Айфон

                АЙФОН
        (петербургская повесть)

Все мы вышли из пелевинского айфона.
                Ноунейм из Сети

Хипстер-хипстер, где твоя айфоня?
        Простонародная  песня

                I
В одном департаменте… хотя зачем лишний раз поминать департамент? …в одной небольшой петербургской частной фирме очень-очень давно – на излёте т. н. «медведевской оттепели» – работал некий Акакий Абрамович Башмачкинд.

Должность он занимал очень маленькую, зарплату получал небольшую и коллеги с начальством относились к нему без большого почтения.

«Ну-ка, парень, постой, - наверняка сейчас спросите вы. - А почему твой Башмачкинд, с таким-то роскошным именем-отчеством, жил и работал не в солнечной Хайфе, а в пасмурном Санкт-Петербурге?»

Что ж… хороший вопрос. Но я отвечу вам на него чуть попозже.

Итак, господа, наш герой не за страх, а за совесть работал на очень-очень маленькой должности в одной очень-очень маленькой фирме и получал очень-очень маленькую зарплату (восемьсот баксов в месяц). Само-собой, никаких важных дел Акакию Абрамовичу не поручали и своё микроскопическое жалованье он отрабатывал тем, что регулярно отлаживал и переустанавливал на всех двухсот сорока четырёх компьютерах своей фирмы пиратские операционные системы.

К работе своей Акакий Абрамович относился с душой и все вверенные ему бессловесные железяки считал как бы живыми людьми, подразделяя их на три категории: на закадычных друзей, на хороших знакомых и просто сослуживцев. И, если вдруг попадал в передрягу кто-нибудь из его любимчиков, пусть это даже и был насквозь проржавевший комп в каптёрке вахтёра, Башмачкинд бежал к нему сломя голову и мог задержаться, спасая своего фаворита, далеко за полночь. А вот если неможил компьютер из нелюбимых (пусть даже и в кабинете самого генерального), Акакий брёл к нему нога за ногу и лечил его в строго рабочее время: с девяти до пяти.

Сапожники часто живут без сапог и в съёмной квартирке Башмачкинда никакого компьютера не было, и, когда его более продвинутые коллеги  занимались кто чем: самые вёрткие и удачливые – набивали снегом ноздрю в ночных клубах, люди ловкости средней – посещали живые концерты Нойза МС, а самые-самые бесталанные – писали посты в ЖЖ с требованием освободить «Пусси Райот», – Башмачкинд сутками напролёт смотрел телевизор, предпочитая диснеевские мультики и передачи про животных.

Непроглядную скуку его вечеров слегка разбавляли звонки на мобильный. Раз в неделю (по средам) звонила мать из Архангельска, пару раз в месяц – двоюродный братец Колян из Нарьян-Мара, раза три в год – коренной петербуржец дядя и раз в несколько лет – тётя Тома из Буэнос-Айроса. А, если его антикварную «Нокию», помнящую ещё фармацевта Брынцалова и Мартина Люциановича Шаккума, сотрясал вдруг звонок из Хайфы, где жил подлец-папа, Акакий всегда нажимал кнопку «Сброс» и неизменно шептал что-то матерное.

И вот однажды, читатель, случилось страшное: в тот самый момент, когда Акакий (не сочтите за каламбур) ходил по-большому, он в очередной раз услышал пронзительный телефонный звонок и  узрел у себя на дисплее крупную надпись: «СТАРЫЙ КОЗЛИНА», – после чего с такой злостью нажал на соответствующую кнопку, что его «Нокия» из его же ладошки выскользнула и, что-то жалобно булькнув, утонула в унитазе.

Горе Акакия Абрамовича описывать, видимо, бесполезно. Нету в русском языке таких слов! (Да и в нерусском скорей всего нету). Так что я лишь замечу, что, когда – часика где-то через четыре – к нему наконец возвратилась способность хоть что-нибудь говорить и хоть куда-нибудь двигаться, он сперва утёр горькие слёзы, потом переоделся в уличное и побрёл прямиком в  салон сотовой связи «Метелица», расположенный в покосившемся павильоне на углу Брестского и Захарова. Владелец салона Геннадий Михайлович был настоящим сотовым магом и не раз уже вытягивал Башмачкиндскую «Нокию» (современницу, напоминаем, Первой Чеченской) из таких передряг, что и вспомнить-то жутко: дважды менял ей экран, четырежды – аккумулятор и единожды – материнскую плату. Но в тот исторический день Михалыч (на несчастье Башмачкинда – трезвый, как стёклышко), осмотревши утопленника, воскрешать его категорически отказался.

                II
– Отплясалась машинка! – веско уронил Михалыч. – Нужно тебе разоряться на новую.

– А, может быть, всё-таки… – заюлил Акакий.

– Нет, брат, не поможет! – отрезал Геннадий. – Да ты, брат, особо-то и не расстраивайся, не телефон ведь и был.  Ты лучше подумай своей головою, чего ты сегодня брать будешь: нулёвый «Самсунг», «Нокию-808» на сорока мегапикселях, или… а чем чёрт не шутит… айфоню? Четвёртую, а? Или даже пятую?

– Да мне бы чего-нибудь тысячки б за две! – взмолился Акакий.


                III
…Да, я понимаю, дорогой мой читатель, что названия всех перечисленных Геннадием Михайловичем марок звучат для современного уха комично.  Но мы ведь с вами немного философы и, будучи любомудрами, хорошо понимаем, что имена всех сегодняшних заманух – от шестнадцатого айфона до Акунина с Пелевиным – точно так же когда-нибудь будут смешны для глаз и ушей наших внуков.

Ибо любая gloria mundi с годами – transit.

А вечно одно лишь забвение.

                IV
– Как ты сказал? – сдвинул брови Михалыч.

– Мне б чего-нибудь тысячки… за две б, – повторил свою просьбу несчастный айтишник.

– А у тебя баба есть? – вдруг спросил владелец павильона.

– А причём здесь это?

– Ты давай не юли, – сурово ответил Геннадий Михайлович, которого непривычное состояние трезвости вдруг сподвигло на резанье в лоб правды-матки, – и отвечай честь по чести: у тебя женщина есть?

– Ну… нету, – честно признался Абрамыч.

– А лет тебе сколько?

– Ну… тридцать восемь.

– Вот! Тебе почти сороковник, а женщины нет. И, если ты, парень, продолжишь и дальше ходить с телефоном за тыщу рублей, никогда и не будет. Так что давай, не кобенься и покупай-ка  нормальный гаджет: либо нулёвый «Самсунг», либо «Эл Джи Оптимус», либо   «Нокию-808» на сорока мегапикселях, либо царя всех бабоукладчиков – пятый айфон. Ну… и чего ты надумал?

–  Я… я… пока не решил, – еле слышно пискнул Башмачкинд и опрометью выскочил на улицу.

– Ну, и скатертью дорога! – проорал ему вслед Геннадий Михайлович, немного уже про себя пожалевший, что прохихикал клиента.

                V
Михалыч уже собирался закрыться пораньше, когда дверь его павильона вдруг распахнулась и на пороге опять нарисовался Акакий Абрамович – весьма и весьма возбуждённый и какой-то вообще на себя нифига не похожий. Войдя, он с размаху – словно козырным тузом в решающее мгновение карточного поединка – шлёпнул по пластиковому прилавку своим вдрызг замызганным паспортом и непривычно командным голосом приказал:

– Оформляйте  кредит!

– На «Нокию-808» на сорока мегапикселях? – почтительно уточнил Михалыч.

– Нет, на айфон.

– На четвёртый?

– На пятый. Тридцать два гигабайта. И чехол мне продай за наличку. С мишками-теддиками.


                V
Когда на следующий день,  как всегда, ровно в девять утра, Акакий Абрамович пришёл к себе на работу, никто поначалу ничего не заметил. Ведь его пятый айфон, упакованный в стильный чехольчик с мишками-теддиками, просто лежал в кармане его пиджака и повода вынуть обновку у Акакия не было. Но без пяти минут час, когда наш герой переустанавливал виндоуз на одном средней любимости компе в большой бухгалтерии, его новенький беленький гаджет вдруг вздрогнул и проиграл пару тактов из «Йестедей».

– Алло, – изо всех своих сил равнодушным голосом произнёс Акакий Абрамович, прижимая айфоню к своему правому уху.

Среди местных прелестниц пробежал любопытствующий шёпоток и какое-то время вся квартальная и годовая отчётность оставалась нетронутой.

– Привет, балабол! – прогремел из динамика бодрый голос Михалыча. – Ну, теперь-то ты разницу понял? Не такой сейчас звук, как в твоём бабкофоне?

– Нет, не такой, – легко согласился Акакий Абрамович, – значительно чище.

– А теперь испытай-ка его на новые функции: сделай селфи и скинь мне на мыло.

– Это как? – недопонял Башмачкинд.

– Ну ты, брат, и дерёвня! – возмутился Геннадий Михайлович и в двух-трёх нецензурных словах объяснил собеседнику правила пользования современной сотовой связью.

Башковитый айтишник все эти советы усвоил в момент и уже секунд через двадцать случилось то, что показалось Башмачкинду форменным чудом: на бэушную «Нокию-808» владельца салона прилетела пара нахмуренных фоток Абрамыча на фоне всех шестерых улыбающихся в тридцать два зуба бухгалтерш.  Михалыч на это сказал: «Молодца!» – и, ласково выругавшись, отключился.


                VI
Весть о новом айфоне Абрамыча распространилась по офису со скоростью гонконгского гриппа. Реакции были самыми разными: кто-то злобствовал, кто-то завидовал, кто-то крутил у виска указательным пальцем, а кто-то – таких, впрочем, было немного – остался к этой сенсационной новости абсолютно равнодушным. Главный офисный острослов Серёга Глазьев попытался приклеить к Абрамычу погоняло «Наш Хипстер» и даже начал дразнить его за глаза такой вот простонародной частушкой:

      Хипстер-хипстер, где твоя айфоня?
      Белый гаджет и зелёный кед?
      Ты на их блескучем стильном фоне
      Выглядишь, как стопроцентный дед.

 Итак, Глазьев завидовал, а вот главная офисная секс-бомба Изабелла Мерчуткина, немного подумав, заметила, что Акакий Абрамович – удивительно интересный мужчина и посетовала на то, где были раньше её глаза. И, наконец, непосредственный руководитель Башмачкинда Прокопий Степаныч Аз-Грешный, тоже, кстати, владевший айфоном, но только четвёртым, возмущённо буркнул, что Акакий Абрамович не имеет ни имеет ни малейшего понятия об административной этике, и был, на наш взгляд, в чём-то прав.

Правда, в отличие от гоголевских времён, никакого банкета в честь Акакия Абрамовича сослуживцы организовывать не стали, и ровно без пяти пять наш герой, как всегда, покинул свой офис и – что он делал лишь в очень приподнятом настроении – проигнорировал свой двадцатый троллейбус и зашагал пешедралом домой.

Погодка в тот вечер стояла ни разу не питерская: апрельское солнце светило вовсю, на небе не было видно ни облачка,  бесчисленные воробьиные стаи в окрестных кустах оглушительно громко звенели, а вальяжные сизые голуби (среди которых, кстати, странно выделялись два ослепительно белых трубача-барабанщика из разорённой кем-то голубятни), итак, вальяжные сизые голуби с вкраплением двух белоснежных трубачей ходили вразвалку вокруг переполненных урн и подбирали выпавшие из них хлебные корки, а исполинские серые чайки, с недавних пор заполонившие город, сидя на возвышениях, поводили огромными клювами то туда, то сюда, одновременно охотясь и за корками, и за голубями. Сам же Акакий Абрамович с расслабленной доброй улыбкой поглядывал на тварей Божьих и жалел лишь о том, что его мама должна позвонить только в среду, и повода вынуть обновку у него нет.

И здесь на глаза Акакию Абрамовичу вдруг попалась подмигивающая ярко-красная вывеска круглосуточного кафе «Фортуна», завидев которую, наш герой сперва на долю мгновения замер, а потом бесшабашно махнул рукою и вошёл вовнутрь.


                VII
Внутри кафе было пусто. Только рядом с самым окном сидела какая-то девушка лет сорока с чем-то и, попивая дымящийся кофе, наблюдала за улицей.

– Вы разрешите мне к вам присоседиться? – с удивившей его самого развязностью вдруг поинтересовался Абрамыч.

Прекрасная Незнакомка сперва окатила его равнодушно-презрительным взором, но потом всё же сухо кивнула.

– Кого-нибудь ждёте? – продолжал наседать наш герой.

– Нет, я одна, – печально вздохнула девушка.

– Такая красивая и такая одинокая? – удивился Акакий.

– А в жизни ведь только так и бывает, – печально вздохнула соседка, – чем красивше, тем одинокее.

Здесь Абрамыч замолк, не понимая, как же ему продолжить так удачно завязавшийся разговор, но именно в эту минуту его пятый айфон снова вздрогнул и выдавил из себя пару тактов самой, наверное, популярной на свете мелодии.

– Алло! – отозвался Абрамыч.

– Привет, балабол! – вновь раздался голос Михалыча. – Вот признайся мне честно, тебе, меня кроме, хоть кто-нибудь на айфоню звОнит?

– Нет, – не стал лгать Акакий.

– Ну, и сам виноват. Нельзя жить таким анахоретом.

– Кем-кем?

– Таким бирюком. Ведь ты, небось, уже дома?

– Нет, Ген, я в кафе.

– Ого! Однова?

– Не совсем.

– Заливаешь, небось? Вышли фотку.

И здесь Акакий Абрамович, вспомнив утренние уроки, тут же скинул на купленный по дешёвке (а, вернее, когда-то оставленный алкашами в залог) смартфон Михалыча свое селфи на фоне Прекрасной Незнакомки.

– Вот оно как? Ну, тогда я не буду мешать, – слегка даже смутился Михалыч. – Ты смотри, балабол, не тушуйся и слишком долго не рассусоливай. Ты, как в том анекдоте: «Шульберта читала? У койку!». Ты хоть понял меня? В этом деле самое главное – не дрейфить. Ну да ладно, не буду мешать. Не буду мешать. 

И на этих словах абонент отключился.

После чего вдохновлённый незримой поддержкой Абрамыч сделал то, что за все предыдущие тридцать восемь лет своей жизни не решался сделать ни разу, а именно: заалев, словно только  что  купленный пионерский галстук, и поджав от смущения пальцы в ботинках, спросил запинающимся голоском:

– А вы не дадите мне номер своего сотового?

Незнакомка опять окатила Абрамыча ледяным взором, но потом всё же сухо кивнула и нацарапала на бумажной салфетке несколько цифр.

(Это был номер телефона химчистки, который Прекрасная Незнакомка имела привычку всучивать совсем уже левым и слишком назойливым ухажёрам).

– Позвоните мне завтра с утра на домашний, – промурлыкала девушка. – Я буду ждать.

– А как мне к вам обращаться?

– Можете звать меня «Лерой», – улыбнулась Прекрасная Незнакомка.  – А сейчас вас, наверное, ждут дела?

– Хорошо, – сразу понял намёк Акакий Абрамович. – Я пойду?

– Да, конечно, идите.

– Тогда до завтра, Валерия! – крикнул Абрамыч и, едва не танцуя от радости, покинул кафе.


                VIII
А Прекрасная Незнакомка, проводив гостя всё тем же настороженно-уничижительным взором, вынула свой видавший виды «Самсунг» и, набрав чей-то номер, сказала:

– Алло, Шептун? Есть работа. Сейчас из «Фортуны» выйдет лошара с нулёвой пятёрочкой. Реально нулёвой, муха не сидела. По-моему, в тридцать два гига. Лох среднего роста, в узком сером пальто и красной вязаной шапочке. На ногах – коричневые говнодавы рублей за четыреста. Нет, он трезвый, но хилый. Соплёй зашибёшь. Совсем-совсем хилый. Удачи! Не забудь, что я в доле.

…Да, друг мой читатель! Вы всё правильно поняли: Прекрасная Незнакомка была проституткой-наводчицей и работала с Шептуном за четверть доли. Вообще-то связываться с криминалом Катя (так звали Прекрасную Незнакомку в миру) не любила, но в тот вечер выбора не было: уже целых два дня подряд она припухала в этом шалмане впустую, а пить-есть и за хату платить чем-то надо.

Не мы, друг-читатель, такие.

Жизнь – такая.


                IX
А на проспекте маршала Жукова, куда, пританцовывая от счастья, вышел Акакий Абрамович, было уже по-вечернему многолюдно.

Немногочисленная местная молодёжь вовсю курила и сквернословила на остановках, величественные мамаши в хиджабах степенно катили перед собою коляски, причём ещё один смуглый отпрыск придерживал мать за подол, а третий сидел в далеко выпирающем пузике. Сплочённые группы окраинных алкоголиков, щуря на солнце и так до предела заплывшие глазки,  вполголоса переговаривались насчёт приобретения в ближайшем подвальчике двух-трёх-четырёх поллитровочек шила, а специальные сторожевые бабки несли на скамейках свою бесменную вахту, зорко отслеживая всех входящих и исходящих.

Но эти десятки невольных свидетелей не помешали (да и не могло помешать) такому вот не совсем, на наш взгляд, заурядному диалогу:

– Эй, братишка, постой, – вдруг услышал Акакий Абрамович у себя за спиной чей-то тихий и вкрадчивый голос и мгновением позже ощутил у себя на плече чью-то очень большую и очень тяжёлую лапищу.

Акакий Абрамович испуганно обернулся и увидел невысокого, но неправдоподобно широкоплечего мужчину с квадратным суперменским подбородком.

(Читай Акакий Абрамович хоть какие-то книжки, то он бы, наверное, сразу заметил, что незнакомец очень похож на булгаковского Азазелло, но Акакий Абрамович книг не читал и просто очень испугался).

– Братишка, как друга прошу, – всё тем же ласковым шёпотом продолжил широкоплечий, – дай мне телефон позвонить больной мамочке.

– Но… – осторожно проблеял Башмачкинд.

– Говно, – точно в рифму ответил (как вы, конечно, уже догадались) Шептун. – Быстро дал телефон. Очень надо. Мамочка при смерти.

Сказаны эти слова были так, что Акакий Абрамович тут же отдал незнакомцу свой гаджет, больше всего почему-то жалея чехол с мишками-теддиками.

– Ну, вот и умничка, – всё с той же расслабленной доброй улыбкой кивнул незнакомец и сделал едва уловимое глазом движение, в результате которого подбородок Башмачкинда обварило крутым кипятком, а оба его полушария – отключились.


                IX
– Ты хоть заявление подал? – спросил на утро Михалыч, с неподдельной жалостью глядя на своего многолетнего клиента, чьё увеличившееся почти вдвое лицо переливалось всеми оттенками жовто-блакитного флага.

– Подал, – кивнул Башмачкинд.

– Ну, и что там сказали?

– А… ничего.

– Вот ведь сволочи! – прошептал сотовый маг и надолго задумался. 

…А подумать Геннадию было о чём, ибо знал он значительно больше, чем говорил. Ведь ещё вчера вечером к нему заходил сам Шептун и предлагал новый пятый айфон за двенадцать тысяч. Соблазн был велик, но Геннадий Михайлович (естественно, сразу свой гаджет признавший) ему не поддался и отказал Шептуну наотрез.

Но, увы, хоть что-нибудь прямо сказать Акакию Геннадий Михайлович категорически не мог.

Почему, мой читатель?

Да по сотне причин!

Ну, во-первых, по местной пацанской окраинной этике (отчасти не чуждой Геннадию) сдавать Шептуна было впадлу. Во-вторых, Шептуновские кореши, узнав про донос, в лучшем случае просто б сожгли павильон, а в худшем – посадили бы на перо и его владельца. А героем Геннадий Михайлович не был. Он был мелким частным предпринимателем и, немного подумав, произнёс следующее:

– Ты это, короче, – пробормотал Геннадий, старательно пряча глаза и упираясь взглядом в старый рекламный плакат с Синди Кроуфорд, в зоне её декольте, впрочем, порванный и заклеенный белым листом А-4 , – ты, это, короче, на ментов не особо не надейся.

– Я знаю, – вздохнул Акакий.

– Погоди, не перебивай! Менты с бандосами в доле и искать никого, блин, не будут. Но и на них есть управа. Ты знаешь такого Альберта Карловича?

– Не, Ген, не знаю.

– Ну и дурак! Альберт Карлович – то ли пятый, то ли десятый человек в городе и мой одноклассник. Вот так, – Генокок показал, – в девятом классе корешились. И с начальником нашего РУВД он всю жизнь на ножах. Так что, чёрт его знает, может быть, и поможет.

Здесь хозяин салона выдернул из лежавшей на принтере толстой пачки бумаги ослепительно белый листок и накарябал на нём фломастером несколько строчек.

– У него завтра приём. Ты пойдешь ровно к часу к Альберту, – продолжил Михалыч, – и скажешь, что ты от Гены Жиробаса. Жиробас – это я. Потом передашь ему эту записку и присовокупишь на словах, что имя твоего обидчика тебе отлично известно, но ты не можешь его озвучить, потому как боишься мести начальника нашего РУВД. Всё запомнил?

– Запомнил.

– Повтори.

Наш герой повторил.

– Молодца! – похвалил Михалыч. – А теперь ступай с Богом.

И Геннадий истово перекрестил сперва Акакия Абрамовича, а потом заодно и Синди Кроуфорд.


                X
Сразу же после того, как дверь за Башмачкиндом затворилась, Геннадий Михайлович вспомнил, что забыл дать Акакию свой дежурный орехокол для связи с временно безлошадными клиентами. Геннадий даже хотел выскочить на Захарова и окликнуть приятеля, но потом делать это наполовину поленился, а наполовину постеснялся.

В конце-то концов, дело терпит. Дежурную дуру ведь можно и завтра терпиле отдать.


                XI
Поскольку никаких тайн и секретов у меня от читателей этой повести нету, то я вам сообщу открытым текстом, что упомянутое Михалычем Значительное Лицо ещё лет за пять до описываемых нами событий было лицом совершенно незначительным и само до полусмерти боялось шептунов и милиции. Но однажды никому не известный в те годы Альберт (мало кто знал, что он Карлович) в нужный момент попался на глаза другому, уже безо всяких скидок Значительному Лицу, сумел ему очень-очень понравится и за каких-нибудь несколько лет стать тем, кем он стал, – т. е. пятым (ну, ладно, десятым) человеком в городе.

Такая фантастическая удачливость произвела на Алёшку Босого (так звали Альберта в школе) довольно странное действие: с одной стороны, он и сам до конца не поверил в свою фортуну и чуть ли не каждое утро, проснувшись, начинал лихорадочно ощупывать всю окружавшую его царскую роскошь, боясь, что она превратиться в пыль, а с другой – будучи парнем неглупым, Альберт понимал, что такой почти вертикальный взлёт легко может смениться ещё более вертикальным падением и вёл себя сверхосторожно, трижды выверяя по внутреннему компасу каждый свой чих и шаг. 

Ну, а в описываемую нами минуту Альберт (или, если вам нравится больше, Алёшка), несмотря на приём, никаких посетителей не принимал и перелистывал в своём пятом айфоне… ну, скажем, так… различные завлекательные картинки. На самой картинной из этих картинок в его кабинет вдруг зашёл прехорошенький секретарь и доложил, что на приём к Альберту Карловичу просится его бывший одноклассник Василий Петрович Сабуров, он же Васька Хрипатый.

Альберт отключил телефон и приказал пропустить друга детства, после чего в кабинет зашёл человек средних лет в парадной генерал-лейтенантской форме.

Друзья обнялись, потом – после секундной заминки - расцеловались и переместились к окну – к интимным кожаным креслам для особо уважаемых посетителей.

– Серёженька, подсуетись, – приказал Альберт Карлович своему просто на редкость красивому помощнику, – по поводу водочки, ну, и… закуски.

– Посетителей из предбанника выгнать? – спросил секретарь.

– Разумеется, – кивнул Альберт Карлович.

– Здесь есть один небольшой нюанс, – после маленькой паузы доложил красавчик. – Кто-то из посетителей просил передать вам вот это.

И он протянул Альберту уже отлично известный читателям белый лист А-4 с парочкой наискось накарябанных строк.

Строки эти гласили:

«Приветик, Алёшенька!
Подателя сих каракуль в Гагаринском РУВД немножечко кинули. Человек он хороший. Поможешь?
Твой Генокок Жиробас».


                XII
– От кого хоть записка? – спросил генерал.

– Не поверишь, от Генокока.

– Он что, тоже в предбаннике? – удивился Хрипатый. – Блин, не  узнал, богатым будет. Эй, как там тебя, Валера? – генерал повернулся к красавчику. – Тащи Генку сюда, посидим, потрындим по-пацански. Водочки тяпнем. Вспомним молодость.

– Нет, в приёмной не Генка, – осадил генерала хозяин, – а его протеже. Генококова кореша легаши опустили и он меня просит вписаться.

– И ты, Лёша, впишешься?   

– Ой, не знаю – не знаю, – пожал покатыми плечами вельможа. – Вообще-то, Семён, – Альберт имел в виду начальника Гагаринского РУВД, – мужчина серьёзный и связываться с ним из-за ерунды… себе дороже. Как бы боком не вышло.

– Да брось ты, Алёша! – не понял его генерал. – Во-первых, у нас на кон поставлена не какая-то там «ерунда», а наша дружба пацанская, дороже которой ничего на свете нету. А, во-вторых, даже если отбросить все сантименты, этого Сеню Легавого давно пора ставить на место, а то он совсем берега потерял и скоро на голову сядет. Причём и мне, и тебе. Схлюздишь – хуже будет. А, Алёша?

Вельможа потупился и промолчал. 

– А-лё-шень-ка! – не отстал от него Василий Петрович. – Не время отмалчиваться. Скажи хоть что-то.

– Да, по сути ты прав, – печально вздохнул Альберт Карлович. – Сто пудов прав. Хотя… ведь к войне мы не очень готовы и лучше её бы начать попозжей, но… повод уж больно хороший. Ладно, чёрт с ним! Придётся вписаться. Серёжа, зови человека.


                XII
Минуту спустя адонис-секретарь возвратился вместе с Акакием Абрамовичем, чья, по-прежнему сильно распухшая и всё так же переливавшаяся всеми цветами  недружественного флага морда выглядела особенно странно на фоне иконописного личика секретаря.

– Ну, и в чём состоит ваше дело? – спросило Значительное Лицо.

Акакий Абрамович в двух-трёх словах объяснил.

– Ну что, Василий Петрович, поможем? – спросил Алёшка Босой Васятку Хрипатого. – Жиробас прав походу. Семён вконец оборзел.

– Конечно, поможем, – кивнул генерал. – Полкан конкретно напрашивается. Что хочет, то и воротит.

– Они ещё все там в доле с преступниками, – поддакнул Башмачкинд и тут же о сказанном пожалел.


                XIII
Как хотите, но у меня нету слов.

Просто нету никаких слов.

Всё же недаром покойный (он помер недавно) Прокопий Степанович столько раз говорил, что этот его подчинённый ни черта не смыслит в административной этике.  Ведь одно дело что-то сказать с глазу на глаз, а совсем иное – в присутствии третьих особ (красавчика-секретаря с генералом).

Но Акакий Абрамович таких аппаратных тонкостей не различал, за что – на мой взгляд, справедливо – и поплатился.


                XIV
– Кто это… в доле с преступниками ? – ошарашенно переспросил вельможа.

– Да всё руководство Гагаринского РУВД! – радостно подтвердил Акакий.

Последовала очень долгая и напряжённая пауза.

– У вас есть доказательства? – наконец спросил Альберт Карлович.

– Нет, но я слышал…

– Ах, вы просто слышали! – крикнул вельможа дискантом и вместо так и не принесённой Серёжей водочки осушил целый стакан воды. – От таких же, как вы, надо думать, распространителей  никем не проверенных слухов? Бога молите, юноша, – продолжил Альберт, не замечая, что Акакий Абрамович был его несколькими годами старше, – что впитанные с молоком матери интеллигентские предрассудки не позволяют мне сообщить о ваших провокационных речах куда следует. Бога молите, юноша! Бога молите! А сейчас, молодой человек, я прошу вас немедленно освободить помещение. Сергей, помогите гражданину.

И прекрасный, как Адонис, секретарь, проявив неожиданную недюжинную физическую силу, вытолкал   Акакия Абрамовича взашей.

                XV
В тот вечер питерская погода решила, видимо, взять реванш за вчерашнее незапланированное благолепие. Так что на улице не было ни яркого апрельского солнышка, ни звонких воробьиных стай, ни вальяжных прогуливающихся голубей, ни огромных, словно дворняги, чаек.  Всё живое попряталось и лишь ледяной ленинградский ветер хлестал по щекам пару-тройку случайных прохожих и обстреливал их носы снежной крупкой.

Акакий брёл напролом, подставив голую грудь беспощадной стихии, и размышлял о ста вещах одновременно. Он с грустью думал о том, что ему ещё целых одиннадцать месяцев придётся платить кредит за похищенный гаджет, потом пару минут размышлял над тем странным фактом, что Значительные Лица из телевизора почему-то совсем не похожи на единственное Значительное Лицо, виденное им вживе, а потом вдруг признал с запоздалым раскаянием, что он был слишком суров к своему плутоватому папе и зря игнорировал его нескончаемые призывы переехать в Землю Обетованную, а потом с радостью вспомнил, что его главная драгоценность – салфетка с заветным номером лежит в целости и сохранности у него дома, но набрать этот номер ему, к сожалению, не на чем, потому что его бабкофон утонул в унитазе,   домашний отключен из экономии, а новый гаджет – похищен. А потом мысли Акакия Абрамовича начали путаться и он вдруг представил себя и Прекрасную Незнакомку на курорте в Анталии, а потом – почему-то – на маленькой дачке под Вырицей в окружении то ли пяти, то ли шести детишек, таких же красивых, как мать, и таких же умных, как он.

Короче, почти обо всём успел передумать Акакий Абрамович и наглотался при этом ледяного ветра без меры, так что, когда он, проспав на работу, на следующее утро проснулся и засунул под левую мышку градусник, ртутный столбик замер на цифре «39,7», после чего наш герой тяжко выдохнул и окончательно впал в забытьё.

Что случилось потом?

А Господь его знает, что было потом.

Достоверно известно одно: через пару недель, когда запах на лестничной клетке стал совсем нестерпимым, управдом с участковым взломали дверь и нашли бездыханное тело Акакия Абрамовича лежащим на его узкой койке в единственной комнате. В левой руке у несвежего трупа была почему-то зажата салфетка с городским номером местной химчистки, а чем этот номер был так дорог покойному, ни управдом, ни участковый так никогда и не выяснили, и, если честно, не особенно и заморачивались над этой проблемой.

Других дел хватало.

Похоронили Башмачкинда за казённый счёт в присутствии всё тех управдома и участкового. Его съёмную хату вернули законной хозяйке, а нехитрый Башмачкиндский скарб поделили между собой всё тот же многократно нами упоминаемый сотрудник управляющей компании и блюститель закона.

Ни родственникам, ни сослуживцам сообщить о смерти Акакия Абрамовича не удалось: ведь все их контакты находились на симке, а симку Шептун первым делом выбросил в урну.  Официальное извещение о его смерти маме в Соломбалу всё-таки выслали, но – по месту её старой прописки, так что оно до Марии Сергеевны так и не дошло, и окончательно убедиться в смерти сына ей  удалось лишь лично приехав в Питер и разыскав через ЖЭК его квартирную хозяйку.  Подлец-папа из Хайфы тоже, кстати, разок приезжал, но сумел разузнать ещё меньше бывшей супруги.

                XVI
А где-то через полгода по всему Юго-Западу поползли очень странные и не очень-то правдоподобные слухи: якобы некий плюгавенький клерк (ростом, правда, в три метра) отбирает у полуночных прохожих айфоны, причём берёт себе только пятые, а четвёртые с негодованием возвращает владельцам. И, мол, в конце этой экспроприации он всегда произносит одну и ту же фразу: «Мне нужно в Соломбалу мамочке позвонить!» – после чего с сатанинским хохотом растворяется в полуночном сумраке. 

Увы, мы не станем скрывать от  читателей, что буквально за несколько дней до перевода в столицу Значительное Лицо тоже подверглось атаке чиновника-призрака и вынужденно рассталось со своим пятым айфоном.  И сразу же после этого нападения мертвеца на живых прекратились.

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, НАРВСКАЯ ЗАСТАВА, 26.05.25, 11-59.