашением женского контингента училищ Минска. После нашего курса Огоньки запретили. Мы организовали со спиртным. И возле памятника павшим не хватает одной синий елки. Тоже наше деяние, о котором сожалеем до сих пор. Елку подарили преподавателю за оценку на зачете. Помнится в нашей группе изготовили гербовую печать училища и всем выписывали увольнительные. На последних синих листах тетрадей печатали билеты в кино и ходили. Никто не замечал. Это то , что вспомнилось отличное от обыденных дней. Если это кому то будет интересно, я рад-  подполковник Россолай Евгений.


Александр Мамонов:

Когда-то, очень давно, в 71-м или 72-м году того века, мне, слушателю Минского ВИЗРУ, довелось заниматься укладыванием изуродованных тел женщин и девушек в подготовленные не то ящики, не то гробы.... Страшно было... Кто-то посчитал, что военные курсанты сильно психологически стойкие и для них это - обыденное дело ... Это был завод  обьединения  Горизонт... наша советская гордость!... Допишу чуть позже, а то сорвётся...
Продолжу... Мы тогда неделю не то, что спать, мы на белый свет смотреть не могли...
..мы ведь были тогда мальчиками... Мы, вот посмотри, в моих альбомчиках, ребёнками были! ... это я сегодня  - красивый и круто самостоятельный.... а кто я был тогда?... просто младшим сержантиком... меня уважали и признавали мои друзья, но, как сейчас говорят, я не был в СТАТУСЕ ... То было иное время... Ну, да ладно.... потом...

Кузуб Юрий Андреевич, вып. 4 фак. АСУ МВИЗРУ 1980 г.:

Володя, спасибо за доброе слово о моём отце.  Мой отец, Кузуб Андрей Корнеевич, 1922 г. рождения, украинец, воевал в 16 Литовской дивизии с 1943 года. Начинал с должности командира роты. Закончил ВОВ в Клайпеде начальником штаба полка. Окончил военную службу в МВИЗРУ в 1975 г. Проживал в г. Минске с 1955 года по 2012 г. Дружил с тремя братьми Юргайтисами, Героями Советского Союза, из Литвы. Кафедра тактики.


 
Иван Степанов (псевдоним):

17 .11.2014  года набрался смелости и попытался написать ряд жизненных эпизодов из визровской жизни. Сразу скажу - текст не совсем для печати (и не совсем литературный стиль), а как информация для Вас, может будет смысл использовать Вами в дальнейшей историографии родного училища в качестве отдельных курсантских «прегрешений»)))
Конечно, какие-то моменты в описанном на грани, но я думаю, что все это свойственно всем студенческим коллективам и не будет судиться строго! Главное, что это было и совсем не помешало нам, выпустившись из училища, добиться авторитета в войсках как раз знаниями своими знаниями и профессионализмом, азы которого были заложены как раз, в том числе, и на экзаменах:

Что - бы не говорили о МВИЗРУ ПВО: про службу и учебу, про повседневный быт и редкие (или частые) увольнения, самое интересно - криминальное действо – это сессии или семестровые экзамены…
Сдача экзаменов в училище, как правило, превращалось из обычной процедуры оценки знаний курсантов по итогам семестра в «триллер (комедию, драму и т.п.)».
В результате итогов сессии одни снимали курсантские погоны и заменяли их солдатскими, убывая служить рядовыми или сержантами в войска (тогда закон был строг – даже курсанты 4 или 5 курса должны были продолжать отдавать дань Родине в Вооруженных Силах, невзирая на то, что уже прослужили от 3-4 до 5 лет), другие в минорном экстазе «били копытами» в ожидании «пересдачи» отдельных учебных дисциплин непосредственно во время каникулярного отпуска, но все же большинство курсантов, мурлыча незатейливую песенку – «…нам не нужен высший балл, лишь бы отпуск не пропал…», уже видели долгожданный заслуженный отдых.
С каждым годом или курсом число откомандированных в войска из-за учебы «двоечников» существенно снижалось, но определенное количество тех, кто сокращал себе дни отдыха, все равно имелось – учеба курсантам давалась не всегда легко…
Даже по прошествию уже не одного десятка лет я иногда до сих пор во сне сдаю тот либо иной экзамен и просыпаюсь в сильном возбуждении, осознавая, что не смог найти ответ на тот либо иной вопрос билета. Утерев холодный пот, засыпаю с чувством облегчения, осознав, что это только сон и «двойка» мне не грозит… 
Конечно, мы прикладывали неимоверные усилия к тому, чтобы преодолеть «сессионные барьеры» без существенных издержек. При этом, особо не задумываясь, выбирали иногда не совсем законные средства: считали, что главное - результат!... Отцы-командиры, борясь за успеваемость своих подразделений, зачастую закрывали на это глаза, а иногда и просто помогали нам «жульничать»…
Но мне хотелось бы не об этом – наши офицеры для нас сейчас почти святые, ведь кто как ни они научили нас быть по военному строгими и требовательными в ратной службе! А ведь на службе после окончания вуза никто не спрашивал у нас, когда необходимо было организовать (а иногда и научить организовать) повседневную деятельность вверенного подразделения (или части), что ты учил в училище более качественно - «ТЭРЦ» или «Общевоинские уставы» (?!), как ты впитывал в себя «три зеленных свистка» полковника Кузуба на занятиях по общей тактике (?!), сколько раз ты за пять лет подал (и подавал ли) простые команды при управлении подразделением….(?!). И приходилось, с облегчением, вспоминая уроки своих отцов-командиров, «командовать-командовать и опять командовать…».
Мне особенно было приятно, когда во время подготовки и проведения межвузовских сборов с начальниками военных академий, институтов и училищ по общевоинским и тактико-специальным дисциплинам, начальники кафедр управления повседневной деятельности и общей тактики Рязанского высшего воздушно-десантного командного училища спросили меня, когда я закончил Общевойсковую академию (бывшая Военная академия им. Фрунзе)… Значит наша «альма-матер» работала качественно и на перспективу!
А теперь о главном! Об экзаменах!
Я осмелюсь, не боясь по давности лет «ответственности», раскрыть несколько сюжетов хитроумной организации и сдачи экзаменов, которые нами использовались и приносили зачастую положительный результат….
Маленькая ремарка. Для критиков: ведь скольких бы высокопрофессиональных офицеров лишились бы Вооруженные Силы, если бы они, будучи курсантами, не сдали экзамены и распрощались с мечтой стать военными специалистами!?!  К слову, на 4-5 курсах на экзаменах по своей специальности практически не использовались «запрещенные методы» (за исключением, конечно, «смежных» дисциплин).

Сюжет первый. Для непосредственной подготовки к сдаче экзамена преподаватель в аудитории раздавал каждому обучающемуся листок, на котором делопроизводитель факультета предварительно ставил штампик - «Вх. №____».
Добиться благосклонности делопроизводителя и заиметь в свое распоряжение неограниченное количество таких проштампованных листков было делом не очень сложным.
Конечно, зная вопросы по каждому билету, подготовить ответы на них труда не составляло, ну а занести в аудиторию – способов множество, начиная от доставки сдающему следующим входящим на экзамен до различных экзотических способов, например, использования фотографа (стенгазету или боевой листок делать же надо!).
Но весь высший пилотаж заключался в другом: способ предварительного заполнения проштампованных листков был ненов, большинство преподавателей о нем знало (или догадывалось – были же среди них и идеалисты)…  Поэтому на каждом листике экзаменатор старался расписаться, причем зачастую изощренно! Вот тут и заключался самый «цимус»: надо было вынести образец подписи, а наш умелец (а таковых в результате многочисленных работ по оформлению ленкомнат, учебных кабинетов и т.п. было изрядно) старательно срочно вырисовывал автограф преподавателя на очередном листке.
Как сейчас помню, сдаем экзамен по «Политэкономии». Полковник К., умудренный не только житейским опытом, но и общением с нами, курсантами, как всегда расписал все листки. И надо же было, когда очередной сдающий в очередной раз отлично ответил на билет, полковник К. засомневался и стал внимательнейшим образом рассматривать свои «закорючки», многократно расписываясь и сравнивая их… Все бы ничего, но как раз этот курсант сдавал сам и его листок был помечен самим преподавателем. Так что «смех и грех» - отличий в автографе экзаменатора не было! Группа сдала превосходно!

Сюжет второй. Наиболее сложный, но при успехе приносил соответствующие дивиденты. Как правило, он использовался при сдаче специальных дисциплин, так как делать «шпоргалки» было не безопасно из-за режимных требований. Особенно он был актуален на экзаменах по смежным дисциплинам: нам «асушникам» тяжело давались предметы связанным с изучением ЗРК. Все-таки техника очень сложная, а по программе теорию «давали» поверхностно и практику - минимально, но при этом требовали глубоких знаний.
Весь фокус был предельно прост: главное сдавать во втором и далее потоке, т.е. не первыми. По мере выхода сдающих с экзамена «специально обученный» курсант записывал вопросы и номер билета, а также порядок их «укладки» (т.е. как преподаватель его положит в общую стопку).
Обычно, на следующем экзамене преподаватель не «тасовал» билеты, т.к. они уже лежали в произвольном порядке. Главное было следить за тем, как он их будет раскладывать на столе. Затем «отличники» проверяли точность наших «замеров», взяв билеты по углам (чтобы не сбить общую расстановку). И – вперед к «отличным» и «хорошим» отметкам!

Ну, и сюжет третий - печальный, но не нашей учебной группы и для нас послуживший сильнодействующим уроком: мы сразу отказались от него. Группа первого факультета сдавала экзамен, по-моему «Теорию РПУ и РПрУ» (дело было в 1976 году и я могу ошибиться). Как всегда был выбран «исключительно верный» способ «надуть» экзаменатора. Суть в следующем: каждый вновь входящий курсант называл номер билета, но не взятого со стола, а того, который взял предыдущий курсант (в аудитории билеты менялись). Ответивший, выносил билет очередному курсанту и так до конца сдачи экзамена. Таким образом, ответы были уже «запротоколированы» и оставалось их только с чувством огласить… Экзаменатор (если дисциплина верна, а, по-моему, верна) полковник Суриков., приняв экзамен у нескольких курсантов, то ли почувствовал что-то, то ли где-то «система» сработала не совсем корректно, то ли из-за своего богатейшего педагогического опыта он засомневался, но решил проверить ход «обилечивания». Как результат, более 70% двоек сразу, а в итоге со всей силой своей беспартийной принципиальности (он был единственным в МВИЗРУ ПВО беспартийным полковником), поглаживая длинные чапаевские усы, написал рапорт, потребовав (из-за «большого количества двоек») переэкзаменовки всей группы с выделением дней на подготовку во время каникулярного отпуска.
Начальник училища незабвенный Ю.Д.Куликов с ним согласился, но по-отечески попросил не сильно «рубить шашкой».
Экзамен прошел уже по всем «правилам военного искусства»…. Итог: все планируемые медалисты и претенденты на «красный» диплом были исключены из таковых: главное, что «двоек» было на удивление не очень много…
Конечно, были и другие сюжеты, но в основном те способы, что использовались организованно и с привлечением всего личного состава изложены выше.

Кстати, хотелось бы и не только о «криминальном2. Были и забавные случаи. Например, был такой заведующий кафедрой  доцент П. Он преподавал нам дисциплину «Основы теории механизмов и машин», которая представляла собой смесь прикладной механики, деталей машин и сопромата. Никто, как-то не задумываясь, эту дисциплину не только не учил, но и не конспектировал и графические работы сам не выполнял – «срисовывали» где придется. Но пришел день расплаты – зачет. Требование доцента П. – наличие на зачете конспекта и отчетного графического материала в обязательном порядке.
Наш невозмутимый командир отделения К. сдавал этот зачет семь раз – по-моему, рекорд!
В прочем сейчас другом. Доцент П. не выносил, почему-то, детей военнослужащих, считая их ленивыми и недобросовестными, а также тех, кто жил на 8-км Московского шоссе (т.е. «вторые ворота в/г Уручье).
В связи с чем жители 8-км попали в немилость?! Только из-за того, что они на остановке 9-км заполняли автобус «до завязки» и войти в него очень медлительному доценту П. удавалось не всегда благополучно. Тем более присесть. А он жил на 8-км и, чтобы проехать 1-2 остановки в сторону своего дома, ему приходилось отправляться на конечную остановку, т.е. в Колодищи, где автобус разворачивался и следовал обратно. Но опять незадача: выйти из него на 8-км из-за курсантов удавалось с трудом.
Так о зачете.
У нас был курсант Д., отец которого полковник Д.-старший ведал всей кадровой работой в МВИЗРУ ПВО, а семья его жила как раз на 8-км. Т.е. полный букет антипатий доцента П. К тому же курсант Д. совершенно не стремился освоить «механизмы и машины».
Где-то позаимствовав конспект и чертеж, он прибывает на зачет. Доцент П. почему-то к этому курсанту проникся сентиментальными чувствами и ласково так поинтересовался - где он проживал до училища. «На острове Сахалин», ответил Д. «А кто твои родители?», спрашивает доцент П. На что курсант Д без тени стеснения информирует: «Работают в рыболовной артели» (могу в подробностях трудовой деятельности ошибиться, но суть такова). «Молодец», - говорит, доцент П. И и добавляет: «Вот у тебя и конспект, и чертеж»  – зачет, мол!
Курсант Д. с чувством выполненного долга вечером, оттолкнув доцента П. у автобуса, сел в автотранспорт, затем на его глазах развязно (по мнению доцента П.) вышел на 8-км и, поздоровавшись с полковником Д.-старшим, проследовал в военный городок Уручье.
Тут-то доцента П. и «осветило», что курсант Д. не только сын военнослужащего, но что особенно важно именно полковника Д. (а значит, как сейчас говорят, явный коррупционер), и, вообще страшно сказать,  проживает на 8-км. Значит он, доцент П. принял зачет вопреки своим незыблимым правилам.
Об этом мы узнали, когда он консультировал перед зачетом нашу другую группу.
Вот так!

...........
Шел то ли 1974, то ли 1975 год…. Наш курс нес службу в карауле.  До смены оставались считанные часы, когда дежурный по училищу подполковник С., начальник почти «отличного» курса, прибыл для проверки несения службы часовыми на постах.
Как положено дежурная смена во главе с разводящим сержантом К. направилась вместе с ним по маршруту.
Возле склада «НЗ» или РАВ (времени прошло изрядно, могу и ошибиться) часовой по всем правилам «гостеприимно» встретил проверяющего, разводящего и дежурную смену.
Казалось бы все нормально, часовой действует строго по уставу, недостатков (по крайней мере видимых) не имеется, но не таков подполковник С. Он как всегда без лишних эмоций командует: «На объекте пожар!». Как было всегда в таких случаях, на его вводную часовой начинает довольно четко докладывать порядок своих действий…
В ответ дежурный по училищу опять повторяет: «На посту пожар!» и указывает на очаг возгорания…
Часовой слегка стушевался, но опять начинает повторять порядок своих действий. Но после третьего повтора команды о пожаре он затих, не совсем поняв, что же от него хочет этот дотошный дежурный, подполковник С. Через минуту или две проверяющий повернулся к разводящему и повторил уже ему: «На посту пожар!».
По-видимому, это была его ошибка: сержант К. отличался в курсантской среде исключительными выдержкой и спокойствием, вывести его из себя практически никому никогда не удавалось – не зря же он сдавал зачет по «Основам теории механизмов и машин» семь раз!
 Он без излишней суетливости сорвал с пожарного щита огнетушитель, приказав дежурной смене вооружиться лопатами и приступить к тушению…. Караульные молча сорвали со щита лопаты и начали энергично рассыпать песок вдоль условленного очага возгорания. Через некоторое время песок был разбросан, а огнетушитель опустел – подполковник С. за это время не проронил ни слова. Но было видно, что он сам не ожидал таких действий.
Но что было, то было…
В этот день подполковник С. сменился, как впрочем и наш караул, только тогда, когда на посту был укомплектован пожарный щит новым огнетушителем и доставлен песок, т.е. после 23.00 …..
Мне кажется, что сержант К. очень долго потом сожалел, что не дал команду караульным вооружиться топорами и ломами, тогда, наверное, мы бы не сменились до утра…

...........
От смешного до грустного всего один шаг! Бывает так, что в жизни не всегда поймешь чего же больше – печали или радости. Эти два состояния настолько «перемешиваются», что получается «один смех сквозь слезы».
Попытаюсь в этих коротких зарисовках вспомнить и то и другое из жизни нашего славного курсантского коллектива (выпуск 1978 года): может кто-то посмеется, а кто-то немного погрустит….
….
Сюжет первый. «Печально-смешной».
Самоподготовка  в МВИЗРУ ПВО была делом обязательным, исключение составляли только караулы, наряды, болезнь и «увольнение» (городской отпуск)…. Поэтому, как правило, все курсанты во главе с командиром учебной группы в своих классах терпеливо ждали заветной команды: «..выходи строиться на ужин…». Ребята были молодые, крепкие и кушать хотелось практически всегда.
Но вернемся к самоподготовке.
Понять кто чем занимается в часы «сампо» (так сокращенно называли это святое для образовательного процесса время) было делом просто бесполезным, да и особо никто и не вникал - пишешь ли ты письмо или конспектируешь работы классиков марксизма-ленинизма… .
Бывали, конечно, «авралы»: все как один, особенно в преддверии выходных, а значит «увольнения», активно готовились к семинарам или другим практическим занятиям. Ведь при наличии «двойки» или «задолжности» попасть в заветный список «увольняемых» было весьма проблематично.
Так и в тот день в спокойной рабочей атмосфере кто-то что-то «строчил» в тетради, кто-то читал книгу, а кто-то просто с внимательным видом изучал территорию из окна нашего класса в корпусе «Б».
Все были заняты, как сказал бы наш курсовой офицер капитан К., исключительно делом.
Но в этом общем порыве незатейливого стремления дожидаться в тишине окончания «сампо», как всегда, нашелся один, но очень активный возмутитель общего спокойствия.
Он, а это был младший сержант Рауф А., внезапно стал нудным и очень противным дискантом распевать без остановки: «…колпак мой треугольный, треугольный мой колпак…». К чему и о чем был его этот «речитатив» толком никто не понимал, но на нервы коллективу А. действовал изрядно. Никакие увещания замолчать (умолкнуть, заткнуться и т.п.) на Рафика не действовали…. .
В итоге его взяли и не вывели, а вынесли за дверь класса: вес позволял – как в народе говорят, «бараний», не более 44-46 кг. Чтобы он не рвался со своим пением обратно закрыли дверь на стул и каждый принялся дальше заниматься своим «делом»….
Рафик стал неистово рваться обратно, но на стуки в дверь никто не обращал внимания: пусть немного успокоится, покурит или водички попьет….
Когда стук стал уж слишком громко-настойчивым, в ответ, как всегда в таких случаях бывает, в адрес Рафика было высказано пара-тройка фраз о том кто такой он и куда ему надо уйти незамедлительно… Текст не привожу – слишком лексика была ненормативная.
В атмосфере внезапно нахлынувшей общей веселости поток «остроумных» изречений, которые буквально каждый старался отпустить как в адрес Рафика, был прерван командиром группы старшим сержантом Б.
По-видимому он почувствовал, что в дверь уже не просто стучатся, а пытаются ее фактически выбить.
Когда он осторожно открыл дверь, первое, что все увидели - коричневые ботинки и брюки с кантом, а затем во всей красе - красного от возмущения замполита факультета полковника А.Н.Л.
Он буквально ввалился в класс: как мы догадались в дверь А.Н.Л. уже стучал не руками, а просто бил ногами.
Некоторое время А.Н.Л. пытался сказать что-то нечленораздельное старшему сержанту Б., а потом, собравшись, он буквально завопил (почти рафиковским дискантом): «…****-т (любимая его присказка)…вы все с котомками и на ….».
Рафик скромно стоял за его спиной и злорадно ухмылялся….
В эти выходные мы в увольнение пошли в сильно «укороченном» составе….

Сюжет второй. «Воспитательный». Здесь все те же «герои» - 432 учебная группа (дело было на третьем курсе) и опять непосредственно младший сержант Рауф А.
Как обычно, младший сержант Рауф А. после отбоя любил посидеть в курилке, «потренькать» на гитаре, побродить без очевидной цели по казарме и где-то через 30-40 минут укладываться спать, разбудив при этом «полкубрика».
Никакие наши увещания и уговоры на него не действовали: ложиться в койку в 23.00 и без лишнего шума он никак не хотел.
Но коллектив – великая сила и он решил привести «дебошира» к порядку.
А как?
Рафик А. был юношей невысокого роста и очень малого веса, как говорят, состоял в «бараньей категории» (44-46 кг). Спал он на втором ярусе.
Эти важные моменты являлись определяющими для проведения с ним нашего «педагогического эксперимента».
Когда Рафик в очередной раз после команды «отбой» отправился в курилку, 32 (подчеркиваю не 16 или 24) килограммовая гиря аккуратно улеглась в его постель, заняв полкровати, как в длину, так и в ширину… .
Теперь оставалось только ждать!
Все происходило как всегда до того момента, когда младший сержант А. взобрался на свой второй ярус и попытался лечь.
Увы! Лежать было невозможно, а снять гирю ему было не под силу: все остальные курсанты мгновенно засопели, как будто бы видят уже не первые сны.
Рафик крутился, елозил вокруг гири минут 10-15, но, как истинный «батыр» (азиатских кровей в нем было намешано достаточно), никого не попросил помочь. Из-за того, что он всех сильно «допек», помогать никто ему не захотел.
Свернулся младший сержант А. вокруг гири калачиком и … «спокойной ночи, Рафик»!….
Так и проспал в обнимку с гирей до утра.
Жестоко – ДА, но с той поры первым в кровати по команде «отбой» был младший сержант Рауф А.

Сюжет третий. В очередную субботу ярый «апологет» физкультуры и спорта заместитель начальника 4 факультета полковник С.Г.Н. организовал для нас кросс на 3 км.
Половина нашего курса и тысячу метров еле-еле добегала до финиша, а тут сразу 3 км. Просто смерть в молодые годы!
Собрались, получили номера и стали грустить возле старта.
Подходит С.Г.Н.
Улыбаясь, говорит: «Кто не пробежит – сдают военные билеты и никаких «минсков»…».
На что он надеялся? Думал этим максимально нас простимулировать?
Все равно все ходили в город в «гражданке», которая спокойно висела в общежитии. А учитывая, что большинство курсантов жило непосредственно в городе и только меньшая часть «оккупировала» общежитие. Да так, что даже заступавшим в наряд «минчанам» негде было в течение суток поспать. Приходилось им дежурить в выходные и праздничные дни, когда были свободные койки.
С.Г.Н. очень доволен, но тут практически все протягивают ему военные билеты.
Он: «Зачем?!»
Ответ наш однозначен: «Зачем ждать финиша?!...».
Полковник С.Г.Н. тихо-тихо исчезает.
Пробежали кое-как, срезав до половины дистанцию, и уехали в город реанимировать здоровье в «антиспортивных» заведениях….
Кстати, после этого мы, почему-то, кроссы на 3 км больше ни разу не бегали.
И в завершение «спортивной» темы.
Уже будучи офицером в высоких чинах и званиях, я приехал на юбилей МВИЗРУ ПВО в 1993 году. Мне генерал-майор В.Т.О. выделил «уазик», который позволял праздновать юбилей без заботы о факторе благополучного убытия «домой».
После одного из праздничных мероприятий мы с капитаном запаса Г. (выпуск 1975 года) и полковником уже белорусских Вооруженных сил А. (выпуск 1977 года) по дороге в Минск «подхватили» ветеранов, в том числе С.Г.Н. И в чем специфика момента: С.Г., уже «навеселе», сказал капитану запаса кандидату в мастера спорта Г., что он его вообще не помнит, а вот тогда еще подполковника П.очень хорошо, так как он был спортсменом…  Надо было видеть лицо Г.!
С.Г.Н. очень любил спорт и те кто на этой ниве себя позитивно проявляли пользовались его полным расположением….
С.Г.Н. похоронен рядом с моим отцом на Северном кладбище.

Сюжет четвертый. Зимнюю войсковую стажировку мы с курсантом У. проходили в г. Оленегорске на КП тогда еще зрбр.
Непосредственно нами, как в службе, так и в быту, занимался выпускник 4 факультета МВИЗРУ ПВО 1976 года старший лейтенант Александр Ш.
Оленегорск место исключительное. Хотя название города отождествляется с наличием в нем гордых северных красавцев, на весь населенный пункт было всего два «оленя» - ресторан и памятник на вокзале.
Стоял февраль, морозы были неимоверные.
Когда мы выезжали на выходные в город, как правило, в баню, а потом в ресторан, то до открытия общепитовского заведения прятались в магазинах и подъездах домов. Иначе все можно было отморозить!
Автобус ходил два раза в день и интервал между принятием «внешнего» и «внутреннего» тепла мог привести к сильному обморожению от неимоверного холода.
Зато вечером пока всех из ресторана не заберет «старший» автобус в обратный рейс не отправлялся.
Забота о человеке стояла в бригаде на первом месте!
В очередные выходные мы решили под руководством старшего лейтенанта Александра Ш. отправиться в баню.
Но он как-то «забегался» и на свой рейсовый автобус мы опоздали.
В итоге в город можно было попасть только на автобусе «соседей», а это от КП до них порядка 4-5 км.
Вся наша «гражданка», которую мы привезли с собой, была хороша для Минска, но не для Оленегорска. Поэтому поехали в военной форме одежды – в шинели тепло, по крайней мере.
Старший же лейтенант А.Ш. оделся по-«гражданке».
Маленькая ремарка. Наличие пяти курсовок на рукаве для всех заинтересованных военнослужащих говорило о том, что мы люди уже «взрослые». Так, например, когда в ресторане молодые ребята (как мы выяснили военные летчики) намекнули нам, что вокруг за столиками сидят «большие звезды», мы уверенно ответили, что «…они сидят не одни, а с женами и дочерьми (было время студенческих каникул), поэтому есть кому их остановить если что… Кто же с их дочерьми танцевать иначе будет?!...»
А время было тогда такое, что в военной форме и даже в сапогах танцевать в ресторанах не считалось дурным тоном.
Но ресторан – это другая история.
Вышли троем в дорогу.
Вначале все было вроде ничего – мороз до минус 40 градусов, ветра нет, вокруг красотища – деревья в пушистом инее (я такого никогда больше не видел – до 15-20 см), снег до рези в глазах искрится на ярком северном солнце и приятно скрипит под ногами.
Полпути прошли и тут видим, что наш А.Ш. как-то не очень уверенно себя чувствует: начал излишне суетится, существенно ускоряя шаг, и перестал с нами разговаривать.
А надо отметить, что брюки-то у старшего лейтенанта А.Ш. были по тем временам супермодные, но не для мороза, «кримпленовые» … Офицерский ватный полушубок, хотя и достаточно теплый, но был чуть ниже пояса и практически нижние конечности не закрывал, а значит и не грел!
Вообще, наш Саня Ш. «попался» - до промежуточного пункта нашего пути  «радиотрансляционного узла» связистов  - он просто бежал!...
Кое-как там отогревшись и, выслушав от «радистов» весь набор шуток по поводу полярного мороза и его влияния на наиболее важные для мужчины физиологические органы, дошли или вернее добежали до остановки автобуса и уехали в город.
…А через неделю к Александру приезжала из Минска девушка….

Сюжет пятый. «Трагический». Курсант Сергей А. отличался завидным терпением, но когда его «заводили» его поступки простой человеческой логике не подчинялись, он мог учудить что угодно.
Так случилось и в тот вечер в казарме.
Надо было мне стать подшучивать над А.
Десять минут, пятнадцать минут – «полет нормальный», но на двадцатой серегины глаза буквально налились кровью и он, вскочив со стула, рванул в мою сторону.
Все бы ничего, да он, почему-то, при этом достал и открыл перочинный ножик. Вот так и бежал за мной, выставив лезвие ножа вперед, как бык рога.
В это время курсант Александр Е., юноша очень (даже чересчур) интеллигентный, где-то даже «возвышенно-впечатлительный», исключительно изящной «телоконструкции», увидев сие, весело и громко засмеялся.
У Сереги что-то «переклинило» и он, резко сменив объект своей атаки, бросился на Сашу (или как мы его все звали – Шуру).
Тот, увидев такое дело, естественно быстро побежал от него.
А куда в кубрике побежишь? Только вокруг кроватей.
А я, благополучно избежав гнева С.А., пошел развлекать этой историей дневального и дежурного по курсу.
Нашу беседу прервал истошный вопль.
Что же случилось?
Оказывается, побегав порядка двух-трех кругов по периметру ярусов кроватей, Серега почти догнал Шуру, но зацепился за растяжку турника и в падении воткнул лезвие в «пятую точку» шурикова тела.
Когда я заглянул в спальное помещение, картина предстала следующая: стоит понуро С.А, на него гневно кричит Шура, пытаясь расстегнуть брюки.
Чувствуя свою прямую вину в инциденте, я стал помогать А.Е. припустить брюки.
А там ….
Несколько пар нижнего белья были пропитаны шуриной кровью. Но он этого еще не видел и продолжал уже отчитывать меня, как главного инициатора.
Но тут он увидел пятнышко крови и притих. А когда красное пятно по мере снятия очередной единицы белья расплылось до размеров его ладошки, Шура взмахнул рукой (так барышни в кинофильмах отбрасываю руку с веером), закатил глаза и медленно сполз на пол.
Убили!... Что делать?!...
Что-что! Взяли Александра под руки и потащили в санчасть. Мы трое (я, С.А. и Шура) издалека напоминали отважных бойцов из кинофильмов о Великой Отечественной войне.
И надо было, что в санчасти дежурила в тот вечер медсестра, к которой я, обычно так в жизни не бывает, неоднократно кого-то приводил на излечение: то курсанта Б. (его папа был знаменитым директором уручской школы № 84) после нашего «побоища» с солдатами соседней мсд (как нибудь расскажу эту увлекательную эпопею), то жительницу городка, которой таксист прищемил пальцы и уехал, то….
Она сразу вынесла вердикт: «Опять П. ….», т.е. я. Для нее я был законченным если не бандитом, то хулиганом точно.
Рана Шурика оказалась пустяковая, но с обильным крововыделением. После медицинских процедур, которые успешно провел дежурный врач старший лейтенант К., я доставил А.Е. в казарму, уложил в постель и пошел на разборки к курсовому офицеру К., который как-то внезапно «нарисовался» в это позднее время и уже «пытал» курсанта С.А.
Нож лежал перед ним на столе…
Выслушав много морали, физиологических трактовок полученной раны, поучений об обязанностях курсантов в часы отдыха по распорядку, мы с облегчением ушли спать – была команда «отбой».
На следующий день наш Шура не стал вставать с кровати по команде «подъем», заявив, что он не может ходить – рана очень болит. На завтрак и на занятия он также не пошел.
В итоге я всю неделю добросовестно носил Шурику еду из столовой (ходить же он не может!) и всячески его ублажал деликатесами из офицерского кафе, а в субботу, пока мы были на занятиях, …он ушел на «сутки» в увольнение….
Быстрым уверенным шагом здорового человека!

Владимир Сергушов:

Прочел с большим интересом, огромнейшее спасибо!От себя хочу чуток добавить. Когда Ж.Помпиду прилетал в Мачулищи, все оружие в частях было изъято, даже штык-ножи дневальных. Вот почему-то информация была, что наша охрана была заменена курсантами с училища МВД. Крыло самолета повредил мой коллега, механик-водитель тепловой машины ТМ-59. Скорее всего он работал несколько суток без сна и не выдержал просто. Для нас подобное зимой было нормой. Говорили также, что часовой на посту просто испугался работающей турбины и отбежал в сторону подальше. А надо всего лишь было обежать вокруг тепловой машины и ударами приклада по дверце попытаться разбудить его. Бойца якобы увезли в КГБ и больше его не видели. Возможно я с ним вместе учился в Энгельском ШМАСе, но к сожалению не смог тогда узнать его фамилию. Сам я служил на Солецком аэродроме.